Страница:
Шелка алого рубаха у ката,
И рукав ее по локоть закатан.
Враз подымется топор, враз ударит,
Не воюйте вы, монахи, с государем.
Но все раны если не убивают, то заживают. Прошло какое-то время, прислала патриархия нового игумена и новую братию. Опять задышал Соловецкий монастырь, уже в никонианском чине. Рос монастырь, креп. Но все равно слишком тяжелая здесь была жизнь. Мало кто выдерживал. Тут шел такой отбор, что, как говорится, Дарвин отдыхает. Поэтому монастырь по числу братии был небольшой, меньше валаамского в несколько раз.
Много всяких историй порассказали нам. И про соловецких узников, среди которых был даже последний гетман Запорожской Сечи. И про то, как в Крымскую войну прибыла сюда английская эскадра, но монахи из пушек так жахнули, что англичане решили убраться подобру-поздорову. Про то, что в начале ХХ века здесь были построены гидроэлектро– и радиостанции.
Брожу по монастырскому подворью. Захожу в Спасо-Преображенский храм. Смотрю на новый иконостас. Спускаюсь в казематы, где томились царские узники. Поднимаюсь в сторожевые башни, где старинные пушки смотрят на море в ожидании вражеских кораблей. Всюду стучат молотки и топоры, работает бетономешалка; везде что-то штукатурят, подмазывают, подкрашивают, реставрируют. Похоже, выделены серьезные деньги на восстановление обители. Кроме строителей, по двору ходят монахи. Лица сосредоточенны, одежды черны, взгляд – в землю.
Да… Хочешь не хочешь, а надо рассказать про СЛОН. Надо? А кому надо-то? А? Кто хотел – тот знает, а кто не хотел, тому вообще все до феньки. Брожу по экспозиции о Соловецком лагере особого назначения (СЛОН). Интересно! Сначала чекисты разграбили монастырь, сперли все золотые украшения, старинную библиотеку, иконы, драгоценные камни и ювелирку, а потом сожгли монастырь дотла, чтобы ревизоры не обнаружили пропажу. Когда местные крестьяне кинулись тушить пожар, чекисты (холодная голова, горячее сердце и чистые руки) начали по ним стрелять, чтобы, не дай Бог, те не умудрились все потушить.
Потом был лагерь. Как объяснить масштабы? Ну вот, например, так. За все дореволюционное время, то есть за 400 лет, на Соловках было примерно 300 узников. В одну февральскую ночь 1923 года чекисты расстреляли здесь 300 человек. Адепты чекизма говорят: «Да бросьте вы про соловецкие ужасы рассказывать. У зэков тут даже драмтеатр был! Они тут научные статьи писали!» Да, было. Правда. Только при чем здесь вы, господа чекисты? Это же не вы создали здесь условия для самовыражения. Это люди, находясь в чудовищных условиях, не потеряли человеческий облик. Это их подвиг, что среди таких животных, как вы, они остались людьми. А ваши подвиги известны: привязывание на ночь к дереву, чтобы к утру съели комары, холодная смерть в карцере на Секирной горе, решение парторганизации лагерной администрации, что для экономии патронов зэков нужно рубить топором или ломом.
Горький, сука, восхищался Соловками. Как, мол, все правильно. Идет перевоспитание. Жалкий, ничтожный сластолюбец. Sic transit gloria mundi. Такой вот у краснопузых был буревестник.
Единственное здание на острове, к которому строители не притрагиваются, – это бывшее здание лагерной администрации. У него уже нет крыши, и вместо нее растут кусты. Монастырь, которому уже пятьсот лет, выглядит новее говенной сталинской постройки. Стоит оно на отшибе, вдалеке от монастырских стен, чтобы не испоганить прекрасный вид на храм и кремль. Так им и надо.
А в начале тридцатых казалось, что все будет наоборот. Залитое электрическим светом здание администрации, где смех, аккордеон, выпивка, девушки в крепдешиновых платьях под патефон отдаются удалым энкавэдэшникам в синих галифе. А напротив – холодные массивные монастырские здания-бараки со следами чудовищного пожара, где ютятся ученые и инженеры вперемежку с крестьянами и дипломатами.
Прошел монастырь и это испытание. Что-то его еще ждет? Ведь пока стоит соловецкая твердыня – русская история продолжается. Русская история продолжается не потому, что есть Московский Кремль, а потому, что есть Соловецкий. Такой вот у меня символ веры.
Но солнце покатилось к закату, мы подошли к берегу, помочили ноги в соленой воде Студеного моря, а потом сели в вертолет и полетели обратно в Кижи.
Утром мы проснулись уже в районе Лодейного Поля. Это примерно в середине Свири, между Онегой и Ладогой. На пристани нас ждал микроавтобус, на котором мы поехали в Александров-Свирский монастырь.
Монастырь находится примерно в десяти километрах от Свири, на берегу небольшого, но очень живописного озера. Я не буду здесь рассказывать историю этого монастыря. Она, безусловно, оригинальна, но в то же время и традиционна для большинства русских монастырей. Основал его валаамский монах Александр. Праведной жизнью своей завоевал он уважение местных жителей, и те признали в нем святого. Вокруг него начала формироваться братия. Так и появился Александров-Свирский монастырь. Как в казенных реестрах дореволюционного времени написано – второго разряда.
Жили себе монахи, Богу молились. Но вот в этот медвежий угол, как его когда-то называли – Олонецкую губернию, пришла пресловутая революция. Кучка каких-то обормотов и бездельников нагрянула в монастырь. Все разграбили, а сорок монахов и настоятеля – расстреляли. Ну что тут скажешь? Да ничего… Так уж случилось. Обычное дело.
Я тут лазил по Интернету и нашел сайт Александров-Свирского монастыря. Там, среди разных документов, есть состав местного ревтрибунала, который приговорил монахов к смерти.
Вот анкетные данные этих «рыцарей революции»:
– Кропин Павел, 50 лет, с Путиловского завода, привлекался к суду за принадлежность к партии в 1896-м (это вранье – никакой партии в то время еще не было), 1901, 1905, 1906 годах – разные тюрьмы с высылкой на пять лет. Судя по всему, из пятидесяти лет двадцать один год провел в тюрьмах и ссылках. Урка со стажем. Наверняка эксы, убийства. В 1918 году – зав. культурно-просветительным отделом местного исполкома.
– Рудольф Витте (какая знаменитая фамилия!), 33 года, холост, сельская школа, слесарь-водопроводчик, в партии с сентября 1918 года.
– Андрей Буторин, 27 лет, женат, сельская школа, булочник-кондитер, в партии с марта 1918 года.
– Ефим Залыгин, 28 лет, в партии с декабря 1917 года, должность – обвинитель (а до этого, судя по всему, бездельник и пьяница, поскольку даже профессии не указано).
Видите, в этот раз обошлись без евреев, латышей и китайцев. Также не было чехословаков и сербов. Справились без финнов и поляков. Как говорится, своими силами. Монахов расстреляли в самом центре городка, в парке. Пятьдесят лет после этого на место расстрела ходили молиться местные старушки. Нет, это потом они стали старушками, а тогда это были молодые женщины.
Да, конечно, рутина. Что я все – одно и то же…
Монастырь состоит из двух частей, между которыми проложена дорога метров триста длиной. Обе части выглядят как самостоятельные монастыри: кругом высокие стены и монастырские корпуса с кельями, внутри – по две больших, красивых церкви. Некоторые церкви с яркими, во весь свод, фресками. Все церкви или уже отреставрированы, или находятся под реставрацией.
В одной части уже снова живут монахи, а во второй расположен дурдом. Да вот, дурдом. А что? Скажите спасибо, что не свинарник и не склад химикатов. Рядом – красивое озеро с заросшими лесом берегами.
Братия живет в заново отремонтированных корпусах. Все чисто, выбелено, аккуратно. Газон, цветочки, крашенные масляной краской крыши, тротуары. Благолепие…
В голове сверлит мысль: за что же все-таки убили 40 человек? Вот такая складывается картина: жили-жили, 100 лет, 200, 300, 500, а потом раз – встали на четвереньки и начали грызть человеческое мясо, рвать сухожилия, кровавым ртом выть на луну, испражняться под себя, детей об угол дома головой, так чтобы мозги по земле разлетелись. А после – встали, отряхнулись, прибрались, подмели. И заново – умытые, причесанные, рот бантиком – в храм, на колени, молиться о даровании Царствия Божия. Как ни в чем не бывало. И вроде воспитанным людям уже нельзя спрашивать о прошлом. Не комильфо. Брр… Надо уезжать. А то свихнуться можно.
Через полчаса мы снова на лодке плывем в Ладогу. Южным берегом пройдем до устья Волхова и вверх по Волхову – до Старой Ладоги. Но у стен этой древней крепости мы будем уже только следующим утром.
Старая Ладога. Вообще-то Старой Ладогой она стала при Петре I, когда он построил Новую Ладогу. А до этого она называлась просто – Ладога. Ладожская крепость, небольшая фортеция, устроенная на берегу Волхова, километрах в двадцати от его впадения в Ладожское озеро. Когда ее построили? Вот вопрос…
Новейшие исследования показывают, что уже в VIII веке здесь был укрепленный поселок. Найдены арабские монеты, различные украшения викингов, оружие, посуда. Здесь был большой базар, шла торговля мехами, тканями и невольниками. Представьте себе, что процветает Византия, Константинополь – самый большой город в мире. На западе Карл Великий создает свою империю. Арабы завоевали Испанию, а в новой столице халифата – Багдаде правит Гарун аль-Рашид.
Еще нет крестовых походов. Еще не раскололся христианский мир на католиков и православных. Еще только через четыреста лет родится в монгольских степях Темучин – Чингисхан. В непроходимых лесах Восточно-Европейской равнины живут племенами славяне-язычники.
Отсюда правил приглашенный славянами Рюрик. Здесь, по преданию, похоронен Вещий Олег. Здесь была первая столица Руси. Так теперь называют Старую Ладогу. В этом, конечно, есть определенная доля натяжки и официоза: как сегодня можно признать приоритет Киева, ведь это заграница! Но тем не менее определенная правда в староладожской столичности есть. Во всяком случае, если не брать античные поселения северного Причерноморья типа Анапы, основанные греками, то это самый старый населенный пункт России. Хотя, наверное, знатоки археологических тонкостей разоблачат меня, но тем не менее, по летописям, отсюда пошло норманнское княжение на Русской земле…
Итак, утром, проснувшись, мы увидели себя стоящими посередине Волхова, вокруг – поросшие кустарником и невысокими деревьями зеленые берега. Хорошо видна каменная крепость, построенная в XV веке. В центре крепости возвышается Георгиевский собор XII века. Тоже – один из самых старых России.
Наняв экскурсовода и пройдя по крепостным стенам, осмотрев собор и экспозицию, побывав в местном краеведческом музее, я, откровенно говоря, испытал удовольствие. Действительно: вокруг полным ходом идут раскопки, прекрасные стенды и витрины представляют нам древние артефакты, достаточно квалифицированные гиды всегда к вашим услугам. И, что самое главное, все люди, работающие в этом музее, полны энтузиазма и гордости. Вот, мол, наше захолустье – это никакое не захолустье, а первая столица Руси. Отсюда пошла русская государственность.
И пусть мне скажут, что это спорный вопрос. Пусть начнут сыпать фактами и логическими конструкциями. Все равно ничего другого, кроме Старой Ладоги, так, чтобы можно было пощупать, потрогать, увидеть, о чем можно прочитать в летописях, и не только в русских, они предъявить не смогут. Значит, так и есть: Старая Ладога – первая русская столица.
Не знаю почему, но несколько дней до этого и Соловки, и Александров-Свирский монастырь навевали на меня дикую тоску. Я тихо ненавидел большевиков, испоганивших эти святыни. Но вот в Старой Ладоге я как-то воспрял. Что-то молодое, веселое, азартное было во всей этой истории. Энергия и энтузиазм первопроходцев и основателей Руси сочились из этих старых стен. Они были молоды, эгоистичны, безжалостны. Они прекрасно умели владеть мечом, торговать, плавать по бурным морям-океанам. У них были длинные косы и рыжие бороды. Тяжелые шары бицепсов перекатывались под их льняными рубахами. Смертоносные боевые топоры легко крутились в их руках. Они были полудикие язычники. Им все казалось просто и понятно. Они были хозяевами жизни.
Представьте: все еще впереди – и освобождение от хазар, и походы на Царь-град, и крещение Руси. Еще впереди каменные соборы, яркие цвета фресок и икон, письменность, пришедшая от греков. Впереди осознание себя нацией, создание государства и проживание собственной истории.
Ах если бы знали эти бродяги, бандиты, торговцы и воины, какой истории они кладут начало! И совсем не важно, на каком наречии они говорили – на славянском или на варяжском. Мне об этом не очень интересно думать. В любом случае, начни они с нами сейчас разговаривать, мы бы их не поняли. Гораздо важнее представить себе вот это: лето, тепло, солнышко светит сквозь белые тучи. Звякает кольчуга под кожаной накидкой. Пахнет смоляными бортами ладьи и рыбной чешуей. Плывет дружина из Старой Ладоги в Новгород. Навстречу неизвестности.
Так же плыли эти люди по берегам Северной Европы и Англии. Так же – в Исландию и Сицилию. Так же – в Гренландию и Америку. Везде побывали варяги-викинги-норманны. Легендарная эпоха. Сила и натиск. Риск и отвага. Это потом они отяжелели. Переняли местные обычаи, язык, веру. Перемешались с местным населением. А тогда, в VIII веке, они были грозой всех народов.
И теперь, в XXI веке, спустя почти 1 тысячу 400 лет, я стою на этом же пути в Новгород, посредине Волхова. Лето. Солнце. Тепло. Вода плещется о борт кораблика. Ветер обдувает лицо.
Однако нужно возвращаться. Мы разворачиваемся и уходим обратно на север. По пути заходим в Новую Ладогу – старый рыбацкий поселок. Здесь, кстати, жил после отставки Суворов. Отсюда Павел I вызвал его в швейцарские походы. Известная история. Мозаика об этом событии размещена на стене Музея Суворова в Санкт-Петербурге. А в самой Новой Ладоге есть несколько бюстов великого полководца.
Погуляв немного по Новой Ладоге, зайдя в местную церковь, побродив по старинному кладбищу, мы снова отправляемся на борт нашего корабля и выходим в устье Волхова. Перед нами раскинулись бесконечные пространства Ладожского озера. Мы поворачиваем на запад, к истоку Невы.
В начале Невы, при ее вытекании из Ладоги, стоит старая русская крепость Орешек, переименованная Петром I в Шлиссельбург. Тени узников бродят по этому старинному замку. Тут и убиенный царевич Иван Антонович, и пытавшийся спасти его поручик Мирович, и революционеры-террористы. Здесь, кстати, 8 мая 1887 года вместе со своими подельниками был казнен старший брат Ленина Александр Ульянов.
Проплыв мрачный замок, мы вошли в Неву. Все, до Питера осталось несколько часов ходу. Они пролетели незаметно. Вот уже и мост Петра Великого. Пришвартовавшись у Смольного, мы сошли на берег. Путешествие из Санкт-Петербурга на Соловки и обратно закончилось.
А.К.
РАБСТВО MADE IN USA
И рукав ее по локоть закатан.
Враз подымется топор, враз ударит,
Не воюйте вы, монахи, с государем.
Но все раны если не убивают, то заживают. Прошло какое-то время, прислала патриархия нового игумена и новую братию. Опять задышал Соловецкий монастырь, уже в никонианском чине. Рос монастырь, креп. Но все равно слишком тяжелая здесь была жизнь. Мало кто выдерживал. Тут шел такой отбор, что, как говорится, Дарвин отдыхает. Поэтому монастырь по числу братии был небольшой, меньше валаамского в несколько раз.
Много всяких историй порассказали нам. И про соловецких узников, среди которых был даже последний гетман Запорожской Сечи. И про то, как в Крымскую войну прибыла сюда английская эскадра, но монахи из пушек так жахнули, что англичане решили убраться подобру-поздорову. Про то, что в начале ХХ века здесь были построены гидроэлектро– и радиостанции.
Брожу по монастырскому подворью. Захожу в Спасо-Преображенский храм. Смотрю на новый иконостас. Спускаюсь в казематы, где томились царские узники. Поднимаюсь в сторожевые башни, где старинные пушки смотрят на море в ожидании вражеских кораблей. Всюду стучат молотки и топоры, работает бетономешалка; везде что-то штукатурят, подмазывают, подкрашивают, реставрируют. Похоже, выделены серьезные деньги на восстановление обители. Кроме строителей, по двору ходят монахи. Лица сосредоточенны, одежды черны, взгляд – в землю.
Да… Хочешь не хочешь, а надо рассказать про СЛОН. Надо? А кому надо-то? А? Кто хотел – тот знает, а кто не хотел, тому вообще все до феньки. Брожу по экспозиции о Соловецком лагере особого назначения (СЛОН). Интересно! Сначала чекисты разграбили монастырь, сперли все золотые украшения, старинную библиотеку, иконы, драгоценные камни и ювелирку, а потом сожгли монастырь дотла, чтобы ревизоры не обнаружили пропажу. Когда местные крестьяне кинулись тушить пожар, чекисты (холодная голова, горячее сердце и чистые руки) начали по ним стрелять, чтобы, не дай Бог, те не умудрились все потушить.
Потом был лагерь. Как объяснить масштабы? Ну вот, например, так. За все дореволюционное время, то есть за 400 лет, на Соловках было примерно 300 узников. В одну февральскую ночь 1923 года чекисты расстреляли здесь 300 человек. Адепты чекизма говорят: «Да бросьте вы про соловецкие ужасы рассказывать. У зэков тут даже драмтеатр был! Они тут научные статьи писали!» Да, было. Правда. Только при чем здесь вы, господа чекисты? Это же не вы создали здесь условия для самовыражения. Это люди, находясь в чудовищных условиях, не потеряли человеческий облик. Это их подвиг, что среди таких животных, как вы, они остались людьми. А ваши подвиги известны: привязывание на ночь к дереву, чтобы к утру съели комары, холодная смерть в карцере на Секирной горе, решение парторганизации лагерной администрации, что для экономии патронов зэков нужно рубить топором или ломом.
Горький, сука, восхищался Соловками. Как, мол, все правильно. Идет перевоспитание. Жалкий, ничтожный сластолюбец. Sic transit gloria mundi. Такой вот у краснопузых был буревестник.
Единственное здание на острове, к которому строители не притрагиваются, – это бывшее здание лагерной администрации. У него уже нет крыши, и вместо нее растут кусты. Монастырь, которому уже пятьсот лет, выглядит новее говенной сталинской постройки. Стоит оно на отшибе, вдалеке от монастырских стен, чтобы не испоганить прекрасный вид на храм и кремль. Так им и надо.
А в начале тридцатых казалось, что все будет наоборот. Залитое электрическим светом здание администрации, где смех, аккордеон, выпивка, девушки в крепдешиновых платьях под патефон отдаются удалым энкавэдэшникам в синих галифе. А напротив – холодные массивные монастырские здания-бараки со следами чудовищного пожара, где ютятся ученые и инженеры вперемежку с крестьянами и дипломатами.
Прошел монастырь и это испытание. Что-то его еще ждет? Ведь пока стоит соловецкая твердыня – русская история продолжается. Русская история продолжается не потому, что есть Московский Кремль, а потому, что есть Соловецкий. Такой вот у меня символ веры.
Но солнце покатилось к закату, мы подошли к берегу, помочили ноги в соленой воде Студеного моря, а потом сели в вертолет и полетели обратно в Кижи.
СТАРАЯ ЛАДОГА
Грустный вечер лег на Кижи. Полыхал на закате Преображенский собор. Красно-коричневые облака освещали окрестности желтым цветом. Черная вода журчала в онежских камышах. Наш кораблик отправился в обратный путь, в устье Свири.Утром мы проснулись уже в районе Лодейного Поля. Это примерно в середине Свири, между Онегой и Ладогой. На пристани нас ждал микроавтобус, на котором мы поехали в Александров-Свирский монастырь.
Монастырь находится примерно в десяти километрах от Свири, на берегу небольшого, но очень живописного озера. Я не буду здесь рассказывать историю этого монастыря. Она, безусловно, оригинальна, но в то же время и традиционна для большинства русских монастырей. Основал его валаамский монах Александр. Праведной жизнью своей завоевал он уважение местных жителей, и те признали в нем святого. Вокруг него начала формироваться братия. Так и появился Александров-Свирский монастырь. Как в казенных реестрах дореволюционного времени написано – второго разряда.
Жили себе монахи, Богу молились. Но вот в этот медвежий угол, как его когда-то называли – Олонецкую губернию, пришла пресловутая революция. Кучка каких-то обормотов и бездельников нагрянула в монастырь. Все разграбили, а сорок монахов и настоятеля – расстреляли. Ну что тут скажешь? Да ничего… Так уж случилось. Обычное дело.
Я тут лазил по Интернету и нашел сайт Александров-Свирского монастыря. Там, среди разных документов, есть состав местного ревтрибунала, который приговорил монахов к смерти.
Вот анкетные данные этих «рыцарей революции»:
– Кропин Павел, 50 лет, с Путиловского завода, привлекался к суду за принадлежность к партии в 1896-м (это вранье – никакой партии в то время еще не было), 1901, 1905, 1906 годах – разные тюрьмы с высылкой на пять лет. Судя по всему, из пятидесяти лет двадцать один год провел в тюрьмах и ссылках. Урка со стажем. Наверняка эксы, убийства. В 1918 году – зав. культурно-просветительным отделом местного исполкома.
– Рудольф Витте (какая знаменитая фамилия!), 33 года, холост, сельская школа, слесарь-водопроводчик, в партии с сентября 1918 года.
– Андрей Буторин, 27 лет, женат, сельская школа, булочник-кондитер, в партии с марта 1918 года.
– Ефим Залыгин, 28 лет, в партии с декабря 1917 года, должность – обвинитель (а до этого, судя по всему, бездельник и пьяница, поскольку даже профессии не указано).
Видите, в этот раз обошлись без евреев, латышей и китайцев. Также не было чехословаков и сербов. Справились без финнов и поляков. Как говорится, своими силами. Монахов расстреляли в самом центре городка, в парке. Пятьдесят лет после этого на место расстрела ходили молиться местные старушки. Нет, это потом они стали старушками, а тогда это были молодые женщины.
Да, конечно, рутина. Что я все – одно и то же…
Монастырь состоит из двух частей, между которыми проложена дорога метров триста длиной. Обе части выглядят как самостоятельные монастыри: кругом высокие стены и монастырские корпуса с кельями, внутри – по две больших, красивых церкви. Некоторые церкви с яркими, во весь свод, фресками. Все церкви или уже отреставрированы, или находятся под реставрацией.
В одной части уже снова живут монахи, а во второй расположен дурдом. Да вот, дурдом. А что? Скажите спасибо, что не свинарник и не склад химикатов. Рядом – красивое озеро с заросшими лесом берегами.
Братия живет в заново отремонтированных корпусах. Все чисто, выбелено, аккуратно. Газон, цветочки, крашенные масляной краской крыши, тротуары. Благолепие…
В голове сверлит мысль: за что же все-таки убили 40 человек? Вот такая складывается картина: жили-жили, 100 лет, 200, 300, 500, а потом раз – встали на четвереньки и начали грызть человеческое мясо, рвать сухожилия, кровавым ртом выть на луну, испражняться под себя, детей об угол дома головой, так чтобы мозги по земле разлетелись. А после – встали, отряхнулись, прибрались, подмели. И заново – умытые, причесанные, рот бантиком – в храм, на колени, молиться о даровании Царствия Божия. Как ни в чем не бывало. И вроде воспитанным людям уже нельзя спрашивать о прошлом. Не комильфо. Брр… Надо уезжать. А то свихнуться можно.
Через полчаса мы снова на лодке плывем в Ладогу. Южным берегом пройдем до устья Волхова и вверх по Волхову – до Старой Ладоги. Но у стен этой древней крепости мы будем уже только следующим утром.
Старая Ладога. Вообще-то Старой Ладогой она стала при Петре I, когда он построил Новую Ладогу. А до этого она называлась просто – Ладога. Ладожская крепость, небольшая фортеция, устроенная на берегу Волхова, километрах в двадцати от его впадения в Ладожское озеро. Когда ее построили? Вот вопрос…
Новейшие исследования показывают, что уже в VIII веке здесь был укрепленный поселок. Найдены арабские монеты, различные украшения викингов, оружие, посуда. Здесь был большой базар, шла торговля мехами, тканями и невольниками. Представьте себе, что процветает Византия, Константинополь – самый большой город в мире. На западе Карл Великий создает свою империю. Арабы завоевали Испанию, а в новой столице халифата – Багдаде правит Гарун аль-Рашид.
Еще нет крестовых походов. Еще не раскололся христианский мир на католиков и православных. Еще только через четыреста лет родится в монгольских степях Темучин – Чингисхан. В непроходимых лесах Восточно-Европейской равнины живут племенами славяне-язычники.
Отсюда правил приглашенный славянами Рюрик. Здесь, по преданию, похоронен Вещий Олег. Здесь была первая столица Руси. Так теперь называют Старую Ладогу. В этом, конечно, есть определенная доля натяжки и официоза: как сегодня можно признать приоритет Киева, ведь это заграница! Но тем не менее определенная правда в староладожской столичности есть. Во всяком случае, если не брать античные поселения северного Причерноморья типа Анапы, основанные греками, то это самый старый населенный пункт России. Хотя, наверное, знатоки археологических тонкостей разоблачат меня, но тем не менее, по летописям, отсюда пошло норманнское княжение на Русской земле…
Итак, утром, проснувшись, мы увидели себя стоящими посередине Волхова, вокруг – поросшие кустарником и невысокими деревьями зеленые берега. Хорошо видна каменная крепость, построенная в XV веке. В центре крепости возвышается Георгиевский собор XII века. Тоже – один из самых старых России.
Наняв экскурсовода и пройдя по крепостным стенам, осмотрев собор и экспозицию, побывав в местном краеведческом музее, я, откровенно говоря, испытал удовольствие. Действительно: вокруг полным ходом идут раскопки, прекрасные стенды и витрины представляют нам древние артефакты, достаточно квалифицированные гиды всегда к вашим услугам. И, что самое главное, все люди, работающие в этом музее, полны энтузиазма и гордости. Вот, мол, наше захолустье – это никакое не захолустье, а первая столица Руси. Отсюда пошла русская государственность.
И пусть мне скажут, что это спорный вопрос. Пусть начнут сыпать фактами и логическими конструкциями. Все равно ничего другого, кроме Старой Ладоги, так, чтобы можно было пощупать, потрогать, увидеть, о чем можно прочитать в летописях, и не только в русских, они предъявить не смогут. Значит, так и есть: Старая Ладога – первая русская столица.
Не знаю почему, но несколько дней до этого и Соловки, и Александров-Свирский монастырь навевали на меня дикую тоску. Я тихо ненавидел большевиков, испоганивших эти святыни. Но вот в Старой Ладоге я как-то воспрял. Что-то молодое, веселое, азартное было во всей этой истории. Энергия и энтузиазм первопроходцев и основателей Руси сочились из этих старых стен. Они были молоды, эгоистичны, безжалостны. Они прекрасно умели владеть мечом, торговать, плавать по бурным морям-океанам. У них были длинные косы и рыжие бороды. Тяжелые шары бицепсов перекатывались под их льняными рубахами. Смертоносные боевые топоры легко крутились в их руках. Они были полудикие язычники. Им все казалось просто и понятно. Они были хозяевами жизни.
Представьте: все еще впереди – и освобождение от хазар, и походы на Царь-град, и крещение Руси. Еще впереди каменные соборы, яркие цвета фресок и икон, письменность, пришедшая от греков. Впереди осознание себя нацией, создание государства и проживание собственной истории.
Ах если бы знали эти бродяги, бандиты, торговцы и воины, какой истории они кладут начало! И совсем не важно, на каком наречии они говорили – на славянском или на варяжском. Мне об этом не очень интересно думать. В любом случае, начни они с нами сейчас разговаривать, мы бы их не поняли. Гораздо важнее представить себе вот это: лето, тепло, солнышко светит сквозь белые тучи. Звякает кольчуга под кожаной накидкой. Пахнет смоляными бортами ладьи и рыбной чешуей. Плывет дружина из Старой Ладоги в Новгород. Навстречу неизвестности.
Так же плыли эти люди по берегам Северной Европы и Англии. Так же – в Исландию и Сицилию. Так же – в Гренландию и Америку. Везде побывали варяги-викинги-норманны. Легендарная эпоха. Сила и натиск. Риск и отвага. Это потом они отяжелели. Переняли местные обычаи, язык, веру. Перемешались с местным населением. А тогда, в VIII веке, они были грозой всех народов.
И теперь, в XXI веке, спустя почти 1 тысячу 400 лет, я стою на этом же пути в Новгород, посредине Волхова. Лето. Солнце. Тепло. Вода плещется о борт кораблика. Ветер обдувает лицо.
Однако нужно возвращаться. Мы разворачиваемся и уходим обратно на север. По пути заходим в Новую Ладогу – старый рыбацкий поселок. Здесь, кстати, жил после отставки Суворов. Отсюда Павел I вызвал его в швейцарские походы. Известная история. Мозаика об этом событии размещена на стене Музея Суворова в Санкт-Петербурге. А в самой Новой Ладоге есть несколько бюстов великого полководца.
Погуляв немного по Новой Ладоге, зайдя в местную церковь, побродив по старинному кладбищу, мы снова отправляемся на борт нашего корабля и выходим в устье Волхова. Перед нами раскинулись бесконечные пространства Ладожского озера. Мы поворачиваем на запад, к истоку Невы.
В начале Невы, при ее вытекании из Ладоги, стоит старая русская крепость Орешек, переименованная Петром I в Шлиссельбург. Тени узников бродят по этому старинному замку. Тут и убиенный царевич Иван Антонович, и пытавшийся спасти его поручик Мирович, и революционеры-террористы. Здесь, кстати, 8 мая 1887 года вместе со своими подельниками был казнен старший брат Ленина Александр Ульянов.
Проплыв мрачный замок, мы вошли в Неву. Все, до Питера осталось несколько часов ходу. Они пролетели незаметно. Вот уже и мост Петра Великого. Пришвартовавшись у Смольного, мы сошли на берег. Путешествие из Санкт-Петербурга на Соловки и обратно закончилось.
А.К.
РАБСТВО MADE IN USA
Рабство в России и в Америке. Забавное совпадение: русские крестьяне и американские рабы были освобождены почти одновременно. В феврале 1861-го у нас царским указом освободили крепостных, а в Штатах в том же году почти синхронно началась Война Севера и Юга, на которую рвались негры с плантаций. В декабре 1865-го их освободили. Юбилеи (140 и 145 лет) этих событий отмечались не так давно. В Америке – шумно, с помпой, выставками и презентациями. У нас – тихо и незаметно, в узких кругах историков. Почему? Ответ на этот вопрос вы, возможно, найдете в статьях Игоря Свинаренко (про американское рабство) и Альфреда Коха (про рабство русское).
Рабство, или, шире, негры и их отношения с белыми, – весьма скользкая тема. В Америке. Особенно в свете политкорректности, которая, войдя в моду лет этак сорок назад, заметно утомила американское общество, и оно терпит, похоже, из последних сил. Подумать только! Еще в 60-е годы XX века белые в южных штатах выкидывали негров из автобусов с надписью «White only» или вовсе вываливали их в смоле и перьях и даже, бывало, пристреливали за неуважение, а после оправданные белыми присяжными убийцы прекрасно себя чувствовали. (Забавно, что сегодня эти люди и их дети запрещают нам ковыряться в носу.) Как все изменилось! Сегодня негры – это такие священные коровы, которых кормить и лелеять можно, а тронуть и даже слово сказать не моги… Сами знаете.
Понятно, что неграм было очень некомфортно в роли рабов – в те времена, когда их секли, насиловали, продавали, разрушая семьи, жгли живьем и прочее. Сегодня им неприятно другое – то, что где-то кое-кто у нас (и у них) порой считает их вторым сортом, держит за бездельников и пьянь. И пытается от них дистанцироваться и отгородиться: в кварталах американских городов, куда начинают вселяться негры, резко падает цена на недвижимость… Впрочем, это все – их проблемы. Может, расовый мир крепок и все проблемы рассосались, черный с белым – братья навек, и им будет счастье и мир. А может, правы те, кто считает, что Америка проклята несчастными рабами и ее ждет страшное возмездие, и что неправедно, то есть от рабского труда, нажитое богатство не пойдет впрок и черные отомстят за все… Пусть американцы сами с этим разбираются. Нам же сегодня интересно окинуть взглядом самые живописные моменты истории рабства в Америке – на фоне юбилея отмены нашего отечественного рабства.
В те годы начался новый бизнес: поставка рабов. Казалось бы, никаких проблем: приплыл, наловил, погрузил, привез и продал – всего-то делов. Со стороны бизнес выглядел очень простым, деньги вроде как сами капали – каждый рейс давал 100–150 процентов прибыли. Но не все так просто. Будущие рабы не дожидались ведь на пляже, пока приплывут белые и их повяжут. Чтоб наловить негров, надо было зайти куда-то в глубь континента. А там малярия, желтая лихорадка и прочая зараза, при полном отсутствии прививок. Из каждой группы приехавших белых через полгода выживала в лучшем случае половина. В итоге белые перепоручили всю черную работу по отлову негров в джунглях местным африканским царькам, которые, наловив земляков, после на берегу перепродавали их белым работорговцам. Негритянские борцы за свободу совершенно напрасно замалчивают этот факт: негры сами себя ловили и продавали в рабство. Без них белые не справились бы. (По этой же схеме, добавим мы, русские сами себя сажали и расстреливали, иностранные агрессоры не идут ни в какое сравнение; об этом немало писал Альфред Кох.)
Надо сказать, что само по себе рабство негров не пугало, этот институт и до прихода белых был в Африке развит. Но вот европейцев они боялись. Пойманные негры полагали, что белые их ловят, чтоб съесть. С чего они это взяли? Ход мыслей черных был такой. Их пугало, что пойманные негры не возвращаются. Но их могил что-то не видать. Что касается каннибализма, то дикари, видать, и сами им баловались, и сейчас есть племена с широкими взглядами на диету… Причем белые смотрелись не просто людоедами, но еще и упырями. Они выбирали молоденьких негритянок (которые, как известно, вкусней старух) и прямо-таки впивались в них зубастыми ртами. Только потом негры познакомились с такой вещью, как поцелуй, – а первое время этот обычай приводил их в ужас. Чтоб успокоить негров, им специально привозили с плантаций несъеденных старых рабов и предъявляли в пропагандистских целях. Типа, вас ждет светлое будущее.
Но наловить негров – это ж только полдела. Товар надо было морем доставить на плантации, да так, чтоб потери не превысили критической отметки. Несчастных рабов, скованных цепями, иногда укладывали в трюмах пластами, многие задыхались, – что было не только негуманно, но и, кроме всего прочего, тяжким бременем ложилось на себестоимость. Иные начинали голодовку – таким жгли губы раскаленными угольями. Негры, когда их выводили на палубу для кормления и прогулки (два раза в день), так и норовили выпрыгнуть за борт и утопиться.
Меню в пути, само собой, было небогатое: бобы, рис, изредка кусок солонины, – что у рабов, что у команды, которая обычно состояла из зэков, которым каторгу заменили морской службой. Мало того что матросы с рабами питались из одного котла – от болезней и бунтов точно так же страдали обе стороны. По смертности белые пассажиры не сильно отставали от черных. И капитаны недалеко ушли: и их немало было порвано на части взбунтовавшимися неграми.
По прибытии на плантации Нового Света негров, само собой, ожидал принудительный труд, телесные наказания и прочие неприятные вещи. Самым ужасным, как утверждают сегодня афроамериканские правозащитники, для негров было то, что в любой момент семью могли распродать по частям, – и такое происходило часто.
Отдельная тема – радости вольного межрасового секса. Особенно в те далекие времена, когда уговорить свободную белую девушку, измученную воспитанием, было очень непросто. Понятно, что плантатор имел счастливую возможность уделять внимание своим рабыням на законном основании, нравилось им это или нет, – что он, как правило, и делал. Как же отказать себе в таком удовольствии? Доподлинно известно, что даже такой достойный джентльмен и знаменитый поборник свободы, как Томас Джефферсон, сожительствовал как минимум с одной своей рабыней – история донесла до нас имя счастливицы, ее звали Салли Хеммингс – и имел от нее детей. Думаю, когда плантаторы шли воевать за свои идеалы, их волновала не только прибыль с хлопка. Они подставляли башку под пулю также и за право на веселую и разнообразную личную жизнь. Именно это первое, что приходит в голову, когда наталкиваешься на выражение типа «непреходящие ценности Юга». Чтоб это осознать, давайте глянем, в какое униженное положение попала американская элита после поражения Юга! Будь у Клинтона свой гарем из молоденьких мулаток наподобие Наоми Кэмпбелл, разве стал бы он пыхтеть в Овальном кабинете над унылой стажеркой? Да и братья Кеннеди не делали б истории из-за крашеной толстушки с короткими ногами, имей они возможности, какими располагали плантаторы…
Но кроме удовольствий, межрасовый секс обещал плантаторам и серьезные проблемы – он мог иметь сокрушительные для общества последствия! Согласно британским законам, статус передавался детям по отцовской линии. Толпы мулатов, рожденных от белых хозяев, могли претендовать на часть имущества пап-плантаторов, – и это вынудило власти Виргинии принять новый закон (1662), по которому статус детей определялся по матери. Дети плантатора и рабыни признавались рабами и прав на имущество иметь не могли. Черные правозащитники немало над этим поиздевались – это ж надо, белые собственных детей отдавали в рабство! Из экономии причем! Вопрос со статусом мулатов вообще стоял очень остро, и законодатели тратили немало усилий на то, чтоб как-то его урегулировать. В 1664 году в Мэриленде приняли закон, по которому белой, вышедшей за черного раба, предписывалось работать на плантатора вплоть до смерти мужа. В развитие этой темы в Пенсильвании был принят закон, по которому все свободные черные, вступившие в брак с белыми, продавались в рабство. А если черный и так уже раб и на белой не женился, а просто развлекался с ней? Тогда его перепродавали за пределы колонии. Ну и так далее в том же духе.
Ничего, что я в таком порядке излагаю? Значит, мучения несчастных рабов, далее секс, следующий пункт – это, конечно, бунт.
Рабство, или, шире, негры и их отношения с белыми, – весьма скользкая тема. В Америке. Особенно в свете политкорректности, которая, войдя в моду лет этак сорок назад, заметно утомила американское общество, и оно терпит, похоже, из последних сил. Подумать только! Еще в 60-е годы XX века белые в южных штатах выкидывали негров из автобусов с надписью «White only» или вовсе вываливали их в смоле и перьях и даже, бывало, пристреливали за неуважение, а после оправданные белыми присяжными убийцы прекрасно себя чувствовали. (Забавно, что сегодня эти люди и их дети запрещают нам ковыряться в носу.) Как все изменилось! Сегодня негры – это такие священные коровы, которых кормить и лелеять можно, а тронуть и даже слово сказать не моги… Сами знаете.
Понятно, что неграм было очень некомфортно в роли рабов – в те времена, когда их секли, насиловали, продавали, разрушая семьи, жгли живьем и прочее. Сегодня им неприятно другое – то, что где-то кое-кто у нас (и у них) порой считает их вторым сортом, держит за бездельников и пьянь. И пытается от них дистанцироваться и отгородиться: в кварталах американских городов, куда начинают вселяться негры, резко падает цена на недвижимость… Впрочем, это все – их проблемы. Может, расовый мир крепок и все проблемы рассосались, черный с белым – братья навек, и им будет счастье и мир. А может, правы те, кто считает, что Америка проклята несчастными рабами и ее ждет страшное возмездие, и что неправедно, то есть от рабского труда, нажитое богатство не пойдет впрок и черные отомстят за все… Пусть американцы сами с этим разбираются. Нам же сегодня интересно окинуть взглядом самые живописные моменты истории рабства в Америке – на фоне юбилея отмены нашего отечественного рабства.
ПРОИСХОЖДЕНИЕ РАБОВ
Считается, что первые черные рабы попали в Виргинию, тогда еще британскую колонию, в 1619 году. В Новом Свете не было другой возможности поднять экономику. Сахарный тростник, табак, хлопок, рис – все это требовало рабочих рук. Логичней всего было завозить их из Африки. Во-первых, потому что там народ, привычный к жаре, а во-вторых, черных рабов ценили еще древние римляне: привозные негры вынужденно лояльны, ведь связей с местными у них никаких, уйти в бега проблематично.В те годы начался новый бизнес: поставка рабов. Казалось бы, никаких проблем: приплыл, наловил, погрузил, привез и продал – всего-то делов. Со стороны бизнес выглядел очень простым, деньги вроде как сами капали – каждый рейс давал 100–150 процентов прибыли. Но не все так просто. Будущие рабы не дожидались ведь на пляже, пока приплывут белые и их повяжут. Чтоб наловить негров, надо было зайти куда-то в глубь континента. А там малярия, желтая лихорадка и прочая зараза, при полном отсутствии прививок. Из каждой группы приехавших белых через полгода выживала в лучшем случае половина. В итоге белые перепоручили всю черную работу по отлову негров в джунглях местным африканским царькам, которые, наловив земляков, после на берегу перепродавали их белым работорговцам. Негритянские борцы за свободу совершенно напрасно замалчивают этот факт: негры сами себя ловили и продавали в рабство. Без них белые не справились бы. (По этой же схеме, добавим мы, русские сами себя сажали и расстреливали, иностранные агрессоры не идут ни в какое сравнение; об этом немало писал Альфред Кох.)
Надо сказать, что само по себе рабство негров не пугало, этот институт и до прихода белых был в Африке развит. Но вот европейцев они боялись. Пойманные негры полагали, что белые их ловят, чтоб съесть. С чего они это взяли? Ход мыслей черных был такой. Их пугало, что пойманные негры не возвращаются. Но их могил что-то не видать. Что касается каннибализма, то дикари, видать, и сами им баловались, и сейчас есть племена с широкими взглядами на диету… Причем белые смотрелись не просто людоедами, но еще и упырями. Они выбирали молоденьких негритянок (которые, как известно, вкусней старух) и прямо-таки впивались в них зубастыми ртами. Только потом негры познакомились с такой вещью, как поцелуй, – а первое время этот обычай приводил их в ужас. Чтоб успокоить негров, им специально привозили с плантаций несъеденных старых рабов и предъявляли в пропагандистских целях. Типа, вас ждет светлое будущее.
Но наловить негров – это ж только полдела. Товар надо было морем доставить на плантации, да так, чтоб потери не превысили критической отметки. Несчастных рабов, скованных цепями, иногда укладывали в трюмах пластами, многие задыхались, – что было не только негуманно, но и, кроме всего прочего, тяжким бременем ложилось на себестоимость. Иные начинали голодовку – таким жгли губы раскаленными угольями. Негры, когда их выводили на палубу для кормления и прогулки (два раза в день), так и норовили выпрыгнуть за борт и утопиться.
Меню в пути, само собой, было небогатое: бобы, рис, изредка кусок солонины, – что у рабов, что у команды, которая обычно состояла из зэков, которым каторгу заменили морской службой. Мало того что матросы с рабами питались из одного котла – от болезней и бунтов точно так же страдали обе стороны. По смертности белые пассажиры не сильно отставали от черных. И капитаны недалеко ушли: и их немало было порвано на части взбунтовавшимися неграми.
По прибытии на плантации Нового Света негров, само собой, ожидал принудительный труд, телесные наказания и прочие неприятные вещи. Самым ужасным, как утверждают сегодня афроамериканские правозащитники, для негров было то, что в любой момент семью могли распродать по частям, – и такое происходило часто.
Отдельная тема – радости вольного межрасового секса. Особенно в те далекие времена, когда уговорить свободную белую девушку, измученную воспитанием, было очень непросто. Понятно, что плантатор имел счастливую возможность уделять внимание своим рабыням на законном основании, нравилось им это или нет, – что он, как правило, и делал. Как же отказать себе в таком удовольствии? Доподлинно известно, что даже такой достойный джентльмен и знаменитый поборник свободы, как Томас Джефферсон, сожительствовал как минимум с одной своей рабыней – история донесла до нас имя счастливицы, ее звали Салли Хеммингс – и имел от нее детей. Думаю, когда плантаторы шли воевать за свои идеалы, их волновала не только прибыль с хлопка. Они подставляли башку под пулю также и за право на веселую и разнообразную личную жизнь. Именно это первое, что приходит в голову, когда наталкиваешься на выражение типа «непреходящие ценности Юга». Чтоб это осознать, давайте глянем, в какое униженное положение попала американская элита после поражения Юга! Будь у Клинтона свой гарем из молоденьких мулаток наподобие Наоми Кэмпбелл, разве стал бы он пыхтеть в Овальном кабинете над унылой стажеркой? Да и братья Кеннеди не делали б истории из-за крашеной толстушки с короткими ногами, имей они возможности, какими располагали плантаторы…
Но кроме удовольствий, межрасовый секс обещал плантаторам и серьезные проблемы – он мог иметь сокрушительные для общества последствия! Согласно британским законам, статус передавался детям по отцовской линии. Толпы мулатов, рожденных от белых хозяев, могли претендовать на часть имущества пап-плантаторов, – и это вынудило власти Виргинии принять новый закон (1662), по которому статус детей определялся по матери. Дети плантатора и рабыни признавались рабами и прав на имущество иметь не могли. Черные правозащитники немало над этим поиздевались – это ж надо, белые собственных детей отдавали в рабство! Из экономии причем! Вопрос со статусом мулатов вообще стоял очень остро, и законодатели тратили немало усилий на то, чтоб как-то его урегулировать. В 1664 году в Мэриленде приняли закон, по которому белой, вышедшей за черного раба, предписывалось работать на плантатора вплоть до смерти мужа. В развитие этой темы в Пенсильвании был принят закон, по которому все свободные черные, вступившие в брак с белыми, продавались в рабство. А если черный и так уже раб и на белой не женился, а просто развлекался с ней? Тогда его перепродавали за пределы колонии. Ну и так далее в том же духе.
Ничего, что я в таком порядке излагаю? Значит, мучения несчастных рабов, далее секс, следующий пункт – это, конечно, бунт.