Хол Клемент
Огненный цикл
1. Логистика
На первый взгляд, если принять во внимание общий рельеф лавового поля, планер выглядел значительно лучше, чем можно было ожидать. Хвостовое оперение было в порядке; обшивка фюзеляжа пострадала только в нижней части; даже узкие крылья казались невредимыми. Окажись здесь где-нибудь в пределах трех тысяч миль катапульта, можно было бы поддаться соблазну и попробовать снова поднять аппарат в воздух. Даже Дар Лан Ан мог бы обмануться, будь его глаза единственными приёмниками информации.
Но полагаться приходилось не только на зрение. Ведь именно он был тем бедолагой, который вел эту машину. Он видел, как изрытая черная поверхность лавового потока ринулась ему навстречу, когда внезапный порыв ветра потащил планер по направлению к безымянному вулкану, он ощутил удар, а затем упругий толчок, когда пружинистая деревянная рама воздушного корабля приняла на себя часть энергии столкновения; и, что самое главное, он услышал, как треснули лонжероны обоих крыльев. Первое, что пришло ему в голову, была мысль не о том, каким образом снова подняться в воздух, а о том, стоит ли перед тем, как покинуть планер, придать ему более явственные признаки крушения. Впрочем, дело, конечно, было не в этом. Истинной причиной беспокойства Дара были книги.
Разумеется, книг было не так уж много; Ри Пел Ун был слишком предусмотрителен, чтобы доверить одному пилоту сколько-нибудь значительные сведения о городе. Но и эти книги не должны были пропасть втуне. Его долг — доставить их в Ледяную Крепость, а восемь сотен лет — срок вполне достаточный для того, чтобы воспитать в себе глубокую преданность долгу. Именно столько прожил на свете Дар Лан Ан.
К счастью, книги оказались не слишком тяжелыми. Он решительно принялся за дело, стараясь уложить все необходимое в компактный узел, который не мешал бы ни при ходьбе, ни в случае, если бы пришлось взяться за оружие. Когда он наконец выпрямился и двинулся в путь, прочь от места катастрофы, он нес на себе книги, весившие примерно половину его собственного веса, в десять раз меньше еды, а также арбалет и стрелы, с которыми не расставался с самых ранних дней. В планере осталась большая часть продовольствия, зато не осталось ни одной книги.
Маршрут он продумал, пока упаковывал ношу. Путь к намеченной цели по большому кругу составлял чуть более двух тысяч миль, из которых половина приходилась на океан. Расстояние, которое он намеревался пролететь, было значительно длиннее — из-за островов, дававших возможность пересечь океан перегонами не более пятидесяти миль каждый. Он решил держаться этого маршрута, потому что уже несколько раз летал таким путем и хорошо знал местность. Разумеется, с поверхности ориентиры будут выглядеть иначе, но для его фотографической памяти это не должно представить больших затруднений.
Сначала, конечно, ему пришлось отклониться от избранного направления. Такой путь повел бы его чуть ли не прямо через гору, на подступах к которой он разбился. Благодаря особенностям своего телосложения Дар был гораздо более искусным скалолазом, нежели любое человеческое существо, однако вершина горы курилась желтоватым дымом, а лава под ногами, как ему показалось, была несколько теплее, чем если бы она просто нагрелась от солнца. И потому, хотя ближайшая точка океанского побережья, к которой он устремлялся, находилась на северо-востоке, а ближайший край лавового поля лежал прямо на севере, он двинулся на северо-запад, так что алое солнце, именовавшееся Тииром, повисло слева и позади него, а маленький голубоватый Аррен — за спиной.
Лавовое поле нелегко пройти пешком, даже без тяжелой ноши. А с грузом, как у Дар Лан Ана, это оказалось настоящей мукой. Подошвы его ног были достаточно крепки, чтобы не бояться острых каменных обломков, которые ему не удавалось обойти, но здесь не было ничего похожего на ровную тропинку. Снова и снова он мысленно увеличивал сроки, необходимые для этого перехода, но так ни разу и не признался себе, что, быть может, не сумеет дойти до цеди.
Дважды он ел и пил, если так можно выразиться о символических глотках и крохах, которые он себе позволил. Оба раза он даже не замедлил шаг. От места, где разбился планер, до края лавового щита было менее пятидесяти миль, но, если бы он упал и заснул на середине пути, он бы наверняка погиб от жажды. Нигде на лавовом поле, насколько он знал, не было воды; между тем лето приближалось, а он испытывал в воде не менее острую нужду, чем человеческое существо в таком же положении.
Когда он ел в первый раз, гора была уже достаточно далеко, и он повернул на север, так что Тиир теперь светил ему прямо в спину. Аррен догонял красное солнце, но тени все еще были коротки. И хотя Дар Лан Ан был привычен к сиянию двух солнц, ему было довольно трудно оценивать рельеф на расстояниях более чем в несколько десятков ярдов, и потому он часто избирал далеко не самый прямой и короткий путь.
И все же он двигался вперед. Когда он «принимал пищу» во второй раз, вулкан уже скрылся из виду, а еще через несколько часов ему показалось, что он различает впереди полосу зелени. Разумеется, это мог быть мираж, но Дар Лан Ан понятия не имел о миражах. Это могло быть и более плотное скопление мясистых колючих растений с толстыми, как бочки, стволами, которые росли там и сям прямо из лавы. Но путник был уверен, что это настоящий лес, растительность, а значит, и много воды, в которой он с каждым шагом нуждался все острее. Он облегченно вздохнул, поправил на плечах узел с книгами, допил остатки воды и вновь зашагал к далекому горизонту. Свою ошибку он обнаружил несколько раньше, чем вновь ощутил жажду.
Двигаясь напрямик, он смог бы легко пройти расстояние до леса. Даже со всякого рода зигзагами и обходами, к которым вынуждало его лавовое поле, он сумел бы покрыть это расстояние, прежде чем муки жажды доконали его. Мысль о серьезных препятствиях просто не приходила ему в голову, потому что во время прежних своих полетов он не замечал на лавовом поле ничего, кроме однообразного чередования небольших трещин и незначительных холмов. Как оказалось, его подвела не память, его обманула сама местность.
Тиир уже почти закончил свое движение к западу и заметно поднялся над горизонтом, готовясь к ежегодному скачку назад, к Аррену, когда Дар Лан Ан наткнулся на препятствие. Это была не стена, он преодолел бы любую стену, это была трещина — трещина, которая образовалась, должно быть, когда лавовая масса почти полностью затвердела, ибо она была слишком глубока и длинна, чтобы ее можно было объяснить простым разрывом застывшей корки под давлением жидких расплавов снизу.
Он не заметил ее с воздуха просто потому, что она не была прямой; она извивалась змеей среди обычных неровностей местного рельефа, и он следовал вдоль нее более часа, прежде чем ему открылось истинное положение вещей. Это случилось, когда трещина повернула назад, по направлению к уже далекому теперь вулкану.
Поняв, что происходит, Дар Лан Ан сразу же остановился и прежде всего поспешил укрыться в тень под нависшей скалистой плитой. Он не стал упрекать себя, хотя сознавал, что поступил неразумно, а немедленно сосредоточился на возникшей перед ним проблеме.
Стены провала были неприступны. Обычно поверхность застывшей лавы шероховатая и грубая, так что любой представитель племени Дар Лан Ана способен, цепляясь когтями, найти опору даже на почти вертикальной поверхности, но тут был разлом в цельной спаянной массе. Правда, в породе было полно пузырьков газа; разлом вскрыл эти пузырьки, и оставшиеся от них лунки были достаточно велики, чтобы можно было цепляться за них, но только вблизи от поверхности. На противоположной стене расселины было видно, как уже на глубине в несколько ярдов лунки уменьшались до размеров булавочной головки, а еще глубже пропадали вовсе. Кроме того, стена была не просто вертикальной. Ее поверхность была волнистой, так что, откуда бы он ни начал спуск, рано или поздно он бы повис без опоры под ногами. Нет, о спуске нечего было и думать.
Перепрыгнуть расселину было невозможно — почти повсюду она была слишком широка даже для прыжка без груза, а Дар Лан Ану в голову бы не пришло бросить свою ношу.
Веревки у него не было, ремней, которыми он стянул узел, не хватило бы даже на длину его прыжка. И ничто не росло на лавовом поле, из чего можно было бы свить трос или устроить перекидной мостик. Растения здесь были с мясистой мякотью внутри, без всяких признаков древесной структуры, а кожица их оказалась настолько непрочной, что не выдерживала даже нажима его когтей.
Он долго не мог найти правильное решение только потому, что не мыслил себя отдельно от своих книг. Поразительно, сколько времени понадобилось ему, чтобы сообразить: нет никакой необходимости расставаться с книгами навсегда; достаточно сначала перебросить книги через пропасть, а затем перепрыгнуть самому.
Это разрешало почти все проблемы, поскольку он сразу же припомнил несколько мест, где наверняка смог бы перескочить на ту сторону, если бы не ноша. Ему только требовалось найти такое место, где на другой стороне расселины, на расстоянии броска, была бы относительно ровная площадка.
В конце концов он нашел то, что нужно. В тот момент он не думал, сколько времени было потеряно. Он просто свалил узел с плеч на черный грунт, проверил прочность упаковки — не хватало, чтобы узел рассыпался в воздухе! — прикинул вес на одной из своих могучих рук, а затем, раскрутившись на месте, как это делает метатель молота, швырнул узел через провал. Он не сомневался, что все обойдется благополучно; на самом деле узел пролетел даже дальше, чем рассчитывал Дар Лан Ан, и на секунду он испугался, что узел попадет на изрытое поле за ровной площадкой. Но вот узел перестал катиться, он лежал на виду и был, по-видимому, цел и невредим; и тогда, успокоившись, Дар Лан Ан примерился и перепрыгнул через пропасть сам.
Если бы ему пришлось составлять отчет об этом происшествии, он не стал бы углубляться в детали. Большинству людей было бы трудно удержаться от упоминания о том, что они чувствовали, когда бежали к краю бездны, как, собрав все силы, взвились в воздух, как бросили взгляд в тошнотворную глубь под собой и затем тяжело ударились о твердую и грубую поверхность лавы на той стороне. Впоследствии один человек много рассказывал обо всем этом. Конечно, и Дар Лан Ан испытал все положенные ощущения, но после прыжка он думал уже только о книгах. Он двинулся дальше.
Тиир был заметно выше, когда он наткнулся на новую трещину. Теперь ему понадобилось меньше времени, чтобы переправиться, но все-таки это была новая задержка; и в конце концов, когда красное солнце вошло почти в зенит и сделалось вдвое больше, чем оно казалось с места крушения планера, он был вынужден признать, что лето все-таки захватило его на лавовом поле, а лето — это не такое время года, которое можно провести вдали от больших запасов воды.
Значит, его смерть наступит несколько раньше, чем он ожидал, и надо будет что-то сделать с книгами. Вероятно, когда он не вернется домой в срок, его примутся искать; он еще не слишком удалился от обычного воздушного маршрута между Кварром и Ледяной Крепостью, и поисковым группам не понадобится напрягать воображение, чтобы понять, где он находится. Нужно только сделать что-то, чтобы его можно было легко заметить с воздуха. Он поразмышлял, не стоит ли вернуться к планеру, но скоро понял, что больше не способен на такое путешествие — хотя бы потому, что слишком ослабеет к тому моменту, когда доберется до трещин, и не сможет перебраться через них. Конечно, если бы он сразу отдал себе отчет, как мало у него надежды пересечь лавовое поле, он оставил бы книги в планере; но тогда ему просто в голову не приходило усомниться в своих силах. И теперь ему предстояло исправить эту ошибку или, по крайней мере, дать возможность исправить ее кому-то другому.
Естественно, никаких следов на голых камнях он не оставил, и поисковым группам, которые найдут планер, не будет от этой находки никакого толку. Они будут знать только, в какую сторону он пошел; но им не известно точно, когда произошло крушение, и ничто не подскажет им, какое расстояние он успел пройти. Они не смогут предположить, как и он сам, что ему не удалось добраться до края лавового поля; никто точно не знает, каковы условия в такой близости от вулкана.
Наблюдатель с воздуха не сможет обнаружить его тело на фоне лавы, ибо ни размеры его, ни цвет ничем не выделяются на этой местности. Все каменные обломки вокруг примерно одинаковой расцветки, и потому бесполезно пытаться выложить из них какой-нибудь заметный узор, который мог бы привлечь внимание поисковых групп. В его узле не было ни материала для достаточно большого флага, ни краски, которой можно было бы что-нибудь написать на скалах. Единственными предметами, пригодными, по мнению Дар Лан Ана, для решения этой проблемы, были пряжки на его ремнях.
Железные, плоские, хорошо отполированные, они могли служить зеркалами, хотя и были весьма малы. Поскольку другого выхода не оставалось, надо было приспособить эти пряжки. Он все еще продолжал брести к северу, когда пришел к этому выводу.
Теперь оставалось решить, остановиться ли тут же на месте и посвятить оставшееся время выкладыванию из пряжек узора, который с максимальной надежностью привлечет внимание наблюдателя с пролетающего планера, или же продолжать идти до тех пор, пока он не почувствует приближение конца. Последнее решение имело то преимущество, что давало ему надежду добраться до какого-нибудь особенно удобного места, скажем, до пика или до нагромождения лавовых пластов, которое само по себе бросится в глаза поисковой группе. То, что при этом он мог найти воду и спасти собственную жизнь, не играло для него никакой роли; выбирая решение, он уже считал себя мертвым. Единственное преимущество первой альтернативы состояло в том, что остаток жизни он мог бы провести в тени, а это было бы куда приятнее, чем тащиться дальше и дальше под огнем двух солнц. Неудивительно, что он решил продолжать путь.
Он брел, карабкался, взбирался в зависимости от характера местности, а красное солнце все поднималось, все росло. Вот оно уже начало попятное движение к востоку, и только равномерное движение Аррена на запад могло еще служить ориентиром для Дар Лан Ана. Вероятно, поправки, которые Дар вводил в свой курс, были несколько неопределенные; вероятно, его путь, путь к концу, вообще нельзя было назвать курсом в истинном смысле этого слова, ибо, по мере того как шло время и поднималась температура, его мозг все сильнее одолевали мучительные сигналы жажды, которые слало его тело. Человеческое существо на его месте давно бы уже погибло — умерло и высохло бы до последней капли влаги. Но у Дар Лан Ана не было потовых желёз, его нервные ткани выдерживали температуры, близкие к точке кипения воды, и потому он терял драгоценную жидкость не столь быстро, как человек. Правда, с каждым выдохом вода все же понемногу уходила, и дышать становилось все больнее. Он уже не знал, почему так колышется ландшафт впереди: быть может, дрожит горячий воздух, а быть может, у него что-то со зрением; ему то и дело приходилось наводить на один предмет оба глаза, чтобы удостовериться, что видит он правильно. Выступы скал на короткие мгновения принимали облик живых существ; однажды он поймал себя на том, что сворачивает с пути — обследовать лавовый валун. И долгие секунды прошли, прежде чем он смог убедить себя, что за валуном никто не прячется. Здесь никто не жил; никто не мог двигаться. Звуки, достигавшие его ушей, были просто треском разогретой и лопающейся под солнечным светом лавы. Это он слышал и раньше.
И все-таки определенно какое-то движение было. Может, нужно вернуться и посмотреть?..
Вернуться. Это единственное, чего нельзя делать. Из всех возможных действий это — самое бесполезное. По-настоящему бесполезное. И если уж галлюцинации завладели его мозгом настолько, что могут толкать его на такие поступки, значит, он ближе к концу, чем думал. Пора остановиться и заняться отражателем, пока не утрачен контроль над мышцами.
Он не стал тратить время на бесполезные сожаления, он просто остановился и принялся внимательно оглядываться. В нескольких ярдах от него возвышалась глыба застывшей лавы, выдавленной некогда из коры и поднятой почти вертикально давлением жидких скальных пород снизу. Ее верхний край отстоял от подножия на добрых три ярда, что вдвое превышало рост Дар Лан Ана, но поверхность скалы была достаточно грубая и шершавая, чтобы за нее можно было цепляться когтями, и он подумал, почему бы ему не разложить свои пряжки на вершине.
Он стащил с плеч узел с книгами и прислонил его к горячей скале. Проверил, туго ли затянут узел, и закрепил его у скалы одной из лямок; после лета, вероятно, и здесь пойдут дожди, и Дар не мог позволить, чтобы книги промочило или унесло потоком.
Затем он снял с себя ремни и стал осматривать их одним глазом, в то время как другой глаз был устремлен на верхушку скалы, где он намеревался разложить пряжки. Два или три ремешка оказались лишними, и он положил их возле узла; остальные, с пряжками, он опять затянул на себе, чтобы освободить обе руки.
Как он заметил еще снизу, верхняя поверхность скалы была сильно иззубрена, и ему не составило большого труда закрепить ремни вокруг выступов. Одну пряжку он установил так, чтобы она отражала луч прямо на юг и под небольшим углом к горизонту, другую он предназначил для глаз наблюдателя, пролетающего точно над скалой. Вряд ли, конечно, они смогут привлечь внимание — ведь по-настоящему рассчитывать можно было только на лучи Аррена; красное солнце до и после лета появляется в небе лишь на очень короткое время, а в самое жаркое время воздушные трассы всегда пусты. Но все же это было лучшее, что мог сделать Дар Лан Ан. Когда кусочки металла были уложены так, как ему хотелось, он, прежде чем спуститься, еще раз оглядел окрестности.
Ландшафт перед его затуманенным взором дрожал и колыхался. Ему снова показалось, будто что-то живое скользнуло за валун — тот самый валун, мимо которого он проходил. Он решил, что это галлюцинации, и начал спускаться, сосредоточив все внимание на поиске опоры для рук и ног; ему вовсе не улыбалось провести последние часы жизни в мучениях от боли в сломанных костях — пусть даже все равно уже нет времени устроиться поудобнее.
Он благополучно достиг грунта и после недолгого размышления перетащил узел с книгами в тень. Затем спокойно улегся, положив голову на узел, скрестил руки на груди, закрыл глаза и расслабился. Делать больше было нечего; быть может, веками взлелеянное чувство долга и не было удовлетворено полностью, но даже это чувство не могло больше поставить перед ним никакой задачи.
Было бы невозможно выразить его мысли словами. Без сомнения, ему было жаль умирать раньше своих соплеменников. Очень может быть, что он обозревая черный ландшафт, простиравшийся перед его глазами, и лениво высчитывал, сколько ему еще надо было бы пройти, чтобы остаться в живых. Но все же Дар Лан Ан не был человеком, и впечатления, формировавшие большую часть его мыслей, строились на свойствах зрения и на опыте, разительно отличавшихся от зрения и опыта человеческого существа, а потому никак не могли быть адекватно переведены в терминах человека Земли. И даже Нильс Крюгер, юноша в высшей степени восприимчивый и к тому же изучивший психологию Дара как никто другой, даже он отказывался представить себе, что происходило в сознании Дара с той минуты, когда тот лег умирать, и до того момента, когда он, Крюгер, настиг его.
Дар не услышал, как приблизился юноша, хотя в обычных обстоятельствах обладал достаточно острым слухом. Впрочем, он не был в совершенном забытьи, потому что запах воды заставил его не только открыть глаза, но и вскочить на ноги. Всего секунду взгляд его беспорядочно метался по всем направлениям, а затем оба глаза уставились на существо, которое перебиралось через скалистые обломки в десятке ярдов от него.
Никогда до этой минуты не было у Дар Лан Ана причин усомниться в своей памяти или в здравости своего рассудка, но тут он почувствовал, что либо с памятью, либо с рассудком что-то неладно. Общий вид этого существа был более или менее привычный, но размеры… Оно было на добрый фут выше нормального роста, и это было просто невозможно. Остальные признаки уродства были менее заметны — глаза в передней части лица, клювообразный нарост надо ртом, розоватый цвет кожи вместо фиолетово-черного; но именно рост не вязался решительно ни с чем из того, что хранилось в памяти Дара. Его соплеменники, если не считать жертв случайности, которых приходилось переделывать заново, имели рост не более полутора ярдов, Учителя — чуть менее двух с половиной. А кроме них не было никого, кто ходил бы на двух ногах.
Новое обстоятельство заставило его забыть даже о размерах незнакомца. Запах воды, поднявший его на ноги, исходил от этого существа; оно было буквально пропитано водой. Едва осознав это. Дар Лав Ан двинулся к пришельцу, но вынужден был остановиться после первого же шага — слишком ослаб. Он пошарил за спиной руками, ища опору — скалистую плиту, в тени которой лежал. Так он стоял, опираясь на нее, а немыслимое существо все приближалось; запах воды обжигал ноздри, и вдруг все вокруг словно поплыло куда-то. На глаза опустилась завеса, грубый камень больше не причинял боли спине. Он почувствовал, как подкосились ноги, но уже не помнил, как упал, ударившись о лавовую поверхность.
Но полагаться приходилось не только на зрение. Ведь именно он был тем бедолагой, который вел эту машину. Он видел, как изрытая черная поверхность лавового потока ринулась ему навстречу, когда внезапный порыв ветра потащил планер по направлению к безымянному вулкану, он ощутил удар, а затем упругий толчок, когда пружинистая деревянная рама воздушного корабля приняла на себя часть энергии столкновения; и, что самое главное, он услышал, как треснули лонжероны обоих крыльев. Первое, что пришло ему в голову, была мысль не о том, каким образом снова подняться в воздух, а о том, стоит ли перед тем, как покинуть планер, придать ему более явственные признаки крушения. Впрочем, дело, конечно, было не в этом. Истинной причиной беспокойства Дара были книги.
Разумеется, книг было не так уж много; Ри Пел Ун был слишком предусмотрителен, чтобы доверить одному пилоту сколько-нибудь значительные сведения о городе. Но и эти книги не должны были пропасть втуне. Его долг — доставить их в Ледяную Крепость, а восемь сотен лет — срок вполне достаточный для того, чтобы воспитать в себе глубокую преданность долгу. Именно столько прожил на свете Дар Лан Ан.
К счастью, книги оказались не слишком тяжелыми. Он решительно принялся за дело, стараясь уложить все необходимое в компактный узел, который не мешал бы ни при ходьбе, ни в случае, если бы пришлось взяться за оружие. Когда он наконец выпрямился и двинулся в путь, прочь от места катастрофы, он нес на себе книги, весившие примерно половину его собственного веса, в десять раз меньше еды, а также арбалет и стрелы, с которыми не расставался с самых ранних дней. В планере осталась большая часть продовольствия, зато не осталось ни одной книги.
Маршрут он продумал, пока упаковывал ношу. Путь к намеченной цели по большому кругу составлял чуть более двух тысяч миль, из которых половина приходилась на океан. Расстояние, которое он намеревался пролететь, было значительно длиннее — из-за островов, дававших возможность пересечь океан перегонами не более пятидесяти миль каждый. Он решил держаться этого маршрута, потому что уже несколько раз летал таким путем и хорошо знал местность. Разумеется, с поверхности ориентиры будут выглядеть иначе, но для его фотографической памяти это не должно представить больших затруднений.
Сначала, конечно, ему пришлось отклониться от избранного направления. Такой путь повел бы его чуть ли не прямо через гору, на подступах к которой он разбился. Благодаря особенностям своего телосложения Дар был гораздо более искусным скалолазом, нежели любое человеческое существо, однако вершина горы курилась желтоватым дымом, а лава под ногами, как ему показалось, была несколько теплее, чем если бы она просто нагрелась от солнца. И потому, хотя ближайшая точка океанского побережья, к которой он устремлялся, находилась на северо-востоке, а ближайший край лавового поля лежал прямо на севере, он двинулся на северо-запад, так что алое солнце, именовавшееся Тииром, повисло слева и позади него, а маленький голубоватый Аррен — за спиной.
Лавовое поле нелегко пройти пешком, даже без тяжелой ноши. А с грузом, как у Дар Лан Ана, это оказалось настоящей мукой. Подошвы его ног были достаточно крепки, чтобы не бояться острых каменных обломков, которые ему не удавалось обойти, но здесь не было ничего похожего на ровную тропинку. Снова и снова он мысленно увеличивал сроки, необходимые для этого перехода, но так ни разу и не признался себе, что, быть может, не сумеет дойти до цеди.
Дважды он ел и пил, если так можно выразиться о символических глотках и крохах, которые он себе позволил. Оба раза он даже не замедлил шаг. От места, где разбился планер, до края лавового щита было менее пятидесяти миль, но, если бы он упал и заснул на середине пути, он бы наверняка погиб от жажды. Нигде на лавовом поле, насколько он знал, не было воды; между тем лето приближалось, а он испытывал в воде не менее острую нужду, чем человеческое существо в таком же положении.
Когда он ел в первый раз, гора была уже достаточно далеко, и он повернул на север, так что Тиир теперь светил ему прямо в спину. Аррен догонял красное солнце, но тени все еще были коротки. И хотя Дар Лан Ан был привычен к сиянию двух солнц, ему было довольно трудно оценивать рельеф на расстояниях более чем в несколько десятков ярдов, и потому он часто избирал далеко не самый прямой и короткий путь.
И все же он двигался вперед. Когда он «принимал пищу» во второй раз, вулкан уже скрылся из виду, а еще через несколько часов ему показалось, что он различает впереди полосу зелени. Разумеется, это мог быть мираж, но Дар Лан Ан понятия не имел о миражах. Это могло быть и более плотное скопление мясистых колючих растений с толстыми, как бочки, стволами, которые росли там и сям прямо из лавы. Но путник был уверен, что это настоящий лес, растительность, а значит, и много воды, в которой он с каждым шагом нуждался все острее. Он облегченно вздохнул, поправил на плечах узел с книгами, допил остатки воды и вновь зашагал к далекому горизонту. Свою ошибку он обнаружил несколько раньше, чем вновь ощутил жажду.
Двигаясь напрямик, он смог бы легко пройти расстояние до леса. Даже со всякого рода зигзагами и обходами, к которым вынуждало его лавовое поле, он сумел бы покрыть это расстояние, прежде чем муки жажды доконали его. Мысль о серьезных препятствиях просто не приходила ему в голову, потому что во время прежних своих полетов он не замечал на лавовом поле ничего, кроме однообразного чередования небольших трещин и незначительных холмов. Как оказалось, его подвела не память, его обманула сама местность.
Тиир уже почти закончил свое движение к западу и заметно поднялся над горизонтом, готовясь к ежегодному скачку назад, к Аррену, когда Дар Лан Ан наткнулся на препятствие. Это была не стена, он преодолел бы любую стену, это была трещина — трещина, которая образовалась, должно быть, когда лавовая масса почти полностью затвердела, ибо она была слишком глубока и длинна, чтобы ее можно было объяснить простым разрывом застывшей корки под давлением жидких расплавов снизу.
Он не заметил ее с воздуха просто потому, что она не была прямой; она извивалась змеей среди обычных неровностей местного рельефа, и он следовал вдоль нее более часа, прежде чем ему открылось истинное положение вещей. Это случилось, когда трещина повернула назад, по направлению к уже далекому теперь вулкану.
Поняв, что происходит, Дар Лан Ан сразу же остановился и прежде всего поспешил укрыться в тень под нависшей скалистой плитой. Он не стал упрекать себя, хотя сознавал, что поступил неразумно, а немедленно сосредоточился на возникшей перед ним проблеме.
Стены провала были неприступны. Обычно поверхность застывшей лавы шероховатая и грубая, так что любой представитель племени Дар Лан Ана способен, цепляясь когтями, найти опору даже на почти вертикальной поверхности, но тут был разлом в цельной спаянной массе. Правда, в породе было полно пузырьков газа; разлом вскрыл эти пузырьки, и оставшиеся от них лунки были достаточно велики, чтобы можно было цепляться за них, но только вблизи от поверхности. На противоположной стене расселины было видно, как уже на глубине в несколько ярдов лунки уменьшались до размеров булавочной головки, а еще глубже пропадали вовсе. Кроме того, стена была не просто вертикальной. Ее поверхность была волнистой, так что, откуда бы он ни начал спуск, рано или поздно он бы повис без опоры под ногами. Нет, о спуске нечего было и думать.
Перепрыгнуть расселину было невозможно — почти повсюду она была слишком широка даже для прыжка без груза, а Дар Лан Ану в голову бы не пришло бросить свою ношу.
Веревки у него не было, ремней, которыми он стянул узел, не хватило бы даже на длину его прыжка. И ничто не росло на лавовом поле, из чего можно было бы свить трос или устроить перекидной мостик. Растения здесь были с мясистой мякотью внутри, без всяких признаков древесной структуры, а кожица их оказалась настолько непрочной, что не выдерживала даже нажима его когтей.
Он долго не мог найти правильное решение только потому, что не мыслил себя отдельно от своих книг. Поразительно, сколько времени понадобилось ему, чтобы сообразить: нет никакой необходимости расставаться с книгами навсегда; достаточно сначала перебросить книги через пропасть, а затем перепрыгнуть самому.
Это разрешало почти все проблемы, поскольку он сразу же припомнил несколько мест, где наверняка смог бы перескочить на ту сторону, если бы не ноша. Ему только требовалось найти такое место, где на другой стороне расселины, на расстоянии броска, была бы относительно ровная площадка.
В конце концов он нашел то, что нужно. В тот момент он не думал, сколько времени было потеряно. Он просто свалил узел с плеч на черный грунт, проверил прочность упаковки — не хватало, чтобы узел рассыпался в воздухе! — прикинул вес на одной из своих могучих рук, а затем, раскрутившись на месте, как это делает метатель молота, швырнул узел через провал. Он не сомневался, что все обойдется благополучно; на самом деле узел пролетел даже дальше, чем рассчитывал Дар Лан Ан, и на секунду он испугался, что узел попадет на изрытое поле за ровной площадкой. Но вот узел перестал катиться, он лежал на виду и был, по-видимому, цел и невредим; и тогда, успокоившись, Дар Лан Ан примерился и перепрыгнул через пропасть сам.
Если бы ему пришлось составлять отчет об этом происшествии, он не стал бы углубляться в детали. Большинству людей было бы трудно удержаться от упоминания о том, что они чувствовали, когда бежали к краю бездны, как, собрав все силы, взвились в воздух, как бросили взгляд в тошнотворную глубь под собой и затем тяжело ударились о твердую и грубую поверхность лавы на той стороне. Впоследствии один человек много рассказывал обо всем этом. Конечно, и Дар Лан Ан испытал все положенные ощущения, но после прыжка он думал уже только о книгах. Он двинулся дальше.
Тиир был заметно выше, когда он наткнулся на новую трещину. Теперь ему понадобилось меньше времени, чтобы переправиться, но все-таки это была новая задержка; и в конце концов, когда красное солнце вошло почти в зенит и сделалось вдвое больше, чем оно казалось с места крушения планера, он был вынужден признать, что лето все-таки захватило его на лавовом поле, а лето — это не такое время года, которое можно провести вдали от больших запасов воды.
Значит, его смерть наступит несколько раньше, чем он ожидал, и надо будет что-то сделать с книгами. Вероятно, когда он не вернется домой в срок, его примутся искать; он еще не слишком удалился от обычного воздушного маршрута между Кварром и Ледяной Крепостью, и поисковым группам не понадобится напрягать воображение, чтобы понять, где он находится. Нужно только сделать что-то, чтобы его можно было легко заметить с воздуха. Он поразмышлял, не стоит ли вернуться к планеру, но скоро понял, что больше не способен на такое путешествие — хотя бы потому, что слишком ослабеет к тому моменту, когда доберется до трещин, и не сможет перебраться через них. Конечно, если бы он сразу отдал себе отчет, как мало у него надежды пересечь лавовое поле, он оставил бы книги в планере; но тогда ему просто в голову не приходило усомниться в своих силах. И теперь ему предстояло исправить эту ошибку или, по крайней мере, дать возможность исправить ее кому-то другому.
Естественно, никаких следов на голых камнях он не оставил, и поисковым группам, которые найдут планер, не будет от этой находки никакого толку. Они будут знать только, в какую сторону он пошел; но им не известно точно, когда произошло крушение, и ничто не подскажет им, какое расстояние он успел пройти. Они не смогут предположить, как и он сам, что ему не удалось добраться до края лавового поля; никто точно не знает, каковы условия в такой близости от вулкана.
Наблюдатель с воздуха не сможет обнаружить его тело на фоне лавы, ибо ни размеры его, ни цвет ничем не выделяются на этой местности. Все каменные обломки вокруг примерно одинаковой расцветки, и потому бесполезно пытаться выложить из них какой-нибудь заметный узор, который мог бы привлечь внимание поисковых групп. В его узле не было ни материала для достаточно большого флага, ни краски, которой можно было бы что-нибудь написать на скалах. Единственными предметами, пригодными, по мнению Дар Лан Ана, для решения этой проблемы, были пряжки на его ремнях.
Железные, плоские, хорошо отполированные, они могли служить зеркалами, хотя и были весьма малы. Поскольку другого выхода не оставалось, надо было приспособить эти пряжки. Он все еще продолжал брести к северу, когда пришел к этому выводу.
Теперь оставалось решить, остановиться ли тут же на месте и посвятить оставшееся время выкладыванию из пряжек узора, который с максимальной надежностью привлечет внимание наблюдателя с пролетающего планера, или же продолжать идти до тех пор, пока он не почувствует приближение конца. Последнее решение имело то преимущество, что давало ему надежду добраться до какого-нибудь особенно удобного места, скажем, до пика или до нагромождения лавовых пластов, которое само по себе бросится в глаза поисковой группе. То, что при этом он мог найти воду и спасти собственную жизнь, не играло для него никакой роли; выбирая решение, он уже считал себя мертвым. Единственное преимущество первой альтернативы состояло в том, что остаток жизни он мог бы провести в тени, а это было бы куда приятнее, чем тащиться дальше и дальше под огнем двух солнц. Неудивительно, что он решил продолжать путь.
Он брел, карабкался, взбирался в зависимости от характера местности, а красное солнце все поднималось, все росло. Вот оно уже начало попятное движение к востоку, и только равномерное движение Аррена на запад могло еще служить ориентиром для Дар Лан Ана. Вероятно, поправки, которые Дар вводил в свой курс, были несколько неопределенные; вероятно, его путь, путь к концу, вообще нельзя было назвать курсом в истинном смысле этого слова, ибо, по мере того как шло время и поднималась температура, его мозг все сильнее одолевали мучительные сигналы жажды, которые слало его тело. Человеческое существо на его месте давно бы уже погибло — умерло и высохло бы до последней капли влаги. Но у Дар Лан Ана не было потовых желёз, его нервные ткани выдерживали температуры, близкие к точке кипения воды, и потому он терял драгоценную жидкость не столь быстро, как человек. Правда, с каждым выдохом вода все же понемногу уходила, и дышать становилось все больнее. Он уже не знал, почему так колышется ландшафт впереди: быть может, дрожит горячий воздух, а быть может, у него что-то со зрением; ему то и дело приходилось наводить на один предмет оба глаза, чтобы удостовериться, что видит он правильно. Выступы скал на короткие мгновения принимали облик живых существ; однажды он поймал себя на том, что сворачивает с пути — обследовать лавовый валун. И долгие секунды прошли, прежде чем он смог убедить себя, что за валуном никто не прячется. Здесь никто не жил; никто не мог двигаться. Звуки, достигавшие его ушей, были просто треском разогретой и лопающейся под солнечным светом лавы. Это он слышал и раньше.
И все-таки определенно какое-то движение было. Может, нужно вернуться и посмотреть?..
Вернуться. Это единственное, чего нельзя делать. Из всех возможных действий это — самое бесполезное. По-настоящему бесполезное. И если уж галлюцинации завладели его мозгом настолько, что могут толкать его на такие поступки, значит, он ближе к концу, чем думал. Пора остановиться и заняться отражателем, пока не утрачен контроль над мышцами.
Он не стал тратить время на бесполезные сожаления, он просто остановился и принялся внимательно оглядываться. В нескольких ярдах от него возвышалась глыба застывшей лавы, выдавленной некогда из коры и поднятой почти вертикально давлением жидких скальных пород снизу. Ее верхний край отстоял от подножия на добрых три ярда, что вдвое превышало рост Дар Лан Ана, но поверхность скалы была достаточно грубая и шершавая, чтобы за нее можно было цепляться когтями, и он подумал, почему бы ему не разложить свои пряжки на вершине.
Он стащил с плеч узел с книгами и прислонил его к горячей скале. Проверил, туго ли затянут узел, и закрепил его у скалы одной из лямок; после лета, вероятно, и здесь пойдут дожди, и Дар не мог позволить, чтобы книги промочило или унесло потоком.
Затем он снял с себя ремни и стал осматривать их одним глазом, в то время как другой глаз был устремлен на верхушку скалы, где он намеревался разложить пряжки. Два или три ремешка оказались лишними, и он положил их возле узла; остальные, с пряжками, он опять затянул на себе, чтобы освободить обе руки.
Как он заметил еще снизу, верхняя поверхность скалы была сильно иззубрена, и ему не составило большого труда закрепить ремни вокруг выступов. Одну пряжку он установил так, чтобы она отражала луч прямо на юг и под небольшим углом к горизонту, другую он предназначил для глаз наблюдателя, пролетающего точно над скалой. Вряд ли, конечно, они смогут привлечь внимание — ведь по-настоящему рассчитывать можно было только на лучи Аррена; красное солнце до и после лета появляется в небе лишь на очень короткое время, а в самое жаркое время воздушные трассы всегда пусты. Но все же это было лучшее, что мог сделать Дар Лан Ан. Когда кусочки металла были уложены так, как ему хотелось, он, прежде чем спуститься, еще раз оглядел окрестности.
Ландшафт перед его затуманенным взором дрожал и колыхался. Ему снова показалось, будто что-то живое скользнуло за валун — тот самый валун, мимо которого он проходил. Он решил, что это галлюцинации, и начал спускаться, сосредоточив все внимание на поиске опоры для рук и ног; ему вовсе не улыбалось провести последние часы жизни в мучениях от боли в сломанных костях — пусть даже все равно уже нет времени устроиться поудобнее.
Он благополучно достиг грунта и после недолгого размышления перетащил узел с книгами в тень. Затем спокойно улегся, положив голову на узел, скрестил руки на груди, закрыл глаза и расслабился. Делать больше было нечего; быть может, веками взлелеянное чувство долга и не было удовлетворено полностью, но даже это чувство не могло больше поставить перед ним никакой задачи.
Было бы невозможно выразить его мысли словами. Без сомнения, ему было жаль умирать раньше своих соплеменников. Очень может быть, что он обозревая черный ландшафт, простиравшийся перед его глазами, и лениво высчитывал, сколько ему еще надо было бы пройти, чтобы остаться в живых. Но все же Дар Лан Ан не был человеком, и впечатления, формировавшие большую часть его мыслей, строились на свойствах зрения и на опыте, разительно отличавшихся от зрения и опыта человеческого существа, а потому никак не могли быть адекватно переведены в терминах человека Земли. И даже Нильс Крюгер, юноша в высшей степени восприимчивый и к тому же изучивший психологию Дара как никто другой, даже он отказывался представить себе, что происходило в сознании Дара с той минуты, когда тот лег умирать, и до того момента, когда он, Крюгер, настиг его.
Дар не услышал, как приблизился юноша, хотя в обычных обстоятельствах обладал достаточно острым слухом. Впрочем, он не был в совершенном забытьи, потому что запах воды заставил его не только открыть глаза, но и вскочить на ноги. Всего секунду взгляд его беспорядочно метался по всем направлениям, а затем оба глаза уставились на существо, которое перебиралось через скалистые обломки в десятке ярдов от него.
Никогда до этой минуты не было у Дар Лан Ана причин усомниться в своей памяти или в здравости своего рассудка, но тут он почувствовал, что либо с памятью, либо с рассудком что-то неладно. Общий вид этого существа был более или менее привычный, но размеры… Оно было на добрый фут выше нормального роста, и это было просто невозможно. Остальные признаки уродства были менее заметны — глаза в передней части лица, клювообразный нарост надо ртом, розоватый цвет кожи вместо фиолетово-черного; но именно рост не вязался решительно ни с чем из того, что хранилось в памяти Дара. Его соплеменники, если не считать жертв случайности, которых приходилось переделывать заново, имели рост не более полутора ярдов, Учителя — чуть менее двух с половиной. А кроме них не было никого, кто ходил бы на двух ногах.
Новое обстоятельство заставило его забыть даже о размерах незнакомца. Запах воды, поднявший его на ноги, исходил от этого существа; оно было буквально пропитано водой. Едва осознав это. Дар Лав Ан двинулся к пришельцу, но вынужден был остановиться после первого же шага — слишком ослаб. Он пошарил за спиной руками, ища опору — скалистую плиту, в тени которой лежал. Так он стоял, опираясь на нее, а немыслимое существо все приближалось; запах воды обжигал ноздри, и вдруг все вокруг словно поплыло куда-то. На глаза опустилась завеса, грубый камень больше не причинял боли спине. Он почувствовал, как подкосились ноги, но уже не помнил, как упал, ударившись о лавовую поверхность.
2. Дипломатия
Его привел в сознание вкус воды, как некоторое время назад заставил очнуться ее запах. Несколько долгих секунд он упивался водой, которая струйкой лилась в его рот, не открывая глаз и не замечая ничего особенного в ее вкусе. Он ощущал, как вместе с драгоценной влагой силы вновь вливаются в его организм, и он бездумно наслаждался этим новым ощущением.
Так, конечно, вряд ли будет продолжаться, когда он откроет глаза. И вот Дар открыл глаза. То, что он увидел, почти мгновенно отрезвило его.
Дело было не в том, что человеческое лицо, склонившееся над ним, казалось чудовищным; человеческий облик уже отпечатался в его памяти до того, как он потерял сознание, и более не поражал его. Всего две-три секунды ясного сознания понадобились ему, чтобы понять, что хотя существо не есть личность в его понимании, оно, очевидно, не является враждебным и не полностью лишено здравого смысла. В конце концов, ведь это оно дало ему воду и вернуло к жизни. И тревога, охватившая сейчас Дар Лан Ана, была вызвана не самим фактом присутствия и не наружностью Крюгера, а источником воды. Оказалось, что это странное существо выжимает ему в рот воду из одного из мясистых растений. И этот поступок положил начало первому недоразумению, которые со временем изрядно осложнили их будущую дружбу.
Дар Лан Ан немедленно заключил, что Крюгер, должно быть, житель этого вулканического района, раз уж он так прекрасно осведомлен о свойствах местной растительности. Это, естественно, заставило его относиться к юноше с изрядной настороженностью. Со своей стороны, Крюгер, следовавший за аборигеном от самого места крушения планера, видел, что тот не обращает никакого внимания на эти растения, столь напоминающие земные кактусы, и лишь с большим трудом смог догадаться и убедить себя, что, очевидно, бедственное положение этого малыша вызвано жаждой.
Крюгер знал, что в положении Дара он был бы глубоко благодарен любому существу, которое напоило бы его водой, будь это человек, или же ходячий колодец, но он также отлично сознавал, что благодарность не является универсальной чертой характера даже среди его соотечественников. Поэтому, когда Дар Лан Ан открыл глаза, он положил наполовину выжатый кусок «кактуса» рядом с аборигеном и отступил. Он сделал это не только из соображений собственной безопасности; ему хотелось также показать этому малышу, что опасаться не надо.
Прежде всего Дар Лан Ан разрешил самую насущную проблему. Не спуская одного глаза со своего диковинного спасителя (он долгое время не подозревал, как неприятно действует такой взгляд на человека), он поискал другим глазом кусок растения, вернувшего ему жизнь, схватил его и поднес ко рту. Он пил и пил в твердой уверенности, что выжмет из него всю воду до последней капли, но тут его осенила новая мысль, заставившая его остановиться.
Крюгер увидел, как его новый знакомый вдруг вынул измочаленное растение изо рта, и с некоторым напряжением стал ждать, что будет дальше. Он не испытывал страха, так как абориген был гораздо меньше его ростом, но был достаточно опытен, вернее, сообразителен, чтобы понимать, что рост и способность причинять вред не всегда связаны между собой. Естественно, он надеялся, что сейчас последует какой-то жест, который можно будет истолковать как явно дружественный, но ему трудно было представить себе, каким должен быть этот жест, чтобы не оставалось никаких сомнений. И все же Дар Лан Ану удалось найти этот жест.
С огромным усилием, которое едва вновь не ввергло его в беспамятство, он поднялся на ноги, осторожно, все еще не спуская одного глаза с Крюгера, выбрался на солнечный свет и проковылял ярдов двадцать от своей скалы. Здесь он остановился и собрался с силами, затем нагнулся, выдрал из грунта еще один кактус, пососал сочащийся корень, чтобы убедиться, что это растение того же вида, вернулся к скале и протянул кактус Крюгеру. Мысленно склонив голову перед существом, соображающим быстрее, чем он сам, юноша принял дар и сделал несколько глотков. Пятью минутами позже они сидели бок о бок, и каждый пытался извлечь смысл из звуков, издаваемых собеседником.