Кох Альфред. Ящик водки

   – Вот у тебя стоит телевизор. Его отдать кому-то или пусть постоит?
   – Ну не телевизор. Пусть это будет участок, и я на нем живу. А через дорогу, где-то там, вдали, у меня еще три сотки. Я знаю, что до тех соток у меня руки точно никогда не дойдут. Тем более там кругом дороги какие-то, бензоколонка рядом. И тут ко мне приходит человек и говорит: «Дай я твои три сотки к своим двум га прирежу и там сарай поставлю». А мне те три сотки дороже содержать, чем они стоят! Насчет Калининграда я вообще не понимаю, зачем мы его забрали. Зачем мы в 45-м прирезали Восточную Пруссию? На кой она?
   – Чтоб была!
   – Если хотелось чего-то прирезать, почему тогда Польшу целиком не прирезали? Союзники не дали? Уже давно мир живет по принципам экономической экспансии, а не территориальной. Маленькая Япония контролирует полмира. А огромные Бразилия и Россия себя контролировать не могут. И что? Я не понимаю, что такое «пусть будет». Там живут люди, там самый большой процент больных СПИДом, наркоманов, там самый низкий уровень жизни из всех регионов России…
   – В Калининграде?!
   – Да, да! Там же никогда никаких производств не было, только военные базы. А теперь Балтийский флот стал бывшим флотом. Там был порт, который через прибалтийские республики соединялся с метрополией. Порт не работает сейчас. Раньше у нас была портовая система: Калининград, Клайпеда, Рига, Вентспилс, Таллин и Выборг. А теперь остался только Питер. И вот строят новые порты – Выборг и Приморск. Не отдавать? Я готов согласиться с любой логикой, но вы мне ее изложите… В хозяйстве пригодится – как Плюшкин собирал веревочки, – это не аргумент.
   – Ни хера я не понимаю в твоих рассуждениях. Не хочу я просто так отдавать. Ну давайте меняться на что-то!
   – Давайте! Такой разговор я понимаю. С западниками легко разговаривать так: мы им отдаем чего-то, и они это с удовольствием берут. А давать взамен свое не любят. И им надо говорить: мы взамен возьмем не ваше, а чье-нибудь чужое. А ваша задача – просто не заметить, как мы это стырим. Вот на такие договоренности они с удовольствием идут. К примеру, пусть они не заметят, как мы у хохлов заберем Крым. Украина соберет Совет Безопасности ООН по Крыму, а ей там скажут: да пошли вы, с Крымом вообще непонятная ситуация, его у турков забрали и так далее.
   – Так-так…
   – Вот это будет разговор! Вот это будет новизна! Вот когда Рогозин это провозгласит, будет интересно.
   – А нельзя сначала забрать Крым, а потом, может, отдать Калининград?
   – Не, так с ними не работают… Надо одновременно. Причем в Крым даже войска вводить не надо, они у нас там уже и так стоят!
   – Ловко.
   – Да. Сказать, что вот мы долго думали и решили, что Крым – русский. Вы уж, товарищи хохлы, извините. Можете возмущаться, но комендатурам дано указание депортировать всех представителей украинского государства за Перекоп. И мы сейчас всех военных приведем к присяге… Жители Крыма будут только рады! Мы тут же в бюджете предусматриваем деньги на строительство моста через Керченский пролив. И я там землицы куплю. Построю домик, буду туда детей отправлять… На все лето… А Кенигсберг заберите – правда, с нашими гражданами. И нам все равно, к Германии вы это присоедините или к Польше… Но имейте в виду, что там будут наши русские люди – граждане Европейского сообщества. А самое смешное будет, если русские ломанутся из Калининграда к нам – не захотят жить в Европе. А мы их тогда в Крым поселим! Ха-ха-ха! Наркоманам один хер, где колоться…

Комментарий Свинаренко

   Ага, я наконец понял, как работает русский бизнес! На этом маленьком примере. Видимо, это универсальный наш принцип: два человека обмениваются чужим имуществом – и оба выигрывают. Проигрывает третья сторона, которой это все принадлежало. Самое яркое проявление этого принципа – нефтянка. Значит, чиновники отдают не свою нефть so called бизнесменам. А те с этой не своей нефти дают чиновникам за это взятку фактически не своими деньгами. То есть стороны обменялись чужими ценностями и – синхронно обогатились.
 
   – …Вот если б мы Буша поддержали в войне с Ираком, то сказали б: «Сколько можно терпеть издевательства Кучмы над собственным народом? Он же диктатор чистый, зарубил журналиста с грузинской фамилией. И эти прослушки, которые расшифровало ФБР, говорят о том, что он аморальный тип. Поэтому мы начинаем войну за освобождение украинского народа. И Крым – наш, русский!»
   – Ты так радуешься, как будто Крым уже забрали. Ловко, кстати, это у вас, немцев, получается: вы и Кенигсберг себе забираете у России, и Крым у нас, хохлов, ты тоже забираешь себе, под строительство дачи. Неплохо устроился! Все чужое отдаете, а все лучшее забираете себе! Вот он как, значит, строится наш родной русский (или ваш немецкий) бизнес!
   – Скажи спасибо, что я, как полукровка, не забираю Крым и не присоединяю его к Германии, как это было в свое время предусмотрено планом, – там же хотели сделать всесоюзную здравницу Третьего рейха! А талдычить про то, что Калининград никогда не отдадим, – это глупо и неоригинально! Ну не отдавайте. И там вымрут все, а кто не вымрет, тот уедет… Потому что там жить невозможно…

Бутылка седьмая. 1988

   Жизнь становится все больше похожей на сегодняшнюю. Рухнул миф о дружбе народов СССР: славянские бандиты в Москве объявили войну своим азербайджанским и чеченским коллегам, а республики так и вовсе захотели отделения – Эстония его даже провозгласила. Что касается бывших братских республик Армении и Азербайджана, так они начали настоящую войну.
   Власти признали еще одну проблему: в Москве обнаружилось аж 38 наркоманов. Советский криминалитет с воодушевлением откликнулся на «Закон о кооперации»: зарегистрировано 600 случаев рэкета.
   Кох со своими товарищами Чубайсом и Гайдаром готовится возглавить строительство новой экономики. Свинаренко пропечатывает в газетах правду-матку. Грубо говоря, пиарит истину. На общественных началах.

 

   – О! Вспомнил! Нина Андреева отличилась в 88-м.
   – Да кому она была интересна…
   – Алик, ну что ты говоришь! Была же паника! Все думали тогда, что закончилась оттепель!
   – Заезженная какая-то у этой Андреевой была аргументация. Сыпалась, все выглядело беспомощным. Вот у вас в газетах, может, и была паника, а у меня – никакой паники… Я не думал, что это важно.
   – А мы в газетах – думали. Мы же отслеживали всю крамолу… Когда вышла заметка Нины Андреевой, для меня это был принципиальной важности вопрос. Что дальше? Если все кончено – сливаю воду, бросаю газету и возвращаюсь в шабашку.
   – Буря в стакане воды. Я был уверен, что она получит отповедь.
   – Ты, Алик, про Нину Андрееву пытаешься рассказывать с позиций сегодняшнего дня. Как будто кого-то тогда волновали аргументы.
   – Повторяю, у меня не было никаких переживаний. Я, может быть, сейчас как раз удивляюсь своему тогдашнему спокойствию.

Комментарий Свинаренко

   Андреева подняла страшный шум. На всю страну! Ее письмо удостоилось разбора на Политбюро! Причем других вопросов в повестке не было! Заседание шло ни много ни мало два полных рабочих дня с перерывами на обед. Для выяснения обстоятельств решено было отправить в редакцию «Советской России» комиссию! Та по прибытии изъяла оригиналы писем (надо ж выяснить, не фальшивка ли это) и запретила давать публикации в поддержку Андреевой.
   В «Огоньке» выступил Карякин – его тогда слушали открыв рот. (А почему с таким вниманием? Можем ли мы на этот вопрос ответить сегодня?) Вот отрывочек из его заметки: «…Андрей Нуйкин предупреждал – готовится контрнаступление, и оказался прав: появилось письмо Нины Андреевой…Убежден: будет воссоздана – день за днем, во всех драматических и комических подробностях – вся хроника событий вокруг вашего (Нины Андреевой. – Примеч. ред.) манифеста, вся хроника его замысла, написания, публикации, хроника организации его одобрения. Чем определялся выбор дня публикации? Какой стратегией? Сколько местных газет перепечатали манифест? Сколько было размножено с него ксероксов? Сколько организовано обсуждений-одобрений? По чьему распоряжению? Как пробуждалась местная инициатива? Кем? Почему три недели не было в печати ни одного слова против за исключением, кажется, лишь «Московских новостей» и «Тамбовской правды»? Почему одно частное мнение одного лица (положим), мнение, совершенно очевидно, противопоставленное всему курсу партии и государства на обновление, почему оно фактически господствовало в печати, господствовало беспрекословно и безраздельно в течение тех трех недель (точнее, двадцати четырех дней)? Почему оно фактически навязывалось – через печать или как-то еще – всей партии, всему народу, всей стране? Как это согласуется с лозунгом «Больше демократии, больше социализма»? С гласностью? С Уставом и Программой партии? (Ну не дети? На что оглядывались? Чего боялись? Какая вообще простецкая, дикарская, шаманская вера в силу слова! Вот пробормотали что-то – и дождь пошел, к примеру… – И.С.) С Конституцией государства наконец? Что это за Нина Андреева такая, обладающая столь небывалым и непонятным всемогуществом? А если это действительно не она, то кто? А если этот кто-то действительно не один, то, стало быть, речь идет о чьей-то платформе? О чьей конкретно? И почему тогда ее истинные создатели спрятались за бедного химика? И последний вопрос: если оказалось возможным такое, то почему невозможно и худшее?»
   Как видите, некоторым тогда стало очень страшно. Сразу, как мы любим, мысли про худший сценарий, депрессия, так называемые интеллигенты сухари уже сушат… И счастье: ну слава Богу, все провалилось, вот уж теперь-то все будет плохо, как мы и предупреж дали!
   Да что «Огонек»! «Правда» и та встревожилась: в ней появилась анонимная (говорят, Яковлев А.Н. сочинил) статья, в которой письмо Андреевой было объявлено «манифестом антиперестроечных сил». И далее в «Правде» же: «Противники перестройки не только ждут того момента, когда она захлебнется… Сейчас они смелеют, поднимают головы». Письмо Андреевой – это «развернутая программа открытых и скрытых противников перестройки, призывы к мобилизации консервативных сил».
   Какие кипели страсти! Как могли взволновать широкую публику такие сугубо теоретические и, в сущности, мелкие вопросы!

Комментарий Коха
Нина Андреева как зеркало русской схоластики

   Вот поговорили сейчас про Нину Андрееву, и чем-то родным повеяло. Вспомнил я институт, кафедру научного коммунизма… Или истории КПСС? Сейчас уже не помню. Они, эти кафедры, все на одно лицо… Был там у нас такой доцент – Тузов. Старый уже человек, инвалид, ногу потерял на Курской дуге. В принципе мы его уважали. Он был достаточно строгий, но без педантства. Коммунист – ярый. Абсолютный ортодокс. В начале 80-х, когда я учился в институте, это уже смотрелось анахронизмом. Тогда в моду входила легкая фронда, и поэтому этот осколок сталинизма смотрелся довольно убого. Но он был абсолютно безобидный, неагрессивный. В споры не вступал, только смотрел как-то жестко… и все. Неглупый человек, понимал, наверное, что его время уже кончается. Поговаривали, что он то ли до, то ли после войны был в НКВД, расстреливал. Но твердых фактов нет, а по нему не было видно, что он палач. Только вот этот взгляд…
   Когда перестройка распоясалась окончательно (не в 88-м ли?), мне рассказали, что он повесился. Вот так. Был человек – и нет человека. Кровь проливал. Верил без памяти. Пожилой, заслуженный, вся грудь в орденах…
   Он, наверное, смог то, что людям редко удается: в один миг схватить всю чудовищность случившегося с его страной, с его народом, с его поколением… Сколько людей погублено, сколько жизней не родилось, сколько талантов… Все ради светлого будущего – коммунизма. Миллиарды триллионов мегаватт человеческой энергии, труда, надежд… И все зря…
   Поэтому и смотрел жестко… и не спорил. Понимал, что бесполезно. Что мы не поймем всей фатальности выбора, который делаем. Всю его бесповоротность. Что от этого выбора одним махом становятся бесполезными все жертвы, о масштабе которых мы даже не подозреваем… Легкомыслие молодости… Как там у Маркса-то: «…человечество смеясь расстается со своим прошлым…»
   Те, ради которых мы брали грех на душу, ради которых столько крови и пота пролито, те, которых мы воспитывали, на которых надеялись, что они продолжат наш титанический труд, те – не хотят строить коммунизм. Не хотят, и все… Значит, коммунизма не будет. Теперь уже никогда.
   Все. Конец. А смерти нет. Ну где она, костлявая, хоть бы прибрала меня, старика… Так нету. Ну что ж, запрет самоубийства – религиозный предрассудок. Настоящий коммунист выше этого. И в петлю… Такие дела.
   А которые из ортодоксов послабее, те спорили. Особенно комсомольские активисты. Заливались соловьем. Тренировали друг дружку. Если вас спрашивают то-то, отвечать надо так-то. Помните, у Высоцкого: «Но инструктор – парень дока, деловой, попробуй срежь, и опять пошла морока про коварный зарубеж…» Причем споры быстро переходили в соревнование эрудиций, схоластику, в дефиниции. С этими энергичными софистами было очень трудно. Они давили на патриотизм, заветы отцов и прочие болячки, дорогие каждому нормальному человеку. И по-ихнему неизбежно выходило, что-де коммунисты реализуют вековую мечту русского народа, а демократия при социализме еще лучше расцветет, чем где-либо. Все у них по полочкам, все приготовлено. Репрессии – отдельные недостатки, которые не отменяют достижений… оголтелый милитаризм – борьба за мир; ракетно-ядерный щит – ратный подвиг… уничтожение крестьянства – коллективизация, индустриализация… Херня, одним словом. Но спорить было трудно.
   Я тут вот что нашел. Очень интересный документ. Немецкий историк Ганс Адольф Якобсен в своей книге «1939–1945. Вторая мировая война. Хроника и документы» на страницах 248–251 приводит так называемые «12 заповедей для немецких административных чиновников в оккупированных восточных областях». Эти «заповеди», написанные в рейхсканцелярии, выдавались всем чиновникам оккупационной администрации. Там очень интересно звучит восьмая заповедь: «Не говорите, а делайте. Русского вы никогда не переговорите и речами не убедите. Говорить он умеет лучше вас, поскольку прирожденный диалектик и унаследовал склонность к философствованию. В разговорах и дискуссиях он всегда одерживает верх…» Очень похоже. Как будто это про наших схоластов с различных идеологических кафедр советских вузов.
   Вот и Нина Андреева такая же. Она ведь преподавала что-то идеологическое в каком-то ленинградском институте. Схоластика. Типа: «Если меня спрашивают про репрессии, то я отвечаю – отдельные недостатки и, сразу, – про покорение космоса».
   «Слово „схоластика“ происходит от лат. Schola – школа… Этим именем обычно обозначается философия, преподававшаяся в школах Средних веков… Сущность схоластики… во-первых, в том, что главная задача научного исследования полагается в изыскании твердо установленного и к различным проблемам одинаково применимого схематизма понятий; во-вторых, в том, что придается чрезмерное значение некоторым общим понятиям, а за ними и обозначающим эти понятия словам, вследствие чего… пустая игра понятиями и словами заступает место действительных фактов, от которых эти понятия отвлечены…» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, т. 63, с. 177, ст. «Схоластика».)
   Откровенно говоря, это определение абсолютно точно подходит для позднего марксизма-ленинизма, которому нас всех учили в советских институтах. И вот эта доцентка-брюнетка, щекастенькая такая (видать, в молодости была ничего), звонко, как на комсомольском собрании, запела до боли родную песню: «… с одной стороны – нельзя не признать, с другой стороны – нельзя не отметить…» И так это было знакомо, так неопасно, что я не испугался. Не страшно.
   И еще. Она спорила, а не молчала. И смотрела на меня с экрана телевизора горящим пионерским глазом, а не жестко, как Тузов. И желваки у нее не ходили. Сразу стало понятно – болтовня. В ней не было боли. В тузовском молчании боль была.
   Я понял, в чем дело. Он, Тузов, был солдат-победитель, а победителем не выглядел. В нем был дух античной трагедии. Спокойное мужество проигравшего. Это его стариковское молчание, а не ворчание, и есть стойкость. В принципе они с Сахаровым были ровесниками. Сейчас таких не выпускают. Сняты с производства.
   Вот если бы все коммунисты были как доцент Тузов, то я бы с ними согласился коммунизм строить.
 
   – Нет, не помню я, чтоб сильно задумывался про эту Андрееву. Другое дело, когда приняли закон о кооперации! Твою мать, мы сидим в каком-то закрытом НИИ, никак не вырваться из него, а наши товарищи на воле вон кооперативы строят и х… забили на работу. А ведь я мог бы преподавать где-нибудь и в то же время кооперативчик держать. Но нет – сиди за закрытыми дверями с девяти до шести, никуда не выйти, пропуск такой с дырочками.
   – А сейчас у тебя больше рабочий день?
   – Сейчас больше, конечно… Тогда, чтоб создать кооператив, надо было его сначала зарегистрировать. А это только в рабочее время. В течение которого я сижу на месте и никуда не двигаюсь. Точка. И еще надо пробашлять всех этих девочек в райисполкоме, которые регистрацией занимаются.
   – Нанял бы еврея толкового.
   – Но тогда эти евреи еще не появились! Закон-то только вышел! А самому, работая в закрытом НИИ, совершенно невозможно было создать кооператив. А в «ящик» я не от хорошей жизни пошел, а потому, что меня в Питере на работу никто не брал – не было ленинградской прописки, только областная. А я мечтал уйти на настоящую работу – на преподавательскую. Работа в закрытом «ящике» меня так ломала! Эти ежемесячные накачки первого отдела: «Если вы пообщались с иностранцем, обязаны прийти и рассказать»… Секретные комнаты, чемоданчики с документами – полная херня.
   – Щас бы ты сидел и только б писал про иностранцев.
   – Да… А потом я нашел себе работенку – меня переманили, слава Богу, в Ленинградский политех – и я считал это охерительным рывком в своей карьере. Но это позже, в 89-м году. А в 88-м честно работал в этом сраном НИИ… Обсчитывал экономию материалов… В прикладной математике есть задачи о раскрое, есть специальное программное обеспечение на машине…
   – Вот когда говорят – продали Россию, то ее надо сперва раскроить, с программным обеспечением…
   – Ну перестань ты. Ну не было в 88-м году никакой продажи России! Как ее, впрочем, вообще не было. Продавали отдельные предприятия.
   – А чё ты так кипятишься?
   – Ничего. Ну, короче, 88-й год. Я кандидат наук, получаю десять рублей надбавки за ученую степень. А сидел я около Александро-Невской лавры. Как раз там и происходили основные торжества в рамках тысячелетия крещения Руси.
   – Оно, помню, отмечалось в июне. Вот, кстати, об отношении государства к религии: как сейчас помню, накануне 8 марта 1988 года я сходил поплавать в бассейн «Москва». Его же потом вскоре закрыли – когда решили восстановить храм Христа Спасителя.
   – Да. И вот у нас на глазах все эти шествия с хоругвями… Колокольный звон… Лавру в порядок приводили.
   – А ты тогда еще был атеистом.
   – Да я никогда не был по-настоящему атеистом. Но и по-настоящему религиозным тоже не был. Я все время в каком-то промежуточном состоянии… Но если вдуматься, то я скорей верующий, чем не верующий.
   – Но был ты некрещеный.
   – Был некрещеный. Но что – обрядовость? Главное, что это живой интерес во мне вызывало. И, пожалуй, было главным событием года в моей жизни.
   – А я, когда наблюдал за торжествами, тоже был некрещеный. Но интерес и у меня, безусловно, имелся… Особенно приятно было даже не христианство само по себе, а то, что вот большевики давили-давили православных, взрывали храмы – и все зря, ничего у них не вышло. Большевики на тот момент пробыли у власти всего семьдесят лет, и непонятно было, как у них дальше дела пойдут. А христианству две тысячи лет – фуфло не продержалось бы столько. Я как представлю, что в древности при отсутствии промышленности, при необыкновенноскудных ресурсах люди тем не менее собирали фантастические деньги и строили огромные храмы… Это серьезное доказательство бытия Божия! А в ранней комсомольской юности мне христианство было глубоко чуждо. Я и подумать не мог о работе на церковь. Позже, в 80 – 81-м годах, когда я работал в самиздате и мы там печатали в том числе и христианскую литературу, я понимал это так, что просто зарабатываю деньги, но при этом попутно несу культуру в массы. Это было приятно. Я просто думал о том, что если человек живет в стране, где столько связано с христианством, и ни разу не читал Библию – ну как ему может быть не стыдно? Каких бы он взглядов ни придерживался… И еще я думаю, что более полезной и приятной работы мне ни до, ни после не приходилось выполнять.
   А пробило меня в первый раз, пожалуй, в Иерусалиме, у Гроба Господня, в 92-м, – я там как-то неожиданно для себя проникся. Подробней я тут не берусь это объяснять, трудно слова подобрать. Что же касается конкретных формулировок, то я себя как-то поймал на мысли: «Бывают же люди, которые не верят в Бога. Странные они. Как же им тяжело, наверное, живется… Как же они не понимают?» И тогда меня осенило: о, я уже себя к тем людям не причисляю! Я уже не с ними, я по ту сторону, где Бог!

Комментарий Коха
Сирота Россия

   Разговоры о крещении Руси заставили меня подумать вот о чем. Что такое Россия? Жуткая азиатская деспотия, населенная лишь поверхностно-антропологически напоминающими европеоидов славянско-чухонско-татарскими метисами, которые приняли наиболее архаичную и ортодоксальную версию христианства, или действительно самостоятельная цивилизация, отличная как от европейского, так и от азиатского укладов?
   Люди, относящие себя к европейцам, естественно, придерживаются первой точки зрения. Аргументация здесь отточена и сто раз проверена в разного накала полемиках.
   Как волк лишь внешне похож на немецкую овчарку, так и сходство русского с европейцем – лишь случайное совпадение обликов, полученное совершенно разными алгоритмами селекции.
   Как волк отличается от немецкой овчарки и агрессивностью, неспособностью к дрессировке, и другими фундаментальными привычками, так и русский отличается от европейца какими-то очень важными, корневыми особенностями.
   Эти базовые различия настолько сильны, что по сравнению с ними внешнее сходство – лишь второстепенный признак, не влияющий на окончательный приговор доморощенного европейца, что русские – безнадежные азиаты.
   Но ведь отличия и от азиатов видны сразу. Даже если не брать в расчет антропологическую и религиозную разницу (хотя одного этого должно быть достаточно для добросовестного исследователя), есть ментальные особенности русских, не позволяющие отнести их к азиатам.
   Например фантастическая тяга к экспансии, не свойственная ни индусам, ни китайцам, этим наиболее ярким представителям оседлой азиатчины. Русская тяга к экспансии – вполне европейского свойства, и нельзя ее отнести к татарскому периоду русской истории, поскольку она проявилась задолго до него. Так, экспансия Великого Новгорода на весь северо-запад вплоть до устья Оби и Печоры осуществлялась задолго до монгольского нашествия и совпала по времени с норманнскими завоеваниями в Европе. Надеюсь, никто не считает викингов азиатами?
   Вообще деление на Европу и Азию есть схоластическое рассуждение, где первоначальный эллинистический, мифологический этап познания породил понятия и слова, которые, оторвавшись от реальных фактов, превратились в игру мозговой изворотливости и недобросовестной эрудиции.
   Во всей этой конструкции огромное количество прорех и несуразностей. В ней некуда девать татар с арабами, диких и невежественных крестоносцев, красавицу Андалусию, великолепную Сицилию, все то море фактов, которые не укладываются в прокрустово ложе схоластической схемы.
   Но, так или иначе, совершенно очевидно, что Россия не может быть отнесена ни к строго европейской, ни к строго азиатской цивилизации. Однако меня не удовлетворяет и возникшая методом исключения довольно механистическая теория синтеза двух культур, это пресловутое евразийство.
   Это тоже напоминает мне схоластику. Тяга к классификации, свойственная схоластам, заставляет все разложить по полочкам. И если вдруг появляется объект, не похожий ни на один из уже имеющихся в коллекции, возникает непреодолимый соблазн вывести его как результат скрещивания уже известных образцов. Самонадеянность коллекционера, не допускающего предположения о неполноте коллекции, исключает даже мысль, что обнаруженный необычный экземпляр не есть синтез уже известных образцов, а есть дитя какого-то доселе неизвестного или давно забытого родителя, выброшенного из коллекции за ненадобностью.
   Что представляла собой Киевская Русь накануне принятия христианства и сразу после этого? Это было типичное по тем временам нормандское княжество, такое же, как Нормандское герцогство на севере Франции или Сицилийское герцогство. Можно сколько угодно спорить относительно степени варяжского влияния на русскую государственность, но то, что на первоначальном этапе оно было решающим, не подлежит сомнению. Достаточно вспомнить возвращение крестителя Руси Владимира Святославовича (еще ярым язычником) во главе большого нормандского войска в 979 году из Швеции (где у него была масса родственников), куда он бежал в 977 году, спасаясь от своего брата Ярополка.