Тот просто лег на землю, закрыл глаза и молчал. Затем все-таки не выдержал:
– Я ничего не сделал. Не успел. Я вообще не понимаю, что могло с ним произойти. Надо достать труп из кабины, осмотреть его. Не исключено, что его подстрелил снайпер, может быть и такое, я ничего не хочу утверждать заранее. Как ты? Сильно ударилась?
Пэм прикрыла глаза и отмахнулась. Происходит что-то из ряда вон выходящее, чего быть не должно, что не укладывается в ту спокойную, ставшую уже привычной картину их островного бытия. Только сейчас она вдруг поняла, насколько ей дорого это райское безделье, и сердце ее тоскливо сжалось: «Ну вот и все, конец, этот черномазый глотатель мух работает на ЦРУ. Теперь покоя нам не дадут. Сама заварила эту кашу, а сейчас сжимается сердце и хочется орать. – Пэм усмехнулась. – Да, именно орать. Бабьи слезы не мой стиль. А может, кинуть ЦРУ? Нет, дубина ты стоеросовая, кинуть можно кого угодно, но только не подобную контору. Нашли здесь, значит, найдут повсюду. Эгера станут вербовать, а что будет со мной, вообще непонятно. Угораздило же меня войти в этот проект! Нельзя было, чтобы мое имя в нем хоть как-то фигурировало, а я, наоборот, в списке допущенных, в котором вообще всего несколько фамилий. Очень и очень плохо все, девочка. Если сейчас сбежать, они меня потом наизнанку вывернут, накормят таблетками, от которых, словно на дрожжах, разбухает мозг, а то и вовсе не станут церемониться, а просто, как говорят русские уголовники, шлепнут. Так что хочешь не хочешь, а дело надо делать. Впервые в жизни вступаю в конфликт сама с собой. Чувство такое, будто внутри две разъяренные мегеры, и каждая готова угробить свое же отражение. Выбор между любовью и долгом в пользу последнего мучителен, как зубная боль…» Она не успела додумать: Игорь, кряхтя, вытащил задохнувшегося шофера из кабины и принялся стаскивать с него одежду, ощупывая в ней каждый миллиметр.
– Что-то есть! – держа в руках брюки несчастного куриного пастуха, воскликнул он. – Бумажник! Посмотрим, что у такого засранца водится в бумажнике… Так, фотография его подружки, кредитная карточка «Америкэн Экспресс», полторы тысячи долларов – неплохая сумма, думаю, столько паренек, окажись он тем, за кого себя выдавал, заработал бы здесь за год, и вот оно! – триумф дедукции мистера Лемешева: удостоверение сотрудника разведуправления Мэтью Фогги. Как все просто, да, Пэм?! Твой коллега задохнулся, подавившись собственным языком, до этого произносившим всякие глупости вроде того, что великий колдун сотворил волну, которая смыла белых, и тому подобный бред. Кто готовил этого придурка, Пэм? Да он просто… – Тут разошедшийся Игорь увидел, как изо рта покойного шофера выползло крупное насекомое и как ни в чем не бывало улетело восвояси. От увиденного Лемешева вывернуло наизнанку. После того как желудок его пришел в относительную норму, Пэм иронично спросила, закончилось ли у него это в буквальном смысле извержение. Парень погиб при исполнении от нелепой случайности!
– Он самый обычный агент, и впрямь не очень-то подготовленный. Если он и в самом деле из ЦРУ, то уж точно не из моего отдела, иначе он выдал бы свои способности. Это логично, в Канцелярии знают, что мы без труда бы его распознали, вот и прислали человека не из нашего, так сказать, круга. Ты прав, все действительно чересчур просто. Но куда он хотел нас отвезти, как ты думаешь?
– Здесь и думать нечего, за виллой следят. Стоило нам выйти на прогулку, как тут же прислали грузовик. Значит, где-то там, в чаще, есть поляна, там стоит вертолет, а в море нас ожидает эсминец американского флота. Нас нашли, только и всего. Вернее… – Игорь испытующе поглядел на свою подругу, – нашли меня. Тебя-то им искать незачем. Ну что, милая, первый раз в жизни поговорим, наконец, начистоту?
– Эгер, ты не должен иметь против меня обиду, – сбиваясь с нормального русского и применяя в речи забавные англицизмы, продолжала Пэм. – Нас с тобой слишком многое связывает, мы словно растем друг из друга. Вспомни, что случилось тогда, много лет назад, в Риме, когда я смогла спасти тебя от верной пожизненной тюрьмы! Убийство собственного отца – тяжкое преступление, в тюрьме за такое не приветили бы. Ты давно стал бы калекой или еще того хуже…
Внезапно она залилась слезами, словно посреди летнего дня вдруг начался проливной дождь, и, все пританцовывая вокруг него, сбивчивыми очередями говорила о том, как много она для него сделала, как помогла, на что решилась ради него. Он всегда был самым дорогим сокровищем, и она любит его так же, как любит собственную страну, а искренняя любовь – это всегда притяжение небывалой силы.
– Они не оставят нас в покое, Эгер. Придется подчиниться, ведь ты не супермен и не человек-невидимка, ты не можешь исчезнуть, покуда ты здесь, в мире Люцифа, в материальном мире. Я служу своей стране, надеюсь, ты понимаешь, что это означает, и моя страна, самая великая страна в этом мире, протягивает тебе руку и приглашает за собой. Ты нужен Америке, Эгер. Ты нужен свободе. Ты нужен мне… – тихо закончила Пэм.
«Ну вот все и совпало. – Игорь рассеянно смотрел на перевернутый грузовик, на струи каменьев и песка, которые продолжали течь от верхнего края обрыва, все еще не успокаиваясь после низвержения куриного перевозчика и его транспорта. – Сначала они, пытаясь зацепить меня, организовали убийство отца, затем разыграли комедию в масонском храме, когда у подножия статуи Люцифера неожиданно появилась подлинная тетрадка монаха, а сейчас, считая меня невозвращенцем, в открытую переманивают на свою сторону».
И все было бы скучно и неинтересно, не ввяжись в эту историю Пэм. Всегда есть кто-то ответственный, с кого можно спросить адекватно тяжести им содеянного.
– Пойдем домой, детка. Я должен морально подготовиться. Я не против твоего предложения, понимаю, что ты права и лучше легально существовать в этом мире, пусть и под другим именем, чем сидеть в священном неведении и наивно полагать, что тебя оставят в покое.
– Ты теперь, наверное, возненавидишь меня? Получается, что я тебя предала… – Она, все еще всхлипывая, быстро говорила, старательно оправдываясь, и несколько раз заискивающе заглянула Игорю в глаза.
– Да брось ты, Пэм. Какие могут быть счеты между родными людьми?
Они пошли по дороге к дому. Игорь обнял Пэм за талию, а она примирительно потерлась о его плечо:
– Ты правда не сердишься? Прощаешь меня?
– Ну конечно. – Игорь рассмеялся. – Конечно, прощаю, ведь я люблю тебя. Просто дай мне день или два, чтобы я морально подготовился и сам себе внушил, что мечта о безделье длиною в вечность – это чушь собачья. Тогда можешь вызвать новый грузовик, только на сей раз без кур, а то запах их помета до сих пор меня преследует. Подойдет твоим друзьям мое предложение? Они согласны подождать?
Пэм лишь молча кивнула в ответ.
– Дайте радиограмму. Сообщите, что в связи с наступающим штормом я более ни минуты не могу ждать и подвергать опасности жизнь корабля. Приду обратно, как только закончится шторм. Связь буду держать по этому каналу, система кодировки прежняя. Все.
«Росс» немедленно после этого снялся с якоря и на скорости в 23 узла ушел в открытый океан, подальше от берега, где его могло выбросить на мель сильнейшим штормом, надвигавшимся с востока. Ночь обещала беспокойство и неприятные хлопоты. Следом за военной сводкой предупреждение получили все береговые радиостанции Соломоновых островов, началась эвакуация населения подальше от берега. Жители совсем крошечных клочков суши, где уходить было попросту некуда, привычно привязывали себя к пальмовым стволам. Те счастливчики, что располагали надежными моторными катерами, удирали на соседнюю, более крупную землю, но таких удачливых обладателей скоростных плавсредств на островах проживало не так уж и много – население бывшей британской колонии привычно существовало далеко за чертой бедности вот уже долгие годы, можно сказать, со времени освоения этих островов человеком.
Пэм поглядела в окно, туда, где у горизонта расчертили небо первые молнии. Затем тихо выскользнула из-под одеяла и, стараясь производить шума не больше, чем летящее по воздуху перо, покинула их с Игорем общую спальню. Они занимали две отдельные кровати – лучший рецепт сохранения супружеского влечения на долгие годы: следование ему не позволяет выпить за несколько месяцев то, что отмерено на десятилетия, и охладеть друг к другу до полного безразличия.
Пэм поднялась на самую крышу, где была оборудована небольшая смотровая площадка с парой шезлонгов, полосатым тентом и мощной увеличительной трубой вроде тех, что стоят в публичных местах (в них можно рассмотреть вожделенную достопримечательность, бросив в прорезь пару монет). Здесь, на крыше, она долго стояла, припав к трубе, затем уселась в шезлонг и закрыла глаза. Со стороны могло показаться, что она уснула, но на самом деле женщина погрузила себя в глубокий транс: губы ее едва шевелились, шепча неразличимые слова молитвы на чужом, незнакомом языке.
Она молилась так, как умеют молиться лишь особо посвященные демонопоклонники: молитва читалась по-древнехалдейски и на этом же языке заучивалась слово в слово – искажения не допускались и считались серьезной провинностью. За это в Великой ложе Массачусетса, куда входила Пэм, могли рассчитаться с нарушителем крайне сурово, при том, разумеется, условии, что сам факт ошибки был бы каким-либо образом установлен. Молитва называлась «меркаба» и была обращена к темным силам, к духам воды и воздуха, заставляла их повиноваться. Это слово уже само по себе относится к наивысшим масонским тайнам и таинствам, с ним связано посвящение в наивысшую белую «моисееву» степень тридцать третьего уровня, которой Пэм, без сомнения, обладала. Меркаба открывает перед испытанным масоном тайны каббалы и каббалистической магии, делая такого человека подобным Богу – ведь избранному предоставляется возможность повелевать многими силами в нашем ни во что не верящем мире, которым благодаря его безверию столь удобно управлять. Тот, кто знает меркабу, а следовательно, и высшее слово, может влиять на природные процессы, нарушать их, прекращать или усиливать лишь силой своей воли. Меркаба также, вне всякого сомнения, является самым настоящим обращением к дьяволу и заключением с ним пакта о сотрудничестве. Она не всегда срабатывает так, как задумывает молящийся, но всегда имеет эффект, в той или иной степени относящийся к его просьбе. Пэм просила надвигающийся ураган сделаться чуточку меньше, ослабеть до уровня сильного, но все же шторма. Ей очень хотелось выйти в море и встретить свою особенную волну, дальше этого ее пожелания не простирались. Прочитав молитву и закончив ее отчетливо произнесенным трижды словом «мак-бенак», женщина встала, спустилась на второй этаж, но вместо спальни сперва вошла в кабинет Игоря, где с полчаса мучила бумагу какой-то писаниной, забросав около двух страниц своим мелким, аккуратным почерком. Только после этого, запечатав письмо в конверт и бросив его в ящик письменного стола, она вернулась в спальню.
– Я ничего не сделал. Не успел. Я вообще не понимаю, что могло с ним произойти. Надо достать труп из кабины, осмотреть его. Не исключено, что его подстрелил снайпер, может быть и такое, я ничего не хочу утверждать заранее. Как ты? Сильно ударилась?
Пэм прикрыла глаза и отмахнулась. Происходит что-то из ряда вон выходящее, чего быть не должно, что не укладывается в ту спокойную, ставшую уже привычной картину их островного бытия. Только сейчас она вдруг поняла, насколько ей дорого это райское безделье, и сердце ее тоскливо сжалось: «Ну вот и все, конец, этот черномазый глотатель мух работает на ЦРУ. Теперь покоя нам не дадут. Сама заварила эту кашу, а сейчас сжимается сердце и хочется орать. – Пэм усмехнулась. – Да, именно орать. Бабьи слезы не мой стиль. А может, кинуть ЦРУ? Нет, дубина ты стоеросовая, кинуть можно кого угодно, но только не подобную контору. Нашли здесь, значит, найдут повсюду. Эгера станут вербовать, а что будет со мной, вообще непонятно. Угораздило же меня войти в этот проект! Нельзя было, чтобы мое имя в нем хоть как-то фигурировало, а я, наоборот, в списке допущенных, в котором вообще всего несколько фамилий. Очень и очень плохо все, девочка. Если сейчас сбежать, они меня потом наизнанку вывернут, накормят таблетками, от которых, словно на дрожжах, разбухает мозг, а то и вовсе не станут церемониться, а просто, как говорят русские уголовники, шлепнут. Так что хочешь не хочешь, а дело надо делать. Впервые в жизни вступаю в конфликт сама с собой. Чувство такое, будто внутри две разъяренные мегеры, и каждая готова угробить свое же отражение. Выбор между любовью и долгом в пользу последнего мучителен, как зубная боль…» Она не успела додумать: Игорь, кряхтя, вытащил задохнувшегося шофера из кабины и принялся стаскивать с него одежду, ощупывая в ней каждый миллиметр.
– Что-то есть! – держа в руках брюки несчастного куриного пастуха, воскликнул он. – Бумажник! Посмотрим, что у такого засранца водится в бумажнике… Так, фотография его подружки, кредитная карточка «Америкэн Экспресс», полторы тысячи долларов – неплохая сумма, думаю, столько паренек, окажись он тем, за кого себя выдавал, заработал бы здесь за год, и вот оно! – триумф дедукции мистера Лемешева: удостоверение сотрудника разведуправления Мэтью Фогги. Как все просто, да, Пэм?! Твой коллега задохнулся, подавившись собственным языком, до этого произносившим всякие глупости вроде того, что великий колдун сотворил волну, которая смыла белых, и тому подобный бред. Кто готовил этого придурка, Пэм? Да он просто… – Тут разошедшийся Игорь увидел, как изо рта покойного шофера выползло крупное насекомое и как ни в чем не бывало улетело восвояси. От увиденного Лемешева вывернуло наизнанку. После того как желудок его пришел в относительную норму, Пэм иронично спросила, закончилось ли у него это в буквальном смысле извержение. Парень погиб при исполнении от нелепой случайности!
– Он самый обычный агент, и впрямь не очень-то подготовленный. Если он и в самом деле из ЦРУ, то уж точно не из моего отдела, иначе он выдал бы свои способности. Это логично, в Канцелярии знают, что мы без труда бы его распознали, вот и прислали человека не из нашего, так сказать, круга. Ты прав, все действительно чересчур просто. Но куда он хотел нас отвезти, как ты думаешь?
– Здесь и думать нечего, за виллой следят. Стоило нам выйти на прогулку, как тут же прислали грузовик. Значит, где-то там, в чаще, есть поляна, там стоит вертолет, а в море нас ожидает эсминец американского флота. Нас нашли, только и всего. Вернее… – Игорь испытующе поглядел на свою подругу, – нашли меня. Тебя-то им искать незачем. Ну что, милая, первый раз в жизни поговорим, наконец, начистоту?
* * *
Пэм знала, что отнекиваться дело напрасное – ведь при желании он прочитает ее, словно открытую книгу, и еще, чего доброго, доберется до кодированной информации о проекте «Копье». Поэтому она во всем призналась. Пусть он поймет ее правильно – человек с его даром интересен разведке любого государства.– Эгер, ты не должен иметь против меня обиду, – сбиваясь с нормального русского и применяя в речи забавные англицизмы, продолжала Пэм. – Нас с тобой слишком многое связывает, мы словно растем друг из друга. Вспомни, что случилось тогда, много лет назад, в Риме, когда я смогла спасти тебя от верной пожизненной тюрьмы! Убийство собственного отца – тяжкое преступление, в тюрьме за такое не приветили бы. Ты давно стал бы калекой или еще того хуже…
Внезапно она залилась слезами, словно посреди летнего дня вдруг начался проливной дождь, и, все пританцовывая вокруг него, сбивчивыми очередями говорила о том, как много она для него сделала, как помогла, на что решилась ради него. Он всегда был самым дорогим сокровищем, и она любит его так же, как любит собственную страну, а искренняя любовь – это всегда притяжение небывалой силы.
– Они не оставят нас в покое, Эгер. Придется подчиниться, ведь ты не супермен и не человек-невидимка, ты не можешь исчезнуть, покуда ты здесь, в мире Люцифа, в материальном мире. Я служу своей стране, надеюсь, ты понимаешь, что это означает, и моя страна, самая великая страна в этом мире, протягивает тебе руку и приглашает за собой. Ты нужен Америке, Эгер. Ты нужен свободе. Ты нужен мне… – тихо закончила Пэм.
«Ну вот все и совпало. – Игорь рассеянно смотрел на перевернутый грузовик, на струи каменьев и песка, которые продолжали течь от верхнего края обрыва, все еще не успокаиваясь после низвержения куриного перевозчика и его транспорта. – Сначала они, пытаясь зацепить меня, организовали убийство отца, затем разыграли комедию в масонском храме, когда у подножия статуи Люцифера неожиданно появилась подлинная тетрадка монаха, а сейчас, считая меня невозвращенцем, в открытую переманивают на свою сторону».
И все было бы скучно и неинтересно, не ввяжись в эту историю Пэм. Всегда есть кто-то ответственный, с кого можно спросить адекватно тяжести им содеянного.
– Пойдем домой, детка. Я должен морально подготовиться. Я не против твоего предложения, понимаю, что ты права и лучше легально существовать в этом мире, пусть и под другим именем, чем сидеть в священном неведении и наивно полагать, что тебя оставят в покое.
– Ты теперь, наверное, возненавидишь меня? Получается, что я тебя предала… – Она, все еще всхлипывая, быстро говорила, старательно оправдываясь, и несколько раз заискивающе заглянула Игорю в глаза.
– Да брось ты, Пэм. Какие могут быть счеты между родными людьми?
Они пошли по дороге к дому. Игорь обнял Пэм за талию, а она примирительно потерлась о его плечо:
– Ты правда не сердишься? Прощаешь меня?
– Ну конечно. – Игорь рассмеялся. – Конечно, прощаю, ведь я люблю тебя. Просто дай мне день или два, чтобы я морально подготовился и сам себе внушил, что мечта о безделье длиною в вечность – это чушь собачья. Тогда можешь вызвать новый грузовик, только на сей раз без кур, а то запах их помета до сих пор меня преследует. Подойдет твоим друзьям мое предложение? Они согласны подождать?
Пэм лишь молча кивнула в ответ.
V
Погода начала заметно портиться уже к вечеру. В командную рубку эсминца «Росс», входящего в состав ударной группировки Седьмого флота США, вошел офицер-геодезист и подал капитану свежую сводку на ближайшие четыре часа. Сводкой этой капитан остался крайне недоволен и велел передать на берег, что он вынужден уйти.– Дайте радиограмму. Сообщите, что в связи с наступающим штормом я более ни минуты не могу ждать и подвергать опасности жизнь корабля. Приду обратно, как только закончится шторм. Связь буду держать по этому каналу, система кодировки прежняя. Все.
«Росс» немедленно после этого снялся с якоря и на скорости в 23 узла ушел в открытый океан, подальше от берега, где его могло выбросить на мель сильнейшим штормом, надвигавшимся с востока. Ночь обещала беспокойство и неприятные хлопоты. Следом за военной сводкой предупреждение получили все береговые радиостанции Соломоновых островов, началась эвакуация населения подальше от берега. Жители совсем крошечных клочков суши, где уходить было попросту некуда, привычно привязывали себя к пальмовым стволам. Те счастливчики, что располагали надежными моторными катерами, удирали на соседнюю, более крупную землю, но таких удачливых обладателей скоростных плавсредств на островах проживало не так уж и много – население бывшей британской колонии привычно существовало далеко за чертой бедности вот уже долгие годы, можно сказать, со времени освоения этих островов человеком.
Пэм поглядела в окно, туда, где у горизонта расчертили небо первые молнии. Затем тихо выскользнула из-под одеяла и, стараясь производить шума не больше, чем летящее по воздуху перо, покинула их с Игорем общую спальню. Они занимали две отдельные кровати – лучший рецепт сохранения супружеского влечения на долгие годы: следование ему не позволяет выпить за несколько месяцев то, что отмерено на десятилетия, и охладеть друг к другу до полного безразличия.
Пэм поднялась на самую крышу, где была оборудована небольшая смотровая площадка с парой шезлонгов, полосатым тентом и мощной увеличительной трубой вроде тех, что стоят в публичных местах (в них можно рассмотреть вожделенную достопримечательность, бросив в прорезь пару монет). Здесь, на крыше, она долго стояла, припав к трубе, затем уселась в шезлонг и закрыла глаза. Со стороны могло показаться, что она уснула, но на самом деле женщина погрузила себя в глубокий транс: губы ее едва шевелились, шепча неразличимые слова молитвы на чужом, незнакомом языке.
Она молилась так, как умеют молиться лишь особо посвященные демонопоклонники: молитва читалась по-древнехалдейски и на этом же языке заучивалась слово в слово – искажения не допускались и считались серьезной провинностью. За это в Великой ложе Массачусетса, куда входила Пэм, могли рассчитаться с нарушителем крайне сурово, при том, разумеется, условии, что сам факт ошибки был бы каким-либо образом установлен. Молитва называлась «меркаба» и была обращена к темным силам, к духам воды и воздуха, заставляла их повиноваться. Это слово уже само по себе относится к наивысшим масонским тайнам и таинствам, с ним связано посвящение в наивысшую белую «моисееву» степень тридцать третьего уровня, которой Пэм, без сомнения, обладала. Меркаба открывает перед испытанным масоном тайны каббалы и каббалистической магии, делая такого человека подобным Богу – ведь избранному предоставляется возможность повелевать многими силами в нашем ни во что не верящем мире, которым благодаря его безверию столь удобно управлять. Тот, кто знает меркабу, а следовательно, и высшее слово, может влиять на природные процессы, нарушать их, прекращать или усиливать лишь силой своей воли. Меркаба также, вне всякого сомнения, является самым настоящим обращением к дьяволу и заключением с ним пакта о сотрудничестве. Она не всегда срабатывает так, как задумывает молящийся, но всегда имеет эффект, в той или иной степени относящийся к его просьбе. Пэм просила надвигающийся ураган сделаться чуточку меньше, ослабеть до уровня сильного, но все же шторма. Ей очень хотелось выйти в море и встретить свою особенную волну, дальше этого ее пожелания не простирались. Прочитав молитву и закончив ее отчетливо произнесенным трижды словом «мак-бенак», женщина встала, спустилась на второй этаж, но вместо спальни сперва вошла в кабинет Игоря, где с полчаса мучила бумагу какой-то писаниной, забросав около двух страниц своим мелким, аккуратным почерком. Только после этого, запечатав письмо в конверт и бросив его в ящик письменного стола, она вернулась в спальню.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента