Коляда Николай Владимирович. Букет

Николай Коляда.
Букет.
Пьеса в двух действиях.

   Действующие лица:
   ФЕОКТИСТА МИХАЙЛОВНА, «ФЕКЛА» 70 лет
   МИША, «МИНЯ», ее сын 30 лет
   ГАЛЯ 20 лет
   ИГОРЬ 20 лет
   ГЕОРГИЙ 30 лет
   АННА 35 лет
 
   Старый дом в центре города, с садом и флигелем.
   Сентябрь.

Первое действие.

   В саду за домом сидят МИНЯ и ФЕОКТИСТА МИХАЙЛОВНА На дворе сентябрь. Последние теплые денечки, «бабье лето». Вечереет, около пяти часов. Злые осенние муıи не дают ФЕКЛЕ покоя. ФЕКЛА отмаıивается от них веточкой.
   В саду растут старые толстые деревья. Сад большой и запущенный. Много дикиı цветов, яркиı, по-осеннему сочныı. И репейник по всему саду: метра в два, целыми зарослями, хоть прячься в кустаı этиı.
   Крепкие ворота выкрашены желтой краской. От ворот к дому дорожка из битого кирпича. Крыльцо.
   В доме четыре комнаты, одна другой меньше. Кухня, русская печь. Одна комната—за печкой находится. Чтобы попасть в нее, нужно идти по коридору, потом через кухню. Другие три комнаты имеют каждая свой вход—дверь в коридоре.
   Слева от дома многоэтажные дома, справа—тоже. И впереди, и сзади—новостройки. А вот не сносят этот дом по улице Шмидта, 90.
   Тишина.
   Подъехал к дому автобус, у самых ворот остановился. Экскурсоводша сонным голосом принялась рассказывать что-то в микрофон. Двери автобуса открыты и слова ее далеко слышно:
   ЭКСКУРСОВОД (быстро, заученно). …Уважаемые товарищи гости, продолжаем нашу экскурсию. Сейчас мы, осмотрев три церкви, замечательные творения рук мастеров прошлого приехали, так сказать, вот сюда. Кстати, должна вам сообщить, что до Великой Октябрьской социалистической революции рабочих и крестьян, главного события двадцатого века, в нашем городе было – угадайте? – не угадаете! – тридцать шесть церквей! Осмотрели мы с вами и мужской монастырь, жемчужину, так сказать, если можно так выразится, нашего города. Товарищи, не вытирайте окна занавесками, будьте культурными, как не стыдно? Занавески у шофера, между прочим, на подотчете. Ну и что, что пыль?.. Все видно… Итак, теперь мы с вами начинаем знакомится с боевой и трудовой и революционной тоже славой нашего города. Вот в этом доме по улице Шмидта, 90, куда мы с вами приехали… Улица, кстати, раньше называлась «Спасо-Николаевской»… Так вот, в этом самом доме жил наш земляк, наш, даже можно так сказать, прославленный земляк – рабочий, подпольщик, революционер, известный пролетарский писатель и публицист, чьё горячее слово звало на подвиги народы нашего города во имя торжества и справедливости… А-а, я вам его имя не назвала разве? Дак вот, товарищи туристы, на доме доска: «Здесь жил наш земляк И.Ф.Бородаев». Объясняю на ваш вопрос, почему на доме вторая доска, на которой написано: «Здесь работал наш земляк И.Ф.Бородаев.» Эти мраморные доски, товарищи туристы, повешены местными властями тут потому, что Бородаев активно готовил революцию, наше с вами светлое будущее закладывал… И по некоторым непроверенным данным именно здесь – здесь! здесь! – в этом неказистом дощатовском домишке он печатал свои листовки, которые потом, естественно, распространял. В жизни всегда есть место подвигам, товарищи туристы! Ну, а теперь мы с вами отправимся в краеведческий музей, где имеется обширная экспозиция о нашем прославленном земляке… У всех туристов обычно возникает вопрос: а как же теперь существует этот дом? Могу ответить, что и сейчас тут живут люди, но совсем не родственники, иначе мы бы знали… Просто, наверное, жители нашего замечательного трудового Дощатова!.. Обыкновенные рядовые труженики, как мы все, наверное… Да, да, Миша, закрывай двери, поехали, времени нету совсем, черт…
   Взревел мотор автобуса. На дороге поднялась пыль, полетела в сад.
   Снова тишина. Только мухи жужжат.
   ФЕКЛА сидит в кресле-качалке, которое она специально для себя вынесла из дома на воздух.
   МИНЯ сделал букетик из листьев, любуется, глядя на него, сидит у ног матери.
   ФЕКЛА. Миня, слышишь? Помру я—что с тобой будет? А?
   МИНЯ (смеется). Ты помрёшь, мама, а я еще не помру. Я еще поживу долго-долго.
   ФЕКЛА. То-то и оно, что вместе в могилу не ляжем. Говорят, долго живут такие, как ты… Что с тобой будет, а? Сердце у меня болит который день, про плохое думаю. Ноет. Что будет, а? Что?
   МИНЯ. Мама какой у меня букети-и-ик! Это – синий листочек, это – зеленый, это – жёлтый… А, мама? Букетик?
   ФЕКЛА. Осень, вот оно все и красивое. Цветочки любишь?
   МИНЯ. Люблю, мама. Это – синий, это – зеленый, это – жёлтый…
   ФЕКЛА. А репья зачем нарвал? Выбрось. Букет испортил. Ну?
   МИНЯ. Тоже цветы. Пусть!
   ФЕКЛА. Какие же это цветы? Это бурьян. Понял? Выкинь. Ну-ка, достань книжку-то мою. Далеко она у тебя? Носишь с собой, как говорю, ну?
   МИНЯ. Ношу, мама. Тут она…
   ФЕКЛА. Ну, достань. Достал?
   МИНЯ. Достал.
   ФЕКЛА. Читай мне. Вслух. Ты читаешь ее, как я тебя прошу? Читаешь? Разбираешь мой почерк, нет? Читаешь?
   МИНЯ. Читаю, мама.
   ФЕКЛА. Ну, читай вслух, громко. Да понимай, что читаешь, понимай, ну? Читай.
   МИНЯ (читает). Вот. «Борись, живи, побеждай. А сердце – сердце держи на цепи, неистовое, несчастное. А.Н.Толстой.»
   ФЕКЛА. Граф?
   МИНЯ. Другой! Не граф!
   ФЕКЛА. Ну, правильно написал. Ты понял, что он написал? Вник?
   МИНЯ. Понял, мама. Читать?
   ФЕКЛА. Читай. Только вникни. Вник?
   МИНЯ. Вник.
   ФЕКЛА. Ну вот, а говорят, что ты – дурак. Какой ты дурак? Ты умный.
   МИНЯ. Умный, мама.
   ФЕКЛА. Давай, дальше читай.
   МИНЯ. «Жизнь – это поиск. Лев Кассиль».
   ФЕКЛА. Лев? Врет.
   МИНЯ. «Человека ценят не по надписи на могиле, а по тому, как он прожил свою жизнь. Неизвестно-кто-сказал.»
   ФЕКЛА. А правильно сказал. Ну, дальше?
   МИНЯ. «Человек – это звучит гордо. М.Горький.»
   ФЕКЛА. Молодец.
   МИНЯ. «Прекрасен труд, велик он или мал.»
   ФЕКЛА. Правильно. Верно. Точно.
   МИНЯ. «Реки высыхают – русла остаются. Травы выгорают – корни остаются. Птицы улетают – гнезда остаются. Человек умирает – песня остается. Народная мудрость.»
   ФЕКЛА. Аж до слез. Ну?
   МИНЯ. «Без желания труд – будни, по призванию труд – праздник.»
   ФЕКЛА. В точку.
   МИНЯ. «Для человека, привыкшего уважать себя, смерть – гораздо легче унижений. Н.Г. Чернышевский»
   ФЕКЛА. Заплачу сейчас… Николай Григорьевич? Ух, сила был…
   МИНЯ. «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается человеку один раз…»
   ФЕКЛА. Ну, это старое. Достоевский сказал…
   МИНЯ. «И прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно…» Ай, больно!
   ФЕКЛА. Что, сынок? Что?
   МИНЯ (смеется). Комар укусил.
   ФЕКЛА. Ну, убей его, читай дальше.
   МИНЯ. «…больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое… А.Н. Островский.»
   ФЕКЛА. Кто-о?
   МИНЯ. А.Н. Островский. Ост-ров-с-кий.
   ФЕКЛА. Неправильно.
   МИНЯ. Сама написала, мама.
   ФЕКЛА. Зачеркни, напиши – Достоевский.
   МИНЯ. Ладно, мама.
   ФЕКЛА. Ну? Ты все понимаешь, что тут ты прочитал, нет? Все? Нет? Ну вот. А говорят – ты дурак. Ты, говорят, жить не способен. Способен. Ты сердцем прочувствовал? Нет?
   МИНЯ. Прочувствовал.
   ФЕКЛА. А почему так неуверенно говоришь? Ну?
   МИНЯ. Потому что скажу «Нет», ты меня бить будешь…
   ФЕКЛА. Я же тебя, дурака, учу, умным сделать хочу, понимаешь? Прочувствуй ты все до конца, до донышка, ну?
   МИНЯ. Прочувствовал уже.
   ФЕКЛА. Посмотри мне в глаза.
   Пауза.
   А говорят – дурак. Умный, умный, умный! Способен, способен, способен!
   МИНЯ. Умный, мама. Никто на мне только женится не хочет, мама…
   ФЕКЛА. То-то и оно, что никто. Никому ты не нужен. Помру вот я – что с тобой будет, что будет… А ну, скажи: никто тебе не говорил ничего про что-нибудь?
   МИНЯ. Про что, мама?
   ФЕКЛА. Про меня, про дом, про Ивана Федоровича про нашего про Бородаева – не говорили, нет? Анна, Георгий, этот новый – не говорили тебе?
   МИНЯ. Они со мной не говорят, мама, совсем. Я только им все рассказываю, с ними разговариваю. А они – нет. Только молчат и слушают.
   ФЕКЛА. То-то они и молчат, что боятся меня. А то бы, поди, сказали бы тебе, ребенку, все давно… У них у всех одно на уме: опрокинуть меня в помойную яму. Книжку закрой, не потеряй опять. Ну? Тут все для тебя, читай, перечитывай. Понимай все. Иди от меня, ладно. Голова у меня разламывается сегодня. Сил нету… Господь, помилуй, Господи, спаси, Мать Святая Богоридица, спаси, сохрани… Накрой меня марлей, чтоб мухи не лезли, да иди отсюда, на крыльце посиди, иди, иди…
   МИНЯ накрывает ФЕКЛУ марлей, идет к крыльцу, мотает в воздухе букетом.
   МИНЯ (весело шепчет). Синенький, красненький листочек, зеленький… Гады, маму обижают… Покажу вам… Синенький, красненький… (Сел на крыльцо, улыбается).
   Прошло полчаса. МИНЯ сидит на крыльце, плачет. Из ворот к дому идет АННА, несет тяжелые сумки. Хлопнула калиткой.
   ФЕКЛА. (кричит из-под марли). Кто там? Кто? Кто, ну?
   АНЯ. Я, Феоктисточка Михална. Отдыхаете?
   ФЕКЛА. Сдыхаю. Купила мне яички?
   АНЯ. Купила.
   ФЕКЛА. На столе деньги. Оставь там. Газету читала утрешнюю?
   АНЯ. Про убийство какое опять?
   ФЕКЛА. Не читала?
   АНЯ. Вы у нас все политикой интересуетесь. А я старая уж. Вы там будете или нет?
   ФЕКЛА. Там буду. Все там будем. Все.
   АНЯ идет на крыльцо. МИНЯ вытер слезы. Улыбается.
   МИНЯ. Аня-а-а! На букетик, на!
   АНЯ. То плачет, то смеется… Не надо мне. Ну, пусти меня?
   МИНЯ. Не пустю. Сядь со мной, поговорим.
   АНЯ. Ну, давай, поговорим. Чего ревел-то?
   МИНЯ. Жену хороню.
   АНЯ. А, уже. Не вынесла она тебя. Ясное дело. Кто ж тебя вынесет.
   МИНЯ. Милая моя жена! Зачем ты умерла! Как тебя жалко, как жалко тебя, если бы ты знала только! У-у-у! Я тоже повешусь! Тоже!..
   АНЯ. Ну, что слюнями брызгаешь? Тоже, тоже, всю жизнь пугает…
   МИНЯ (дотронулся до Аниной руки). Мягкая ты..
   АНЯ. Убери грабли.
   МИНЯ. Стань моей женой, помрешь – по тебе плакать буду. Ну? Стань?
   АНЯ. Овощ ты, овощ натуральный. Незатейливый, как веник.
   МИНЯ. Давай, поплачем вместе? У-у-у-у-у!
   АНЯ. Хорошо у нас собаки нету. Ты вместо нее дом охраняешь. Пустолайка ты…
   МИНЯ. Зато кошка есть. Они свою свадьбу играют! Я смотрел, смотрел на них! Гы-гы!
   АНЯ. Сдвиг по фазе на этом деле. Достань лучше книжку вон, да читай, что требуется, всякие умные слова читай вслух, ну? Что мать-то просит? То и делай.
   МИНЯ. Я лучше плакать буду. Горе мне свет застило, не вижу ничего-о-о! Порыдаем, давай, вместе, постонаем…
   АНЯ. Вот жизнь людям: собирай, что попало, и живи. А тут как собака – работай, работай… Да пусти, сказала! Ну? (Пошла в свою комнату, за печку, хлопнула дверью).
   МИНЯ. Злая ты, Аня! (Молчит. Снова ноет). Как мне жалко, женушка моя милая-а.
   От ворот к дому идут ГЕОРГИЙ и ИГОРЬ. Тащат сумки.
   ФЕКЛА (из сада). Кто там? Кого надо? Кто?
   ГЕОРГИЙ. Свои, свои, Феоктиста Михайловна, не беспокойтесь, спите себе…
   ФЕКЛА. Ты, Георгий? Взял билет? Обещал быстро?
   ГЕОРГИЙ. Ну, быстро. На послезавтра. Все, еду.
   ФЕКЛА. Давай, едь. Полный дом. Надоели… Денег ваших не надо, беспокойство одно. Тыр-тыр-тыр, с утра. За Мишей там смотрите. Не обижайте его, слышишь?
   ГЕОРГИЙ (тихо). Нужен нам твой Миша. (ИГОРЮ). Ставь сюда. Подвинься, дебил, расселся тут.
   Поставили сумки на крыльцо. ИГОРЬ машет руками.
   Затекли? Тяжело?
   ИГОРЬ. Нормально. Я привычный, ништяк. Куда ты едешь, ты не говорил?
   ГЕОРГИЙ. Домой, в Краснодар. Там живу.
   ИГОРЬ. Ого. На югах, свой дом?
   ГЕОРГИЙ. Кого там, свой дом. Фу. Снимаю. Вот заработаю, куплю, куплю, куплю.
   МИНЯ. Гошенька-Го, ходишь вот туда-сюда, а не знаешь, что под одним Богом все ходим. Не знаешь! Вот идешь ты торговать опять, а сверху кирпичик, чпок – и нету тебя.
   ГЕОРГИЙ отряхивает брюки.
   ГЕОРГИЙ. Ну, говно. (ИГОРЮ). Неси в комнату нашу, поставь у стенки.
   МИНЯ. Кирпич – он ведь не разбрается. Он ведь – что? Он ведь красный или белый и – все. Вот жена моя так же шла, шла, а потом – умерла, повесилась взяла, бедная. В саду, на дереве вон на том повесилась …
   ГЕОРГИЙ (тихо). Эх, Миня… С какой бы радостью я тебе бы по лобешнику врезал бы, в рог дал бы, чтоб не каркал ты… С какой бы радостью… Ох, и дал бы, ох и…
   МИНЯ. Уйди! Уйди! Злой! Я маме скажу!
   ГЕОРГИЙ. Скажи, скажи. Знаешь, что будет… (Уходит в комнату, уносит сумку).
   МИНЯ ноет на крыльце, теребит листочки букета.
   ИГОРЬ и ГЕОРГИЙ поставили сумки, сняли куртки. В их комнате стоит кровать, раскладушка стол, стул. Комната с одним окном, узкая-узкая, как щель, двум человекам не разминуться.
   ГЕОРГИЙ. Спасибо, Игорек. Держи.
   ИГОРЬ. Что?
   ГЕОРГИЙ. Как – что? Это вот? Деньги. Ты помог —получи.
   ИГОРЬ. Брось, я же просто так.
   ГЕОРГИЙ (прячет деньги). Ну и хорошо. Мне пригодится. Если кто отказывается – я не настаиваю. (Роется в сумке). Мне деньги нужны, честно говорю и откровенно. Бедный я очень. И жадный. (Смеется). Сам на себя говорю: жадный. На улице копейку увижу, поднимаю, не ленюсь, всех расталкиваю. Деньги – все. Без денег ты – нуль. Без денег ты – никуда. Только деньги. Все можно деньгами, Игорек. Все продается. Абсолютно. Врут, что что-то нельзя купить деньгами. Книги врут. Все можно. Факт. У меня денег много, но надо еще больше.
   ИГОРЬ. Я умоюсь схожу,вспотел…
   ГЕОРГИЙ. Ты молодой, не обижайся, что учу. Плохому не научу. Меня жизнь научила, на собственной шкуре. Копейка рубль бережет. Скупой платит дважды. То есть, деньги надо беречь, но не до такой степени, понимаешь? На нужное дело можно и не жалеть. Можно все отдать. Я вот баб люблю. Много перепробовал. Еще больше хочу. Не жалею на это дело. За деньги – пожалуйста! Хоть с артисткой какой —пожалуйста!
   ИГОРЬ (достал полотенце из чемодана). А зимой тут где умываться? Тоже на улицу идти?
   ГЕОРГИЙ. Она рукомойник сюда переносит, в коридор. Фекла-то. За зиму я два раза тут был, по два дня, да весной рейс – два дня. А ты с бабами не спал? Мальчик? Нет? Ну, даешь! Бабы – это все! У меня вот одна цыганка была —кайф! До сих пор вспоминаю, аж коленки дрожат. Что ты! Бабы – это все. Моя плохая, которая – в Краснодаре. Ну ее. Я уеду – на мою кровать ложись. Раскладушку выкинь. Потребуй, чтоб никого не селила. Она боится напористых, хозяйка-то. В общаге плохо. Тут будешь жить один, дам сюда водить… Завидую даже тебе! (Смеется). Будет свой уголок! Кайф… Попробуешь, ничего, все впереди…
   ИГОРЬ быстро прошел на улицу, умывается под рукомойником в саду. МИНЯ рыдает на крылечке. ГЕОРГИЙ выскочил на улицу, пошел к воротам.
   МИНЯ. Гоша, а она приехала…
   ГЕОРГИЙ (остановился). Кто приехала?
   МИНЯ. Галя. Она моя вторая жена будет. Эту похороню, ее возьму. Давно хочу. Приглядываюсь. Только бы не повесилась она, не успела бы, как та…
   ГЕОРГИЙ (испуганно). Приехала? Приехала? С животом?
   МИНЯ. Нет. С чемоданом.
   ГЕОРГИЙ. Здесь? Здесь?
   МИНЯ. Спит. Час, как приехала.
   ГЕОРГИЙ (молчит). Кончилось лето, кончилось…
   Стукнул по перилам крыльца, быстро пошел к воротам. ИГОРЬ умылся, идет на крыльцо. МИНЯ улыбается.
   МИНЯ. Сядь со мной, а? Я тебе что-то расскажу.
   ИГОРЬ. Мне идти надо.
   МИНЯ. Насидишься, как посадят.
   ИГОРЬ. Кто меня посадит?
   МИНЯ. Сумки будешь ему таскать – посадят. Сядь, сядь здесь.
   ИГОРЬ сел рядом на крыльцо.
   Вот, думаешь, почему я плачу?
   ИГОРЬ. Не знаю. Плачь. Кто тебе… кто вам мешает.
   МИНЯ. Нет, я тебе… вам расскажу. Я себе представил вот, что хороню жену.
   ИГОРЬ. Жену?
   МИНЯ. Нету у меня жены. А вот представил, что была бы если. И если бы я хоронил бы ее. И как бы я плакал, плакал. (Смеется). У гроба стоял бы, целовал бы ее, в могилку землю кидал бы и плакал бы. Хороню ее, хороню вот ее, а она – повесилась…
   Вышла АНЯ, идет к рукомойнику, она в халате, с полотенцем в руках.
   АНЯ. Здрасьте.
   МИНЯ. Офелия, о, нимфа, помяни меня в своих молитвах…
   ИГОРЬ. Здрасьте.
   МИНЯ. Ну, слушай. Тебе Георгий сказал, чтобы ты меня слушал, а то тебя мамка с квартиры выгонит? Сказал? Ну, слушай тогда меня. (Быстро-быстро). Было это в сорок втором году. Немцы заняли Киев. Маму мою звали Анной Петровной, вот как Аню нашу…
   АНЯ (умывается). И дома отдыха нету…
   МИНЯ (еще быстрее). Она была подпольщица. Я был маленький, а помню все хорошо. Была у нас соседка, Вера. Гуляла она с немцами. Она и выдала маму. Она! Сволочь! И доказательство тому имеется. Слушай, расскажу какое доказательство. Маму я видел после ареста один раз, когда их вели на расстрел. Идет она, а с ней еще пять человек, все мужики. Ведут. Она мне как крикнет: «Сыночек, миленький, запомни меня, запомни!» Толпа кричит, все кричат, а я к ней рвусь, рвусь. Видел, как расстреляли. Потом трупы сгрузили в машину. И увезли за город. Потом, как наши пришли, перезахороняли…
   АНЯ (умывается). Ну, давай, на всю масть выкладывайся перед новеньким…
   МИНЯ (схватил ИГОРЯ за руку). Нас из дома выгнали, всю семью, вещи наши собрали, забрали. И вот, слушай, как я узнал, что это она, Верка-соседка, мою маму выдала. Иду я по улице, а она с офицером-фашистом под руку. Идет она в мамином платьи! Увидела меня Верка и стала оглядываться, оглядываться… А платье я узнал, крепдешиновое, зеленое платье. Так я долго-долго за ней шел, а она все оглядывалась, оглядывалась, оглядывалась… Пацан был ведь, двенадцать лет мне стукнуло тогда, а помню все до последней капельки.
   Молчание.
   АНЯ (умылась, вытерла лицо). Ну, а теперь скажи, Миня, сколько тебе лет сейчас? Скажи молодому человеку, а то он сидит – бледня-бледней, побелел от страха. Ну?
   МИНЯ. А сейчас мне, Аня, сорок лет, первый годик идет…
   АНЯ. Ну вот то-то и оно, что первый годик. А вы, Игорь, грамотный, так посчитайте. Маму его расстреляли, это ж надо такое придумать! А в саду кто там сидит? Начитался книжек… Обострение у тебя осенью, что ли, черти дери, собираешь все в кучу, пугаешь людей… Тут сама дурой станешь с вами… (Рассердилась, ушла в комнату).
   ИГОРЬ. А вы в каком году родились?
   МИНЯ. В пятидесятом, что ли…
   ИГОРЬ. А война когда кончилась?
   МИНЯ. В семьдесят втором, что ли…
   ИГОРЬ. Ну, я пойду тогда, ладно? (Быстро ушел в свою комнату, переодевает рубашку).
   МИНЯ (сидит на крыльце). У-у,гады… Никто не верит… (Перебирает в руках цветы). Синий листочек, красный, желтый… На могилке жены хорошо будет смотреться. Повесилась, надо же… Я ведь помню – было. Было! Со мной, ну? Не приснилось ведь мне? Нет, не приснилось. Было. (Бормочет). С тем, со мной. А сейчас я – тут. Это я? Или не я? Желтый листочек на могилку ей… А там был кто? Не я, что ли? Я, я, я… Красный вот на могилку. Дураки, запутали… Это я? Или не я тут сижу? Ну? Кто скажет мне? Зеленый, желтый. Молчат, дураки.
   АНЯ была на кухне, прошла в коридор, постучала в комнату к Игорю.
   АНЯ. Можно? Вас ведь Игорем зовут?
   ИГОРЬ. Да. Заходите. (Вскочил, спрятал рубашку в чемодан).
   АНЯ. Я дверь оставлю, а то у меня чайник там убежит. У нас варить нельзя, а чайник можно. Порядок такой. Чтоб не сгорел дом наш. Не сгорит. Вы, гляжу впечатлительный, молодой. Я вас в курс введу. Раз вы новоприбывший. Этот Миня – он чокнутый. Поняли?
   ИГОРЬ. Что-то не похоже… Так говорит, что…
   АНЯ. Да я тоже иной раз думаю, что придуривается больше, работать не хочет. (Шепотом). Его ублажать надо. Фекла, хозяйка – выгонит нас и все. Надо слушать его. А вы видали, как его слушать-то? Да его кто послушает – у всех глаза по восемь копеек делаются. Его из всех домов в округе гонят. И от детей гонят. Как болезнь насылает. Наговорит, наговорит, потом снится все это. Такая правдивая чешуя вот эта вот, что он говорит. И от детей его гонят. Он девочкам под платья заглядывает, идиот. Но при Фекле с ним говорите. Она любит. Вот, видите, как приходится жить, всякую погань ублажать, а что сделаешь?
   ИГОРЬ. Нет, не такой уж он и дурак, я думаю…
   АНЯ. Ну, поживете тут, посмотрите, как он вам поперек горла встанет. Хотя, вы – мужчина, ну, мальчик ли, молодой человек, – к вам приставать не станет. А ко мне вяжется всю дорогу. Они, дебилы, свихнутые все на сексуальной почве. Ну вот. Нравится в городе?
   ИГОРЬ. Нравится. Красиво, шумно.
   АНЯ. Я тоже деревенская. Сколько лет тут маюсь. Ненавижу все это. Парню легче, поди, а нашей сестре… Зацепка нужна. Да везде облом, везде нас таких много. Разонравится скоро тоже, домой потянет.
   ИГОРЬ. Не знаю.
   АНЯ. Потянет. Вы в каком институте?
   ИГОРЬ. В горно-металлургическом.
   АНЯ. Надо в торговый идти было. Я, дура, сплоховала, сразу не пошла, а теперь… Это что, горно-металлургический, ерунда. Ну, зима длинная впереди, будете жить, не уедете —так заходите ко мне… Я, как таракан – за печкой живу. Комната моя – за печкой. Теплая. А до этого – то там, то – там. Потому и плачу ей много, что такая комната. Ползарплаты, считай что, ей отдаю. А больше негде. Всю жизнь по квартирам, по общагам. Своего нету. Прописать ее просила —не хочет. А хоть бы и прописала – толку-то. Дом все равно не снесут, квартиру не дадут, мемориал тут. Писатель тут жил. Я такого писателя и не слышала даже. Тоже мне. Я на «макаронке» работаю. Рядом тут. Макаронная фабрика.
   ИГОРЬ (улыбается). Возле продуктов…
   АНЯ. Ага. Возле хлеба, да без хлеба. На очереди стою там, на квартиру. (Быстро, шепотом). Слушай, ты смотри —ни с кем тут особенно. Молодой, деревенский, глупый —облапошат. Деньги – прячь, украдут. Ни с кем. Я дозрела —уже всех ненавижу тут. Лето кончилось – народу тьма, опять покою нету. И Фекла эта – ну ее… А самое главное, будь осторожен: со дня на день приедет сюда одна птичка – такая мразь, такая, такая….
   Из своей комнаты в коридор выходит ГАЛЯ.
   ГАЛЯ (встала на пороге, улыбается). Ты про кого это, Аня?
   АНЯ. Здравствуй, Галя. С приездом. Ой, чайник у меня кипит. (Ушла на кухню, взяла чайник, прошла в свою комнату).
   ГАЛЯ (ИГОРЮ). Здрасьте. Галя. Галина.
   ИГОРЬ. Игорь. Очень приятно.
   ГАЛЯ (громко.) Все совсем не так, как вам сказала Аня, Игорек. Тут живут прекрасные люди. А вот кого действительно вам надо опасаться, Игоречик, так вот это именно…
   АНЯ (вышла на кухню, гремит посудой). Господи, осень пришла и опять, опять, опять… Какая тишина, спокойствие было без вас без всех, и опять народу тьма, опять сентябрь, скандалы…
   ГАЛЯ. Никаких скандалов не будет, если ты бросишь свое хобби вести себя не так, как надо! У тебя хоб-би! Ты не хозяйка! А за твое летнее спокойствие было заплачено! Я плачу за все летние месяцы, чтобы не упустить квартиру, место! Чтоб никого не пускали сюда! Так что – не ори, пожалуйста…
   АНЯ. Помолчи, милая моя! Много говоришь! А то пойду, расскажу кое-что Фекле!
   ГАЛЯ. Не бери на испуг! Что ты можешь рассказать? Что? Что?
   АНЯ. Не реагирую!
   ГАЛЯ. Нет, это я не реагирую! (Вспыхнула, прикусила губу).
   АНЯ ушла к себе, ГАЛЯ улыбнулась ИГОРЮ.
   (Картинно). Игорь, вам посчастливилось жить в «Мемориалке». Мы так сами называем наш милый, милый, славный домик, наш мемориальный комплекс! Правда, замечательный, роскошный, ага? Скажи?
   ИГОРЬ. Да. Очень, правда?
   ГАЛЯ. Видал, на нем две досточки мемориальные? Миня рассказывает, что ночью по дому гуляет привидение в образе Бородаева и будто он с ним даже разговаривал. Врет. Брешет. Мятежный дух Бородаева давно дал дуба. Читали такого писателя?
   ИГОРЬ. Нет.
   ГАЛЯ. Его никто не читал. Но чтут, чтут. Особенно в этом доме… (Заглядывает в комнату ИГОРЯ). Опля! А где… Георгий? Я слышала – он тут? А где – тут?
   ИГОРЬ. Ушел. Придет, наверное. Вон сумки. А вы учитесь. Да?
   ГАЛЯ. Учусь. В пединституте на втором курсе буду сейчас. Противно. Фу! Так взяла бы и в любой день пошла бы яблоками торговать. Но надо, надо. Зачем – не знаю, но надо. Диплом. Пошли, в садике покурим? Ты куришь? Он когда уезжает – сказал, нет?
   ИГОРЬ. Вроде, послезавтра. Пошли.
   ГАЛЯ. А-а. Он в мае приезжал как раз перед каникулами… Погнали?
   Вышли на крыльцо. МИНЯ сидит на прежнем месте.
   МИНЯ. Галинка, на букетик!
   ГАЛЯ. Спасибо, милый! Давай! (Взяла букет, помахала им в воздухе). Обслюнявил ты его как… (Смеется). Неужели не можешь найти цветов хороших? Нарвал репья… Дурашка! (Хохочет). Нет, нет, умный, умный! А где наша хозяйка, Минечка?
   МИНЯ (скривил губы). А сте ти со мной сюсюкаешь?Сте, сте ти как с дуряцком? А?!
   ГАЛЯ. Да ладно ты, заобижался? Где Феоктиста Михална?
   МИНЯ. Ушла куда-то с телом бедной жертвы. Сквозь бред в ней блещут искорки добра, как золота крупицы в грубом камне. Та-та-та-там!!!
   ГАЛЯ (хохочет). Слыхал? Во, дает! Он столько книжек прочитал, я за всю жизнь столько не смогу, а он наизусть вызубрил…
   Идут по саду, сухие ветки трещат под ногами.
   Только в него книжки как-то не с той стороны залазют. Вот, читает что-то он, читает и сует мне: «Галка, смотри, они тут на дереве сношаются!» (Хихикает). Я прочитала – правда. Он в самой умной книжке такое найдет, что ему одному интересно. А однажды рассказывает мне такую историю, что я потом ночь не спала. Говорит, будто бы он был когда-то женат, ну вот. И надоела ему жена до смерти. Вот, ложится будто бы он вечером в постель и просит Бога: «Господи, забери ты ее от меня.» Утром проснулся, а она холодная, мертвая будто бы рядом лежит. И врет ведь все, закидоны это, а страшно! С такими подробностями потому что. И в каком платье жена была одета, и как она храпела, и что говорила – ну, мрак!
   ГАЛЯ вдруг завизжала увидев в кустах качалку с ФЕКЛОЙ, накрытой марлей.
   ФЕКЛА (откинула марлю, хрипит). Кто тут? Кто? Что? Что?! Миня где?!
   ГАЛЯ (помолчала, улыбнулась). Ой, простите меня… Я иду, иду, смотрю, что-то белое в кустах, так испугалась, и еще храп такой, я вообще в осадок…
   ФЕКЛА (кричит). Миня! Миня! Сынок! Иди сюда! Мне страшно, страшно тут! Иди!
   МИНЯ бежит по саду к матери, падает к ее ногам, прижимается.
   МИНЯ. Тихо, мама, не кричи, не пугай, тихо, мама, тихо, зареву, тихо…
   ФЕКЛА. Сыночек мой… Сыночек мой… Сыночек мой…