Страница:
– Я ли не понял…
Шофер перешел на светские околополитические темы:
– Как поживает лидер ваших правых (!) Жириновский? А как самочувствие нобелевского лауреата Солженицына?
– Ты чё, Солжа читал?
– Конечно. У него была такая трогательная и печальная книга про деревню в Сибири, где все жители – очень бедные, мне было их жалко. У вас в Сибири все как в Африке, да?
Едем дальше. В центре города на деревьях тут и там – огромные гнезда. Их свили здоровенные птицы – марабу. Которые, как известно, жрут разную падаль. Очень удобно! Птицы бесплатно содержат город в чистоте, заменяя московских киргизов, – впрочем недорогих. Белье сушится на балконах… Посреди города торчит здоровенная закругленная елда, которую московские начальники отсюда скопировали (нашли у кого своровать интеллектуальную собственность) и поставили в нашей столице, испохабив вид на Красную площадь. Только в Найроби это конференц-центр, а у нас – гостиница Дома музыки.
Мы подъехали к отелю Stanley, вовсе не случайно выбранному для завтрака: тут останавливался сам Хемингуэй, который дико любил Восточную Африку. Так, если вы помните, называлась и Кения, и прочие страны по соседству, когда были под англичанами.
Зайдя с дороги в сортир у ресепшн, я невольно изучил наглядную агитацию. Над писсуарами висели взятые в рамки гравюрки. На одной Стэнли рядом с древним пулеметом (не он ли его, кстати, изобрел? Или это его однофамилец позже сконструировал автомат, который применялся во Вторую мировую? Кому интересно, пусть выясняет). На второй – Стэнли встречает Ливингстона. Тот исследовал Африку и в ней потерялся, что немудрено, а Стэнли его долго искал и таки нашел, и это было громкой мировой сенсацией. Нам бы, теперешним, их тогдашние заботы! Каким тихим и наивным был мир 150 лет назад… Эти два африканских путешественника и сейчас весьма популярны, по крайней мере в англоязычном мире, это что-то навроде «Челюскина» и папанинцев.
По поводу Стэнли высокохудожественно высказался Набоков, англоман, кстати. В книжке «Ада» он описал роман главного персонажа со своей кузиной (которая позже оказалась сестрой; на эту тему писателя вдохновили, по моей догадке, его отношения с сестрой Леной, которая была на шесть лет младше). Так вот там есть момент, когда эта самая Ада ведет пальцем по набухшей, эрекция ведь, синей вене на приборе своего любовника и представляет, что это Нил, исток которого как раз искал потерявшийся Ливингстон. («Рельефная карта, реки Африки, – произнесла расцветающая резонерка. Ее указательный палец прошелся по голубому Нилу до самых джунглей и возвратился назад. – Ой, а это что? Даже у подосиновика нет такой чудной плюшевой шляпки». Конец цитаты из русскоязычной версии романа, которая тут приведена для удобства нашего читателя вместо английской.) А когда парень кончает, то говорит Stop! – так англичане в телеграммах обозначают точку, вместо нашего тчк. И далее цитирует радостную телеграмму, которую послал в Лондон Стэнли, найдя пропавшего путешественника.
Да… Нас судьба отбросила куда-то ко льдам, а англичанам подарила такую роскошную вещь, как кусок Африки. Мы можем себя чувствовать обделенными, но так оно, может, и к лучшему: Восточную Африку англичане не удержали, а льдов у нас и сейчас навалом. На них никто не позарился. То есть пока никто не зарился. Я пишу эти строки и краем уха слышу по ТВ новость про русский ледокол, который, раздражая наших американских друзей, плывет в сторону Северного полюса уточнять границы нашего шельфа, который часто оказывается очень нефтеносным. Штаты же в ответ снаряжают свою экспедицию ровно в тот же район, чтоб не дать нам застолбить лишку. А что англичанам осталось от Африки? Одни воспоминания. (В которые, впрочем, тоже есть смысл вкладывать какие-то деньги – это я уже про путешествия.) Кстати, не с чего нам сочувствовать тут англичанам, пусть утрутся. Они, видите ли, требуют от нас переписать Конституцию. Пусть сперва свою напишут вообще.
Но не для того мы летели в такую даль, чтоб прогуливаться по Найроби. Прочь из большого города! Подавай природу, слонов и львов, даешь дикую жизнь! Вперед! И вот мы на вэне трогаем в путь.
Я снова жадно смотрю по сторонам и примечаю разное. Атмосфера усталости и легкой лени кругом. Зелень, сельские мотивы. Как на русском юге – кругом акации и всякая прочая зелень. Сарайчики, в каких русские держат всякий хлам, – а тут в них живут люди, причем не на даче, это ПМЖ. У жильцов те же потерянные лица, как у русских крестьян, только почерней, чем даже у наших бомжей.
На иных сарайчиках красуется гордая надпись – Hotel. У одного такого – его название Ronana, это в городке Maimahiu – я остановился. Он разместился в скромном бараке, каких полно было в старые времена – не знаю, как сейчас, – где-нибудь на БАМе или под Тюменью. И зашел посмотреть номер. Интересно же! Комната, значит, метров семи, кровать и стол, и лампочка под потолком. Плюс совмещенный санузел – сортир так называемый французский, то есть с дыркой в полу, и ближе к двери умывальник, над которым висит старинная душевая коническая воронка. Это все стоит пять долларов за ночь. Тут же в бараке – ресторан. Если кто бывал в колхозных столовых, так это то же самое, только чуть бедней. За столами сидят люди с несколько испуганными лицами, едят вареную фасоль и пьют свое жалкое пиво, я его пробовал: у него вкус напитка «Буратино».
Но во всем немало достоинства. Много есть в России людей, которые, уйдя фактически на дно, требовали бы пусть бедный, но отдельный номер? В ночлежках или на улице спят, и ладно. А при Советах подселяли соседей даже в крутых московских гостиницах. Помните фильм «Мимино»? Мы смеялись, а как это воспринимали белые люди? Вот они смотрят, как заселился в подозрительный отель летчик (!), в тесную комнатенку, и вдруг из ванной выходит голый армянин-дальнобойщик, который почему-то тоже тут живет… Черт знает что.
Однако вернемся к нашим баранам.
Едешь по африканским проселкам… Там часто – костры по обочинам, с густым едким пожарным дымом: это мусор жгут. Которого там, по правде сказать, полно. Во многих местах запах – как из забитого мусоропровода. Жесткое зрелище: сидя на земле, местный выдавливает дерьмо из рыбьих кишок, то ли готовя их сразу в пищу, то ли планируя их сперва набить некой начинкой.
Вдоль дорог бегут ручьи цвета охры, от вымытого краснозема. Люди едут на облезлых маршрутках, обвешав их собой со всех сторон, – так кот Бегемот ездил на подножке трамвая. Крестьяне ковыряют мотыгами свои красные поля. А после возят тюки сена на велосипедах – чисто русская картинка. Мужик везет на велосипеде мешок с мукой, которой надолго хватит, – это аналог московской поездки в «Ашан» на дешевой иномарке. Кругом, кстати, ремонт этих велосипедов. Видно, как этот скудный транспорт тут важен. А еще там много вьючных мелких ослов. Но ослы и велосипеды есть не у каждого. Из окна машины часто видишь, как люди идут пешком по обочинам или по тропинкам, протоптанным вдоль дорог. Да при этом несут поклажу в узлах, пристроенных на макушке. Иногда тащат детей за спиной. Интересно, что женщины, идущие вдоль дорог, одеты в яркие платья – синие, красные или оранжевые. Похоже, они идут в соседнюю деревню в гости и потому нарядились.
И кругом кукурузные поля. Кукурузу эту везде сушат, и мелют, и продают – ну хоть не голодные. Одно из модных там блюд называется Ugari – это пирожок из кукурузной муки с начинкой из капусты. Люди там часто приносят его из дома на ленч или пекут на работе, на всех, вскладчину.
Мы останавливались и на рынках – там легко понять, как живут местные жители. Так вот там торгуют необычайно бедной одеждой, какой не увидишь даже в депрессивных районах не то что России, но даже Украины.
Еще одна русско-африканская картинка: бабушки на обочинах таких же, как у нас, битых дорог продают урожай с так называемых приусадебных хозяйств, только тут у них вместо яблок и картошки – кучки мандаринов. В то время как их американские сверстницы почему-то любят ездить на вышедших из моды «кадиллаках» в «Макдоналдс», попить жидкого кофе с подругами. Я смотрел на это, думал и вспоминал, как с чувством рассказывали мне про нашу экзотику знакомые американцы, которые проехались по русской глубинке. Плохо это или хорошо, но страна у нас все-таки очень экзотическая. С чем сравнить чувства, какие я испытывал при виде бедной африканской жизни? Наверное, так могли себя чувствовать американцы, посещая Суздаль, причем в 40-е годы…
Скудные ларьки, жалкие дома, скворечники сортиров – как во всех странах, где есть крестьяне, от Китая до России и арабов с неграми.
Хороши и вывески: Baraka Bar and Butchery. (Это все задолго до Барака Оба-мы). И точно, это барак, сарайчик даже! А вот Star Butchery. Заглядываю: старик в грязном фартуке разложил на единственном прилавке три куска заветренной баранины. Вот и вся звездность, привет.
Смотрю дальше. Дома из шлакоблоков, окна забраны решетками, правда, не грубыми, но стыдливыми, фигурными – в контраст с американскими хлипкими дверцами, которые вышибаются кулаком. Два все-таки мира… Или даже три. Но там есть люди, которые стоят еще ниже бедных кенийцев: это беженцы из Сомали, которые уж совсем нищие.
Остановились заправиться. Захожу в магазинчик. Это пустая комната, посреди которой стоит ящик, а в нем вразнобой бутылки: пара коктейлей из водки Smirnoff и три пива. Все, разумеется, теплое – как это всегда бывало летом при Советской власти. Впрочем, что это я? Пива у нас и теплого тогда не было в свободной продаже…
Почему б им не жить богато и красиво? Русским тоже часто задают этот вопрос.
Если б здесь нашли нефть, то кенийская элита построила бы тут Рублевку и Манежные бутики и стала ссориться с Америкой. А крестьяне жили бы все так же, обычной нищей жизнью.
Вот так там: бедная еда, простая одежда, удобства на улице, ручная работа шанцевым инструментом, – жизнь протекает в романтической стройотрядовской стилистике…
Глядя на эту бедность, я вспомнил, что в юности у меня – вот ведь странно вспоминать про это – были одни штаны, одни ботинки типа зима-лето и две рубашки. И в Токио я, попав туда при Советской еще власти, ходил пешком, экономя на автобусных билетах, – вон как в Африке плетутся по обочинам дорог нищие негры.
Едем дальше… Через каждые приблизительно полчаса встречается полицейский пост. Он отмечен парой ленивых служивых с ржавыми стволами, причем у одного АКМ, а у другого – американская М-16, и некими здоровенными граблями, которые перегораживают дорогу, оставляя узкий, зигзагом, проезд. Машины с белыми, как я понял, они не проверяют. Только однажды за всю неделю нас остановили, и то для того только, чтоб стрельнуть бутылку минералки. Говорят, эти посты – чтоб ловить наркодилеров. За провоз марихуаны тут могут дать девять лет. Но дают, как я понял, далеко не всем – местные будут вам предлагать косяки по десять долларов, с торгом, конечно, в ходе которого тамошние цены падают как в дефолт.
Так проехали мы и город, и пригороды, и даже деревни стали попадаться все реже. Битый асфальт и тот кончился, мы свернули на грунтовку. А там – злостная пыль, светлая, но густая и тяжелая. Пыль очень духовитая, она наполовину – из пыльцы южных трав и цветов. Когда проходит встречная машина, пыль еще пару секунд висит такой стеной, что видимость нулевая. Ладно пыль – но это не дорога, а просто стиральная доска. Скорость хорошо если 10 км в час. А тряска такая, что устаешь смертельно уже через час. А рессоры при такой езде меняют каждый месяц.
«хапана» – «нет»;
«асанте» – «спасибо»;
«акуна матата» – «нет проблем»;
«томба малайя» – «проститутка»;
«амини мунгу» – «верю в Бога» (надпись на капоте грузовика).
– На каком языке говорят в России? – в свою очередь спрашивал я местных.
– На английском, – отвечали все с первой попытки.
Я давал им еще шанс.
– Ну-ка напрягитесь!
– Сербский?
– Тепло, тепло, ну-ка… – Я начал понимать, каково учителю приходится с двоечниками.
– А что, бывает, может, какой-то отдельный русский язык, как диалект сербского? – следовал неуверенный ответ.
– Ты знал! – отвечаю я, не понимая, плакать тут надо или смеяться.
Примечательно, что 10–12 лет негры, отвечая на мой вопрос, точно так же сразу думали про английский, во вторую очередь – про французский, а после с облегчением выдавали окончательную версию – про португальский. На этом их попытки кончались, потому что про другие языки белых пришельцев они не слыхали. Ну в самом деле, не на африкаанс же должны разговаривать русские!
Сербский – это от громкого пиара, который братьям-славянам сделали Штаты и НАТО, разбомбив Югославию. Экономики в стране теперь нет, да и страны тоже нет, а весь мир ее знает…
Длился он всего пару минут и стоил мне пять долларов, был очень простым, но впечатление на меня произвел необычайно глубокое. Даже как-то неловко вам рассказывать, но без этого никак…
Значит, висит на придорожном столбе плакат, на нем карта Африки, точка на ней с названием деревни, забыл какой, и надпись – «Equator». А под ней ходит негр с корытцем, кувшином и воронкой и предлагает нехитрое шоу. Оно такое. Парень просто льет воду из кувшина в корыто, но не напрямую, а через воронку – в которую запускает две маленькие щепки. Первую порцию он вливает к северу от экватора, метрах в 15 от вывески. По движению щепок видно, что вода закручивается по часовой стрелке. Ну ладно. После мы возвращаемся к экваториальному столбу и отходим на юг еще на 15 метров. Там вода, вы будете смеяться, закручивается против часовой! А на самой линии экватора она не крутится, просто стекает вниз ровно, и все. Я смутно припоминаю школьную физику и желание космических агентств запускать ракеты из мест, максимально близких к экватору, из экономии, так меньше топлива сжигается. Это – да, но я не думал, что все решат какие-то 15 метров! Странно думать, что негры показали мне точнейший прибор и тем удивили вроде грамотного белого человека. Я уехал с экватора в смятении, подозревая негра в том, что в щепки он запихал какие-то магниты и тайно крутил под воронкой ногой в железном ботинке… В общем, фокус удался.
Не только я, но и другие журналисты удивлялись чудесному явлению. Я вслух поразмышлял о том, что неплохо было бы построить на экваторе сортир, состоящий из трех отделений, и разгружаться в нем порционно, переходя с полушария на полушарие и наблюдая за изменением направления вращения жидкости в писсуаре. Случившаяся при этом журналистка Маша Макеева, которая брала интервью у самого Горбачева, пожалела о том, что аттракцион возможен только в мужском туалете. Я же, поразмыслив, опроверг ее: дамам можно выдавать кассету с видеозаписью процесса, как это делают на американских горках или банджи.
– Где тут у вас сортир?
– На втором этаже.
– Боюсь, не донесу! – даю я простую шутку.
– А ты ластами-то шевели. Тогда поспеешь.
И все это без хамства, как бывало у нас при совке, а мило, по-товарищески, на равных. Ну что тут сказать – демократия шагает семимильными шагами.
Второй случай.
– А есть у вас тут нормальные телки? – спрашиваю официанта. Вопрос риторический, при размахе СПИДа в Африке-то… Но это так, просто шутка.
– Да до хера, – отвечает парень. – Только с условием: меняем на ваших.
Я расхохотался. С нами за столом были, кстати, две русские журналистки.
– Что, что он сказал? Ты чего ржешь?
– Не вздумай им сказать, – умолял меня официант. – Некрасиво как-то…
То есть он все понимает. Но смолчать не может. А публику развлек, что неплохо.
Или подзываешь официантку, которая к столу давненько не подходила и к ней накопились вопросы. Зовешь, значит, ее, а она походя так отвечает:
– Ага, прям щас!
Вспоминается молодость… Что-то есть в этом трогательное.
Население уж совсем забыло старые времена и расслабилось, и белый человек ему не указ и вообще никто. В буфете аэропорта встал я в очередь, взять пива, и вот уж я диктую заказ. Но не тут-то было – местные со всех сторон тянут свои мятые бумажки, и бармен не видит меня насквозь, а у кого-то из них спрашивает, чего надо. Я на них всех злобно наорал. До драки не дошло, и пера в бок я не получил – они как-то лениво отстали, а один так даже артистично изобразил виноватую улыбку, с издевкой. Дали мне пива без очереди – после того как я в этой очереди отстоял. Может, это у них проявление патриотизма и здоровой расовой солидарности, которую никто не отменял, даже после всех сладких лживых разговоров о равенстве рас…
Беседую с менеджером отеля – для меня его ответы важны, потому что он, с одной стороны, полностью местный, а с другой – много времени проводит с белыми и может на своих братьев негров посмотреть хоть сколько-то со стороны.
– Вот у меня есть теория, – говорю, – о том, что у каждой нации – свой возраст, который и определяет поведение большинства людей этого народа. К примеру, швейцарцам – семьдесят, немцам – тридцать, русским – пятнадцать. А вашим сколько?
– Девять-десять, – был мне ответ.
Я был ему благодарен за правду. С его оценкой я в принципе согласился. Но один русский, случившийся при нашей беседе, сказал:
– Выдают желаемое за действительное. На самом деле три-четыре года их возраст.
А вот с чем им повезло, так это с адекватной попсой. Они крутят музыку главным образом черную. И кино крутят тоже с черными в главных ролях. Благо выбор большой, столько этого добра идет из Штатов! Вот свезло ребятам так свезло!
Там раздражает дикая назойливость, с которой попрошайки и продавцы пристают к интуристам. Это чисто «третий мир», где арабы, индусы и, конечно, африканцы.
Вот навязывает свои услуги продавец откровенно левого курева, коробки клеили где-то в соседнем сарае.
– Я не курю.
– Да я тебе дам такую цену, что ты закуришь! Будет смысл! – Это на базаре в Момбасе.
А другой ходит по пляжу, по линии прибоя – к отелю таких не подпускают близко – и предлагает девок.
– Вали, вали отседа.
– Боишься СПИДа? Не вопрос. Щас приведу свою сестру, она красавица, ей 20 лет – забирай ее на ночь за 50 долларов.
50 – это значит, что он ее отдаст за 25.
(Лирическое отступление в тему. Один из нас пошел в публичный дом… Девки там замечательные, премиальные, – но смутила его такая деталь. У самой раскрасавицы, которая открыла ему дверь, на руке была бинтовая повязка, из-под которой торчал катетер; то есть она, значит, лежит под капельницей, а как придет клиент – вскакивает и работает.)
Великое дело – независимость! На острове Реюньон, который стонет под игом французского империализма, никакие нищие за мной не бегали и сестер не предлагали. Им и так было на что жить благодаря французским подачкам в виде пособий и бесплатной медицины… На Реюньоне провели референдум – а не провозгласить ли суверенитет? Большинство эту идею зарубило и не жалеет… Тонкий вопрос. Мне действительно интересно, что ответили бы русские на аналогичный вопрос. Если б было разрешено его задать.
Как-то мы с художником Бильжо зашли в магазин, где торгуют всякой ерундой для туристов. Он купил там наряд воина-масая, ну и разговорились.
– Вы откуда? Из России? Да-да, знаю, – оживилась дама. – Нам, африканцам, очень интересна ваша история. Вы же тоже сражались за независимость.
– Ну-ка, ну-ка, давайте поподробней.
– Я все знаю. Ключевой момент той борьбы – Бостонское чаепитие.
– Очень интересно! – Мы стараемся не рассмеяться и делаем каменные лица. Нам это легко удается. Я репортер, он психиатр – столько бреда уже выслушали в рабочее время от клиентов и пациентов, нам не привыкать. Мы еще тетку подначиваем: – Вы бы не могли подробней рассказать про то, как африканцам видится участие русских в Бостонском чаепитии?
– Ну, на самом деле, как известно, это не было собственно чаепитием. Суть была в том, что американцы заставляли русских работать на себя, а кто не подчинялся, тех ссылали в Сибирь. А еще американцы хотели приучить русских к чаю, но вы упорно продолжали вместо чая употреблять…
– …да-да, вместо чая у нас все больше… – Ну хоть что-то она запомнила правильно?
– …как известно, опиум.
– Продолжайте, пожалуйста.
Она продолжает с довольным видом – вот представился же случай блеснуть эрудицией!
– И потом еще нацисты хотели поучаствовать в колонизации России. Но русские начали борьбу и избавились от колониальной зависимости и от американцев, и от нацистов. В общем, в истории Кении и России много общего, с той только разницей, что мы были колонией Британии, а вы – Америки…
В каком-то из магазинов мне предлагали видео. Обычные голливудские фильмы на английском, судя по бедным обложкам, растиражированные в местных трущобах. Цена – почему-то десять долларов.
– Вы с ума сошли! На Манхэттене, на Фултон-стрит, на правой стороне, если идти от бывших башен-близнецов, такие же, как вы, негры, только с американскими паспортами, продают это же кино за четыре доллара! Да хотите, я вам из Москвы буду за те же четыре доллара присылать, а вы тут будете впаривать по десять? – сказал я, чтоб они отвязались, и пошел осматривать сувениры в лавке. Вы будете смеяться, но один из ларечников догнал меня и вручил бумажку со своим адресом и телефоном… Он всерьез мне предлагал учредить с ним СП! Довольно трогательно…
Я заезжал там в такие места, где не брал телефон. Вот мобильной связи легко может не быть в глубине дикой природы, а пандусы есть везде. И полно инвалидов на колясках, им тоже интересно посмотреть на экзотику. Дикие африканские дебри – это ж не Москва, которая вся устроена для молодых, здоровых, богатых…
И такое тонкое впечатление. Вот в аэропорту черная из типично местных, с крутым задком, идет к стойке регистрации. Бедная обездоленная девушка, которая на последние деньги слетала в Момбасу на пляж и теперь возвращается в свои нищие трущобы… Однако же стоп! Она вдруг выкладывает на стойку не что иное, как синий паспорт USA, – и тем смазывает, сбивает картинку. Не надо жалеть сироту! Она сама еще кого хочешь пожалеет. Или разбомбит, по настроению. Что твоя Кондолиза…
Львы обедают антилопой… Когда это видишь с близи, то возникает чувство не то что счастья – такого, пожалуй, все-таки нет, – но большой удачи, огромной! Антилопу не жалко, такая ее судьба и такое назначение в жизни. Чего не хватает, так это разве что возможности в каком-то бронекостюме подползти к львам и, распихивая их и рыча дурным голосом, отгрызть от антилопы порцию карпаччо.
Это не просто красота ситуации. Важно то, что ты подсматриваешь за, не побоюсь этого слова, таинством. К такому делу, как ужин львиной семьи, обычно не пускают свидетелей. Не то что не пускают, их даже вообще съедают. А тут ты стоишь себе в машине и, высунувшись из люка, смотришь на семейную трапезу экзотических существ, дикой причем красоты – это я про льва с его марксистской гривой и получеловеческими-полузвериными чертами лица. Но и это, думаю, еще не все. Я записывал это все на другое утро после зрелища и все еще чувствовал в себе некое подобие, послевкусие священного ужаса. Мне не верилось, что я там был и видел это своими глазами. Мне самому наутро это казалось нереальным!
Или – озеро, берег которого и половина зеркала покрыты розовыми фламинго. Их тысячи. Они ходят взад-вперед, туда-сюда на своих ломких ногах, еще тоньше, чем даже у Кейт Мосс. Фламинго – это неплохо, пусть будут, но ничего особенного: это когда их три, пять или десять. Мы их повидали немало. Но тут дело в количестве. Оно важно. Совершенно разные чувства испытывает человек при виде стодолларовой банкноты – и при виде чемодана с такими же дензнаками. Десять тысяч фламинго – это роскошь, богатство, это дикая, нечеловеческая красота. Можно час на них смотреть, можно два. А потом – некоторым везет, и они это застают, вот я, например, – птицы поднимаются и взлетают все разом. И носятся над берегом, закрывая своей розовостью полнеба. На другой день не лень ехать на тот же берег. И стоять час или два. Но если они не взлетают, чувствуешь себя обманутым. Ко всему человек привыкает, и всегда ему хочется большего… С этим ничего не сделаешь. Но тем не менее, думаю, жизнь смело можно делить на две половины: до тыщ фламинго и после.
Теперь слоны. Они ходят там как у себя дома, не обращая внимания на машины, принимая их за тупых безобидных зверей. Слоны сделаны как бы из дорогой антикварной кожи, которая долго пылилась и сморщивалась на дедушкином чердаке в запаснике. Вот идет слон, совсем близко, и машет ушами. За ним слониха. И тут же слоненок, веселый и беспечный. Они совсем рядом, и плевать им на тебя. Человек – царь зверей? Венец творения? Не смешите меня. Тот, кто это придумал, не был в Африке. Он мог себя сравнивать разве что с Каштанкой или с колхозной коровой…
Думаю, тут очень дорога иллюзия, которая возникает, которую ты фактически покупаешь: что человек будто бы не уничтожает природу, не губит зверей, не рассовывает немногих выживших красавцев по концлагерям зоопарков и все якобы тип-топ. Что человек как бы не вырубает лесов и не отравляет рек и морей, что он ни в чем не виноват и что будто бы человеческая цивилизация не губит все живое на своем пути – включая и «вершину эволюции». И – сухой остаток – человек будто бы мудрое и безобидное существо, всего лишь. Иллюзия эта прекрасна – но в такое состояние можно впасть ненадолго и только под действием наркотика, каковым я смело могу назвать Африку, слетав в нее снова. Кстати, многие побывавшие там на эти поездки именно подсаживаются – этот часто встречающийся термин только наполовину шутлив.
Шофер перешел на светские околополитические темы:
– Как поживает лидер ваших правых (!) Жириновский? А как самочувствие нобелевского лауреата Солженицына?
– Ты чё, Солжа читал?
– Конечно. У него была такая трогательная и печальная книга про деревню в Сибири, где все жители – очень бедные, мне было их жалко. У вас в Сибири все как в Африке, да?
Едем дальше. В центре города на деревьях тут и там – огромные гнезда. Их свили здоровенные птицы – марабу. Которые, как известно, жрут разную падаль. Очень удобно! Птицы бесплатно содержат город в чистоте, заменяя московских киргизов, – впрочем недорогих. Белье сушится на балконах… Посреди города торчит здоровенная закругленная елда, которую московские начальники отсюда скопировали (нашли у кого своровать интеллектуальную собственность) и поставили в нашей столице, испохабив вид на Красную площадь. Только в Найроби это конференц-центр, а у нас – гостиница Дома музыки.
Мы подъехали к отелю Stanley, вовсе не случайно выбранному для завтрака: тут останавливался сам Хемингуэй, который дико любил Восточную Африку. Так, если вы помните, называлась и Кения, и прочие страны по соседству, когда были под англичанами.
Зайдя с дороги в сортир у ресепшн, я невольно изучил наглядную агитацию. Над писсуарами висели взятые в рамки гравюрки. На одной Стэнли рядом с древним пулеметом (не он ли его, кстати, изобрел? Или это его однофамилец позже сконструировал автомат, который применялся во Вторую мировую? Кому интересно, пусть выясняет). На второй – Стэнли встречает Ливингстона. Тот исследовал Африку и в ней потерялся, что немудрено, а Стэнли его долго искал и таки нашел, и это было громкой мировой сенсацией. Нам бы, теперешним, их тогдашние заботы! Каким тихим и наивным был мир 150 лет назад… Эти два африканских путешественника и сейчас весьма популярны, по крайней мере в англоязычном мире, это что-то навроде «Челюскина» и папанинцев.
По поводу Стэнли высокохудожественно высказался Набоков, англоман, кстати. В книжке «Ада» он описал роман главного персонажа со своей кузиной (которая позже оказалась сестрой; на эту тему писателя вдохновили, по моей догадке, его отношения с сестрой Леной, которая была на шесть лет младше). Так вот там есть момент, когда эта самая Ада ведет пальцем по набухшей, эрекция ведь, синей вене на приборе своего любовника и представляет, что это Нил, исток которого как раз искал потерявшийся Ливингстон. («Рельефная карта, реки Африки, – произнесла расцветающая резонерка. Ее указательный палец прошелся по голубому Нилу до самых джунглей и возвратился назад. – Ой, а это что? Даже у подосиновика нет такой чудной плюшевой шляпки». Конец цитаты из русскоязычной версии романа, которая тут приведена для удобства нашего читателя вместо английской.) А когда парень кончает, то говорит Stop! – так англичане в телеграммах обозначают точку, вместо нашего тчк. И далее цитирует радостную телеграмму, которую послал в Лондон Стэнли, найдя пропавшего путешественника.
Да… Нас судьба отбросила куда-то ко льдам, а англичанам подарила такую роскошную вещь, как кусок Африки. Мы можем себя чувствовать обделенными, но так оно, может, и к лучшему: Восточную Африку англичане не удержали, а льдов у нас и сейчас навалом. На них никто не позарился. То есть пока никто не зарился. Я пишу эти строки и краем уха слышу по ТВ новость про русский ледокол, который, раздражая наших американских друзей, плывет в сторону Северного полюса уточнять границы нашего шельфа, который часто оказывается очень нефтеносным. Штаты же в ответ снаряжают свою экспедицию ровно в тот же район, чтоб не дать нам застолбить лишку. А что англичанам осталось от Африки? Одни воспоминания. (В которые, впрочем, тоже есть смысл вкладывать какие-то деньги – это я уже про путешествия.) Кстати, не с чего нам сочувствовать тут англичанам, пусть утрутся. Они, видите ли, требуют от нас переписать Конституцию. Пусть сперва свою напишут вообще.
Но не для того мы летели в такую даль, чтоб прогуливаться по Найроби. Прочь из большого города! Подавай природу, слонов и львов, даешь дикую жизнь! Вперед! И вот мы на вэне трогаем в путь.
Я снова жадно смотрю по сторонам и примечаю разное. Атмосфера усталости и легкой лени кругом. Зелень, сельские мотивы. Как на русском юге – кругом акации и всякая прочая зелень. Сарайчики, в каких русские держат всякий хлам, – а тут в них живут люди, причем не на даче, это ПМЖ. У жильцов те же потерянные лица, как у русских крестьян, только почерней, чем даже у наших бомжей.
На иных сарайчиках красуется гордая надпись – Hotel. У одного такого – его название Ronana, это в городке Maimahiu – я остановился. Он разместился в скромном бараке, каких полно было в старые времена – не знаю, как сейчас, – где-нибудь на БАМе или под Тюменью. И зашел посмотреть номер. Интересно же! Комната, значит, метров семи, кровать и стол, и лампочка под потолком. Плюс совмещенный санузел – сортир так называемый французский, то есть с дыркой в полу, и ближе к двери умывальник, над которым висит старинная душевая коническая воронка. Это все стоит пять долларов за ночь. Тут же в бараке – ресторан. Если кто бывал в колхозных столовых, так это то же самое, только чуть бедней. За столами сидят люди с несколько испуганными лицами, едят вареную фасоль и пьют свое жалкое пиво, я его пробовал: у него вкус напитка «Буратино».
Но во всем немало достоинства. Много есть в России людей, которые, уйдя фактически на дно, требовали бы пусть бедный, но отдельный номер? В ночлежках или на улице спят, и ладно. А при Советах подселяли соседей даже в крутых московских гостиницах. Помните фильм «Мимино»? Мы смеялись, а как это воспринимали белые люди? Вот они смотрят, как заселился в подозрительный отель летчик (!), в тесную комнатенку, и вдруг из ванной выходит голый армянин-дальнобойщик, который почему-то тоже тут живет… Черт знает что.
Однако вернемся к нашим баранам.
Едешь по африканским проселкам… Там часто – костры по обочинам, с густым едким пожарным дымом: это мусор жгут. Которого там, по правде сказать, полно. Во многих местах запах – как из забитого мусоропровода. Жесткое зрелище: сидя на земле, местный выдавливает дерьмо из рыбьих кишок, то ли готовя их сразу в пищу, то ли планируя их сперва набить некой начинкой.
Вдоль дорог бегут ручьи цвета охры, от вымытого краснозема. Люди едут на облезлых маршрутках, обвешав их собой со всех сторон, – так кот Бегемот ездил на подножке трамвая. Крестьяне ковыряют мотыгами свои красные поля. А после возят тюки сена на велосипедах – чисто русская картинка. Мужик везет на велосипеде мешок с мукой, которой надолго хватит, – это аналог московской поездки в «Ашан» на дешевой иномарке. Кругом, кстати, ремонт этих велосипедов. Видно, как этот скудный транспорт тут важен. А еще там много вьючных мелких ослов. Но ослы и велосипеды есть не у каждого. Из окна машины часто видишь, как люди идут пешком по обочинам или по тропинкам, протоптанным вдоль дорог. Да при этом несут поклажу в узлах, пристроенных на макушке. Иногда тащат детей за спиной. Интересно, что женщины, идущие вдоль дорог, одеты в яркие платья – синие, красные или оранжевые. Похоже, они идут в соседнюю деревню в гости и потому нарядились.
И кругом кукурузные поля. Кукурузу эту везде сушат, и мелют, и продают – ну хоть не голодные. Одно из модных там блюд называется Ugari – это пирожок из кукурузной муки с начинкой из капусты. Люди там часто приносят его из дома на ленч или пекут на работе, на всех, вскладчину.
Мы останавливались и на рынках – там легко понять, как живут местные жители. Так вот там торгуют необычайно бедной одеждой, какой не увидишь даже в депрессивных районах не то что России, но даже Украины.
Еще одна русско-африканская картинка: бабушки на обочинах таких же, как у нас, битых дорог продают урожай с так называемых приусадебных хозяйств, только тут у них вместо яблок и картошки – кучки мандаринов. В то время как их американские сверстницы почему-то любят ездить на вышедших из моды «кадиллаках» в «Макдоналдс», попить жидкого кофе с подругами. Я смотрел на это, думал и вспоминал, как с чувством рассказывали мне про нашу экзотику знакомые американцы, которые проехались по русской глубинке. Плохо это или хорошо, но страна у нас все-таки очень экзотическая. С чем сравнить чувства, какие я испытывал при виде бедной африканской жизни? Наверное, так могли себя чувствовать американцы, посещая Суздаль, причем в 40-е годы…
Скудные ларьки, жалкие дома, скворечники сортиров – как во всех странах, где есть крестьяне, от Китая до России и арабов с неграми.
Хороши и вывески: Baraka Bar and Butchery. (Это все задолго до Барака Оба-мы). И точно, это барак, сарайчик даже! А вот Star Butchery. Заглядываю: старик в грязном фартуке разложил на единственном прилавке три куска заветренной баранины. Вот и вся звездность, привет.
Смотрю дальше. Дома из шлакоблоков, окна забраны решетками, правда, не грубыми, но стыдливыми, фигурными – в контраст с американскими хлипкими дверцами, которые вышибаются кулаком. Два все-таки мира… Или даже три. Но там есть люди, которые стоят еще ниже бедных кенийцев: это беженцы из Сомали, которые уж совсем нищие.
Остановились заправиться. Захожу в магазинчик. Это пустая комната, посреди которой стоит ящик, а в нем вразнобой бутылки: пара коктейлей из водки Smirnoff и три пива. Все, разумеется, теплое – как это всегда бывало летом при Советской власти. Впрочем, что это я? Пива у нас и теплого тогда не было в свободной продаже…
Почему б им не жить богато и красиво? Русским тоже часто задают этот вопрос.
Если б здесь нашли нефть, то кенийская элита построила бы тут Рублевку и Манежные бутики и стала ссориться с Америкой. А крестьяне жили бы все так же, обычной нищей жизнью.
Вот так там: бедная еда, простая одежда, удобства на улице, ручная работа шанцевым инструментом, – жизнь протекает в романтической стройотрядовской стилистике…
Глядя на эту бедность, я вспомнил, что в юности у меня – вот ведь странно вспоминать про это – были одни штаны, одни ботинки типа зима-лето и две рубашки. И в Токио я, попав туда при Советской еще власти, ходил пешком, экономя на автобусных билетах, – вон как в Африке плетутся по обочинам дорог нищие негры.
Едем дальше… Через каждые приблизительно полчаса встречается полицейский пост. Он отмечен парой ленивых служивых с ржавыми стволами, причем у одного АКМ, а у другого – американская М-16, и некими здоровенными граблями, которые перегораживают дорогу, оставляя узкий, зигзагом, проезд. Машины с белыми, как я понял, они не проверяют. Только однажды за всю неделю нас остановили, и то для того только, чтоб стрельнуть бутылку минералки. Говорят, эти посты – чтоб ловить наркодилеров. За провоз марихуаны тут могут дать девять лет. Но дают, как я понял, далеко не всем – местные будут вам предлагать косяки по десять долларов, с торгом, конечно, в ходе которого тамошние цены падают как в дефолт.
Так проехали мы и город, и пригороды, и даже деревни стали попадаться все реже. Битый асфальт и тот кончился, мы свернули на грунтовку. А там – злостная пыль, светлая, но густая и тяжелая. Пыль очень духовитая, она наполовину – из пыльцы южных трав и цветов. Когда проходит встречная машина, пыль еще пару секунд висит такой стеной, что видимость нулевая. Ладно пыль – но это не дорога, а просто стиральная доска. Скорость хорошо если 10 км в час. А тряска такая, что устаешь смертельно уже через час. А рессоры при такой езде меняют каждый месяц.
ЯЗЫКИ
Несколько слов из суахили, чтоб составить самое об этом языке поверхностное представление:«хапана» – «нет»;
«асанте» – «спасибо»;
«акуна матата» – «нет проблем»;
«томба малайя» – «проститутка»;
«амини мунгу» – «верю в Бога» (надпись на капоте грузовика).
– На каком языке говорят в России? – в свою очередь спрашивал я местных.
– На английском, – отвечали все с первой попытки.
Я давал им еще шанс.
– Ну-ка напрягитесь!
– Сербский?
– Тепло, тепло, ну-ка… – Я начал понимать, каково учителю приходится с двоечниками.
– А что, бывает, может, какой-то отдельный русский язык, как диалект сербского? – следовал неуверенный ответ.
– Ты знал! – отвечаю я, не понимая, плакать тут надо или смеяться.
Примечательно, что 10–12 лет негры, отвечая на мой вопрос, точно так же сразу думали про английский, во вторую очередь – про французский, а после с облегчением выдавали окончательную версию – про португальский. На этом их попытки кончались, потому что про другие языки белых пришельцев они не слыхали. Ну в самом деле, не на африкаанс же должны разговаривать русские!
Сербский – это от громкого пиара, который братьям-славянам сделали Штаты и НАТО, разбомбив Югославию. Экономики в стране теперь нет, да и страны тоже нет, а весь мир ее знает…
ЭКВАТОР
На экваторе я посетил удивительный аттракцион.Длился он всего пару минут и стоил мне пять долларов, был очень простым, но впечатление на меня произвел необычайно глубокое. Даже как-то неловко вам рассказывать, но без этого никак…
Значит, висит на придорожном столбе плакат, на нем карта Африки, точка на ней с названием деревни, забыл какой, и надпись – «Equator». А под ней ходит негр с корытцем, кувшином и воронкой и предлагает нехитрое шоу. Оно такое. Парень просто льет воду из кувшина в корыто, но не напрямую, а через воронку – в которую запускает две маленькие щепки. Первую порцию он вливает к северу от экватора, метрах в 15 от вывески. По движению щепок видно, что вода закручивается по часовой стрелке. Ну ладно. После мы возвращаемся к экваториальному столбу и отходим на юг еще на 15 метров. Там вода, вы будете смеяться, закручивается против часовой! А на самой линии экватора она не крутится, просто стекает вниз ровно, и все. Я смутно припоминаю школьную физику и желание космических агентств запускать ракеты из мест, максимально близких к экватору, из экономии, так меньше топлива сжигается. Это – да, но я не думал, что все решат какие-то 15 метров! Странно думать, что негры показали мне точнейший прибор и тем удивили вроде грамотного белого человека. Я уехал с экватора в смятении, подозревая негра в том, что в щепки он запихал какие-то магниты и тайно крутил под воронкой ногой в железном ботинке… В общем, фокус удался.
Не только я, но и другие журналисты удивлялись чудесному явлению. Я вслух поразмышлял о том, что неплохо было бы построить на экваторе сортир, состоящий из трех отделений, и разгружаться в нем порционно, переходя с полушария на полушарие и наблюдая за изменением направления вращения жидкости в писсуаре. Случившаяся при этом журналистка Маша Макеева, которая брала интервью у самого Горбачева, пожалела о том, что аттракцион возможен только в мужском туалете. Я же, поразмыслив, опроверг ее: дамам можно выдавать кассету с видеозаписью процесса, как это делают на американских горках или банджи.
ИХ НРАВЫ
Спрашиваю официанток:– Где тут у вас сортир?
– На втором этаже.
– Боюсь, не донесу! – даю я простую шутку.
– А ты ластами-то шевели. Тогда поспеешь.
И все это без хамства, как бывало у нас при совке, а мило, по-товарищески, на равных. Ну что тут сказать – демократия шагает семимильными шагами.
Второй случай.
– А есть у вас тут нормальные телки? – спрашиваю официанта. Вопрос риторический, при размахе СПИДа в Африке-то… Но это так, просто шутка.
– Да до хера, – отвечает парень. – Только с условием: меняем на ваших.
Я расхохотался. С нами за столом были, кстати, две русские журналистки.
– Что, что он сказал? Ты чего ржешь?
– Не вздумай им сказать, – умолял меня официант. – Некрасиво как-то…
То есть он все понимает. Но смолчать не может. А публику развлек, что неплохо.
Или подзываешь официантку, которая к столу давненько не подходила и к ней накопились вопросы. Зовешь, значит, ее, а она походя так отвечает:
– Ага, прям щас!
Вспоминается молодость… Что-то есть в этом трогательное.
Население уж совсем забыло старые времена и расслабилось, и белый человек ему не указ и вообще никто. В буфете аэропорта встал я в очередь, взять пива, и вот уж я диктую заказ. Но не тут-то было – местные со всех сторон тянут свои мятые бумажки, и бармен не видит меня насквозь, а у кого-то из них спрашивает, чего надо. Я на них всех злобно наорал. До драки не дошло, и пера в бок я не получил – они как-то лениво отстали, а один так даже артистично изобразил виноватую улыбку, с издевкой. Дали мне пива без очереди – после того как я в этой очереди отстоял. Может, это у них проявление патриотизма и здоровой расовой солидарности, которую никто не отменял, даже после всех сладких лживых разговоров о равенстве рас…
Беседую с менеджером отеля – для меня его ответы важны, потому что он, с одной стороны, полностью местный, а с другой – много времени проводит с белыми и может на своих братьев негров посмотреть хоть сколько-то со стороны.
– Вот у меня есть теория, – говорю, – о том, что у каждой нации – свой возраст, который и определяет поведение большинства людей этого народа. К примеру, швейцарцам – семьдесят, немцам – тридцать, русским – пятнадцать. А вашим сколько?
– Девять-десять, – был мне ответ.
Я был ему благодарен за правду. С его оценкой я в принципе согласился. Но один русский, случившийся при нашей беседе, сказал:
– Выдают желаемое за действительное. На самом деле три-четыре года их возраст.
А вот с чем им повезло, так это с адекватной попсой. Они крутят музыку главным образом черную. И кино крутят тоже с черными в главных ролях. Благо выбор большой, столько этого добра идет из Штатов! Вот свезло ребятам так свезло!
Там раздражает дикая назойливость, с которой попрошайки и продавцы пристают к интуристам. Это чисто «третий мир», где арабы, индусы и, конечно, африканцы.
Вот навязывает свои услуги продавец откровенно левого курева, коробки клеили где-то в соседнем сарае.
– Я не курю.
– Да я тебе дам такую цену, что ты закуришь! Будет смысл! – Это на базаре в Момбасе.
А другой ходит по пляжу, по линии прибоя – к отелю таких не подпускают близко – и предлагает девок.
– Вали, вали отседа.
– Боишься СПИДа? Не вопрос. Щас приведу свою сестру, она красавица, ей 20 лет – забирай ее на ночь за 50 долларов.
50 – это значит, что он ее отдаст за 25.
(Лирическое отступление в тему. Один из нас пошел в публичный дом… Девки там замечательные, премиальные, – но смутила его такая деталь. У самой раскрасавицы, которая открыла ему дверь, на руке была бинтовая повязка, из-под которой торчал катетер; то есть она, значит, лежит под капельницей, а как придет клиент – вскакивает и работает.)
Великое дело – независимость! На острове Реюньон, который стонет под игом французского империализма, никакие нищие за мной не бегали и сестер не предлагали. Им и так было на что жить благодаря французским подачкам в виде пособий и бесплатной медицины… На Реюньоне провели референдум – а не провозгласить ли суверенитет? Большинство эту идею зарубило и не жалеет… Тонкий вопрос. Мне действительно интересно, что ответили бы русские на аналогичный вопрос. Если б было разрешено его задать.
Как-то мы с художником Бильжо зашли в магазин, где торгуют всякой ерундой для туристов. Он купил там наряд воина-масая, ну и разговорились.
– Вы откуда? Из России? Да-да, знаю, – оживилась дама. – Нам, африканцам, очень интересна ваша история. Вы же тоже сражались за независимость.
– Ну-ка, ну-ка, давайте поподробней.
– Я все знаю. Ключевой момент той борьбы – Бостонское чаепитие.
– Очень интересно! – Мы стараемся не рассмеяться и делаем каменные лица. Нам это легко удается. Я репортер, он психиатр – столько бреда уже выслушали в рабочее время от клиентов и пациентов, нам не привыкать. Мы еще тетку подначиваем: – Вы бы не могли подробней рассказать про то, как африканцам видится участие русских в Бостонском чаепитии?
– Ну, на самом деле, как известно, это не было собственно чаепитием. Суть была в том, что американцы заставляли русских работать на себя, а кто не подчинялся, тех ссылали в Сибирь. А еще американцы хотели приучить русских к чаю, но вы упорно продолжали вместо чая употреблять…
– …да-да, вместо чая у нас все больше… – Ну хоть что-то она запомнила правильно?
– …как известно, опиум.
– Продолжайте, пожалуйста.
Она продолжает с довольным видом – вот представился же случай блеснуть эрудицией!
– И потом еще нацисты хотели поучаствовать в колонизации России. Но русские начали борьбу и избавились от колониальной зависимости и от американцев, и от нацистов. В общем, в истории Кении и России много общего, с той только разницей, что мы были колонией Британии, а вы – Америки…
В каком-то из магазинов мне предлагали видео. Обычные голливудские фильмы на английском, судя по бедным обложкам, растиражированные в местных трущобах. Цена – почему-то десять долларов.
– Вы с ума сошли! На Манхэттене, на Фултон-стрит, на правой стороне, если идти от бывших башен-близнецов, такие же, как вы, негры, только с американскими паспортами, продают это же кино за четыре доллара! Да хотите, я вам из Москвы буду за те же четыре доллара присылать, а вы тут будете впаривать по десять? – сказал я, чтоб они отвязались, и пошел осматривать сувениры в лавке. Вы будете смеяться, но один из ларечников догнал меня и вручил бумажку со своим адресом и телефоном… Он всерьез мне предлагал учредить с ним СП! Довольно трогательно…
Я заезжал там в такие места, где не брал телефон. Вот мобильной связи легко может не быть в глубине дикой природы, а пандусы есть везде. И полно инвалидов на колясках, им тоже интересно посмотреть на экзотику. Дикие африканские дебри – это ж не Москва, которая вся устроена для молодых, здоровых, богатых…
И такое тонкое впечатление. Вот в аэропорту черная из типично местных, с крутым задком, идет к стойке регистрации. Бедная обездоленная девушка, которая на последние деньги слетала в Момбасу на пляж и теперь возвращается в свои нищие трущобы… Однако же стоп! Она вдруг выкладывает на стойку не что иное, как синий паспорт USA, – и тем смазывает, сбивает картинку. Не надо жалеть сироту! Она сама еще кого хочешь пожалеет. Или разбомбит, по настроению. Что твоя Кондолиза…
ЗВЕРИ
Звери – это важнейшая в Африке вещь; если б не они, то кто б туда летал? Кому интересна пустая растительность? Ну дачникам разве каким-нибудь. Вот можно два часа смотреть не отрываясь, как обедает львиная семья. Вроде они жрут себе мясо, и все. Но какие при этом живописные жесты, и убийственные гримасы, и удивительные звуки! Это вызывает у зрителей, включая меня, неподдельный восторг.Львы обедают антилопой… Когда это видишь с близи, то возникает чувство не то что счастья – такого, пожалуй, все-таки нет, – но большой удачи, огромной! Антилопу не жалко, такая ее судьба и такое назначение в жизни. Чего не хватает, так это разве что возможности в каком-то бронекостюме подползти к львам и, распихивая их и рыча дурным голосом, отгрызть от антилопы порцию карпаччо.
Это не просто красота ситуации. Важно то, что ты подсматриваешь за, не побоюсь этого слова, таинством. К такому делу, как ужин львиной семьи, обычно не пускают свидетелей. Не то что не пускают, их даже вообще съедают. А тут ты стоишь себе в машине и, высунувшись из люка, смотришь на семейную трапезу экзотических существ, дикой причем красоты – это я про льва с его марксистской гривой и получеловеческими-полузвериными чертами лица. Но и это, думаю, еще не все. Я записывал это все на другое утро после зрелища и все еще чувствовал в себе некое подобие, послевкусие священного ужаса. Мне не верилось, что я там был и видел это своими глазами. Мне самому наутро это казалось нереальным!
Или – озеро, берег которого и половина зеркала покрыты розовыми фламинго. Их тысячи. Они ходят взад-вперед, туда-сюда на своих ломких ногах, еще тоньше, чем даже у Кейт Мосс. Фламинго – это неплохо, пусть будут, но ничего особенного: это когда их три, пять или десять. Мы их повидали немало. Но тут дело в количестве. Оно важно. Совершенно разные чувства испытывает человек при виде стодолларовой банкноты – и при виде чемодана с такими же дензнаками. Десять тысяч фламинго – это роскошь, богатство, это дикая, нечеловеческая красота. Можно час на них смотреть, можно два. А потом – некоторым везет, и они это застают, вот я, например, – птицы поднимаются и взлетают все разом. И носятся над берегом, закрывая своей розовостью полнеба. На другой день не лень ехать на тот же берег. И стоять час или два. Но если они не взлетают, чувствуешь себя обманутым. Ко всему человек привыкает, и всегда ему хочется большего… С этим ничего не сделаешь. Но тем не менее, думаю, жизнь смело можно делить на две половины: до тыщ фламинго и после.
Теперь слоны. Они ходят там как у себя дома, не обращая внимания на машины, принимая их за тупых безобидных зверей. Слоны сделаны как бы из дорогой антикварной кожи, которая долго пылилась и сморщивалась на дедушкином чердаке в запаснике. Вот идет слон, совсем близко, и машет ушами. За ним слониха. И тут же слоненок, веселый и беспечный. Они совсем рядом, и плевать им на тебя. Человек – царь зверей? Венец творения? Не смешите меня. Тот, кто это придумал, не был в Африке. Он мог себя сравнивать разве что с Каштанкой или с колхозной коровой…
Думаю, тут очень дорога иллюзия, которая возникает, которую ты фактически покупаешь: что человек будто бы не уничтожает природу, не губит зверей, не рассовывает немногих выживших красавцев по концлагерям зоопарков и все якобы тип-топ. Что человек как бы не вырубает лесов и не отравляет рек и морей, что он ни в чем не виноват и что будто бы человеческая цивилизация не губит все живое на своем пути – включая и «вершину эволюции». И – сухой остаток – человек будто бы мудрое и безобидное существо, всего лишь. Иллюзия эта прекрасна – но в такое состояние можно впасть ненадолго и только под действием наркотика, каковым я смело могу назвать Африку, слетав в нее снова. Кстати, многие побывавшие там на эти поездки именно подсаживаются – этот часто встречающийся термин только наполовину шутлив.