Кочергин Илья. Помощник китайца

   Она казалась замкнутой и необщительной, наверное, такой и была. Отношения у нас с ней не сложились, чаще всего она выводила в моих тетрадях две или три параллельные горизонтальные черты - китайские двойку и тройку. Получив тетрадь, я снова отправлялся в свои воспоминания.
   Потом она исчезла, и прошел слух, что она отравилась бракованными консервами. Только через много лет, встретившись с нашей русской преподавательницей, я узнал, что было все по-другому. В один вечер Пэй А приняла смертельную дозу снотворного и стала ждать мужа. К его возвращению она успела испугаться и передумать. Они не стали вызывать врача, побоялись. Лечились сами. Три зимних дня она проболела, а потом умерла.
   Зачем было ехать в чужую страну и тут травиться? Может, у них с мужем что не сложилось? Все равно не понять - я ничего о ней не знал. Меня вообще мало тронула эта история, разве что на секунду я представил - почему-то очень ярко представил, - как страшно умирать в зимней Москве, если этот город тебе абсолютно чужой.
   После смерти отца я стал искать работу.
   Иногда мне везло. Итальянцы с Сицилии платили много и ежедневно, пока ремонтировали на углу Неглинной старинный особняк для магазина "Rifle". Они кормили жареными курами и все время пели песни.
   Коротконогий, широкоплечий Сильвестро любил стоять в перепачканном рабочем комбинезоне на углу Кузнецкого Моста и смотреть на проходящих людей. Он иногда бросал на мостовую пустую пачку "Ротманса", к которой кидались пацаны, и, сунув руки в карманы, чуть ссутулившись, напевал Yo Italiano vero! Он выглядел круто.
   К сожалению, итальянцы скоро закончили облицовывать французским мрамором фасад здания и уехали. Тогда я устроился на стройку в монастырь на полставки. Платили гораздо меньше, но прелесть этой работы заключалась в том, что приходить можно было не каждый вечер. Там я проработал совсем недолго. Но в этом уже виноват был я сам.
   Дело в том, что мне нравилась физическая работа, таскать итальянцам мешки с цементом было для меня удовольствием. После долгого сидения в институте размяться было в радость. И когда в один из первых дней работы в монастыре прораб отвел меня к куче мусора в помещении нового корпуса: "Перебросаешь в окошко и уйдешь. Работай, парень", - то вместо положенных четырех часов я управился за два и был доволен. А через несколько дней ко мне подошел пожилой рабочий и спросил, не я ли выкидывал мусор. "Будешь, молодой человек, теперь с нами работать, со старшими товарищами, раскудрит твою мать".
   Человек пять сидели у машины с кирпичом. Они глядели на меня грустными глазами. После моего трудового "подвига" прораб напихал им полные карманы известно чего и сказал, что они разгильдяи и должны равняться на меня. Они были добрые, немолодые люди и учили меня без особой злобы. Мы курили минут двадцать, потом вставали и десять минут передавали кирпичи по цепочке, встав почти вплотную друг к другу. Я уставал от такого труда гораздо сильнее. И я уволился. Пошел в торговлю.
   Торговать жвачками у меня не получилось. Обещанных двадцати тысяч в день я не увидел ни разу, а учебных дней пропустил довольно много. Трудно сказать, с чем связана была моя неудача - то ли с тем, что я доверял своему работодателю, то ли с тем, что в Москве слишком много детей и немых. Парень, который поставил меня на точку в фойе станции метро "Кузнецкий Мост", каждое утро подвозил новый товар и вручал мне коробки, повторяя одну и ту же фразу: "Здесь ровно столько-то, можно не пересчитывать". Я расписывался в журнале, расставлял коробки на большом столе и начинал торговать. А вечером, дома, высыпав все на пол, мы с Аленой пересчитывали оставшееся и подводили итог, и моя дочка тоже сидела среди этого богатства. Она просто купалась в жвачках.
   Дети и немые каждый день крали у меня. Пока я отнимал у одних, крали другие. Немые собирали вкладыши и наклейки с футболистами, дети собирали все подряд. В конце второй недели, в час пик, когда толпа валом валила, какой-то обкуренный идиот украл со стола дешевенький "Love is..." и, не разворачивая, засунул себе в рот. Я обогнул стол, взял его левой рукой за отвороты куртки и полез пальцем за щеку. Я очень устал и хотел только вернуть жвачку.
   Я почти уже достал украденное, парень стоял тихо и улыбался, потом он стал щупать меня за задницу. Тогда я толкнул его, и он, пролетев сквозь толпу, упал на уборщицу и выбил у нее из руки ведро с водой. Я поднял его и сказал: "Отдай жвачку". У него были совсем бессмысленные глаза, и я толкнул его уже изо всей силы в обратную сторону. Он опрокинул мой стол и лежал в куче разноцветных фантиков, пока его не забрал мент. А я ползал у людей между ног в ноябрьской жидкой грязи и собирал свой товар. Это был самый неудачный день.
   Вскоре после этого подруга моей матери нашла для меня мистера Суна.
   * * *
   Сун Ганду приехал в Россию совсем недавно. Он был представителем крупной государственной экспортно-импортной компании и должен был наладить в Москве контакты и организовать при возможности совместное предприятие. К тому времени, как я устроился к нему работать помощником, он успел только снять для себя квартиру.
   Мы договорились встретиться с ним в метро, я немного волновался. Английский в школе я, конечно, изучал, но наниматься переводчиком казалось мне наглостью. Материна подруга, которая и нашла для меня Суна, посоветовала сначала ввязаться в сражение, а потом уже действовать по обстоятельствам. В худшем, говорит, случае он тебя просто не возьмет. Мне меньше всего хотелось с кем-то сражаться и вообще действовать, но к китайцу я, конечно, поехал. Договорился с ним о встрече по телефону сначала, а потом поехал.
   У первого вагона на станции "Орехово" сидел на скамеечке только один китаец, других не было. Значит, он и есть Сун Ганду. Лицо у него, как мне показалось, ни в коем случае не предвещало того, что меня возьмут на работу. Брови сдвинуты, выражение лица решительное, но немного детское. Как будто ребенок дуется на взрослых. Это еще, наверное, оттого такое впечатление создавалось, что голова большая, черты лица довольно тонкие, да и росточком-то - как все китайцы.
   - Здравствуйте, я - Сергей.
   - Сун Ганду. Мы можем обсудить все у меня дома. Пойдем.
   На улице достали сигареты. Он предложил мне свою зажигалку, я закурил и выбросил зажигалку в снег. Тут же дернулся следом и откопал ее в снегу, потом вытирал.
   - Извините, я привык пользоваться спичками.
   - Ничего страшного, я понимаю.
   Начало получилось самое идиотское.
   Дома мы уселись в кресла и "обсудили" условия работы. Он говорил, а я постоянно кивал в знак того, что мне все ясно. Мне обещали десять тысяч в месяц и неполный рабочий день. Я должен был помогать ему в организации бизнеса, в переговорах и общении с будущими партнерами.
   Приступить к работе следовало с завтрашнего дня, сразу после окончания моих занятий в университете. Я с удивлением отметил, что понимаю его английский, и вышел от китайца с тем чувством, которое бывает, когда зубной врач скажет, что все закончилось.
   А на следующий день, когда я зашел в его квартиру, там оказалось уже целых три китайца - мистер Сун и еще двое. Они сидели за столом в кухне, улыбались мне, и перед ними стояла бутылка водки. На этикетке была нарисована кривляющаяся обезьяна, и, по словам Суна, эта водка была одна из лучших.
   - Это - мистер Ван И, это - мистер Пань Пэн - мои друзья. Они тоже приехали работать в Россию, представляя свои компании.
   Мистер Ван засмеялся, похлопал себя ладонью по груди и сказал:
   - Ван И - лускэй Иван. Я - Иван.
   Я сел на указанное место и передо мной поставили пустую тарелку. Я наблюдал за Суном и делал, как он, - наложил себе риса (совершенно не соленого и чуть слипшегося), жареной картошки (ни за что бы не догадался, что это картошка), кусок курицы, салат, потом сверху на рис подлил соуса и взял палочки. Пань Пэн улыбался и показывал мне, как ими нужно управляться.
   Иван налил всем по пятьдесят грамм, тоже, конечно, улыбаясь. У него, пожалуй, улыбаться получалось лучше всех, его глаза совсем скрывались в складках кожи, оставался только искренний оскал на широком, лоснящемся лице. Пань Пэн был самым невыразительным и молчаливым, почти незаметным, а у Суна улыбка казалась немного грустной из-за слишком заумного и сосредоточенного выражения физиономии. Не знаю уж, как выходило лыбиться у меня, но я старался.
   Китайцы сказали Ган и бэй!, я по-русски сказал Будьте здоровы! и выпил свою стопочку. Взяли бы лучше "Пшеничной" в гастрономе, чем рисовую гостям предлагать. А то эта обезьянья идет, как черт с крестом, по выражению прабабки.
   Я сделал ошибку. Даже несколько испугал сидящих со мной за столом, выпив залпом. Если так пить, объяснил мне Сун, то может испортиться здоровье. Он уже не улыбался, из них вообще никто уже не улыбался, это только у меня осталась виноватая улыбка. От меня убрали бутылку, немного поглядели еще с сожалением, а потом взялись за еду.
   Я смотрел на них, и постепенно становилось понятно, как нужно пить. Нужно отхлебывать рисовую водку по миллиметру, заедать пищей, сделанной, по-видимому, из перца, фаршированного перцем и щедро поперченного. Нужно, чтобы по лбу тек жгучий пот и заливал слезящиеся глаза, нужно, чтобы твой рот онемел, чтобы уже невозможно было понять, где твой язык, где губы, где зубы. Нужно при этом очень громко разговаривать (потому что китайский язык не приспособлен для тихой беседы), хохотать, держа палочками на весу кусочек курицы или жареную картошку, с которой капает на скатерть соус.
   Тогда бутылки хватит на целый вечер на четверых, тогда не придется бегать к метро за добавкой. Но я не мог заставить себя пить по-китайски. Я честно попробовал и не смог. Я просто отказался, заверив их, что напиток прекрасный и мне очень понравился.
   Так прошел первый рабочий день. Вернувшись домой, я выпил таблетку "Фестала" и отказался от ужина.
   Сун снимал трехкомнатную квартиру на станции метро "Орехово". Эта квартира планировалась одновременно и под жилье, и под офис, но пока не было деловой активности, в квартире временно жили Иван и Пань Пэн. Они, как я понял, даже были мало знакомы Суну, просто тут речь шла о взаимовыручке. Пока не найдут себе жилье - квартируют здесь.
   Искал им квартиру почему-то я. Искал по знакомым и к тому же дешевую. Меня поначалу несколько беспокоила незагруженность работой, - не потому, что я люблю трудиться за маленькие деньги, а просто настроился на премиальные, на повышение зарплаты, да и проявить себя как-то хотелось. А китайцы спокойно ждали, - Сун ждал партнеров, Иван и Пань Пэн ждали, пока Суну осточертеет их кормить и привечать.
   В один из дней, уже поближе к Новому году, последнюю пару в институте отменили, и я приехал к Суну пораньше. На мои звонки дверь никто не открывал. Вообще-то мой начальник иногда уезжал куда-то с утра, возвращаясь к моему приходу. Правда, мне показалось, что в квартире шумит вода. Может, он в душе? Я уселся на лестнице, подстелив под себя тетрадку, и открыл учебник.
   Через полчаса поднялась толстая соседка с шестого этажа, из квартиры под нами, посмотрела на меня и начала трезвонить в суновскую дверь. Я встал.
   - Нету, что ль, никого? Что они делают-то? - Она снова вдавила кнопку большим пальцем, потом стала стучать кулаком. - Ты сюда ждешь?
   - Ага.
   - Все антресоли уже протекли, потолки все, всё... Я не знаю, чего они делают-то там. Нету их, что ли?
   - Я когда пришел...
   - Не живешь здесь?
   - Нет, я у них работаю.
   - Так а что же они делают, - уже ж все течет у нас. Всё - все антресоли уже, вещи... Только ремонт сделали. - Она начала бить ногой в дверь. - Когда ж придут-то?
   Через пятнадцать минут подтянулись и с пятого. С шестого то убегали черпать воду, то прибегали стучать в пустую квартиру. Наконец, меня послали в ЖЭК, чтобы отключили воду. Объяснили, как до него идти.
   Дежурная отправила меня к мастерам. Мастера сидели в шапках в прокуренной комнате и играли в домино.
   - Так это надо весь стояк отключать. В каком, говоришь? В пятом? Витя, кто у нас в пятом? В пятом. В пятом... в пятом. Рыба. В пятом надо весь стояк отключать.
   - Там уже, знаете, на два этажа пролилось. Меня соседи послали.
   - Ну а когда они придут? Когда прийти-то из этой квартиры должны, знаешь? К половине? Ну вот придут и закроют воду. Мы сегодня профилактику делали и отключали с утра - и горячую, и холодную. Вот они открыли, наверное, и ушли, а вода пошла. Вода пошла и залила. Так что придут закроют. До половины всего полчаса. А то, я говорю, это ж весь стояк отключать.
   В подъезде пахло мокрыми тряпками. Я поднялся на седьмой и стал ждать и отвечать на вопросы соседей.
   Через пятнадцать минут из лифта вышел Сун Ганду. Когда он открыл дверь, вода перелилась через порожек и растеклась по площадке. Я уже заранее разулся и засучил штаны, поэтому, пока Сун ужасался увиденному, я выключил воду, которая била из душа в противоположную стену, и начал вычерпывать.
   Я даже почувствовал какое-то превосходство над растерявшимся китайцем. Я был главным. Велел ему сворачивать ковры; сурово отослал соседей с шестого и пятого - сказал, что уберемся сначала, потом ругаться будем. Сун, посмотрев на меня, тоже разулся.
   Потом мы пошли разбираться с соседями. Сун, придержав меня за руку, попросил соглашаться на все. Мол, весь убыток, будущий ремонт - все будет оплачено в американских долларах. Он действительно боялся, потому что по всему подъезду стоял шум недовольных голосов.
   - Это он хозяин, да? Так. Что ж ты делаешь? А? Что ж воду-то не закрываешь? Все ведь протекло - все антресоли, все, все. Что вот нам теперь, ведь только ремонт сделали. Что молчишь, не понимаешь, что ли?
   - Он китаец, он не понимает по-русски. Он просит перевести, что весь ремонт будет оплачен в американских долларах.
   Сун стоял немного позади меня, смотрел на тетку и кивал, подтверждая мои слова. Тетка была выше его, у нее были толстые руки и красное лицо. За ее спиной молча возвышался мужик с выцветшими глазами и двигал челюстью.
   - Как не понимает? Ты скажи ему, что краны-то надо выключать. Э, слышь, - она отодвинула меня в сторону и заорала как глухому, - слышь, нерусь, краны-то надо выключать. Понимаешь, выключать. Вот так вот - раз, раз, и выключил.
   Сун бормотал насчет долларов и смотрел, как женщина энергично вращает перед его животом скрюченными пальцами. Она пыталась показать, как следует закрывать воду.
   - Он спрашивает, сколько вам должен. Вы скажите, и он немедленно заплатит вам в долларах.
   - Доллары, доллары. Нет, он, правда, что ли, китаец?
   - А что, не видно, что ли? - Наступило время немного повысить голос. Конечно, китаец. Так сколько?
   - Да пошел ты со своими долларами, у нас вон и так ведь все вымокло. Ты лучше ему скажи, что, мол, краны нужно выключать. Выключать.
   И дверь захлопнулась. Сун ничего не понял, но покорно поднялся к себе в квартиру. Я сказал, что все закончилось нормально. Платить, наверное, не придется. И мы стали убирать следы потопа дальше.
   Виноваты были его постояльцы, а именно Пань Пэн. Сун с Иваном в тот день ушли с утра, а когда Пань Пэн проснулся, воду уже отключили. Пань Пэн открыл все краны и забыл, в какую сторону заворачивать. Забавно было наблюдать, как Сун, сурово сдвинув брови, вращал перед ним руками точно так же, как соседка с шестого. И вообще он им сказал, что пора, мол, и честь знать. Через три дня они должны выселиться.
   Я все-таки отыскал квартиру для них. Получил даже десять баксов от Ивана в качестве благодарности. Деньги отдал жене.
   Брат тещи Георгий Семеныч, заехавший в гости, смотрел на меня с веселым недоумением.
   - Кто ж так делает, чудило? Сказал бы мне сразу, я бы на следующий день с разводным ключом к нему приперся, мол, давай пять сотен баксов за урон. Я сосед твой с пятого этажа, - все потолки в квартире протекли. Стрясли бы бабки с него. Тебе же семью кормить надо. Робкий ты.
   А мы с Суном еще неделю ждали, вдруг явится тетка снизу требовать деньги. Но все как-то улеглось, а потом и вовсе забылось.
   В доме моего детства, в одном подъезде с нами, по-моему, на одиннадцатом этаже, жила странная и очень старая - лет девяносто - бабулька. С ней иногда приходилось вместе ехать в лифте. И вот каждый раз, когда я оказывался с ней в этом маленьком пространстве, она начинала меня хвалить. Не знаю, как она вела себя с другими, но мне она всегда успевала отвалить дрожащим голосом такую кучу приторных слов, что потом еще долго передергивало. Я был замечательным молодым человеком, лапочкой, умницей, красавцем и еще бог знает кем. "Я рада, что у нас есть такие юноши". Эту самую старуху с одиннадцатого этажа я вспомнил, когда познакомился с мистером Сюем.
   По воскресеньям я обычно тоже работал. Мистер Сун считал, что мой вольный график работы в будние дни обязывает меня помогать ему по выходным. И вот в одно воскресное утро на кухне суновской квартиры я был представлен еще одному китайскому мистеру. Фамилия его была - Сюй. Правда, он оказался скорее мсье, а не мистером.
   Я называл всех китайцев мистерами потому, что говорил по-английски, потому, что они все были старше меня, и еще потому, что не знал, как их называть по-другому. Китайцы отвечали мне тем же и называли меня мистером Сергеем, вернее, - Сье Эргаем. Логичнее было бы ставить мистера перед моей фамилией, но для китайца отпущено два или максимум три иероглифа на имя и фамилию. Поэтому получалось, что Сье играло роль фамилии, а Эргай - имени.
   Я не помню, как звали мистера Сюя, но я помню первое впечатление от знакомства с ним. Он осыпал меня комплиментами и напомнил этим ту старушку. Когда я разулся в прихожей и вошел в кухню, с табуретки вскочил маленький седой дяденька, пожал мне руку и, улыбаясь, заговорил со мной по-китайски. Мой начальник стоял рядом и переводил. Он сказал, что передо мной стоит мистер Сюй, который приехал только что из Парижа, чтобы своими глазами увидеть перемены, произошедшие в России.
   Мистер Сюй - это старый диссидент, которого коммунисты вышвырнули в свое время из страны и который нашел себе прибежище во Франции. Мистер Сюй теперь пишет книгу о своей борьбе с бесчеловечным режимом, о своей судьбе и судьбе тех, с кем ему пришлось вместе работать и вместе страдать. Он с интересом наблюдает за переменами в Китае, но его пока еще туда не пускают. А в Россию пускают, и он хочет видеть, что приносит стране отказ от коммунизма. Видимо, я был первым, что увидел мистер Сюй в Москве, и он сразу же сообщил о том, что молодое поколение в России замечательное. Что я - это самый отважный, честный, умный и красивый молодой человек. Дальше шло что-то совсем невразумительное, с использованием чисто китайских метафор. Все сводилось к тому, что с такой золотой молодежью гнилое наследие коммунизма будет успешно побеждено по всему миру. Такая молодежь им нужна.
   Судя по тому, как Сун весело на меня поглядывал, стоя за спиной парижанина и осуществляя синхронный перевод, он получал от этой ситуации большое удовольствие. Под конец, когда ум, сияющий в моих глазах, сравнили с умом дракона, он, по-моему, просто развеселился.
   Я, напротив, загрустил, но диссидент Сюй неожиданно остановился и уселся обратно на свою табуретку. То ли он понял, что я не могу ему ответить тем же, то ли выполнил какой-то свой обряд приветствия и успокоился, - я не знаю. Он оказался нормальным веселым стариком, ну может быть, чересчур активным и восторженным, а так - нормальный старик.
   Он постоянно хватался за свой блокнотик и записывал впечатления. Я, наверное, был не самым интересным собеседником для старика, потому что не любил дискуссий на политические и социальные темы.
   - Как ты относишься к коммунистам? Коммунизм - это хорошо или плохо?
   - Я, мистер Сюй, считаю, что людей невозможно изменить или сделать счастливыми. Вот, например, подруга моей матери любит болеть. Она придумывает себе болезни, а потом страшно переживает по этому поводу. Она будет одинаково несчастна при любом строе.
   - А вот лично ты, ты хочешь жить в какой стране - свободной или нет?
   - Понимаете, я не могу думать об отвлеченных проблемах, проживая в одной квартире с матерью моей жены. Эта проблема для меня сейчас важнее, чем переустройство державы.
   - Я понял, это такая шутка! Это юмор! Ах-ха-ха. Это смешно. А все-таки?
   Сун был, по-моему, несколько даже рад, что спихнул на меня такого неуемного собеседника. По всей видимости, ему уже пришлось с утра отвечать на все эти вопросы. Он тихо подливал нам чай, старательно переводил и посмеивался. Сюй решил остановиться у него на целых две недели, и, наверное, мой начальник предвидел нелегкие для себя дни. Он не так уж давно спровадил с моей помощью Ивана с Пань Пэном, а тут на его голову свалился этот старик.
   Я сказал, что, как бы там ни было, моя страна уже сделала свой выбор, и пошел "необратимый процесс". Гораздо интереснее в данной ситуации услышать мнение мистера Суна как представителя нации, начавшей перемены, но не отказавшейся от коммунизма. Мистер Сюй посмотрел на мистера Суна. Но, как оказалось, в Китае тоже умеют играть в переводного дурачка, потому что Сун, как будто неожиданно вспомнив, сказал:
   - Кстати, дед мистера Сье Эргая был одним из основателей Общества советско-китайской дружбы. Я не говорил вам об этом? Его дед встречался с председателем Мао.
   Продал, змей. Для диссидента Сюя это должно быть просто потрясающей удачей - взгляды на перестройку внука самого что ни на есть коммунистического дедушки. Это войдет в книгу.
   Меня спасла женщина. Меня спасло то, что в дверь позвонила удивительная женщина, которую звали Монгэ Цэцэк.
   Монгэ Цэцэк по-монгольски значит - серебряный цветок.
   Уральский сказочник заставил Данилу-мастера вытесывать цветок каменный, среднеазиатское воображение сотворило желтый цветок - Гюльсары, или, может быть, в этом случае просто сыграло свою роль красивое звучание слова, ставшего женским именем. На Алтае и в Туве ограничились просто именем Чечек - цветок. Вообще-то сравнение женщины с цветком или цветка с женщиной довольно банально, сколько их было - всяких Розалий, Флоринд, Маргарит. Но мое воображение было натренировано бесконечными полетами на облаках пара из труб электростанции. И оно было потрясено картиной серебряного цветка. Цветка, покрытого инеем, схваченного утренним заморозком, когда из самого сердца пустыни Гоби начинают дуть осенние ветры. Это - сказочный белый цветок, лепестки которого застыли в своей хрупкости.
   Все-таки парижская жизнь кого угодно сделает джентльменом, даже китайца. Сюй отложил свой блокнот до лучших времен и вел себя comme il faut. По крайней мере, слез со своего любимого конька, отложил беседу со мной на потом и обратил все свое внимание на гостью.
   Да, что ни говори, было на что обратить внимание. Серебряные лепестки, благородное чернение.
   Я никогда до этого не встречал монголок. Монголов - да, видел. У отца был один аспирант из Монголии, он сажал меня на колени, я оказывался в крепком и уютном незнакомом запахе аспиранта и слушал, как он мне что-то поет. Я слабо его помню, но никакого сравнения с серебром он не выдерживал, можно скорее придумать что-то золотое на конской упряжи, потертое в далеких походах, покрытое навсегда конским потом, пахнущее бараньим салом, залоснившееся и гладкое. Но серебро, серебро - это совсем-совсем другое.
   Серебряный цветок, повторяю, - это бодрящий осенний ветер на выжженных холмах, чистый от утреннего холода горизонт, лед на каменистом дне ручьев, лепестки, дрожащие от мягкого топота табуна коней. Никаких лунноликих красавиц, златокудрых дев, смуглых дикарок. Никаких зеленых, желтых, голубых, карих, серых глаз. Никакой чепухи - только черное чернение и серебряные, схваченные морозом лепестки.
   Это невозможно ни с чем спутать. Широкие пояса и тяжелые подвески с нашитыми дореволюционными рублями звенят по-особенному, - звук мягкий и легкий. Монеты шевелятся при каждом движении, трутся и ударяются друг о друга. Сидя у очага, отвернув лицо от пламени, она бросает на тебя незаметный, мгновенный взгляд, но монеты выдают. Серебряный взгляд, серебряный вздох. Монгэ - это еще и деньги, монеты.
   Монгэ Цэцэк - это когда совершенно невозможно стоять на этой кухне в старой шерстяной безрукавке и пожелтевших джинсах, когда с ужасом вспоминаешь, что давно не мыл голову, что даже те несчастные десять баксов, которые ты получил от Ивана месяц назад, ты отдал жене. Зачем?
   Старик уже заканчивает длинную улыбчивую фразу по-китайски и указывает на Суна - Сун Ганду, - уже Сун кивнул головой, и сейчас они будут объяснять ей присутствие в этой квартире длинного, бедно одетого русского мистера, - а это, мол, наш помощник китайца. Она может даже спросить, сколько в месяц стоит Суну его помощник.
   Сун перешел на английский:
   - Это мой хороший друг Сье Эргай. Мы вместе работаем. Он также учится в университете на китайском отделении.
   - Как интересно! Здравствуйте! Ни хао!
   - Ни хао, ни хао! Жэньши ни во хэн гаосин! - Да, я действительно очень рад познакомиться с ней.
   - Вы прекрасно говорите по-китайски. - Ладошка, серебряные лепестки.
   - Что вы, мой китайский совсем никуда не годится.
   Со всеми необходимыми фразами, вроде бы, справился. И Сун не подвел, дружище! Мужик!
   - Я не успел предупредить моего друга о приходе гостьи, и мы не подготовились. Честно говоря, мы собирались чуть-чуть даже выпить. Ха-ха-ха. Когда мы в этой квартире, то мы - холостяки, так что прошу извинить за наш вид.
   Она сказала, чтобы я называл ее по-китайски - Мэй, так ей привычнее, монгольское имя все равно никто правильно не выговаривает. И все расселись вокруг стола.