Разумеется, оба они еще не вполне доверяли развивающейся дружбе. Дар Лан Ан не отделался от подозрений, вызванных осведомленностью собеседника о растительности на лавовом поле, Крюгер же пытался увязать очевидное невежество своего нового знакомого относительно той же растительности с его менее очевидным интеллектом. Ему пришло в голову, что Дар такой же чужак в этом мире, как и он сам, но он же видел крушение планера и даже потратил какое-то время на обследование этого аппарата, когда пилот покинул его. Вряд ли такими устройствами пользовались пришельцы из других миров; пришелец находился бы либо в своем корабле, либо в каком-то не менее сложном вспомогательном аппарате, либо же на ногах, как сам Крюгер. Впрочем, оставалась еще одна возможность. Не исключено, что это маленькое человекообразное существо так же, как и Крюгер, потерпело крушение, но только оказалось более изобретательным и сумело построить планер. Это хорошо согласовывалось с быстротой мышления, которую оно — или она, или он — уже продемонстрировало, пусть даже эта быстрота и вызвала у Нильса некоторое чувство неловкости.
Человеческому существу свойственно цепляться за любую гипотезу, которую оно выдвигает для объяснения непонятной ситуации. И потому, хотя предположение о том, что Дар Лан Ан является представителем расы, чужой в этом мире и более развитой, нежели его собственная, ранило его гордость, эта мысль прочно засела в мозгу у Крюгера и в течение последующих дней превратилась почти в уверенность.
В этом отношении у Дара было перед ним преимущество. Самые сильные его предрассудки проистекали не из его собственных идей и гипотез, а из идей, внушенных ему Учителями и книгами. Ни Учителя, ни книги никогда не упоминали о чем-нибудь похожем на Нильса Крюгера, и потому Дару открывался широчайший простор для того, чтобы выработать собственную точку зрения относительно природы этого странного существа. Ни одна из них ему не нравилась. Вот почему, пока его мышцы вновь обретали силу, он продолжал думать.
Одно было очевидным: существо это разумно и, видимо, располагает какими-то природными способами общения. Пока неясно, есть ли у него голос, но это нетрудно установить. В порядке эксперимента Дар Лан Ан произнес несколько слов, обращаясь к гиганту.
Крюгер отозвался немедленно, он издал серию звуков, совершенно бессмысленных, с точки зрения Дара, но во всяком случае свидетельствовавших о том, что странное существо обладает речью. Это был один из экспериментов, которые они произвели друг над другом и которые вызвали у обоих одинаковую реакцию; в данном случае оба одновременно пришли к выводу о том, что необходимы уроки языка, и тут же принялись за дело. Все равно было слишком жарко для того, чтобы продолжать путь, да и Дару требовалось время, чтобы окончательно окрепнуть.
По мере того как солнца удалялись друг от друга (частичное затмение произошло в тот момент, когда Дар ожидал смерти), тень от скалы становилась все уже, но все же ее хватало, чтобы укрыть Дара и Крюгера. Крюгер уселся, опершись спиной о скалу. Дар снова лег, подложив узел под голову.
Существует несколько способов учить незнакомый язык. К сожалению, в их положении они могли воспользоваться только одним, да и для этого материала было маловато. Лавовое поле, несколько кактусов, короткие тени и над всем этим — два солнца; более чем скудный демонстрационный материал для существительных, не говоря уже о глаголах. Прилагательных можно было подобрать множество, но как объяснить, какое прилагательное применяется в каждом конкретном случае?
Крюгер подумал о рисунках, но у него не было ни карандаша, ни бумаги, а наброски, которые он попытался сделать на поверхности лавы с помощью обломка скалы, когда он взглянул на них, мало что говорили даже ему самому. И уж, конечно, они ничего не говорили Дару.
Но мало-помалу некоторые звукосочетания обрели для обоих более или менее одинаковый смысл. Было бы заведомой ложью назвать разговором их обмен мыслями, но доводить собственные мысли до собеседника им все же удавалось. К тому времени, когда красное солнце исчезло за горизонтом на юго-востоке, оба согласно решили, что теперь они вместе двинутся к границе лавового поля и постараются найти там более приятное питье, чем сок кактусовых растений, и более подходящую еду, чем тошнотворная мякоть кактусов.
Вообще-то Крюгера эта затея не очень привлекала. За те месяцы, что он провел на планете, он прошел на север около трех тысяч миль, стремясь уйти от порой невыносимого, палящего жара красного солнца, и только на последних сотнях миль постепенно осознал, что все чаще видит голубое солнце. Причина не вызывала сомнений: голубое солнце было «циркумполярным» в северной части северного полушария, или, как сказал бы навигатор «Альфарда», его склонение для этой планеты было плюсовым. Беда в том, что Крюгер понятия не имея, как движется планета относительно голубой звезды; он и предположить не мог, вызывает ли это движение какие-либо заметные сезонные изменения на планете, и если вызывает, то как долго длятся эти сезоны.
Последние несколько недель, перед тем как он увидел в воздухе планер Дара, Крюгер раздумывал, не повернуть ли ему снова на юг. Появление планера послужило первым прямым указанием (если не считать сомнительных случаев наблюдения каких-то огней с борта «Альфарда») на то, что планета населена; Нильс двинулся вслед за планером. Ему просто повезло, что он оказался поблизости и видел, как разбился Дар, вернее, крушение произошло неподалеку от того места, где находился Крюгер. Он шел следом за маленьким пилотом несколько дней; он перепрыгивал через те же провалы, что и Дар, при этом смертельно рискуя, так как весил гораздо больше, а его мускульная сила была пропорционально меньше; но он не мог позволить себе потерять это существо из виду и был потрясен, когда его «проводник» беспомощно свалился посреди лавовой пустыни. Даже тогда он еще надеялся вопреки всякой логике, что ему удастся узнать от этого существа о каком-нибудь убежище на юге, подальше от палящего жара голубого солнца, где он найдет цивилизованное общество. Ведь в конце концов планер направлялся на север, значит, откуда-то он вылетел.
Впрочем, раз пилот намерен продолжать путь к северу, остается только присоединиться к нему. Возможно, он стремится добраться до такого места, где ему будет хорошо; Крюгер сознавал, что сам он не в состоянии определить, что может означать это «хорошо» в смысле температуры, воды и пищи, но, во всяком случае, очевидно одно: лавовая равнина доставляет Дару не больше удовольствия, чем человеческому существу. В этом они, безусловно, сходились, и потому стоило рискнуть и следовать за ним.
Стало гораздо прохладнее, когда красное солнце наконец зашло, и Крюгер по опыту знал, что на этой широте пройдет не менее семи-восьми земных суток, прежде чем оно снова взойдет. Оба спутника были голодны, но голодная смерть им не угрожала, и Дар Лан Ан почти полностью оправился за эти шестьдесят или семьдесят часов с момента появления Крюгера. Голубое солнце перекатилось на юго-запад, но пройдет еще немало земных суток, прежде чем оно начнет светить им прямо в лицо.
Они двигались медленнее, чем в свое время Дар. Это в основном объяснялось физическим строением Крюгера: ни одно человеческое существо не могло состязаться в проворстве с маленькими и гибкими аборигенами Абьермена. Разница в скорости передвижения чувствовалась, например, во время переходов через скалы, когда когтистые конечности Дара служили ему особенно добрую службу, и не вполне окрепшему еще аборигену приходилось частенько останавливаться, поджидая своего неуклюжего спутника.
Тем не менее продвигались они довольно успешно. Опасные трещины больше не попадались, и спустя несколько десятков часов на застывшей лаве там и сям стали появляться островки плодородной почвы. Растительность становилась гуще, время от времени во впадинах на поверхности лавы можно было заметить лужицы воды. Очевидно, они приближались к краю лавового потока, ибо сама по себе лава была слишком пористой и не могла бы удержать на себе жидкость. Лужицы были затянуты коркой и пленкой каких-то пахучих растений, напоминавших Крюгеру морскую водоросль. Путники согласились еще некоторое время отдавать предпочтение кактусовому соку и не пробовать воду из этих луж; но само появление лужиц изрядно их подбодрило. Дар подтянул узел повыше и, как показалось Нильсу, удвоил скорость. Идти становилось все легче, неровности на поверхности лавы были теперь заполнены почвой, покрытой растительностью. Растения эти поначалу были невелики и напоминали Крюгеру кусты на газонах, но по мере того, как лужи встречались чаще, а участки лавы, видневшиеся из-под слоя дерна, — реже, растения становились крупнее, и вскоре стали попадаться настоящие деревья.
Большинство из этих растений Крюгер знал не хуже Дара — он в изобилии видел их во время своего путешествия по югу; и он на ходу выискивал среди них те, чьи листья и стебли, как он уже твердо усвоил, были съедобны. У него не было ни малейшего желания пробовать какие-нибудь другие. Когда Дар увидел растение, которое он знал, и предложил своему спутнику, тот покачал головой и сказал:
— Не пойдет. Все, что я ел на этой планете, мне пришлось пробовать впервые, не ведая, буду ли я сыт или же умру. После пяти проб у меня дважды болел живот, и я рад, что так дешево отделался. Я лучше подожду, пока не найду что-нибудь знакомое.
Дар не понял из этой тирады ничего, кроме отказа; отказ же он запомнил как еще одну загадку, требующую объяснения. В качестве рабочей гипотезы он принял, что Нильс знает растение, но оно ему не нравится. Такое предположение по крайней мере укладывалось в теорию о том, что Крюгер является обитателем лавового поля.
К тому времени, когда голубое солнце обошло небо и повисло на западе, деревья сделались уже достаточно густыми, чтобы укрывать путников в своей тени, а подлесок пошел такой частый, что серьезно мешал продвижению. Ни у кого из путников не было режущих инструментов, если не считать небольшого ножа в чехле, сохранившегося от комплекта оборудования из скафандра Крюгера, однако ножиком этим нельзя было прорубить путь через заросли.
В результате продвигались они теперь крайне медленно. Нетерпение, которое испытывал Дар, внешне ничем не проявлялось, по крайней мере так казалось Крюгеру, почти не разбиравшемуся в выражении липа аборигена.
Уроки языка продолжались, причем весьма успешно благодаря изобилию и разнообразию объектов, попадавшихся им по дороге. Крюгер чувствовал, что теперь они могли бы обмениваться мыслями совершенно свободно, и не понимал, почему этого не происходит. Оба знали уже множество существительных и порядочное количество глаголов. Постоянно увеличивался и запас прилагательных, поскольку предметов для сравнения было под рукой сколько угодно. Когда то и дело попадаются деревья разных размеров, нетрудно усвоить понятия «большой» и «маленький»; другое дело, когда надо сравнивать большую скалу и маленький кактус — неизвестно, идет ли речь о размере, о цвете или о форме или же вообще о чем-то совершенно не имеющем отношения ни к тому, ни к другому, ни к третьему.
И тем не менее что-то было неладно. Крюгер постепенно начал подозревать, что в языке его спутника имеются только неправильные глаголы, а склонений в нем столько же, сколько самих существительных. Со своей стороны Дар почти не сомневался, что язык Крюгера в большей, чем это пристало разумному языку, степени изобилует омонимами; звукосочетание «дерево», например, определяет и растение с длинными перистыми пурпурными листьями, и другое растение — с более коротким стволом и почти круглыми листьями, и совсем другое, различные образцы которого отличаются друг от друга размерами.
Конечно, они не могли сосредоточиться только на лингвистических проблемах. Джунгли кишели жизнью, и не все животные были безобидны. Обоняние Дара предупреждало их о близости некоторых плотоядных, но далеко не о всех; несколько раз ему приходилось хвататься за арбалет, а Крюгер стоял рядом, сжимая рукоятку ножа и надеясь на лучшее. Иногда животных, видимо, отпугивал незнакомый запах человека. Крюгеру приходило в голову, что та же причина может помешать зверю сожрать его, но он не горел желанием проверить это предположение на практике.
В первые сто часов путешествия по джунглям Дар подстрелил какое-то небольшое животное и, расчленив его ножом Крюгера, принялся есть с большим удовольствием. Крюгер взял кусок сырого мяса не без колебаний, но все же решил попытать счастья. Это было, разумеется, против всяких правил, но ведь если бы он следовал этим правилам — брать анализ любой пищи, прежде чем принимать ее, — он бы умер от голода еще несколько месяцев назад. На сей раз мясо оказалось вполне съедобным, хотя и не особенно вкусным, и по прошествии восьми-десяти часов Нильс решил, что может добавить еще одно блюдо к своему весьма куцему списку разрешенной еды.
Едва они вступили в джунгли, как Дар изменил курс и повернул на север-восток. Крюгер попытался выяснить причину и, поскольку запас слов у них увеличился, в конце концов понял, что его спутник стремится достичь не то озера, не то моря — короче говоря, речь шла о каком-то большом водоеме. Неплохое решение, хотя в воде они теперь не испытывали недостатка, так как то и дело переходили через многочисленные ручьи. Крюгер уже знал, что здесь, на севере, дожди идут регулярно в течение примерно ста часов перед восходом красного солнца и около пятидесяти часов после. Там, где он начал свое путешествие, далеко на юге, красное солнце не покидало неба, а голубое всходило и заходило как бы независимо от него; там погоду предсказать было гораздо труднее.
Однако дождя не было, и тут Крюгер заметил, что Дар словно к чему-то прислушивается. Он уже знал, что его спутник обладает острым слухом, хотя где у него уши — непонятно, и потому стал прислушиваться сам. Вначале он слышал лишь обычные лесные шумы — шелест ветвей и листьев на ветру, возню многочисленных живых существ, шорох капель, падающих с листьев, который, казалось, никогда не стихал, сколько бы времени ни прошло с последнего дождя. Но вот Дар несколько изменил направление, несомненно, он что-то услышал. Они прошли еще с полмили, прежде чем Крюгер понял, в чем дело.
Он вскрикнул и остановился. Дар Лан Ан вывернул один глаз назад в его сторону и тоже остановился. Он плохо разбирался в человеческой мимике, но сразу заметил, как изменился цвет кожи на лице Крюгера.
— Что? — произнес Дар. Это звукосочетание было принято у них в качестве обобщенного вопросительного слова.
— Мне кажется, нам лучше держаться подальше от этой штуки.
— Что? — Дар повторил вопрос, и это означало, что слова Крюгера до него не дошли.
— Так ведь это как будто… — Крюгер запнулся; он не находил подходящего слова. Тогда он решил прибегнуть к жестам. К сожалению, начал он с того, что показал рукой назад, в ту сторону, откуда они шли, и Дар понял это так, что Крюгер уже сталкивался с этим явлением, чем бы оно ни было, еще до их встречи. И он не ошибся, но не уловил крайнего нежелания своего спутника вновь столкнуться с этим явлением. Несколько секунд он молча следил за жестикуляцией юноши, а затем, отказавшись от попыток уразуметь в чем дело, зашагал вперед.
— Дар, стой! — Это было еще одно слово, которое Дар уже знал, и он повиновался. Он недоумевал. Они были далеко от лавового поля; возможно ли, чтобы это существо знало о джунглях что-то такое, чего не знал сам Дар? Правда, звуки были незнакомы аборигену, именно поэтому он и хотел узнать в чем дело. Неужели гигант испугался? Тогда следует поразмыслить. Если источник этих звуков мог причинить вред Крюгеру, значит, более чем вероятно, что он может быть опасен и Дару. С другой стороны, возможно, что Крюгер не боится, а просто испытывает отвращение. Тогда Дар упустит случай собрать информацию, которая, возможно, окажется достойной занесения в книгу, Следовательно, он оказался перед выбором: либо он рискует потерять книги, которые были ему доверены, либо упустит случай их пополнить. По-настоящему серьезной была именно эта альтернатива; опасность для жизни не имела значения.
Быть может, более полное представление об опасности удастся получить, если понаблюдать за поведением Крюгера: насколько он будет упорствовать в своих стараниях удержать Дара подальше от источников звуков. С этой мыслью Дар вновь двинулся на глухое неритмичное «плоп, плоп, плоп», теперь уже отчетливо доносившееся из-за деревьев.
Крюгер растерялся. Ему и в голову не приходило силком навязывать Дару свое мнение; он не знал, к чему привела бы попытка такого рода. Ни за что на свете не хотел он совершать поступки, которые могли вызвать враждебность или хотя бы нарушить установившееся между ними доверие. Поэтому ему оставалось лишь одно — подчиниться. Дар, вывернув один глаз назад, увидел, что человек последовал за ним, и спокойно пошел дальше, уверенный, что настоящей опасности нет. Он зашагал быстрее, насколько позволял подлесок. Через несколько минут лес поредел, теперь уже не надо было с трудом продираться сквозь ветви и сплетения лиан. Для Дара это было облечением; Крюгер же окончательно уверился, что был прав.
— Дар! Стой! — Абориген повиновался, не понимая, в чем дело; затем он с изумлением уставился на Крюгера, который обошел его и зашагал впереди. Сделав движение, соответствующее у людей недоуменному пожиманию плечами, он двинулся следом. Человеческое существо шло медленнее, чем ему бы хотелось, но, возможно, на то были особые причины.
Причины действительно были. Через сотню ярдов подлесок кончился, и почти там же кончились деревья. Перед ними простиралась голая гладкая поляна шириной ярдов в пятьдесят.
Для Дара это было просто место, где легко ходить; он наверняка двинулся бы напрямик, стремясь пересечь поляну и продолжить путь к источнику непонятных звуков. Но его остановили. Впервые за время знакомства Крюгер не только прикоснулся к нему, но и твердо преградил ему путь рукой, в которой по такому случаю силы хватало с избытком. Дар удивленно взглянул на него, затем глаза его обшарили поляну. Он уже не пытался оттолкнуть своего спутника-гиганта. Он уставился на середину открытого пространства обоими глазами.
Источник звуков находился там. Большая часть поверхности была покрыта, казалось, чем-то гладким и твердым, но центр пребывал в постоянном движении — там, словно в огромном котле, кипела клейкая грязь, каждые несколько секунд вспучивался громадный пузырь, лопался со звуком «плоп», который они слышали, и выпускал облако пара, лениво уползавшее в сторону.
Крюгер позволил Дару поглядеть на странную картину минуту-другую, затем повторил слово «Стой!» и отошел на несколько шагов назад. В джунглях нелегко найти камни, но они были все еще достаточно близко от большого лавового потока, и потому глыбы лавы попадались здесь довольно часто. Нильс нашел такую глыбу, с большим трудом отбил здоровенный кусок, вернулся с ним к Дару и швырнул на твердую, казалось бы, поверхность. Корка засохшей грязи проломилась, а лавовый булыжник с плеском исчез.
— Такие места мне не нравятся, — твердо сказал Крюгер, не обращая внимания на то, что Дар его не понимает. — Я сам попался вот так несколько месяцев назад, и когда выбрался по древесному корню, который не дал мне потонуть, — кстати именно об этот корень я ударился и надолго потерял сознание, — то увидел, что на дереве вырезано мое имя, а также несколько строчек, повествующих о том, каким славным пареньком я был. Я не виню их за то, что они бросили меня; у них были все основания считать, что я утонул. В тот раз мне удалось вывернуться, но это вовсе не значит, что мне хочется попробовать еще разок; мой скафандр теперь далеко, очень далеко отсюда.
Дар ничего не сказал; он только твердо пообещал себе во всем слушаться своего спутника, пока они не уйдут подальше от вулканической области — родины этого великана. Но какой, однако, материал для книги!
Этот грязевой гейзер и еще несколько других остались далеко позади, но выходы лавы еще встречались, и Дар во всем следовал Крюгеру. Они по-прежнему держались направления на северо-восток — Нильс и не пытался изменить курс, — но что-то неуловимо изменилось в их отношениях.
Прежде всего неизбежное взаимное недоверие, которое оба испытывали вначале, столь же неизбежно исчезало. Другая перемена, менее логичная в своей основе, проистекала из явно комического недоразумения: Дар был твердо уверен, что Крюгер является аборигеном малоизученных вулканических областей Абьермена, тогда как сам Крюгер был так же уверен, что Дар Лан Ан вообще не житель этой планеты. В результате Дар все время обращался к Крюгеру за советами. Если ему удавалось подстрелить животное нового вида — естественно, нового для него, — он ждал от Нильса указаний, съедобно ли оно. Понятно, немало отменного мяса выбрасывалось, ибо Крюгер отнюдь не спешил рисковать своим здоровьем и своей жизнью, пробуя новые виды пищи.
Однажды Дар подстрелил такое же животное, какое человек попробовал в самом начале их пути через джунгли. На этот раз он не стал задавать вопросов; он просто попросил нож и принялся за дело. Крюгер, получив свою порцию, поглядел на нее с некоторым отвращением.
Он не любил сырого мяса, хотя оно ничуть не повредило ему в прошлый раз. Тогда он не делал попыток остановиться и развести огонь, ибо руководителем был Дар, а представление Дара об обеде сводилось, по-видимому, к тому, чтобы съесть как можно больше на месте и остальное дожевать на ходу. Теперь же советы и предложения исходили от Крюгера, и он решил зажарить мясо.
Ему удалось достать из скафандра и захватить с собой все предметы первой необходимости, которые не были слишком обременительны в походе. Зажигалки не входили в комплект оборудования скафандров, и он сам сконструировал зажигалку из миниатюрной солнечной батарейки, катушки и конденсатора рации. И теперь на глазах у ошеломленного Дара он пустил ее в ход. Убедившись, что устройство по-прежнему дает хорошую искру, он отправился на поиски сухого топлива.
Это было не так-то просто в сыром от дождей лесу, но у Крюгера был немалый опыт еще с тех времен, когда он шел к лавовому полю: Дар не понимал, чего хочет Нильс; он просто ходил за ним по пятам и смотрел, жуя на ходу. Ему было любопытно, он чувствовал, что происходящее, возможно, окажется достойным занесения в книгу, хотя утверждать это с полной уверенностью не мог.
Его отвлеченный интерес мигом испарился, едва он ощутил первую волну жара от костра Крюгера. Он выронил кусок мяса, прыгнул к тому месту, где лежал арбалет, и схватил оружие на изготовку. Он не произнес ни слова, и Крюгер, занятый костром, ничего не заметил. За его спиной происходила душевная борьба, от исхода которой в буквальном смысле зависела его жизнь, а он и не подозревал об этом.
Дар уже начал натягивать тетиву, но остановился, глядя одним глазом на оружие в своих руках, а другим на хлопотавшего у огня человека. Томительные мгновения он раздумывал, склоняясь то к одному решению, то к прямо противоположному. Огонь был сущим кошмаром в жизни Дар Лан Ана; Дар был воспитан в смертельном страхе перед огнем. Его народ никогда им не пользовался, но молнии и случайно сконцентрировавшиеся лучи Аррена время от времени вызывали появление пламени. Учителя и книги единодушно заклинали избегать его. Он был концом всякой жизни, он будет концом и собственной жизни Дара, но до этого оставалось еще несколько лет. Добравшись до края лавового поля и вновь оказавшись среди изобилия пищи и воды, Дар выбросил из головы ожидание преждевременной смерти, и было ужасно, что оно так внезапно вернулось вновь.
Но великан, по всей видимости, вовсе не имел в виду Дар Лан Ана. Может, огонь этот вообще был каким-то личным делом Крюгера и не имел к Дару никакого отношения? В конце концов, игра с огнем — вполне подходящее занятие для того, кто живет по соседству с вулканами. При этой мысли Дар несколько расслабился и даже положил арбалет, хотя и не отважился отойти от него далеко.
Он продолжал наблюдать за человеком, но уже без следа того отвлеченного любопытства, с каким следил за сооружением костра. Мысленно он брал на заметку все; не было никаких сомнений, что Учителя в Ледяной Крепости пожелают занести это в книгу.
Сначала странное существо развело очень сильный огонь, затем дало огню почти угаснуть, так что языки пламени исчезли. Однако жара оставалось еще порядочно, и тогда Крюгер вновь напугал спутника: свою порцию мяса он осторожно положил на раскаленные угли.
Дар знал, что Нильс голоден; у него уже было достаточно четкое представление о том, сколько еды нужно человеку. И перед ним встала непостижимая загадка: почему это странное существо уничтожает свою пищу?
К тому времени, когда, съев мясо, Крюгер завершил свой жуткий ритуал и принялся затаптывать костер, Дар уже потерял способность чему-либо удивляться. Увидев, что все кончилось, он поднялся на ноги и снова двинулся в путь, раздраженный и недоумевающий.
На самом деле представление о том, что все кончилось, было в корне ошибочным, хотя ошибку эту разделяли и Дар, и Крюгер. Первые свидетельства ошибки Крюгер ощутил примерно через час после еды, и вскоре приступы боли заставили его беспомощно кататься по земле. Дар, которому приходилось наблюдать подобные симптомы у своих соплеменников, понятия не имел, чем они могли быть вызваны сейчас, и не знал, чем можно помочь. Спазмы продолжались более часа. В промежутках между приступами Крюгер размышлял о том, что это, быть может, его последняя ошибка. В конце концов возмущенный желудок извергнул источник раздражения и, наградив своего хозяина в назидание еще несколькими спазмами, успокоился. Но прошло еще некоторое время, прежде чем Крюгер смог собраться с мыслями и задать себе вопрос: почему мясо, совершенно безвредное в сыром виде, при поджаривании приобрело столь зловредные свойства? Может, причиной послужил дым от костра? Что-нибудь вроде креозота, которым дома предохраняют от порчи вяленое мясо… Но для доказательства его гипотез понадобилась бы хорошо оборудованная химическая лаборатория. Сейчас же ему достаточно было самого факта, и даже больше чем достаточно.
Человеческому существу свойственно цепляться за любую гипотезу, которую оно выдвигает для объяснения непонятной ситуации. И потому, хотя предположение о том, что Дар Лан Ан является представителем расы, чужой в этом мире и более развитой, нежели его собственная, ранило его гордость, эта мысль прочно засела в мозгу у Крюгера и в течение последующих дней превратилась почти в уверенность.
В этом отношении у Дара было перед ним преимущество. Самые сильные его предрассудки проистекали не из его собственных идей и гипотез, а из идей, внушенных ему Учителями и книгами. Ни Учителя, ни книги никогда не упоминали о чем-нибудь похожем на Нильса Крюгера, и потому Дару открывался широчайший простор для того, чтобы выработать собственную точку зрения относительно природы этого странного существа. Ни одна из них ему не нравилась. Вот почему, пока его мышцы вновь обретали силу, он продолжал думать.
Одно было очевидным: существо это разумно и, видимо, располагает какими-то природными способами общения. Пока неясно, есть ли у него голос, но это нетрудно установить. В порядке эксперимента Дар Лан Ан произнес несколько слов, обращаясь к гиганту.
Крюгер отозвался немедленно, он издал серию звуков, совершенно бессмысленных, с точки зрения Дара, но во всяком случае свидетельствовавших о том, что странное существо обладает речью. Это был один из экспериментов, которые они произвели друг над другом и которые вызвали у обоих одинаковую реакцию; в данном случае оба одновременно пришли к выводу о том, что необходимы уроки языка, и тут же принялись за дело. Все равно было слишком жарко для того, чтобы продолжать путь, да и Дару требовалось время, чтобы окончательно окрепнуть.
По мере того как солнца удалялись друг от друга (частичное затмение произошло в тот момент, когда Дар ожидал смерти), тень от скалы становилась все уже, но все же ее хватало, чтобы укрыть Дара и Крюгера. Крюгер уселся, опершись спиной о скалу. Дар снова лег, подложив узел под голову.
Существует несколько способов учить незнакомый язык. К сожалению, в их положении они могли воспользоваться только одним, да и для этого материала было маловато. Лавовое поле, несколько кактусов, короткие тени и над всем этим — два солнца; более чем скудный демонстрационный материал для существительных, не говоря уже о глаголах. Прилагательных можно было подобрать множество, но как объяснить, какое прилагательное применяется в каждом конкретном случае?
Крюгер подумал о рисунках, но у него не было ни карандаша, ни бумаги, а наброски, которые он попытался сделать на поверхности лавы с помощью обломка скалы, когда он взглянул на них, мало что говорили даже ему самому. И уж, конечно, они ничего не говорили Дару.
Но мало-помалу некоторые звукосочетания обрели для обоих более или менее одинаковый смысл. Было бы заведомой ложью назвать разговором их обмен мыслями, но доводить собственные мысли до собеседника им все же удавалось. К тому времени, когда красное солнце исчезло за горизонтом на юго-востоке, оба согласно решили, что теперь они вместе двинутся к границе лавового поля и постараются найти там более приятное питье, чем сок кактусовых растений, и более подходящую еду, чем тошнотворная мякоть кактусов.
Вообще-то Крюгера эта затея не очень привлекала. За те месяцы, что он провел на планете, он прошел на север около трех тысяч миль, стремясь уйти от порой невыносимого, палящего жара красного солнца, и только на последних сотнях миль постепенно осознал, что все чаще видит голубое солнце. Причина не вызывала сомнений: голубое солнце было «циркумполярным» в северной части северного полушария, или, как сказал бы навигатор «Альфарда», его склонение для этой планеты было плюсовым. Беда в том, что Крюгер понятия не имея, как движется планета относительно голубой звезды; он и предположить не мог, вызывает ли это движение какие-либо заметные сезонные изменения на планете, и если вызывает, то как долго длятся эти сезоны.
Последние несколько недель, перед тем как он увидел в воздухе планер Дара, Крюгер раздумывал, не повернуть ли ему снова на юг. Появление планера послужило первым прямым указанием (если не считать сомнительных случаев наблюдения каких-то огней с борта «Альфарда») на то, что планета населена; Нильс двинулся вслед за планером. Ему просто повезло, что он оказался поблизости и видел, как разбился Дар, вернее, крушение произошло неподалеку от того места, где находился Крюгер. Он шел следом за маленьким пилотом несколько дней; он перепрыгивал через те же провалы, что и Дар, при этом смертельно рискуя, так как весил гораздо больше, а его мускульная сила была пропорционально меньше; но он не мог позволить себе потерять это существо из виду и был потрясен, когда его «проводник» беспомощно свалился посреди лавовой пустыни. Даже тогда он еще надеялся вопреки всякой логике, что ему удастся узнать от этого существа о каком-нибудь убежище на юге, подальше от палящего жара голубого солнца, где он найдет цивилизованное общество. Ведь в конце концов планер направлялся на север, значит, откуда-то он вылетел.
Впрочем, раз пилот намерен продолжать путь к северу, остается только присоединиться к нему. Возможно, он стремится добраться до такого места, где ему будет хорошо; Крюгер сознавал, что сам он не в состоянии определить, что может означать это «хорошо» в смысле температуры, воды и пищи, но, во всяком случае, очевидно одно: лавовая равнина доставляет Дару не больше удовольствия, чем человеческому существу. В этом они, безусловно, сходились, и потому стоило рискнуть и следовать за ним.
Стало гораздо прохладнее, когда красное солнце наконец зашло, и Крюгер по опыту знал, что на этой широте пройдет не менее семи-восьми земных суток, прежде чем оно снова взойдет. Оба спутника были голодны, но голодная смерть им не угрожала, и Дар Лан Ан почти полностью оправился за эти шестьдесят или семьдесят часов с момента появления Крюгера. Голубое солнце перекатилось на юго-запад, но пройдет еще немало земных суток, прежде чем оно начнет светить им прямо в лицо.
Они двигались медленнее, чем в свое время Дар. Это в основном объяснялось физическим строением Крюгера: ни одно человеческое существо не могло состязаться в проворстве с маленькими и гибкими аборигенами Абьермена. Разница в скорости передвижения чувствовалась, например, во время переходов через скалы, когда когтистые конечности Дара служили ему особенно добрую службу, и не вполне окрепшему еще аборигену приходилось частенько останавливаться, поджидая своего неуклюжего спутника.
Тем не менее продвигались они довольно успешно. Опасные трещины больше не попадались, и спустя несколько десятков часов на застывшей лаве там и сям стали появляться островки плодородной почвы. Растительность становилась гуще, время от времени во впадинах на поверхности лавы можно было заметить лужицы воды. Очевидно, они приближались к краю лавового потока, ибо сама по себе лава была слишком пористой и не могла бы удержать на себе жидкость. Лужицы были затянуты коркой и пленкой каких-то пахучих растений, напоминавших Крюгеру морскую водоросль. Путники согласились еще некоторое время отдавать предпочтение кактусовому соку и не пробовать воду из этих луж; но само появление лужиц изрядно их подбодрило. Дар подтянул узел повыше и, как показалось Нильсу, удвоил скорость. Идти становилось все легче, неровности на поверхности лавы были теперь заполнены почвой, покрытой растительностью. Растения эти поначалу были невелики и напоминали Крюгеру кусты на газонах, но по мере того, как лужи встречались чаще, а участки лавы, видневшиеся из-под слоя дерна, — реже, растения становились крупнее, и вскоре стали попадаться настоящие деревья.
Большинство из этих растений Крюгер знал не хуже Дара — он в изобилии видел их во время своего путешествия по югу; и он на ходу выискивал среди них те, чьи листья и стебли, как он уже твердо усвоил, были съедобны. У него не было ни малейшего желания пробовать какие-нибудь другие. Когда Дар увидел растение, которое он знал, и предложил своему спутнику, тот покачал головой и сказал:
— Не пойдет. Все, что я ел на этой планете, мне пришлось пробовать впервые, не ведая, буду ли я сыт или же умру. После пяти проб у меня дважды болел живот, и я рад, что так дешево отделался. Я лучше подожду, пока не найду что-нибудь знакомое.
Дар не понял из этой тирады ничего, кроме отказа; отказ же он запомнил как еще одну загадку, требующую объяснения. В качестве рабочей гипотезы он принял, что Нильс знает растение, но оно ему не нравится. Такое предположение по крайней мере укладывалось в теорию о том, что Крюгер является обитателем лавового поля.
К тому времени, когда голубое солнце обошло небо и повисло на западе, деревья сделались уже достаточно густыми, чтобы укрывать путников в своей тени, а подлесок пошел такой частый, что серьезно мешал продвижению. Ни у кого из путников не было режущих инструментов, если не считать небольшого ножа в чехле, сохранившегося от комплекта оборудования из скафандра Крюгера, однако ножиком этим нельзя было прорубить путь через заросли.
В результате продвигались они теперь крайне медленно. Нетерпение, которое испытывал Дар, внешне ничем не проявлялось, по крайней мере так казалось Крюгеру, почти не разбиравшемуся в выражении липа аборигена.
Уроки языка продолжались, причем весьма успешно благодаря изобилию и разнообразию объектов, попадавшихся им по дороге. Крюгер чувствовал, что теперь они могли бы обмениваться мыслями совершенно свободно, и не понимал, почему этого не происходит. Оба знали уже множество существительных и порядочное количество глаголов. Постоянно увеличивался и запас прилагательных, поскольку предметов для сравнения было под рукой сколько угодно. Когда то и дело попадаются деревья разных размеров, нетрудно усвоить понятия «большой» и «маленький»; другое дело, когда надо сравнивать большую скалу и маленький кактус — неизвестно, идет ли речь о размере, о цвете или о форме или же вообще о чем-то совершенно не имеющем отношения ни к тому, ни к другому, ни к третьему.
И тем не менее что-то было неладно. Крюгер постепенно начал подозревать, что в языке его спутника имеются только неправильные глаголы, а склонений в нем столько же, сколько самих существительных. Со своей стороны Дар почти не сомневался, что язык Крюгера в большей, чем это пристало разумному языку, степени изобилует омонимами; звукосочетание «дерево», например, определяет и растение с длинными перистыми пурпурными листьями, и другое растение — с более коротким стволом и почти круглыми листьями, и совсем другое, различные образцы которого отличаются друг от друга размерами.
Конечно, они не могли сосредоточиться только на лингвистических проблемах. Джунгли кишели жизнью, и не все животные были безобидны. Обоняние Дара предупреждало их о близости некоторых плотоядных, но далеко не о всех; несколько раз ему приходилось хвататься за арбалет, а Крюгер стоял рядом, сжимая рукоятку ножа и надеясь на лучшее. Иногда животных, видимо, отпугивал незнакомый запах человека. Крюгеру приходило в голову, что та же причина может помешать зверю сожрать его, но он не горел желанием проверить это предположение на практике.
В первые сто часов путешествия по джунглям Дар подстрелил какое-то небольшое животное и, расчленив его ножом Крюгера, принялся есть с большим удовольствием. Крюгер взял кусок сырого мяса не без колебаний, но все же решил попытать счастья. Это было, разумеется, против всяких правил, но ведь если бы он следовал этим правилам — брать анализ любой пищи, прежде чем принимать ее, — он бы умер от голода еще несколько месяцев назад. На сей раз мясо оказалось вполне съедобным, хотя и не особенно вкусным, и по прошествии восьми-десяти часов Нильс решил, что может добавить еще одно блюдо к своему весьма куцему списку разрешенной еды.
Едва они вступили в джунгли, как Дар изменил курс и повернул на север-восток. Крюгер попытался выяснить причину и, поскольку запас слов у них увеличился, в конце концов понял, что его спутник стремится достичь не то озера, не то моря — короче говоря, речь шла о каком-то большом водоеме. Неплохое решение, хотя в воде они теперь не испытывали недостатка, так как то и дело переходили через многочисленные ручьи. Крюгер уже знал, что здесь, на севере, дожди идут регулярно в течение примерно ста часов перед восходом красного солнца и около пятидесяти часов после. Там, где он начал свое путешествие, далеко на юге, красное солнце не покидало неба, а голубое всходило и заходило как бы независимо от него; там погоду предсказать было гораздо труднее.
Однако дождя не было, и тут Крюгер заметил, что Дар словно к чему-то прислушивается. Он уже знал, что его спутник обладает острым слухом, хотя где у него уши — непонятно, и потому стал прислушиваться сам. Вначале он слышал лишь обычные лесные шумы — шелест ветвей и листьев на ветру, возню многочисленных живых существ, шорох капель, падающих с листьев, который, казалось, никогда не стихал, сколько бы времени ни прошло с последнего дождя. Но вот Дар несколько изменил направление, несомненно, он что-то услышал. Они прошли еще с полмили, прежде чем Крюгер понял, в чем дело.
Он вскрикнул и остановился. Дар Лан Ан вывернул один глаз назад в его сторону и тоже остановился. Он плохо разбирался в человеческой мимике, но сразу заметил, как изменился цвет кожи на лице Крюгера.
— Что? — произнес Дар. Это звукосочетание было принято у них в качестве обобщенного вопросительного слова.
— Мне кажется, нам лучше держаться подальше от этой штуки.
— Что? — Дар повторил вопрос, и это означало, что слова Крюгера до него не дошли.
— Так ведь это как будто… — Крюгер запнулся; он не находил подходящего слова. Тогда он решил прибегнуть к жестам. К сожалению, начал он с того, что показал рукой назад, в ту сторону, откуда они шли, и Дар понял это так, что Крюгер уже сталкивался с этим явлением, чем бы оно ни было, еще до их встречи. И он не ошибся, но не уловил крайнего нежелания своего спутника вновь столкнуться с этим явлением. Несколько секунд он молча следил за жестикуляцией юноши, а затем, отказавшись от попыток уразуметь в чем дело, зашагал вперед.
— Дар, стой! — Это было еще одно слово, которое Дар уже знал, и он повиновался. Он недоумевал. Они были далеко от лавового поля; возможно ли, чтобы это существо знало о джунглях что-то такое, чего не знал сам Дар? Правда, звуки были незнакомы аборигену, именно поэтому он и хотел узнать в чем дело. Неужели гигант испугался? Тогда следует поразмыслить. Если источник этих звуков мог причинить вред Крюгеру, значит, более чем вероятно, что он может быть опасен и Дару. С другой стороны, возможно, что Крюгер не боится, а просто испытывает отвращение. Тогда Дар упустит случай собрать информацию, которая, возможно, окажется достойной занесения в книгу, Следовательно, он оказался перед выбором: либо он рискует потерять книги, которые были ему доверены, либо упустит случай их пополнить. По-настоящему серьезной была именно эта альтернатива; опасность для жизни не имела значения.
Быть может, более полное представление об опасности удастся получить, если понаблюдать за поведением Крюгера: насколько он будет упорствовать в своих стараниях удержать Дара подальше от источников звуков. С этой мыслью Дар вновь двинулся на глухое неритмичное «плоп, плоп, плоп», теперь уже отчетливо доносившееся из-за деревьев.
Крюгер растерялся. Ему и в голову не приходило силком навязывать Дару свое мнение; он не знал, к чему привела бы попытка такого рода. Ни за что на свете не хотел он совершать поступки, которые могли вызвать враждебность или хотя бы нарушить установившееся между ними доверие. Поэтому ему оставалось лишь одно — подчиниться. Дар, вывернув один глаз назад, увидел, что человек последовал за ним, и спокойно пошел дальше, уверенный, что настоящей опасности нет. Он зашагал быстрее, насколько позволял подлесок. Через несколько минут лес поредел, теперь уже не надо было с трудом продираться сквозь ветви и сплетения лиан. Для Дара это было облечением; Крюгер же окончательно уверился, что был прав.
— Дар! Стой! — Абориген повиновался, не понимая, в чем дело; затем он с изумлением уставился на Крюгера, который обошел его и зашагал впереди. Сделав движение, соответствующее у людей недоуменному пожиманию плечами, он двинулся следом. Человеческое существо шло медленнее, чем ему бы хотелось, но, возможно, на то были особые причины.
Причины действительно были. Через сотню ярдов подлесок кончился, и почти там же кончились деревья. Перед ними простиралась голая гладкая поляна шириной ярдов в пятьдесят.
Для Дара это было просто место, где легко ходить; он наверняка двинулся бы напрямик, стремясь пересечь поляну и продолжить путь к источнику непонятных звуков. Но его остановили. Впервые за время знакомства Крюгер не только прикоснулся к нему, но и твердо преградил ему путь рукой, в которой по такому случаю силы хватало с избытком. Дар удивленно взглянул на него, затем глаза его обшарили поляну. Он уже не пытался оттолкнуть своего спутника-гиганта. Он уставился на середину открытого пространства обоими глазами.
Источник звуков находился там. Большая часть поверхности была покрыта, казалось, чем-то гладким и твердым, но центр пребывал в постоянном движении — там, словно в огромном котле, кипела клейкая грязь, каждые несколько секунд вспучивался громадный пузырь, лопался со звуком «плоп», который они слышали, и выпускал облако пара, лениво уползавшее в сторону.
Крюгер позволил Дару поглядеть на странную картину минуту-другую, затем повторил слово «Стой!» и отошел на несколько шагов назад. В джунглях нелегко найти камни, но они были все еще достаточно близко от большого лавового потока, и потому глыбы лавы попадались здесь довольно часто. Нильс нашел такую глыбу, с большим трудом отбил здоровенный кусок, вернулся с ним к Дару и швырнул на твердую, казалось бы, поверхность. Корка засохшей грязи проломилась, а лавовый булыжник с плеском исчез.
— Такие места мне не нравятся, — твердо сказал Крюгер, не обращая внимания на то, что Дар его не понимает. — Я сам попался вот так несколько месяцев назад, и когда выбрался по древесному корню, который не дал мне потонуть, — кстати именно об этот корень я ударился и надолго потерял сознание, — то увидел, что на дереве вырезано мое имя, а также несколько строчек, повествующих о том, каким славным пареньком я был. Я не виню их за то, что они бросили меня; у них были все основания считать, что я утонул. В тот раз мне удалось вывернуться, но это вовсе не значит, что мне хочется попробовать еще разок; мой скафандр теперь далеко, очень далеко отсюда.
Дар ничего не сказал; он только твердо пообещал себе во всем слушаться своего спутника, пока они не уйдут подальше от вулканической области — родины этого великана. Но какой, однако, материал для книги!
3. Педагогика
Этот грязевой гейзер и еще несколько других остались далеко позади, но выходы лавы еще встречались, и Дар во всем следовал Крюгеру. Они по-прежнему держались направления на северо-восток — Нильс и не пытался изменить курс, — но что-то неуловимо изменилось в их отношениях.
Прежде всего неизбежное взаимное недоверие, которое оба испытывали вначале, столь же неизбежно исчезало. Другая перемена, менее логичная в своей основе, проистекала из явно комического недоразумения: Дар был твердо уверен, что Крюгер является аборигеном малоизученных вулканических областей Абьермена, тогда как сам Крюгер был так же уверен, что Дар Лан Ан вообще не житель этой планеты. В результате Дар все время обращался к Крюгеру за советами. Если ему удавалось подстрелить животное нового вида — естественно, нового для него, — он ждал от Нильса указаний, съедобно ли оно. Понятно, немало отменного мяса выбрасывалось, ибо Крюгер отнюдь не спешил рисковать своим здоровьем и своей жизнью, пробуя новые виды пищи.
Однажды Дар подстрелил такое же животное, какое человек попробовал в самом начале их пути через джунгли. На этот раз он не стал задавать вопросов; он просто попросил нож и принялся за дело. Крюгер, получив свою порцию, поглядел на нее с некоторым отвращением.
Он не любил сырого мяса, хотя оно ничуть не повредило ему в прошлый раз. Тогда он не делал попыток остановиться и развести огонь, ибо руководителем был Дар, а представление Дара об обеде сводилось, по-видимому, к тому, чтобы съесть как можно больше на месте и остальное дожевать на ходу. Теперь же советы и предложения исходили от Крюгера, и он решил зажарить мясо.
Ему удалось достать из скафандра и захватить с собой все предметы первой необходимости, которые не были слишком обременительны в походе. Зажигалки не входили в комплект оборудования скафандров, и он сам сконструировал зажигалку из миниатюрной солнечной батарейки, катушки и конденсатора рации. И теперь на глазах у ошеломленного Дара он пустил ее в ход. Убедившись, что устройство по-прежнему дает хорошую искру, он отправился на поиски сухого топлива.
Это было не так-то просто в сыром от дождей лесу, но у Крюгера был немалый опыт еще с тех времен, когда он шел к лавовому полю: Дар не понимал, чего хочет Нильс; он просто ходил за ним по пятам и смотрел, жуя на ходу. Ему было любопытно, он чувствовал, что происходящее, возможно, окажется достойным занесения в книгу, хотя утверждать это с полной уверенностью не мог.
Его отвлеченный интерес мигом испарился, едва он ощутил первую волну жара от костра Крюгера. Он выронил кусок мяса, прыгнул к тому месту, где лежал арбалет, и схватил оружие на изготовку. Он не произнес ни слова, и Крюгер, занятый костром, ничего не заметил. За его спиной происходила душевная борьба, от исхода которой в буквальном смысле зависела его жизнь, а он и не подозревал об этом.
Дар уже начал натягивать тетиву, но остановился, глядя одним глазом на оружие в своих руках, а другим на хлопотавшего у огня человека. Томительные мгновения он раздумывал, склоняясь то к одному решению, то к прямо противоположному. Огонь был сущим кошмаром в жизни Дар Лан Ана; Дар был воспитан в смертельном страхе перед огнем. Его народ никогда им не пользовался, но молнии и случайно сконцентрировавшиеся лучи Аррена время от времени вызывали появление пламени. Учителя и книги единодушно заклинали избегать его. Он был концом всякой жизни, он будет концом и собственной жизни Дара, но до этого оставалось еще несколько лет. Добравшись до края лавового поля и вновь оказавшись среди изобилия пищи и воды, Дар выбросил из головы ожидание преждевременной смерти, и было ужасно, что оно так внезапно вернулось вновь.
Но великан, по всей видимости, вовсе не имел в виду Дар Лан Ана. Может, огонь этот вообще был каким-то личным делом Крюгера и не имел к Дару никакого отношения? В конце концов, игра с огнем — вполне подходящее занятие для того, кто живет по соседству с вулканами. При этой мысли Дар несколько расслабился и даже положил арбалет, хотя и не отважился отойти от него далеко.
Он продолжал наблюдать за человеком, но уже без следа того отвлеченного любопытства, с каким следил за сооружением костра. Мысленно он брал на заметку все; не было никаких сомнений, что Учителя в Ледяной Крепости пожелают занести это в книгу.
Сначала странное существо развело очень сильный огонь, затем дало огню почти угаснуть, так что языки пламени исчезли. Однако жара оставалось еще порядочно, и тогда Крюгер вновь напугал спутника: свою порцию мяса он осторожно положил на раскаленные угли.
Дар знал, что Нильс голоден; у него уже было достаточно четкое представление о том, сколько еды нужно человеку. И перед ним встала непостижимая загадка: почему это странное существо уничтожает свою пищу?
К тому времени, когда, съев мясо, Крюгер завершил свой жуткий ритуал и принялся затаптывать костер, Дар уже потерял способность чему-либо удивляться. Увидев, что все кончилось, он поднялся на ноги и снова двинулся в путь, раздраженный и недоумевающий.
На самом деле представление о том, что все кончилось, было в корне ошибочным, хотя ошибку эту разделяли и Дар, и Крюгер. Первые свидетельства ошибки Крюгер ощутил примерно через час после еды, и вскоре приступы боли заставили его беспомощно кататься по земле. Дар, которому приходилось наблюдать подобные симптомы у своих соплеменников, понятия не имел, чем они могли быть вызваны сейчас, и не знал, чем можно помочь. Спазмы продолжались более часа. В промежутках между приступами Крюгер размышлял о том, что это, быть может, его последняя ошибка. В конце концов возмущенный желудок извергнул источник раздражения и, наградив своего хозяина в назидание еще несколькими спазмами, успокоился. Но прошло еще некоторое время, прежде чем Крюгер смог собраться с мыслями и задать себе вопрос: почему мясо, совершенно безвредное в сыром виде, при поджаривании приобрело столь зловредные свойства? Может, причиной послужил дым от костра? Что-нибудь вроде креозота, которым дома предохраняют от порчи вяленое мясо… Но для доказательства его гипотез понадобилась бы хорошо оборудованная химическая лаборатория. Сейчас же ему достаточно было самого факта, и даже больше чем достаточно.