Лейв вспомнил, что именно так звучала угроза, которую Стагбранд произнес в Братталиде.
– С тремя сотнями воинов и командой священников, – продолжал норвежец, – он прошел по стране и везде насаждал силой свою волю. Когда же ему встречались люди, не желавшие отказаться от «языческого» учения, он отрубал им руки или ноги, или выкалывал глаза, или изгонял из страны.
– Да уж, – пробасил карлик, чей голос не соответствовал его росту. – Олав не щадил ни старых, ни малых. Одних сбрасывали со скал, других рвали на куски бешеные собаки.
Трудно было Лейву поверить в рассказ о такой жестокости.
Полагая, что разгневанный гренландец сможет поддержать его дело, жрец поторопился подлить масла в огонь.
– Клянусь кровью Одина, слышал ли ты, как он убил Айвинда Киннрива в это лето?
Лейв покачал головой.
Лицо Борка стало еще мрачнее.
– Айвинд, вождь северного Халогаланда, целый год оказывал открытое неповиновение королю. Наконец люди Олава, прибегнув к вероломству, схватили его и привезли в Нидарос. Сладкими посулами, предлагая большие усадьбы, конунг пытался уговорить его принять христианскую веру. Но ни подарки, ни подкуп не заставили Айвинда отречься от древних богов. Не испугался он даже пыток.
Лейв обнажил свой меч.
– Слава Айвинду Киннриву!
– Слава! – вторил ему жрец. – Король был в такой ярости, что велел положить на обнаженный живот Айвинда горшок с горящими углями. И снова спросил: «Ну как, примешь крещение?». «Никогда!» – ответил Айвинд. И хотя он корчился от боли, но крепко стоял за Тора, пока жар не усилился и не разорвался его живот. Вот так и умер Айвинд.
Тут Лейв потерял дар речи. Мало он знал о королях, поэтому вдруг почувствовал острую ненависть к этому жестокому норвежскому конунгу и огромное желание постоять за веру своих предков.
– Клянусь молотом Тора, если богам будет угодно свести меня с Олавом лицом к лицу, я скажу ему, что убитые им язычники более достойные люди, чем он.
– Не будь безрассудным, – предупредила ведьма, – если не хочешь, чтобы тебя замучили до смерти!
– Тогда я покажу ему, как умеют умирать гренландцы.
Борк содрогнулся:
– Мертвые не приносят пользы. Остерегайся Олава, как ты остерегаешься злого духа. Но коли доведется встретиться с королем, покажи ему, как умеют выживать поклонники Тора!
– Верно, – добавила Рэнвейг, – пока все показывали, как они умеют умирать.
Их слова дали Лейву новую пищу для размышлений. Но тут он вспомнил, что надеялся увидеть в этот вечер Норну и что его ждет карлик, который знает к ней дорогу. Ведьма дотронулась до его руки.
– Тебе повезло, что фьорд заполнен чужеземными кораблями и в городе толпами бродят иноземные гости, приехавшие на осеннюю ярмарку. Но если дорожишь жизнью, скрывай свое лицо и веру!
Поблагодарив за совет и кивнув на прощанье Борку, Лейв последовал за карликом по лабиринту дорог, которые привели их к задней стене окруженного высоким частоколом мрачного дома.
– Это усадьба короля и церковь Святого Клемента, – шепнул карлик. – А шетлендский ярл поселился вон в том большом доме. – Он показал на строение с высокой крышей, стоявшее по другую сторону от дороги. – Его дочь наверняка занимает верхний этаж.
Дав ему немного серебра, Лейв поблагодарил маленького спутника и сказал, что обратную дорогу найдет сам. Стараясь не шуметь, он пересек дорогу, приблизился к маленькому оконцу, осторожно заглянул внутрь и от увиденной картины у него часто забилось сердце.
Там была Норна… Она сидела возле очага в большом резном кресле и вышивала край алтарного покрова, а сбоку стоял открытый сундук.
Свои отрезанные волосы она заплела в маленькую косу и пришпилила ее под шелковую голубую повязку. На ней было длинное платье с узким бархатным корсажем, в этом наряде она выглядела очень привлекательно. Улыбка на лице Лейва сменилась свирепой гримасой, когда он увидел, что на медвежьей шкуре у ее ног сидит хорошенький молодой скальд, пытающийся развлечь девушку игрой на маленькой арфе. Норна повернула голову к окну, и Лейв увидел, как печальны ее глаза. И в ту же секунду сердце Сына Эрика от радости чуть не выпрыгнуло из груди. Она носила его браслет!
Бесшумно открыв дверь, Лейв вошел в комнату, схватил скальда, сунул его в сундук и закрыл крышку. Потом сгреб Норну в охапку и сел на сундук. Полагая, что это очередная грубая шутка Вульфрика, Норна стала отбиваться. Но когда Лейв поднял забрало и она наконец поверила своим глазам, ее отвращение сменилось восторгом. Забыв от радости обо всем на свете, девушка обвила его шею руками.
– А я только что представляла себе, как ты бродишь далеко на западе по неизвестной земле, – воскликнула она. – А ты здесь, в моем доме! Ты завершил свое великое путешествие?
Лейв продолжал держать ее в своих объятиях.
– Нет, я был так измучен разлукой с тобой, что вернулся в Исландию выкупить тебя и увезти с собой. Там я узнал, что вместе с отцом ты вернулась в Нидарос, и помчался следом. Я чувствовал, что судьба предназначала мне жениться на тебе и сделать королевой Нового Света.
Норна была взволнована до глубины души. Всем своим существом она упивалась этим фантастическим сном, но вдруг вспомнила о Вульфрике.
– Увы, этому никогда не бывать, – скорбно призналась она.– На будущую Пасху мне предстоит обвенчаться с Череподробителем. Отец и королева уже сделали все приготовления.
Лейв готов был закричать, что это ничего не значит, даже если она обручена с дюжиной молодцов, но в этот момент юный скальд заворочался в сундуке, стал вопить, бить ногами и производить такой шум, что Лейву пришлось поднять крышку и кольнуть его мечом. Это успокоило скальда, но напомнило Норне об опасности, грозившей ее возлюбленному. В тревоге она стала тянуть Лейва к двери.
– Отец с Вульфриком должны с минуты на минуту вернуться от конунга. Если они обнаружат тебя здесь, то изрубят на куски.
Лейв даже с места не тронулся. Похлопав по мечу, он заявил, что «Кусающий до костей» защитит его, а потом добавил:
– Мне нужно знать только одно: ты любишь Вульфрика?
Норна ничего не ответила, но Лейв прочитал ответ в ее глазах, такой откровенный, что издав радостный клич, снова заключил ее в объятья. Покоренная восхитительной стремительностью, она лишь ласково улыбалась. В упоении прижимал он ее к груди. Время остановилось.
Но вот до слуха влюбленных донеслись голоса приближающихся к дому ярла и Череподробителя. Они пробудились от восторга и… поняли, что Лейв оказался в западне.
Через единственную дверь уходить было поздно, в маленькое окно он бы не пролез. Обнажив меч, Лейв приготовился к бою.
Норна обезумела. Хорошо зная, что ее любимый обязательно или убьет отца, или будет убит сам, она задвинула дверной засов, чтобы мужчины не смогли войти. Расширенные от страха глаза девушки остановились на открытом дымоходе и свисавшем с потолка шесте с заслонкой от дождя.
– Постарайся выбраться через дымоход, – взмолилась она, показывая пальцем на шест.
Лейв кивнул, но пока Норна задвигала второй засов на двери, он ухитрился сорвать еще один поцелуй и шепнул:
– Завтра в полночь я приду за тобой. Будь готова, и мы сразу уплывем!
Всем своим видом – взглядами, жестами – она умоляла его не возвращаться. Перебирая руками по шесту, уже из-под самой крыши Лейв шепотом повторил свое обещание.
Мужчины неистово колотили в дверь, поэтому Норна открыла ее, как только сын Эрика исчез в дымоходе. Совершенно забыв о пленном скальде, она в ответ на недоумение отца и Вульфрика по поводу запертой двери сослалась на то, что у нее разболелась голова и она уходила прилечь. Но в этот момент, услышав знакомые голоса, из сундука выбрался скальд. Пренебрегая знаками Норны, призывавшей его к молчанию, он опасливо спросил, что стало со свирепым незнакомцем.
Тогда Вульфрик понял, что у Норны был тайный посетитель и, взбесившись от ревности, потребовал его описания. Юноша мог только повторить несколько раз, что не видел лица мужчины, зато испытал на себе его хватку и, если когда-нибудь встретит незнакомца, то непременно узнает. Придя в ярость от глупости поэта, Вульфрик зажег факел и бросился в погоню за незваным гостем. Никого не обнаружив, он вернулся в дом и схватил Норну за руку.
– Я попрошу королеву обвенчать нас сразу после закрытия ярмарки… я не буду ждать до весны.
На секунду девушка растерялась. Но боль от сжатого рукой Вульфрика обручья Лейва вернула ей мужество.
– Ты не можешь заставить меня силой идти под венец до Пасхи. Срок помолвки еще не закончился.
Пока смуглый датчанин громыхал и полыхал, молодой викинг доплыл в ялике до корабля, поднялся на борт и в веселом настроении потребовал пива.
13. НА БОЛЬШОЙ НОРВЕЖСКОЙ ЯРМАРКЕ
– С тремя сотнями воинов и командой священников, – продолжал норвежец, – он прошел по стране и везде насаждал силой свою волю. Когда же ему встречались люди, не желавшие отказаться от «языческого» учения, он отрубал им руки или ноги, или выкалывал глаза, или изгонял из страны.
– Да уж, – пробасил карлик, чей голос не соответствовал его росту. – Олав не щадил ни старых, ни малых. Одних сбрасывали со скал, других рвали на куски бешеные собаки.
Трудно было Лейву поверить в рассказ о такой жестокости.
Полагая, что разгневанный гренландец сможет поддержать его дело, жрец поторопился подлить масла в огонь.
– Клянусь кровью Одина, слышал ли ты, как он убил Айвинда Киннрива в это лето?
Лейв покачал головой.
Лицо Борка стало еще мрачнее.
– Айвинд, вождь северного Халогаланда, целый год оказывал открытое неповиновение королю. Наконец люди Олава, прибегнув к вероломству, схватили его и привезли в Нидарос. Сладкими посулами, предлагая большие усадьбы, конунг пытался уговорить его принять христианскую веру. Но ни подарки, ни подкуп не заставили Айвинда отречься от древних богов. Не испугался он даже пыток.
Лейв обнажил свой меч.
– Слава Айвинду Киннриву!
– Слава! – вторил ему жрец. – Король был в такой ярости, что велел положить на обнаженный живот Айвинда горшок с горящими углями. И снова спросил: «Ну как, примешь крещение?». «Никогда!» – ответил Айвинд. И хотя он корчился от боли, но крепко стоял за Тора, пока жар не усилился и не разорвался его живот. Вот так и умер Айвинд.
Тут Лейв потерял дар речи. Мало он знал о королях, поэтому вдруг почувствовал острую ненависть к этому жестокому норвежскому конунгу и огромное желание постоять за веру своих предков.
– Клянусь молотом Тора, если богам будет угодно свести меня с Олавом лицом к лицу, я скажу ему, что убитые им язычники более достойные люди, чем он.
– Не будь безрассудным, – предупредила ведьма, – если не хочешь, чтобы тебя замучили до смерти!
– Тогда я покажу ему, как умеют умирать гренландцы.
Борк содрогнулся:
– Мертвые не приносят пользы. Остерегайся Олава, как ты остерегаешься злого духа. Но коли доведется встретиться с королем, покажи ему, как умеют выживать поклонники Тора!
– Верно, – добавила Рэнвейг, – пока все показывали, как они умеют умирать.
Их слова дали Лейву новую пищу для размышлений. Но тут он вспомнил, что надеялся увидеть в этот вечер Норну и что его ждет карлик, который знает к ней дорогу. Ведьма дотронулась до его руки.
– Тебе повезло, что фьорд заполнен чужеземными кораблями и в городе толпами бродят иноземные гости, приехавшие на осеннюю ярмарку. Но если дорожишь жизнью, скрывай свое лицо и веру!
Поблагодарив за совет и кивнув на прощанье Борку, Лейв последовал за карликом по лабиринту дорог, которые привели их к задней стене окруженного высоким частоколом мрачного дома.
– Это усадьба короля и церковь Святого Клемента, – шепнул карлик. – А шетлендский ярл поселился вон в том большом доме. – Он показал на строение с высокой крышей, стоявшее по другую сторону от дороги. – Его дочь наверняка занимает верхний этаж.
Дав ему немного серебра, Лейв поблагодарил маленького спутника и сказал, что обратную дорогу найдет сам. Стараясь не шуметь, он пересек дорогу, приблизился к маленькому оконцу, осторожно заглянул внутрь и от увиденной картины у него часто забилось сердце.
Там была Норна… Она сидела возле очага в большом резном кресле и вышивала край алтарного покрова, а сбоку стоял открытый сундук.
Свои отрезанные волосы она заплела в маленькую косу и пришпилила ее под шелковую голубую повязку. На ней было длинное платье с узким бархатным корсажем, в этом наряде она выглядела очень привлекательно. Улыбка на лице Лейва сменилась свирепой гримасой, когда он увидел, что на медвежьей шкуре у ее ног сидит хорошенький молодой скальд, пытающийся развлечь девушку игрой на маленькой арфе. Норна повернула голову к окну, и Лейв увидел, как печальны ее глаза. И в ту же секунду сердце Сына Эрика от радости чуть не выпрыгнуло из груди. Она носила его браслет!
Бесшумно открыв дверь, Лейв вошел в комнату, схватил скальда, сунул его в сундук и закрыл крышку. Потом сгреб Норну в охапку и сел на сундук. Полагая, что это очередная грубая шутка Вульфрика, Норна стала отбиваться. Но когда Лейв поднял забрало и она наконец поверила своим глазам, ее отвращение сменилось восторгом. Забыв от радости обо всем на свете, девушка обвила его шею руками.
– А я только что представляла себе, как ты бродишь далеко на западе по неизвестной земле, – воскликнула она. – А ты здесь, в моем доме! Ты завершил свое великое путешествие?
Лейв продолжал держать ее в своих объятиях.
– Нет, я был так измучен разлукой с тобой, что вернулся в Исландию выкупить тебя и увезти с собой. Там я узнал, что вместе с отцом ты вернулась в Нидарос, и помчался следом. Я чувствовал, что судьба предназначала мне жениться на тебе и сделать королевой Нового Света.
Норна была взволнована до глубины души. Всем своим существом она упивалась этим фантастическим сном, но вдруг вспомнила о Вульфрике.
– Увы, этому никогда не бывать, – скорбно призналась она.– На будущую Пасху мне предстоит обвенчаться с Череподробителем. Отец и королева уже сделали все приготовления.
Лейв готов был закричать, что это ничего не значит, даже если она обручена с дюжиной молодцов, но в этот момент юный скальд заворочался в сундуке, стал вопить, бить ногами и производить такой шум, что Лейву пришлось поднять крышку и кольнуть его мечом. Это успокоило скальда, но напомнило Норне об опасности, грозившей ее возлюбленному. В тревоге она стала тянуть Лейва к двери.
– Отец с Вульфриком должны с минуты на минуту вернуться от конунга. Если они обнаружат тебя здесь, то изрубят на куски.
Лейв даже с места не тронулся. Похлопав по мечу, он заявил, что «Кусающий до костей» защитит его, а потом добавил:
– Мне нужно знать только одно: ты любишь Вульфрика?
Норна ничего не ответила, но Лейв прочитал ответ в ее глазах, такой откровенный, что издав радостный клич, снова заключил ее в объятья. Покоренная восхитительной стремительностью, она лишь ласково улыбалась. В упоении прижимал он ее к груди. Время остановилось.
Но вот до слуха влюбленных донеслись голоса приближающихся к дому ярла и Череподробителя. Они пробудились от восторга и… поняли, что Лейв оказался в западне.
Через единственную дверь уходить было поздно, в маленькое окно он бы не пролез. Обнажив меч, Лейв приготовился к бою.
Норна обезумела. Хорошо зная, что ее любимый обязательно или убьет отца, или будет убит сам, она задвинула дверной засов, чтобы мужчины не смогли войти. Расширенные от страха глаза девушки остановились на открытом дымоходе и свисавшем с потолка шесте с заслонкой от дождя.
– Постарайся выбраться через дымоход, – взмолилась она, показывая пальцем на шест.
Лейв кивнул, но пока Норна задвигала второй засов на двери, он ухитрился сорвать еще один поцелуй и шепнул:
– Завтра в полночь я приду за тобой. Будь готова, и мы сразу уплывем!
Всем своим видом – взглядами, жестами – она умоляла его не возвращаться. Перебирая руками по шесту, уже из-под самой крыши Лейв шепотом повторил свое обещание.
Мужчины неистово колотили в дверь, поэтому Норна открыла ее, как только сын Эрика исчез в дымоходе. Совершенно забыв о пленном скальде, она в ответ на недоумение отца и Вульфрика по поводу запертой двери сослалась на то, что у нее разболелась голова и она уходила прилечь. Но в этот момент, услышав знакомые голоса, из сундука выбрался скальд. Пренебрегая знаками Норны, призывавшей его к молчанию, он опасливо спросил, что стало со свирепым незнакомцем.
Тогда Вульфрик понял, что у Норны был тайный посетитель и, взбесившись от ревности, потребовал его описания. Юноша мог только повторить несколько раз, что не видел лица мужчины, зато испытал на себе его хватку и, если когда-нибудь встретит незнакомца, то непременно узнает. Придя в ярость от глупости поэта, Вульфрик зажег факел и бросился в погоню за незваным гостем. Никого не обнаружив, он вернулся в дом и схватил Норну за руку.
– Я попрошу королеву обвенчать нас сразу после закрытия ярмарки… я не буду ждать до весны.
На секунду девушка растерялась. Но боль от сжатого рукой Вульфрика обручья Лейва вернула ей мужество.
– Ты не можешь заставить меня силой идти под венец до Пасхи. Срок помолвки еще не закончился.
Пока смуглый датчанин громыхал и полыхал, молодой викинг доплыл в ялике до корабля, поднялся на борт и в веселом настроении потребовал пива.
13. НА БОЛЬШОЙ НОРВЕЖСКОЙ ЯРМАРКЕ
Утреннее солнце едва позолотило снег на вершинах гор к востоку от Нидароса, когда дозорный «Оседлавшего Бурю» разбудил Лейва с Ульвом, спавших на корме, завернувшись в домотканые одеяла. Они встали на якорь среди христианских кораблей. Торговые и военные суда были в непосредственной близости по обе стороны от них. Но они тут же забыли об опасности, увидев на берегу изумительное зрелище. На площади в западной части города заканчивались последние приготовления к празднику Урожая.
Высокие крыши королевской усадьбы короля Олава и церкви Святого Клемента возвышались над морем красно-белых полосатых шатров и великолепных торговых рядов, воздвигнутых ремесленниками и торговцами, которые съехались сюда изо всех стран Европы.
Ни Лейв, ни Ульв никогда не бывали на ярмарке и не видели такого большого города, поэтому они тотчас решили сойти на берег. Им хотелось поближе взглянуть на королевскую усадьбу и церковь, на мельницы и торговые склады, вытянувшиеся вдоль реки, и на длинные корабли, расположившиеся по берегам. Старый Хеллбор, предостерегая, показал им на островок по левому борту, который он назвал Нидархэйм.
– Вон там Олав вешает язычников и изгоев!– воскликнул он. – Берегитесь! Как бы не закончить свое путешествие на нем!
Лейв увидел, что и теперь на виселице раскачивалось несколько тел, словно в назидание тем, кто противился воле короля, но ощущение опасности только горячило ему кровь.
Утолив после ночного поста голод, сын Эрика оставил десять человек охранять корабль, наказав трубить в лур в случае нападения, а остальным разрешил отправиться на ярмарку вслед за ним с Ульвом группами по два-три человека. Им, правда, вменялось в обязанность постоянно держать их в поле зрения, и не вступать в разговоры о том, кто они и откуда. После этого побратимов с опущенными забралами доставили к берегу и высадили на королевский пирс.
Первым им встретился рыжебородый дозорный, который мерил шагами ширину прохода в высоком частоколе. Уже когда они подходили, дозорный извлек из лура шесть диких звуков, настолько громких, что разбудили бы и мертвых. То был сигнал утренней побудки города. И мгновенно там, где только что царили тишина и покой, началась суета, закипела жизнь. Из корабельных шатров выскакивали воины и мореходы и ныряли в воды фьорда. Над крышами домов появились первые завитки серо-голубого дыма, их становилось все больше, и, сливаясь, они образовали над городом легкую дымовую завесу. На набережной открылись двери складов, зашумели мельницы. Возле королевского подворья стражник отодвинул огромные засовы на массивных воротах и широко распахнул тяжелые створки.
Гренландцы приняли это за приглашение зайти на просторный внутренний двор. Теперь здесь все ожило: по усадьбе расхаживали молодые и старые воины, украшенные шрамами; заспанные служанки, поднятые с лежанок из соломы, спешили доить коров и несли пенящиеся ведра в поварню и сыроварню. Бодро миновав ворота, Лейв и Ульв увидели, что большая гридница короля, церковь, постоялый двор, поварня и кладовые, а также сыроварня, коровник и конюшни соединены крытыми галереями.
Их поразили размеры массивных бревен нижнего яруса. Прожив всю жизнь в Исландии и Гренландии, Лейв с Ульвом не представляли, что на свете растут такие деревья-великаны. А поскольку в стенах всех строений имелись бойницы для стрельбы из лука, друзьям стало очевидно, что каждое из них способно выдержать длительную осаду, даже если нападавшие преодолеют частокол. Испытывая некоторое благоговение, они подошли к гриднице, которая, как сказал Хеллбор, не имела себе равных по размерам и красоте даже в Англии. Это было воистину королевское жилище. Дом был такой длинный, что занимал всю западную сторону площади. Крыша его была крыта не дерном, а клиновидными деревянными дощечками. Перекрытия кровли покоились на двойных рядах столбов. Закрытые галереи, тянувшиеся по всей длине дома с двух сторон, делали его еще более величественным.
Головы драконов венчали конек крыши, а искусная резьба украшала столбы, расположенные в нескольких футах друг от друга под центральной галереей. Особенно поразила Лейва витиеватая резьба дверных панелей, на которых были изображены деяния молодого короля в других землях. Пока Лейв не увидел их, он считал себя опытным резчиком по дереву, но теперь понял, что даже переплетенные драконы на столбиках отцовского трона, не говоря уже о его собственных ранних работах, смотрелись бы на их фоне топорной поделкой. Каждая панель с четким рисунком была отполирована до блеска, и под каждым изображением витиевато вырезанными буквами давалось описание.
Не менее красивым было и золотое кольцо на щеколде, и кованные стальные петли дверей, похожие на распустившийся ирис. Высоко над крышей развевалось знамя конунга из голубого шелка с изображением золотого римского креста в красном круге и с королевским девизом: «Единый народ с единой верой».
По городу бродило столько веселых иноземцев, что никто не обращал на них внимания, поэтому Лейв с Ульвом под присмотром гребцов свободно подошли к церкви Святого Клемента, которая была истинным произведением искусства резьбы по дереву.
– Клянусь молотом Тора, – сказал Лейв Ульву, – если бы не римский крест, было трудно отличить церковь Белого Христа от отцовского храма асов в Гренландии.
Ульв кивнул.
– Да, он мало отличается от храмов, воздвигнутых в честь Одина, Тора и Фрейра, которые Олав Трюгвассон сжигал. Убери с нее крест и любой поклонник Тора подумает, что это место для жертвоприношений.
Главный вход был открыт, и они, сняв шлемы, вошли внутрь. Здесь все было тоже знакомо: и дверные косяки, украшенные тонкой глубокой резьбой, перед которыми Лейв задержался в восхищении, и неф в обрамлении деревянных колонн. Правда, из центра исчез очаг с котлом на треножнике для приготовления жертвенного мяса, и верующим теперь приходилось зимней порой дрожать от холода. Священный огонь заменили подвешенные гроздьями горящие свечи. На алтаре возвышался вырезанный из дерева римский крест вместо золотого обруча и медной чаши для сбора жертвенной крови. Фигуры древних богов, стоявшие в освещенной апсиде, уступили место другим богам, тоже вырезанным из дерева. Они сразу догадались, что это «Спаситель, Богоматерь и святые», о которых рассказывал ярл Стагбранд в Братталиде.
– Зачем надменному Олаву понадобилось убивать тех, кто не хочет отречься от Одина и Тора, никак не пойму, – шепнул Лейв своему побратиму, и Ульв энергично кивнул головой.
Когда они повернули к выходу, снаружи раздался великий перезвон колоколов, и друзья осторожно выглянули из дверей. Тут им пришлось поволноваться. Через двор к церкви двигалась торжественная процессия, направляющаяся на утреннею мессу. Инстинктивно Ульв с Лейвом прижались к стене, откуда неф просматривался во всю длину, а их самих не было видно. В напряженном ожидании они обменялись взглядами. Часа не прошло, как они ступили на берег, а им уже предстоит лицезреть самого безжалостного короля Норвегии!
В сопровождении вереницы монотонно поющих монахов легкой походкой шел важный священник в каком-то странном одеянии и нес жезл с крюком на верхнем конце, напоминающим бараний рог.
– Это епископ Сигурд, – шепнул какой-то горожанин, который понял, что Лейв и Ульв здесь впервые, и принял их за христиан. – За ним телохранители конунга, двенадцать воинов с крестами на шлемах и щитах. Следом идут король и королева.
Желая не пропустить появление Олава Трюгвассона, Лейв и Ульв встали на цыпочки, и в этот момент в церковь вошла королевская чета.
Пока монарх с важным и печальным видом шествовал по центральному проходу к алтарю, они успели его разглядеть. Благородное лицо, величественные матеры, довольно молод. Глядя на высокую крепкую фигуру Олава, легко было поверить, что его прапрадед, могущественный Харальд Прекрасноволосый, первым из правителей объединил страну в единое королевство. Одет он был тоже по-королевски. Золотой обруч с драгоценными камнями охватывал высокий лоб и волнистые пышные волосы. Короткие усы и бородку, должно быть, тщательно расчесали перед зеркалом из полированной стали. Плащ зеленого бархата крепился на правом плече пряжкой, украшенной драгоценными камнями. На тунику голубого шелка надета куртка из кожи буйвола. Узкие бархатные штаны, заправленные в высокие мягкие сапоги из оленьей кожи со шнуровкой, обтягивали сильно развитые, как у атлета, мускулы ног. Меч в драгоценных ножнах свисал с перевязи, усыпанной самоцветами.
Хотя Лейв ненавидел этого человека с тех пор, как Олав прислал Стагбранда Ярла и четырех священников, чтобы сбить с пути истинного поселенцев Гренландии, он поймал себя на том, что восхищался полными величия манерами короля. Вот он вместе с королевой встал на колени перед алтарем и склонил голову в молитве. Поскольку весь люд в церкви, включая горделивых придворных, последовал его примеру, Лейв и Ульв тоже преклонили одно колено и склонили головы. И пока епископ служил обычную мессу, они не шелохнулись и не проронили ни звука. Служба показалась им торжественной и возвышенной, но молитва, которой король предложил завершить мессу, подняла в душе Лейва волну горечи.
Косой луч солнечного света, попавший внутрь церкви через отдушину в крыше, отбрасывал на пол четкую тень алтарного креста, и получалось, что коленопреклонный король находится в центре пересечения перекладин. Как будто специально, чтобы образовать своим телом второй крест, Олав широко раскинул руки и запрокинул голову. Конунг обратил свой взор к изображению Спасителя и стал молить единственного истинного Бога поддержать его в «искоренении язычества» на всем Севере. Под конец, сжав огромные кулаки и подняв руки, он попросил Белого Христа в очередной раз быть свидетелем его обета.
– Я даю эту клятву Богу, создавшему меня, в чьей власти все сущее! Когда-то Харальд Прекрасноволосый дал обет не стричь волосы, пока не сплотит Норвегию в единое государство, так и я клянусь не есть мяса, пока все народы, населяющие Норвегию, Исландию и Гренландию, не обратятся в единую истинную веру… или умрут!
Рука Лейва сжала рукоятку меча.
– Одержимый! – пробурчал он себе под нос.
Когда монахи снова затянули песнопения, выстраиваясь в процессию, и люди освободили проход в ожидании, когда выйдет знать, сын Эрика испытал сильное желание броситься на короля-смутьяна и убить его, когда он будет проходить мимо, но справился с собой, не успев обнажить меч. Толпа, хлынувшая за королевской семьей из церкви, вынесла их с Ульвом на улицу. Они снова пересекли подворье и оказались у входа в палаты конунга. Олав скрылся за дверью, и люди устремились на ярмарку. Туда же направились, хоть и в подавленном настроении, Лейв с Ульвом; гребцы не терявшие их из вида, следовали за ними.
Даже в этот ранний час площадь была запружена горожанами из Нидароса, бондами из Тренделага и жителями с побережья. Вожди и воины из Исландии, Шотландии и Ирландии перемешались с торговым людом и мореходами из Дании, Швеции и далекой Руси. То там, то здесь раздавались взрывы смеха, это веселилась молодежь, группами обступившая шутов и ручных медведей. Птицеловы ходили вдоль рядов, предлагая гагачий пух и украшенные перьями капюшоны, ручных соколов продавали охотникам, а воронов – мореплавателям.
Благодаря всеобщему веселью и обилию новых впечатлений, Лейв и Ульв быстро забыли о положении изгоев и, когда две цветущие девушки, торговавшие фруктами, медом и молоком, улыбнулись друзьям, охотно задержались возле них перекусить. В палатке с изделиями из бронзы, Лейва так прельстили кубки из рога с основанием в виде ящерицы, что он чуть не оставил там все деньги, но звон стали увлек его к оружейникам. Сами мастера и торговцы выставили великолепные мечи, копья, топоры и щиты из дальних стран. Одни имели устрашающие названия, например, «Проклятие Великана», «Стальной Змей» или «Скорбь Воинов». Другие носили имена героев, которые когда-то были их владельцами. Перепробовав несколько клинков на прочность и остроту, Лейву захотелось купить их все.
В палатке Кетила Богатея, купца-шкипера с острова Готланд, гренландцам предложили на выбор «двенадцать привлекательных девушек за половину их настоящей цены!»
Впустив заинтригованных братьев внутрь, торговец откинул тканый ковер и заставил свой живой товар – несчастных пленниц – подняться. При виде двух красивых покупателей все девушки заулыбались и вышли вперед. Опьяненный любовью к Норне, Лейв не проявил к ним интереса, но Ульву полушутя сказал:
– Смотри, у тебя двенадцать шансов из двенадцати приобрести любящую супругу… или служанку.
Решив, что красивая рабыня поможет забыть о безнадежной любви к Норне, Ульв неуверенно выбрал самую хорошенькую и стройную из всех – темноволосую девушку с озорными синими глазами, ровными зубками и веселой улыбкой. Повернувшись к Кетилу, он спросил:
– Сколько ты возьмешь за эту девушку, если я захочу ее купить?
– Эй, я вижу у вас благородный вкус. Эфна – дочь ирландского короля. За нее придется уплатить шесть марок.
– Но она рабыня, а общепринятая цена на них две марки, – возмутился Лейв.
– Конечно, и вы можете выбрать кого-нибудь из остальных за три марки. Но эта девушка стоит в два раза дороже – она немая.
Лейв улыбнулся, а Ульв расстроился.
– Мне было бы тоскливо с женой, которая не может говорить.
Уже без всякого интереса он прошелся мимо остальных. Но как только торговец отлучился, девушка дернула Ульва за рукав.
– Я притворялась немой, чтобы меня не купил какой-нибудь злой человек, – шепнула она. – А ты был бы мне добрым господином.
Ульв обрадовался. Развязав мешочек с серебром, которым с ним расплатились за добытые во время шетлендского набега трофеи, он удивил хозяина, крикнув:
– Иди, доставай свои весы, посмотрим, сколько весит это богатство.
До шести марок немного не хватило. Пока Ульв шарил в своем мешочке в поисках кусочка серебра, чтобы уровнять чашечки весов, Лейв со смехом бросил один из своих кружочков на весы, и чашечка со стуком опустилась до упора. Благодарная девушка порывисто обняла его.
В тот момент в шатер Кетила заглянула Норна. Под присмотром Вульфрика она прогуливалась по главному ряду и ненадолго заходила почти во все палатки. Заслышав знакомый смех Лейва, она нетерпеливой рукой отодвинула парусину и, потрясенная увиденной сценой, отпрянула. Как осмелился Лейв показаться в таком людном месте? Зачем он покупает хорошенькую рабыню? Значит его признания в любви всего лишь притворство? Отхваченная сомнением, Норна потащила Вульфрика в соседнюю палатку к торговцу тканями. Она попросила показать ей бархат для мужского наряда, но целью ее было понаблюдать за Лейвом.
Ульв вывел свою покупку из палатки на открытое место, чтобы хорошенько разглядеть ее. Девушка стояла, гордо выпрямившись, чтобы показать себя во всем блеске, и это ей удалось. Оба брата остались довольны. И не успел Ульв сообразить, жениться ему или нет, как Лейв решил первым сделать невесте свадебный подарок. Они подошли к палатке, где продавали одежду для женщин, и Лейв велел купцу выложить все, что у него есть в сундуках. Он быстро выбрал самое дорогое платье из всех—темно-синего бархата с золотой вышивкой, – и попросил девушку приложить его к себе, чтобы посмотреть, идет ли оно ей. Едва Эфна выполнила его просьбу, как Норна выглянула из своего укрытия и увидела, что Лейв отсчитал три монеты и отдал их купцу за платье. Потом Норна услышала, как сын Эрика велел девушке немедленно переодеться в новое платье. Окончательно убедившись, что Лейв нашел себе другую возлюбленную, Норна покачнулась, как будто ее ударили. Сохранив надменное выражение лица, но с тяжелым сердцем, Норна удивила Вульфрика, взяв его за руку, и направилась к дому.
В новом роскошном платье Эфна выглядела столь очаровательно, что Ульв пришел в восторг.
– Я начинаю думать, что ты настоящая принцесса, – сказал он.
– А я и есть принцесса, – ответила она. – Мой отец, король Бриан, долго правил в Ирландии. Но когда мне было пятнадцать, викинги прошлись по нашей земле… меня схватили и увезли.
Счастливый, что Ульву так повезло с покупкой, Лейв воскликнул:
– Подходящая подружка для моей принцессы на время нашего путешествия в Новый свет.
Высокие крыши королевской усадьбы короля Олава и церкви Святого Клемента возвышались над морем красно-белых полосатых шатров и великолепных торговых рядов, воздвигнутых ремесленниками и торговцами, которые съехались сюда изо всех стран Европы.
Ни Лейв, ни Ульв никогда не бывали на ярмарке и не видели такого большого города, поэтому они тотчас решили сойти на берег. Им хотелось поближе взглянуть на королевскую усадьбу и церковь, на мельницы и торговые склады, вытянувшиеся вдоль реки, и на длинные корабли, расположившиеся по берегам. Старый Хеллбор, предостерегая, показал им на островок по левому борту, который он назвал Нидархэйм.
– Вон там Олав вешает язычников и изгоев!– воскликнул он. – Берегитесь! Как бы не закончить свое путешествие на нем!
Лейв увидел, что и теперь на виселице раскачивалось несколько тел, словно в назидание тем, кто противился воле короля, но ощущение опасности только горячило ему кровь.
Утолив после ночного поста голод, сын Эрика оставил десять человек охранять корабль, наказав трубить в лур в случае нападения, а остальным разрешил отправиться на ярмарку вслед за ним с Ульвом группами по два-три человека. Им, правда, вменялось в обязанность постоянно держать их в поле зрения, и не вступать в разговоры о том, кто они и откуда. После этого побратимов с опущенными забралами доставили к берегу и высадили на королевский пирс.
Первым им встретился рыжебородый дозорный, который мерил шагами ширину прохода в высоком частоколе. Уже когда они подходили, дозорный извлек из лура шесть диких звуков, настолько громких, что разбудили бы и мертвых. То был сигнал утренней побудки города. И мгновенно там, где только что царили тишина и покой, началась суета, закипела жизнь. Из корабельных шатров выскакивали воины и мореходы и ныряли в воды фьорда. Над крышами домов появились первые завитки серо-голубого дыма, их становилось все больше, и, сливаясь, они образовали над городом легкую дымовую завесу. На набережной открылись двери складов, зашумели мельницы. Возле королевского подворья стражник отодвинул огромные засовы на массивных воротах и широко распахнул тяжелые створки.
Гренландцы приняли это за приглашение зайти на просторный внутренний двор. Теперь здесь все ожило: по усадьбе расхаживали молодые и старые воины, украшенные шрамами; заспанные служанки, поднятые с лежанок из соломы, спешили доить коров и несли пенящиеся ведра в поварню и сыроварню. Бодро миновав ворота, Лейв и Ульв увидели, что большая гридница короля, церковь, постоялый двор, поварня и кладовые, а также сыроварня, коровник и конюшни соединены крытыми галереями.
Их поразили размеры массивных бревен нижнего яруса. Прожив всю жизнь в Исландии и Гренландии, Лейв с Ульвом не представляли, что на свете растут такие деревья-великаны. А поскольку в стенах всех строений имелись бойницы для стрельбы из лука, друзьям стало очевидно, что каждое из них способно выдержать длительную осаду, даже если нападавшие преодолеют частокол. Испытывая некоторое благоговение, они подошли к гриднице, которая, как сказал Хеллбор, не имела себе равных по размерам и красоте даже в Англии. Это было воистину королевское жилище. Дом был такой длинный, что занимал всю западную сторону площади. Крыша его была крыта не дерном, а клиновидными деревянными дощечками. Перекрытия кровли покоились на двойных рядах столбов. Закрытые галереи, тянувшиеся по всей длине дома с двух сторон, делали его еще более величественным.
Головы драконов венчали конек крыши, а искусная резьба украшала столбы, расположенные в нескольких футах друг от друга под центральной галереей. Особенно поразила Лейва витиеватая резьба дверных панелей, на которых были изображены деяния молодого короля в других землях. Пока Лейв не увидел их, он считал себя опытным резчиком по дереву, но теперь понял, что даже переплетенные драконы на столбиках отцовского трона, не говоря уже о его собственных ранних работах, смотрелись бы на их фоне топорной поделкой. Каждая панель с четким рисунком была отполирована до блеска, и под каждым изображением витиевато вырезанными буквами давалось описание.
Не менее красивым было и золотое кольцо на щеколде, и кованные стальные петли дверей, похожие на распустившийся ирис. Высоко над крышей развевалось знамя конунга из голубого шелка с изображением золотого римского креста в красном круге и с королевским девизом: «Единый народ с единой верой».
По городу бродило столько веселых иноземцев, что никто не обращал на них внимания, поэтому Лейв с Ульвом под присмотром гребцов свободно подошли к церкви Святого Клемента, которая была истинным произведением искусства резьбы по дереву.
– Клянусь молотом Тора, – сказал Лейв Ульву, – если бы не римский крест, было трудно отличить церковь Белого Христа от отцовского храма асов в Гренландии.
Ульв кивнул.
– Да, он мало отличается от храмов, воздвигнутых в честь Одина, Тора и Фрейра, которые Олав Трюгвассон сжигал. Убери с нее крест и любой поклонник Тора подумает, что это место для жертвоприношений.
Главный вход был открыт, и они, сняв шлемы, вошли внутрь. Здесь все было тоже знакомо: и дверные косяки, украшенные тонкой глубокой резьбой, перед которыми Лейв задержался в восхищении, и неф в обрамлении деревянных колонн. Правда, из центра исчез очаг с котлом на треножнике для приготовления жертвенного мяса, и верующим теперь приходилось зимней порой дрожать от холода. Священный огонь заменили подвешенные гроздьями горящие свечи. На алтаре возвышался вырезанный из дерева римский крест вместо золотого обруча и медной чаши для сбора жертвенной крови. Фигуры древних богов, стоявшие в освещенной апсиде, уступили место другим богам, тоже вырезанным из дерева. Они сразу догадались, что это «Спаситель, Богоматерь и святые», о которых рассказывал ярл Стагбранд в Братталиде.
– Зачем надменному Олаву понадобилось убивать тех, кто не хочет отречься от Одина и Тора, никак не пойму, – шепнул Лейв своему побратиму, и Ульв энергично кивнул головой.
Когда они повернули к выходу, снаружи раздался великий перезвон колоколов, и друзья осторожно выглянули из дверей. Тут им пришлось поволноваться. Через двор к церкви двигалась торжественная процессия, направляющаяся на утреннею мессу. Инстинктивно Ульв с Лейвом прижались к стене, откуда неф просматривался во всю длину, а их самих не было видно. В напряженном ожидании они обменялись взглядами. Часа не прошло, как они ступили на берег, а им уже предстоит лицезреть самого безжалостного короля Норвегии!
В сопровождении вереницы монотонно поющих монахов легкой походкой шел важный священник в каком-то странном одеянии и нес жезл с крюком на верхнем конце, напоминающим бараний рог.
– Это епископ Сигурд, – шепнул какой-то горожанин, который понял, что Лейв и Ульв здесь впервые, и принял их за христиан. – За ним телохранители конунга, двенадцать воинов с крестами на шлемах и щитах. Следом идут король и королева.
Желая не пропустить появление Олава Трюгвассона, Лейв и Ульв встали на цыпочки, и в этот момент в церковь вошла королевская чета.
Пока монарх с важным и печальным видом шествовал по центральному проходу к алтарю, они успели его разглядеть. Благородное лицо, величественные матеры, довольно молод. Глядя на высокую крепкую фигуру Олава, легко было поверить, что его прапрадед, могущественный Харальд Прекрасноволосый, первым из правителей объединил страну в единое королевство. Одет он был тоже по-королевски. Золотой обруч с драгоценными камнями охватывал высокий лоб и волнистые пышные волосы. Короткие усы и бородку, должно быть, тщательно расчесали перед зеркалом из полированной стали. Плащ зеленого бархата крепился на правом плече пряжкой, украшенной драгоценными камнями. На тунику голубого шелка надета куртка из кожи буйвола. Узкие бархатные штаны, заправленные в высокие мягкие сапоги из оленьей кожи со шнуровкой, обтягивали сильно развитые, как у атлета, мускулы ног. Меч в драгоценных ножнах свисал с перевязи, усыпанной самоцветами.
Хотя Лейв ненавидел этого человека с тех пор, как Олав прислал Стагбранда Ярла и четырех священников, чтобы сбить с пути истинного поселенцев Гренландии, он поймал себя на том, что восхищался полными величия манерами короля. Вот он вместе с королевой встал на колени перед алтарем и склонил голову в молитве. Поскольку весь люд в церкви, включая горделивых придворных, последовал его примеру, Лейв и Ульв тоже преклонили одно колено и склонили головы. И пока епископ служил обычную мессу, они не шелохнулись и не проронили ни звука. Служба показалась им торжественной и возвышенной, но молитва, которой король предложил завершить мессу, подняла в душе Лейва волну горечи.
Косой луч солнечного света, попавший внутрь церкви через отдушину в крыше, отбрасывал на пол четкую тень алтарного креста, и получалось, что коленопреклонный король находится в центре пересечения перекладин. Как будто специально, чтобы образовать своим телом второй крест, Олав широко раскинул руки и запрокинул голову. Конунг обратил свой взор к изображению Спасителя и стал молить единственного истинного Бога поддержать его в «искоренении язычества» на всем Севере. Под конец, сжав огромные кулаки и подняв руки, он попросил Белого Христа в очередной раз быть свидетелем его обета.
– Я даю эту клятву Богу, создавшему меня, в чьей власти все сущее! Когда-то Харальд Прекрасноволосый дал обет не стричь волосы, пока не сплотит Норвегию в единое государство, так и я клянусь не есть мяса, пока все народы, населяющие Норвегию, Исландию и Гренландию, не обратятся в единую истинную веру… или умрут!
Рука Лейва сжала рукоятку меча.
– Одержимый! – пробурчал он себе под нос.
Когда монахи снова затянули песнопения, выстраиваясь в процессию, и люди освободили проход в ожидании, когда выйдет знать, сын Эрика испытал сильное желание броситься на короля-смутьяна и убить его, когда он будет проходить мимо, но справился с собой, не успев обнажить меч. Толпа, хлынувшая за королевской семьей из церкви, вынесла их с Ульвом на улицу. Они снова пересекли подворье и оказались у входа в палаты конунга. Олав скрылся за дверью, и люди устремились на ярмарку. Туда же направились, хоть и в подавленном настроении, Лейв с Ульвом; гребцы не терявшие их из вида, следовали за ними.
Даже в этот ранний час площадь была запружена горожанами из Нидароса, бондами из Тренделага и жителями с побережья. Вожди и воины из Исландии, Шотландии и Ирландии перемешались с торговым людом и мореходами из Дании, Швеции и далекой Руси. То там, то здесь раздавались взрывы смеха, это веселилась молодежь, группами обступившая шутов и ручных медведей. Птицеловы ходили вдоль рядов, предлагая гагачий пух и украшенные перьями капюшоны, ручных соколов продавали охотникам, а воронов – мореплавателям.
Благодаря всеобщему веселью и обилию новых впечатлений, Лейв и Ульв быстро забыли о положении изгоев и, когда две цветущие девушки, торговавшие фруктами, медом и молоком, улыбнулись друзьям, охотно задержались возле них перекусить. В палатке с изделиями из бронзы, Лейва так прельстили кубки из рога с основанием в виде ящерицы, что он чуть не оставил там все деньги, но звон стали увлек его к оружейникам. Сами мастера и торговцы выставили великолепные мечи, копья, топоры и щиты из дальних стран. Одни имели устрашающие названия, например, «Проклятие Великана», «Стальной Змей» или «Скорбь Воинов». Другие носили имена героев, которые когда-то были их владельцами. Перепробовав несколько клинков на прочность и остроту, Лейву захотелось купить их все.
В палатке Кетила Богатея, купца-шкипера с острова Готланд, гренландцам предложили на выбор «двенадцать привлекательных девушек за половину их настоящей цены!»
Впустив заинтригованных братьев внутрь, торговец откинул тканый ковер и заставил свой живой товар – несчастных пленниц – подняться. При виде двух красивых покупателей все девушки заулыбались и вышли вперед. Опьяненный любовью к Норне, Лейв не проявил к ним интереса, но Ульву полушутя сказал:
– Смотри, у тебя двенадцать шансов из двенадцати приобрести любящую супругу… или служанку.
Решив, что красивая рабыня поможет забыть о безнадежной любви к Норне, Ульв неуверенно выбрал самую хорошенькую и стройную из всех – темноволосую девушку с озорными синими глазами, ровными зубками и веселой улыбкой. Повернувшись к Кетилу, он спросил:
– Сколько ты возьмешь за эту девушку, если я захочу ее купить?
– Эй, я вижу у вас благородный вкус. Эфна – дочь ирландского короля. За нее придется уплатить шесть марок.
– Но она рабыня, а общепринятая цена на них две марки, – возмутился Лейв.
– Конечно, и вы можете выбрать кого-нибудь из остальных за три марки. Но эта девушка стоит в два раза дороже – она немая.
Лейв улыбнулся, а Ульв расстроился.
– Мне было бы тоскливо с женой, которая не может говорить.
Уже без всякого интереса он прошелся мимо остальных. Но как только торговец отлучился, девушка дернула Ульва за рукав.
– Я притворялась немой, чтобы меня не купил какой-нибудь злой человек, – шепнула она. – А ты был бы мне добрым господином.
Ульв обрадовался. Развязав мешочек с серебром, которым с ним расплатились за добытые во время шетлендского набега трофеи, он удивил хозяина, крикнув:
– Иди, доставай свои весы, посмотрим, сколько весит это богатство.
До шести марок немного не хватило. Пока Ульв шарил в своем мешочке в поисках кусочка серебра, чтобы уровнять чашечки весов, Лейв со смехом бросил один из своих кружочков на весы, и чашечка со стуком опустилась до упора. Благодарная девушка порывисто обняла его.
В тот момент в шатер Кетила заглянула Норна. Под присмотром Вульфрика она прогуливалась по главному ряду и ненадолго заходила почти во все палатки. Заслышав знакомый смех Лейва, она нетерпеливой рукой отодвинула парусину и, потрясенная увиденной сценой, отпрянула. Как осмелился Лейв показаться в таком людном месте? Зачем он покупает хорошенькую рабыню? Значит его признания в любви всего лишь притворство? Отхваченная сомнением, Норна потащила Вульфрика в соседнюю палатку к торговцу тканями. Она попросила показать ей бархат для мужского наряда, но целью ее было понаблюдать за Лейвом.
Ульв вывел свою покупку из палатки на открытое место, чтобы хорошенько разглядеть ее. Девушка стояла, гордо выпрямившись, чтобы показать себя во всем блеске, и это ей удалось. Оба брата остались довольны. И не успел Ульв сообразить, жениться ему или нет, как Лейв решил первым сделать невесте свадебный подарок. Они подошли к палатке, где продавали одежду для женщин, и Лейв велел купцу выложить все, что у него есть в сундуках. Он быстро выбрал самое дорогое платье из всех—темно-синего бархата с золотой вышивкой, – и попросил девушку приложить его к себе, чтобы посмотреть, идет ли оно ей. Едва Эфна выполнила его просьбу, как Норна выглянула из своего укрытия и увидела, что Лейв отсчитал три монеты и отдал их купцу за платье. Потом Норна услышала, как сын Эрика велел девушке немедленно переодеться в новое платье. Окончательно убедившись, что Лейв нашел себе другую возлюбленную, Норна покачнулась, как будто ее ударили. Сохранив надменное выражение лица, но с тяжелым сердцем, Норна удивила Вульфрика, взяв его за руку, и направилась к дому.
В новом роскошном платье Эфна выглядела столь очаровательно, что Ульв пришел в восторг.
– Я начинаю думать, что ты настоящая принцесса, – сказал он.
– А я и есть принцесса, – ответила она. – Мой отец, король Бриан, долго правил в Ирландии. Но когда мне было пятнадцать, викинги прошлись по нашей земле… меня схватили и увезли.
Счастливый, что Ульву так повезло с покупкой, Лейв воскликнул:
– Подходящая подружка для моей принцессы на время нашего путешествия в Новый свет.