Клименко Михаил. Отчего бывает радуга

   - Ну, отец, хватит, - сказала мать. - Он и сам не рад. А ты, Костя, об этом подумай, что отец говорит.
   Сложив газету, пожалуй, уже в шестнадцать раз, отец поспокойней сказал:
   - Пора тебе, Костя, всю эту чепуху бросить. Хватит носиться! Все без толку. Не школьник уже.
   - Клюквенный кисель будешь пить? - вмешалась бабушка.
   - Конечно! Три стакана.
   Бабушка налила киселя полный стакан и, вопросительно взглянув на меня, сказала:
   - Ишь, какой красивый!
   - Да, красивый, - кивнул я, глядя на серое содержимое стакана.
   - А то чего это тебе, - совсем спокойно сказал отец, - по базарам ходить, редиску покупать. Не старик же ты. Костя, не пенсионер...
   Сегодня днем я по просьбе бабушки ходил на рынок за свежим луком и за редиской. Около часа прослонялся у цветочного ряда, но Ниготкова так и не увидел. И вот теперь вдруг я подумал, что ведь он цветы может покупать и в другом месте. И даже в этот поздний час...
   - Извините, скоро приду... - торопливо вставая из-за стола, сказал я. Очень даже вероятно!..
   Цветы в это время продавали только около сквера у почтамта.
   Я был у импровизированного цветочного ряда через десять минут.
   Ниготков расплачивался за три огромные пепельно-серые розы!
   Я позвонил Ларисе, чтоб она срочно приехала на Нахимовскую улицу к спортивному магазину.
   Когда я появился в условленном месте, Лариса уже ждала меня. Я еще издали увидел знакомое золотисто-лимонное пламя.
   - Ты напугал меня! Что случилось, Костя?
   - Лариса, ты не могла бы по моей огромной просьбе под каким-нибудь предлогом навестить своего дядю Ниготкова?
   - Зачем еще? Поздно ведь, Костя.
   - Он только что купил розы. Три огромные розы. Я должен знать, кому он их преподносит!.. Понимаешь?!
   - Нет, не понимаю.
   - Ниготков не просто так фиолетово-сиреневого цвета. В этом я убежден. Из всего, что мне о нем известно, ничто не объясняет мне его фиолетовый цвет. И вот только эти цветы... Знаешь, Лариса, и Шерлок Холмс не упустил бы такой детали: одинокий, пожилой человек - тем более фиолетовый! - и эти цветы...
   - Ты что, считаешь, что пожилой, одинокий человек не может дарить цветы?
   - Прости, Лариса. Все из-за этого Ниготкова... Но я должен выяснить: если он покупает себе, для собственного удовольствия, я об этих цветах перестану думать. Выброшу это из головы!
   Мы быстро все обсудили. Чтоб случайно не обратить на себя внимание друзей Ниготкова и не бросить тень на поздний визит Ларисы, мы с ней договорились встретиться на троллейбусной остановке вблизи ее дома. На третьем номере троллейбуса она от дома Ниготкова могла доехать до самой своей улицы.
   Прошло минут сорок, а Лариса все не появлялась. Да, конечно, надо было мне остаться на Нахимовской улице и ждать ее недалеко от дома Ниготкова!
   Начали сгущаться поздние летние сумерки...
   Я уже давно обратил внимание на этого дядю с собакой.
   Он стоял за киоском, в котором продавали мороженое. Мужчина был грязного сизо-розоватого цвета. Огромную, забитую собаку прекрасного песочно-бежевого свечения он держал на "поводке" - на какой-то толстой веревке, гнилой и негнущейся. Мужчина одной рукой то и дело прикасался к огромному козырьку своей сизой фуражки, а другой рукой дергал за поводок. Широко растопырив крупные передние лапы, наклонив голову, собака понуро стояла и никак не хотела следовать за хозяином. Многочисленные прохожие то и дело натыкались на собаку, не обращая внимания на хозяина, обходили ее сторонкой.
   Чем сильнее сизый цвет мужчины насыщался фиолетовой прозрачностью, тем большую антипатию он во мне вызывал...
   Я подошел к киоску и, поглядывая на подъезжавшие троллейбусы, спросил дядю:
   - Что, от дома пес отбился?
   - Какой там отбился!.. - вроде бы найдя желанного собеседника, оживился, неодобрительно воскликнул он. - Замучил он нас, каналья! Мы его из дому всячески гоним, а он к нам все пути находит! Уж кому его ни отдавал, куда только ни увозил!..
   - За что же вы его гоните? - спросил я.
   - Как это "за что"?.. Не наш же он! - Мужчина поглядел вверх, на мелкие звезды, на мгновение задумался. - Его со двора попросили, а он опять в ворота лезет, никакой совести не знает.
   - Как его зовут?
   - Да дети Джеком звали... Понимаешь, парень, я его в прошлом году на три месяца за пятерку купил у одного прохожего. У меня за городом, видишь ли, сад есть. Фрукты и ягоды начали поспевать - охранять надо! Ну и купил я этого Джека за пять рублей и в саду на цепь посадил. Урожай собрали стал я его осенью гнать из сада. А он не идет. Не идет, и все!.. "Ну и пусть, - думаю, - черт с ним: пускай за городом один живет. Пускай домик охраняет, а заодно и поголовье мышей истребляет. Что мне: с ним связываться, что ли!" Так он - ты понимаешь! - как только снежок выпал, прибежал к нам в город, нашел улицу и мой дом!.. Ты понял? - восхищенно засмеялся сизо-фиолетовый садовод. - Нет, ты можешь себе это представить? Вот умный, тварюга?.. Дети, конечно, обрадовались, что пришел он... Дети есть дети! Что с них спросишь? Им только дай! Ну-у!! Куда ты потащился?.. Не торопись - еще успеешь... Дети радуются, что пришел он: дом ни разу не видал, а нашел. Ну а на что он мне? Воров нынче не слыхать - не воруют. Стало быть, и сторожить дома нечего... Да хотя б он поменьше был, а то прокорми такого бугая. Ну и все-таки нашел я средство. Прогнал его. Не знаю, как он зиму жил-поживал. А весной заявляется. Но что мне весной в саду сторожить - сам ты скажи?!. Уж куда я его потом только не отвозил! Ну, Джек, пойдем! Отдохнул - и пойдем. Пора!..
   - Куда вы его теперь ведете? - спросил я.
   - А-а... тут в одно место... Сам догадывайся!
   - Отдайте его мне!
   - А он убежит от тебя! Кхе!.. Спорим! А?.. Давай на пятерку поспорим, что убежит?
   - Сколько он у вас жил?
   - Да всего месяца четыре, четыре с половиной.
   - И так привык?
   - Привык... Полюбил меня за что-то, тварюга! - довольно засмеялся мужчина. - Ну на, бери! - Протянул он мне грубую, невероятно сухую веревку. - А ну-ка, пойдет или нет?.. Ин-те-ресно...
   Я взял этот "поводок" и пошел к троллейбусной остановке. Собака осторожно шла за мной. Она даже не оглянулась на хозяина. Но, когда я остановился, Джек вдруг резко выпрямился, высоко поднял голову, обернулся. В этот момент он был особенно красив, будто другим стал: застыв, не мигая, тревожно-внимательно глядел на розовато-сизого садовода. В его настороженном взгляде не было и не могло быть того последнего и решительного "прощай" - не было, потому что Джек был все-таки собакой и не мог понять поведения садовода в сизой фуражке (которого почему-то считал своим хозяином, а может быть, и другом). Своим печальным, непонимающим взглядом - собака ведь не может понять то, что способен понять человек! Джек как бы спрашивал: "Почему ты стоишь с таким неопределенным видом? Ты подойдешь сейчас? Или собрался уходить, а уходя, позовешь меня с собой? Нет?.. И ты все обдумал и это твое последнее решение?.." Всеми этими молчаливыми собачьими вопросами Джек как бы говорил: "Я уверен - сейчас, вот сейчас ты меня позовешь... Я все еще надеюсь. Ты извини, но я буду надеяться всегда".
   Я пошел, собака осторожно последовала за мной, Она шла так, как будто стеснялась "поводка" - этой толстой, сухой и негнущейся веревки, на которой я ее вел.
   Смеясь, мужчина весело крикнул мне вслед:
   - Обязательно купи ему намордник! А то штраф потребуют!
   Да, за это время, пока я разговаривал с этим сизо-фиолетовым дядей, Лариса могла выйти из троллейбуса и уйти домой.
   Я с Джеком быстро пошел к ее дому. Оказалось, Лариса все еще не возвращалась.
   Зажглись слепящие уличные фонари. Пришлось снова надеть светофильтры.
   Я негодовал на себя за то, что так легкомысленно послал ее к Ниготкову. И быстро шел по бесконечному тротуару навстречу проносившимся автобусам, автомашинам, вглядываясь в окна троллейбусов, надеясь увидеть дорогой мне цвет.
   Зато Джек явно повеселел. Он то и дело поглядывал на меня, скулил и вздергивал головой, но на веревку уже не обижался. То ли эта огромная забитая собака легко сходилась с людьми, то ли во мне увидела надежного человека и доброго хозяина, а может, и друга, не знаю. Во всяком случае, со мной псу было хорошо. Уж это было видно.
   - Ну что, Джек, голоден? Подожди, скоро я тебя накормлю...
   В промелькнувшем троллейбусе я вдруг увидел девушку, вся фигура которой пламенела золотисто-лимонным светом!
   Я с собакой бегом бросился обратно, следом за троллейбусом. Поводок был совсем никудышный, и я боялся, что расшалившийся пес сорвется да еще кого-нибудь укусит.
   Конечно, если б в тот момент меня увидел кто-нибудь из знакомых, то, наверное, подумал бы, что я вовсе рехнулся. В самом деле, большого роста двадцатилетний парень в темных очках, с огромной вислоухой собакой на веревке мимо прохожих несется по тротуару!..
   Когда я подбежал к остановке, почти все пассажиры из троллейбуса вышли, вышла и она... Но это была не Лариса.
   Это была девушка, чем-то напоминавшая Ларису. Она не была на нее похожа, но мне казалось, что это ее сестра.
   Девушка была не одна. Она уходила с высоким желто-зеленым молодым человеком. Придурковатый Джек совсем расшалился, мешал и отвлекал меня, но приятно было за собаку: пусть наконец-то почувствует себя уверенно, пусть порадуется...
   Ларисы не было. Я снова сбегал к ее дому, нигде ее там, конечно, не увидел и вернулся на остановку.
   Я был подавлен и расстроен.
   Как вдруг из двери уже стоявшего передо мной троллейбуса, улыбаясь мне, приветственно подняв руку - как бы извиняясь за свое опоздание, золотисто-лимонным пламенем вылетела Лариса!
   - Ты с ума сошла! - хватая ее за руку, закричал я.
   - Ой!.. - испугалась она Джека. - Почему ты с собакой?
   - Так... Это наша собака. Почему ты так долго не возвращалась?! Ты представляешь, что ты делаешь?..
   - Прости, Костя! - улыбалась и смеялась она. - Ну прости.
   - Я тут уж не знал, что подумать.
   - Я устроила ему скандал! Этому Демиду Велимировичу. Он начал мне такую чепуху доказывать... Воспитатель!
   - Какую еще чепуху?
   - А!.. Начал стыдить меня, отчитывать и учить... Что я вроде бы неприлично веду себя и ни к чему эта дружба с такими, как ты. Представляешь?
   - Ты видела у него там цветы, эти розы?
   - Нет! Их нигде там нет. Ни-где! Уж я-то порезвилась, побегала по всему дому и на всех подоконниках пыль вытерла. А он следом шлялся, болтологию свою разводил про скромность.
   - А в портфеле?
   - В портфеле были лишь какие-то бумажки да хлебные крошки.
   - А розы?
   - Вот я нашла один лепесток.
   Из-под часового браслета Лариса вытащила свой белоснежный носовой платочек и, развернув его, протянула мне погибший лепесток розы.
   - Следовательно, - заключил я, - розы уже при деле... Ну-ну, Джек!.. Ты расшалился, как щенок.
   - Смотри, как радуется! - удивлялась Лариса. - Лапы передние вытягивает - смотри! - кладет на них голову и поворачивает!.. Не лезь ко мне, Джек, все платье порвешь!.. Смотри: и успевает идти - все успевает!
   - Вот я его накормлю сегодня дома, - сказал я, - да еще бутылку молока дам. Пусть пьет.
   - Что, прямо из бутылки? - засмеялась Лариса.
   - Конечно! У него вон какие когти на лапах, как пальцы... Значит, пустой номер: розы при деле. Из всего следует: на пути к своему дому он эти розы преподнес какой-то женщине. Даме сердца! И все осталось "sub rosa" под розой - все в тайне. И все-таки я по-прежнему буду следовать гениальному дедуктивному методу Блеза Паскаля: принципы подтверждать фактами, а не из фактов выводить принципы!..
   - Ты что, Костя, - удивленно спросила Лариса, - уже в университете учишься?
   - Нет, я же тебе говорил, что скоро буду... - чуть-чуть перед Ларисой снова расхвастался я. - Итак, розы, а с ними и тайна не посетили дом Диомида Ниготкова. Все, с розами кончено!
   - Как это не посетили? - удивилась Лариса. - Этот же лепесточек лежал на столе в прихожей!.. Там и два-три листочка лежало. Эх ты, Шерлок Холмс!..
   - Вот как?! Следовательно, розы были в его доме? Лежали на столе в прихожей?
   - На столе и банка с водой стояла, а в ней листья плавали. По листьям видно: розы стояли в банке.
   - Куда же он успел розы сплавить? - недоумевал я. - В этой тайне вся разгадка! Ничего не поделаешь: гениальный метод Паскаля нуждается в новых фактах. Но где же розы?
   - Конечна кому-то подарил. Костя, по-моему, он догадался, зачем я приходила. Просил прийти и вымыть те окна, которые выходят на улицу. Представляешь?
   - Никогда, Лариса!.. - решительно прошептал я. - Не смей приближаться к его дому.
   Разговаривая, мы дошли до Ларисиного дома.
   Джека я привязал в сторонке к дереву, а сами мы с Ларисой некоторое время посидели на скамейке напротив ее подъезда.
   Домой я отправился в половине первого ночи. Я пошел кратчайшей дорогой - через туннель под железнодорожными путями.
   Поводок, эту толстую дурацкую веревку, я с Джека снял и забросил. Собака уверенно и неотступно следовала за мной. Идти с Джеком по пустым улицам мне было совсем не страшно.
   Уже подходя к самому туннелю, я в его светлевшем, едва различимом противоположном прямоугольнике увидел яркую розовато-фиолетовую фигуру. Этого и следовало ждать! Не останавливаясь, я смело продолжал свой путь. Для меня было совершенно очевидно, что идти обратно нельзя. Я оглянулся, да, действительно: метрах в семидесяти за мной следовали две яркие фигуры - одна сиреневая, а другая сизовато-терракотовая.
   Я прошел через весь туннель и остановился в тени высокой железнодорожной насыпи.
   Трое сразу же подошли и остановились в пяти-семи метрах от меня - один спереди, двое других сзади, в тени.
   Слева с пепельно-зеленоватой насыпи, поросшей высокой редкой травой, торопливо спускался, почти сбегал четвертый тип - какого-то непостижимого оранжево-фиолетового цвета. Уж мне-то было известно, что такого цвета быть не может, но отделаться от ощущения, что я вижу оранжево-фиолетовый цвет, я не мог. Может быть, то был цвет сепии, как тот красновато-коричневый цвет старинных фотографий, но сепия слишком уж насыщенная и очень рябая.
   Песочно-бежевый Джек стоял метрах в трех, глядел то на меня, то на приближавшихся - и ничего не понимал. Он и меня-то увидел несколько часов назад, а тут еще новые лица. Он не понимал, почему я остановился, что вообще происходит, не знал, как ему быть.
   Тот, которого я увидел первым, фиолетовый, сказал:
   - Парень, собака, наверно, злая? Не покусает она нас, а?
   - Может и покусать, - четко, уверенно сказал я. - Это зависит от вас.
   - От нас, хулиган, ничего не зависит. Все зависит от тебя.
   - Дай прикурить, - с другой стороны сказал мне сизовато-терракотовый. Спички есть?
   - Спичек у меня нет, - еще не решив, что предпринять, как можно хладнокровней ответил я.
   - Не ври, не ври!.. - ласковым голосом остановил он меня, как бы нехотя приближаясь ко мне. - Покуриваешь ведь...
   Они все трое негромко, невесело засмеялись. И смех ил был такой же, как у тех в лесу: трусливый и вместе с тем издевательски жесткий, смех равнодушный и блудливый.
   - А ну-ка, посмотрим, какой ты куришь табачок. Где у тебя кармашки?.. Ну-ка, ну-ка... И чего-то темные очки ночью носишь...
   Он полез к моим карманам. Не прошло и минуты с тех пор, как я их увидел. Нет, они не медлили. Могло только показаться, что они совсем не торопились.
   Из туннеля вынырнула ничем не примечательная "Волга". Машина резко бесшумно тормознула.
   - Зосимыч! - негромко крикнул сбежавший с насыпи оранжево-фиолетовый. За тобой легковая тянется. Прогони подальше...
   Из туннеля вынырнул "Москвич". Не знаю, почему не крикнул я сидевшим в нем людям. Или не сообразил, или постеснялся показать себя трусом?
   Что было дальше, я не совсем четко помню. Они меня крепко держали, быстро подталкивали, едва ли не волокли к своей машине. И непрестанно, хитроумно били, так что я не падал, но по временам у меня захватывало дух и в глазах темнело.
   Как вдруг около самой машины они меня оставили, а сами куда-то бросились.
   Из туннеля ослепительно сверкнули две фары. Наверное, этот грузовик под легкий уклон катился с выключенным двигателем. До меня тут же донеслись чьи-то веселые, озорные слова:
   - Ребята, наших бьют!
   Раздался хохот.
   Кто-то забарабанил по кабине грузовика.
   Три моих преследователя мигом вскочили в автомашину, и через несколько секунд их след простыл.
   Четвертый, яркий оранжево-фиолетовый тип, тот, который был в стороне, на четвереньках стал подниматься обратно по насыпи...
   Ко мне мигом подбежали человек десять незнакомых мне молодых людей. Кто-то из них помог мне. Я поднялся.
   Начинал накрапывать едва заметный дождик. Я навстречу прохладным капелькам поднимал горячее, побитое лицо.
   - Кто они такие? - спросил меня самый оживленный и, наверное, самый смелый из них парень. Он, как мне показалось, несмотря ни на что, никогда не унывал и поэтому-то был красно-оранжевого цвета, скорее огненно-цветного.
   - Не знаю... - сказал я. - А вы кто такие? Вы откуда?..
   - Мы строители, - сказала синевато-зеленая девушка, поправив косынку. Домой едем. Со второй смены. Стройка на краю города...
   - А-а... далеко... - протянул я.
   Почти все эти ребята были всевозможных зеленых, синеватых и оранжевых оттенков.
   - За что они тебя так? - спросил меня огненноцветный парень.
   - Не знаю. А может, и знаю... Не нравлюсь я им.
   - А ты что это все в небо глядишь?
   - Так. Дождик...
   - Ребята, - сказала синевато-бирюзовая девушка, - его надо до больницы довезти. Мало ли что.
   - Садись, парень, довезем! - сказал невысокий смарагдовый юноша. - Вот ребята из погони вернутся и поедем.
   - Нет, - сказал я, - пойду домой. В больнице нечего мне делать. Сам дойду. Мои преследователи уж дома заперлись, спать легли.
   Минут через десять, громко разговаривая, к нам подошли двое, а потом еще двое из числа этих же ребят.
   - Ну что, Роман? - спросил огненноцветный одного из подошедших.
   - Жаль, - сказал здоровенный Роман, - ну и жаль - не догнали. Хотел бы я его схватить за шиворот. Это они его так отделали? Ну и ничего!.. Завтра, парень, будешь цветной, как картинка. А мы за тем персонажем около километра бежали. И не догнали!..
   - Ну и зря я с вами побежал! - разобиженно сказал невысокий, толстощекий, изумрудный крепыш в ситцевой кепке с длинным целлулоидным козырьком.
   - Это почему зря? - серьезно спросил его худой и длинный, зеленый, как плющ, парень.
   - А потому что! - громко сказал толстощекий крепыш. - Оказалось, это собака была! За собакой, братцы, мы километра два гнались.
   Раздался такой хохот, какого я, кажется, никогда еще не слыхал. Я засмеялся вместе с ними, хотя мое лицо горело от побоев.
   - Вы поедете или пешком пойдете?!. - злился высунувшийся из-за приоткрытой дверцы зелено-хризолитовый шофер с аккуратненькими усиками.
   Громко разговаривая, бурно обсуждая все случившееся, все в один миг, и я в их числе, взобрались в кузов. Протягивая сверху руки, говоря что-то веселое в привычное, парни помогли взобраться визгливым, смеющимся девушкам. Мы сидели на дощатых лавках, прибитых к прямоугольной раме. Я почему-то оказался в средине, смотрел и прислушивался к этому деятельному и бурному, веселому народу.
   По просьбе ребят шофер сделал крюк и довез меня чуть ли не до самого дома.
   ПРИЗНАНИЕ ЭГОИСТА
   На следующий день я с утра занялся всевозможными примочками, чтоб хоть немного устранить с лица, говоря языком моей профессии, хроматическую контрастность, а попросту - синяки.
   Потом я пошел в ближайший автомат, чтобы позвонить Ларисе.
   Я уже набрал на диске номер, как вдруг какой-то бурый, со слабым сливяным оттенком, сорокалетний коротыш открыл дверь и попросил меня потесниться.
   - Парень, надо поговорить. Недолго...
   Он сунул левую руку в карман.
   Упершись в автомат спиной, я руками и одной ногой толкнул малыша с такой силой, что дверь будки распахнулась, ударилась и из нее со звоном полетели стекла. Трубка вырвалась из рук, ударилась и разбила боковое стекло.
   Незнакомец исчез молниеносно.
   Мне все эти дьявольские штуки уже изрядно надоели.
   Я часов в одиннадцать пошел в милицию и обо всем рассказал. Там решили "фиолетовыми ребятами" заняться. Мне обещали помочь. Попросили в ближайшие дни допоздна нигде не задерживаться и никуда не уезжать...
   Я был зол на вчерашних своих обидчиков. И за себя и за Джека. Куда он исчез?
   После обеда я отправился в универмаг, в хозяйственный отдел. Надо было купить электроплитку, так как газовую магистраль со дня на день должны были отключить на продолжительный ремонт.
   Эх, если б появился хоть один фиолетовый! Уж я схватил бы его за шиворот - и будь что будет!
   Я купил электроплитку и вышел из универмага. Теперь мне предстояло уплатить за пользование электричеством.
   Я шел по солнечной летней улице и был очень внимателен.
   Вокруг были люди зеленоватых гамм. И только некоторые имели оттенки бирюзового, красноватых и золотисто-оранжевых цветов - такие, какие по большей части имели дети.
   Вот прошла со странной улыбкой на счастливом лице золотисто-персиковая девушка. Она счастливо, взаимно кого-то любит. Это я знаю точно...
   И такие золотисто-оранжевые, золотисто-лимонные и подобные им цвета встречались мне нередко.
   Вот по той стороне улицы с рулоном в руке быстро шагает ярко-смарагдовый, волевой энтузиаст. Скорее всего это изобретатель. И бирюзовый тембр в смарагдовом тоне его тела свидетельствует о том, что поиск совсем недавно удачно завершен...
   Навстречу возбужденному эрудиту плавно плывет толстая фисташковая женщина. Она кому-то сострадает, одобряет чей-то поступок. Она...
   А вот с той стороны улицы, наискось от цветочного магазина, мчится канареечно-желтый толстоватый себялюбец. Он в сверхмодных одеждах. В руках у него букет синевато-зеленых цветов.
   Себялюбец пересекает улицу.
   Странное совпадение. Такая случайность!
   Навстречу канареечному, порывистому себялюбцу на средину улицы выбегает длинноногий и боевитый соломенно-желтый эгоист.
   Я засмеялся, стоя на бордюре.
   Они готовы были столкнуться.
   Все бибикало, неслось и теснилось к тротуару...
   Я перестаю улыбаться. Челюсть моя отвисла, потому что уже предчувствую, предвижу печальный финал.
   В последнее мгновение себялюбец сделал что-то вроде пируэта, увернулся...
   Эгоиста же мотороллер сбил.
   Он лежал в трех метрах от эпицентра, вгорячах пытался подняться. Я бросился к нему, едва ли не на спине дотащил его до края тротуара, помог лечь.
   - Как вы себя чувствуете? - склонившись над ним, спросил я.
   Прикрыв глаза, как бы сосредоточиваясь на глубокой мысли, он вдруг возмутился:
   - Неужели он не мог меня объехать?
   - Успокойтесь, вам вредно волноваться, - легонько похлопал я его по плечу и под голову, на которой неопрятно рассыпались длинные хилые волосы, положил свой, кроме плитки ничего не содержавший, портфель. Я попытался расстегнуть ему пояс, но он отшвырнул мою руку. Хотел расстегнуть тугой ворот его рубашки, он возмутился:
   - Не прикасайтесь к горлу!
   - Врача, "скорую" вызвали? - спросил я окруживших нас людей.
   - Да, трое побежали звонить, - успокоили меня.
   - А то он уже катастрофически меняет цвет... - неосторожно заметил я.
   - Цвет?.. Значит, это конец!.. - широко открыв глаза, проговорил несчастный и ужаснулся: - Опять он!.. Константин, я боюсь вас! Пощадите же!!
   - Вы меня знаете? - удивился я.
   - И знаю, что эту уличную катастрофу устроили вы!
   - Да вы с ума спятили! При чем здесь я? Я стоял на бордюре.
   - Многие стояли на бордюре... Стояли, да не так, как ты, и не для того!.. - обидчиво прошептал он, становясь сизо-буланым... - Мы все знаем, Константин. - Он помолчал. - Но я до конца хочу быть правдивым. Все скажу!.. И тогда, ночью в лесу, несмотря на кромешную тьму, вы все видели. Я знаю. Мы все о вас знаем. Но за что вы меня там так ударили?
   - Так это были вы? - поразился я. - Тот, буро-фиолетовый, гонявшийся за мной бизон?
   Эгоист страдальчески сморщился.
   - Второй раз, - прошептал он, - вы склоняетесь надо мной. А в третий?.. Над моим телом?
   Его лицо передернулось.
   - Следовательно, - уточнил я, - там был не Ниготков?
   - Нет. Был я, Игорь Словесный. Игорь Тимофеевич... И другие. Константин, заклинаю вас! - не губите меня. Пощадите!..
   - Между Ниготковым и вами, Игорь Тимофеевич, есть что-то общее. Почему ночью в лесу я вас принял за Ниготкова? Почему вы с ним схожи?
   - Мы двоюродные братья. Наши матери родные сестры.
   - Вы двоюродный брат Ниготкова? - поразился я.
   - Сожалею об этом! - искренне воскликнул он. - Я с ним хочу порвать. Навсегда! Я решил...
   Словесный закрыл глаза, сжал губы.
   Я обратил внимание, что он еще быстрей начал утрачивать соломенно-желтый цвет, когда сказал, что боится меня. Он становился все более и более пепельно-серым и уже почти сливался с асфальтом. Так вот почему он был соломенно-желтым, а не фиолетовым: он решил с "ними" порвать!
   - Скажите же о Ниготкове самое главное! - попросил я. - Говорите! Не трусьте!
   - Не могу... - с трудом разжал он губы. - Язык не поворачивается. Я с ними порвал - и довольно этого...
   Конечно, я не должен был разговаривать с пострадавшим. Но он сам затеял разговор, да к тому же было совершенно очевидно, что не настолько он пострадал, чтоб с ним нельзя было разговаривать (как потом оказалось, у него треснула коленная чашечка на правой ноге). Но главное - эти его признания!..
   - К чему эта половинчатость! - сказал я ему. - Раз вы решились, то будьте последовательны до конца. Обратного пути у вас уже нет!