Кларк Саймон. Ночь триффидов

   Не тратя лишних слов — шеф вообще был неразговорчив, — он потряс руку вначале Хинкману, а затем мне.
   — Отвратная погода, Мэйсен, — все же сказал он. — Жаль, что приходится посылать тебя в эту муть, но ничего не поделаешь. Долг зовет и все такое прочее...
   Дождь барабанил по крыше и стеклам окон. На какой-то миг мне даже показалось, что вдалеке сверкнула молния.
   Да, небеса на сей раз не выглядели дружелюбными, но у меня с ними было назначено свидание, и отложить его я не мог.

* * *

   Примерно в половине пятого мы уже сидели в кабине стоявшего на взлетной полосе истребителя и ожидали от диспетчерской службы разрешения на взлет.
   Я занял кресло пилота, а Хинкман, разместившись позади меня, болтал не останавливаясь. Хоть метеоролог, так же как и я, был облачен в высотный комбинезон, что для него было явно непривычно, речь его лилась легко и непринужденно.
   — Наука насчитывает десять уровней формирования облачности, — вещал он, — начиная со сравнительно низких слоисто-дождевых образований и заканчивая перистой и перисто-слоистой облачностью на высоте шестнадцать тысяч футов.
   Пока он болтал, я проводил предполетную проверку приборов и механизмов, а дождь безжалостно хлестал по плексигласу кокпита. В кабине стоял запах авиационного топлива. Очищенное триффидное масло имело сладковатый аромат запеченных в пироге персиков.
   — У меня есть все основания полагать, — продолжал Хинкман, — что преграждающая путь свету облачность начинается довольно низко. Но это, несомненно, всего лишь разновидность облаков, известных под названием дождевых, и именно они являются источником данной грозы. Подобные облака могут простираться до высоты двадцать тысяч футов.
   Силы природы, видимо, выражая согласие со словами метеоролога, выдали мощнейший грозовой разряд, и через мгновение раздался такой удар грома, что наш самолет затрясся мелкой дрожью.
   — Вы меня слушаете, мистер Мэйсен?
   — Конечно.
   — План действий прост и элегантен. Вы будете вести самолет вверх, сквозь облака, до тех пор, пока мы не увидим солнечный свет. Таким образом мы сможем определить мощность облачного покрова.
   — Понимаю.
   — Скажите, этот аэроплан способен подняться на высоту двадцать тысяч футов?
   — Его потолок — примерно пятьдесят тысяч футов. Этого для вас достаточно, мистер Хинкман?
   — Да... Да-да. Вполне.
   Мне показалось, что энтузиазм мистера Хинкмана несколько пошел на убыль.
   Полыхнула молния, залив синим светом всю округу. Силуэты деревьев в этом ослепительном сполохе были похожи на странных, готовых ринуться в атаку чудовищ. Мощный образ. Пугающий.
   — Мистер Мэйсен...
   — Зовите меня Дэвидом.
   — Да-да... Конечно... А вы меня, пожалуйста, Сеймуром.
   — Слушаю вас, Сеймур.
   — Эта гроза... Я не мог не заметить, что она становится все сильнее.
   — Да, душ что надо, верно, Сеймур?
   — Именно, именно... — раздалась в моих наушниках некая имитация смеха. — Душ — весьма удачное слово. Но меня кое-что интересует...
   — Что именно?
   — Неужели нам обязательно лететь в такую погоду?
   — Долг зовет, как изящно выразился коммандер Рейнольдс.
   — Да-да. Он так сказал.
   — И разве у вас нет желания до конца разобраться, почему вдруг возникло это инфернальное затемнение?
   — Да, конечно. Но... хм-м... Как вы считаете, существует ли возможность попадания молнии в наш аэроплан?
   — Нет, Сеймур, о возможности говорить не приходится. Молния в нас ударит обязательно.
   — О Боже!
   — Но пусть это вас не беспокоит. Вчера я уже разбил один самолет и не думаю, что разобью еще один сегодня. В такой степени удача от меня отвернуться не может. Как вы полагаете?
   — Я...хм-м...
   — Зеленый свет. Держитесь крепче, Сеймур. Эта детка быстро срывается с места.
   Он что-то залепетал — мне даже показалось, что молитву, — но рев двигателей заглушил слова. Мгновение спустя мы взмыли в воздух и помчались на свидание с неизвестностью.

Глава 6
Рекогносцировка

   После всего того, что было сказано и сделано, я ожидал вполне рутинного полета. Но то, что открылось мне через несколько минут, дало обильную пищу для размышления. Да, условия были не совсем обычными. Да, стартовать нам пришлось в полной тьме. Да, на заднем сиденье разместился погрузившийся в себя и ставший вдруг очень молчаливым метеоролог Сеймур Хинкман. Но «Глостер Джавелин» был ночным всепогодным истребителем и мог успешно выполнять боевые задания даже в разгар арктической зимы. Я вел машину все выше и выше. Пять тысяч футов, шесть тысяч, семь тысяч... Тьме, казалось, не будет конца.
   Время от времени я связывался с базой, но докладывать, по правде говоря, было нечего.
   К этому времени я вел машину вверх широкими двадцатимильными кругами над раскинувшимся внизу и скрытым во тьме островом Уайт. Двигатели ревели нещадно, а те немногие капли воды, которые оставались на стекле кабины, давно исчезли под ветром, обдувавшим машину со скоростью шестисот миль в час.
   Восемнадцать тысяч футов.
   Альтиметр крутился вовсю. На крошечном экране счетчика цифры менялись с ошеломительной быстротой.
   В наушниках послышался неуверенный голос:
   — Скажите, Дэвид... мы уже прошли сквозь нее?
   — Если вы имеете в виду грозу, то да — прошли.
   — И молния в нас не попала?
   — Напротив. Молния ударила нас шесть раз.
   — Шесть? — переспросил он придушенным голосом. — Шесть раз?
   — Именно шесть, — хладнокровно подтвердил я. — Но беспокоиться не надо. Приборы немного шалили, а в остальном все нормально. Ведь мы, по счастью, как вы можете догадаться, не заземлены.
   — Слава Богу, — пробормотал метеоролог. Я обернулся, но не увидел его лица, скрытого затененным стеклом шлема и кислородной маской. Мне только удалось заметить, что он непрерывно крутит головой в разные стороны. Видимо, все же сумел преодолеть страх, если его вновь стало интересовать окружающее.
   — На какой мы высоте? — спросил он.
   — Приближаемся к двадцати тысячам футов.
   — Думаю, мы вот-вот достигнем верхней кромки облаков.
   — Вы хоть что-нибудь видите?
   — Ни зги. А вы?
   — Ни единой пташки. Продолжаю набор высоты.
   — А вы сможете... хм-м... найти дорогу домой?
   — Не беспокойтесь. Я на связи с землей, они держат нас на экране радара. В данный момент мы находимся над Винчестером.
   — Над Винчестером? — эхом отозвался Сеймур. — Великий Боже! Мой отец был учителем физкультуры в Виндзоре. Великое Ослепление его миновало, потому что за день до появления небесных огней он, играя в поло, свалился с лошади и пролежал без сознания двое суток.
   Мое отношение к Сеймуру начинало меняться в лучшую сторону. Небольшая доза страха в сочетании с грозой, похоже, сделали из него человека.
   — Сейчас я закладываю правый вираж, — сказал я. — Этот маневр снова выведет нас к южному побережью. Как вы себя чувствуете?
   — Большое спасибо, прекрасно. Хм-м... Небольшой дискомфорт в потрохах, если можно так выразиться, но, думаю, тошнота скоро пройдет.
   Через пару секунд на счетчике альтиметра возникли цифры, показывающие, что мы перевалили отметку в двадцать пять тысяч.
   — Высота двадцать пять тысяч футов, Сеймур.
   — Осмелюсь предположить, Дэвид, что толщина облачности побила все рекорды. Но полагаю, ждать осталось недолго. — Он снова заговорил приглушенно. — Кажется, я начинаю различать форму облаков.
   Я вгляделся в темноту в поисках молочных пятен света, но ничего не увидел. Усилив тягу двигателей, я продолжил набор высоты.
   Двадцать шесть тысяч футов... двадцать семь... двадцать восемь.
   Теперь в любой момент, сказал я себе. Каждую секунду мы могли вырваться в солнечное сияние, заливающее клубящееся белое море облаков.
   Тридцать тысяч футов. Я потянул ручку на себя и прибавил скорость. Самолет почти стоял на хвосте, пронзая небо, словно ракета.
   На высоте тридцати трех тысяч футов мы вырвались из облачного слоя.
   — О... — В голосе Сеймура, прозвучавшем в наушниках, я услышал изумление и разочарование.
   Да, из облаков мы вырвались. Но света больше не стало. Во всяком случае — того света, которого мы ожидали.
   На мир опустилось толстенное покрывало.
   — Что это? Я... Я ничего не понимаю, — пролепетал Сеймур.
   Я не ответил — все мое внимание было сосредоточено на небе.
   Представьте угасающий уголь в тот момент, когда он вот-вот готов превратиться в пепел. В нем еще сохранился оттенок красного, но это унылое, едва заметное темно-красное пятно возвещает о том, что огонь умирает.
   Свет, который я увидел, очень напоминал это умирающее свечение. Все небо от горизонта до горизонта было окрашено в мутный темно-красный цвет, ничего или почти ничего не освещающий. Небо выглядело страшно холодным, просто ледяным. Завывание ветра на крыльях больше всего походило на погребальный стон. Впервые за весь полет я начал испытывать настоящую тревогу.
   — Ничего не понимаю, — повторил Сеймур. — Облака под нами. Но куда подевалось солнце?
   В зловещем темно-красном небе мы кружили примерно полчаса. Разглядеть что— либо в этом мрачном освещении было невозможно.
   Я бросил взгляд на крылья самолета. В обычном солнечном свете на них от основания до самого кончика сейчас плясали бы яркие блики. Это же кроваво— красное зарево окрашивало серебряные плоскости в цвет ржавчины.
   — Итак, темнота на земле наступила вовсе не под воздействием обычной облачности, — пустился я в рассуждения. — По крайней мере это не грозовые тучи.
   — Да, — согласился Сеймур. — Тучи, несомненна, только усилили действие необычного феномена. Полагаю, что выше нас расположен еще один слой облаков, который и закрывает солнце.
   — Но разве вы не сказали, что выше двадцати пяти тысяч футов облаков не бывает? — спросил я. — Да, конечно. Но не могли бы вы подняться повыше? Я продолжил набор высоты. Достигнув потолка в пятьдесят пять тысяч футов, я перестал слышать рев двигателей, настолько разреженным был воздух. Небо на такой высоте в обычных обстоятельствах должно было быть не голубым, а черным. Сейчас же оно по-прежнему было окрашено в унылый темно-красный цвет.
   Даже если бы мы каким-то непостижимым образом ошиблись во времени и вылетели после заката, небо должно было бы сверкать многими тысячами ярких звезд. Создавалось впечатление, что наша планета так надоела богам, что они окутали ее кроваво-красным саваном.
   Я связался с центром управления и доложил ситуацию. Мне показалось, что где-то в глубине, создавая фон для доклада, рычит Старик, отдавая приказы диспетчеру. Временами я не слышал ничего, кроме помех; видимо, далеко внизу под нами вспыхивала очередная молния. Позади меня на штурманском месте Сеймур делал заметки и что-то фотографировал.
   Я посмотрел на указатель расхода топлива. Стрелка показывала, что осталось четверть бака.
   Полет подходил к концу. Я сказал Сеймуру, чтобы он спрятал камеру. Мы направлялись домой.
   Я уменьшил тягу двигателей и начал снижение. До самого подхода к аэродрому мне предстоял слепой полет. Диспетчер будет вести меня до тех пор, пока я не увижу огни посадочной полосы.
   Перед мысленным взором предстал диспетчер, пристально вглядывающийся в светлую точку на экране радара, которой был для него наш самолет.
   Сеймур начал проявлять некоторые признаки оживления, хотя мне казалось, что он больше размышляет вслух, чем беседует со мной. Его сильно беспокоило отсутствие солнечного света.
   — При извержениях вулканов бывают столь сильные выбросы в атмосферу, что освещенность на земле снижается. Но ничего подобного тому феномену, который мы наблюдаем, не случалось. По крайней мере на памяти человечества. Извержение Кракатау существенно уменьшило силу солнечного света, что привело к глобальному снижению температуры, за которым последовали исключительно суровые зимы и прохладные летние периоды. Но то, что мы увидели сегодня, беспрецедентно. Если продолжить рассуждения, то...
   Дальше я не слышал, так как в моих наушниках раздался голос диспетчера:
   — Снижайтесь до высоты пятнадцать тысяч футов и выдерживайте скорость четыреста узлов, следуйте курсом...
   Дослушать мне не удалось — снова возникли помехи, на сей раз они были настолько сильными, что больше всего напоминали рев разбивающихся о скалы штормовых валов.
   Я терпеливо ждал возобновления связи. Гул урагана сменился негромким шипением.
   — ...отсюда следует, — продолжал Сеймур, — что ни вода, ни частицы льда не могли стать столь плотной преградой на пути солнечного света. Если мы согласимся с тем, что и вулканических выбросов не было, то можно сделать вывод...
   — Диспетчер! — прокричал я. — Мы вас не слышим! Прием!
   Шипение атмосферных разрядов и никакого ответа.
   — Центр! Вы меня слышите? Прием!
   — Масса частиц в стратосфере должна достигать феноменальных масштабов. Можно допустить, что...
   — Сеймур, — резко оборвал я.
   — Да?
   — У нас возникли осложнения.
   — Какие осложнения? — переспросил он таким отрешенным тоном, словно все еще пребывал в научном трансе.
   — Я потерял связь с диспетчерской службой.
   — Это серьезно?
   — Да. Очень.
   — Попробуйте еще раз.
   — Пробовал. Не отвечают.
   Я усилил тягу, и острый нос истребителя снова устремился вверх. Альтиметр показывал набор высоты.
   — Мы, кажется, поднимаемся, — сказал Сеймур. — Но ведь нам надо садиться. Разве нет?
   — Именно. Только желательно на "посадочную полосу, а не на чью-нибудь капустную грядку.
   — Вы что, правда хотите сказать, что мы не сможем приземлиться, если вам не удастся восстановить связь?
   — Да, что-то вроде, — выдавил я сквозь зубы. — Будем кружить до тех пор, пока они не справятся с техническими проблемами. Надеюсь, им это удастся.
   Мы кружили десять минут...
   Двенадцать минут...
   Пятнадцать, шестнадцать...
   Указатель уровня топлива медленно, но неуклонно приближался к красной зоне.
   Радио молчало.
   За колпаком кабины царила тьма. Я не видел даже ужасающего красного неба — оно осталось выше, сейчас мы летели сквозь облака. Истребитель напоминал угря, пробирающегося по илистому дну мутной реки.
   По прошествии нескольких минут я сказал Сеймуру:
   — Если мы еще задержимся, придется выбираться из кабины и идти пешком.
   — Что? Простите, кажется, я вас не совсем понял.
   — Не берите в голову. Обычная пилотская шутка.
   Я передвинул ручку от себя, и машина пошла вниз. Я хотел рассказать Сеймуру, как работает катапульта, но решил пока воздержаться. Сеймур ничего не понимал ни в катапультах, ни в парашютах. Гуманнее было бы его пристрелить.
   В отсутствие связи приходилось полностью полагаться на зрение. Я надеялся заметить огни посадочной полосы прежде, чем мы врежемся в землю. Перед вылетом в свете стартовых ракет я сумел оценить высоту облачности. По моей прикидке, расстояние между землей и нижней кромкой облаков было не менее тысячи футов.
   Если опускать это корыто достаточно аккуратно, можно выйти из облаков, не опасаясь столкновения с холмом или деревом. На альтиметр на такой высоте полагаться нельзя — это не слишком точный прибор, но «Джавелин» снабжен мощными посадочными прожекторами. Даже с высоты тысячи футов удастся определить, над какой субстанцией мы летим — земной твердью или морской жижей.
   Я осторожно снижал машину до высоты в тысячу футов.
   Топлива оставалось максимум на семь минут полета.
   В подобных обстоятельствах мягкой посадки ожидать невозможно.
   Набирая высоту в облаках, я вел машину широкими кругами. Где-то в центре этих кругов далеко внизу находился остров Уайт. Если я на высоте тысячи футов по радиусу, размышлял я, то увижу посадочные огни аэродрома. А если аэродром окажется в стороне, то уж свет поселков и деревень замечу обязательно.
   Однако погода оказалась еще более гнусной, чем я предполагал.
   Капли дождя били по колпаку кабины пулеметными очередями, а прожектора самолета выхватывали из тьмы лишь закручивающиеся на ветру и разбивающиеся в мелкие брызги дождевые струи.
   Похоже, у меня оставался весьма ограниченный выбор дальнейших действий.
   Во-первых, я мог продолжать лететь в струях дождя и в порывах ветра, сотрясающих машину.
   Во-вторых, я мог лететь в абсолютной тьме облаков.
   И наконец, в-третьих, можно плюнуть на дождь, облака и темноту и подняться ввысь, к красным небесам. (Я употребил слово «небеса» лишь потому, что оно характеризует пространство, находящееся над нашей головой. В данном случае это пространство по цвету больше походило на преисподнюю. И преисподнюю очень холодную.)
   Но даже и это ограниченное число вариантов быстро сходило на нет. Со стрелкой указателя топлива почти на нуле и отсутствием связи с землей мне оставалось только лететь у нижней кромки облаков. Секунд тридцать я летел со скоростью трехсот узлов, и самолет стал похож на листок, попавший в порыв ветра. Нас трясло так, что казалось, машина вот-вот развалится. Струи дождя поблескивали в свете прожекторов, потоки воды зловеще завывали, срываясь с плоскостей.
   Сердце готово было вырваться из груди, под высотным костюмом по телу текли потоки пота, и это было особенно неприятно.
   С мыслями о первом или втором варианте полета пришлось расстаться. Надо было искать место для посадки, а земли я по-прежнему не видел. На этой высоте (альтиметр, как и следовало ожидать, показывал ноль футов) я без труда мог похоронить нас вместе с истребителем на склоне одного из тех пологих холмов, которыми так славится остров Уайт.
   — Дэвид... Дэвид, вы еще не увидели посадочной полосы?
   — Пока нет.
   По правде говоря, я вообще ничего не видел.
   Чуть уменьшив тягу, я снизил скорость до двухсот пятидесяти. Машину затрясло сильнее, нос наклонился вниз, и мы еще на несколько десятков футов приблизились к земной тверди.
   — Великий Боже! — выдавил я.
   — Что случилось? — отозвался Сеймур.
   — Море, — коротко бросил я. На подробные объяснения времени не было, так как под брюхом самолета катились белые барашки волн. Порывы ветра превратили поверхность воды в кипящую массу.
   Я взял себя в руки. Поднимать машину не имело смысла. Топливо было практически на нуле. Кроме того, если я не буду видеть моря, то не увижу и твердую землю, когда она окажется под крылом. Я заложил неглубокий вираж, и левое крыло самолета почти коснулось волн. Теперь надо долететь до какой— нибудь земли. До Британских островов или до острова Уайт. Сейчас это уже не важно.
   Главное — посадить истребитель в течение шестидесяти секунд. Если этого сделать не удастся, то мы промочим не только ноги.
   — Дэвид, я полагаю...
   — Ради Бога, не сейчас, Сеймур. На несколько минут мне необходимо сосредоточиться.
   Он замолчал.
   Внизу в свете прожекторов бушевало море. Казалось, я вижу даже гроздья брызг, летящих в нашу сторону.
   На приборной доске рядом с указателем уровня топлива замигала красная лампочка. Не надо быть специалистом, чтобы понять значение этого сигнала. Я еще больше уменьшил тягу, пытаясь хоть немного растянуть оставшееся на дне бака топливо.
   Не торопясь и спокойно. Не тороп....
   Но — что это там, впереди? Какая-то темная масса. Темная поверхность, не отражающая света.
   «Если это не земля, — сказал я себе, — то я съем собственную шляпу и закушу кедами».
   Я не видел ни выступов скал, ни деревьев, ни домов. Похоже, мы вышли на какое-то пастбище. Тем лучше. О выпуске шасси не могло быть и речи. Если переднее колесо попадет в кроличью нору или еще какую-нибудь дыру, истребитель перевернется, как тележка с яблоками. Оставалось одно — садиться на брюхо.
   — Держитесь крепче, — сказал я. — Мы отправляемся на свидание с землей.
   Приземление заставило меня полностью потерять интерес к тем чудесам, которые мог предложить окружающий мир.
   Открыв глаза, я почему-то решил, что все еще нахожусь в постели.
   Что-то стучало по моему черепу. Я с опаской притронулся пальцами к голове и ничего не почувствовал. Пальцы, видимо, тоже потеряли чувствительность.
   Через несколько секунд пришло прозрение, и я понял, что сижу в кабине самолета, а по алюминиевому шлему стучат капли дождя. Кто-то ухитрился поднять колпак кабины.
   Шея болела нещадно. То, как боль пронизывала тело, спазмами отдаваясь в нижних конечностях, тоже не сулило ничего хорошего. Я отстегнул ремни и застонал.
   — Дэвид, — прогремел чей-то голос, перекрывая шум дождя. — С вами все в порядке?
   Я кивнул. Шея заныла еще сильнее, но меня утешило, что голова двигается.
   — Это вы, Сеймур? — задал я глупый вопрос.
   — Да.
   — Вы все еще в самолете?
   — Да. Я решил подождать, пока вы придете в себя.
   — Великий Боже! И сколько же времени вы сидите в кабине?
   — Примерно полчаса.
   — Должен с прискорбием сообщить вам, что вы — идиот. В баках еще хватит топлива, чтобы в случае взрыва поднять нас всех на воздух! Почему вы не покинули машину?
   — Мне это в голову не пришло. Простите, Дэвид.
   Теперь, когда все мои органы чувств и сознание вернулись в норму, я увидел, что вокруг нас темно, как в царстве Аида, и что дождь стихает. Я подумал, что мы должны быть благодарны силам природы. Ливень пригасил огонь и охладил раскаленный металл, способный воспламенить остатки топлива. Слава небесам, не давшим нам превратиться в пепел!
   Я решил проверить радио, и самые пессимистические предположения оправдались полностью. Как приемник, так и передатчик в результате вынужденной посадки навсегда прекратили существование. Я предложил Сеймуру выбираться из машины, и мы, не снимая шлемов, соскользнули на черную землю. Каждое движение заставляло меня кривиться от боли и постанывать.
   Земля настолько пропиталась влагой, что даже чмокала под ногами. Скорее всего мы приземлились на болоте. Но были ли мы на острове или на Большой земле, оставалось только гадать. В обычной ситуации я предпочел бы дождаться рассвета. Но рассвет мог наступить очень нескоро, и нам оставалось только одно: попытаться добраться до ближайшей фермы или коттеджа, а оттуда связаться с базой.
   Для начала я проверил свои ноги. Голени болели нещадно, но переломов, судя по всему, не было. Я не сомневался в том, что, раздевшись, увижу на теле россыпь синяков.
   Я посмотрел на «Джавелин». Лампы в кабине еще горели, и в их свете я разглядел, что самолет при посадке пострадал не слишком сильно. Одно крыло, правда, отломилось и лежало вдоль фюзеляжа, а на носу образовалась зеленая борода от вырванных с корнем растений. Но, учитывая обстоятельства, приземление нельзя было назвать катастрофическим. Пилот и пассажир по крайней мере остались целыми и в основном невредимыми.
   — В аварийном наборе есть несколько осветительных патронов, — сказал я Сеймуру. — Как только я их прихвачу, мы двинемся.
   — В какую сторону? — уныло спросил он, стаскивая с головы шлем и глядя на пробивающийся из кабины свет. — Мы не знаем, куда идти.
   — Строго на юг. Если мы на Большой земле, то обязательно выйдем на берег. Если на острове — еще лучше. Мы непременно наткнемся по пути на какое-нибудь жилье.
   Сеймур смахнул со лба обильную влагу. По-моему, это был пот, смешавшийся с каплями дождя.
   — Мне бы сейчас очень не помешала чашечка чая, — еле слышно проговорил он.
   — Целиком разделяю ваше мнение, — ответил я и отправился за осветительными патронами.
   Когда я вернулся, Сеймур Хинкман был мертв.

Глава 7
Оторван от мира

   Утром, открыв глаза, я обнаружил, что у меня появилась компания.
   Сквозь прозрачный колпак кабины виднелись зловещие раскачивающиеся силуэты. Вокруг самолета собралось несколько десятков триффидов. Своим видом и поведением они напоминали стаю голодных собак, ожидающих кормежки.
   К триффидам все время подходило подкрепление. Я смотрел, как они, раскланиваясь на каждом шагу, бредут по болоту в мою сторону. Несколько минут я как завороженный не мог отвести взгляда от этой кочующей флоры. Видимо, в этот момент у меня было много общего с мышью, загипнотизированной пронзительным взглядом кошки. Сомнений не оставалось — триффиды избрали меня в качестве основного блюда своего меню.
   Тело юного метеоролога уже полностью исчезло в густой зелени триффидов. О том, что там с ним могло случиться, мне не хотелось и думать.
   Я не переставал изумляться, что мне удалось уснуть в тесной кабине после вынужденной посадки, в осаде со стороны растений-людоедов. Даже ужасная смерть Хинкмана не лишила меня сна. Это было чудо, которое я объяснял психической травмой. В момент тяжелейшего стресса человеческое тело ищет спасения в отдыхе. Отдохнувшее тело, во всяком случае, гораздо лучше приспособлено для выживания, чем тело изможденное.
   Разглядывая столпившихся вокруг триффидов, я вдруг осознал, что случилось чудо. Я снова видел.
   В наш мир вернулся свет.
   Я пошевелился, сердце забилось сильнее.
   Теперь я мог смотреть в будущее с несколько большим оптимизмом. Это ничего, что солнце появилось всего лишь в виде туманного диска, не более, чем кружок фольги, прилепленный к окрашенному в бордовый цвет небу. Но я мог видеть то, что меня окружает. Атмосфера очистилась, и лишь где-то высоко в небе виднелись перистые облака. На темно-красном фоне они казались длинными черными линиями.
   Как только я задвигался, триффиды пошли в атаку, обрушив на прозрачный колпак кабины удары ядовитых жал. Каждый удар оставлял липкое маслянистое пятно, и очень скоро пластик сделался практически непрозрачным.