Кларк Саймон. Ночь триффидов

   — Некоторые интересуются. Марни, например, задавала вопросы еще школьницей. Но все чересчур любопытные рискуют оказаться здесь. А это то же самое, что умереть и оказаться в аду. — Ровена пожала плечами и отпила из чашки. — Каждый, кто сюда попал, знает: он больше никогда не вернется к нормальной жизни и не увидит друзей и родных. На самом деле, как я догадываюсь, многие на юге понимают, что происходит севернее Параллели 102-й улицы. Но скажите честно, кого по-настоящему интересует, как функционируют тюрьмы? — Она пожала плечами. — Люди не спрашивают, куда деваются отбросы или как выращивается скот, появляющийся на их тарелке в виде ростбифа. Они вообще стараются об этом не задумываться.
   Я еще раз горячо выразил все свое негодование по поводу столь вопиющей несправедливости.
   — Расскажите лучше о себе, Дэвид, — попросила Ровена. — Как выглядит ваш дом?
   На меня внимательно смотрели две пары зеленых глаз, и я никак не мог отрешиться от мысли, что на меня смотрят две видоизмененных Керрис Бедеккер. Одна обладала какой-то тонкой, почти неземной красотой, вторая была обезображена страшным багровым шрамом, рассекающим по диагонали лицо.
   Я принялся описывать пологие зеленые холмы острова Уайт, свежий морской воздух, наш дом, уютно устроившийся в самом сердце острова. Рассказывая об этом, я делал все, чтобы остров Уайт не казался девушкам земным раем. Поведал я им и историю собственной жизни. Они даже заулыбались, услышав о тех приключениях, которые я пережил еще в нежном возрасте. Особенно им понравился рассказ об учиненном мною разгроме отцовской лаборатории.
   Короче, мне удалось немного растопить их сердца. Я с удовольствием следил за тем, как в ходе разговора девушки все больше и больше оживлялись. Изувеченное личико Марни расцвело обаятельной трогательной улыбкой. Ровена оказалась подлинным, хотя и глубоко скрытым кладезем юмора. Если бы мне удалось увезти их к себе на остров, они, несомненно, превратились бы в совершенно полноценных членов общества. Я не сомневался, что здоровая пища, нормальный отдых, свежий воздух, да и просто свобода, которой мы наслаждались, быстро восстановят их силы.
   Я следил за тем, как они потягивают жидкость, полученную из перегонного куба. Из чего бы ни состоял этот напиток, он явно оказывал тонизирующее действие. Прозрачное личико Ровены чуть порозовело, а Марни заметно оживилась. Заметив мою чашку с нетронутой выпивкой, она жестом пригласила составить им компанию. Я улыбнулся, кивнул и поднес чашку к губам. Даже по прошествии нескольких минут слезы у меня из глаз продолжали литься ручьем. Придя в себя, я услышал за дверью какой-то резкий лязгающий звук.

Глава 37
И как Орфей...

   Металлический лязг сопровождался довольно громким гомоном голосов. Вытирая выступившие от огненного напитка слезы, я выскочил в коридор. Там было уже полным-полно слепцов, желавших узнать, что происходит. В конце коридора я увидел консьержку. Старуха мчалась к железным дверям, которые и служили источником лязга и звона. Моего роста хватало на то, чтобы смотреть поверх голов толпящихся передо мной людей. Чуть вытянув шею, я увидел, как какой-то краснолицый мужчина в черной фуражке отчаянно колотит по металлу дверей жезлом.
   — Впусти меня, старая карга! Впусти немедленно, или я прикажу своим людям открыть огонь!
   Старуха поспешно выполнила приказание. Дверь с грохотом распахнулась.
   — С дороги! Все с дороги!
   Человек в фуражке мчался по коридору, расталкивая слепых. Стоящий передо мной слепец отступил назад, женщина рядом с ним, потеряв равновесие, упала на пол. Я мгновенно поднял несчастную, опасаясь, что ее затопчет толпа.
   Очень скоро я оказался прижатым спиной к дверям своей комнаты. Теперь я видел, что люди, расталкивающие слепых, были полицейскими. Но эти парни лишь отдаленно напоминали тех лощеных стражей порядка, которых я увидел по прибытии в Нью-Йорк. У здешних полицейских был вид мясников. Мундиры на них сидели скверно и были покрыты какими-то сальными пятнами, зато в руках они держали устрашающего вида дубинки или помповые ружья. Судя по решительным действиям, они явились сюда вовсе не затем, чтобы заниматься пустяками. Лишь после того, как они оттеснили слепых в конец коридора, до меня дошло, что эти парни явились за мной. Не исключено, что тревогу подняли обитатели соседних домов, заметившие появление нашего столь странно выглядевшего отряда. Вполне вероятно, что полиция теперь обыскивает дом за домом в поисках таинственных гостей.
   Я согнул колени и наклонил голову, чтобы оказаться ниже толпящихся вокруг меня слепцов. В то же время я уставил невидящие глаза в потолок, стараясь изо всех сил прикинуться одним из этих несчастных. Медленно продвигаясь в сторону «гостиной», я почти демонстративно ощупывал стену.
   Полицейские ударами ног распахивали двери. Тех, кто оказывался на их пути, они без малейшего колебания отшвыривали в сторону.
   — Смотрите внимательно! — ревел их командир. — Это то самое место!
   Краснорожий страж порядка первым достиг комнаты, которую я делил с двумя девушками.
   — Ага, — бросил он, страшно довольный собой. — Все сюда! Стукач был прав.
   В этот миг я думал только о том, как найти выход. Для этой цели годилось любое окно.
   Краснолицый остановился у порога и жестом приказал своим подчиненным войти внутрь.
   — Подойдите к нему, — гудел он. — Но действуйте крайне осторожно. Эй, парень, полегче! Вначале отсоедини змеевик. Да не мучайся ты с этой бурдой. Выливай ее прямо на пол.
   Когда все полицейские скрылись в комнате, я настолько осмелел, что решился посмотреть, что там происходит.
   Краснолицый, подбоченясь, наблюдал, как его подчиненные разбирают самогонный аппарат.
   — Поосторожнее с медными трубками! — Он ухмыльнулся. — Если кто-нибудь из вас повредит медную трубку, то я, будь он проклят, проломлю его медную башку.
   Как ни странно, но за его нью-йоркским произношением можно было уловить йоркширский акцент.
   Я был готов держать пари, что путь этого средних лет человека в Нью-Йорк был достоин эпической саги. Но сейчас он занимался борьбой с незаконным самогоноварением. Блюститель закона, как я понимал, намеревался в собственных целях конфисковать аппарат вкупе со всем готовым продуктом.
   Марни не слишком доброжелательно отнеслась к полицейскому, приложившемуся к полупустой бутылке, стоящей на столе у подножия этажерки из наших коек. Она кинулась на парня, и между ними завязалась драка.
   — Отпусти ее! — крикнула Ровена, бросившись на помощь сестре.
   Не поворачивая головы, громила оттолкнул девушку, та отлетела на койку и с размаху ударилась рукой о деревянную стойку. В тот же миг ее лицо исказила гримаса боли. Марни в ярости плюнула обидчику в лицо.
   Полицейский грязно выругался и занес над головой девушки бутылку.
   — Черт бы тебя побрал, Арри! — взревел начальник. — Вместо того чтобы заниматься делом, ты занимаешься девками!!!
   Полицейский оглянулся с таким видом, словно хотел пожаловаться на Марни, но краснорожий был не склонен развивать тему.
   — Отпусти ее, Арри, — спокойно сказал он. — Ты не представляешь, через что ей пришлось пройти. — Начинайте таскать железо в грузовик. Но только осторожно. Я снесу вам черепки, если эта штука после сборки не будет работать. Кроме того, я не хочу слышать звона разбитых бутылок. Несите их, как любимое дитя. Усекли? Если усекли, то действуйте! Да оставь же ты ее, Арри! Бери бутылки. Нет, начинай с полных, чувствительный ты мой.
   Полицейский, которого на обычном английском языке без ирландского привкуса звали Харри, оттолкнул Марни, недовольно скривился, поднял ящик с бутылками и направился к дверям. Я поспешно отошел от порога, снова притворившись слепым.
   — Оставьте нам выпивку! — выла консьержка. — Ну почему бы вам не оставить для нас пару бутылок?! Ведь вам столько не нужно. Буты-ылочку!!!
   — Заткнись, ведьма! — бросил Харри, которого все еще заедал неудачный исход схватки с Марни.
   После этого в доме воцарилась тишина. Обитатели, видимо, не в первый раз оказывались в подобной ситуации. Полицейские рейды. Запугивание.
   Когда последний блюститель порядка удалился, унося с собой последнюю бутылку, я вошел в комнату. Марни прилаживала самодельную перевязь к руке Ровены. Сама же Ровена, судя по виду, страдала от сильнейшей боли.
   — Что с вами? — спросил я.
   — Ничего особенного. Просто сломала руку, — ответила девушка, поднимая глаза. — Проклятие! Я не смогу завтра работать.
   — Не думайте о работе. Надо показать вашу руку врачам.
   — Здесь есть костоправ... но я перестану получать ваучеры.
   — Я позабочусь о пище для вас, — сказал я.
   — Дело не только в пище. — Голос ее звучал смертельно устало. — Я не буду получать ваучеры на стимулирующие вливания до тех пор, пока не начну работать.
   — Стимулирующие вливания?.. — недоуменно переспросил я. И тут же меня осенило. Я вспомнил слова Гэбриэла о том, как Торренс порабощает людей с помощью героина. — Понимаю...
   — Как жаль, что они унесли перегонный куб, — сказала Ровена с гримасой боли. — Спирт помог бы мне пережить ломку.
   К этому времени большинство жильцов уже разбрелись по своим конурам, чтобы поразмышлять о постигшем их несчастье. Лишь один старик задержался взглянуть на руку Ровены. Я непроизвольно скривился, как от боли, увидев синее вздутие на предплечье, в том месте, где произошел перелом.
   — Устраивайся как можно удобнее, девочка, — мягко произнес старик. — Я скоро вернусь. Мне надо найти пару досок, чтобы наложить тебе шину.
   — Благодарю, — прошептала Ровена.
   Я страдал от беспомощности. Как мог я молча наблюдать за бесчинствами, которые творили здесь эти бандиты? Но с другой стороны, что я мог сделать? Численностью они меня превосходили, и у них в отличие от меня имелись ружья.
   Марни делала все, что могла. Она уложила Ровену на койку и подложила под сломанную руку сестры подушку.
   Я принялся рыться в рюкзаке, внезапно вспомнив, что видел там какой-то очень важный предмет... Ага, вот он! Картонная коробка с красным крестом.
   — Дэвид! Дэвид Мэйсен!
   Я поднял глаза и посмотрел на Ровену.
   — Дэвид, — сказала она. — Вам надо отсюда уходить.
   — Но...
   — Послушайте меня! Здесь оставаться опасно.
   — Но эти типы явились всего лишь за перегонным аппаратом.
   — Да, вас они пока не искали. Но вскоре хотя бы один из копов припомнит, что видел лицо, которое явно выпадало из общего окружения.
   — Уверен, что ни один из них даже не взглянул на меня.
   — Бросьте, Дэвид! Возможно, в тот момент они действительно были слишком заняты нашим аппаратом и заботой о бутылках, но один из них обязательно спросит себя, с какой стати в этой берлоге появился упитанный мужчина. Поверьте мне! Они непременно вернутся. — Девушка произнесла последние слова настолько энергично, что шевельнула сломанной рукой. Гримаса боли снова исказила ее личико. — И если вы считаете свое пребывание здесь героизмом, то подумайте еще раз. Когда вас обнаружат, нас всех сожгут живьем.
   — Ну хорошо, — согласился я. — Только обязательно скажите Сэму Даймсу, что здесь произошло. Попробую прорваться в ангар к самолетам.
   — Одному вам не пройти... Марни, — она повернулась к сестре, — проведи Дэвида к самолетам.
   Марни кивнула и жестом пригласила меня к выходу.
   — Берегите себя, Ровена, и возьмите это. — Я протянул ей аптечку первой помощи. — Здесь есть пара ампул морфина и шприц. Если... если вам станет невмоготу...
   — Спасибо, Дэвид. Я, поверьте, очень высоко ценю вашу помощь.
   Повинуясь внезапному импульсу, я наклонился и поцеловал ее. Я настолько расчувствовался, что чуть было не совершил непоправимую ошибку, пообещав вернуться и забрать их отсюда, но прекрасно знал, что на свершение этого подвига у меня нет никаких шансов и обещание я выполнить не смогу.
   — Прощайте, Дэвид! И поторопитесь.
   Консьержка ожидала именно подобного развития событий. Ни слова не говоря, она открыла врата ада, и я последовал за Марни по лестнице. Через несколько мгновений мы оказались на улице. При свете дня я сам себе казался марсианином, случайно забредшим в эти края. Марни толкнула меня в спину и, приложив палец к губам, нырнула обратно в дом. Вскоре она снова появилась на улице и помогла мне втиснуться в вонючее пальто. Пальто было настолько грязным, что установить его первоначальный цвет не было никакой возможности. Отступив на шаг, она оценила результаты своих усилий. Покачала головой, присела на корточки, собрала немного пыли, поднялась и провела ладонью по моей физиономии, уделив особое внимание лбу и носу.
   Оглядев меня с ног до головы, девушка удовлетворенно кивнула, схватила меня за локоть и повлекла за собой по проулку. Теперь, в маскарадном костюме, я мог открыто шагать по улице. Марни семенила рядом со мной, решительно выдвинув вперед подбородок и сверкая зелеными глазами.
   Мы проделали тот же путь, что и раньше, только в обратном порядке. Быстро пройдя по освещенной вечерним солнцем улице, мы проскользнули в угольный двор, а оттуда нырнули в старый туннель, по которому много-много лет назад перевозили уголь, прибывший на баржах по Гудзону. Как и прежде, темный и гулкий коридор при свете фонаря, который не забыла прихватить Марни, выглядел довольно жутко.
   Наконец мы вышли — как я подумал, навсегда, — из этого похожего на склеп места. Но оказалось, что благодарить судьбу еще рано.
   Пространство вокруг ангара кишело похожими на ящики экипажами. В двери сплошным потоком лились полицейские в черных фуражках. Мне даже показалось, что в одном из них я узнал нашего краснолицего выходца из Йоркшира. Он отсалютовал только что прибывшему начальнику и провел его в ангар. Так решился вопрос о моем полете домой.
   Я обернулся к Марии. Девушка смотрела на полицейских таким испепеляющим взглядом, что я даже удивился, почему они не горят синим пламенем.
   — Марни, — сказал я, придя наконец к решению, которое напрашивалось еще несколько часов назад, — не могла бы ты провести меня на юг — в город?

Глава 38
Отчаяние бессилия

   Мы снова оказались в туннеле и прошли через всю мрачную пещеру. Я предполагал, что мы опять выйдем на угольный двор, но Марни взяла меня за руку и потащила куда-то мимо проржавевших ленточных транспортеров. Мы шагали еще минут пятнадцать. Фонарь бросал под ноги желтое пятно света диаметром не более шести футов. Наконец Марни знаком велела мне остановиться, а сама вскарабкалась на сооружение, смахивающее на железнодорожную платформу. Затем подошла к деревянным дверям и, навалившись, открыла. Проржавевшие петли заскрипели, протестуя против подобного насилия, а по цементному полу рассыпался дробный стук коготков. Это разбегались крысы.
   Старая надпись на стене гласила: ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН. КОЛУМБИЙСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ. Приложив палец к губам, Марни бесшумно, словно кошка, двинулась по огромному университетскому подвалу. В свете фонаря я увидел котельную с давным-давно погасшими топками и проржавевшими водяными трубами.
   Марни на секунду остановилась, чтобы выбрать один из ведущих в мрачную бесконечность коридоров. Оборванные электрические кабели походили на черные лианы. Вдоль стен тянулись сплошь заросшие паутиной трубы отопления. В неярком свете фонаря я увидел, как через несколько ярдов отопительные трубы, изгибаясь под прямым углом, уходят в стену.
   На мою руку легла ладонь Марни, и мы двинулись по туннелю. Через сотню ярдов она дернула меня за рукав и показала на винтовую лестницу. Я вслед за ней поднялся по запыленным ступеням. Марни открыла очередную скрипучую дверь, и мы оказались в ветхом здании с длинными коридорами. Мы пошли по одному из них, и я читал прибитые к дверям таблички с именами давно умерших профессоров. Еще несколько минут — и мы вышли на широкую улицу с высокими домами. Моей надежде, что мы окажемся на чистых тротуарах южного Нью-Йорка, сбыться было не суждено. Улица была засыпана слоем отбросов не менее могучим, чем тот, по которому я ходил на улицах Гарлема. Мимо нас по— прежнему торопливо шагали, сгибаясь под тяжестью ноши, люди в лохмотьях. Девчушка лет девяти толкала перед собой тележку, нагруженную коровьими шкурами. Со шкур капала кровь. И здесь кафе и магазины были превращены в цеха и мастерские, в которых, не поднимая головы, трудились мужчины и женщины. Кругом жужжали токарные станки, стучали молоты, визжали пилы.
   Под ребра мне воткнулся палец, я оглянулся и поймал осуждающий взгляд Марни. Она понурила голову и двинулась вперед, всем своим видом предлагая мне принять ту же позу покорности.
   Указатель на столбе гласил, что мы находились на проходящей через весь Манхэттен с севера на юг Амстердам-авеню. Когда-то это была вполне благополучная и даже процветающая улица. Указатель на следующем углу говорил, что мы добрались до 114-й улицы. На очередном указателе уже значилась цифра 113. До 102-й улицы с тюремной стеной, разрезающей остров надвое, оставалось не более получаса ходу.
   Мы прошли мимо огромного здания в готическом стиле, которое когда-то было собором. Сейчас в нем рядами сидели слепцы. Все они как один отчаянно колотили молотками по серебристым металлическим пластинам. Шум стоял такой, что, проходя мимо широко распахнутых дверей, я закрыл ладонями уши.
   Я обратил внимание, что нагруженные корзинами, ящиками и тюками люди двигались не беспорядочно, а направлялись в одну сторону. Я вспомнил слова Ровены о складах, которые по ночам загружались с помощью рабского труда и освобождались днем свободными рабочими.
   Меня очень беспокоило присутствие большого числа полицейских. Большая часть стражей порядка сидела в патрульных автомобилях или в похожих на ящики экипажах с пулеметной турелью на крыше. Кроме того, на улице были и пешие патрули, очевидно, руководившие уличным движением. Они направляли навьюченных рабов в места сбора грузов. Несколько босоногих девочек выстроились в очередь к тележке, чтобы высыпать в нее содержимое своих корзин. Внимательно вглядевшись, я увидел, что это ярко раскрашенные вешалки для одежды. Я не мог не заметить, что две девочки чем-то похожи на Керрис. Видимо, в городе не было ни одного квартала, где не проживали бы отпрыски Торренса. Во всяком случае, так мне казалось.
   Хотя картина для этих мест, наверное, была обычной, я не мог избавиться от чувства, что перед моими глазами развертываются экстраординарные события.
   Рядом с тележкой стояли две средних лет дамы, которые, судя по внешнему виду, вряд ли могли быть постоянными обитателями гетто. Одеты они были в строгие деловые костюмы, а их затянутые в шелковые чулки ноги украшали превосходной работы туфли. Они оживленно беседовали друг с другом, не спуская глаз с доставивших вешалки девочек. Интерес к происходящему у меня резко возрос, хотя я и продолжал шагать с опущенной головой. Дамы, несомненно, занимались оценкой девчонок. Время от времени одна из них указывала на приглянувшуюся девочку, и ту сразу же отводили к группе женщин, толпившихся на том, что раньше было тротуаром. Оставленные без внимания девочки уходили прочь с опустевшими корзинами.
   Бросив быстрый взгляд на улицу, я понял, что процесс селекции происходит и в других местах. Мужчины и женщины, разбившись на пары, двигались с блокнотами в руках мимо открытых дверей мастерских и пристально вглядывались в лица рабочих. Иногда одну из работающих женщин вызывали и приказывали занять место на тротуаре. Я заметил, что Марни из-под копны рыжих волос, так же как и я, следит за происходящим. Здесь действительно что-то происходит. Но что именно?
   Поначалу мне показалось, что отбор производится произвольно. Но очень скоро я понял, что из всей массы выбираются только половозрелые девочки. В то же время женщин среднего возраста и старше оставляли в покое.
   В моей памяти встали два слова: «операция „Лавина“». Итак, она началась. Медики из команды Торренса приступили к отбору женщин детородного возраста, хотя некоторых из них таковыми можно было считать с большой натяжкой. Это означало, что появления первых представителей расы сверхлюдей Торренса можно ожидать примерно через девять месяцев.
   Грубый окрик прервал мои размышления.
   — Эй! Постой! Ты, рыжая! Стоять, тебе говорят! — Марни повиновалась и, опустив голову, уставилась в землю.
   Я принял ту же позу покорности. «Великий Боже, — думал я, — если одна из этих женщин заметит качество моей обуви, мне крышка». Краем глаза я видел стоящего на углу полицейского. Блюститель законности стоял, широко расставив ноги и держа руки за спиной. На его плече висело помповое ружье. Мне оставалось только ждать, что скажет женщина в модных туфлях.
   — Имя и номер! — бросила дама.
   Марни продолжала молча смотреть в землю.
   — Девушка, назови мне свое имя и номер, — повторила женщина.
   Я почувствовал неладное. События, похоже, начинали развиваться в опасном направлении.
   — Кого ты из себя изображаешь, девчонка?! Если ты не ответишь, то...
   — Она немая, — вмешался я, стараясь говорить как можно более заискивающе. — Ее зовут Марни.
   — Ах вот как? — сказала дама и, записав имя, спросила: — Номер?
   — Ее номер... — тупо протянул я, — ...не знаю.
   — Подойди сюда, девчонка, — сказала дама и, грубо схватив Марни за волосы, рывком повернула лицом к себе. Увидев шрам, она брезгливо скривилась и прошипела: — А, похоже, мы имеем дело с объектом грубого обращения, не так ли? Языка, следовательно, тоже нет. Открой рот... Да, так я и знала. Впрочем, для нашей цели ни благообразности, ни язычка не требуется. А теперь повернись ко мне спиной. — На сей раз она грубо рванула ворот свитера, обнажив Марни плечо. — Стой спокойно! Когда ты дергаешься, я не могу разобрать номер.
   Я увидел длинный ряд цифр, наколотых на лопатке Марни.
   Дама переписала цифры в блокнот, указала на стайку толпившихся на тротуаре девушек и велела:
   — Иди к ним. И не двигайся, пока я тебе не скажу. Я пошел вслед за Марни.
   — Эй! — услышал я и повернулся к женщине. — А ты, болван, нам не нужен. Иди занимайся своими делами.
   Я глянул на полицейского. В нашу сторону он пока не смотрел, но я знал, что, если дамочка поднимет шум, страж порядка не заставит себя ждать. Поэтому, покорно опустив голову, но в то же время косясь по сторонам, я медленно двинулся по улице. Проходя мимо Марни, я чуть повернул лицо и, четко артикулируя, произнес одними губами:
   — Жди.
   Марни кивком дала знать, что все поняла.
   Прямо передо мной остановился автобус, в него начали загружаться девушки из другой группы. Следующей была компания, в которой находилась Марни. Времени на разработку более или менее разумного плана действий у меня не оставалось.
   Дойдя до тротуара, я развернулся и быстрым шагом направился к Марни.
   Женщина с блокнотом записывала данные девочки с тележкой. Я молил Бога, чтобы она как можно дольше не поворачивала головы в нашу сторону.
   Я подошел к группе девушек, в которой находилась Марни. За моей спиной громыхал автобус с живым грузом. По мере того как он приближался, рев двигателя становился все громче. Немного замедлив шаг, я сказал:
   — Марни, иди впереди меня. Старайся шагать как можно естественнее. Но если я крикну «Беги!», припускайся во весь дух.
   Она кивнула, я пропустил ее перед собой и двинулся следом.
   — Эй, рыжая! Я велела тебе ждать!
   Негодующий вопль женщины с блокнотом перекрыл все уличные шумы.
   Полицейский на углу повернул голову, чтобы посмотреть, что происходит.
   — Полиция! — завопила дама. — Остановите вон ту рыжую!
   Здоровяк полицейский не заставил себя просить. Он подскочил к Марни и схватил за локоть.
   — Не двигаться! — рявкнул он. — Стоять тихо, пока я не разберусь, в чем дело! — Не дожидаясь ответа, коп тыльной стороной руки ударил девушку по лицу. На губах Марни выступила кровь. Расстояние между мной и полицейским быстро сокращалось.
   Я на миг оглянулся, пытаясь обнаружить среди окружающих хотя бы намек на желание помочь, но — увы. По счастью, рядом с собой я заметил старуху, согнувшуюся под тяжестью корзины, заполненной короткими и толстыми металлическими прутьями. Я выхватил прут и что есть силы опустил на голову копа.
   Не успев даже заметить, откуда последовал удар, он захрипел и рухнул на грязную мостовую. Марни, не веря своим глазам, взирала на павшего к ее ногам стража порядка.
   — Вперед! — крикнул я, хватая ее за рукав. — Бежим! За нашими спинами послышались крики. Женщина с блокнотом визжала все громче и громче.
   Мы мчались по улице, словно зайцы, преследуемые сворой собак. Из дверей стоящей на противоположной стороне улицы полицейской машины выглянул еще один парень в черной униформе. Я увидел, как пластмассовый пузырь пулеметной турели на крыше машины повернулся. Сдвоенные стволы пулемета смотрели в нашу сторону.
   — Быстрее! — взревел я, и в тот же момент мимо моей головы просвистели несколько пуль, а из стены перед носом во все стороны брызнули осколки камней и кирпича.
   Пулеметчик взял слишком высоко, в следующий раз он подобной ошибки не допустит.
   На улице началась паника. Люди в ужасе разбегались, вопя на все голоса и избавляясь от своих тюков, корзин и тележек. Прямо передо мной на мостовой корчился какой-то мужчина, в него рикошетом угодила пуля.
   Марни вбежала в первую попавшуюся дверь. Я последовал за ней и оказался в довольно просторном помещении. За длинными столами слепцы изготовляли мягкие игрушки. Напуганные звуком выстрелов, они, пытаясь определить их источник, все как один обратили невидящие глаза к дверям.