Страница:
Надо сказать, что ранний джаз был очень тесно связан с водевилем. Так, «Creole Jazz Band» регулярно участвовал в водевильных представлениях. Музыкант Бойд Беннет, игравший со многими оркестрами до начала 1920-х годов, говорил, что водевили часто заканчивались исполнением джазовой музыки, которая Должна была в финале спектакля «подогреть» настроение зрителей. В период становления джаза его считали юмористической и даже эксцентрической музыкой, и до конца 1920-х годов никто, кроме музыкантов и поклонников джаза, не воспринимал его всерьез.
У джаза действительно есть свои комедийные традиции; что же касается Армстронга, то он с детства имел склонность разыгрывать из себя этакого забавного простачка. Испытывая постоянную потребность добиваться симпатии окружающих, Луи часто располагал к себе людей тем, что смешил их. Его испытанным средством была пародия, и прежде всего пародия на самого себя. Не удивительно, что позднее, выступая перед публикой, он нередко начинал гримасничать, закатывать глаза, отпускать рискованные шутки и вообще всячески паясничать. В кабаре «Сансет» его комедийные экспромты стали уже настоящими эстрадными номерами. Например, вместе с толстяком ударником Табби Холлом, коротышкой Джо Уоркером и долговязым Эрлом Хайнсом Армстронг исполнял комический чарльстон. Были у него и другие номера такого же рода. «Иногда мы с Затти, — вспоминает Луи, — делали отдельные номера. Это была настоящая умора. Толстый Затти надевал яркую юбку, которые так любят носить девочки попроще, а сзади под юбкой привязывал еще и подушку. Я напяливал на себя всякую рвань, поворачивал кепку козырьком назад и становился похож на лихого уличного парня. Затти был моей „крошкой“, он, вернее, „она“ появлялась в проходе, когда я начинал петь. Публика вопила от восторга» .
Полны юмора и исполняемые Армстронгом песни, вышедшие в серии «Hot Five». Мы слышим, как Армстронг обменивается двусмысленными шутками с другими оркестрантами, подзадоривая их, побуждая играть «горячей». Комедийность была заложена в натуре Армстронга, ему нравилось петь, так что к концу пребывания в Чикаго Луи становится разносторонним эстрадным актером, «развлекателем». Он продолжает играть джаз в клубах и кинотеатрах. В студиях звукозаписи с его участием выпускаются пластинки, которые и сегодня считаются лучшими образцами джазовой музыки. Но сам он уже не признает главной своей задачей исполнение джазовых импровизаций, если, конечно, он вообще когда-либо это признавал. В собственных глазах Армстронг — «развлекатель», и таким он останется на всю жизнь.
А тем временем обстановка в городе резко изменилась. На очередных выборах потерпел поражение мэр Чикаго «Биг Билл» Томпсон, при котором в городе процветала подпольная торговля спиртными напитками. Для музыкантов смена власти оказалась катастрофой. Полиция закрыла множество ночных клубов, кабаре, дансингов, игорных и публичных домов. В марте 1929 года Питон писал: "Для музыкантов наступили тяжелые дни, поскольку большинство ночных клубов, в которых выступали небольшие ансамбли и которые пользовались популярностью у денежной [белой. — Авт.] элиты, прекратили свое существование" . Почти десять лет основой процветания джаза была незаконная торговля алкоголем. Она позволяла подкармливать музыкантов, предоставляя им возможность совершенствовать свое профессиональное мастерство. Увлечение танцами, бум в индустрии грамзаписей, интерес интеллигенции к негритянскому народному искусству — все это способствовало росту популярности «новой» музыки. Но ее питательной средой, на которой она выросла как новый музыкальный жанр, была незаконная торговля спиртными напитками. Конечно, не будь «сухого закона», становление джаза все равно продолжалось бы, но гораздо более медленными темпами и, возможно, другими путями. Алкоголь дал жизнь тысячам заведений, куда приходили, чтобы весело провести время. В них-то и расцвел джаз.
Shapiro N., Hentoff N. Hear Me Talkin' to Ya, p. 110-111.
«Chicago Defender», Mar. 2, 1929.
Теперь они закрывались одно за другим. В октябре разразилась паника на фондовой бирже, отозвавшаяся во всем мире. Американская экономика погрузилась в глубокий кризис. Одновременно начался спад в индустрии грамзаписей, которая не выдержала конкуренции со стороны нового средства массовой информации — радио. Испытывая денежные затруднения, многие вместо того, чтобы покупать пластинки, предпочитали развлекаться бесплатно, слушая музыку по радио. Для музыкантов наступили тяжелые времена. Многие вообще оказались вынужденными искать другое занятие. Так, например, Ори в начале 1930-х годов пришлось разводить кур. Беше работал портным, а «Бэби» Доддс водил такси. Колыбель новой музыки Чикаго стал негостеприимным для джазменов городом, им пришлось искать работу в другом месте. Наиболее благоприятные для них условия сложились, конечно, в Нью-Йорке, который всегда был центром индустрии развлечений Соединенных Штатов.
Глава 14
Серия из шестидесяти пластинок, объединенных названием «Louis Armstrong Hot Five», представляет собой один из наиболее значительных образцов американской музыки, записанной на пластинки. Это, безусловно, самые интересные записи импровизационной музыки XX века. Их исключительность была мгновенно осознана исполнителями, любителями джаза, а также растущей, хотя еще и немногочисленной, широкой публикой. Музыканты во всех уголках Соединенных Штатов находились под впечатлением того, что делал Армстронг, и хотели играть так же. Ведь если так прекрасно просто слушать эту музыку, то какое же удовольствие доставит играть ее? Так «Hot Five» практически вытеснил старый новоорлеанский стиль: вы должны либо пытаться подражать Армстронгу, либо не играть вовсе. Единственной альтернативой оставался более сдержанный и изысканный стиль «Бикса» Бейдербека, сформировавшийся под влиянием Ника Ла Рокка до того, как воздействие Армстронга стало столь ощутимым. И хотя некоторые известные музыканты работали — и до сих пор работают — в манере Бейдербека, они составляли абсолютное меньшинство. В конце 1920-х и в 1930-е годы их сокрушила волна последователей Армстронга.
Остается невыясненным, кто первым предложил Армстронгу создать свой оркестр. Лил утверждала, что это была ее идея. Но, по всей вероятности, окончательное решение вынесла фирма звукозаписи «OKeh». Сеансы звукозаписи ансамбля «Hot Five» проводились как придется, с характерной для того времени небрежностью. Особенно это было заметно в работе с негритянскими оркестрами. К их творчеству относились как к грубой работе для невзыскательной аудитории и обходились минимумом организации. «OKeh» договаривалась с Луи или с Лил о том, что в назначенный день нужно сделать определенное количество записей. Музыканты к девяти или десяти часам собирались в студии, раз или два проигрывали мелодии, а затем начиналась запись. Почти всегда приходилось делать несколько дублей, чтобы впоследствии выбрать один, где никто не ошибался и не путался. (Испорченный материал просто стирали. Так что в результате, к сожалению, никаких вариантов исполнения «Hot Five» не сохранилось).
За один сеанс группа обычно записывала от двух до четырех (а иногда и больше) сторон. Музыканты получали по пятьдесят долларов и расходились. Поэтому решение вопроса о том, как и когда выпускать эти пластинки и выпускать ли их вообще, зависело от случайного в той или иной степени выбора руководства «OKeh». Пять дисков было обнаружено критиком и знатоком джаза Джорджем Авакяном на складах фирмы «Columbia» в Бриджпорте, штат Коннектикут. Позже, когда «OKeh» осознала, что нашла фирма в лице Армстронга, к организации сеансов звукозаписи стали подходить несколько серьезнее: для аранжировки некоторых мелодий привлекли Дона Редмена, но и в этих случаях все проделывалось без подготовки, экспромтом. Если принять во внимание, что в наши дни для записи самого обыкновенного популярного альбома требуется множество музыкантов, инженеров, специалистов того или иного профиля, сотни часов отчаянных усилий, то невозможно не поразиться Армстронгу и его сотоварищам, которые играючи стряпали по две-три пластинки в день, а потом отправлялись на свою основную работу.
С исторической точки зрения наиболее важной особенностью этой серии является засвидетельствованный в ней несомненный и исключительный творческий рост Армстронга. В первых записях Армстронг предстает как высокоодаренный музыкант, возвышающийся практически над всеми джазовыми исполнителями, окружавшими его, в последних же он — гений (если это слово вообще имеет смысл). Его стремительное восхождение к артистической зрелости шло в пяти направлениях, что можно проследить по пластинкам.
Во-первых, это неуклонный рост исполнительского мастерства. На первых пластинках, по сравнению с более поздними записями, ощущается нерешительность, встречаются фальшивые звуки, значительно меньше точно сыгранных стремительных пассажей. Техническое совершенствование связано с другой тенденцией — растущей уверенностью в себе. Виртуозная техника придает веры в свои силы, и, наоборот, вера в собственные возможности помогает избежать ошибок, порождаемых волнением. Исполнение Армстронга, вначале несколько неуверенное, становится твердым и безошибочным. В-третьих, и это особенно важно, Армстронг реже и реже использует нотированные мелодии, все более отдаваясь свободному плаванию. Ориентирами ему служат лишь принципы аккордового варьирования при сохранении внутренней гармонической схемы. Если, солируя в оркестре Оливера, он следовал заранее намеченной мелодической линии, а работая у Хендерсона, нередко изменял фразировку мелодии, то в серии «Hot Five», презрительно отвергая шаблонные мотивы, он творит абсолютно новое, самобытное. В-четвертых, обращает на себя внимание непрестанное расширение эмоционального спектра. Первые пластинки серии выдержаны в относительно оптимистическом, жизнеутверждающем ключе. В последних же Армстронг исследует обширную гамму человеческих чувств — от неукротимого буйства пьесы «Hotter Than That», через драматизм «West End Blues» к глубокой скорби «Tight Like This». И, наконец, закономерный итог всего вышесказанного: Армстронг все более выдвигается на авансцену. Если в ранних записях он предстает как традиционный новоорлеанский ведущий корнетист, оставляющий пространство для соло других исполнителей, то последние пластинки — это самовыражение Армстронга. Остальные же участники обеспечивают ему фон, лишь изредка получая возможность солировать.
Мы не знаем, кто подбирал музыкантов для первого состава «Hot Five», но выбор, несомненно, был удачен: тромбонист «Кид» Ори, долгое время игравший в оркестре Оливера и являвшийся, бесспорно, лучшим тромбонистом того периода, кларнетист Джонни Доддс, несколько лет возглавлявший собственную группу — ансамбль в чикагском клубе «Келлиз Стейблс». (На некоторых из этих пластинок он играет еще и на альт-саксофоне.) Доддс был лучшим среди новоорлеанских кларнетистов (с ним мог соперничать только Нун), уступая лишь Сиднею Беше, который в те годы находился в Европе. И, наконец, банджоист Джонни Сент-Сир, выступавший в то время с Нуном в клубе «Апекс».
Все они представляли новоорлеанскую «школу», и, когда 12 ноября была сделана первая запись «Hot Five», стало ясно, что новый ансамбль играет в новоорлеанском стиле. У Армстронга в этой пластинке ведущая партия, но солирует он крайне мало. Практически все соло исполняет Джонни Доддс, как то было и в оркестре Оливера. Однако к третьему сеансу, 26 февраля 1926 года, когда было записано шесть сторон, «OKeh» предоставляет Армстронгу большее пространство. В конце концов он запел. По словам Армстронга, об этом его попросил инженер, а так как Микни Джонс припоминает, что находился в тот момент в студии, можно заключить, что предложение исходило от него.
Исполнялась пьеса Кларенса Уильямса «Georgia Grind», очень блеклый популярный блюз. Лил поет по-любительски, вокал Луи отличается силой звучания, но не более того. Однако вслед за первым опытом Армстронг записывает вторую вокальную партию, которая оказалась гораздо интереснее, чем «Georgia Grind». Это «Heebie Jeebies», пьеса, приписываемая Джонсу и Бойду Аткинсу, негритянскому саксофонисту, промышлявшему в то время в Чикаго. В действительности же она была заимствована из рега Скотта Джоплина и Луи Шовена «Heliotrope Bouquet». Исполняемая здесь Армстронгом партия корнета относительно невелика, но зато он поет развернутый «двойной» хорус. В первый раз он воспроизводит написанный текст, а затем исполняет хорус в вокальной манере «скэт», то есть импровизирует мелодию с помощью слогового пения, подражая звучанию музыкального инструмента. Существует легенда, будто Луи обронил листок со словами и был вынужден выходить из положения до тех пор, пока кто-то не подал ему текст и он вновь не вернулся к обычной манере. Джонс вспоминает, как они одновременно с Армстронгом нагнулись, чтобы поднять листок, и стукнулись лбами. Не исключено, что это правда, а может быть, и забавная выдумка. Но так или иначе, выпеваемый Армстронгом текст звучал бессмысленно и бессвязно. Однако скэт был воспринят как новаторство, чему в немалой степени способствовал хриплый голос Армстронга. Пластинка имела колоссальный успех. По данным различных источников, в течение нескольких недель было продано 40 000 копий. И это во времена, когда пятитысячная распродажа считалась нормальной, а десятитысячная — весьма удачной.
К этому моменту Армстронг уже года два или три был хорошо известен музыкантам и любителям джаза, но пьеса «Heebie Jeebies» привлекла к нему более широкую публику, в основном негритянскую, что побудило руководство «OKeh» «сделать» ему имя. Реклама «Heebie Jeebies» была помещена в газете «Чикаго дифендер», и в дальнейшем его записи стали время от времени рекламироваться. Кроме того, портреты Армстронга распространялись среди покупателей, а ансамбль «Hot Five» получил поддержку от фирмы, которая покровительствовала его участию в джазовых концертах, проходивших в «Колизеуме».
Сеанс звукозаписи 26 февраля 1926 года стал заметной вехой в судьбе Армстронга. Он впервые выступил как певец, создал свой первый хит, а исполнение им пьесы «Cornet Chop Suey» показало, по крайней мере музыкантам, что соперники Армстронга — Джо Смит, Джаббо Смит, Оливер, Джонни Данн — плетутся за ним, глотая пыль.
Тем не менее, хотя музыкантам и казалось, будто Армстронг достиг своего пика, до настоящей вершины ему было еще далеко. Его мастерство совершенствуется буквально от сеанса к сеансу. Ко времени следующего, 16 июня, Армстронг достигает большей полноты и глубины звучания. А результат записи 16 ноября 1926 года производит еще более сильное впечатление. В этот день он записал пьесу «Skid-Dat-De-Dat» — первое проявление того меланхолического настроения, которое окрасит все его дальнейшее творчество. В то время в моду вошли грустные темы в минорном ключе, такие, как «St. James Infirmary Blues». Армстронг записал несколько подобных пьес. Чувство меланхолии соответствовало душевному состоянию музыканта, и, работая в данном направлении, он сделал целый ряд своих лучших пластинок, куда вошли пьесы «Melancholy», «Tight Like This» и уже упоминавшаяся «St. James Infirmary».
«Skid-Dat-De-Dat» напоминает лоскутное одеяло. Пьеса состоит из четырехтактных брейков и интерлюдий, передаваемых от музыканта к музыканту и объединенных с помощью весьма простой четырехтактовой темы, которая представляет собой последовательность из четырех целых длительностей. Первая нота играется с некоторым запаздыванием по отношению к метру, вторая — с еще более значительным отставанием, а две последние — почти в полном с ним соответствии. Этот прием используется на протяжении всей записи. Возможно, Армстронг делал это вполне сознательно, а может быть, и нет, но, как мы уже видели, свободное смещение мелодии по отношению к граунд-биту характерно для его исполнительской манеры. Так или иначе, подобная последовательность звуков была преднамеренной.
Среди записей, сделанных во время этого сеанса, выделяется пьеса «Big Butter and Egg Man». Ее подробно анализировали Андре Одер и Гантер Шуллер, композиторы и музыковеды. Часто ее упоминают как образец великолепного солирования Армстронга. В его соло, как и во всей записи в целом, покоряет ощущение легкости, с которой Армстронг ведет мелодию. Он абсолютно спокоен, абсолютно уверен в том, что все, что он хочет сказать, будет выслушано…
С завершением работы над «Hot Five» для Армстронга закончился период ученичества, начавшийся еще в хонки-тонкс Сторивилла. Теперь он понимал, что он делает и зачем. Сомнения остались позади.
Первые тринадцать пластинок, записанные ансамблем «Hot Five» в течение одного года, заключают в себе немало прекрасных свойств, на которые мне хотелось бы указать. Невольно возникает сравнение с выставкой хрусталя, где все искрится и переливается в лучах света. Самобытные музыкальные фразы — как яркие вспышки, и, конечно же, привлекает заразительный, неукротимый, непрерывный свинг. Все эти пьесы проникнуты настроением радости и веселья, ощущением, что это и есть настоящий праздник с шутками и смехом, как, например, в комических музыкальных экскурсах пьесы «Jazz Lips». Почти все мелодии исполняются в умеренном темпе, главным образом в мажорной тональности. Они в значительной мере выдержаны в традиционном новоорлеанском ансамблевом стиле. Но все же ведущая роль, принадлежащая здесь Армстронгу, явственна гораздо больше, чем то было когда-либо в ансамбле Оливера. Остальные участники становятся фоновыми фигурами. Таков был вариант новоорлеанского стиля, предложенный Армстронгом, — с преобладанием ведущего солирующего корнета, в отличие от более сбалансированного звучания инструментов в ансамбле Оливера, ставшего впоследствии особенно типичным для диксиленда, или традиционного джаза. Для Армстронга же все отныне стало на свои места. Он утвердил себя как многогранный музыкант, певец, исполнитель, привлекающий все более широкую аудиторию. К концу 1926 года он известен уже не только среди профессионалов. Он завоевал свою публику.
Помимо работы с ансамблем «Hot Five», Армстронг в те годы записывался и как партнер других ведущих музыкантов, и как аккомпаниатор исполнителей блюзов, в первую очередь Микни Джонса в фирме «OKeh». Он участвовал в четырех сеансах звукозаписи с Бертой «Чиппи» Хилл, первоклассной певицей, прошедшей великолепную школу во время гастрольных турне «Ma» Ренни. Он работал также с Сиппи Уоллес и с несколькими более слабыми исполнительницами, в их числе сестра Кэба Кэллоуэя — Бланш.
Наиболее интересны две работы, записанные Луи с оркестром Эрскина Тэйта «Vendome Orchestra», которые демонстрируют, как Армстронг работал на эстраде. Коллектив Тэйта — это свинговый биг-бэнд наподобие оркестра Хендерсона. Однако он отличался большей экспрессивностью, свойственной «горячему» стилю, в обеих записях Луи солирует. Его партия в «Static Strut» особенно удалась и по звучанию напоминает скорее работы Армстронга с Хендерсоном, нежели с «Hot Five». Здесь налицо сила и громкость звука, большая ритмическая выразительность и меньшая композиционная логика. Это была разумная реакция на изменившиеся обстоятельства. Армстронг записывался с большим грохочущим оркестром, находясь достаточно далеко от микрофона. Он отдавал себе отчет в том, что в создавшейся ситуации требуется именно мощь, а не утонченность звучания. В пьесе «Stomp off, Let's Go» есть один короткий, захватывающий двухтактовый брейк, включающий в себя фрагмент мелодии сигнала рожка и последующую атипичную стремительно нисходящую триольную фигуру. Это — эффект того типа, что Армстронг использовал весьма часто.
В апреле 1927 года, ко времени окончания целой серии записей, в «OKeh» твердо осознали, что Армстронг — надежный поставщик прибылей для фирмы. Пластинки типа «Cornet Chop Suey» и «Muskrat Ramble» в течение целого года пользовались спросом. Теперь Армстронг оказался достаточно знаменитым для того, чтобы компания «Melrose Music Company» решила опубликовать нотные записи его соло. Для этого музыканта пригласили в студию, где он импровизировал соло и брейки. Их записывали на ролики — техника звукозаписи XIX века все еще использовалась в те годы. Нотную транскрипцию сделал пианист Элмер Шойбел. Импровизации были опубликованы в виде сборников «125 джазовых брейков для корнета» и «50 „горячих“ хорусов для корнета».
Эти издания можно разыскать и сегодня. Они, безусловно, представляют интерес для изучения. Первое, что бросается в глаза, — огромное разнообразие брейков. Их 125, и, возможно, Армстронг записал все это за один день. Однако каждый последующий отличается от предыдущего. Речь идет не столько о гармоническом, сколько о мелодическом многообразии; хотя Армстронг часто начинает фигуру на полтона ниже, здесь почти нет других нарушений гармонии. На мой взгляд, не стоит приписывать Армстронгу серьезные открытия в области гармонии, как это делают некоторые музыковеды. Он осваивал гармонические принципы, выступая в квартете, певшем в «парикмахерской» манере, и, импровизируя, стремился скорее выявить уже имеющуюся гармонию, нежели изменить ее, что впоследствии было свойственно таким исполнителям, как Коулмен Хоукинс. Армстронг, в сущности, мыслил линеарно, и, когда мы обнаруживаем в его мелодии диссонансы, было бы точнее рассматривать их как мелодическое украшение, а не как гармонические или «проходящие тоны» (в трактовке одного из исследователей). Эти брейки с полной очевидностью свидетельствуют, насколько незначительны отступления Армстронга от заданной гармонии.
Огромное разнообразие этих брейков заключено в ритмической и мелодической, а не в гармонической сфере. Характерно, что Армстронг плетет музыкальный узор, постоянно меняя направление мелодии, часто двигаясь зигзагообразно. Он никогда не растягивает мелодические фразы (обычно они остаются в пределах двух тактов). Здесь нет также последовательностей восьмых, нет заданных повторяющихся ритмических фигур. Здесь царит многообразие: три восьмые ноты уступают место синкопированным четвертям, за которыми следуют стремительные триоли и короткие пунктированные реплики из восьмых с точками и шестнадцатых. Эти брейки — яркая демонстрация того, насколько органично для творчества Армстронга ритмическое многообразие.
В ноябре 1926 года фирма «Columbia» купила «OKeh», причем одной из причин было наличие у последней великолепно оснащенных студий на Юнион-сквер в Нью-Йорке. Начиная с февраля 1927 года компанию «OKeh» вместо Микни Джонса возглавляет Том Рокуэлл — решительный, представительный молодой человек немногим старше 20 лет. Это был классический тип обаятельного ирландца. Он умел нравиться и был чрезвычайно настойчивым и удачливым коммерсантом. В детстве он некоторое время воспитывался в приюте, а годы юности провел в Техасе, тяжелым трудом зарабатывая себе на жизнь. Однажды, работая мойщиком окон, он едва не погиб, вывалившись из окна. Он знал мир, где жили по принципу «человек человеку волк», и спешил насолить ближнему прежде, чем тот насолит ему. Он ничего не смыслил в музыке и никогда не мог даже запомнить мелодию. Но, с другой стороны, у него была склонность к джазу и охота связать искусство и торговлю — свойство, которым не обладали многие из будущих советчиков Армстронга. Джон Хэммонд говорил: «Томми Рокуэлл немало сделал для Луи в „OKeh“. Они записывали „коммерческие“ пьесы, такие, как „Sweethearts on Parade“, „You're Driving Me Crazy“, „Body and Soul“, а большинство негритянских музыкантов не имело такой возможности». Рокуэлл делал на музыкальном бизнесе деньги, но тем не менее нельзя не признать, что некоторые шедевры Армстронга были записаны под его руководством.
Рокуэлл вступил в должность весной 1927 года. В мае он отправился в Чикаго, где за неделю, с седьмого по четырнадцатое, записал одиннадцать пьес с Армстронгом и группой «Hot Seven». Две из них так и не были тиражированы, пока годы спустя их не обнаружил Авакян. Ансамбль «Hot Seven» отличался от прежнего «Hot Five» тем, что его состав был усилен музыкантом из оркестра Диккерсона — Питом Бриггсом, игравшим на тубе, и ударником «Бэби» Доддсом, с которым Армстронг работал сначала на речных судах, а затем в оркестре Оливера. Кроме того, тромбонист, возможно Джон Томас из оркестра Диккерсона, сменил Ори, выступавшего временно в Нью-Йорке у «Кинга» Оливера. Сент-Сир играл поочередно то на гитаре, то на банджо. Начиная с этой серии, инструментом Армстронга становится труба — и во время сеансов звукозаписи, и в концертных выступлениях.
К тому моменту оркестр сильно отошел от новоорлеанской манеры. Здесь меньше ансамблевого исполнения, больше солирования. Насколько сказалось в этом влияние Рокуэлла, неизвестно. Он не мог давать музыкальных рекомендаций, но, безусловно, уловил новую тенденцию — тягу к аранжировкам, приправленным джазовыми соло. Образцом в данном случае служили пользующиеся успехом оркестры Хендерсона, Эллингтона, Голдкетта и другие. Рокуэлл, кроме того, прекрасно понимал, что главный его козырь — Армстронг, и, значит, надо дать ему возможность солировать. Но новоорлеанский стиль еще не сошел со сцены, да и вряд ли можно говорить, что он вообще когда-либо выходил из моды. Эта музыка по-прежнему имела своих поклонников.
Первая запись «Hot Seven» «Willie the Weeper» — одна из наиболее «горячих». Ее кульминацией является заключительное соло Армстронга и следующий за ним ансамблевый проигрыш. Армстронг начинает соло динамичной фразой, состоящей из отрывистых синкопированных звуков, переходящих в частое завершающее вибрато; эта фраза скорее ритмическая, нежели мелодическая. В шестом такте он дает разрядку напряжения, неожиданно развертывая короткую восходящую и вновь нисходящую фразу необыкновенной красоты — одну из тех крохотных музыкальных жемчужин, которые вызывают всеобщее восхищение. Затем острота опять нарастает благодаря быстро повторяющимся звукам. Наконец в двенадцатом такте, устремляясь к финалу, Армстронг берет высокую кульминационную ноту (блюзовая VII ступень), сильно отставая от граунд-бита, насыщает ее вибрато и выдерживает. В пятнадцатом такте он повторяет этот ход к верхней тонике, но на мгновение сдерживает пламя, чтобы усилить драматизм, а затем отдается страсти, выражая ее учащающимся вибрато. Как только вступает ансамбль, он соскальзывает с верхней ноты, играя нисходящую фразу, и ведет к финалу, направляя движение ансамбля простыми отточенными фразами, начинающимися в высоком регистре и затем устремляющимися вниз. Это «горячий» джаз в его наивысшем проявлении, и мы можем только предполагать, насколько потрясены были игрой Армстронга другие трубачи, да, впрочем, и все остальные джазовые исполнители.
У джаза действительно есть свои комедийные традиции; что же касается Армстронга, то он с детства имел склонность разыгрывать из себя этакого забавного простачка. Испытывая постоянную потребность добиваться симпатии окружающих, Луи часто располагал к себе людей тем, что смешил их. Его испытанным средством была пародия, и прежде всего пародия на самого себя. Не удивительно, что позднее, выступая перед публикой, он нередко начинал гримасничать, закатывать глаза, отпускать рискованные шутки и вообще всячески паясничать. В кабаре «Сансет» его комедийные экспромты стали уже настоящими эстрадными номерами. Например, вместе с толстяком ударником Табби Холлом, коротышкой Джо Уоркером и долговязым Эрлом Хайнсом Армстронг исполнял комический чарльстон. Были у него и другие номера такого же рода. «Иногда мы с Затти, — вспоминает Луи, — делали отдельные номера. Это была настоящая умора. Толстый Затти надевал яркую юбку, которые так любят носить девочки попроще, а сзади под юбкой привязывал еще и подушку. Я напяливал на себя всякую рвань, поворачивал кепку козырьком назад и становился похож на лихого уличного парня. Затти был моей „крошкой“, он, вернее, „она“ появлялась в проходе, когда я начинал петь. Публика вопила от восторга» .
Полны юмора и исполняемые Армстронгом песни, вышедшие в серии «Hot Five». Мы слышим, как Армстронг обменивается двусмысленными шутками с другими оркестрантами, подзадоривая их, побуждая играть «горячей». Комедийность была заложена в натуре Армстронга, ему нравилось петь, так что к концу пребывания в Чикаго Луи становится разносторонним эстрадным актером, «развлекателем». Он продолжает играть джаз в клубах и кинотеатрах. В студиях звукозаписи с его участием выпускаются пластинки, которые и сегодня считаются лучшими образцами джазовой музыки. Но сам он уже не признает главной своей задачей исполнение джазовых импровизаций, если, конечно, он вообще когда-либо это признавал. В собственных глазах Армстронг — «развлекатель», и таким он останется на всю жизнь.
А тем временем обстановка в городе резко изменилась. На очередных выборах потерпел поражение мэр Чикаго «Биг Билл» Томпсон, при котором в городе процветала подпольная торговля спиртными напитками. Для музыкантов смена власти оказалась катастрофой. Полиция закрыла множество ночных клубов, кабаре, дансингов, игорных и публичных домов. В марте 1929 года Питон писал: "Для музыкантов наступили тяжелые дни, поскольку большинство ночных клубов, в которых выступали небольшие ансамбли и которые пользовались популярностью у денежной [белой. — Авт.] элиты, прекратили свое существование" . Почти десять лет основой процветания джаза была незаконная торговля алкоголем. Она позволяла подкармливать музыкантов, предоставляя им возможность совершенствовать свое профессиональное мастерство. Увлечение танцами, бум в индустрии грамзаписей, интерес интеллигенции к негритянскому народному искусству — все это способствовало росту популярности «новой» музыки. Но ее питательной средой, на которой она выросла как новый музыкальный жанр, была незаконная торговля спиртными напитками. Конечно, не будь «сухого закона», становление джаза все равно продолжалось бы, но гораздо более медленными темпами и, возможно, другими путями. Алкоголь дал жизнь тысячам заведений, куда приходили, чтобы весело провести время. В них-то и расцвел джаз.
Shapiro N., Hentoff N. Hear Me Talkin' to Ya, p. 110-111.
«Chicago Defender», Mar. 2, 1929.
Теперь они закрывались одно за другим. В октябре разразилась паника на фондовой бирже, отозвавшаяся во всем мире. Американская экономика погрузилась в глубокий кризис. Одновременно начался спад в индустрии грамзаписей, которая не выдержала конкуренции со стороны нового средства массовой информации — радио. Испытывая денежные затруднения, многие вместо того, чтобы покупать пластинки, предпочитали развлекаться бесплатно, слушая музыку по радио. Для музыкантов наступили тяжелые времена. Многие вообще оказались вынужденными искать другое занятие. Так, например, Ори в начале 1930-х годов пришлось разводить кур. Беше работал портным, а «Бэби» Доддс водил такси. Колыбель новой музыки Чикаго стал негостеприимным для джазменов городом, им пришлось искать работу в другом месте. Наиболее благоприятные для них условия сложились, конечно, в Нью-Йорке, который всегда был центром индустрии развлечений Соединенных Штатов.
Глава 14
«НОТ FIVE» ПЕРВЫЙ АНСАМБЛЬ ЛУИ АРМСТРОНГА
Серия из шестидесяти пластинок, объединенных названием «Louis Armstrong Hot Five», представляет собой один из наиболее значительных образцов американской музыки, записанной на пластинки. Это, безусловно, самые интересные записи импровизационной музыки XX века. Их исключительность была мгновенно осознана исполнителями, любителями джаза, а также растущей, хотя еще и немногочисленной, широкой публикой. Музыканты во всех уголках Соединенных Штатов находились под впечатлением того, что делал Армстронг, и хотели играть так же. Ведь если так прекрасно просто слушать эту музыку, то какое же удовольствие доставит играть ее? Так «Hot Five» практически вытеснил старый новоорлеанский стиль: вы должны либо пытаться подражать Армстронгу, либо не играть вовсе. Единственной альтернативой оставался более сдержанный и изысканный стиль «Бикса» Бейдербека, сформировавшийся под влиянием Ника Ла Рокка до того, как воздействие Армстронга стало столь ощутимым. И хотя некоторые известные музыканты работали — и до сих пор работают — в манере Бейдербека, они составляли абсолютное меньшинство. В конце 1920-х и в 1930-е годы их сокрушила волна последователей Армстронга.
Остается невыясненным, кто первым предложил Армстронгу создать свой оркестр. Лил утверждала, что это была ее идея. Но, по всей вероятности, окончательное решение вынесла фирма звукозаписи «OKeh». Сеансы звукозаписи ансамбля «Hot Five» проводились как придется, с характерной для того времени небрежностью. Особенно это было заметно в работе с негритянскими оркестрами. К их творчеству относились как к грубой работе для невзыскательной аудитории и обходились минимумом организации. «OKeh» договаривалась с Луи или с Лил о том, что в назначенный день нужно сделать определенное количество записей. Музыканты к девяти или десяти часам собирались в студии, раз или два проигрывали мелодии, а затем начиналась запись. Почти всегда приходилось делать несколько дублей, чтобы впоследствии выбрать один, где никто не ошибался и не путался. (Испорченный материал просто стирали. Так что в результате, к сожалению, никаких вариантов исполнения «Hot Five» не сохранилось).
За один сеанс группа обычно записывала от двух до четырех (а иногда и больше) сторон. Музыканты получали по пятьдесят долларов и расходились. Поэтому решение вопроса о том, как и когда выпускать эти пластинки и выпускать ли их вообще, зависело от случайного в той или иной степени выбора руководства «OKeh». Пять дисков было обнаружено критиком и знатоком джаза Джорджем Авакяном на складах фирмы «Columbia» в Бриджпорте, штат Коннектикут. Позже, когда «OKeh» осознала, что нашла фирма в лице Армстронга, к организации сеансов звукозаписи стали подходить несколько серьезнее: для аранжировки некоторых мелодий привлекли Дона Редмена, но и в этих случаях все проделывалось без подготовки, экспромтом. Если принять во внимание, что в наши дни для записи самого обыкновенного популярного альбома требуется множество музыкантов, инженеров, специалистов того или иного профиля, сотни часов отчаянных усилий, то невозможно не поразиться Армстронгу и его сотоварищам, которые играючи стряпали по две-три пластинки в день, а потом отправлялись на свою основную работу.
С исторической точки зрения наиболее важной особенностью этой серии является засвидетельствованный в ней несомненный и исключительный творческий рост Армстронга. В первых записях Армстронг предстает как высокоодаренный музыкант, возвышающийся практически над всеми джазовыми исполнителями, окружавшими его, в последних же он — гений (если это слово вообще имеет смысл). Его стремительное восхождение к артистической зрелости шло в пяти направлениях, что можно проследить по пластинкам.
Во-первых, это неуклонный рост исполнительского мастерства. На первых пластинках, по сравнению с более поздними записями, ощущается нерешительность, встречаются фальшивые звуки, значительно меньше точно сыгранных стремительных пассажей. Техническое совершенствование связано с другой тенденцией — растущей уверенностью в себе. Виртуозная техника придает веры в свои силы, и, наоборот, вера в собственные возможности помогает избежать ошибок, порождаемых волнением. Исполнение Армстронга, вначале несколько неуверенное, становится твердым и безошибочным. В-третьих, и это особенно важно, Армстронг реже и реже использует нотированные мелодии, все более отдаваясь свободному плаванию. Ориентирами ему служат лишь принципы аккордового варьирования при сохранении внутренней гармонической схемы. Если, солируя в оркестре Оливера, он следовал заранее намеченной мелодической линии, а работая у Хендерсона, нередко изменял фразировку мелодии, то в серии «Hot Five», презрительно отвергая шаблонные мотивы, он творит абсолютно новое, самобытное. В-четвертых, обращает на себя внимание непрестанное расширение эмоционального спектра. Первые пластинки серии выдержаны в относительно оптимистическом, жизнеутверждающем ключе. В последних же Армстронг исследует обширную гамму человеческих чувств — от неукротимого буйства пьесы «Hotter Than That», через драматизм «West End Blues» к глубокой скорби «Tight Like This». И, наконец, закономерный итог всего вышесказанного: Армстронг все более выдвигается на авансцену. Если в ранних записях он предстает как традиционный новоорлеанский ведущий корнетист, оставляющий пространство для соло других исполнителей, то последние пластинки — это самовыражение Армстронга. Остальные же участники обеспечивают ему фон, лишь изредка получая возможность солировать.
Мы не знаем, кто подбирал музыкантов для первого состава «Hot Five», но выбор, несомненно, был удачен: тромбонист «Кид» Ори, долгое время игравший в оркестре Оливера и являвшийся, бесспорно, лучшим тромбонистом того периода, кларнетист Джонни Доддс, несколько лет возглавлявший собственную группу — ансамбль в чикагском клубе «Келлиз Стейблс». (На некоторых из этих пластинок он играет еще и на альт-саксофоне.) Доддс был лучшим среди новоорлеанских кларнетистов (с ним мог соперничать только Нун), уступая лишь Сиднею Беше, который в те годы находился в Европе. И, наконец, банджоист Джонни Сент-Сир, выступавший в то время с Нуном в клубе «Апекс».
Все они представляли новоорлеанскую «школу», и, когда 12 ноября была сделана первая запись «Hot Five», стало ясно, что новый ансамбль играет в новоорлеанском стиле. У Армстронга в этой пластинке ведущая партия, но солирует он крайне мало. Практически все соло исполняет Джонни Доддс, как то было и в оркестре Оливера. Однако к третьему сеансу, 26 февраля 1926 года, когда было записано шесть сторон, «OKeh» предоставляет Армстронгу большее пространство. В конце концов он запел. По словам Армстронга, об этом его попросил инженер, а так как Микни Джонс припоминает, что находился в тот момент в студии, можно заключить, что предложение исходило от него.
Исполнялась пьеса Кларенса Уильямса «Georgia Grind», очень блеклый популярный блюз. Лил поет по-любительски, вокал Луи отличается силой звучания, но не более того. Однако вслед за первым опытом Армстронг записывает вторую вокальную партию, которая оказалась гораздо интереснее, чем «Georgia Grind». Это «Heebie Jeebies», пьеса, приписываемая Джонсу и Бойду Аткинсу, негритянскому саксофонисту, промышлявшему в то время в Чикаго. В действительности же она была заимствована из рега Скотта Джоплина и Луи Шовена «Heliotrope Bouquet». Исполняемая здесь Армстронгом партия корнета относительно невелика, но зато он поет развернутый «двойной» хорус. В первый раз он воспроизводит написанный текст, а затем исполняет хорус в вокальной манере «скэт», то есть импровизирует мелодию с помощью слогового пения, подражая звучанию музыкального инструмента. Существует легенда, будто Луи обронил листок со словами и был вынужден выходить из положения до тех пор, пока кто-то не подал ему текст и он вновь не вернулся к обычной манере. Джонс вспоминает, как они одновременно с Армстронгом нагнулись, чтобы поднять листок, и стукнулись лбами. Не исключено, что это правда, а может быть, и забавная выдумка. Но так или иначе, выпеваемый Армстронгом текст звучал бессмысленно и бессвязно. Однако скэт был воспринят как новаторство, чему в немалой степени способствовал хриплый голос Армстронга. Пластинка имела колоссальный успех. По данным различных источников, в течение нескольких недель было продано 40 000 копий. И это во времена, когда пятитысячная распродажа считалась нормальной, а десятитысячная — весьма удачной.
К этому моменту Армстронг уже года два или три был хорошо известен музыкантам и любителям джаза, но пьеса «Heebie Jeebies» привлекла к нему более широкую публику, в основном негритянскую, что побудило руководство «OKeh» «сделать» ему имя. Реклама «Heebie Jeebies» была помещена в газете «Чикаго дифендер», и в дальнейшем его записи стали время от времени рекламироваться. Кроме того, портреты Армстронга распространялись среди покупателей, а ансамбль «Hot Five» получил поддержку от фирмы, которая покровительствовала его участию в джазовых концертах, проходивших в «Колизеуме».
Сеанс звукозаписи 26 февраля 1926 года стал заметной вехой в судьбе Армстронга. Он впервые выступил как певец, создал свой первый хит, а исполнение им пьесы «Cornet Chop Suey» показало, по крайней мере музыкантам, что соперники Армстронга — Джо Смит, Джаббо Смит, Оливер, Джонни Данн — плетутся за ним, глотая пыль.
Тем не менее, хотя музыкантам и казалось, будто Армстронг достиг своего пика, до настоящей вершины ему было еще далеко. Его мастерство совершенствуется буквально от сеанса к сеансу. Ко времени следующего, 16 июня, Армстронг достигает большей полноты и глубины звучания. А результат записи 16 ноября 1926 года производит еще более сильное впечатление. В этот день он записал пьесу «Skid-Dat-De-Dat» — первое проявление того меланхолического настроения, которое окрасит все его дальнейшее творчество. В то время в моду вошли грустные темы в минорном ключе, такие, как «St. James Infirmary Blues». Армстронг записал несколько подобных пьес. Чувство меланхолии соответствовало душевному состоянию музыканта, и, работая в данном направлении, он сделал целый ряд своих лучших пластинок, куда вошли пьесы «Melancholy», «Tight Like This» и уже упоминавшаяся «St. James Infirmary».
«Skid-Dat-De-Dat» напоминает лоскутное одеяло. Пьеса состоит из четырехтактных брейков и интерлюдий, передаваемых от музыканта к музыканту и объединенных с помощью весьма простой четырехтактовой темы, которая представляет собой последовательность из четырех целых длительностей. Первая нота играется с некоторым запаздыванием по отношению к метру, вторая — с еще более значительным отставанием, а две последние — почти в полном с ним соответствии. Этот прием используется на протяжении всей записи. Возможно, Армстронг делал это вполне сознательно, а может быть, и нет, но, как мы уже видели, свободное смещение мелодии по отношению к граунд-биту характерно для его исполнительской манеры. Так или иначе, подобная последовательность звуков была преднамеренной.
Среди записей, сделанных во время этого сеанса, выделяется пьеса «Big Butter and Egg Man». Ее подробно анализировали Андре Одер и Гантер Шуллер, композиторы и музыковеды. Часто ее упоминают как образец великолепного солирования Армстронга. В его соло, как и во всей записи в целом, покоряет ощущение легкости, с которой Армстронг ведет мелодию. Он абсолютно спокоен, абсолютно уверен в том, что все, что он хочет сказать, будет выслушано…
С завершением работы над «Hot Five» для Армстронга закончился период ученичества, начавшийся еще в хонки-тонкс Сторивилла. Теперь он понимал, что он делает и зачем. Сомнения остались позади.
Первые тринадцать пластинок, записанные ансамблем «Hot Five» в течение одного года, заключают в себе немало прекрасных свойств, на которые мне хотелось бы указать. Невольно возникает сравнение с выставкой хрусталя, где все искрится и переливается в лучах света. Самобытные музыкальные фразы — как яркие вспышки, и, конечно же, привлекает заразительный, неукротимый, непрерывный свинг. Все эти пьесы проникнуты настроением радости и веселья, ощущением, что это и есть настоящий праздник с шутками и смехом, как, например, в комических музыкальных экскурсах пьесы «Jazz Lips». Почти все мелодии исполняются в умеренном темпе, главным образом в мажорной тональности. Они в значительной мере выдержаны в традиционном новоорлеанском ансамблевом стиле. Но все же ведущая роль, принадлежащая здесь Армстронгу, явственна гораздо больше, чем то было когда-либо в ансамбле Оливера. Остальные участники становятся фоновыми фигурами. Таков был вариант новоорлеанского стиля, предложенный Армстронгом, — с преобладанием ведущего солирующего корнета, в отличие от более сбалансированного звучания инструментов в ансамбле Оливера, ставшего впоследствии особенно типичным для диксиленда, или традиционного джаза. Для Армстронга же все отныне стало на свои места. Он утвердил себя как многогранный музыкант, певец, исполнитель, привлекающий все более широкую аудиторию. К концу 1926 года он известен уже не только среди профессионалов. Он завоевал свою публику.
Помимо работы с ансамблем «Hot Five», Армстронг в те годы записывался и как партнер других ведущих музыкантов, и как аккомпаниатор исполнителей блюзов, в первую очередь Микни Джонса в фирме «OKeh». Он участвовал в четырех сеансах звукозаписи с Бертой «Чиппи» Хилл, первоклассной певицей, прошедшей великолепную школу во время гастрольных турне «Ma» Ренни. Он работал также с Сиппи Уоллес и с несколькими более слабыми исполнительницами, в их числе сестра Кэба Кэллоуэя — Бланш.
Наиболее интересны две работы, записанные Луи с оркестром Эрскина Тэйта «Vendome Orchestra», которые демонстрируют, как Армстронг работал на эстраде. Коллектив Тэйта — это свинговый биг-бэнд наподобие оркестра Хендерсона. Однако он отличался большей экспрессивностью, свойственной «горячему» стилю, в обеих записях Луи солирует. Его партия в «Static Strut» особенно удалась и по звучанию напоминает скорее работы Армстронга с Хендерсоном, нежели с «Hot Five». Здесь налицо сила и громкость звука, большая ритмическая выразительность и меньшая композиционная логика. Это была разумная реакция на изменившиеся обстоятельства. Армстронг записывался с большим грохочущим оркестром, находясь достаточно далеко от микрофона. Он отдавал себе отчет в том, что в создавшейся ситуации требуется именно мощь, а не утонченность звучания. В пьесе «Stomp off, Let's Go» есть один короткий, захватывающий двухтактовый брейк, включающий в себя фрагмент мелодии сигнала рожка и последующую атипичную стремительно нисходящую триольную фигуру. Это — эффект того типа, что Армстронг использовал весьма часто.
В апреле 1927 года, ко времени окончания целой серии записей, в «OKeh» твердо осознали, что Армстронг — надежный поставщик прибылей для фирмы. Пластинки типа «Cornet Chop Suey» и «Muskrat Ramble» в течение целого года пользовались спросом. Теперь Армстронг оказался достаточно знаменитым для того, чтобы компания «Melrose Music Company» решила опубликовать нотные записи его соло. Для этого музыканта пригласили в студию, где он импровизировал соло и брейки. Их записывали на ролики — техника звукозаписи XIX века все еще использовалась в те годы. Нотную транскрипцию сделал пианист Элмер Шойбел. Импровизации были опубликованы в виде сборников «125 джазовых брейков для корнета» и «50 „горячих“ хорусов для корнета».
Эти издания можно разыскать и сегодня. Они, безусловно, представляют интерес для изучения. Первое, что бросается в глаза, — огромное разнообразие брейков. Их 125, и, возможно, Армстронг записал все это за один день. Однако каждый последующий отличается от предыдущего. Речь идет не столько о гармоническом, сколько о мелодическом многообразии; хотя Армстронг часто начинает фигуру на полтона ниже, здесь почти нет других нарушений гармонии. На мой взгляд, не стоит приписывать Армстронгу серьезные открытия в области гармонии, как это делают некоторые музыковеды. Он осваивал гармонические принципы, выступая в квартете, певшем в «парикмахерской» манере, и, импровизируя, стремился скорее выявить уже имеющуюся гармонию, нежели изменить ее, что впоследствии было свойственно таким исполнителям, как Коулмен Хоукинс. Армстронг, в сущности, мыслил линеарно, и, когда мы обнаруживаем в его мелодии диссонансы, было бы точнее рассматривать их как мелодическое украшение, а не как гармонические или «проходящие тоны» (в трактовке одного из исследователей). Эти брейки с полной очевидностью свидетельствуют, насколько незначительны отступления Армстронга от заданной гармонии.
Огромное разнообразие этих брейков заключено в ритмической и мелодической, а не в гармонической сфере. Характерно, что Армстронг плетет музыкальный узор, постоянно меняя направление мелодии, часто двигаясь зигзагообразно. Он никогда не растягивает мелодические фразы (обычно они остаются в пределах двух тактов). Здесь нет также последовательностей восьмых, нет заданных повторяющихся ритмических фигур. Здесь царит многообразие: три восьмые ноты уступают место синкопированным четвертям, за которыми следуют стремительные триоли и короткие пунктированные реплики из восьмых с точками и шестнадцатых. Эти брейки — яркая демонстрация того, насколько органично для творчества Армстронга ритмическое многообразие.
В ноябре 1926 года фирма «Columbia» купила «OKeh», причем одной из причин было наличие у последней великолепно оснащенных студий на Юнион-сквер в Нью-Йорке. Начиная с февраля 1927 года компанию «OKeh» вместо Микни Джонса возглавляет Том Рокуэлл — решительный, представительный молодой человек немногим старше 20 лет. Это был классический тип обаятельного ирландца. Он умел нравиться и был чрезвычайно настойчивым и удачливым коммерсантом. В детстве он некоторое время воспитывался в приюте, а годы юности провел в Техасе, тяжелым трудом зарабатывая себе на жизнь. Однажды, работая мойщиком окон, он едва не погиб, вывалившись из окна. Он знал мир, где жили по принципу «человек человеку волк», и спешил насолить ближнему прежде, чем тот насолит ему. Он ничего не смыслил в музыке и никогда не мог даже запомнить мелодию. Но, с другой стороны, у него была склонность к джазу и охота связать искусство и торговлю — свойство, которым не обладали многие из будущих советчиков Армстронга. Джон Хэммонд говорил: «Томми Рокуэлл немало сделал для Луи в „OKeh“. Они записывали „коммерческие“ пьесы, такие, как „Sweethearts on Parade“, „You're Driving Me Crazy“, „Body and Soul“, а большинство негритянских музыкантов не имело такой возможности». Рокуэлл делал на музыкальном бизнесе деньги, но тем не менее нельзя не признать, что некоторые шедевры Армстронга были записаны под его руководством.
Рокуэлл вступил в должность весной 1927 года. В мае он отправился в Чикаго, где за неделю, с седьмого по четырнадцатое, записал одиннадцать пьес с Армстронгом и группой «Hot Seven». Две из них так и не были тиражированы, пока годы спустя их не обнаружил Авакян. Ансамбль «Hot Seven» отличался от прежнего «Hot Five» тем, что его состав был усилен музыкантом из оркестра Диккерсона — Питом Бриггсом, игравшим на тубе, и ударником «Бэби» Доддсом, с которым Армстронг работал сначала на речных судах, а затем в оркестре Оливера. Кроме того, тромбонист, возможно Джон Томас из оркестра Диккерсона, сменил Ори, выступавшего временно в Нью-Йорке у «Кинга» Оливера. Сент-Сир играл поочередно то на гитаре, то на банджо. Начиная с этой серии, инструментом Армстронга становится труба — и во время сеансов звукозаписи, и в концертных выступлениях.
К тому моменту оркестр сильно отошел от новоорлеанской манеры. Здесь меньше ансамблевого исполнения, больше солирования. Насколько сказалось в этом влияние Рокуэлла, неизвестно. Он не мог давать музыкальных рекомендаций, но, безусловно, уловил новую тенденцию — тягу к аранжировкам, приправленным джазовыми соло. Образцом в данном случае служили пользующиеся успехом оркестры Хендерсона, Эллингтона, Голдкетта и другие. Рокуэлл, кроме того, прекрасно понимал, что главный его козырь — Армстронг, и, значит, надо дать ему возможность солировать. Но новоорлеанский стиль еще не сошел со сцены, да и вряд ли можно говорить, что он вообще когда-либо выходил из моды. Эта музыка по-прежнему имела своих поклонников.
Первая запись «Hot Seven» «Willie the Weeper» — одна из наиболее «горячих». Ее кульминацией является заключительное соло Армстронга и следующий за ним ансамблевый проигрыш. Армстронг начинает соло динамичной фразой, состоящей из отрывистых синкопированных звуков, переходящих в частое завершающее вибрато; эта фраза скорее ритмическая, нежели мелодическая. В шестом такте он дает разрядку напряжения, неожиданно развертывая короткую восходящую и вновь нисходящую фразу необыкновенной красоты — одну из тех крохотных музыкальных жемчужин, которые вызывают всеобщее восхищение. Затем острота опять нарастает благодаря быстро повторяющимся звукам. Наконец в двенадцатом такте, устремляясь к финалу, Армстронг берет высокую кульминационную ноту (блюзовая VII ступень), сильно отставая от граунд-бита, насыщает ее вибрато и выдерживает. В пятнадцатом такте он повторяет этот ход к верхней тонике, но на мгновение сдерживает пламя, чтобы усилить драматизм, а затем отдается страсти, выражая ее учащающимся вибрато. Как только вступает ансамбль, он соскальзывает с верхней ноты, играя нисходящую фразу, и ведет к финалу, направляя движение ансамбля простыми отточенными фразами, начинающимися в высоком регистре и затем устремляющимися вниз. Это «горячий» джаз в его наивысшем проявлении, и мы можем только предполагать, насколько потрясены были игрой Армстронга другие трубачи, да, впрочем, и все остальные джазовые исполнители.