Кларк Саймон. Кровавая купель

   Придется пробежать, отстегнуть от себя бомбу. Если этого не сделаю, то Сара, мой сын и все, кто здесь есть через неделю погибнут.
   – Видишь, Ник Атен... – Джонатан глубоко затянулся, раскаляя кончик сигары добела. – Ты сам виноват
   Вел бы себя как следует, мог бы вступить в Команду. Подобрать себе девушек, чтобы согревали по ночам. Курт улыбнулся:
   – Если добежишь до церкви вовремя – добро пожаловать. Только уж постарайся бежать как следует. Джонатан еще раз глубоко затянулся:
   – На старт, внимание... – Он коснулся сигарой кончика фитиля, торчащего из отверстия. – Марш!
   Фитиль зашипел, рассыпая искры, и пламя исчезло в трубе. И виден был только голубой дымок из отверстия.
   Я облизал губы:
   – А что, если я останусь здесь... с вами? И посмотрим, что будет.
   Команда с тревогой переглянулась и начала пятиться. Джонатан сунул сигару обратно в рот и вытащил из кармана куртки пистолет.
   – А что, если я тебе голову прострелю? А что будет, посмотрим потом из гостиницы. Ник Атен, у тебя осталось примерно сто секунд.
   Я побежал.
   Жестянку я зажал в обеих руках, цепь болталась. Под издевательские крики Команды я рванул в сторону дорожки. Добежав до кустов, откуда им было меня не видно, я срезал путь обратно к строениям у гостиницы.
   Я знал, что Джонатан ревнует Курта за его дружеское отношение ко мне. И не будет рисковать, переживу ли я этот бег. Он постарался, чтобы у жестянки был короткий фитиль.
   Строения вылетели на меня размытыми контурами. Я остановился, тяжело дыша и оглядывая сараи, конюшни и гараж, не зная, чего я ищу – только надеясь, что когда увижу – узнаю.
   Я забежал за бойлерную.
   Давай, Атен! Еще десять секунд – и тебя разорвет к свиньям собачьим!
   Я побежал быстрее.
   Нашел!
   За бойлерной был тяжелый бревенчатый люк в земле. От угольного погреба.
   Я схватился за железное кольцо и потянул так, что мышцы на плечах затрещали. Люк поднялся, изъеденный временем. Молись, Атен, чтобы эта штука выдержала.
   Я быстро бросил бомбу внутрь на всю длину цепи, потом захлопнул люк, прижав им цепь между самой крышкой и железной рамой люка.
   И присел на эту крышку. В десяти дюймах у меня под ногами дымилась бомба, отделенная от меня только тремя дюймами столетней древесины.
   И стал ждать.
   И ждал.
   Представляя себе, как искрящийся огонек ползет по фитилю к заряду.
   Взрыва я не слышал.
   Вот я сидел, неотрывно глядя на цепь, которая уходила под крышку люка, – и вот я уже лежу под стеной бойлерной, пытаясь дышать, но почему-то без особого успеха.
   Я закашлялся, кое-как поднялся на ноги и тут же привалился к стене. Ноги тряслись, в голове гудело, а колени и кисти пульсировали адской болью.
   Я потрогал лоб. На руках осталась кровь.
   Сорванная взрывом крышка люка лежала в десяти футах от входа в погреб. На ней я стоял.
   Тогда я посмотрел на руку. Волосы опалило, от наручника висели пять дюймов почернелой цепи.
   Давай, Атен! Ты это сделал!
   Как только смог, я захромал в сторону гостиницы, обогнув ее с тыла, и подошел к Команде со спины.
   Они стояли, закрывая ладонями глаза от солнца. Сквозь звон в ушах я услышал, как они спрашивают друг друга, что со мной сталось. Взрыв они точно слышали.
   Джонатан хмыкал и взволнованно затягивался своей толстой, как член, сигарой.
   Я подошел к столу, взял бутылку синего спирта и отвернул крышку.
   Они повернулись как один и посмотрели на меня с изумлением.
   – Что смотрите, будто привидение увидели? – сказал я. Когда я поднял бутылку, Джонатан увидел оборванную цепь, висевшую у меня на запястье.
   – Ты не добежал до церкви... Ты что сделал – цепь обрезал?
   Я только улыбнулся. Он зажал сигару между зубами.
   – Смухлевал, подонок? Сейчас опять понесешь жестянку... Только на этот раз честно.
   Я подошел к нему почти на пару шагов и посмотрел в глаза. Ощутил, как сзади мне в спину ткнули стволом.
   – Ладно, – сказал я. – Но я заслужил право выпить. И набрал полный рот синего спирта.
   И выплюнул его в лицо Джонатану.
   Спирт попал на сигару.
   И вспыхнул с легким хлопком, окружив голову этого гада ярким оранжевым пламенем. Он с воем дернулся назад, покатился по террасе, волосы его горели и сплавлялись в шапку булькающей смолы.
   Курт и Команда смотрели с отвисшими челюстями, будто на них обрушился Судный День.
   Это было никак не дольше секунды, но казалось, она тянется вечно.
   Я резко отмахнул назад бутылкой спирта, залепив по носу тому типу, что тыкал мне в спину стволом.
   Он опрокинулся, прямой как палка.
   За ним стоял Билли, лихорадочно дергая предохранитель своего “узи”.
   Раньше, чем он успел передернуть затвор, я влепил ему в рожу пять хороших ударов, размозжив нос, губы и глаза. Потом дернул его на себя, вывернул автомат из рук и повалил его мордой вниз на землю.
   Это был хаос. Команда орала, вопила в панике, кто-то прятался под стол, кто-то бежал. Только Курт сидел и смотрел на все это, накачанный наркотиками до бровей, полностью отделенный от реальности.
   Двое из Команды на той стороне стола вытащили револьверы, но не успели они их поднять, как я нажал на спусковой крючок автомата, выпустив в них полную обойму, просто поливая горячим металлом, как из шланга. Они свалились, нашпигованные пулями.
   Выискивая себе другое оружие, я взглянул вверх.
   Джонатан приподнялся на локте. Два круглых лишенных век глаза смотрели белыми кругами с сожженного лица.
   Я застыл: у него был в руке пистолет, наведенный мне в грудь.
   И тут раздался этот шум.
   Сначала так тихо, что едва можно было его различить. Тихий, тихий топот шагов.
   И Джонатан тоже его услышал. Хотя лицо его было сплошной обгорелой массой, я увидел выражение этого неприкрытого, неудержимого ужаса на этом лице, когда Джонатан увидел, кто идет к нему.
   И он смотрел на пистолет у себя в руке, будто тот вдруг превратился в шоколадку. Джонатан знал, что сейчас будет.
   Слэттер шагал через террасу, и его сапоги гремели по плитам.
   Джонатан успел повернуться, и последнее, что он видел, это был сапог Слэттера, опускающийся ему на череп, чтобы одним ударом отправить беспересадочным экспрессом в неувядающие сады вечности.
   Команда дрожала от ужаса, видя приближение Слэттера. Они переводили глаза с сапог Слэттера на мертвого Джонатана, на татуированное лицо Слэттера и опять на сапоги.
   Я был рад, что не на меня это направлено. Выражение глаз Слэттера было бы лучше сейчас не видеть.
   – Положь, – сказал он тому из Команды, у которого был дробовик. Парень бросил ружье, будто оно было заразным. – А теперь... – Слэттер стоял и смотрел, как они пятятся от него, съеживаясь. – Все в бассейн.
   Команде не надо было повторять дважды. Они побежали к бассейну и попрыгали внутрь, проламывая лед собственным весом.
   – Так. Всем стоять и ждать, пока я не вернусь. Они отчаянно закивали, стоя по грудь в ледяной воде. Слэттер вернулся на террасу, где я стоял, приставив пистолет к голове Курта. Этот грустный гад и не шевельнулся. И на морде у него была смесь удивления, злобы и страха.
   Я подал Слэттеру дробовик. Он покачал головой:
   – Ружья – это для пидоров, слабаков – и трусов... Правда, Курт?
   Курт задрожал, с отвислых губ закапала слюна. Слэттер протянул руку и взял снаряженную бомбу со стола. Застегнул наручник на руке у Курта.
   – Ты усрался, Курт.
   Полгода назад я бы попытался остановить Слэттера. Но не теперь. Не теперь, когда я видел, как Курт и его Команда насилуют, пытают, убивают и морят голодом один из последних фрагментов сохранившего разум человечества, упорно цепляющегося за жизнь в умирающем мире. Я отступил, чтобы Команде из бассейна было видно. Когда Слэттер поджег фитиль, страх вернул глаза Курта обратно в фокус.
   – Да ты что? – завопил он. – Как ты смеешь? Звериные глаза Слэттера смотрели на Курта в упор.
   – Спасите! На помощь! – завопил он своей Команде, загнанной в бассейн. Они испуганно глядели, не решаясь от страха шевельнуться.
   С врем досады и страха Курт побежал по дорожке к деревне, прижимая бомбу к животу.
   Я смотрел, как он бежит, и жалости не испытывал.
   – Думаешь, он успеет?
   – Мог бы. Он быстро бегает... Только... – Слэттер засунул руку в карман и вытащил серебристый ключик, – я успел раньше.
   Мы молча ждали. Я представлял себе, как Курт бежит, карабкается на лестницу колокольни, сердце готово выпрыгнуть из горла, он выскакивает на крышу, нашаривает кувшин, поднимает, видит, что ключа нет, в ужасе орет, хочет вернуть время назад, чтобы не сотворить всего зла, что сотворил, и тут...
   Дальний взрыв нарушил тишину.
   – Что сделать с этими в бассейне. Ник?
   – Скажи им, что у них есть выбор. Те, кто согласен стать добрыми гражданами Эскдейла, могут переодеться в сухое. Тех, кто не согласен, отведи в яблоневый сад и растопчи им головы. Их закопают с Куртом и Джонатаном.

Глава шестидесятая
Вот и оно!

   Вначале был хаос – будто пытаешься сложить огромную мозаику, не видя картинки на крышке.
   Потом, когда я овладел ситуацией, стал намечаться какой-то порядок.
   Я стоял в фойе гостиницы. В два часа дня я просил людей, не сделают ли они то-то и то-то. В два тридцать я уже отдавал приказы и понял, что люди слушаются намного охотнее. Они были похожи на рабов, которых держали под землей и выпустили на свободу и свет. И чего они хотели – так это безопасности и порядка.
   Дрожащие в бассейне члены Команды кричали, что желают быть лояльными и работящими гражданами. Вдруг оказалось, что они не меньше всех других были жертвами Курта, а в Команду вступили от страха перед ним. Час назад они были крутыми гангстерами, крепкими орешками, а теперь они скулили в холодном бассейне, как провинившиеся школьники.
   Слэттер велел им вылезать, идти переодеваться и слушаться всех моих приказов – до последней буквы. Такие жалкие, что противно было смотреть, они вылезли из бассейна и побежали в гостиницу.
   Разошелся слух, что Слэттер рыщет на свободе как один из древних богов – из тех, что были мстительными.
   Остатки Команды побросали оружие раньше, чем он даже к ним подошел, и побежали поздравлять меня как нового лидера и рассказывать, как они этого ждали, как они ненавидели Курта, ля-ля-ля, та-та-та...
   Часам к четырем по дорожке пришел вразвалку Дел-Кофи, как всегда, волоча шнурки. Он не мог поверить, что я здесь. Пять минут он ничего не мог толком сказать, только смеялся, улыбался и все тряс мою руку.
   – Ник, ты вернулся, ты жив! Что с тобой? У тебя голова разбита до крови. Я слыхал, Курта с Джонатаном больше нет? Неимоверно, все прыгает через луну... будто мы были мертвые, а теперь воскресли... слушай, как я рад тебя видеть...
   Я тем временем успевал выкрикивать приказы:
   – Бен! Сходи, будь добр, к караулке у ворот. Найдешь там автомат, пистолет и зеленый рюкзак. Все принеси сюда, и с рюкзаком поосторожнее.
   Дел-Кофи огляделся, пораженный счастливыми лицами ребят от четырех до четырнадцати, бегущих по поручениям или просто разыскивающих, кому еще можно рассказать новости и хлопнуть по спине.
   В углу две девушки-прислужницы били по голове медными подсвечниками одного из Команды.
   Дел-Кофи удивился:
   – Что делают эти девушки?
   – Это называется месть. В ближайшие несколько дней ее будет достаточно. И кто хочет отплатить этим садистам – мое благословение... Эй, ты! Ты был в Команде?
   Парень остановился, будто налетел на стену, и задрожал. У него еще волосы были мокры после бассейна.
   – Да, сэр.
   – Собери всю остальную Команду, – сказал я ему. – Потом сварите еду этим ребятам, над которыми вы полгода издевались, – нет, устроите пир. И ты, и все твои приятели ни крошки не тронете, пока эти ребята не наедятся до отвала. Понял?
   – Да, сэр!
   Он уже уходил, когда я не смог удержаться от зловещей улыбки и слов:
   – И помни, где бы ты ни был – Слэттер всегда за тобой следит.
   Бывший хулиган побежал, будто его припекли железом.
   Дел-Кофи с удивлением качал головой:
   – Что случилось с прежним Ником Атеном? У тебя вид, будто ты рожден быть королем.
   – Знаешь про компьютерные программы? Я купил несколько новых и заложил вот сюда. Я похлопал себя по голове. Дел-Кофи посмотрел с недоумением.
   – Ладно, это долгая история. – Я вытащил из рюкзака книгу Бернадетты. – Дел-Кофи, ты веришь в Бога? Он посмотрел еще более недоуменно:
   – Нет.
   – Отлично. Будешь нашим первым епископом. Теперь слушай. Ты получил мое сообщение от Мерфи?
   – Нет. Рация сдохла, и я не смог ее починить.
   – Черт... Так ты не знаешь про Креозотов? И что произошло с общинами по всему миру?
   – Нет. Креозоты теперь безвредны, мы видим...
   – Сара! Где Сара и ребенок?
   – Ребенок под присмотром сестер Сары у меня дома в деревне. Сара помогает в больнице.
   – В какой больнице?
   Дел-Кофи объяснил, что Курт не хотел держать больных в гостинице и даже в деревне. Тогда огородили веревками паб на дороге и сделали там больницу. Китти там сейчас вместе с Сарой.
   – Слушай, там сейчас небезопасно. Креозоты... эй, что это за чертовщина?
   Тут меня окружили с десяток ребятишек, тряся мне руки и похлопывая по плечам и по спине. Все кричали радостными голосами.
   Дел-Кофи оказался отодвинут толпой. Перекрывая суматоху, он крикнул:
   – Ну, как тебе популярность?
   – Мне? – Я не мог перестать улыбаться. – Странно. Чертовски странно.
   Через полчаса мы сидели и пили кофе с пирогом. Мы говорили о том, что надо теперь делать. Отсутствие Сары где-то кололо в мозгу на заднем плане, но предстояло перевернуть горы работы. Дел-Кофи рассказал мне о запасах, которыми располагала община. Горючее давно кончилось, электричества не было. Ни одна машина не ездила. Короче, бардак.
   Через фойе пробежал пацан десяти лет:
   – Ник! Ник! Там один из людей Слэттера. Он говорит, что для тебя есть важное сообщение.
   Я вышел, и приехавший верхом парень мне рассказал, что они заложили заряд под плотиной.
   – Там фитиль с задержкой на десять минут. Берку взорвать его сейчас?
   – Нет. – Я посмотрел на опускающееся за холмы солнце. – Пусть взорвет ночью, около полуночи, когда Креозоты спят.
   Парень собрался уезжать, но Дел-Кофи попросил его подождать и побежал в гостиницу. Вернулся он через несколько минут с парой уоки-токи и дал один парню на лошади.
   – Так хотя бы у нас будет быстрая связь, – сказал он. Когда парнишка ускакал, мы вернулись в гостиницу.
   Жизнь начинала входить в колею. Я направил несколько ребят сделать переучет на складах, а тем временем решал, кому можно доверить оружие для охраны территории.
   Под вечер я вдруг остановился, встревожившись:
   – Господи, я совсем забыл про Сару. Где она?
   Дел-Кофи оторвался от своих бумаг:
   – Я послал ей сказать час назад... Да ты не волнуйся, Ник. Она будет сюда рваться как сумасшедшая. Она только о тебе и говорила день и ночь с тех пор, как тебя украли твои родители. Просто они там по горло заняты с детьми, страдающими от дистрофии.
   Я посмотрел туда, где бывшие члены Команды таскали тарелки с едой для младших детей.
   – Подмывает меня прибить кого-нибудь из этих гадов гвоздями к дверям – просто для примера. Чтобы они за это расплатились.
   – Пусть расплатятся. Теперь, когда ты у власти. Ник, они будут счастливы, если им позволят работать до упаду.
   – Китти! Китти бежит! – крикнул кто-то. – Ник... Китти чуть не упала в объятия Дел-Кофи. Она хрипло дышала, изо рта текла кровь.
   – Ник... прости, Ник... – тяжело выдохнула Китти. – Мы шли домой в деревню... На нас налетели мужчина и женщина. Они увели Сару. Я пыталась драться...
   У меня по спине пополз холодок.
   – Креозоты?
   – Да.
   – Как они выглядели? Поточнее.
   – Женщина... не знаю. Темные волосы. Сорок лет. Мужчина – черный с сединой. И вот еще. – Она показала на свой рот.
   – У него щербина сверху в передних зубах, – сказал я.
   – Да... как ты узнал?
   Понимание пришло изнутри толчком. Я стал вдруг маленьким и слабым – младенцем.
   – Мама, почему тебе всегда надо во все влезать? – спросил я в пространство.
   – Твои родители? – удивился Дел-Кофи.
   – Да, я знаю, что это они. Они все это время шли за мной. Наверняка следили за мной в поселке Полольщиков... и вели потом от берега озера, где был Ковчег. Потом шли за мной до самого дома... И теперь захватили Сару. Господи ты Боже мой, да когда все это кончится?
   – Давно это случилось? – спросил Дел-Кофи у Китти.
   – Полчаса тому назад.
   – Полчаса? Китти, почему ты не побежала прямо сюда? Они могут...
   Я его перебил:
   – Дай ей сказать. Китти, что случилось после того, как они ее захватили?
   – Я... я пошла за ними. Они повели ее за гребень в соседнюю долину. Я видела, как они отвели ее в белую церковь на холме.
   – Дальше.
   – Я подождала, но ничего больше не случилось. Они просто завели ее в церковь.
   Я взял автомат и засунул пистолет за пояс.
   – Я пошлю с тобой людей, – сказал Дел-Кофи.
   – Не надо. Я пойду с такой скоростью, что никто из них не угонится.
   – Ради Бога, поосторожнее.
   Я кивнул на книгу Бернадетты у него в руке:
   – Прочти это – выучи от корки до корки. Может, это кажется странным... но если ты сможешь в это поверить... А правда это или нет – не важно. Надо во что-то верить, иначе можно просто поить этих детей цианидом. По крайней мере, это быстрая смерть.
   Дел-Кофи смотрел, недоумевая.
   – Если я не вернусь... там, в рюкзаке, есть и то, что написал я сам. Когда прочтешь, тебе все станет ясно. И это может спасти жизнь всем этим беднягам.
   Я пошел по дорожке, когда услышал, что Дел-Кофи бежит за мной, окликая по имени:
   – Ник! Ник! Берк вызывает от плотины... Он говорит, что Креозота двинулись.
   – Значит, вот оно.
   Я с пересохшим ртом смотрел на Дел-Кофи.
   У меня возникло чувство, что я переживаю серию пророчеств, которые осуществляются одно за другим. Когда-то я бы рвал, метал и ругался. Сейчас я был спокоен. Потому что знал, что делать.
   Я оглядел сотни детских лиц – они высыпали из гостиницы смотреть, как я ухожу. И они теперь не кричали. Лица были серьезные, и в глазах была глубокая, отчаянная вера.
   – Ник, что мне сказать Берку?
   Перед моим мысленным взором стояла Сара.
   – Ник... эта плотина в той же долине, что и церковь. – Дел-Кофи. посерел. – Если взорвать плотину, волна в сто футов высотой сметет все, что там есть. Никто не уцелеет.
   – Знаю.
   На минуту мир стал нереальным – и вдруг я твердо, как никогда в жизни, понял, что я должен сделать. Я посмотрел на Дел-Кофи:
   – Скажи Берку, пусть взрывает. НЕМЕДЛЕННО. Дел-Кофи, дрожа, кивнул и заговорил в уоки-токи. Я повернулся спиной к гостинице и сотням пар глаз. И побежал.

Глава шестьдесят первая
Вроде как воссоединение семьи

   Деревья вдоль дорожки слились в мелькающие полосы. Автомат плясал за спиной.
   Через ворота, в деревню, мимо дома Дел-Кофи, через мост, на ту сторону долины.
   Дорога серпантином полезла вверх, а я срезал напрямую по склону, заставив себя бежать вверх по крутому холму, и глаза мои были прикованы к вершине холма и темнеющему небу.
   Горло горело, тело ныло, и ноги отзывались резкой болью, но что-то внутри меня не давало остановиться, замедлиться.
   За сто ярдов до гребня я услышал звук. Грохочущий треск, будто небо раскололось пополам. Слева, вдалеке, поднялся к небу белый дым.
   Плотина была взорвана. Я побежал быстрее, чтобы видеть, что будет дальше. Последние сто ярдов были самыми крутыми. По временам приходилось лезть на четвереньках. Касаясь земли руками, я слышал ее мощную дрожь.
   И вот я оказался на гребне и посмотрел в соседнюю долину. Ее больше не было.
   Волна хлынувшей воды вырвала две мили этой долины, как стофутовая бетонная стена, движущаяся со скоростью курьерского поезда. Ее мощь превратила валуны в гальку.
   Ничто живое не имело даже шанса утонуть в наводнении: сокрушающая волна дробила все кости в теле.
   Я повернул направо и побежал по длинному гребню, глядя вниз, на, дно долины.
   Вода уже спадала, оставляя на склонах долины сплошную полосу ила, вывернутых деревьев и тысячи на тысячах мертвых людских тел.
   Нет. Не людских. Людьми они уже не были. Они стали враждебным видом, поставившим себе цель уничтожить нас. И жалости во мне не было. Была единственная цель – Сара.
   Церковь, где ее держали, была милей ниже по долине, где склоны расходились в стороны.
   Когда я увидел церковь, солнце уже садилось за гребень и красило белые стены и шпиль розовым сиянием.
   Церковь и вершину холма, где она стояла, наводнением не тронуло. Но вокруг плескалось черное озеро, там и сям покрытое клочьями розовой пены.
   Дальше путь шел вниз.
   Я стал спускаться по склону большими прыжками. Достаточно один раз поскользнуться, и я сломаю себе шею.
   Из кустов передо мной выскочила фигура, выставив перед собой руки для захвата.
   Не всех Креозотов смыло волной.
   Я на бегу сорвал с плеча автомат и выстрелил ему в грудь. И перепрыгнул через упавшее тело.
   Ко мне бросились еще несколько уцелевших свирепых гадов, жаждавших моей крови.
   Я перестрелял их по одному, считая каждый патрон.
   За мной по долине бежали еще и другие, но я их не тронул.
   Стрелял только тех, кто был между мною и церковью.
   Когда кончились патроны, я сломал автомат об голову последнего, стоявшего у меня на дороге.
   Теперь я бежал по дну долины по шестидюймовому слою жидкой грязи. Повсюду изломанными грязными силуэтами валялись тела. Под конец пришлось бежать по ним – так тесно их навалило.
   С деревьев, выстоявших в волне, свисали еще тела, как мертвые плоды – они повисли там, когда спадала вода.
   За сто ярдов от церкви грязь стала глубже, и я пробирался в этом ледяном дерьме по пояс, расталкивая с пути плавающие трупы.
   Дно начало подниматься вверх, я пошел быстрее, вода пыталась еще поймать меня за колени, за лодыжки, но наконец я освободился и бежал по холму к белой церкви.
   У дверей я остановился, тяжело дыша. Бог один знает, что я там увижу, но перед этим я хотел овладеть собой.
   Я осторожно распахнул дверь.
   Внутри вся церковь была заполнена зеленым, розовым, красным, золотым – и глубокими, густыми тенями.
   Тишина давила на уши, и единственно слышный стук моего сердца, казалось, заполнял пустоту басовым грохотом.
   Я вытащил из-за пояса пистолет – он остался сухим. Я взвел курок и пошел по пролету, держа оружие наготове.
   Миллионы цветовых переливов, заполнявших церковь, были вызваны солнцем, сияющим сквозь витражи. Они изображали сцены из Библии – святые десяти футов ростом, агнцы, ангелы и зеленый холм вдали.
   Я не мог крикнуть и только шепнул:
   – Сара?
   О Господи, только не это!
   Я многое повидал. Но такого, как здесь, – никогда. Такого, что пришлось отвернуться.
   Передо мной на ограде алтаря – десяток крошечных фигурок. Таких, как я видел на барже перед тем, как меня отпустили.
   Разрезанные и выпотрошенные тела детей. Они смотрели на меня высохшими глазами. У одного было разрезано лицо, грубо зашитое рядом стежков: ХХХХХХ.
   На алтаре горели свечи. И в канделябрах на стенах – тоже. И никого не было.
   Тихо, как кот на охоте, я крался сквозь тени. Где мама с папой? Где Сара?
   В этом всем угадывалась цель. Родители видели, что я вернулся в долину. Я слышал, как отец насвистывал.
   Пойти в гостиницу и схватить меня они не могли. И они захватили Сару, зная, что я пойду за ними сюда.
   Здесь была ловушка.
   И здесь Ник Атен, их первородный сын, должен быть принесен в жертву.
   – Мама, папа! Вот я! – Голос мой отдался в пещере церкви. Я вглядывался в тени. – Не хотите поздороваться с любящим сыном?
   – Ник... Ник!
   Я повернулся, палец напрягся на спусковом крючке.
   – Ник!
   Не этого голоса я ждал.
   – Сара! Где ты?
   – Прямо перед тобой. Вот эта дверь... Они меня здесь заперли.
   В тени я заметил дверь. За стальной решеткой размером с экран телевизора блеснули светлые волосы.
   – Сара, ты цела?
   – Да. Они использовали меня как приманку, Ник. Это ты им нужен.
   – Что ж, их сейчас нет. Тебе ничего не грозит. Я протолкнул руку сквозь решетку, почувствовал, как она за нее схватилась и поцеловала, а потом прижала к лицу. Оно было мокрым от слез.
   Так мы стояли минуту, забыв обо всем и только касаясь друг друга. После всех этих месяцев ощущение было такое всепоглощающее, что я не мог говорить.
   – Что это был за шум? – шепнула Сара. – Я слышала раскат грома, потом все здание затряслось. Я думала, оно на меня рухнет.
   – Не волнуйся. Это был звук, который спас нам всем жизнь.
   Она стала рассказывать о мерзостях Курта и о голоде, но я ей сказал, что это тоже уже позади.
   – Пошли домой, – сказал я ей. – Есть тут другой выход?
   – Нет... это склеп. Тут одни гробы.
   – Я найду, чем взломать дверь.
   – Не оставляй меня. Ник Атен! Только не сейчас. Не смей.
   – Не оставлю. Здесь на стене есть железный крест. Отойди, а я им выломаю дверь.
   Наверное, Сара заметила их первой. Я увидел, как неестественно широко раскрылись ее глаза. Потом было чувство холода сзади. И оно стало жгучей болью, когда я вывернулся в сторону и отлетел к стене.
   Плечом к плечу стояли там мои родители – дикие, покрытые грязью, с длинными волосами и пылающими глазами. У матери в руке был нож, а руки красны от свежей крови.