Страница:
"Все те же дома, - описывал их Гиляровский, - но чистые. ...Вот рядом огромные дома Румянцева, в которых два трактира - "Пересыльный" и "Сибирь", а далее в доме Степанова, трактир "Каторга"... И в "Каторге" нет теперь двери, из которой валил, когда она открылась, пар и слышались дикие песни, звон посуды и вопли поножовщины. Рядом с ним дом Бунина - тоже сверкает окнами..."
Сверкающие окна, конечно, больше всего поразили старого репортера, видевшего их совсем другими. И поныне сохранились эти дома: старинной кладки, с метровыми стенами, вечные. Сами по себе они добротны и не по своей вине имели дурную славу.
Где, в каком из них была "Каторга", куда Гиляровский приводил Глеба Успенского, где надворный флигель, куда ходили актеры Художественного театра во главе со Станиславским и Немировичем-Данченко перед тем, как поставить знаменитую горьковскую пьесу "На дне"? В ее первом успехе, конечно, есть заслуга и "короля репортеров", не без риска приведшего сюда друзей.
Встретил я у этих домов старожилов, обитающих здесь по сорок и даже пятьдесят лет, но никто Хитрова рынка не застал, никто показать мне, что где было, не смог. Забыли про него, как обычно быстро забывают плохое.
Обратился в ГИНТА - Городской исторический научно-технический архив. Смотрю планы Москвы 1851 и 1901 года. С "Плана Мясницкой части города Москвы с указанием нумеров владений" переношу в блокнот очертания Хитровской площади и номера окружающих ее владений - 383, 385, 344.
Что они означают?
Дома, раскрыв фолиант уже не раз упоминавшейся мною адресной и справочной книги "Вся Москва" за 1917 год, смотрю описание Подколокольного переулка, где значатся и номера домов, и выписанные мною с плана номера владений, а также фамилии бывших владельцев. Так определяю, что под № 383 находился бывший дом Румянцева, под № 385 - владение, где располагался "Утюг", под № 344 - не что иное, как злополучная "Каторга".
Расшифровав код плана, прихожу вновь на знакомую площадь, становлюсь у дома № 1а, на углу, примерно на то же место, откуда смотрел в последний раз на Хитров рынок В. А. Гиляровский.
Стоя на площади, вижу в глубине двора дома № 16 по Подколокольному переулку темно-зеленый фасад старинного особняка, принадлежавшего некогда московскому дворянину Хитрово, бывшему хозяину этой земли. Рынок получил свое название от него, а не потому, что на нем, как водится, хитрили. В этом особняке теперь медицинское училище, а до революции находился Комитет попечительства о бедных, взявший на себя непосильную заботу о ночлежках. Конечно, с Хитровым рынком боролись. Полиция вылавливала разбойников, закрыли трактиры, открыли чайные, хозяева белили фасады и чистили лежанки. Но покончить с нищетой, ночлежками старая Москва не могла.
На углу Петропавловского переулка высится действительно большой дом. Угловая дверь на месте. А вела она прежде в трактир. Были в этом доме два трактира, один под негласным названием "Пересыльный", другой - "Сибирь". В первом собирались бездомные, нищие и барышники, а во втором, как пишет дядя Гиляй, публика "степенью выше", воры и скупщики краденого.
Ну а самый знатный очаг разудалых и матерых каторжников находился в другом доме, № 9 по Подколокольному переулку. "Бог даст, увидимся в "Каторге" - так прощались арестанты в пересыльной тюрьме. Сюда они стремились, очутившись на кратковременной свободе. Трактир находился "в низке", подвале. В него-то и привел "король репортеров" своего друга Глеба Успенского. Тот просил его показать московское "дно", людей, перешедших "рубикон жизни". Собирался Гиляй сводить Глеба Ивановича и во все другие трактиры и ночлежки, но хватило Успенского на одну только "Каторгу"...
Актеров Художественного театра Гиляровский провел как раз через ворота этого дома во двор, во флигель. В нем размещалась ночлежка, где жили переписчики пьес.
Художник театра Симов делал здесь зарисовки, которые помогли исполнить декорации. Станиславский и Немирович-Данченко, актеры увлеченно беседовали с прототипами своих героев. А Гиляровский зорко следил за... безопасностью артистов. И не зря. Только благодаря своей феноменальной силе и находчивости, добрым отношениям с ночлежниками ему удалось спасти друзей от неожиданно нагрянувших в ночлежку разбойников.
О подробностях этого легендарного посещения Станиславский не преминул рассказать в своей книге "Моя жизнь в искусстве". А художник Симов много лет спустя прислал Гиляю рисунок ночлежного дома с дарственной надписью, где благодарил за свое спасение.
Какой эта была ночлежка, можно увидеть во МХАТе, на представлениях горьковской пьесы "На дне". Ну а кто хочет узнать о Хитровом рынке, о его конце, пусть почитает книгу "Москва и москвичи", а потом приходит сюда, на площадь, носившую имя автора "На дне". Тут вот можно увидеть дома, увековеченные и дядей Гиляем.
Была в старой Москве у Гиляровского, кроме Хитрова рынка, еще одна привязанность. Речка Неглинка. При жизни его она уже текла под землей, упрятанная в трубу, но в половодье или после бурных ливней, казалось бы, усмиренная, вдруг показывала свой нрав, напоминая людям, что и подземная река - стихия. И тогда бурные воды выплескивались из-под мостовой и затопляли Неглинную улицу, получившую название по имени речки. Затапливало и Столешников переулок.
По-видимому, первым из московских газетчиков опустился репортер на нечистое дно Неглинки, куда не раз сбрасывали свои жертвы разбойники, промышлявшие поблизости от Неглинки в районе воровских притонов Трубной площади. Благодаря публикациям Гиляровского Дума приняла запоздалые меры. Подземное русло реконструировали. Особенно хорош подземный путь в районе гостиницы "Метрополь", где по проекту инженера Щекотова выстроили тоннель, не уступающий по размерам тоннелю метрополитена.
В начале 60-х годов по следам дяди Гиляя я прошел руслом Неглинки, а там, где нельзя было идти из-за сильного наклона рельефа и напора вод, с сопровождающими проплыл на самодельном плоту, сколоченном из железнодорожных шпал. И своими глазами увидел щекотовскую трубу и то, что сделали другие инженеры во времена Гиляровского. Только позднее усмирили наконец эту реку, проложив еще одно дополнительное бетонное русло Неглинки, которое ослабляет напор воды при паводке и дождях.
Так вот, в Неглинку, вскоре после того как в Историческом музее торжественно было отмечено 70-летие Владимира Алексеевича, великий репортер вновь спустился с намерением написать нечто новое. Этот поход дорого ему обошелся. Под землей, где сыро и холодно, Гиляровский простудился и заболел, да так, что осложнения от злосчастной простуды мучили его уже до конца дней. Однако и в 80 лет, состязаясь в силе с молодыми журналистами, побеждал - никто не мог согнуть его рыцарскую руку...
Среди всех прочих есть у Гиляровского книга "Москва газетная". Это не только мемуары, но и замечательное исследование о русской журналистике той поры, когда в ней бурно проявлял себя дядя Гиляй. Каждый, кто хочет стать журналистом, должен ее не раз перечитать, чтобы знать, как надо работать.
Жизнь Гиляровского была многообразна: журналист, писатель, критик, издатель, редактор, поэт, артист, выдающийся спортсмен-гимнаст, солдат, конник, артист цирка и театра. Его девизом были слова: "Пиши правду, как думаешь". А это, очевидно, самое непростое дело.
ПЕРВЫЙ СЕКРЕТАРЬ НИКИТА ХРУЩЕВ
Чем ближе конец столетия, тем чаще задаешь себе вопрос: кто из живших в XX веке сыграл в истории градостроительства Москвы значительную роль, оказал наибольшее воздействие на ее современный облик?
По-моему, Хрущев.
Он появился на Старой площади в начале 1932 года вторым секретарем Московской городской партийной организации. К тому времени рухнули золотые купола Христа Спасителя, соборы монастырей Кремля. Решения сломать их принимались без Никиты Сергеевича. Руку к разрушению старой Москвы он приложил в последующие шесть лет работы в столице.
"...перекраивая Москву, мы не должны бояться снести дерево, церквушку или какой-нибудь храм", - заявлял Хрущев на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года, будучи уже первым лицом в Москве, руководителем МК и МГК.
Не боялся сносить не только бульвары, соборы, дома, но и решать судьбы людей. Однако такая инициатива в основном исходила не от него...
В начале 1938 года уехал на двенадцать лет на Украину, наезжая в столицу время от времени.
С декабря 1949 года по октябрь 1964 года на протяжении пятнадцати лет Никита Сергеевич снова жил и руководил в Москве. Вот тогда развернулся во всю ширь, стал фактически главным градостроителем: никто не мешал ему претворять в жизнь идеи, касающиеся столицы, принимать решения, предопределившие образ новой Москвы, сложившийся за минувшие тридцать лет вокруг старой Москвы, в границах 1960 года, где проживает теперь подавляющее большинство москвичей.
Не думал - не гадал, что когда-нибудь представится возможность писать о таком человеке... Память цепко удерживает первую встречу в Кремле, когда столкнулся чуть ли не в лоб с ним - главой державы. В белой рубашке с вышитым воротничком спешил он по Ивановской площади, переходя из здания правительства в Большой Кремлевский дворец. Шагал быстро, за ним едва поспевала охрана, не препятствовавшая толпе окружать Никиту Сергеевича, врезавшегося в волны прохожих, среди которых случайно оказался и я, зачастивший в Кремль после того, как запертые ворота по его инициативе были распахнуты. Картина того, как шел по Кремлю Хрущев, достойна живописца. Видно было, что его тянуло в гущу людей, в толпу, где он словно подзаряжался энергией, чувствовал себя как рыба в воде. Оказавшись свидетелем этой сцены, я хотел услышать, о чем говорит вождь с народом, и услышал диалог:
- Откуда, бабка? - спросил первый секретарь в толпе экскурсантов старушку в платке, явно деревенскую жительницу.
- Из Курской области...
- Земляки, значит, - обрадовался Хрущев, начав расспрашивать о делах житейских, самых будничных: как живется? как заработок? и тому подобном, что по молодости лет мне показалось несущественным.
Второй раз увидел Хрущева под землей, в зале самой глубокой в то время станции московского метро - "ВДНХ" в день ее открытия. В честь события состоялся митинг метростроевцев, был он, как можно установить точно по отчету "Московской правды", который мне поручили написать, 30 апреля 1958 года.
Жизнерадостный Хрущев, сопровождаемый когортой мало кому тогда известных соратников, в списке которых он значился последним (по алфавитному принципу его фамилия замыкала длинный ряд), рванулся с эскалатора в залитый светом зал, осмотрел все, не найдя, к его удовольствию, особых архитектурных излишеств: побеленные гладкие стены не отягощала лепнина и мрамор. Пройдя в глубь зала, поднялся на трибуну. И услышал я Хрущева, даже сделал наивную попытку записать то, что он говорил: без бумажки, без запинки, без грамматики....
Мне показалось, что точно такую речь мог бы произнести любой проходчик, любой из тех, кто, затаив дыхание, слушал это напористое выступление, которое, несмотря на специфический характер аудитории и зала, затрагивало интересы не только метростроевцев, но и города, страны, мира. Оратор не выбирал слов и выражений, кого-то распекал, кому-то грозил "дать", сыпал пословицами и поговорками...
Затем высокий гость сел в поезд и проехал по трассе, после чего метростроевцы срочно начали сшибать название станции "Щербаковская", которое появилось на этой линии несколько лет спустя, когда Никита Сергеевич уже нигде не выступал...
...А когда он отправился на пенсию, на Чистых прудах, в "Московской правде" появилась невысокого роста женщина лет сорока пяти, в пальто, которое она не сняла на вешалке, поскольку стеснялась своей одежды. Да и пальто не покупалось в магазине, не шилось в ателье, а изготавливалось не особенно умелыми руками посетительницы, из чего Бог послал.
По профессии была она актрисой, по брачному свидетельству, предъявленному мне, Розой Хрущевой, женой Леонида Хрущева, сына Никиты Сергеевича, летчика, погибшего на фронте, стало быть, невесткой смещенного главы страны.
Брачное свидетельство довоенного образца было разорвано.
Разорвано рукой Никиты Сергеевича. Его же рукой сломана была судьба этой женщины.
Юной красивой девушкой, успев сняться в популярном довоенном фильме, она познакомилась с Леонидом Хрущевым и, недолго думая, вышла за него замуж, то есть пошла в загс, где тотчас оформили их союз.
Вернувшись со службы, отец застал обнимавшихся молодых на диване, после чего состоялось знакомство.
- Роза, - представилась невестка.
- Как твоя фамилия, Роза? - спросил, разглядывая ее, хозяин дома.
- Трейвас...
На лицо Хрущева пала тень.
- Кем тебе приходится Борис Трейвас, которого мы с Ежовым расстреляли?
- Это мой дядя...
На этом семейное счастье кончилось. Брачное свидетельство было разорвано. Молодые ушли жить к другу Леонида. Однажды к их дому подъехала машина, и люди в форме НКВД увезли Леонида Хрущева к отцу в Киев, куда получил новое назначение Никита Сергеевич. Роза Хрущева продолжала жить в комнате друга, сблизилась с ним, родила от него сына. В дни войны осталась одна с ребенком на руках: на фронте погибли и муж и отец сына. Оба летчики.
О прошлом Розы напоминали только документы: кроме разорванного свидетельства о браке, диплом об окончании театрального института - ГИТИСа, профсоюзный билет...
А паспорт?
Паспорта на имя Хрущевой к моменту нашей встречи на руках не было. Став актрисой, Роза выступала на эстраде, ее номер пользовался таким успехом, что она получала приглашения на правительственные концерты. На одном из них, когда в Кремле принимали китайского лидера Чжоу Энь Лая, она снова встретилась с Никитой Сергеевичем. Он ее узнал, обрадовался.
- Ты Роза Трейвас?
Она словно давным-давно ждала этого вопроса и вложила в ответ все свое чувство, всю силу поруганной любви:
- Да, я Роза Хрущева, племянница Бориса Трейваса, которого вы с Ежовым расстреляли!
Закрыв лицо руками, Хрущев шагнул в зал, где гремело казенное веселье. А Роза поплатилась за дерзость. В ее квартире произвели обыск, отняли паспорт и вернули ей другой, где она больше не значилась женой Леонида Хрущева... Только разорванное свидетельство, профбилет и диплом ГИТИСа подтверждали, что предо мной несчастная родственница Никиты Хрущева. После инцидента в Кремле ее уволили с работы, она осталась без средств к существованию, вот и пришлось самой себе шить пальто.
Только в октябре 1964 года ей удалось попасть на прием к министру культуры Екатерине Фурцевой, которая помогла как-то устроить дважды сломанную жизнь. Вот тогда появилась Роза в редакции, направившись сюда потому, что читала мой очерк о ее погибшем дяде, Борисе Трейвасе. Я дал ей телефон его жены, которой суждено было на полвека с лишним пережить мужа, секретаря Калужского райкома партии Московской области, а до того работника Бауманского райкома, где он работал с Никитой Сергеевичем...
Бауманский райком, некогда один из шести в Москве, находился на улице Старая Басманная, 20. Это первый служебный адрес будущего главы партии и правительства в Москве. Теперь на месте снесенного старинного здания построен (в предвоенные годы) большой многоэтажный жилой дом, отступивший от краевой линии улицы.
Давайте пройдем по жизненному маршруту этого человека в Москве, в чем поможет нам книга, выпущенная в 1971 году издательством "Прогресс" под названием "Хрущев вспоминает". На прилавки магазинов не поступала, но, как сказано в предисловии, "направлялась читателям для информации".
Итак, почитаем.
Подобно многим Никита Хрущев устремился в Москву, чтобы подучить высшее образование, и сделал этот шаг на 35-м году жизни, понимая, что позже ему уже учиться никогда не удастся, в институт не примут по возрасту.
Ехал в столицу без жены, без детей, как все студенты, за душой начальное образование, полученное в сельской школе, и после долгого перерыва в учебе - рабфак Донтехникума, завершить который не смог в связи с переходом на партийную работу.
В общей сложности удалось проучиться, по-видимому, года три-четыре.
Ехал в Москву, не имея в столице ни родных, ни друзей, если не считать одного только человека. Но как его не считать, если за ним потянулась линия жизни Никиты Сергеевича, как нитка за иголкой. Кто этот человек?
"Я Кагановичу очень нравился. Мы познакомились в первые дни Февральской революции на митинге в Юзовке, на котором я присутствовал в качестве представителя рабочих Рутченковского рудника. Затем недели через две мы снова встретились. В то время он носил фамилию Жирович, а не Каганович. Я относился к нему с полным доверием и уважением" - так рассказывал полвека спустя об этом событии, предопределившем многое в его судьбе, автор воспоминаний.
Каганович был всего на полгода старше Хрущева. Если Никита, в детстве проучившись года два, до 15 лет пас скот, а потом пошел в подмастерья на завод, то Лазарь до 14 лет тоже, по-видимому, учился в начальной школе, а затем научился хорошо шить сапоги. Память несколько подвела мемуариста: энциклопедии утверждают, что Каганович неоднократно менял фамилии и к моменту встречи в Юзовке имел документы на имя Бориса Кошеровича. Однако ни одна энциклопедия ни словом не упоминает об образовании Кагановича-Стомахина-Гольденберга-Кошеровича, а также об образовании Хрущева. Встреча их произошла на стыке зимы и весны 1917 года, за тринадцать лет до того, как Лазаря Кагановича изберут первым секретарем МК партии. Этот высокий пост он передаст другу спустя несколько лет.
...Спешил Никита Сергеевич в Москву учиться в "год великого перелома". К тому времени в столице уже бывал не раз, в частности в 1925 году, как делегат XIV съезда партии с совещательным голосом, будучи секретарем райкома партии Юзовки, переименованной в Сталино (нынешний Донецк).
"Я был страшно рад возможности увидеть Москву и присутствовать на Всесоюзном съезде. Мы жили в Доме Советов, в Каретном ряду, д. З. Помещение нам отвели очень простое, и оно было битком набито... Мы спали на нарах, укладываясь рядом друг с другом, как поленья..."
Какой дом имеется в виду? Речь идет не о строении № 3 по Каретному ряду, а о Доме Советов № 3, который находится вблизи Каретного ряда. В конце двадцатых годов в столице насчитывалось около тридцати значительных зданий, так называемых Домов Советов, принадлежавших ЦИК СССР и ВЦИК, которые использовались как гостиницы, общежития и дома для руководящих работников. Например, гостиница "Метрополь" считалась вторым Домом Советов. Третьим Домом служил особняк, где до революции помещалась духовная семинария. Ныне здесь музей декоративно-прикладного и народного искусства.
Попав в столицу, Хрущев жаждал увидеть и услышать как можно больше. В то время как другие делегаты тратили время на сон и еду, получив возможность досыта поспать и поесть за казенный счет, Никита Сергеевич спешил в город, в Кремль...
Рядом с третьим Домом Советов находилась остановка трамвайных маршрутов № 5, 30 и Б.
"В первое же утро по приезду в Москву я попытался добраться на трамвае до Кремля, но не знал, на какой номер сесть, и кончил тем, что заблудился. С тех пор я стал рано просыпаться и ходил в Кремль пешком. Это занимало больше времени, но зато я хорошо узнал дорогу. Я даже отказался от завтрака, чтобы наверняка приходить вовремя и занять хорошее место. Я всегда старался найти место напротив трибуны..."
Дорога была недолгой: по Каретному ряду, Петровке какой-то километр с небольшим, мимо Высокопетровского монастыря, строя домов с магазинами, Большого театра. А от него рукой подать до Кремля.
Съезд проходил в Большом Кремлевском дворце. Сидя перед трибуной, впервые Хрущев увидел близко от себя вождей и среди них того, кого знал как члена Юзовского комитета партии по фамилии Жирович (Кошерович), а вся партия - как секретаря ЦК Кагановича...
С ним Никита Хрущев стал вскоре часто встречаться на Украине, где избрали Кагановича первым секретарем ЦК партии республики.
"Каганович опирался на Донбасс и в особенности на юзовскую организацию", - вспоминал Никита Сергеевич. На юзовскую - значит на Хрущева. Эта поддержка была замечена.
Вместе они побывали в Москве в составе украинской партийной делегации на XV съезде партии. Снова третий Дом Советов стал общежитием Никиты Хрущева. Эта поездка в столицу укрепила давние отношения.
"В 1928 году Каганович вызвал меня в Харьков (тогдашняя столица Украины) и предложил мне пост заместителя заведующего орготделом ЦК Компартии Украины".
Недолго длилась эта удручавшая Хрущева, привыкшего к живому делу, аппаратная работа в отделе. Стал просить зам. зав. друга перевести его на другую службу.
"И вот однажды он мне звонит и говорит: "У меня есть для тебя работа в Киеве... Если ты согласен на перевод, можешь покупать билет и сегодня же ехать".
И в Киеве Хрущеву не сиделось, он начал думать о жизни в Москве, куда летом 1928 года перевели покровителя, избранного вновь секретарем ЦК.
По его следу потянулся в столицу Никита Сергеевич. "Считалось, что я очень близок к Кагановичу, и это верно, я был к нему близок", - признавался Хрущев. Он поражался его чудовищной работоспособностью и энергией, стремился подражать "железному Лазарю" в делах.
Будучи в 1929 году всесильным секретарем ЦК, кандидатом в члены Политбюро, ближайшим помощником Сталина по партии, Каганович, ведая кадрами, сразу предложить другу пост в Московской партийной организации не мог, да и понимал, что нужно ему подучиться, показать себя.
Поэтому ехал Хрущев в Москву на учебу в Промышленную академию имени И. В. Сталина, которая служила кузницей руководителей индустрии.
Уровень естественнонаучных знаний новоявленного слушателя академии был таков, что ему вежливо предложили перейти на курсы марксизма-ленинизма при ЦК. Однако Хрущев хотел инженерных знаний.
Снова в решительную минуту пришел на помощь друг. Хрущев не только продолжил учебу. На очередных перевыборах его избрали секретарем партийной организации академии.
Так стало на одного москвича больше.
"Учебный корпус академии помещался на Ново-Басманной, недалеко от общежития, находившегося в доме 40 на Покровке, где я жил. У меня была отдельная комната. Условия были идеальные".
Нельзя не поразиться памяти человека, который спустя много лет после описываемых событий помнил не только наименование улиц, где жил, но номера домов!
...Новая Басманная сохранила прежнее название. Дом академии дошел до нас в надстроенном виде. Общежитие на Покровке, где жил свыше года Никита Сергеевич, помещалось на том же месте, где находится гостиница "Урал". Укрепив свое положение - сумел получить в общежитии вторую комнату, куда переехала его семья.
Как ни стремился Хрущев учиться, жизнь ему в этом отказала. В академии ему пришлось не столько штудировать учебники, сколько заниматься партийной работой, точнее, яростной партийной борьбой с "правой оппозицией". В ней он всецело поддерживал Сталина и Кагановича...
Судьба распорядилась так, что в партийной организации, которую возглавил Хрущев, одним из партгруппоргов была Надежда Сергеевна Аллилуева. Она по утрам добиралась на Ново-Басманную не на трамвае, а на казенной машине мужа. Ехала не из общежития, из Кремля, поскольку была женой Генерального секретаря ЦК ВКП(б).
"Я вынул счастливый лотерейный билет, ибо получилось так, что Сталин мог через Надежду Сергеевну следить за моей деятельностью. Именно благодаря ей Сталин мне доверял", - говорил Никита Сергеевич, сильно преувеличивая роль несчастной Надежды Аллилуевой в своей судьбе, потому что она, как известно, покончила в октябре 1932 года жизнь самоубийством и многие близкие ей люди, ненавидимые мужем только за то, что они ее друзья, были казнены или отправлены в лагеря.
Промышленная академия располагалась в старинном особняке, в гуще исторической Москвы, разросшейся за Садовым кольцом благодаря близости Лефортова, служившего резиденцией императорам в XVIII веке.
Рядом с особняком в начале XIX века находился флигель, где жил опальный философ Чаадаев, которому Александр Пушкин посвятил строки,
"Ни музы, ни труды, ни радости досуга
Ничто не заменит единственного друга..."
Таким вот "незаменимым" другом был для слушателя академии "железный Лазарь", успевший сделать головокружительную карьеру: стать в 37 лет не только секретарем ЦК партии, членом Политбюро, но также руководителем МК и МГК, первым человеком в городе...
Путевку в большую жизнь выдал Хрущеву не кто иной, как Каганович. Счастливый билет вынут из его рук. Именно он выдвигает недоучившегося слушателя академии первым секретарем Бауманского райкома партии. Так Хрущев стал на рельсы, по которым въехал в Кремль на полном ходу.
Он попрощался с общежитием на Покровке. От первого брака у Хрущева в семье рос сын Леонид и дочь, во втором браке Нина Петровна Кухарчук родила дочь и сына.
Семья Хрущева стала новоселом всем известного "Дома на набережной", по адресу улица Серафимовича, 2, выстроенного в 1931 году на Берсеневской набережной Москвы-реки. На фасадах этого дома-гиганта установлено множество мемориальных досок в память о его прежних обитателях, недолго успевших пожить в комфортабельных многокомнатных квартирах комплекса с магазинами, кинотеатром, клубом и прочими благами цивилизации, максимально возможными в те годы.
Сверкающие окна, конечно, больше всего поразили старого репортера, видевшего их совсем другими. И поныне сохранились эти дома: старинной кладки, с метровыми стенами, вечные. Сами по себе они добротны и не по своей вине имели дурную славу.
Где, в каком из них была "Каторга", куда Гиляровский приводил Глеба Успенского, где надворный флигель, куда ходили актеры Художественного театра во главе со Станиславским и Немировичем-Данченко перед тем, как поставить знаменитую горьковскую пьесу "На дне"? В ее первом успехе, конечно, есть заслуга и "короля репортеров", не без риска приведшего сюда друзей.
Встретил я у этих домов старожилов, обитающих здесь по сорок и даже пятьдесят лет, но никто Хитрова рынка не застал, никто показать мне, что где было, не смог. Забыли про него, как обычно быстро забывают плохое.
Обратился в ГИНТА - Городской исторический научно-технический архив. Смотрю планы Москвы 1851 и 1901 года. С "Плана Мясницкой части города Москвы с указанием нумеров владений" переношу в блокнот очертания Хитровской площади и номера окружающих ее владений - 383, 385, 344.
Что они означают?
Дома, раскрыв фолиант уже не раз упоминавшейся мною адресной и справочной книги "Вся Москва" за 1917 год, смотрю описание Подколокольного переулка, где значатся и номера домов, и выписанные мною с плана номера владений, а также фамилии бывших владельцев. Так определяю, что под № 383 находился бывший дом Румянцева, под № 385 - владение, где располагался "Утюг", под № 344 - не что иное, как злополучная "Каторга".
Расшифровав код плана, прихожу вновь на знакомую площадь, становлюсь у дома № 1а, на углу, примерно на то же место, откуда смотрел в последний раз на Хитров рынок В. А. Гиляровский.
Стоя на площади, вижу в глубине двора дома № 16 по Подколокольному переулку темно-зеленый фасад старинного особняка, принадлежавшего некогда московскому дворянину Хитрово, бывшему хозяину этой земли. Рынок получил свое название от него, а не потому, что на нем, как водится, хитрили. В этом особняке теперь медицинское училище, а до революции находился Комитет попечительства о бедных, взявший на себя непосильную заботу о ночлежках. Конечно, с Хитровым рынком боролись. Полиция вылавливала разбойников, закрыли трактиры, открыли чайные, хозяева белили фасады и чистили лежанки. Но покончить с нищетой, ночлежками старая Москва не могла.
На углу Петропавловского переулка высится действительно большой дом. Угловая дверь на месте. А вела она прежде в трактир. Были в этом доме два трактира, один под негласным названием "Пересыльный", другой - "Сибирь". В первом собирались бездомные, нищие и барышники, а во втором, как пишет дядя Гиляй, публика "степенью выше", воры и скупщики краденого.
Ну а самый знатный очаг разудалых и матерых каторжников находился в другом доме, № 9 по Подколокольному переулку. "Бог даст, увидимся в "Каторге" - так прощались арестанты в пересыльной тюрьме. Сюда они стремились, очутившись на кратковременной свободе. Трактир находился "в низке", подвале. В него-то и привел "король репортеров" своего друга Глеба Успенского. Тот просил его показать московское "дно", людей, перешедших "рубикон жизни". Собирался Гиляй сводить Глеба Ивановича и во все другие трактиры и ночлежки, но хватило Успенского на одну только "Каторгу"...
Актеров Художественного театра Гиляровский провел как раз через ворота этого дома во двор, во флигель. В нем размещалась ночлежка, где жили переписчики пьес.
Художник театра Симов делал здесь зарисовки, которые помогли исполнить декорации. Станиславский и Немирович-Данченко, актеры увлеченно беседовали с прототипами своих героев. А Гиляровский зорко следил за... безопасностью артистов. И не зря. Только благодаря своей феноменальной силе и находчивости, добрым отношениям с ночлежниками ему удалось спасти друзей от неожиданно нагрянувших в ночлежку разбойников.
О подробностях этого легендарного посещения Станиславский не преминул рассказать в своей книге "Моя жизнь в искусстве". А художник Симов много лет спустя прислал Гиляю рисунок ночлежного дома с дарственной надписью, где благодарил за свое спасение.
Какой эта была ночлежка, можно увидеть во МХАТе, на представлениях горьковской пьесы "На дне". Ну а кто хочет узнать о Хитровом рынке, о его конце, пусть почитает книгу "Москва и москвичи", а потом приходит сюда, на площадь, носившую имя автора "На дне". Тут вот можно увидеть дома, увековеченные и дядей Гиляем.
Была в старой Москве у Гиляровского, кроме Хитрова рынка, еще одна привязанность. Речка Неглинка. При жизни его она уже текла под землей, упрятанная в трубу, но в половодье или после бурных ливней, казалось бы, усмиренная, вдруг показывала свой нрав, напоминая людям, что и подземная река - стихия. И тогда бурные воды выплескивались из-под мостовой и затопляли Неглинную улицу, получившую название по имени речки. Затапливало и Столешников переулок.
По-видимому, первым из московских газетчиков опустился репортер на нечистое дно Неглинки, куда не раз сбрасывали свои жертвы разбойники, промышлявшие поблизости от Неглинки в районе воровских притонов Трубной площади. Благодаря публикациям Гиляровского Дума приняла запоздалые меры. Подземное русло реконструировали. Особенно хорош подземный путь в районе гостиницы "Метрополь", где по проекту инженера Щекотова выстроили тоннель, не уступающий по размерам тоннелю метрополитена.
В начале 60-х годов по следам дяди Гиляя я прошел руслом Неглинки, а там, где нельзя было идти из-за сильного наклона рельефа и напора вод, с сопровождающими проплыл на самодельном плоту, сколоченном из железнодорожных шпал. И своими глазами увидел щекотовскую трубу и то, что сделали другие инженеры во времена Гиляровского. Только позднее усмирили наконец эту реку, проложив еще одно дополнительное бетонное русло Неглинки, которое ослабляет напор воды при паводке и дождях.
Так вот, в Неглинку, вскоре после того как в Историческом музее торжественно было отмечено 70-летие Владимира Алексеевича, великий репортер вновь спустился с намерением написать нечто новое. Этот поход дорого ему обошелся. Под землей, где сыро и холодно, Гиляровский простудился и заболел, да так, что осложнения от злосчастной простуды мучили его уже до конца дней. Однако и в 80 лет, состязаясь в силе с молодыми журналистами, побеждал - никто не мог согнуть его рыцарскую руку...
Среди всех прочих есть у Гиляровского книга "Москва газетная". Это не только мемуары, но и замечательное исследование о русской журналистике той поры, когда в ней бурно проявлял себя дядя Гиляй. Каждый, кто хочет стать журналистом, должен ее не раз перечитать, чтобы знать, как надо работать.
Жизнь Гиляровского была многообразна: журналист, писатель, критик, издатель, редактор, поэт, артист, выдающийся спортсмен-гимнаст, солдат, конник, артист цирка и театра. Его девизом были слова: "Пиши правду, как думаешь". А это, очевидно, самое непростое дело.
ПЕРВЫЙ СЕКРЕТАРЬ НИКИТА ХРУЩЕВ
Чем ближе конец столетия, тем чаще задаешь себе вопрос: кто из живших в XX веке сыграл в истории градостроительства Москвы значительную роль, оказал наибольшее воздействие на ее современный облик?
По-моему, Хрущев.
Он появился на Старой площади в начале 1932 года вторым секретарем Московской городской партийной организации. К тому времени рухнули золотые купола Христа Спасителя, соборы монастырей Кремля. Решения сломать их принимались без Никиты Сергеевича. Руку к разрушению старой Москвы он приложил в последующие шесть лет работы в столице.
"...перекраивая Москву, мы не должны бояться снести дерево, церквушку или какой-нибудь храм", - заявлял Хрущев на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года, будучи уже первым лицом в Москве, руководителем МК и МГК.
Не боялся сносить не только бульвары, соборы, дома, но и решать судьбы людей. Однако такая инициатива в основном исходила не от него...
В начале 1938 года уехал на двенадцать лет на Украину, наезжая в столицу время от времени.
С декабря 1949 года по октябрь 1964 года на протяжении пятнадцати лет Никита Сергеевич снова жил и руководил в Москве. Вот тогда развернулся во всю ширь, стал фактически главным градостроителем: никто не мешал ему претворять в жизнь идеи, касающиеся столицы, принимать решения, предопределившие образ новой Москвы, сложившийся за минувшие тридцать лет вокруг старой Москвы, в границах 1960 года, где проживает теперь подавляющее большинство москвичей.
Не думал - не гадал, что когда-нибудь представится возможность писать о таком человеке... Память цепко удерживает первую встречу в Кремле, когда столкнулся чуть ли не в лоб с ним - главой державы. В белой рубашке с вышитым воротничком спешил он по Ивановской площади, переходя из здания правительства в Большой Кремлевский дворец. Шагал быстро, за ним едва поспевала охрана, не препятствовавшая толпе окружать Никиту Сергеевича, врезавшегося в волны прохожих, среди которых случайно оказался и я, зачастивший в Кремль после того, как запертые ворота по его инициативе были распахнуты. Картина того, как шел по Кремлю Хрущев, достойна живописца. Видно было, что его тянуло в гущу людей, в толпу, где он словно подзаряжался энергией, чувствовал себя как рыба в воде. Оказавшись свидетелем этой сцены, я хотел услышать, о чем говорит вождь с народом, и услышал диалог:
- Откуда, бабка? - спросил первый секретарь в толпе экскурсантов старушку в платке, явно деревенскую жительницу.
- Из Курской области...
- Земляки, значит, - обрадовался Хрущев, начав расспрашивать о делах житейских, самых будничных: как живется? как заработок? и тому подобном, что по молодости лет мне показалось несущественным.
Второй раз увидел Хрущева под землей, в зале самой глубокой в то время станции московского метро - "ВДНХ" в день ее открытия. В честь события состоялся митинг метростроевцев, был он, как можно установить точно по отчету "Московской правды", который мне поручили написать, 30 апреля 1958 года.
Жизнерадостный Хрущев, сопровождаемый когортой мало кому тогда известных соратников, в списке которых он значился последним (по алфавитному принципу его фамилия замыкала длинный ряд), рванулся с эскалатора в залитый светом зал, осмотрел все, не найдя, к его удовольствию, особых архитектурных излишеств: побеленные гладкие стены не отягощала лепнина и мрамор. Пройдя в глубь зала, поднялся на трибуну. И услышал я Хрущева, даже сделал наивную попытку записать то, что он говорил: без бумажки, без запинки, без грамматики....
Мне показалось, что точно такую речь мог бы произнести любой проходчик, любой из тех, кто, затаив дыхание, слушал это напористое выступление, которое, несмотря на специфический характер аудитории и зала, затрагивало интересы не только метростроевцев, но и города, страны, мира. Оратор не выбирал слов и выражений, кого-то распекал, кому-то грозил "дать", сыпал пословицами и поговорками...
Затем высокий гость сел в поезд и проехал по трассе, после чего метростроевцы срочно начали сшибать название станции "Щербаковская", которое появилось на этой линии несколько лет спустя, когда Никита Сергеевич уже нигде не выступал...
...А когда он отправился на пенсию, на Чистых прудах, в "Московской правде" появилась невысокого роста женщина лет сорока пяти, в пальто, которое она не сняла на вешалке, поскольку стеснялась своей одежды. Да и пальто не покупалось в магазине, не шилось в ателье, а изготавливалось не особенно умелыми руками посетительницы, из чего Бог послал.
По профессии была она актрисой, по брачному свидетельству, предъявленному мне, Розой Хрущевой, женой Леонида Хрущева, сына Никиты Сергеевича, летчика, погибшего на фронте, стало быть, невесткой смещенного главы страны.
Брачное свидетельство довоенного образца было разорвано.
Разорвано рукой Никиты Сергеевича. Его же рукой сломана была судьба этой женщины.
Юной красивой девушкой, успев сняться в популярном довоенном фильме, она познакомилась с Леонидом Хрущевым и, недолго думая, вышла за него замуж, то есть пошла в загс, где тотчас оформили их союз.
Вернувшись со службы, отец застал обнимавшихся молодых на диване, после чего состоялось знакомство.
- Роза, - представилась невестка.
- Как твоя фамилия, Роза? - спросил, разглядывая ее, хозяин дома.
- Трейвас...
На лицо Хрущева пала тень.
- Кем тебе приходится Борис Трейвас, которого мы с Ежовым расстреляли?
- Это мой дядя...
На этом семейное счастье кончилось. Брачное свидетельство было разорвано. Молодые ушли жить к другу Леонида. Однажды к их дому подъехала машина, и люди в форме НКВД увезли Леонида Хрущева к отцу в Киев, куда получил новое назначение Никита Сергеевич. Роза Хрущева продолжала жить в комнате друга, сблизилась с ним, родила от него сына. В дни войны осталась одна с ребенком на руках: на фронте погибли и муж и отец сына. Оба летчики.
О прошлом Розы напоминали только документы: кроме разорванного свидетельства о браке, диплом об окончании театрального института - ГИТИСа, профсоюзный билет...
А паспорт?
Паспорта на имя Хрущевой к моменту нашей встречи на руках не было. Став актрисой, Роза выступала на эстраде, ее номер пользовался таким успехом, что она получала приглашения на правительственные концерты. На одном из них, когда в Кремле принимали китайского лидера Чжоу Энь Лая, она снова встретилась с Никитой Сергеевичем. Он ее узнал, обрадовался.
- Ты Роза Трейвас?
Она словно давным-давно ждала этого вопроса и вложила в ответ все свое чувство, всю силу поруганной любви:
- Да, я Роза Хрущева, племянница Бориса Трейваса, которого вы с Ежовым расстреляли!
Закрыв лицо руками, Хрущев шагнул в зал, где гремело казенное веселье. А Роза поплатилась за дерзость. В ее квартире произвели обыск, отняли паспорт и вернули ей другой, где она больше не значилась женой Леонида Хрущева... Только разорванное свидетельство, профбилет и диплом ГИТИСа подтверждали, что предо мной несчастная родственница Никиты Хрущева. После инцидента в Кремле ее уволили с работы, она осталась без средств к существованию, вот и пришлось самой себе шить пальто.
Только в октябре 1964 года ей удалось попасть на прием к министру культуры Екатерине Фурцевой, которая помогла как-то устроить дважды сломанную жизнь. Вот тогда появилась Роза в редакции, направившись сюда потому, что читала мой очерк о ее погибшем дяде, Борисе Трейвасе. Я дал ей телефон его жены, которой суждено было на полвека с лишним пережить мужа, секретаря Калужского райкома партии Московской области, а до того работника Бауманского райкома, где он работал с Никитой Сергеевичем...
Бауманский райком, некогда один из шести в Москве, находился на улице Старая Басманная, 20. Это первый служебный адрес будущего главы партии и правительства в Москве. Теперь на месте снесенного старинного здания построен (в предвоенные годы) большой многоэтажный жилой дом, отступивший от краевой линии улицы.
Давайте пройдем по жизненному маршруту этого человека в Москве, в чем поможет нам книга, выпущенная в 1971 году издательством "Прогресс" под названием "Хрущев вспоминает". На прилавки магазинов не поступала, но, как сказано в предисловии, "направлялась читателям для информации".
Итак, почитаем.
Подобно многим Никита Хрущев устремился в Москву, чтобы подучить высшее образование, и сделал этот шаг на 35-м году жизни, понимая, что позже ему уже учиться никогда не удастся, в институт не примут по возрасту.
Ехал в столицу без жены, без детей, как все студенты, за душой начальное образование, полученное в сельской школе, и после долгого перерыва в учебе - рабфак Донтехникума, завершить который не смог в связи с переходом на партийную работу.
В общей сложности удалось проучиться, по-видимому, года три-четыре.
Ехал в Москву, не имея в столице ни родных, ни друзей, если не считать одного только человека. Но как его не считать, если за ним потянулась линия жизни Никиты Сергеевича, как нитка за иголкой. Кто этот человек?
"Я Кагановичу очень нравился. Мы познакомились в первые дни Февральской революции на митинге в Юзовке, на котором я присутствовал в качестве представителя рабочих Рутченковского рудника. Затем недели через две мы снова встретились. В то время он носил фамилию Жирович, а не Каганович. Я относился к нему с полным доверием и уважением" - так рассказывал полвека спустя об этом событии, предопределившем многое в его судьбе, автор воспоминаний.
Каганович был всего на полгода старше Хрущева. Если Никита, в детстве проучившись года два, до 15 лет пас скот, а потом пошел в подмастерья на завод, то Лазарь до 14 лет тоже, по-видимому, учился в начальной школе, а затем научился хорошо шить сапоги. Память несколько подвела мемуариста: энциклопедии утверждают, что Каганович неоднократно менял фамилии и к моменту встречи в Юзовке имел документы на имя Бориса Кошеровича. Однако ни одна энциклопедия ни словом не упоминает об образовании Кагановича-Стомахина-Гольденберга-Кошеровича, а также об образовании Хрущева. Встреча их произошла на стыке зимы и весны 1917 года, за тринадцать лет до того, как Лазаря Кагановича изберут первым секретарем МК партии. Этот высокий пост он передаст другу спустя несколько лет.
...Спешил Никита Сергеевич в Москву учиться в "год великого перелома". К тому времени в столице уже бывал не раз, в частности в 1925 году, как делегат XIV съезда партии с совещательным голосом, будучи секретарем райкома партии Юзовки, переименованной в Сталино (нынешний Донецк).
"Я был страшно рад возможности увидеть Москву и присутствовать на Всесоюзном съезде. Мы жили в Доме Советов, в Каретном ряду, д. З. Помещение нам отвели очень простое, и оно было битком набито... Мы спали на нарах, укладываясь рядом друг с другом, как поленья..."
Какой дом имеется в виду? Речь идет не о строении № 3 по Каретному ряду, а о Доме Советов № 3, который находится вблизи Каретного ряда. В конце двадцатых годов в столице насчитывалось около тридцати значительных зданий, так называемых Домов Советов, принадлежавших ЦИК СССР и ВЦИК, которые использовались как гостиницы, общежития и дома для руководящих работников. Например, гостиница "Метрополь" считалась вторым Домом Советов. Третьим Домом служил особняк, где до революции помещалась духовная семинария. Ныне здесь музей декоративно-прикладного и народного искусства.
Попав в столицу, Хрущев жаждал увидеть и услышать как можно больше. В то время как другие делегаты тратили время на сон и еду, получив возможность досыта поспать и поесть за казенный счет, Никита Сергеевич спешил в город, в Кремль...
Рядом с третьим Домом Советов находилась остановка трамвайных маршрутов № 5, 30 и Б.
"В первое же утро по приезду в Москву я попытался добраться на трамвае до Кремля, но не знал, на какой номер сесть, и кончил тем, что заблудился. С тех пор я стал рано просыпаться и ходил в Кремль пешком. Это занимало больше времени, но зато я хорошо узнал дорогу. Я даже отказался от завтрака, чтобы наверняка приходить вовремя и занять хорошее место. Я всегда старался найти место напротив трибуны..."
Дорога была недолгой: по Каретному ряду, Петровке какой-то километр с небольшим, мимо Высокопетровского монастыря, строя домов с магазинами, Большого театра. А от него рукой подать до Кремля.
Съезд проходил в Большом Кремлевском дворце. Сидя перед трибуной, впервые Хрущев увидел близко от себя вождей и среди них того, кого знал как члена Юзовского комитета партии по фамилии Жирович (Кошерович), а вся партия - как секретаря ЦК Кагановича...
С ним Никита Хрущев стал вскоре часто встречаться на Украине, где избрали Кагановича первым секретарем ЦК партии республики.
"Каганович опирался на Донбасс и в особенности на юзовскую организацию", - вспоминал Никита Сергеевич. На юзовскую - значит на Хрущева. Эта поддержка была замечена.
Вместе они побывали в Москве в составе украинской партийной делегации на XV съезде партии. Снова третий Дом Советов стал общежитием Никиты Хрущева. Эта поездка в столицу укрепила давние отношения.
"В 1928 году Каганович вызвал меня в Харьков (тогдашняя столица Украины) и предложил мне пост заместителя заведующего орготделом ЦК Компартии Украины".
Недолго длилась эта удручавшая Хрущева, привыкшего к живому делу, аппаратная работа в отделе. Стал просить зам. зав. друга перевести его на другую службу.
"И вот однажды он мне звонит и говорит: "У меня есть для тебя работа в Киеве... Если ты согласен на перевод, можешь покупать билет и сегодня же ехать".
И в Киеве Хрущеву не сиделось, он начал думать о жизни в Москве, куда летом 1928 года перевели покровителя, избранного вновь секретарем ЦК.
По его следу потянулся в столицу Никита Сергеевич. "Считалось, что я очень близок к Кагановичу, и это верно, я был к нему близок", - признавался Хрущев. Он поражался его чудовищной работоспособностью и энергией, стремился подражать "железному Лазарю" в делах.
Будучи в 1929 году всесильным секретарем ЦК, кандидатом в члены Политбюро, ближайшим помощником Сталина по партии, Каганович, ведая кадрами, сразу предложить другу пост в Московской партийной организации не мог, да и понимал, что нужно ему подучиться, показать себя.
Поэтому ехал Хрущев в Москву на учебу в Промышленную академию имени И. В. Сталина, которая служила кузницей руководителей индустрии.
Уровень естественнонаучных знаний новоявленного слушателя академии был таков, что ему вежливо предложили перейти на курсы марксизма-ленинизма при ЦК. Однако Хрущев хотел инженерных знаний.
Снова в решительную минуту пришел на помощь друг. Хрущев не только продолжил учебу. На очередных перевыборах его избрали секретарем партийной организации академии.
Так стало на одного москвича больше.
"Учебный корпус академии помещался на Ново-Басманной, недалеко от общежития, находившегося в доме 40 на Покровке, где я жил. У меня была отдельная комната. Условия были идеальные".
Нельзя не поразиться памяти человека, который спустя много лет после описываемых событий помнил не только наименование улиц, где жил, но номера домов!
...Новая Басманная сохранила прежнее название. Дом академии дошел до нас в надстроенном виде. Общежитие на Покровке, где жил свыше года Никита Сергеевич, помещалось на том же месте, где находится гостиница "Урал". Укрепив свое положение - сумел получить в общежитии вторую комнату, куда переехала его семья.
Как ни стремился Хрущев учиться, жизнь ему в этом отказала. В академии ему пришлось не столько штудировать учебники, сколько заниматься партийной работой, точнее, яростной партийной борьбой с "правой оппозицией". В ней он всецело поддерживал Сталина и Кагановича...
Судьба распорядилась так, что в партийной организации, которую возглавил Хрущев, одним из партгруппоргов была Надежда Сергеевна Аллилуева. Она по утрам добиралась на Ново-Басманную не на трамвае, а на казенной машине мужа. Ехала не из общежития, из Кремля, поскольку была женой Генерального секретаря ЦК ВКП(б).
"Я вынул счастливый лотерейный билет, ибо получилось так, что Сталин мог через Надежду Сергеевну следить за моей деятельностью. Именно благодаря ей Сталин мне доверял", - говорил Никита Сергеевич, сильно преувеличивая роль несчастной Надежды Аллилуевой в своей судьбе, потому что она, как известно, покончила в октябре 1932 года жизнь самоубийством и многие близкие ей люди, ненавидимые мужем только за то, что они ее друзья, были казнены или отправлены в лагеря.
Промышленная академия располагалась в старинном особняке, в гуще исторической Москвы, разросшейся за Садовым кольцом благодаря близости Лефортова, служившего резиденцией императорам в XVIII веке.
Рядом с особняком в начале XIX века находился флигель, где жил опальный философ Чаадаев, которому Александр Пушкин посвятил строки,
"Ни музы, ни труды, ни радости досуга
Ничто не заменит единственного друга..."
Таким вот "незаменимым" другом был для слушателя академии "железный Лазарь", успевший сделать головокружительную карьеру: стать в 37 лет не только секретарем ЦК партии, членом Политбюро, но также руководителем МК и МГК, первым человеком в городе...
Путевку в большую жизнь выдал Хрущеву не кто иной, как Каганович. Счастливый билет вынут из его рук. Именно он выдвигает недоучившегося слушателя академии первым секретарем Бауманского райкома партии. Так Хрущев стал на рельсы, по которым въехал в Кремль на полном ходу.
Он попрощался с общежитием на Покровке. От первого брака у Хрущева в семье рос сын Леонид и дочь, во втором браке Нина Петровна Кухарчук родила дочь и сына.
Семья Хрущева стала новоселом всем известного "Дома на набережной", по адресу улица Серафимовича, 2, выстроенного в 1931 году на Берсеневской набережной Москвы-реки. На фасадах этого дома-гиганта установлено множество мемориальных досок в память о его прежних обитателях, недолго успевших пожить в комфортабельных многокомнатных квартирах комплекса с магазинами, кинотеатром, клубом и прочими благами цивилизации, максимально возможными в те годы.