«Продукты пока еще по карточкам», зато у нас есть император и сильное имперское государство. Несомненно, что те или иные имперские проекты, пускай самые фантастические, подразумевают как само собой разумеющийся дискурс сильного государства, даже если это государство и приводит к войнам и ядерной зиме. Гипотетически, конечно, сильная империя может и процветать. Произведений, где описывается такое состояние как идеал, полным-полно - взять хотя бы того же Володихина (роман «Убить миротворца», повесть «Государева служба»). Однако - вдруг не повезет и конкретный проект, в который вложены все силы, окажется неудачным? Ведь и в прошлом, и в настоящем была масса случаев, когда политика «сильных государств» оказывалась, мягко говоря, неудачной. Как преодолеть такую неудачную политику? То, что имперский миф у нас никак не изживается и обладает такой притягательной силой, вполне объяснимо: «Российская империя ухитрилась являть миру феномен «внутреннего колониализма» в форме закрепощения сословий. Сложно придумать что-либо более противное рациональному использованию творческой энергии людей, но это трактовалось и даже воспринималось как «соборная гармония». С этим представлением связаны основные имперские мифологии. Российские государственные идеалы имеют в действительности поразительно заземленное (иногда чисто прикладное) происхождение. Пресловутая соборность - суррогат государственности, в которой права самодеятельных граждан подменены обязанностями верноподданных. В результате подмены со временем возникает, с одной стороны, слой романтичных холопов, с другой - слой дубиноголовых бюрократов, не способных воспринимать ни пластику российских пространств, ни течение исторического времени, ни сами людские души. Из тех и других складывается хор аллилуйщиков, чей «патриотизм» поразительно точно совпадает с устремлениями власти. В хозяйственном отношении по современным понятиям империя крайне неэффективна. Но именно эта ее черта в сознании подданных способна трансформироваться в миф об уникальном имперском патернализме. Как бы то ни было, империя и миф нераздельны»(4).Пока миф не изжит, «романтичные холопы» не переводятся, а люди этих «империй» должны в любом случае терпеть и надеяться на чудо. И если господствующий дискурс неудачен - нет возможности ему что-либо реально противопоставить, даже если новая «имперская элита» опять завела их (нас?) в тупик, из которого нет выхода, кроме распада и гибели. Стоит ли нам опять так рисковать в будущем? Вот вопрос, который не дает покоя после знакомства с образцами имперских проектов в нашей фантастике. Этот имперский этатизм опять пренебрегает свободной и независимой личностью. И даже люди сильные и незаурядные (такие, как терранцы) - это всего лишь слуги государевы и рабы очередного идеократического или имперского проекта.Мечта о свободе (вместо заключения)Итак, мы вкратце рассмотрели фантастические проекты в идеологическом треугольнике социалистического, либерального и консервативного дискурсов. Разумеется, реальная картина является гораздо более пестрой и сложной. Как в российской фантастике, так и в русской культурной жизни вообще.Впечатление от потока современной фантастической литературы довольно мрачное. Мелькают сценарии диктатур, устанавливаемых каким-нибудь новым Грядущим Хамом, криминальным «авторитетом», которому всякая там политика-идеология - это не более чем ширма для его преступной деятельности. Подобное мы видим в настоящем, насмотримся еще и в обозримом будущем. Отомрет ли вместе с публичной политикой государство? Скорее, трансформируется в нечто корпоративно-подобное, с сильной криминальной составляющей. Борьба между полугосударственными-полукорпоративными монстрами, поделившими между собой планету и ближайший космос, - это сюжет множества романов фантастического жанра. Нечто подобное вполне может осуществиться. Историческая развилка теперешней России - не просто раздумья витязя перед камнем на дороге. Если бы так! Для витязя задача выглядела хоть и опасной, но все-таки разрешимой. Тут же мы имеем задачу на порядок сложнее, как некие трехмерные шахматы, описанные в одном из романов Олега Маркеева. Ученые-историки формулируют это положение так: «Словно в фантастическом триллере посткоммунистическую Россию выбросило в несколько различных точек в прошлом одновременно, она словно провалилась в Колодец Времен, в Черную Дыру Истории, и это-то прошлое и оказывается нашим будущим. Или наше будущее оказывается разбитым на куски прошлым»(5).Но, возможно, фантастический жанр на сей раз выполнит роль политологического прогноза/предупреждения и, осознав в полной мере эту опасность, мы сможем ее побороть. Конечно, фантастика - это всего лишь фантастика. Но она помогает стремиться к будущему, описывая альтернативы, но не предсказывая конкретные сценарии.К счастью, такие проекты хоть и пользуются большой популярностью, но все же не доминируют. Возможно, для того чтобы России прийти к подлинной демократии, здесь нужно не только сочинять авторитарные антиутопии, а потом критиковать их, но и больше фантазировать о свободе. За свою свободу надо бороться, о ней надо мечтать.Примечания.1 Паин Э. Империя в себе. О возрождении имперского синдрома в России // После империи /Под общ. ред. И.М. Клямкина. М., 2007. С. 111-113. 2 Калашников М., Кугушев С. Третий проект. Спецназ Всевышнего: книга-расследование. М., 2006. С. 27. 3 Володихин Д. Миражи переворота // АПН.ru, 8 октября 2006. 4 Булдаков В.П. Quo vadis? Кризисы в России: пути переосмысления. М., 2007. С. 34-35. 5 Пивоваров Ю.С., Фурсов А.И. О нынешней ситуации и проблемах изучения русской истории (на путях к россиеведению) // Русский исторический журнал. 1998. ? 1. С. 44.
(Автор: Виктор Ковалев)
Имитация КультурыВысокая Культура перестала быть действенным символом национального единства
В этой статье речь пойдет не о культуре в широком смысле слова - как некой системе ценностей, присущей всем видам человеческих сообществ (даже и криминальным), а о Культуре - так называемой Высокой Культуре (литературе, музыке, изобразительном и театральном искусстве, а также гуманитарной мысли), соответствующей эталонам, окончательно канонизированным в XIX - начале XX века (Шекспир и Толстой, Моцарт и Чайковский, Рафаэль и Александр Иванов, Гегель и Константин Леонтьев и т.д.). Несколько поколений наших людей, сформировавшихся при советской власти (автор принадлежит к одной из последних таких генераций) и продолжающих в целом определять жизнь современной России, в той или иной степени остаются под неотразимым обаянием этой величественной, ни с чем не сравнимой эстетико-идеологической вселенной, которая, кроме всего прочего, представляет собой и социально-политический фактор первостепенного значения. Поэтому сегодня разговоров о Культуре - серьезных и пустых - не счесть. Мы чуть ли не ежедневно слышим жалобы о ее упадке, угасании, о ее чуждости современной молодежи… В то же время с ее развитием, возрождением, повышением ее уровня и т.п. многие видные политики связывают выход России из затянувшегося периода смутозастоя. Насколько справедливы эти трагические ламентации? Насколько оправданны эти радужные надежды? Какова подлинная роль Культуры в начале XXI столетия? Ответ на эти вопросы, предлагаемый в следующих ниже «социокультурологических» заметках, далек от оптимизма, но их автор менее всего хотел бы быть понят как предатель Культуры, перебежавший в стан Варварства.Бессильное творчествоНе буду долго скрывать своего мнения по поводу толков о нынешнем состоянии Культуры: оно действительно плачевно, какие бы пышные тосты ни провозглашали за здравие своих приятелей литературные и художественные критики. И дело вовсе не в неблагоприятной социально-политической обстановке. Жизнь Европы XVI-XVII или России начала XX веков тоже не слишком отличалась стабильностью, что не помешало созданию в эти периоды выдающихся культурных ценностей. Современный Запад весьма благополучен, но новых Микеланджело и Сервантесов не порождает, уровень его Культуры не многим выше нашего. Увы, все гораздо хуже: Культура умирает естественной смертью от неизлечимой старости.Очевидно, что Культура - не музей, ее суть в непрекращающемся творчестве, не отрицающем, разумеется, Традицию, а опирающемся на нее. И главное доказательство умирания Культуры в наши дни - отсутствие новых достижений, хоть в какой-то мере сравнимых с эталонными образцами, во всех ее сферах (любопытно при этом, что естественные и технические науки никакого кризиса не переживают, а наоборот, демонстрируют поражающий воображение расцвет). Можно сколько угодно наводить тень на плетень, словоблудить о «специфике нового искусства», но факт остается фактом: за последние двадцать лет ни одна из областей отечественной Культуры (нас в данном случае интересует именно она) не обогатилась явлениями, сопоставимыми не то что с Золотым, но даже с Серебряным веком и советской классикой; наконец, даже 70-е годы выглядят по сравнению с 90-ми и (воистину!) «нулевыми» подлинно культурной (хотя и не великой) эпохой. Не будем врать друг другу: наши поэты не только не Пушкины и Тютчевы, не Блоки и Есенины, не Заболоцкие и Твардовские, но и не Юрии Кузнецовы и Бродские. Наши прозаики не в силах состязаться не то что с Достоевским, Сологубом, Платоновым, но и с ранними Распутиным и Битовым. То же самое можно повторить, mutatis mutandis (внеся необходимые изменения, лат.), про музыку, живопись, архитектуру, театр… Особо хочется сказать о гуманитарной мысли - теме, автору особенно близкой. Как ни парадоксально, ее успехи гораздо скромнее, чем в пресловутые годы застоя, при всем «зажиме», «идеологическом прессе», да просто при отсутствии в научном обороте целых пластов необходимой литературы. Но мысль тогда была смелее, оригинальнее, «жизненнее». Вполне средний по меркам начала прошлого века ученый Сергей Аверинцев предстает ныне едва ли не как интеллектуальный титан; до сих пор остается вакантным место Вадима Кожинова (человека, безусловно, даровитого, но все же не Аполлона Григорьева) в качестве ведущего идеолога «русизма»; наиболее яркие интеллектуалы наших дней - все как один - птенцы гнезда застоя…Не сомневаюсь, что найдется легион продвинутых эстетов, которые возмутятся высказанными выше мракобесными оценками (или посмеются над их непроходимой дремучестью) и заявят о невиданном счастье жить в эпоху Дмитрия Пригова и Владимира Сорокина, Кирилла Серебренникова и Дмитрия Быкова, наконец, автора «Целующихся милиционеров», чьей фамилии я не знаю и, честно говоря, знать не хочу. О вкусах действительно глупо спорить, но бесспорно одно: если российский Постмодерн и принадлежит Культуре, то Культуре другой, никак не связанной с Культурой Фета, Гоголя, Розанова, Станиславского, Сурикова, - это два параллельных, непересекающихся мира, судить которые можно только по их внутренним законам. Чехов и Виктор Ерофеев - не представители разных эстетических школ, а олицетворение разных профессий, просто не найдено еще имени тому поприщу, на коем подвизается последний, и его по старинке величают писателем. Впрочем, не лучше обстоят дела и у традиционалистов, наивно полагающих, что они «продолжают» Бунина или Нестерова, - здесь как раз сравнение с классиками неизбежно, и надо ли говорить, в чью оно пользу.Современная российская Культура (вернее, то, что претендует на эту роль) не выполняет своих основных функций: эстетической, познавательной и социальной. Эстетически она не дает того высокого утешения человеку в его трагическом уделе, которое умела давать классика, ибо бессильна убедительно воспроизвести (или придумать) красоту жизни и величие смерти. Сегодня нет художников (в широком смысле слова), способных соревноваться в этом с Боратынским и Тургеневым, Рахманиновым и Серовым, и потому человек со вкусом лучше в тысячный раз обратится к старым мастерам, чем будет бессмысленно тратить время на новых, чье мастерство (даже чисто формальное) под большим вопросом. В познавательном плане, то есть в умении как можно более широко (и в то же время обобщенно) показать нам общество, в котором мы живем, искусство безнадежно отстает не только от журналистики, но и от массовой беллетристики и своего близкого родственника - кинематографа, причастность которого к Культуре дебатируется, но который уж точно гораздо оперативнее и убедительнее реагирует на злобу дня, чем, например, литература (достаточно вспомнить выдающееся социологическое и культурологическое исследование российской действительности конца XX - начала XXI веков в фильмах Алексея Балабанова начиная с «Брата»). Наконец, в социальной плоскости современная (псевдо)Культура не может быть средством для идейной и психологической консолидации нации, ибо не создает общенародных мифов: какой литературный персонаж, какая картина, какая мелодия стали в последние годы что-то символизировать в массовом сознании? И здесь опять очевидно отставание высокого искусства от кино: тот же балабановский Данила Багров сделался подлинным народным героем. Кого из современных авторов стоит включать в школьную программу наряду с Пушкиным и Толстым? Думаю, никого, ибо никто из них не написал ничего такого, что имело бы воспитательное значение, хотя бы отдаленно сравнимое с эффектом «Капитанской дочки» или «Войны и мира».У меня нет возможности подробно обсуждать причины столь прискорбного положения дел. Перечитайте Шпенглера: по-моему, он очень убедительно описывает процесс перерождения «культуры» в «цивилизацию». Кто доказал, что наше Отечество минует чаша сия? Современной действительностью, современным человеком трудно вдохновиться, трудно их интересно изобразить, трудно облагородить. И нынешние служители муз по большому счету не слишком уж и виноваты в упадке искусств, они вполне могут ответить своим обличителям (в том числе и автору этой статьи) ставшим уже хрестоматийным оправданием (анти)героев фильма «Бумер»: «Не мы такие, жизнь такая».Король царствует, но не правитТаким образом, говоря меркантильным языком меркантильной эпохи, высокий курс акций Культуры в современной России не подпитывается новыми капиталовложениями, а продолжает обеспечиваться старым золотым запасом классики. Именно она составляет основу национального общеобразовательного стандарта, именно ее образы, мифы, аллюзии создают общую духовную атмосферу для миллионов людей, каждый из которых, пройдя среднюю школу, никогда не забудет о том, что «Пушкин - великий русский поэт», а некоторые даже запомнят несколько строчек Александра Сергеевича и к месту смогут их процитировать - ну хотя бы эти: «Выпьем с горя: где же кружка? / Сердцу будет веселей». Но насколько глубоко укоренена русская классика в современном русском сознании? Не является ли ее общенародный статус таким же формальным, как и статус марксизма-ленинизма в позднем СССР? Мой семнадцатилетний опыт работы с молодежью в школах и вузах дает богатый материал для неприятных ответов на эти неприятные вопросы. Да и глядя на своих ровесников, не могу не заметить, как они все более удаляются от плохо ли, хорошо ли привитых им в детстве культурных стереотипов.Не буду подробно распространяться о музыке - она всегда в России была падчерицей и даже в лучшие времена не вызывала особого общественного энтузиазма (см., например, об этом в мемуарах Римского-Корсакова). Несмотря на то что русские композиторы славно потрудились над созданием национального мифа (один «Китеж» чего стоит!), отечественная музыкальная классика и претендовать не могла на место, аналогичное генеральной ложе бельэтажа своей старшей сестры в Германии: еще бы, ведь, по остроумному замечанию Дмитрия Галковского, симфонический оркестр - оркестр немецких народных инструментов. Сегодня - даже среди интеллектуалов - людей, регулярно посещающих консерваторию, надо искать днем с огнем. Еще недавно можно было считать вполне народной мелодией «Танец маленьких лебедей», но после провала ГКЧП «Лебединое озеро» - нечастый гость на телевидении… Приблизительно такая же ситуация и с изобразительным искусством - со времен моего детства самым известным «в народе» произведением русской живописи была (и остается) легендарная картина Репина «Приплыли!».Но литература - «наше все», наша визитная карточка в мире, наконец, базовый общеобразовательный предмет - она-то хоть сохраняет свои позиции? Формально да. Но фактически давно уже пребывает в двусмысленном положении, когда, говоря словами Честертона, ее хвалят не читая. У меня нет под рукой статистики, но она и не нужна, все мы и так знаем, кто бесспорный лидер читательских пристрастий: Толстой / Достоевский / Чехов или Донцова / Устинова / Маринина. (Влияние на общественное сознание современной массовой популярной беллетристики - увлекательная и многообещающая тема для социолога!) Печально, но факт: русская литературная классика не является сегодня духовной пищей для подавляющего большинства жителей нашей страны. Следовательно, русская литературная классика не является и реальным фактором формирования идентичности современного гражданина Российской Федерации. Она создает только имитационную оболочку этой идентичности.Кто-то резонно возразит: в Советском Союзе дела обстояли не лучше, в поздний застой тоже масскульт предпочитали классике, только место Устиновой и Марининой занимали Пикуль и Юлиан Семенов. Верно, но все же ситуация принципиально отличалась от нынешней. Во-первых, поп-беллетристика не издавалась миллионными тиражами и не лежала постоянно на книжных прилавках, на того же Пикуля в библиотеках записывались в очередь, как ни парадоксально, но он тогда из-за труднодоставаемости считался, скорее, элитарным автором. Во-вторых, классикой были пропитаны электронные СМИ: по телевидению бесконечно показывали ее экранизации, по радио в невероятно гигантских объемах передавали радиоспектакли / театральные постановки или чтения самих произведений (у меня до сих пор в ушах звучат голоса Бондарчука, Тихонова, Табакова, Ефремова, читавших изо дня в день - я как раз приходил из школы - главы «Войны и мира»). В-третьих, быть образованным тогда все-таки считалось престижным, и, без сомнения, процент читающих «умные книжки» был гораздо выше, чем сейчас. В-четвертых, еще не родился главный конкурент литературы - мистер Интернет, который ныне ставит вопрос не о чтении только классики, а о чтении книг вообще1. Наконец, в-пятых, спокойная и стабильная (хотя и небогатая) жизнь создавала ритм, благоприятный восприятию дворянской неторопливости Тургенева или Толстого как не слишком архаичной, не слишком чуждой атмосфере «сегодня».Иное дело наши дни. Правящая элита России уже с начала 90-х негласно отказалась от просвещенческого проекта всеобщего окультуривания народа, с фанатическим рвением некогда воспринятого большевиками. Да, этот проект был чистой воды утопией, но он задавал, так сказать, шкалу ценностей, в которой знание Пушкина являлось вещью более важной, чем размер оклада, и многие в это искренне верили. Конечно, жизнь вносила свои коррективы, но в СССР, при всех протобуржуазных тенденциях (вспомним пресловутый «вещизм», между прочим, повсеместно обличаемый), экономизм как мироощущение и стиль жизни мог находиться только в андеграунде, советским людям приходилось по необходимости быть стихийными идеалистами, несмотря на Марксову бороду на каждом углу. В демократической России гуманитарно образованные люди не очень-то и нужны: даже с теми, которые остались от «тоталитарного прошлого», столько хлопот, зачем же их (и гуманитариев, и хлопоты) еще приумножать? Знание классической литературы становится все более формальной ценностью - для школьного диплома, а дальше в жизни оно никак не пригодится. Прибыльному бизнесу чтение «Братьев Карамазовых», скорее, помешает, чем поможет. В общем, никто современного молодого человека к овладению Культурой, кроме некоторых особо занудных школьных словесников, не подталкивает. Он поставлен, по сути, в ситуацию свободного выбора: читать или не читать? И обычное предпочтение второго варианта обусловлено еще и самим предметом чтения.Сколько бы - искренне или по заказу - ни сочиняли идеологических сказок о «демократизме» русской классической литературы, она, конечно же, сущностно элитарна - будучи сотворена людьми из элиты для людей из элиты. «Евгений Онегин» и «Герой нашего времени» адресовались их авторами не «многомиллионному крестьянству», а узкому кругу «светского общества»; Толстой писал «для народного чтения» не «Анну Каренину», а специальные рассказы типа «Филипка». Эстетическую и идеологическую систему координат русской классики задали аристократы, наиболее талантливые разночинцы тоже ориентировались на нее. Адекватное восприятие Пушкина или Тютчева требует высочайшей образованности и тончайшей духовной организации, это поэзия для избранных, поэтому в девяноста случаях из ста ответ на вопрос о любимом поэте: «Пушкин» - означает только то, что респондент ничего не понимает в поэзии. То есть неподготовленный читатель в силах оценить в классическом произведении литературы только интересную историю, а тут даже «детективный» Достоевский не сможет составить конкуренцию современным мастерам остросюжетного жанра.С содержанием не меньше проблем, чем с формой: то, чему учат «великие писатели земли Русской», проповедовавшие либо аристократические, либо христианские, либо социалистические идеалы, радикально противоречит полубуржуазным-полууголовным этическим предпочтениям большинства россиян. Кроме того, типичный современный молодой человек не воспримет классический текст как историю «про себя», ему надо предпринять богатырские усилия, чтобы отождествить себя с Татьяной Лариной или Андреем Болконским. Многие ключевые проблемы, стоящие перед героями романов позапрошлого века, юноше или девушке начала XXI столетия просто непонятны. Например, коллизия развода, ставшая роковой для главных персонажей «Дворянского гнезда» и «Анны Карениной», вряд ли ими воспринимается как неразрешимая. Вообще, по моим наблюдениям, Тургенев и Толстой кажутся «племени младому» особенно старомодными и непонятными, безнадежно «застрявшими» в своей эпохе. Повыше рейтинг у Достоевского. Но в то же время сомнительно, чтобы людей, чья постоянная духовная пища - криминальные боевики и «ужастики», способны были напугать и потрясти преступления и муки совести Раскольникова и Ивана Карамазова (вспоминается запись в дневнике Михаила Пришвина 1919 года - ему говорит приятель, перечитавший «Преступление и наказание»: и чего нас пугали Свидригайловым, ведь хороший человек был!), а уж подвал первой полосы «МК» такие «случаи из жизни» иногда поведает, что куда там Леониду Андрееву! Само идеалистически-романтическое настроение умов творческой элиты старой России (и раннего СССР) глубоко чуждо трезвому прагматизму новых поколений. «Чудаки» - самое мягкое, что можно услышать от нынешних школьников или студентов о властителях дум русской интеллигенции вековой давности вроде Николая Федорова и Владимира Соловьева2.Итак, почитаемая на словах классика не владеет сегодня «русской душой». Конечно, встречаются молодые люди, живущие тем же Достоевским, но не может же общенациональный культурный консенсус основываться на вкусах единиц.Кому нужна Культура?Действительно, кому? Горстке тех, кто, подобно Толстому, считает, что «без Тютчева жить нельзя»? Да, но, между прочим, Шпенглер тоже не мог, по собственному признанию, «жить без Гете, без Шекспира, без старой архитектуры», что не помешало ему адекватно оценить современную ему ситуацию и возвестить о «закате Европы». Правящей элите? Думаю, не слишком, судя по тому скромному финансированию, которое достается на долю учреждений, подведомственных Министерству культуры3. А вот не такой уж маленькой армии работников этих учреждений - безусловно, жизненно необходима. Но опять-таки в общенациональном масштабе это не слишком значительная сила.Есть ощущение, что высокий статус Культуры сохраняется только благодаря, используя выражение Победоносцева, «земляной силе инерции». Массы по инерции продолжают чтить Пушкина и Глинку; элита по инерции не дает окончательно умереть библиотекам, музеям и академическим институтам; графоманы и бездарности, мечтающие казаться «умниками», по инерции засоряют культурное пространство плодами своего (или чужого) вдохновения - от стихов до диссертаций. Тем не менее в этом безумии есть своя логика, как правило, неосознаваемая. Пусть даже и в форме имитации, Культура остается единственной знаково-смысловой системой, внятной для 9/10 жителей России - тем, что, грубо говоря, всех нас объединяет.В стране, где напрочь отсутствует «проект совместной жизни» (Хосе Ортега-и-Гасет), где социальное единство подорвано невероятным неравенством в доходах (смешно читать, как американец Кристофер Лэш ужасается - в США 20% населения контролируют 50% национального богатства, нам бы ваши проблемы!), где религиозное единство, несмотря на все пафосные речи о «православном ренессансе», обитает в пределах от 3 до 7%, где этнократии и этнофобии сильнее ассимиляции, что еще, кроме школьной программы по литературе, может объединять ее граждан? Хрупкое единство? Безусловно. Но другого пока нет, и потому бессознательно самые разные слои нашего общества хватаются за него как утопающий за соломинку. Но ведь когда-нибудь соломинка не выдержит, и произойдет это, как всегда в истории России, внешне совершенно неожиданно. Вспомним, как «слиняли в 2-3 дня» (Розанов) «православие-самодержавие-народность», а потом и марксизм-ленинизм.
(Автор: Виктор Ковалев)
Имитация КультурыВысокая Культура перестала быть действенным символом национального единства
В этой статье речь пойдет не о культуре в широком смысле слова - как некой системе ценностей, присущей всем видам человеческих сообществ (даже и криминальным), а о Культуре - так называемой Высокой Культуре (литературе, музыке, изобразительном и театральном искусстве, а также гуманитарной мысли), соответствующей эталонам, окончательно канонизированным в XIX - начале XX века (Шекспир и Толстой, Моцарт и Чайковский, Рафаэль и Александр Иванов, Гегель и Константин Леонтьев и т.д.). Несколько поколений наших людей, сформировавшихся при советской власти (автор принадлежит к одной из последних таких генераций) и продолжающих в целом определять жизнь современной России, в той или иной степени остаются под неотразимым обаянием этой величественной, ни с чем не сравнимой эстетико-идеологической вселенной, которая, кроме всего прочего, представляет собой и социально-политический фактор первостепенного значения. Поэтому сегодня разговоров о Культуре - серьезных и пустых - не счесть. Мы чуть ли не ежедневно слышим жалобы о ее упадке, угасании, о ее чуждости современной молодежи… В то же время с ее развитием, возрождением, повышением ее уровня и т.п. многие видные политики связывают выход России из затянувшегося периода смутозастоя. Насколько справедливы эти трагические ламентации? Насколько оправданны эти радужные надежды? Какова подлинная роль Культуры в начале XXI столетия? Ответ на эти вопросы, предлагаемый в следующих ниже «социокультурологических» заметках, далек от оптимизма, но их автор менее всего хотел бы быть понят как предатель Культуры, перебежавший в стан Варварства.Бессильное творчествоНе буду долго скрывать своего мнения по поводу толков о нынешнем состоянии Культуры: оно действительно плачевно, какие бы пышные тосты ни провозглашали за здравие своих приятелей литературные и художественные критики. И дело вовсе не в неблагоприятной социально-политической обстановке. Жизнь Европы XVI-XVII или России начала XX веков тоже не слишком отличалась стабильностью, что не помешало созданию в эти периоды выдающихся культурных ценностей. Современный Запад весьма благополучен, но новых Микеланджело и Сервантесов не порождает, уровень его Культуры не многим выше нашего. Увы, все гораздо хуже: Культура умирает естественной смертью от неизлечимой старости.Очевидно, что Культура - не музей, ее суть в непрекращающемся творчестве, не отрицающем, разумеется, Традицию, а опирающемся на нее. И главное доказательство умирания Культуры в наши дни - отсутствие новых достижений, хоть в какой-то мере сравнимых с эталонными образцами, во всех ее сферах (любопытно при этом, что естественные и технические науки никакого кризиса не переживают, а наоборот, демонстрируют поражающий воображение расцвет). Можно сколько угодно наводить тень на плетень, словоблудить о «специфике нового искусства», но факт остается фактом: за последние двадцать лет ни одна из областей отечественной Культуры (нас в данном случае интересует именно она) не обогатилась явлениями, сопоставимыми не то что с Золотым, но даже с Серебряным веком и советской классикой; наконец, даже 70-е годы выглядят по сравнению с 90-ми и (воистину!) «нулевыми» подлинно культурной (хотя и не великой) эпохой. Не будем врать друг другу: наши поэты не только не Пушкины и Тютчевы, не Блоки и Есенины, не Заболоцкие и Твардовские, но и не Юрии Кузнецовы и Бродские. Наши прозаики не в силах состязаться не то что с Достоевским, Сологубом, Платоновым, но и с ранними Распутиным и Битовым. То же самое можно повторить, mutatis mutandis (внеся необходимые изменения, лат.), про музыку, живопись, архитектуру, театр… Особо хочется сказать о гуманитарной мысли - теме, автору особенно близкой. Как ни парадоксально, ее успехи гораздо скромнее, чем в пресловутые годы застоя, при всем «зажиме», «идеологическом прессе», да просто при отсутствии в научном обороте целых пластов необходимой литературы. Но мысль тогда была смелее, оригинальнее, «жизненнее». Вполне средний по меркам начала прошлого века ученый Сергей Аверинцев предстает ныне едва ли не как интеллектуальный титан; до сих пор остается вакантным место Вадима Кожинова (человека, безусловно, даровитого, но все же не Аполлона Григорьева) в качестве ведущего идеолога «русизма»; наиболее яркие интеллектуалы наших дней - все как один - птенцы гнезда застоя…Не сомневаюсь, что найдется легион продвинутых эстетов, которые возмутятся высказанными выше мракобесными оценками (или посмеются над их непроходимой дремучестью) и заявят о невиданном счастье жить в эпоху Дмитрия Пригова и Владимира Сорокина, Кирилла Серебренникова и Дмитрия Быкова, наконец, автора «Целующихся милиционеров», чьей фамилии я не знаю и, честно говоря, знать не хочу. О вкусах действительно глупо спорить, но бесспорно одно: если российский Постмодерн и принадлежит Культуре, то Культуре другой, никак не связанной с Культурой Фета, Гоголя, Розанова, Станиславского, Сурикова, - это два параллельных, непересекающихся мира, судить которые можно только по их внутренним законам. Чехов и Виктор Ерофеев - не представители разных эстетических школ, а олицетворение разных профессий, просто не найдено еще имени тому поприщу, на коем подвизается последний, и его по старинке величают писателем. Впрочем, не лучше обстоят дела и у традиционалистов, наивно полагающих, что они «продолжают» Бунина или Нестерова, - здесь как раз сравнение с классиками неизбежно, и надо ли говорить, в чью оно пользу.Современная российская Культура (вернее, то, что претендует на эту роль) не выполняет своих основных функций: эстетической, познавательной и социальной. Эстетически она не дает того высокого утешения человеку в его трагическом уделе, которое умела давать классика, ибо бессильна убедительно воспроизвести (или придумать) красоту жизни и величие смерти. Сегодня нет художников (в широком смысле слова), способных соревноваться в этом с Боратынским и Тургеневым, Рахманиновым и Серовым, и потому человек со вкусом лучше в тысячный раз обратится к старым мастерам, чем будет бессмысленно тратить время на новых, чье мастерство (даже чисто формальное) под большим вопросом. В познавательном плане, то есть в умении как можно более широко (и в то же время обобщенно) показать нам общество, в котором мы живем, искусство безнадежно отстает не только от журналистики, но и от массовой беллетристики и своего близкого родственника - кинематографа, причастность которого к Культуре дебатируется, но который уж точно гораздо оперативнее и убедительнее реагирует на злобу дня, чем, например, литература (достаточно вспомнить выдающееся социологическое и культурологическое исследование российской действительности конца XX - начала XXI веков в фильмах Алексея Балабанова начиная с «Брата»). Наконец, в социальной плоскости современная (псевдо)Культура не может быть средством для идейной и психологической консолидации нации, ибо не создает общенародных мифов: какой литературный персонаж, какая картина, какая мелодия стали в последние годы что-то символизировать в массовом сознании? И здесь опять очевидно отставание высокого искусства от кино: тот же балабановский Данила Багров сделался подлинным народным героем. Кого из современных авторов стоит включать в школьную программу наряду с Пушкиным и Толстым? Думаю, никого, ибо никто из них не написал ничего такого, что имело бы воспитательное значение, хотя бы отдаленно сравнимое с эффектом «Капитанской дочки» или «Войны и мира».У меня нет возможности подробно обсуждать причины столь прискорбного положения дел. Перечитайте Шпенглера: по-моему, он очень убедительно описывает процесс перерождения «культуры» в «цивилизацию». Кто доказал, что наше Отечество минует чаша сия? Современной действительностью, современным человеком трудно вдохновиться, трудно их интересно изобразить, трудно облагородить. И нынешние служители муз по большому счету не слишком уж и виноваты в упадке искусств, они вполне могут ответить своим обличителям (в том числе и автору этой статьи) ставшим уже хрестоматийным оправданием (анти)героев фильма «Бумер»: «Не мы такие, жизнь такая».Король царствует, но не правитТаким образом, говоря меркантильным языком меркантильной эпохи, высокий курс акций Культуры в современной России не подпитывается новыми капиталовложениями, а продолжает обеспечиваться старым золотым запасом классики. Именно она составляет основу национального общеобразовательного стандарта, именно ее образы, мифы, аллюзии создают общую духовную атмосферу для миллионов людей, каждый из которых, пройдя среднюю школу, никогда не забудет о том, что «Пушкин - великий русский поэт», а некоторые даже запомнят несколько строчек Александра Сергеевича и к месту смогут их процитировать - ну хотя бы эти: «Выпьем с горя: где же кружка? / Сердцу будет веселей». Но насколько глубоко укоренена русская классика в современном русском сознании? Не является ли ее общенародный статус таким же формальным, как и статус марксизма-ленинизма в позднем СССР? Мой семнадцатилетний опыт работы с молодежью в школах и вузах дает богатый материал для неприятных ответов на эти неприятные вопросы. Да и глядя на своих ровесников, не могу не заметить, как они все более удаляются от плохо ли, хорошо ли привитых им в детстве культурных стереотипов.Не буду подробно распространяться о музыке - она всегда в России была падчерицей и даже в лучшие времена не вызывала особого общественного энтузиазма (см., например, об этом в мемуарах Римского-Корсакова). Несмотря на то что русские композиторы славно потрудились над созданием национального мифа (один «Китеж» чего стоит!), отечественная музыкальная классика и претендовать не могла на место, аналогичное генеральной ложе бельэтажа своей старшей сестры в Германии: еще бы, ведь, по остроумному замечанию Дмитрия Галковского, симфонический оркестр - оркестр немецких народных инструментов. Сегодня - даже среди интеллектуалов - людей, регулярно посещающих консерваторию, надо искать днем с огнем. Еще недавно можно было считать вполне народной мелодией «Танец маленьких лебедей», но после провала ГКЧП «Лебединое озеро» - нечастый гость на телевидении… Приблизительно такая же ситуация и с изобразительным искусством - со времен моего детства самым известным «в народе» произведением русской живописи была (и остается) легендарная картина Репина «Приплыли!».Но литература - «наше все», наша визитная карточка в мире, наконец, базовый общеобразовательный предмет - она-то хоть сохраняет свои позиции? Формально да. Но фактически давно уже пребывает в двусмысленном положении, когда, говоря словами Честертона, ее хвалят не читая. У меня нет под рукой статистики, но она и не нужна, все мы и так знаем, кто бесспорный лидер читательских пристрастий: Толстой / Достоевский / Чехов или Донцова / Устинова / Маринина. (Влияние на общественное сознание современной массовой популярной беллетристики - увлекательная и многообещающая тема для социолога!) Печально, но факт: русская литературная классика не является сегодня духовной пищей для подавляющего большинства жителей нашей страны. Следовательно, русская литературная классика не является и реальным фактором формирования идентичности современного гражданина Российской Федерации. Она создает только имитационную оболочку этой идентичности.Кто-то резонно возразит: в Советском Союзе дела обстояли не лучше, в поздний застой тоже масскульт предпочитали классике, только место Устиновой и Марининой занимали Пикуль и Юлиан Семенов. Верно, но все же ситуация принципиально отличалась от нынешней. Во-первых, поп-беллетристика не издавалась миллионными тиражами и не лежала постоянно на книжных прилавках, на того же Пикуля в библиотеках записывались в очередь, как ни парадоксально, но он тогда из-за труднодоставаемости считался, скорее, элитарным автором. Во-вторых, классикой были пропитаны электронные СМИ: по телевидению бесконечно показывали ее экранизации, по радио в невероятно гигантских объемах передавали радиоспектакли / театральные постановки или чтения самих произведений (у меня до сих пор в ушах звучат голоса Бондарчука, Тихонова, Табакова, Ефремова, читавших изо дня в день - я как раз приходил из школы - главы «Войны и мира»). В-третьих, быть образованным тогда все-таки считалось престижным, и, без сомнения, процент читающих «умные книжки» был гораздо выше, чем сейчас. В-четвертых, еще не родился главный конкурент литературы - мистер Интернет, который ныне ставит вопрос не о чтении только классики, а о чтении книг вообще1. Наконец, в-пятых, спокойная и стабильная (хотя и небогатая) жизнь создавала ритм, благоприятный восприятию дворянской неторопливости Тургенева или Толстого как не слишком архаичной, не слишком чуждой атмосфере «сегодня».Иное дело наши дни. Правящая элита России уже с начала 90-х негласно отказалась от просвещенческого проекта всеобщего окультуривания народа, с фанатическим рвением некогда воспринятого большевиками. Да, этот проект был чистой воды утопией, но он задавал, так сказать, шкалу ценностей, в которой знание Пушкина являлось вещью более важной, чем размер оклада, и многие в это искренне верили. Конечно, жизнь вносила свои коррективы, но в СССР, при всех протобуржуазных тенденциях (вспомним пресловутый «вещизм», между прочим, повсеместно обличаемый), экономизм как мироощущение и стиль жизни мог находиться только в андеграунде, советским людям приходилось по необходимости быть стихийными идеалистами, несмотря на Марксову бороду на каждом углу. В демократической России гуманитарно образованные люди не очень-то и нужны: даже с теми, которые остались от «тоталитарного прошлого», столько хлопот, зачем же их (и гуманитариев, и хлопоты) еще приумножать? Знание классической литературы становится все более формальной ценностью - для школьного диплома, а дальше в жизни оно никак не пригодится. Прибыльному бизнесу чтение «Братьев Карамазовых», скорее, помешает, чем поможет. В общем, никто современного молодого человека к овладению Культурой, кроме некоторых особо занудных школьных словесников, не подталкивает. Он поставлен, по сути, в ситуацию свободного выбора: читать или не читать? И обычное предпочтение второго варианта обусловлено еще и самим предметом чтения.Сколько бы - искренне или по заказу - ни сочиняли идеологических сказок о «демократизме» русской классической литературы, она, конечно же, сущностно элитарна - будучи сотворена людьми из элиты для людей из элиты. «Евгений Онегин» и «Герой нашего времени» адресовались их авторами не «многомиллионному крестьянству», а узкому кругу «светского общества»; Толстой писал «для народного чтения» не «Анну Каренину», а специальные рассказы типа «Филипка». Эстетическую и идеологическую систему координат русской классики задали аристократы, наиболее талантливые разночинцы тоже ориентировались на нее. Адекватное восприятие Пушкина или Тютчева требует высочайшей образованности и тончайшей духовной организации, это поэзия для избранных, поэтому в девяноста случаях из ста ответ на вопрос о любимом поэте: «Пушкин» - означает только то, что респондент ничего не понимает в поэзии. То есть неподготовленный читатель в силах оценить в классическом произведении литературы только интересную историю, а тут даже «детективный» Достоевский не сможет составить конкуренцию современным мастерам остросюжетного жанра.С содержанием не меньше проблем, чем с формой: то, чему учат «великие писатели земли Русской», проповедовавшие либо аристократические, либо христианские, либо социалистические идеалы, радикально противоречит полубуржуазным-полууголовным этическим предпочтениям большинства россиян. Кроме того, типичный современный молодой человек не воспримет классический текст как историю «про себя», ему надо предпринять богатырские усилия, чтобы отождествить себя с Татьяной Лариной или Андреем Болконским. Многие ключевые проблемы, стоящие перед героями романов позапрошлого века, юноше или девушке начала XXI столетия просто непонятны. Например, коллизия развода, ставшая роковой для главных персонажей «Дворянского гнезда» и «Анны Карениной», вряд ли ими воспринимается как неразрешимая. Вообще, по моим наблюдениям, Тургенев и Толстой кажутся «племени младому» особенно старомодными и непонятными, безнадежно «застрявшими» в своей эпохе. Повыше рейтинг у Достоевского. Но в то же время сомнительно, чтобы людей, чья постоянная духовная пища - криминальные боевики и «ужастики», способны были напугать и потрясти преступления и муки совести Раскольникова и Ивана Карамазова (вспоминается запись в дневнике Михаила Пришвина 1919 года - ему говорит приятель, перечитавший «Преступление и наказание»: и чего нас пугали Свидригайловым, ведь хороший человек был!), а уж подвал первой полосы «МК» такие «случаи из жизни» иногда поведает, что куда там Леониду Андрееву! Само идеалистически-романтическое настроение умов творческой элиты старой России (и раннего СССР) глубоко чуждо трезвому прагматизму новых поколений. «Чудаки» - самое мягкое, что можно услышать от нынешних школьников или студентов о властителях дум русской интеллигенции вековой давности вроде Николая Федорова и Владимира Соловьева2.Итак, почитаемая на словах классика не владеет сегодня «русской душой». Конечно, встречаются молодые люди, живущие тем же Достоевским, но не может же общенациональный культурный консенсус основываться на вкусах единиц.Кому нужна Культура?Действительно, кому? Горстке тех, кто, подобно Толстому, считает, что «без Тютчева жить нельзя»? Да, но, между прочим, Шпенглер тоже не мог, по собственному признанию, «жить без Гете, без Шекспира, без старой архитектуры», что не помешало ему адекватно оценить современную ему ситуацию и возвестить о «закате Европы». Правящей элите? Думаю, не слишком, судя по тому скромному финансированию, которое достается на долю учреждений, подведомственных Министерству культуры3. А вот не такой уж маленькой армии работников этих учреждений - безусловно, жизненно необходима. Но опять-таки в общенациональном масштабе это не слишком значительная сила.Есть ощущение, что высокий статус Культуры сохраняется только благодаря, используя выражение Победоносцева, «земляной силе инерции». Массы по инерции продолжают чтить Пушкина и Глинку; элита по инерции не дает окончательно умереть библиотекам, музеям и академическим институтам; графоманы и бездарности, мечтающие казаться «умниками», по инерции засоряют культурное пространство плодами своего (или чужого) вдохновения - от стихов до диссертаций. Тем не менее в этом безумии есть своя логика, как правило, неосознаваемая. Пусть даже и в форме имитации, Культура остается единственной знаково-смысловой системой, внятной для 9/10 жителей России - тем, что, грубо говоря, всех нас объединяет.В стране, где напрочь отсутствует «проект совместной жизни» (Хосе Ортега-и-Гасет), где социальное единство подорвано невероятным неравенством в доходах (смешно читать, как американец Кристофер Лэш ужасается - в США 20% населения контролируют 50% национального богатства, нам бы ваши проблемы!), где религиозное единство, несмотря на все пафосные речи о «православном ренессансе», обитает в пределах от 3 до 7%, где этнократии и этнофобии сильнее ассимиляции, что еще, кроме школьной программы по литературе, может объединять ее граждан? Хрупкое единство? Безусловно. Но другого пока нет, и потому бессознательно самые разные слои нашего общества хватаются за него как утопающий за соломинку. Но ведь когда-нибудь соломинка не выдержит, и произойдет это, как всегда в истории России, внешне совершенно неожиданно. Вспомним, как «слиняли в 2-3 дня» (Розанов) «православие-самодержавие-народность», а потом и марксизм-ленинизм.