Колентьев Алексей. Тени чёрного пламени

   Вдруг сзади раздался удивленный возглас, а затем отборный мат нашего проводника. Очнувшись от исподволь охватившего меня оцепенения, я поднялся, чтобы подойти к Семену, но так и замер на месте. Звуков снаружи «банка» не пропускала, это точно, однако же то, что происходило за ее пределами, худо-бедно можно разглядеть. Но открывшееся мне зрелище, скорее всего, будет видно и с орбиты. Горизонт от края и до края залило голубовато-белым сиянием. До самого неба поднимались дуговые разряды колоссальных размеров, бьющие во все стороны. Семен, нисколько не стесняясь, плюхнулся на задницу и, уронив бинокль, просто оцепенело смотрел перед собой.
   – Нашла коса на камень… Последний раз я сюда сунулся, надо сваливать.
   Сияние росло и ширилось, но пока границ поля не касалось. Никто, кроме нас, пока не замечал произошедшего, кругом по-прежнему стояла тишина. Я направился к лестнице, нужно попытаться укрыться в доме, хотя, быть может, это будет бесполезно. Тонкие стены бетонной хрущобы, равно как и спешное бегство, не спасут ни от ударной волны, ни тем более от излучения.
   Почти на ходу я поинтересовался у проводника:
   – Видел такое раньше?
   Но тот только таращился на горизонт, а из угла рта его потянулась прозрачная нитка слюны. Уставив пустой взгляд вперед, он бормотал:
   – К сестре… в Житомир. Ларек пивной открою, и на хер все это. Достала, все-таки она достала меня… не уйти… не уйти!..
   На лестнице я столкнулся с летящим навстречу Гуревичем. На абсолютно белом лице сержанта отчетливо проступили потеки грязного пота, а в глазах застыл страх. Пришлось попятиться, и мы вместе ввалились обратно на этаж.
   – Видали?!
   Альфовец подскочил к окну и ткнул пальцем в разлившееся по всей равнине сияние. Поняв, что внизу уже все знают о случившемся, я кивнул в знак согласия и все же спустился вниз. Оба возницы, а с ними Джей и Стах, помогали фельдшеру переносить оставшихся в фургонах людей в дом. Туда, где на втором этаже была оборудована спальня с лежаками. В проеме ближней к лестнице повозки я увидел тяжело опиравшегося на косяк человека с туго перебинтованной грудиной. На повязке проступали пятна свежей крови, видно, от усилий раны стали кровоточить. Ничего не говоря, я помог раненому спуститься вниз. Тяжело опершись на мое плечо, он скривился от приступа боли.
   – Идти можешь?
   Тот только кивнул, на обмотанном бинтами лице я видел только один серый глаз и краешек обожженного рта. Не задаваясь больше вопросами о том, каков смысл в перемещении людей из одной потенциальной могилы в другую, я помог альфовцу дойти до подъезда, где его тут же подхватили Петря с Николой.
   Та-та-ат-тах! Та-та-тах!
   С четвертого этажа ударил пулемет Гуревича, и я сразу же посмотрел в сторону дороги. И зрелище было не из приятных. К дому на бешеной скорости мчалась скачками стая сфинксов. Вскинув автомат к плечу и глядя в прорезь прицела, удалось насчитать восемь голов. Прибежали возницы и оба охранника. Первые кинулись распрягать лошадей, хотя двери подъезда вряд ли выдержат напор стаи, но провести животных на второй этаж вполне реально. Стах пытался вызвать проводника, но тот молчал, все еще находясь в ступоре от увиденного. У каждого есть свой предел, его струна оборвалась в самый неподходящий момент.
   – Антон Константиныч… уводите всех в дом, я их придержу!..
   Это Гуревич, не отрываясь от пулемета, пытался взять ситуацию под контроль, хотя никто не знает, как воевать с самым быстрым зверем Зоны, от которого раньше все только убегали. Мне тоже было пока неясно, что делать. Еще раз взглянув на несущуюся во весь опор стаю, я невольно залюбовался этим табуном. Черт! А вот, кажется, и решение!.. Вынув из подсумка осколочный выстрел, я вложил гранату в дуло и, удовлетворившись знакомым щелчком, оглянулся на застывших в ожидании напарников:
   – Идите на третий этаж, станьте у окон и начинайте стрелять, как скажу. Быстро парни, очень быстро.
   Мои слова будто разбудили обоих, так скоро они скрылись в подъезде.
   Вызвав Гуревича, я сказал, уже переходя на бег и направляясь к съезду с дороги, по которой мы приехали сюда:
   – Сержант, перестань стрелять, ты их только разозлишь.
   – Но…
   – Послушай, есть одна идея. Но ты должен перестать стрелять, хорошо?
   Вместо ответа пулемет замолчал. Стая приближалась очень быстро, и я встал у сваленных в кучу обломков столбов освещения. Три или четыре обломка образовывали неправильный полукруг, и я встал внутрь, надеясь, что план сработает. Время вдруг тоже обрело обычную в бою плотность, все движения не успевали за мыслью. Казалось, что воздух превратился в густой кисель и предметы потеряли былую четкость, все распалось на оттенки черного и белого. Получилось так, что стая шла параллельно дороге справа от места, где я сейчас сидел. Передвинув прицел гранатомета на сто метров и надежно уперев приклад в плечо, я поймал серовато-черный клубок, каким виделась сейчас стая, и выстрелил. Автомат привычно дернуло, отдало в плечо и руки. Но прицел почти не шелохнулся. Не отрывая взгляда от все еще движущейся массы, я перезарядил гранатомет и снова выстрелил, но на этот раз с еще большим упреждением. Расстояние все же приличное, и разрывы послышались как резкие глухие хлопки. Первый разрыв ушел в самый центр стаи, сбив с ритма крупную зверюгу размером с полугодовалого теленка. Сфинкс кувыркнулся через голову и попал под ноги бегущим сзади, а те сбили в полете передних. Строй распался, звери на полном ходу завертелись на месте, сбиваясь в кучу. И в этот миг вторая граната опять угодила в середину образовавшейся свалки. Не давая им опомниться и перекрывая визг раненых животных, я высунулся из-за укрытия и открыл огонь по мечущимся в припадке боли зверям.
   Что есть силы вжав тангенту рации, я почти прокричал:
   – Гуревич, огонь! Парни, ко мне!..
   Автомат – это, конечно, не ружье и предназначен для двуногого зверя. Однако же если знать, куда стрелять, а за шкурой вы не гонитесь, то убить из него можно любого, у кого течет кровь, есть сердце, мозг и легкие. Троих сфинксов серьезно зацепило осколками гранат, остальные были контужены ударной волной, и поэтому, не обращая внимания на былую цель, звери сцепились между собой. Я выцелил голову вожака, терзавшего горло сородича, и тремя короткими очередями снес зверю верхушку черепа. Потом запятнал еще двоих, но дальше заработал пулемет сержанта, и от дома подоспели Стах с Джеем. Дальнейшее напоминало уже бойню: все восемь зверюг через пару минут были либо убиты, либо смертельно ранены. Вскоре охранники и начальник обоза уже ходили меж застывших туш, вырезая трофеи. Когти, зубы и особенно печень сфинксов высоко ценилась перекупщиками. Многие из старателей носили при себе контейнер со встроенным в него артефактом «бодяга». Этот серый, непонятного происхождения камень генерировал нуль-энтропийное поле, проще говоря, на несколько дней замедлял разложение. Продукты и особо ценные части тел мутантов практически не портились. Я как раз приметил у охранников один такой контейнер, видимо всегда возимый с собой про всякий случай.
   Адреналин еще не схлынул, я озирался по сторонам, ища новые цели. Руки сами собой перезарядили автомат, выбив пустой «рог» на землю, щелкнул фиксатор подствольника, новый выстрел уже в стволе. Но вокруг опять было тихо, лишь слышались предсмертные хрипы добиваемых зверей. Я разрядил гранатомет, убрав неиспользованный выстрел в подсумок, и перевел дух. В спертом воздухе аномалии витал тяжелый запах крови и внутренностей. Присев тут же на обломок столба, сдернул с головы «душегубку» и отер ею липкий горячий пот. Подошедший Гуревич смотрел на меня с нескрываемым восхищением, в руках у него был окровавленный нож и связка нанизанных на проволочный кукан звериных когтей.
   – Антон Константиныч! Мы… вы… справились. Как?!.
   Во рту пересохло, но лень было достать мундштук поилки, поэтому ответить получилось только вполголоса:
   – Табун…
   – Что? Извините, я не понял.
   – Когда-то давно я был знаком с одним парнем из Монголии. Он рассказывал, что взбесившихся лошадей можно остановить, если сбить одну во время скачки в табуне. Остальные запаникуют, и тогда ловить их легче.
   Улыбка медленно сползла с лица сержанта. Он сложил дважды два и осознал: только что мы просто испытали Судьбу, даже не имея верных полшанса из тысячи, и нам сказочно подфартило. Опережая любые вопросы и возражения, я поднялся и пошел в сторону дома, руки вдруг начали мелко подрагивать, не хотелось, чтобы это кто-нибудь заметил. Успокоив девушку-фельдшера и повидав свернувшегося на матрасе в углу Семена, я поднялся на четвертый этаж и тоже сел, выбрав позицию, обращенную на юго-восток, туда, где все еще полыхало мертвенно-синее зарево неизвестного происхождения. Как я и надеялся, ни излучение, ни ударная волна внутрь «банки» не прошли. Сфинксы знали это, страх гнал животных в единственное безопасное место, и они пошли, позабыв об осторожности и тем более не предполагая, что их место уже занято. Безумие забило инстинкты, только это и некий элемент неожиданности позволили нам одолеть непобедимых до сей поры хищников. Раньше они попадали в руки ученых или простых бродяг только мертвыми, трупы объедали мелкие грызуны, наконец, они просто гнили. Теперь же, если мы опять же дойдем до Кордона, оба охранника и сержант могут вернуться домой обеспеченными людьми. Я трофеев не срезал, ожерелий из когтей душа почему-то не принимала. Опять накатило это неизбывное чувство равнодушия, хотелось просто вот так сидеть и любоваться дуговыми всполохами зарниц на горизонте.
   Снова возникло ощущение паучьей сети, медленно сжимавшейся, режущей тело. Кровь вперемешку с холодным потом заливает лицо, и я вижу, как Охотник и Ждущий выводят причудливые па своего последнего танца смерти. Вот паук блокировал выпад когтистой руки, длинные лезвия высекли искры из его брони. Нити паутины режут лицо, кровь залила глаза, и я не вижу ничего, кроме размытых фигур побратима и Ждущего. Плевать на все, Даша где-то рядом. Нужно предупредить…
   – Даша, беги! Беги в деревню!..
   Послышались приглушенные хлопки, паук дергается и всей тушей разворачивается в другую сторону, заслоняя от меня стрелка. И вот знакомые и от этого еще более громкие щелчки бойка. Патронов больше нет.
   – А-ах!..
   Это даже не крик, просто бессильный вздох. Но оттого, что я узнаю голос, он становится таким громким, что, кроме него, я больше ничего не в состоянии слышать. Паутина опадает, рассыпается в тлен, и что есть силы я бегу на голос, потому что почти ничего не вижу. Кровь липкой пленкой залепила веки, их с трудом удается разлепить. Мельком вижу придавленного тушей паука Охотника. Побратим, собрав последние силы, раскроил паука от головы до закованного в броню брюха. Но сделал он это, уже будучи мертвым, его желтые глаза погасли, жизнь оставила их. Шатаясь от кровопотери и непонятного жжения в ранах, я вижу девушку. Охотник сумел заслонить ее своим телом, но было уже поздно. Два удара острыми навершиями паучьих лап пробили легкое, но второй не достиг цели, попав чуть ниже сердца.
   Какая она легкая, тело словно бы совсем ничего не весит!.. Короткие волосы падают на лицо, я трясущейся рукой силюсь их убрать, кровь капает с пальцев ей на ресницы, глаза открываются.
   – Мы… встретились, я же говорила.
   Изо всех сил я вглядываюсь в начинающие тускнеть серые глаза. Так долго не видеть этого лица, этой улыбки. Но смерть крадет все краски, губы начинают синеть, из горла девушки вырывается хрип.
   – Я убью их всех. Обещаю тебе, никто не уйдет!..
   Бледная, в царапинах и ссадинах рука ее тянется к моему лицу. Ладонь тоже в крови, Даша зажимала рану. Кажется, она не слышит, все ее усилия направлены на то, чтобы удержать сознание, еще раз посмотреть, дотронуться.
   – Кровь… У тебя кровь на лице.
   И кровь на моих губах, ее кровь. В последнее мгновение она замирает, я ловлю ускользающую ладонь своими пальцами и слышу, как по телу девушки проходит судорога. Изо всех сил я сжимаю обмякшее тело, сердце рвет неизбывная дикая боль и ярость. В голове бьется и пульсирует только одна мысль: «Я убью вас всех, никто не уйдет! Всех!..»
   Из грезы, больше похожей на кошмар, меня вырывает звук шагов на лестнице. Сон ушел так же внезапно, как и возник. Воистину в странном месте мне довелось очутиться, раз сны вновь возвращаются. Те сорок минут, которые я так называю, никогда не приносят видений, только темноту и небытие. Почему память так избирательна и возвращает именно в тот самый горький момент, который и так саднит каждую свободную секунду? Ноющая боль и одуряющая пустота, оставленные в душе смертью ставших родными людей… даже существа, вообще находящегося за гранью представлений людей об эволюции. До недавнего времени в реальности удерживало это самое чувство летящего без тормозов грузовика, осознание того факта, что следом идут друзья. Беречь то, что осталось. Не дать Зоне перемолоть тех немногих, кто все еще верит в меня. Сняв перчатку, вытягиваю перед собой руку и, сжимая кулак, снова смотрю на проступающие белые шрамы. Кожа вокруг них задубелая, как и раньше, чтобы и они потемнели, обросли загрубелой коркой, тоже нужно время. Нельзя сомневаться, надо просто идти дальше.
   В дверях возник силуэт, это был Гуревич. Приглядываясь к теням, очертившим зал, он, заметив меня возле стены, быстро подошел и присел напротив, уперев приклад пулемета в пол.
   – Семен все еще в отключке, эта хмарь на горизонте его до печенок доскребла.
   Альфовец смотрел выжидательно, в его глазах я читал некую просьбу. Однако как же будет непросто сейчас объяснить, что чудеса – это не моя специальность. Обозу практически хана, это мы оба понимаем.
   И все же я поинтересовался:
   – Что думаешь делать?
   Гуревич отшатнулся, будто бы ему плюнули в лицо. Не таких слов ожидал от меня этот парень после недавних событий, явно не таких.
   Однако, быстро взяв себя в руки, ответил:
   – Нужно поворачивать назад, неизвестно, что это за хрень впереди.
   С одной стороны, парень прав. Если сейчас повернуть обратно, то со временем эта штука впереди, может быть, и пропадет. Вышлют разведку, проложат новый маршрут, и снова до следующего… гм, феномена. Но как быть с тем фактом, что сияние, может быть, не исчезнет никогда? Гроза пришла из ниоткуда и будет торчать тут еще черт знает сколько времени.
   Я лишь помотал головой и осторожно предложил:
   – Сержант, ты отвечаешь за людей и имущество, это я не оспариваю, и все такое. Но ситуация сложилась непростая, нужно посоветоваться с остальными. Эти двое парней, Стах и Анджей, ходили с Семеном давно, так?
   Гуревич отрицательно покачал головой, тяжело вздыхая.
   Тон его стал снисходительным, трепет пропал окончательно:
   – Понимаю, к чему вы клоните, но тут не все ровно. Ходить-то ходили, но Семен один все приметы знал.
   И тут я его подловил, хотя, само собой, такой задачи не ставилось. Просто сейчас нужно показать, что у медали, как обычно, две стороны и талия.
   – Ты можешь поручиться, что после свистопляски, которую мы видели, обратная дорога осталась неизменной? Семен-то, может быть, и разобрался бы, а вот нам может не так сильно свезти, нет?
   Аргумент заставил альфовца пару мгновений только пыхтеть и переваривать сказанное. Слыша, как ворочаются мысли в его голове, я даже позволил себе снова посмотреть в сторону, на неутихающее зарево.
   – Хорошо, тогда как же, по-вашему, нам следует поступить?
   Парень не полез в бутылку, не стал употреблять власть, это мне понравилось. Однако шансов на выживание это нам не сильно прибавит. Но что тут поделаешь, если простых решений никогда не случается?
   – Нужно поговорить с людьми, посоветоваться со всеми. Сейчас отдохнем пару часов. А потом собирай всех обозников внизу, чтобы раненые не слышали. Им и так не сладко, а про то, что трындец уже близко, знать пока не нужно. Соберемся, померкуем… может быть, чего и нарисуем совместно.
   Во взгляде Гуревича читалось сильное сомнение, но, помолчав минуту и прикинув все аргументы, сержант согласно кивнул и снова отправился вниз. Я же, не меняя позы, снова стал рассматривать зарево. Может быть, слишком долго и пристально смотрел, может быть, мозг стал выдавать желаемое за действительное, но зарницы стали мелькать реже. Через какое-то время на этаж поднялся Анджей и принес мне алюминиевую закопченную миску дымящейся гречневой каши с тушенкой. Вынув из бокового кармана штанов завернутую в тряпицу ложку, я машинально поел и, кивнув на прощание сменщику, тоже спустился вниз. Дом призывал из глубин памяти неприятные воспоминания, поэтому, выйдя из подъезда, я стал обходить вокруг здания, отходя с каждым кругом все дальше. Более всего тут не хватало ощущения ветра на лице, запахов степи и просто свежего воздуха. Все это время меня не покидало чувство, будто бы все мы заперты в старый пронафталиненный сундук с никому не нужным барахлом.
   – Антон Константиныч!.. Где вы?
   Это Гуревич, голос его звучал явно бодрее. Видимо, подкинутая мной идея о совместном принятии решения все же оказалась не так уж и плоха.
   – Я периметр обхожу, сейчас буду.
   – Хорошо, собрание будет перед входом, у фургонов. Ждем.
   Собрались все, кроме Джея, который все еще сидел на фишке, и фельдшерицы, она осталась с ранеными. Наши лошадники вывели животных из дома, что было не так-то просто сделать, учитывая схлынувший адреналин. Сейчас все четыре коняги мерно хрустели овсом в торбах, привязанных к мордам, и на людей внимания не обращали. Никола, мужик неопределенного возраста, сидя на козлах своей повозки, правил какую-то упряжь, а его коллега что-то крутил у левого заднего колеса. От остальных наш главный извозчик отличался тем, что оружия не носил совсем, а лицом более всего напоминал запойного пьяницу, хотя ни запаха, ни характерных ухваток алконавта со стажем я за ним не замечал. Стах, притащивший откуда-то пустой тарный ящик, сидел тут же, прислонившись к борту фургона.
   Сержант Гуревич взмахом руки привлек всеобщее внимание и начал излагать:
   – Значит, вот что получается, граждане. Впереди появилась неизвестная аномалия, и идти туда не просто опасно, а преступно глупо. Семен повредился умом, Галя сказала, что дня два еще не оклемается. А может быть, и насовсем крыша улетела. Я считаю, что рисковать нельзя, надо возвращаться назад.
   В принципе мысль эта витала в воздухе, Гуревич только ее словесно оформил. На лицах собравшихся я читал только озабоченность, всерьез спорить с сержантом никто не хотел. Тем более что в моменты крайней нужды все смотрят на того, кто назначен главным, кто ведет и в конечном итоге за все отвечает. Но о том, что власть тоже состоит из людей, делающих ошибки, люди думают уже потом, если вдруг что-то идет не так.
   Никола, подняв глаза от упряжи и поскребывая тыльной стороной ладони седую щетину на щеке, вполголоса бросил:
   – Овса коням на пять дён осталось. Ежели заплутаем, землю и сухостой оне жрать не стануть. Человек что? Он без жратвы куда хошь идтить будет, пока силов хватит. Поворачивать надо… но я как все. Пущай обчество решает.
   Словоохотливый до сего момента Стах только пожал плечами, но, видя, как выжидательно на него смотрят остальные, тоже высказался за возвращение:
   – Сеня один дорогу хорошо знал, я эти его приметы плохо разумею. Вот шел себе и шел, иногда так и вообще наобум. Выпьет старки своей пару глотков, и вот на тебе – видит дорогу. Я бы не повел, мутота одна.
   Петря вообще только сплюнул в сторону и снова принялся крутить какие-то гайки. Я уже совсем собрался повторить аргументы, изложенные сержанту часом раньше, но в этот самый момент из дверей вылетел Анджей. Низкорослый поляк именно что вылетел как пробка из бутылки, до того торопился сообщить нечто важное, будто и нет у него рации.
   Подбежав к сержанту, он схватил Гуревича за рукав, но обращался ко всем сразу:
   – Зарево погасло! Пошли, вы все должны посмотреть!.. Только что сияло, сияло, и на тебе – хлоп и погасло!..
   Известие поразило всех настолько, что люди нестройной толпой ринулись к провалу, чтобы оттуда посмотреть на случившееся. Я тоже пошел следом и в открывшемся пространстве увидел абсолютную темноту. Снаружи опять царила ночь, чего из-за ярких зарниц не было видно. Вынув монокуляр, я силился что-то рассмотреть, но тщетно. Прибор по-прежнему отказывался выдавать расстояние, а приближение в пять раз оказалось бессильно перед завесой темноты, из которой состояло все пространство за границами аномального поля.
   Когда страсти немного улеглись, все вернулись к повозкам. Возбужденные увиденным, люди громко переговаривались, и я решил, что сейчас весьма удобный момент для предложения, к которому еще пару минут назад никто бы и не подумал прислушаться. Люди были настолько ошарашены хорошей новостью, что никто не задавался вопросом, что же теперь делать. Видимо, возвращение обратно казалось им вопросом решенным.
   Однако Гуревич заставил всех успокоиться, и я начал излагать:
   – Эта штука вполне могла изменить все вокруг, а не только впереди. Кто из вас может поручиться, что дорога назад так же безопасна? Пойти-то можно, но вот куда мы придем без проводника, это большой вопрос.
   Мои слова произвели нужный эффект, радужное настроение само собой увяло, а на лицах обозников опять появилось растерянное выражение.
   Снова вступил Гуревич:
   – А кто скажет, что впереди все нормально? Я раньше ходил, поворачивали с полдороги, и ничего особенного, доходили же.
   Спорить было даже неинтересно. Настолько мощный аргумент был у меня в виде стухшего природного явления.
   – Допустим, сержант. А такая хрень тоже была?
   Тот только сокрушенно мотнул головой, мои вопросы смущали альфовца своей неразрешимостью, однако он упорно стоял на своем:
   – Позади нет сияния, есть шанс, что все осталось как было.
   – Есть, не спорю. Но как далеко от того места, где мы сейчас сидим, а?
   Парень попытался прокрутить ситуацию, и снова на его лице появилось выражение досады, и он таки сдался.
   – А вы что предлагаете? Как идти вперед, если там была эта штука? Что там сейчас?!
   – То же самое, что и позади: фиг его знает что! Мы сейчас как крот в узкой трубе: вперед боязно, а назад жопа не пускает. Есть у меня одна идея, как пройти. Но прошу остальных мне подыгрывать. Так и так другого варианта нет. Как только появится наш хворый проводник, все делаем вид, что ничего не произошло.
   Общие сомнения выразил молчавший до сих пор Петря. Более всего к нему подходит выражение «средний», настолько он был обыкновенный и ничем не примечательный парень лет двадцати.
   Спокойным, слегка в нос, голосом он поинтересовался:
   – Это чего, псих нас поведет?
   Ропот усилился. Гуревич совсем было хотел что-то вставить, но я поднял руки и снова принялся убеждать:
   – Я уже видел такое раньше. Псих-то он псих, но ведь не дурак же. Его сознание ищет повод вычеркнуть страшное из памяти. Природа нам теперь в помощь, давайте ей подсобим. Вы что, серьезно думаете, что до этого момента он вас по дороге вел?! А вот хрен-то там! Повторяю опять: подыграйте, и Сеня поведет караван как обычно.
   Хорошо, что в памяти обозников все еще был жив эпизод со сфинксами, а про идею наобум слышал только Гуревич. Но в такой безнадеге любой намек на удачу расценивается как стопроцентный верняк. Поэтому мои слова были встречены дружным, сначала недоверчивым, но все же одобрительным ропотом. Это был шанс, и я, уговорив остальных не расходиться, пошел на второй этаж. Фельдшер Галя хлопотала возле одного из раненых, бинтуя тому простреленную и кривовато заштопанную грудь. Когда я вошел, девушка уже заканчивала и, увидев, кто пришел, вопросительно посмотрела в мою сторону:
   – Что случилось, кто-то ранен?!
   – Все нормально, доктор. Я спросить хочу, как там наш Семен?
   Галя неопределенно пожала плечами, указав на лежащего лицом к стене проводника. Тот сейчас спал, плечи его подергивались, будто он всхлипывал во сне.
   – Истерика прошла, но стоит ему увидеть тот свет от зарева, как все по новой.
   – Зарева больше нет, все успокоилось.