Кочергин Илья. Помощник китайца

   Небольшая квартирка почти на окраине города, в белом девятиэтажном доме, который, наверное, приходился мне ровесником, казалась мне чудесной. В окна первого этажа глядели ветви слив и яблонь, дети уже трясли их и бросались друг в друга кислыми, несъедобными плодами. Поникшие куски обоев свешивались со стен, и было необыкновенно приятно сдирать их, открывая для себя новые и новые узоры более древних слоев. Вынося на свалку вороха бумажных лоскутов и охапки сгнившего плинтуса, я изгонял из квартиры память о бывших хозяевах.
   Когда все обои были содраны, я долго любовался на голые стены, их можно было сделать своими - отшпатлевать, выкрасить, обклеить, расписать, украсить лепниной, утеплить, отделать ценными породами древесины, задрапировать шелком или бархатом - все, что угодно, вопрос только времени, денег и желания. Шаткие перегородки в коридоре, разбитые косяки, расколотая раковина, вспученный линолеум и облупившиеся потолки обещали будущее, которое можно изменить, улучшить или вообще переделать полностью.
   Аленка вернулась в конце августа. В еще пустой, запорошенной старой штукатуркой квартирке я припас бутылку шампанского и пару бокалов. Но в тот момент, когда мы держали в руках рюмки и нужно было поглядеть друг другу в глаза, я не увидел, что она рада.
   Аленка выглядела скорее не счастливой, а задумчивой. С тех пор я боюсь, когда женщины рядом со мной выглядят задумчивыми. Они сравнивают, они всю жизнь сравнивают людей, вещи, события, запахи, музыку и любимых. И вот настал такой день, когда Аленка обнаружила, что сравнение стало не в мою пользу, но она к этому еще не была готова, она еще с этим не успела согласиться, нет, скорее, еще не успела привыкнуть к этой мысли. Или, может быть, ей просто показалось, или она неправильно сравнивала?
   Так что в тот момент, когда надо было весело оглядеть новые стены и потом хлопнуть рюмки об пол, чтобы осколки разлетелись по всему этому еще нежилому пространству, и я уже поднял руку с пустым бокалом, Алена сказала: не надо, как бы пробуя артикуляцию этого нового слова. Теперь она все чаще будет мне его говорить и вглядываться в меня подолгу в те минуты, когда я этого не замечаю. Не веря себе, она будет еще и еще раз тщательно сравнивать и каждый раз с удивлением замечать, что выигрываю не я.
   Конечно, сначала ей это очень неприятно, - кому понравится осознавать, что ты так долго ошибался, но потом она постепенно привыкнет, простит себе ошибку, и ведь, в конце концов, только дураки не меняют своих решений. И как перед дракой распаляешь себя для того, чтобы получить удовольствие от удара в лицо своему противнику, набираешься злости и смелости, наполняешься той приятной силой, поднимающейся от живота и ударяющей кровью в голову, так же ей надо наполниться уверенностью в своей правоте, раздражением, еще лучше омерзением, чтобы сказать самое неприятное.
   Я увидел, что она не рада, удивился, но к вечеру уже забыл об этом.
   К осени я все чаще стал ездить за город - московские храмы были уже более или менее разведаны. Поездки в электричках давали мне ощущение дороги. Заметив в окошке купол какой-нибудь церкви, я вылезал и шагал к нему по шоссе или просто через поля.
   - Какого хрена ты таскаешься в такую даль? В Москве надо вертеться, в Москве. Время не трать. - Георгий Семеныч не одобрял моих поездок.
   - Да там тоже хорошо берут.
   - Здесь берут лучше. Всех обзвонил, - давай по новой. Наедь на них, скажи, мол, батюшка, сворачиваемся - полиграфия дорожает, иконки себе в убыток производим. Берите последние. Им же не продавать надо, а втюхивать. Понимаешь, втюхивать.
   Я, скорее всего, понимал, но за городом было приятнее. На прошлой неделе я решил разведать Каширу и по дороге домой, уже вечером вылез в Ситенке - маленьком полустанке километрах в восьмидесяти от Москвы. Купол с крестом поднимался над желтеющими посадками берез, за деревьями открылась ограда церкви. Я отыскал открытую боковую дверь и попал в кухню. Две бабульки сказали, что настоятеля сейчас нет, без лишних разговоров усадили за стол и налили мне тарелку щей. "Как же ты голодом-то поедешь?"
   Я ел густейшие щи, одна бабушка месила тесто, а вторая сидела напротив меня, подперев кулаком щеку, и смотрела, как я ем.
   - Страшно, наверное, было служить-то? Смертей навидался?
   - Да сам я не служил там. У меня дядька инвалид оттуда, он и собрал артель. Я помогаю просто.
   - Ой, сынок, хорошо. Хорошо, что ты там не был, что Господь миловал. Не дай Бог такому произойти. Давай еще немного подолью, электричка еще через час только пойдет. Давай.
   Отъезжая от Ситенки, я смотрел из окошка, как горели в закатном солнце березы и золотой куполок. Такие поля кругом. Вроде ничего особенного, а мне нравились такие поездки. Раза два в неделю можно из города уезжать, и не просто так, не просто для себя, а по делу. Все-таки вон, в Дмитрове, много заказали.
   В Дмитров повезли иконки на машине, одному было не утащить в рюкзаке. Поматерился Георгий Семеныч, что, мол, ехать - только бензин жечь, но ничего, поехал. Там батюшку прождали до самого вечера, потом иконки считали, потом деньги. Отправились домой уже вечером.
   - Кончай ты ездить по дальним храмам. Весь день убили, а толку - хрен да ни хрена. С этим отцом Василием твоим провошкались до ночи, - Георгий Семеныч гнал, не сбавляя скорость на поворотах. Жевал сигарету. - Надо день со смыслом тратить. Встал, с утра в пару мест сгонял, пока обедаешь позвонил туда-сюда, опять съездил. Вот так надо, с толком, понял? А ты, елки, знаю я тебя - уедешь за город, сядешь на пенек и сидишь. Нужны будут какому-нибудь попу иконки - сам придет. Так ведь?
   У переезда через железную дорогу опустился шлагбаум. Мы не успели. Сзади притормозила "четверка" с матрасами на верхнем багажнике. Куча детей в салоне. На самом верху к матрасам было привязано два стула и удочки. Дачный сезон уже закончился, а я за лето только и выезжал из города что по своим церквям. Даже на рыбалку ни разу не съездил. И осень так пройдет, останется только воспоминание, что однажды утром воздух такой свежий был, и горизонт почище казался.
   - Японский-то бог! Опять торчать будем, время терять. Надо, Серега, с умом, с умом. Вот я, например, если за день кого-нибудь хоть на копейку не обставлю - все, день просто так прошел. Потерян день. Поэтому и деньги идут, и дела идут. Думаешь, у меня одни эти иконки? Да это старт, начало только. Сейчас надо магазин открывать, за товаром в загранку ехать. Спешить надо, здоровья-то ни хрена не осталось. А ты - на пенек. А этому, блин, дураку что надо еще?
   На дорогу вылез с обочины мужик, постучал нам и начал показывать что-то на пальцах. Георгий Семеныч опустил стекло.
   - Чего тебе?
   - Командир, подбрось до поселка. Или сотку дай.
   - Больше ничего не надо?
   - Ну, прошу как человека, подбрось нас с товарищем. Или сотку дай.
   - Иди у других проси.
   Подошел товарищ с ломом в руках, а поезд - длинный товарняк - еще не прошел.
   - Елки, товарищ нашелся еще. Докуда, говоришь, везти-то?
   - Ну, там это по трассе, короче, недалеко. Скажем, докуда. Мужик, я прошу, отвези нас. А то машину разобьем.
   Георгий Семеныч в задумчивости посмотрел на пролетающие вагоны.
   - Ладно, иди с той стороны садись, у меня здесь дверь не открывается.
   - А ты довезешь?
   - Ну, сказал же, довезу, сейчас вот поезд пройдет, и довезу. Пусти, стекло подыму.
   Прошел последний вагон. Мужик послушно убрал руку, и Георгий Семеныч поднял стекло, потом поманил мужика пальцем, и когда тот наклонился, ударил его дверцей и газанул. Шлагбаум начал подниматься, товарищ занес лом, но немного опоздал и промахнулся.
   Проехали. Сразу за переездом "жигуленок", идущий сзади, посигналил фарами. Георгий Семеныч притормозил и вышел, я за ним. Водитель "четверки" тоже выбрался из машины, неясно улыбаясь в сумерках, и мотнул головой назад.
   - Не попали, вроде, а? Но за такое учить надо.
   - Надо, конечно. Если б поезд не прошел, то, может, и попали бы.
   Мужики с той стороны переезда уже подходили. Водитель "четверки", не дожидаясь, пока товарищ размахнется своим ломом, влепил ему ботинком в промежность, а Георгий Семеныч по старинке разбил второму лицо кулаком. Оба легли на месте. Я только смотрел.
   - Сейчас, ребята, погодите. - Водитель "четверки" уже достал из-под сиденья моток проволоки и вязал лежащему мужику ноги. Повернулся ко мне: Сейчас. Ты, парень, иди отвлекай эту, в будке которая сидит, железнодорожницу, а мы этих к рельсам привяжем. Чтоб знали. Давай, потащили.
   Я двинулся к будке, но Георгий Семеныч поймал меня за рукав и вернул на место.
   - Да брось ты, - сказал он водителю, который уже связал второго. - На хрен тебе эта пьянь сдалась, возиться с ними. У тебя ж здесь дача, наверное, недалеко, а привяжешь к рельсам, так проблемы с муса'рней себе на голову заработаешь.
   - Чепуха, потащили гадов. Научим их.
   - Послушай, приятель. Брось их на хрен, правду говорю.
   - Да мне-то вообще по барабану. Я ж тебе помочь хотел. За такое ведь учить надо. - В голосе явно слышалась обида. - Не хочешь - не будем. Только потом они опять машины бить пойдут.
   Он еще раз пнул темнеющее на асфальте тело и сел за руль. Хотел что-то сказать, но просто махнул рукой, - передумал. Из "четверки" с интересом глядели детские мордочки. Потом они проехали мимо. Мы тоже уселись в машину.
   - Крутой мужичара, - сказал я.
   - Сто лет такая крутизна на хрен не нужна. Привязал бы и сел. И мы бы сели. Нет, у меня твердое правило на всю жизнь - никогда не соваться против закона. Крутись, вертись там, где можно, а в такие дела не ввязывайся. Сядешь не за хрен собачий. Кто семью тогда кормить станет?
   Он пристегнулся, подумал, а потом добавил:
   - На закон плевать можно, только когда оборот уже большой. Понял, нет?
   Когда я взялся за ремонт потолка в кухне новой квартиры, дело пошло не так быстро. Сдирать обои и плинтуса было приятнее. Потолок кухни был похож на терку - старая масляная краска вздулась пузырями и потрескалась. Она отчищалась с трудом, вместе с ней отваливались еще и куски штукатурки. В общем, я ободрал все до плиты, а потом стал шпатлевать. Поверхность получилась на удивление неровная. Тогда я решил зачистить ее наждачной шкуркой, и белая тонкая пыль покрыла всю квартиру.
   С начала учебного года на время ремонта у меня в этой квартире поселились два парня из Омска. Один из них - Денис - учился со мной на одном курсе, изучал хинди, а другой был просто дэновским земляком, другом детства, и его звали Лехой. Дэн был, пожалуй, единственным, с кем я сдружился в институте. Кликуха у него была Сяопин - Дэн Сяопин, хотя на китайца он был совсем не похож, рожа сибирская. Просто так получилось, наверное, из-за того, что его Дэном звали.
   Парни ругались на пыль, которая въедалась им в волосы, жаловались на сквозняки, но продолжали там жить. С приездом Аленки я уступил им опрокинутый шкаф, поскольку стал ночевать дома, и отдал одну связку ключей. У Дэна была комната в университетском общежитии, но Леху туда не пускали. А Леха хотел немного пожить в столице.
   Ребята исправно поили меня пивом, рассказывали, как я их выручил, но помогать отказывались. Да я и сам не доверил бы другим людям такую ответственную работу, как отделка личных потолков будущего своего жилища. А может быть, и доверил бы профессионалам, но на это не было денег. Вообще, чем больше я влезал в этот ремонт, тем лучше понимал, что денег все равно не хватает, хотя я и зарабатывал не в пример больше, чем раньше.
   В прошлом году во время больших перерывов после второй пары в университете мы с Дэном Сяопином частенько вытряхивали вместе на ладонь мелочь из карманов, чтобы купить на двоих пачку "Астры", а теперь Дэн ходил в длинной кожаной куртке и курил только американские сигареты. Они часто брали дорогое пиво и готовили себе исключительно пиццу, покупая ее в киоске замороженной. Спрашивать Дэна, откуда у него бабки, не хотелось, и я ждал, что, может быть, он сам проговорится. И он проговорился как-то после ящика "Старопрамена" на троих.
   В этот вечер, ложась спать рядом с Аленкой, я сказал немного в сторону, чтобы не очень сильно дышать на нее пивом: "Подожди еще немного, я скоро получу три лимона".
   Не знаю, как Сун обходился один, но нового помощника он почему-то не завел. Увольняясь от него, я пообещал свою помощь в случае необходимости ну мало ли, какая-нибудь важная встреча или что-нибудь еще, но он так и не воспользовался моим предложением. Зато я раз в месяц, может, чуть реже, наведывался к нему на ужин. Кормил он по-прежнему хорошо. И поил.
   На следующий день после того, как я обещал жене три миллиона, он позвонил мне и пригласил зайти вечером. Я зашел. В его комнате за красиво сервированным столом сидели соседи - пожилая пара из квартиры напротив. Видно, он с ними сошелся от скуки в последнее время. Старичок держал на коленях аккордеон, а в руке вилку.
   Сун представил меня, как всегда, немного торжественно и указал мне место за столом.
   - Мои уважаемые соседи не говорят по-английски, поэтому я попрошу тебя переводить им. - Старички с уже румяными от водки лицами радостно кивали. Сун поднял рюмку: - Сегодня мой день рождения. Поэтому я пригласил тебя и их тоже. Я хотел, чтобы собрались люди, которые помогают мне в чужой стране. Я почувствовал, что советско-китайская дружба - это не просто слова. Я хорошо, хорошо почувствовал это. И поэтому я хочу выпить за советско-китайскую дружбу и за твоего деда. И за моих уважаемых гостей.
   Суна немного несло, и я вдруг понял, что он пьяный. Вид у него был грустно-сосредоточенный, волосы свешивались на лоб, рубаха на боку была немного выправлена. Он речитативом произносил тост, все больше и больше повторяясь, а старички кивали. Потом старик, не дождавшись конца речи, выпил и растянул меха. Сун всем кивнул и тоже выпил.
   И запел "Подмосковные вечера" на китайском языке. А дед хорошо аккомпанировал ему, только, по-моему, слишком медленно. Вообще, все это напоминало какой-то авангардный фильм или спектакль. Есть же такое кино не для всех. Я как-то видел фильм, там минут десять подряд камера едет по коридору с тусклыми лампочками, едет, поворачивает в какие-то своротки. Очень на нервы действует.
   И тут то же самое. Сидит, поет русскую песню, а сам, наверное, про свой Китай вспоминает. И еще руками плавные движения делает, как будто взвешивает в руках шелковые ткани или медленно раздвигает паутину. Я знаю, что в таких ситуациях надо делать. Если уж опоздал на праздник, то надо срочно догонять, а то тоскливо станет глядеть на окружающие тебя рожи. И я стал догонять, сам себе подливая, тем более что Сун распутывал свою паутину и не ухаживал за гостями.
   Потом бабка уже не выдержала и подхватила "Вечера" с середины куплета довольно хорошим голосом. Почему он не пригласил хотя бы Ивана с Пань Пэном? Сидит с соседями.
   Теперь Сун запел другую песню. Шань шан йоу гэ сяо шу. На горе стоит маленькое дерево, под горой стоит большое дерево, я не знаю, я не знаю, я не знаю, - какое выше, какое больше. Глаза еще больше сузились и глядят в одну точку. Нет, настроение этого застолья мне как-то совсем не подходит сегодня. И я стал думать о своих миллионах.
   Дэн вчера сказал, что они продали в Омске две квартиры. Не свои, правда, а чужие. Поэтому и при деньгах. Показал даже паспорт фальшивый - на вид совершенно настоящий паспорт, ни к чему не придерешься. Фотка сяопиновская, только фамилия другая и прописка. Они, говорит, на каждую квартиру новые делали у одного мужика.
   В общем, снимают хату, заключают даже договор об аренде. Дают в газету объявление о продаже, находят купца и берут у него залог, потом мотают. Но нужно, чтобы квартира знакомая была, чтобы у них документы на нее были на руках. А дальше вообще делать нечего - все уже отработано, отлажено. Вот сейчас ищут как раз в Москве квартиру для такой операции. Кстати, не знаю ли я чего-нибудь подходящего? А чего тут знать? Вот она, квартира, берите, продавайте, я полностью - за.
   Леха говорит - нет, с тобой нельзя. Ты и так нас выручил, мы тебя впутывать в это не будем. Ни за что. Давай лучше пиво дальше пить. А про то, что мы рассказали, - забудь.
   А я что, хуже других, что ли? Ничуть не хуже. Я тоже, может, хочу их ящиком "Старопрамена" угостить. Квартира моя - что хочу с ней, то и делаю. Захочу - вообще подарю ее кому-нибудь.
   - Но только, смотри, Серега, мы тебя нисколько не заставляем. Ты сам предложил.
   - Конечно, сам. Никто меня не сможет заставить. Просто я сам решил.
   - Тогда лады. Но ты еще подумай до завтра, а то утром проснешься, испугаешься и передумаешь.
   И я, действительно, немного испугался утром и хотел передумать, но тут вспомнил, что уже обещал Аленке три лимона. Ну а тогда раз так, значит, так. Будем продавать. Немного страшно, конечно, но ведь моя задача совсем простая - официально сдать им хату, потерять документы на нее, а потом прийти, удивиться, что там живут другие люди, и вызвать милицию. Ни к чему не придерешься - я вообще пострадавший получаюсь. А сделка незаконная, так что квартира моя остается в любом случае.
   Мне и делать ничего особо опасного не придется, просто помочь им немного. Короче, и сомневаться не надо, тем более, что я сегодня уже позвонил Дэну и подтвердил свое решение. Лучше думать, куда деньги можно потратить. Тут уже все полностью от меня зависит, чтобы правильно распорядиться. И Аленка не сможет сказать, что, если мужчина недоволен тем, как одевается жена, то он должен сменить ей гардероб. Сменим, и не раз. В Китай можно будет съездить, посмотреть, что за страна такая.
   Суна совсем развезло. Мне кажется, что он поет свою Шань шан на мотив "Во поле береза...".
   Надо, наверное, идти. Обуваюсь в прихожей и замечаю, что половина кухни заставлена пустой посудой - шампанские и водочные бутылки. Мощно мужик закувыркался. Но мне сегодня сидеть с ним некогда, нужно бежать, и я прощаюсь. С трудом отрываю Суна от разговора со стариком - он ему втолковывает о дружбе Старшего брата и Младшего брата, двух великих братьев, которые в душе не разлей вода. Сосед слушает чужую речь и согласно кивает.
   Заказали мне кучу икон в Троице-Лыково. Звоню Георгий Семенычу и начинаю зачитывать ему список. Спаситель - сорок штук, Казанская - сорок, венчальные, Пантелеймон (хорошо берут жены алкоголиков), Николай, Утоли моя печали, Сергий Радонежский - все по двадцать, остальные по десять штук и три тысячи маленьких складней.
   - Это, Серега, мне некогда. За складнями заезжай ко мне, бери. Иконы потом отвезем. Все, я дома.
   Голос странный. Шепелявит немного, неужели опять сорвался Георгий Семеныч? Да, так и есть. Я заезжаю к нему и отправляюсь сначала за пивом две здоровые авоськи по десять в каждой, ручки режут пальцы. Некоторое время сидим, болтаем. Потом отправляюсь назад, надо еще в Котельники заехать на всякий случай, может, у них "Живый в помощи" закончились.
   Никак не могу выехать из двора - руль выворачивается куда-то на сторону. Ставлю руль прямо и качусь с горочки. Сначала падает велосипед, а потом я на него, постиранными джинсами прямо по цепи проехался, все в черном масле теперь.
   Я вот сейчас сяду и поеду, все равно поеду. Мне нужно заехать в Котельники, значит, заеду. Приятное такое упрямство поднимается, азарт доеду или не доеду? Ну, значит, все-таки нажрался. Ну и что, нажратому даже лучше - не замечаешь, как время летит. Оно, время, немного тормозится в те минуты, когда снова поднимаешь упавший велосипед, видишь близко лица прохожих, мусор на асфальте, свои руки, упавшую кепку, а потом опять все сливается в мелькающие пятна, в смазаную движущуюся картинку.
   Мне-то что - крути педали, рули рулем. Меня-то это все, про что твердил Георгий Семеныч, считай, и не затронет. У меня сбережений все равно никаких нет. Как раз купил плитку в новую квартиру, остальные рубли проели. Поэтому мне если и напиться, так за компанию разве что. Ну ахнут деньги в очередной раз, ну и что, у меня от этого инфаркта не будет. А свои три миллиона я все равно еще не получил.
   Доехал я все-таки до церкви, заявился к старосте - там тетенька такая, Татьяна Валерьевна, у них староста была, - улыбаюсь. Выполнил я все же свою задачу - доехал, привез складнички.
   - Иди, Сережа, домой, проспись. Выбрал тоже момент. Мне бы самой сейчас пьяной напиться, а придется до утра сидеть теперь. Уйди, говорю, с глаз долой.
   - Знаете, сейчас самое время, Татьян Валерн, складничков вам у меня купить побольше, начать продавать и постепенно ликвидировать, так сказать, это... все последствия этого будущего печального происшествия в масштабе...
   - Ты уйдешь отсюда, идиот пьяный? Я по-доброму сказала, сейчас вызову охранника. Ты че, ничего не понимаешь, что ли, что делается? Все, давай, иди с Богом.
   - Хорошо, я иду. Иду домой, буду спать. Всего доброго. Ухожу. И желаю вам...
   - Иди-и.
   Дэн купил какую-то дорогущую краску для волос и выкрасился в белый цвет, под блондина. Это нужно было сделать перед тем, как сфотографироваться на новый паспорт. Они с Лехой уже связались с мужиком, который делает паспорта, обо всем договорились. Я немного побаивался все же, мучился оттого, как я буду врать в милиции, отвечать на их каверзные вопросы. У меня зародилась надежда, что слухи о грядущем обвале рубля помешают исполнению нашего плана. Но рубль не обвалился, слухи забылись. Все шло гладко и по плану. Оформлялись паспорта. Они нашли себе какое-то другое жилье, чтобы не привлекать лишний раз внимания моих соседей.
   Я побаивался, но и ждал этих денег. Георгий Семеныч засел у себя дома и наплевал на все дела. Опять совершился очередной поворот в его судьбе, на этот раз вызванный холодным осенним ветром. Георгий Семеныч сорвался, и это теперь надолго.
   С деньгами наступила напряженка, но тут очень удачно подвернулась возможность получить комиссионные с продажи газовых пистолетов. Как раз вовремя.
   Дэн так поднялся с прошлого года - куртка, "Winston", все дела, а газовика нет, даже самого паршивого. Дэну с Лехой вроде как положено иметь при себе что-то стреляющее хоть для престижа. Они меня спросили, а Витька мой бывший одноклассник - как раз продать две штуки хотел - свой и отцовский. Я их и свел. Аленки с тещей не было дома, мы у нас и собрались. Ребята повертели пистолеты в руках, пощелкали курками.
   - А они зарегистрированы?
   - Отцовский нет, а мой был зарегистрирован. Ничего, скажу, что на даче потеряли, они особенно к таким вещам не должны придираться.
   - Нам-то как раз незарегистрированные нужны. Сколько?
   - Ну, как договаривались, по семьдесят долларов каждый.
   И ладно, отдали деньги, взяли стволы, по пачке патронов, пошли к метро - с Дэна пиво причиталось помимо комиссионных. Да и какие уж там комиссионные - десять баксов, как от Ивана с Пань Пэном. Но с другой стороны - хоть что-то, если с церквями все так плохо.
   Хорошо, что я свою десятку дома оставил, а то бы, наверное, пропала. Купили "Рэд Була" банки по четыре, он так по мозгам дал, что пошли пробовать пистолеты сразу, как они стреляют. Стемнело уже. Я их отвел в глухой тупичок во дворах, пусть убедятся, что пистолеты исправные. Они и высадили по обойме в воздух. Глядеть весело - из стволов пламя видно, по асфальту гильзы подскакивают. Они палят, а я улыбаюсь, мне хорошо так стало от этого красного быка и от стрельбы, весело.
   Потом вижу - передо мной автоматчик стоит и говорит что-то. Я только уж после понял, что когда тупичок-то выбирал, не сообразил, что окна ментуры на него выходят, даже в голову не пришло. Так что мы у них, считай, под самым носом грохот подняли.
   Положили лицом на машину, обыскали, потом отвезли. Сяопина с Лехой в обезьянник на ночь посадили, а меня сразу к оперу, потому что я сказал, что это я продал. Спросили, где я их беру, пистолеты, для продажи. Я им начал гнать про попутчика в поезде, фамилию даже выдумал.
   Опер, видно, понял две вещи - во-первых, что я вру, а во-вторых, что я все-таки не гожусь на роль торговца оружием. Сначала, вроде, даже по ребрам пару раз въехал кулаком, чтобы я все рассказал, а потом махнул рукой.
   - Поедем сейчас к тебе домой. Если хоть один ствол найдем еще, то все.
   Дверь открыла теща. Грустно смотрела на меня, на ментов, один из которых был с автоматом.
   - Раньше сам домой приходил, теперь под дулом пистолета приводят. Иди, Ален, полюбуйся на красавца.
   Опер посмотрел на эту картину и махнул рукой.
   - Проспишься, а завтра чтобы к одиннадцати был в отделении. Понял?
   Назавтра я столкнулся у входа в отделение с Витькой. Его вызвали по телефону, обнаружив в картотеке, что один пистолет зарегистрирован на него. Витька был абсолютно спокоен, в сумке у него уже лежала бутылка "Абсолюта". Вошли в кабинет к грустному, усталому оперу.
   - Ну что, орлы, будем делать с вами? Зачем продавали газовое оружие?
   - Да мы студенты, понимаете. Стипендии на сигареты не хватает.
   - А мы что, рыжие, что ли? Деньги, что ли, лопатой гребем? У нас тоже зарплата - не разгуляешься. - Создавалось впечатление, что они читают свои роли по бумажке. Бутылка появилась на столе с неожиданностью нового персонажа в старой, известной пьесе.
   - На, забирай свои пужалы и больше ими не торгуй. - И патроны тоже отдал.
   На улице Витька купил мне баночку пива.
   - Здорово у нас получилось. Я их вчера продал, а они опять у меня. Надо опять покупателя искать. Хочешь, тебе один отдам? На, держи.
   Мы пожали руки и разошлись. Я продал свой через три дня за шестьдесят долларов и полтинник торжественно вручил жене. Чтобы не сердилась, когда меня пленного приводят, - это же для семейной пользы.
   Дэн встретил меня в институте и начал наезжать. Вам, говорит, наверное, отдали назад стволы. Я говорю, что нет, мол, даже еще по ребрам немного настучали. А с Витьки штраф взяли. Но Дэн мне все-таки не поверил.