Страница:
Харлан Кобен
Прошлое не отпустит
Роман
Тете Диане и дяде Норманну Рейтеру,
а также тете Хини и дяде Мартину Кронбергу —
с любовью и признательностью.
Глава 1
Время от времени, в ту долю секунды, когда Рэй Левин нажимает на спуск и мир пропадает в ослепительной вспышке камеры, он видит кровь. Он понимает, разумеется, что это ему просто кажется, но бывает – вот так, как сейчас, – картина проступает в контурах настолько реальных, что приходится опускать аппарат и как следует вглядываться себе под ноги. Этот страшный миг – миг, полностью меняющий жизнь Рэя, превращающий его из человека с будущим и надеждами на успех в того самого отъявленного неудачника, какой сейчас предстает перед вами, – такой миг никогда не приходит во сне или когда Рэй остается в темноте один на один с самим собой. Эти убийственные видения поджидают, пока он, вполне очнувшись от сна, не окажется в окружении множества людей, занятый тем, что некоторые сардонически называют работой.
Видения эти милосердно рассеялись, когда Рэй снимал мальчика, которому предстояло пройти обряд бар-митцвы.
– Не отворачивайся, Айра, смотри прямо перед собой! – громко скомандовал Рэй, не отрываясь от объектива. – О чем ты только думаешь? Это правда, что Джен и Анджелина все никак не могут поделить тебя между собой?
Кто-то пнул Рэя в голень. Кто-то еще толкнул в спину. Рэй продолжал снимать Айру.
– А где столы накрыли, Айра? И какой девчонке повезло с первым танцем?
Айра Эдельштайн насупился и прикрыл лицо руками. Рэя это не смутило. Он подался вперед и продолжал «обстреливать» его под разными углами.
– Убирайся отсюда! – послышался крик, и кто-то толкнул Рэя в спину. Он попытался выпрямиться.
Щелк! Щелк! Щелк!
– Проклятые папарацци! – заорал Айра. – Неужели и минуты покоя не дадут?
Рэй закатил глаза, но не сделал ни шагу назад. Линзы снова замутило кровью. Он попытался смыть ее, потряс головой, но ничего не получилось. Рэй не отнимал пальца от затвора камеры. В объектив медленно вплыло лицо того, кто вот-вот отметит свое совершеннолетие.
– Паразиты! – не унимался Айра.
«Можно ли пасть еще ниже?» – подумал Рэй.
Ответом послужил очередной пинок в голень: нет.
«Телохранитель» Айры, здоровенный бритоголовый бугай по имени Фестер, опустил Рэю на плечо ладонь величиной с лопасть весла и слегка оттолкнул его. Рэй едва не грохнулся на землю. «Какого черта?» – читалось во взгляде, брошенном им на Фестера. Тот пробормотал что-то похожее на извинение.
Вообще-то Фестер был приятелем и боссом Рэя – владельцем студии «Работа со знаменитостями – папарацци внаем». Название вполне отвечало сути. В отличие от настоящего папарацци Рэй не гонялся за знаменитостями, чтобы продать компрометирующие фотографии бульварной прессе. Нет, по правде говоря, Рэй был ниже этого – он продавал снимки выскочкам, у которых денег куры не клюют, иначе говоря, клиентам, в основном с повышенной самооценкой, а также, не исключено, с проблемами эректильной дисфункции – такие нанимают папарацци, чтобы те следовали за ними по пятам и беспрестанно щелкали, становясь, таким образом, как сказано в рекламном буклете, «эксклюзивными личными папарацци с богатейшим опытом работы со знаменитостями».
Можно, конечно, опуститься и еще ниже, думал Рэй, но уж никак не без помощи Всевышнего.
Эдельштайны приобрели мегапакет – набор услуг по высшему классу, то есть два часа с эскортом из трех папарацци, одного телохранителя, одного репортера и одного микрофонного журавля. Эта команда не должна была отставать от «знаменитости» ни на шаг, ей следовало снимать клиента, словно это был Чарли Шин [1], пробирающийся в монастырь. Мегапакет предполагает также изготовление бесплатного DVD и фото на обложке какого-нибудь глянцевого журнальчика – физиономия клиента в сопровождении льстивой надписи.
И сколько же стоит это удовольствие?
Четыре косых.
Ответ на закономерный вопрос: да, Рэй ненавидел самого себя.
Айра пробился вперед и растворился в танцевальном зале. Рэй зачехлил камеру и посмотрел на двух других папарацци. Ни у кого из них не выделялась на лбу татуировка – «Н» (неудачник); впрочем, по правде говоря, в ней не было необходимости, и так все ясно.
– Черт, – пробормотал Рэй, взглянув на часы. – За нами еще пятнадцать минут.
Его подручные – ни у одного, ни у другого вряд ли хватило бы мозгов, чтобы вывести пальцем свое имя на песке, – застонали. Еще четверть часа. Это означало, что придется зайти внутрь и снять подготовку к действу.
Оно проходило в Вингфилд-Мэноре – в редкостно безвкусном банкетном зале, который, стоит чуть-чуть изменить интерьер, можно было бы принять за один из дворцов Саддама Хусейна, – люстры, зеркала, подделка под слоновую кость, резная мебель и позолота, позолота, позолота…
Снова мелькнуло перед глазами кровавое пятно. Рэй заморгал, отгоняя его прочь.
Гости были в вечерних нарядах. Господа на вид подержанные и богатые. Дамы – ухоженные, с подтянутой кожей. Рэй пробился через толпу. На нем были джинсы, мятый серый блейзер и парусиновые туфли. Двое-трое гостей посмотрели на него так, словно он только что пописал на их вилки для салата.
В зале разместился оркестр из восемнадцати музыкантов, перед ним – «ведущий», долженствующий, по-видимому, всячески развлекать публику. Представьте себе ведущего плохой телевизионной игры. Представьте себе Маппетса Гая Смайли [2]. Ведущий включил микрофон и голосом церемониймейстера в боксерском ринге объявил: «Дамы и господа, добро пожаловать… перед вами впервые после приобщения к Торе и по-священия в мужчины… приветствуйте единственного и неповторимого… Айру Эдельштайна!
Айра появился с двумя… Рэй затруднялся подо-брать верное определение, но, пожалуй, лучше всего подошло бы «классные стриптизерши». В зал его ввели две соблазнительные цыпочки. Рэй расчехлил камеру и, покачивая головой, принялся проталкиваться вперед. Малому тринадцать. Если бы такие же вот дамочки оказались рядом, когда тринадцать было ему, у него целую неделю была эрекция.
Эх, молодость, молодость.
Зал взорвался аплодисментами. Айра по-царски помахал публике рукой.
– Айра! – окликнул его Рэй. – Это что, твои новые богини? А правду говорят, что ты третью берешь в свой гарем?
– Не надо, – с заученной гримасой прохныкал Айра, – у каждого есть право на частную жизнь!
– Но ведь людям это интересно.
Фестер – Телохранитель в Черных Очках – положил Рэю ладонь-лопасть на плечо и дал Айре пройти. Рэй щелкнул затвором, убедившись лишний раз, что вспышка, как обычно, творит чудеса. Оркестр взорвался – где это видано, чтобы на помолвках и бар-митцвах музыка оглушала, как на рок-концертах? – новым гимном, написанным для таких случаев: «Ничто меня не остановит». Айра неловко повел в танце двух нанятых девиц. Затем на танцплощадке к нему присоединились, подпрыгивая, словно на ходулях, сверстники. Рэй оттолкнул Фестера и, сделав еще несколько снимков, посмотрел на часы.
Еще минута.
– Папарацци чертовы! – Очередной пинок в голень со стороны какого-то юного кретина.
– Эй, больно же!
Кретин шарахнулся в сторону. «Заметь на будущее, – наказал себе Рэй, – нужно накладки на голень». Он умоляюще оглянулся на Фестера. Тот словно позволил ему соскочить с крючка и кивком предложил следовать за ним в угол зала. Там было полно народу, стоял гул, и им удалось незаметно выскользнуть на улицу.
Фестер ткнул своим огромным указательным пальцем в сторону зала:
– Ну что, со второй частью, по Торе, малыш вроде клево справился, как тебе кажется?
Рэй молча смотрел на него.
– У меня для тебя работенка есть на завтра, – продолжал Фестер.
– Да ну? И что же за работенка?
Фестер посмотрел куда-то в сторону.
Рэю это не понравилось.
– Джордж Куэллер.
– О Господи.
– Вот тебе и «о Господи». И ему надо, чтобы все было как обычно.
Рэй вздохнул. Джордж Куэллер всегда старался произвести впечатление на самом первом свидании, когда он сначала поражал своих спутниц чем-то, а потом и вовсе доводил до немоты. Он обращался в агентство Фестера и при входе в какое-нибудь маленькое, скрытое от посторонних глаз бистро попадал вместе со своей новой подружкой – в последний раз это была некая Нэнси – под обстрел фотокамер. Далее стоило парочке войти внутрь и сесть за стол, как перед дамой оказывалось – никакого обмана – специально отпечатанное меню, на обложке которого значилось: «Первое из многих предстоящих впереди свиданий Джорд-жа и Нэнси», а ниже – адрес и дата: день, месяц, год. По окончании ужина на выходе их уже поджидали папарацци и принимались щелкать затворами, повторяя при этом, что ради красавицы Нэнси – совершенно потерявшей к этому моменту голову от страха – Джордж отказался от уик-энда на Багамах с Джессикой Альбой.
Джордж рассматривал эти романтические па как вступление к сказке. Нэнси и ей подобных – как прелюдию к какой-то нехорошей шутке и заключению в погреб.
У Джорджа никогда не было второго свидания.
Наконец-то Фестер снял свои черные очки.
– Я хочу, чтобы ты был главным в команде.
– Главным в команде папарацци, – кивнул Рэй. – Пожалуй, стоит позвать маму, пусть похвастается сыном перед своими партнершами по маджонгу.
– Ну, ты же знаешь, как я тебя люблю, – усмехнулся Фестер.
– Здесь все?
– Все.
Рэй тщательно зачехлил камеру, снял аппарат со штатива, перебросил ремень через плечо и захромал к выходу – захромал не от пинков, а от доброй порции дроби в бедре, с которой, собственно, и началось его падение. Нет, так сказать нельзя – слишком будет просто. Дробь – это отговорка. В какой-то момент перед Рэем открылись блестящие перспективы. Он закончил факультет журналистики Колумбийского университета, продемонстрировав, по словам одного профессора, «едва ли не сверхъестественный талант» – ныне пропадающий даром – в области фотожурналистики. Но потом судьба повернулась к нему спиной. Есть люди, предрасположенные к несчастью. Люди, которые, сколь бы благоприятная линия жизни поначалу им ни выпала, умудряются все испортить.
Рэй Левин принадлежал к племени таких людей.
На улице было темно. Рэй потоптался на месте, решая, стоит ли сразу отправиться домой и улечься в постель, либо сначала заскочить в бар, такой занюханный, что не зря, наверное, его назвали «Столбняком». Плохо, когда приходится выбирать.
Рэй снова подумал о трупе.
Видения теперь возникали часто и становились все мучительнее. Понять можно, подумал он. Сегодня – годовщина того дня, когда все кончилось, когда надежды на сказку улетучились, как… Естественное сравнение подсказывается тем, что мелькает в сознании, так?
«Ладно, Рэй, хватит мелодрамы», – нахмурился он.
Была надежда на то, что отвлечет сегодняшняя тупая работа. Не отвлекла. Он вспомнил собственную бар-митцву, тот момент, когда стоял перед алтарем и отец, наклонившись, что-то шептал ему на ухо. Рэй вспомнил исходивший от отца запах одеколона «Олд спайс», и то, как он мягко положил ему руку на голову, и слезы в его глазах и слова: «Я так люблю тебя».
Рэй отогнал воспоминание. Даже о трупе думать не так больно.
Обслуга предупредила Рэя, что за стоянку надо платить – никакой, выходит, профессиональной солидарности, – так что он оставил машину в переулке, в трех кварталах отсюда. Он повернул направо, и вот она, тут как тут – развалюха двенадцатилетней давности без бампера, с заплатой – клейкой лентой поперек бокового стекла. Рэй потер подбородок. Щетина. Небрит, сорок лет, машина-развалюха, жилье в полуподвале, которое, если его как следует подновить, можно назвать паршивой дырой, никаких видов на будущее, слишком много пьет. Он бы пожалел себя, но ради этого пришлось, как бы сказать… сделать усилие.
Рэй доставал из кармана ключи от машины, когда кто-то сильно ударил его по затылку.
– Что за…
Он опустился на колено. В глазах потемнело. В ушах зазвенело. Все вокруг поплыло. Рэй встряхнул головой, пытаясь прийти в себя.
В этот момент в висок последовал очередной удар.
В голове словно что-то взорвалось, перед глазами вспыхнуло яркое пламя. Рэй плашмя рухнул на землю. Наверное, он потерял сознание, хотя не факт, поскольку все же почувствовал, как ему выворачивают руку. Какое-то время он лежал неподвижно, не имея сил, да и желания, сопротивляться. У него сильно кружилась голова, но защитные инстинкты включились. «Не пытайся бежать, хуже будет, – билась мысль. – Заползай в раковину и не шевелись».
Сильный рывок – и плечо едва не вылетело из сустава. Затем нажим ослаб, рывки прекратились, и тут Рэя осенило: кто-то хочет украсть его камеру.
Это была классическая «Лейка», только с новейшими цифровыми опциями. Рэй почувствовал, что его рука повисла в воздухе. По ней скользнул ремень. Еще миг – и камеры не будет.
Имущества у Рэя было не много. Камера – един-ственное, чем он дорожил. Да, конечно, это было то, чем он зарабатывал на жизнь, но не только. Камера – это еще и нить, связывающая его нынешнего со старшим Рэем, с той жизнью, что он вел до появления пятна крови, и черта с два он откажется от нее без борьбы.
Слишком поздно.
Ремня на плече больше не было. «Может, – мельк-нула мысль, – еще успею что-нибудь придумать? Может, воришка удовлетворится четырнадцатью долларами из бумажника? Тогда появится шанс». Но рассуждать времени не было.
В голове все еще шумело, колени дрожали, и все же с криком «нет» Рэй нанес ответный удар. Куда-то попал – в ногу, что ли? – и попытался взять напавшего в тиски. Не очень-то получилось, впрочем, хватило и этого.
Грабитель упал. Рэй тоже – на живот. Он услышал, как что-то зазвенело – неужели разбилась камера? Он изо всех сил заморгал, пытаясь открыть глаза, наконец между веками образовалась узкая щель и он увидел в нескольких футах от себя футляр из-под камеры. Рэй попытался дотянуться до него, но заметил то, от чего у него кровь в жилах застыла.
На мостовой валялась бейсбольная бита.
И – что более существенно – к ней тянулась рука в перчатке.
Рэй попытался поднять глаза, но ничего не получилось. Вспомнился вдруг летний спортивный лагерь, которым в детские его годы руководил отец Рэя – ребята называли его дядя Барри. Устраивал он, бывало, нечто вроде эстафеты: держишь над головой, вращая его как можно быстрее, баскетбольный мяч, а потом, когда голова закружится по-настоящему, начинаешь дриблинг через всю площадку и кидаешь мяч в корзину. Беда только том, что голова кружится так, что сам заваливаешься в одну сторону, а мяч летит в другую. Вот так Рэй и сейчас себя чувствовал – сам поворачивался налево, а земля уходила направо.
Ворюга-фотолюбитель поднял биту и сделал шаг в его сторону.
– На помощь! – заорал Рэй.
Но вокруг не было ни души.
Рэя охватила паника, но на смену ей быстро пришел инстинкт самосохранения. Бежать. Рэй попытался подняться на ноги, но нет, пока не получалось. Он и так вроде мешка вареного мяса, а еще один удар чертовой битой…
– На помощь!
Грабитель приблизился еще на шаг. У Рэя не оставалось выбора. Все еще лежа на животе, он пополз вбок, как краб. Ну да, конечно, должно было получиться. Он мог увернуться от удара.
Говнюк с бейсбольной битой практически навис над Рэем. Теперь ему никуда не деться.
Рэй уткнулся плечом во что-то твердое и сообразил, что это его машина.
Бита медленно поползла вверх. Еще секунда-другая, и Рэю размозжат череп. Остался один-единственный шанс, и Рэй ухватился за него.
Он повернул голову так, что правая щека чуть ли не слилась с мостовой, вжался в нее всем телом и скользнул под днище машины.
– На помощь! – снова заорал он, и – бандиту: – А ты забирай камеру и проваливай!
Тот так и сделал. Рэй услышал удаляющиеся шаги. Вот гад. Рэй попытался вылезти из-под машины. Помехой оказалась голова, но все же он справился. Теперь он сидел на мостовой, привалившись к пассажирской дверце. Сидел и сидел. Трудно сказать, как долго. Может даже, вырубился на какое-то время.
Почувствовав наконец, что способен двигаться, Рэй выругался от души, сел за руль и включил двигатель.
«Странно, – подумал он. – Сегодня очередная годовщина с момента появления этого пятна крови, и тут как раз чуть не литр собственной пролил». Разве что не улыбнувшись такому совпадению, он медленно тронулся с места.
Совпадение. Ну да, обыкновенное совпадение. И не такое уж крупное, если подумать. Та ночь, когда появилось пятно крови, была семнадцать лет назад. Обворовали его не впервые. В прошлом году обчистили, когда он в два часа ночи вышел из стрип-клуба. Какой-то негодяй спер бумажник с семью долларами и дисконтной картой сети компьютерных магазинов.
И все же…
Рэй отыскал свободное место на улице перед зданием, которое он называл своим домом. Он снимал квартирку в полуподвальном помещении. Здание принадлежало Амиру Болоху, иммигранту из Пакистана, который жил в нем с женой и четырьмя довольно шумными детьми.
А что, если на секунду, хоть на секунду задуматься: вдруг это не просто совпадение?
Рэй с трудом выбрался из машины. Голова по-преж-нему раскалывалась. Завтра будет еще хуже. Он шагнул мимо мусорных баков к лесенке, ведущей вниз, в его берлогу, и сунул ключ в замочную скважину. Рэй мучительно пытался отыскать хоть какую-то ниточку – тончайшую, самую незаметную, самую сомнительную, любую, – связывающую ту трагическую ночь семнадцатилетней давности с тем, что произошло сегодня.
Ни-че-го.
Сегодня произошло ограбление, обыкновенная кража. Стукнуть бейсбольной битой по голове, выхватить фотокамеру, смыться. Разве что… почему бы не прихватить заодно и бумажник – но, может, это был тот же самый малый, что обчистил Рэя год назад, и он знал, что у Рэя больше семи долларов с собой не бывает? Хватит, наверное, это и впрямь совпадение. А о годовщинах и времени суток можно забыть. Положим, это был тот же самый прошлогодний подлец…
Черт, что за чушь! Куда викодин задевался?
Рэй включил телевизор и прошлепал в ванную. Стоило ему открыть дверцу шкафчика с лекарствами, как в умывальник посыпались всякие склянки и банки. Он покопался в образовавшейся куче и выудил нужное лекарство. По крайней мере он надеялся, что это викодин. Он купил препарат на черном рынке у какого-то малого, божившегося, что привез его контрабандой из Канады. Рэй знал точно одно – это сильное обезболивающее средство.
По телевизору передавали местные новости – какой-то пожар, людей, живших поблизости, расспрашивали, что они об этом думают, потому что – кто бы сомневался – их мнение что-то могло изменить.
Зазвонил сотовый. На определителе высветился номер Фестера.
– Ну? – прохрипел Рэй, заваливаясь на диван.
– Что-то голос у тебя не того.
– Меня обчистили.
– Правда?
– Правда. И врезали бейсбольной битой по башке.
– Что взяли?
– Фотокамеру.
– Погоди-погоди! Выходит, сегодняшняя съемка пропала?
– Насчет меня можешь не беспокоиться. Все в порядке.
– Как это не беспокоиться? Да у меня сердце от страха останавливается. А про фотографии я спрашиваю, чтобы скрыть, как мне больно за тебя.
– Они у меня.
– Как это?
У Рэя слишком болела голова, чтобы он хотел пуститься в долгие объяснения, и к тому же начинало сказываться расслабляющее действие викодина.
– Не волнуйся. Фотографии на месте.
Несколько лет назад, когда Рэй, не жалея сил, трудился «настоящим» папарацци, он как-то сделал несколько неслабых компрометирующих снимков одного популярного киноактера-гея, наткнувшегося на улице на своего любовника в сопровождении – внимание! – какой-то дамы. Телохранитель актера отнял у Рэя камеру и уничтожил карту памяти. Тогда-то Рэй и поставил на нее передающее устройство – примерно такое же, как у многих встроено в сотовые телефоны, – оно каждые десять минут автоматически пересылает сделанные снимки на электронный адрес.
– Я по этому поводу и звоню, – пояснил Фестер. – Фотографии мне нужны срочно. То есть не мне, а папаше Айры, ему приспичило прямо сейчас поставить оптический кристалл со съемкой бар-митцвы. Так что выбери пять штук и сегодня же перешли их мне электронной почтой.
На экране телевизора со смаком подчеркивала свои соблазнительные формы куколка-метеоролог в туго обтягивающем красном свитере. Может, зрители клюнут, рейтинг повысится. Заканчивая прогноз, куколка показала сделанную спутником фотографию и протянула ее чересчур сильно завитому ведущему. У Рэя слипались веки.
– Рэй!
– Да, понял, пять штук для оптического кристалла.
– Верно.
– Но ведь у кристалла шесть сторон, – заметил Рэй.
– Да ты у нас просто гений математики. Шестая для имени, даты и звезды Давида.
– Ясно.
– Это срочно, понял?
– Понял, понял.
– Ну, тогда все тики-так. Кроме того, конечно, что без камеры тебе завтра с Джорджем Куэллером делать нечего. Ладно, не страшно, подыщу кого-нибудь другого.
– А я, пожалуй, вздремну.
– Странный ты малый, Рэй. Отправь мне снимки, а потом отдохни как следует.
– Тронут твоим участием, Фестер.
Оба дали отбой одновременно. Рэй снова расслабился. Лекарство делало свое дело. Он почти улыбался. Ведущий новостей, придав голосу почти трагические интонации, объявил: «Пропал местный житель по имени Карлтон Флинн. Его машина была найдена пустой, с открытыми дверцами рядом с пристанью…»
Рэй приоткрыл один глаз и вгляделся в экран, на котором появился то ли мужчина, то ли мальчик с темными волосами дикобразьими иглами и серьгой в ухе. Малый явно гримасничал перед камерой, надувал губы, и хотя строчка под фотографией гласила: «Исчез», вернее было бы написать: «Сучонок». Рэй свел брови, в сознании что-то вроде бы всплыло, но сосредоточиться было выше его сил. Все тело жаждало покоя, но если не отправить эти пять фотографий сейчас, Фестер позвонит снова, а кому это надо? Ценой огромных усилий Рэй встал, доковылял до кухонного стола и, включив ноутбук, убедился, что фотографии благополучно дошли по адресу.
Что-то не давало ему покоя, но что именно – непонятно. Может, вообще нечто постороннее. А может, он пытался вспомнить что-то действительно важное. Либо – и это самое вероятное – от удара бейсбольной битой в черепе образовались трещинки, они-то не давали покоя мозгу.
Праздничные снимки расположились в обратном порядке – последние оказались первыми. Рэй быстро просмотрел весь набор и выбрал один, где танцуют, один – семейный, один с Торой, один с ребе, и еще один, на котором бабушка целует Айру в щеку.
Итого пять. Он прикрепил их к сообщению и отправил на адрес Фестера. Все, порядок.
Рэй ощущал такую усталость, что не был даже уверен, сможет ли встать со стула и добраться до кровати. Он все же подумал было, не лучше ли прикорнуть за кухонным столом, но вдруг вспомнил про другие фотографии на той же карте памяти, про те, что он сделал раньше, еще до начала бар-митцвы.
Его охватила глубокая тоска.
Рэй снова в этом проклятом парке, снимает. Черт, да он каждый год туда возвращается. Зачем? Трудно сказать. А может, совсем не трудно, но от этого только хуже. Объектив дает иллюзию расстояния и перспективы, вроде как позволяет ощутить себя в безопасности. Может быть, в этом все дело. Может быть, взгляд на это ужасное место под определенным углом способен принести странное успокоение и каким-то образом вернуть то, чего, конечно же, вернуть нельзя.
Рэй еще раз просмотрел фотографии, сделанные утром, и тут ему вспомнилось кое-что еще.
Малый с волосами-иглами и серьгой в ухе.
Через две минуты обнаружилось то, что Рэй искал. И от этого открытия он похолодел.
Бандиту нужна была не камера. Бандиту нужна была фотография.
Видения эти милосердно рассеялись, когда Рэй снимал мальчика, которому предстояло пройти обряд бар-митцвы.
– Не отворачивайся, Айра, смотри прямо перед собой! – громко скомандовал Рэй, не отрываясь от объектива. – О чем ты только думаешь? Это правда, что Джен и Анджелина все никак не могут поделить тебя между собой?
Кто-то пнул Рэя в голень. Кто-то еще толкнул в спину. Рэй продолжал снимать Айру.
– А где столы накрыли, Айра? И какой девчонке повезло с первым танцем?
Айра Эдельштайн насупился и прикрыл лицо руками. Рэя это не смутило. Он подался вперед и продолжал «обстреливать» его под разными углами.
– Убирайся отсюда! – послышался крик, и кто-то толкнул Рэя в спину. Он попытался выпрямиться.
Щелк! Щелк! Щелк!
– Проклятые папарацци! – заорал Айра. – Неужели и минуты покоя не дадут?
Рэй закатил глаза, но не сделал ни шагу назад. Линзы снова замутило кровью. Он попытался смыть ее, потряс головой, но ничего не получилось. Рэй не отнимал пальца от затвора камеры. В объектив медленно вплыло лицо того, кто вот-вот отметит свое совершеннолетие.
– Паразиты! – не унимался Айра.
«Можно ли пасть еще ниже?» – подумал Рэй.
Ответом послужил очередной пинок в голень: нет.
«Телохранитель» Айры, здоровенный бритоголовый бугай по имени Фестер, опустил Рэю на плечо ладонь величиной с лопасть весла и слегка оттолкнул его. Рэй едва не грохнулся на землю. «Какого черта?» – читалось во взгляде, брошенном им на Фестера. Тот пробормотал что-то похожее на извинение.
Вообще-то Фестер был приятелем и боссом Рэя – владельцем студии «Работа со знаменитостями – папарацци внаем». Название вполне отвечало сути. В отличие от настоящего папарацци Рэй не гонялся за знаменитостями, чтобы продать компрометирующие фотографии бульварной прессе. Нет, по правде говоря, Рэй был ниже этого – он продавал снимки выскочкам, у которых денег куры не клюют, иначе говоря, клиентам, в основном с повышенной самооценкой, а также, не исключено, с проблемами эректильной дисфункции – такие нанимают папарацци, чтобы те следовали за ними по пятам и беспрестанно щелкали, становясь, таким образом, как сказано в рекламном буклете, «эксклюзивными личными папарацци с богатейшим опытом работы со знаменитостями».
Можно, конечно, опуститься и еще ниже, думал Рэй, но уж никак не без помощи Всевышнего.
Эдельштайны приобрели мегапакет – набор услуг по высшему классу, то есть два часа с эскортом из трех папарацци, одного телохранителя, одного репортера и одного микрофонного журавля. Эта команда не должна была отставать от «знаменитости» ни на шаг, ей следовало снимать клиента, словно это был Чарли Шин [1], пробирающийся в монастырь. Мегапакет предполагает также изготовление бесплатного DVD и фото на обложке какого-нибудь глянцевого журнальчика – физиономия клиента в сопровождении льстивой надписи.
И сколько же стоит это удовольствие?
Четыре косых.
Ответ на закономерный вопрос: да, Рэй ненавидел самого себя.
Айра пробился вперед и растворился в танцевальном зале. Рэй зачехлил камеру и посмотрел на двух других папарацци. Ни у кого из них не выделялась на лбу татуировка – «Н» (неудачник); впрочем, по правде говоря, в ней не было необходимости, и так все ясно.
– Черт, – пробормотал Рэй, взглянув на часы. – За нами еще пятнадцать минут.
Его подручные – ни у одного, ни у другого вряд ли хватило бы мозгов, чтобы вывести пальцем свое имя на песке, – застонали. Еще четверть часа. Это означало, что придется зайти внутрь и снять подготовку к действу.
Оно проходило в Вингфилд-Мэноре – в редкостно безвкусном банкетном зале, который, стоит чуть-чуть изменить интерьер, можно было бы принять за один из дворцов Саддама Хусейна, – люстры, зеркала, подделка под слоновую кость, резная мебель и позолота, позолота, позолота…
Снова мелькнуло перед глазами кровавое пятно. Рэй заморгал, отгоняя его прочь.
Гости были в вечерних нарядах. Господа на вид подержанные и богатые. Дамы – ухоженные, с подтянутой кожей. Рэй пробился через толпу. На нем были джинсы, мятый серый блейзер и парусиновые туфли. Двое-трое гостей посмотрели на него так, словно он только что пописал на их вилки для салата.
В зале разместился оркестр из восемнадцати музыкантов, перед ним – «ведущий», долженствующий, по-видимому, всячески развлекать публику. Представьте себе ведущего плохой телевизионной игры. Представьте себе Маппетса Гая Смайли [2]. Ведущий включил микрофон и голосом церемониймейстера в боксерском ринге объявил: «Дамы и господа, добро пожаловать… перед вами впервые после приобщения к Торе и по-священия в мужчины… приветствуйте единственного и неповторимого… Айру Эдельштайна!
Айра появился с двумя… Рэй затруднялся подо-брать верное определение, но, пожалуй, лучше всего подошло бы «классные стриптизерши». В зал его ввели две соблазнительные цыпочки. Рэй расчехлил камеру и, покачивая головой, принялся проталкиваться вперед. Малому тринадцать. Если бы такие же вот дамочки оказались рядом, когда тринадцать было ему, у него целую неделю была эрекция.
Эх, молодость, молодость.
Зал взорвался аплодисментами. Айра по-царски помахал публике рукой.
– Айра! – окликнул его Рэй. – Это что, твои новые богини? А правду говорят, что ты третью берешь в свой гарем?
– Не надо, – с заученной гримасой прохныкал Айра, – у каждого есть право на частную жизнь!
– Но ведь людям это интересно.
Фестер – Телохранитель в Черных Очках – положил Рэю ладонь-лопасть на плечо и дал Айре пройти. Рэй щелкнул затвором, убедившись лишний раз, что вспышка, как обычно, творит чудеса. Оркестр взорвался – где это видано, чтобы на помолвках и бар-митцвах музыка оглушала, как на рок-концертах? – новым гимном, написанным для таких случаев: «Ничто меня не остановит». Айра неловко повел в танце двух нанятых девиц. Затем на танцплощадке к нему присоединились, подпрыгивая, словно на ходулях, сверстники. Рэй оттолкнул Фестера и, сделав еще несколько снимков, посмотрел на часы.
Еще минута.
– Папарацци чертовы! – Очередной пинок в голень со стороны какого-то юного кретина.
– Эй, больно же!
Кретин шарахнулся в сторону. «Заметь на будущее, – наказал себе Рэй, – нужно накладки на голень». Он умоляюще оглянулся на Фестера. Тот словно позволил ему соскочить с крючка и кивком предложил следовать за ним в угол зала. Там было полно народу, стоял гул, и им удалось незаметно выскользнуть на улицу.
Фестер ткнул своим огромным указательным пальцем в сторону зала:
– Ну что, со второй частью, по Торе, малыш вроде клево справился, как тебе кажется?
Рэй молча смотрел на него.
– У меня для тебя работенка есть на завтра, – продолжал Фестер.
– Да ну? И что же за работенка?
Фестер посмотрел куда-то в сторону.
Рэю это не понравилось.
– Джордж Куэллер.
– О Господи.
– Вот тебе и «о Господи». И ему надо, чтобы все было как обычно.
Рэй вздохнул. Джордж Куэллер всегда старался произвести впечатление на самом первом свидании, когда он сначала поражал своих спутниц чем-то, а потом и вовсе доводил до немоты. Он обращался в агентство Фестера и при входе в какое-нибудь маленькое, скрытое от посторонних глаз бистро попадал вместе со своей новой подружкой – в последний раз это была некая Нэнси – под обстрел фотокамер. Далее стоило парочке войти внутрь и сесть за стол, как перед дамой оказывалось – никакого обмана – специально отпечатанное меню, на обложке которого значилось: «Первое из многих предстоящих впереди свиданий Джорд-жа и Нэнси», а ниже – адрес и дата: день, месяц, год. По окончании ужина на выходе их уже поджидали папарацци и принимались щелкать затворами, повторяя при этом, что ради красавицы Нэнси – совершенно потерявшей к этому моменту голову от страха – Джордж отказался от уик-энда на Багамах с Джессикой Альбой.
Джордж рассматривал эти романтические па как вступление к сказке. Нэнси и ей подобных – как прелюдию к какой-то нехорошей шутке и заключению в погреб.
У Джорджа никогда не было второго свидания.
Наконец-то Фестер снял свои черные очки.
– Я хочу, чтобы ты был главным в команде.
– Главным в команде папарацци, – кивнул Рэй. – Пожалуй, стоит позвать маму, пусть похвастается сыном перед своими партнершами по маджонгу.
– Ну, ты же знаешь, как я тебя люблю, – усмехнулся Фестер.
– Здесь все?
– Все.
Рэй тщательно зачехлил камеру, снял аппарат со штатива, перебросил ремень через плечо и захромал к выходу – захромал не от пинков, а от доброй порции дроби в бедре, с которой, собственно, и началось его падение. Нет, так сказать нельзя – слишком будет просто. Дробь – это отговорка. В какой-то момент перед Рэем открылись блестящие перспективы. Он закончил факультет журналистики Колумбийского университета, продемонстрировав, по словам одного профессора, «едва ли не сверхъестественный талант» – ныне пропадающий даром – в области фотожурналистики. Но потом судьба повернулась к нему спиной. Есть люди, предрасположенные к несчастью. Люди, которые, сколь бы благоприятная линия жизни поначалу им ни выпала, умудряются все испортить.
Рэй Левин принадлежал к племени таких людей.
На улице было темно. Рэй потоптался на месте, решая, стоит ли сразу отправиться домой и улечься в постель, либо сначала заскочить в бар, такой занюханный, что не зря, наверное, его назвали «Столбняком». Плохо, когда приходится выбирать.
Рэй снова подумал о трупе.
Видения теперь возникали часто и становились все мучительнее. Понять можно, подумал он. Сегодня – годовщина того дня, когда все кончилось, когда надежды на сказку улетучились, как… Естественное сравнение подсказывается тем, что мелькает в сознании, так?
«Ладно, Рэй, хватит мелодрамы», – нахмурился он.
Была надежда на то, что отвлечет сегодняшняя тупая работа. Не отвлекла. Он вспомнил собственную бар-митцву, тот момент, когда стоял перед алтарем и отец, наклонившись, что-то шептал ему на ухо. Рэй вспомнил исходивший от отца запах одеколона «Олд спайс», и то, как он мягко положил ему руку на голову, и слезы в его глазах и слова: «Я так люблю тебя».
Рэй отогнал воспоминание. Даже о трупе думать не так больно.
Обслуга предупредила Рэя, что за стоянку надо платить – никакой, выходит, профессиональной солидарности, – так что он оставил машину в переулке, в трех кварталах отсюда. Он повернул направо, и вот она, тут как тут – развалюха двенадцатилетней давности без бампера, с заплатой – клейкой лентой поперек бокового стекла. Рэй потер подбородок. Щетина. Небрит, сорок лет, машина-развалюха, жилье в полуподвале, которое, если его как следует подновить, можно назвать паршивой дырой, никаких видов на будущее, слишком много пьет. Он бы пожалел себя, но ради этого пришлось, как бы сказать… сделать усилие.
Рэй доставал из кармана ключи от машины, когда кто-то сильно ударил его по затылку.
– Что за…
Он опустился на колено. В глазах потемнело. В ушах зазвенело. Все вокруг поплыло. Рэй встряхнул головой, пытаясь прийти в себя.
В этот момент в висок последовал очередной удар.
В голове словно что-то взорвалось, перед глазами вспыхнуло яркое пламя. Рэй плашмя рухнул на землю. Наверное, он потерял сознание, хотя не факт, поскольку все же почувствовал, как ему выворачивают руку. Какое-то время он лежал неподвижно, не имея сил, да и желания, сопротивляться. У него сильно кружилась голова, но защитные инстинкты включились. «Не пытайся бежать, хуже будет, – билась мысль. – Заползай в раковину и не шевелись».
Сильный рывок – и плечо едва не вылетело из сустава. Затем нажим ослаб, рывки прекратились, и тут Рэя осенило: кто-то хочет украсть его камеру.
Это была классическая «Лейка», только с новейшими цифровыми опциями. Рэй почувствовал, что его рука повисла в воздухе. По ней скользнул ремень. Еще миг – и камеры не будет.
Имущества у Рэя было не много. Камера – един-ственное, чем он дорожил. Да, конечно, это было то, чем он зарабатывал на жизнь, но не только. Камера – это еще и нить, связывающая его нынешнего со старшим Рэем, с той жизнью, что он вел до появления пятна крови, и черта с два он откажется от нее без борьбы.
Слишком поздно.
Ремня на плече больше не было. «Может, – мельк-нула мысль, – еще успею что-нибудь придумать? Может, воришка удовлетворится четырнадцатью долларами из бумажника? Тогда появится шанс». Но рассуждать времени не было.
В голове все еще шумело, колени дрожали, и все же с криком «нет» Рэй нанес ответный удар. Куда-то попал – в ногу, что ли? – и попытался взять напавшего в тиски. Не очень-то получилось, впрочем, хватило и этого.
Грабитель упал. Рэй тоже – на живот. Он услышал, как что-то зазвенело – неужели разбилась камера? Он изо всех сил заморгал, пытаясь открыть глаза, наконец между веками образовалась узкая щель и он увидел в нескольких футах от себя футляр из-под камеры. Рэй попытался дотянуться до него, но заметил то, от чего у него кровь в жилах застыла.
На мостовой валялась бейсбольная бита.
И – что более существенно – к ней тянулась рука в перчатке.
Рэй попытался поднять глаза, но ничего не получилось. Вспомнился вдруг летний спортивный лагерь, которым в детские его годы руководил отец Рэя – ребята называли его дядя Барри. Устраивал он, бывало, нечто вроде эстафеты: держишь над головой, вращая его как можно быстрее, баскетбольный мяч, а потом, когда голова закружится по-настоящему, начинаешь дриблинг через всю площадку и кидаешь мяч в корзину. Беда только том, что голова кружится так, что сам заваливаешься в одну сторону, а мяч летит в другую. Вот так Рэй и сейчас себя чувствовал – сам поворачивался налево, а земля уходила направо.
Ворюга-фотолюбитель поднял биту и сделал шаг в его сторону.
– На помощь! – заорал Рэй.
Но вокруг не было ни души.
Рэя охватила паника, но на смену ей быстро пришел инстинкт самосохранения. Бежать. Рэй попытался подняться на ноги, но нет, пока не получалось. Он и так вроде мешка вареного мяса, а еще один удар чертовой битой…
– На помощь!
Грабитель приблизился еще на шаг. У Рэя не оставалось выбора. Все еще лежа на животе, он пополз вбок, как краб. Ну да, конечно, должно было получиться. Он мог увернуться от удара.
Говнюк с бейсбольной битой практически навис над Рэем. Теперь ему никуда не деться.
Рэй уткнулся плечом во что-то твердое и сообразил, что это его машина.
Бита медленно поползла вверх. Еще секунда-другая, и Рэю размозжат череп. Остался один-единственный шанс, и Рэй ухватился за него.
Он повернул голову так, что правая щека чуть ли не слилась с мостовой, вжался в нее всем телом и скользнул под днище машины.
– На помощь! – снова заорал он, и – бандиту: – А ты забирай камеру и проваливай!
Тот так и сделал. Рэй услышал удаляющиеся шаги. Вот гад. Рэй попытался вылезти из-под машины. Помехой оказалась голова, но все же он справился. Теперь он сидел на мостовой, привалившись к пассажирской дверце. Сидел и сидел. Трудно сказать, как долго. Может даже, вырубился на какое-то время.
Почувствовав наконец, что способен двигаться, Рэй выругался от души, сел за руль и включил двигатель.
«Странно, – подумал он. – Сегодня очередная годовщина с момента появления этого пятна крови, и тут как раз чуть не литр собственной пролил». Разве что не улыбнувшись такому совпадению, он медленно тронулся с места.
Совпадение. Ну да, обыкновенное совпадение. И не такое уж крупное, если подумать. Та ночь, когда появилось пятно крови, была семнадцать лет назад. Обворовали его не впервые. В прошлом году обчистили, когда он в два часа ночи вышел из стрип-клуба. Какой-то негодяй спер бумажник с семью долларами и дисконтной картой сети компьютерных магазинов.
И все же…
Рэй отыскал свободное место на улице перед зданием, которое он называл своим домом. Он снимал квартирку в полуподвальном помещении. Здание принадлежало Амиру Болоху, иммигранту из Пакистана, который жил в нем с женой и четырьмя довольно шумными детьми.
А что, если на секунду, хоть на секунду задуматься: вдруг это не просто совпадение?
Рэй с трудом выбрался из машины. Голова по-преж-нему раскалывалась. Завтра будет еще хуже. Он шагнул мимо мусорных баков к лесенке, ведущей вниз, в его берлогу, и сунул ключ в замочную скважину. Рэй мучительно пытался отыскать хоть какую-то ниточку – тончайшую, самую незаметную, самую сомнительную, любую, – связывающую ту трагическую ночь семнадцатилетней давности с тем, что произошло сегодня.
Ни-че-го.
Сегодня произошло ограбление, обыкновенная кража. Стукнуть бейсбольной битой по голове, выхватить фотокамеру, смыться. Разве что… почему бы не прихватить заодно и бумажник – но, может, это был тот же самый малый, что обчистил Рэя год назад, и он знал, что у Рэя больше семи долларов с собой не бывает? Хватит, наверное, это и впрямь совпадение. А о годовщинах и времени суток можно забыть. Положим, это был тот же самый прошлогодний подлец…
Черт, что за чушь! Куда викодин задевался?
Рэй включил телевизор и прошлепал в ванную. Стоило ему открыть дверцу шкафчика с лекарствами, как в умывальник посыпались всякие склянки и банки. Он покопался в образовавшейся куче и выудил нужное лекарство. По крайней мере он надеялся, что это викодин. Он купил препарат на черном рынке у какого-то малого, божившегося, что привез его контрабандой из Канады. Рэй знал точно одно – это сильное обезболивающее средство.
По телевизору передавали местные новости – какой-то пожар, людей, живших поблизости, расспрашивали, что они об этом думают, потому что – кто бы сомневался – их мнение что-то могло изменить.
Зазвонил сотовый. На определителе высветился номер Фестера.
– Ну? – прохрипел Рэй, заваливаясь на диван.
– Что-то голос у тебя не того.
– Меня обчистили.
– Правда?
– Правда. И врезали бейсбольной битой по башке.
– Что взяли?
– Фотокамеру.
– Погоди-погоди! Выходит, сегодняшняя съемка пропала?
– Насчет меня можешь не беспокоиться. Все в порядке.
– Как это не беспокоиться? Да у меня сердце от страха останавливается. А про фотографии я спрашиваю, чтобы скрыть, как мне больно за тебя.
– Они у меня.
– Как это?
У Рэя слишком болела голова, чтобы он хотел пуститься в долгие объяснения, и к тому же начинало сказываться расслабляющее действие викодина.
– Не волнуйся. Фотографии на месте.
Несколько лет назад, когда Рэй, не жалея сил, трудился «настоящим» папарацци, он как-то сделал несколько неслабых компрометирующих снимков одного популярного киноактера-гея, наткнувшегося на улице на своего любовника в сопровождении – внимание! – какой-то дамы. Телохранитель актера отнял у Рэя камеру и уничтожил карту памяти. Тогда-то Рэй и поставил на нее передающее устройство – примерно такое же, как у многих встроено в сотовые телефоны, – оно каждые десять минут автоматически пересылает сделанные снимки на электронный адрес.
– Я по этому поводу и звоню, – пояснил Фестер. – Фотографии мне нужны срочно. То есть не мне, а папаше Айры, ему приспичило прямо сейчас поставить оптический кристалл со съемкой бар-митцвы. Так что выбери пять штук и сегодня же перешли их мне электронной почтой.
На экране телевизора со смаком подчеркивала свои соблазнительные формы куколка-метеоролог в туго обтягивающем красном свитере. Может, зрители клюнут, рейтинг повысится. Заканчивая прогноз, куколка показала сделанную спутником фотографию и протянула ее чересчур сильно завитому ведущему. У Рэя слипались веки.
– Рэй!
– Да, понял, пять штук для оптического кристалла.
– Верно.
– Но ведь у кристалла шесть сторон, – заметил Рэй.
– Да ты у нас просто гений математики. Шестая для имени, даты и звезды Давида.
– Ясно.
– Это срочно, понял?
– Понял, понял.
– Ну, тогда все тики-так. Кроме того, конечно, что без камеры тебе завтра с Джорджем Куэллером делать нечего. Ладно, не страшно, подыщу кого-нибудь другого.
– А я, пожалуй, вздремну.
– Странный ты малый, Рэй. Отправь мне снимки, а потом отдохни как следует.
– Тронут твоим участием, Фестер.
Оба дали отбой одновременно. Рэй снова расслабился. Лекарство делало свое дело. Он почти улыбался. Ведущий новостей, придав голосу почти трагические интонации, объявил: «Пропал местный житель по имени Карлтон Флинн. Его машина была найдена пустой, с открытыми дверцами рядом с пристанью…»
Рэй приоткрыл один глаз и вгляделся в экран, на котором появился то ли мужчина, то ли мальчик с темными волосами дикобразьими иглами и серьгой в ухе. Малый явно гримасничал перед камерой, надувал губы, и хотя строчка под фотографией гласила: «Исчез», вернее было бы написать: «Сучонок». Рэй свел брови, в сознании что-то вроде бы всплыло, но сосредоточиться было выше его сил. Все тело жаждало покоя, но если не отправить эти пять фотографий сейчас, Фестер позвонит снова, а кому это надо? Ценой огромных усилий Рэй встал, доковылял до кухонного стола и, включив ноутбук, убедился, что фотографии благополучно дошли по адресу.
Что-то не давало ему покоя, но что именно – непонятно. Может, вообще нечто постороннее. А может, он пытался вспомнить что-то действительно важное. Либо – и это самое вероятное – от удара бейсбольной битой в черепе образовались трещинки, они-то не давали покоя мозгу.
Праздничные снимки расположились в обратном порядке – последние оказались первыми. Рэй быстро просмотрел весь набор и выбрал один, где танцуют, один – семейный, один с Торой, один с ребе, и еще один, на котором бабушка целует Айру в щеку.
Итого пять. Он прикрепил их к сообщению и отправил на адрес Фестера. Все, порядок.
Рэй ощущал такую усталость, что не был даже уверен, сможет ли встать со стула и добраться до кровати. Он все же подумал было, не лучше ли прикорнуть за кухонным столом, но вдруг вспомнил про другие фотографии на той же карте памяти, про те, что он сделал раньше, еще до начала бар-митцвы.
Его охватила глубокая тоска.
Рэй снова в этом проклятом парке, снимает. Черт, да он каждый год туда возвращается. Зачем? Трудно сказать. А может, совсем не трудно, но от этого только хуже. Объектив дает иллюзию расстояния и перспективы, вроде как позволяет ощутить себя в безопасности. Может быть, в этом все дело. Может быть, взгляд на это ужасное место под определенным углом способен принести странное успокоение и каким-то образом вернуть то, чего, конечно же, вернуть нельзя.
Рэй еще раз просмотрел фотографии, сделанные утром, и тут ему вспомнилось кое-что еще.
Малый с волосами-иглами и серьгой в ухе.
Через две минуты обнаружилось то, что Рэй искал. И от этого открытия он похолодел.
Бандиту нужна была не камера. Бандиту нужна была фотография.
Глава 2
В общем, Меган Пирс жила в мире футбольных грез, и это ей сильно не нравилось.
Она закрыла холодильник и посмотрела через окно в эркере, где семья обычно завтракала, на детей. Сквозь стекло лился «по-настоящему утренний свет». Это по словам архитектора. В недавно обновленной кухне имелся также камин, бытовая техника от «Миэль», посредине – стол – мраморный остров, а у дальней стены – плавный переход в гостиную, этакий семейный театр с широкоэкранным телевизором, удобными креслами с откидной спинкой и подставками для чашек, а также усилителями, имея которые, можно устраивать концерт.
Во дворе Кейли, пятнадцатилетняя дочь Меган, задирала своего младшего брата Джордана.
Меган со вздохом открыла окно.
– Довольно, Кейли.
– А что? Я ничего такого не сделала.
– Думаешь, мне отсюда ничего не видно?
Кейли уперлась ладонями в бедра. Пятнадцать лет – опасный возраст, переход от детства и отрочест-ва к юности, гормоны начинают давать о себе знать. Меган хорошо это помнила.
– И что же такого ты увидела? – с вызовом спросила Кейли.
– Что ты пристаешь к брату.
– Ты в доме. Оттуда ничего не слышно. Если хочешь знать, я вот что сказала: «Я люблю тебя, Джордан».
– Врет! – завопил Джордан.
– Знаю, – кивнула Меган.
– Она назвала меня неудачником и сказала, что у меня нет друзей.
– Кейли… – Меган вздохнула.
– Не говорила я этого!
Она закрыла холодильник и посмотрела через окно в эркере, где семья обычно завтракала, на детей. Сквозь стекло лился «по-настоящему утренний свет». Это по словам архитектора. В недавно обновленной кухне имелся также камин, бытовая техника от «Миэль», посредине – стол – мраморный остров, а у дальней стены – плавный переход в гостиную, этакий семейный театр с широкоэкранным телевизором, удобными креслами с откидной спинкой и подставками для чашек, а также усилителями, имея которые, можно устраивать концерт.
Во дворе Кейли, пятнадцатилетняя дочь Меган, задирала своего младшего брата Джордана.
Меган со вздохом открыла окно.
– Довольно, Кейли.
– А что? Я ничего такого не сделала.
– Думаешь, мне отсюда ничего не видно?
Кейли уперлась ладонями в бедра. Пятнадцать лет – опасный возраст, переход от детства и отрочест-ва к юности, гормоны начинают давать о себе знать. Меган хорошо это помнила.
– И что же такого ты увидела? – с вызовом спросила Кейли.
– Что ты пристаешь к брату.
– Ты в доме. Оттуда ничего не слышно. Если хочешь знать, я вот что сказала: «Я люблю тебя, Джордан».
– Врет! – завопил Джордан.
– Знаю, – кивнула Меган.
– Она назвала меня неудачником и сказала, что у меня нет друзей.
– Кейли… – Меган вздохнула.
– Не говорила я этого!