Страница:
Петр подошел к окну, распахнул разноцветные стекольные створки, вздохнул, как с большого устатку, заговорил:
– Хорош Господин Новгород, и всего ты натерпелся, и всего нагляделся. И еще, и еще тебе, Великий Новгород, предстоит большая служба. Издавна ты драчлив, сколько междоусобиц претерпел! Торговая сторона против Детинца шла, и наоборот. Били новгородцы суздальцев, суздальцы – новгородцев. Правду сказано – «своя своих не познаша, своя своих побиваша». Били и шведов новгородцы, да еще как! Били, да разучились. Что ж, помучимся – научимся. Мы намерены, с божьей помощью, военную фортуну за власы ухватить. Благословляй, владыко, задуманное да содеется!.. – Петр подошел к митрополиту склонив голову…
В тот же день он собрался в отъезд.
Тихо, бесшумно, переодетый в купеческую шубу, едва ли кем узнаваемый в пути, с малым числом провожатых выехал Петр из Новгорода, через Валдай, в Москву. И там не задержался, махнул в Воронеж. Не сиделось на месте деятельному и кочующему царю.
Осенью 1701 года Петр снова в Новгороде и Пскове, Его забота – создать из рекрутов войско, вооружить, снабдить, обучить. Не доверяя даже близким высокопоставленным особам, он всюду, во всякие мелочи, от коих зависели и крупные дела, вмешивался, требовал, проверял, добивался.
Карл Двенадцатый, не считая Петра серьезным противником, устремился на Польшу. Король Август казался ему опаснее. Это обстоятельство благоприятствовало планам Петра.
– Спасибо брату Карлу, будет время, и мы ему отплатим за уроки…
Шестьдесят тысяч русского войска уже находились на линии Псков – Новгород – Ладога против пятнадцати тысяч шведов, расположенных в районах пограничных крепостей.
Намерение Петра «достать Орешек по льду» изменилось. Возник и утвердился другой план…
Весна 1702 года. Освободились ото льда северные реки – Вологда, Сухона, Двина. И вот, как сказана выше, Петр совершает из Москвы путешествие с войском – с гвардейскими батальонами, с военными начальниками – через Вологду в Архангельск, а с Беломорья к Онежскому озеру, из глубокого тыла к невским берегам. И тогда от петровских указаний не стало Новгороду покоя.
Губернатору Брюсу, ладожскому воеводе Апраксину, командующему войсками у Псковского озера Шереметеву день за днем неслись от Петра из Вологды, Архангельска и с «государевой дороги» поспешные письма – быть при всей и полной готовности.
Новгород – опорный пункт. Ладога – сборный. Не только солдаты, но и мужики новгородские да псковские были призваны работать на войско, всеми силами помогать Петру «раскусить Орешек». И люди знали, что они с усердием делали, но для каких прямых надобностей – о том не ведали. Соблюдалась тайна. И даже пускались неверные слухи, сбивавшие с толку, дабы шведских ушей не достигла правда о затеянном Петром большом деле.
В ту весну и лето 1702 года мужикам новгородских деревень передышки в работе не было.
В кузницах, на побережье Волхова, звонко гремели удары молотов по наковальням. Копья-пики с крючьями, шины для саней и колес, подковы и гвозди, топоры и кирки и всякий шанцевый солдатский инструмент ковался по требованию казенного заказчика. На кожевенных заводах спешили доставать из чанов не совсем доделанную кожу солдатам на обувь и там же собирали, сушили бросовую кислую шерсть, набивали мешки и отправляли в Ладогу.
– К чему и зачем? – недоумевали новгородские бабы.
– Наверно, солдатам заместо подушек, чтоб мягче с устатку спать…
Старухи и те были заняты тканьем грубой холстины на порты и портянки. И удивлялись, как это приемщики всё берут без разбору, а только просят ткать больше и приговаривают:
– Холстинка груба, а поразносится – будет люба.
– Голому холст не покажется толст. Тките, бабы, больше. Как аршин, так и копейка…
Даже ветряные мельницы и толчеи при самом малом ветерке не бездельничали, махали крыльями. Петровским солдатам нужны сухари и крупа.
По донесениям из Новгорода Петр следил за работой и в указе писал:
«В случае недостатка денег у новгородских бурмистров деньги дополнительно вышлются из Москвы. Ныне же сделано распоряжение о высылке 100 плотников и 1000 пудов железа из Адмиралтейского приказа в Новгород…»
Брюс отчитывался письменно на заказы Петра:
«Милостивый государь, сделано тысяча мешков (набитых шерстью), чтоб одному человеку возможно несть на коленях и стоя закрыться свободно. А лестниц, милостивый государь, всего сделано с небольшим сто, длиною по 20 аршин, иные и гораздо короче, сперва, государь, такого леса долгого вскоре не нашли, а сделаны они шириною слишком в аршин, и можно двум человекам сряду итти по тем лестницам, и приделаны ко всякой по два колесца, чтобы скорей по стене их вкатить…»
Станки для тяжелых осадных пушек, сотни стругов-лодок разных размеров мастерили новгородцы непокладая рук.
Новгородскому Приказу повелел Петр:
«На реках Волхове и Луге для нынешней свейской службы под всякие полковые припасы и на дачу ратным людям сделать 600 стругов».
Озабоченный подготовкой к выступлению с Ладоги на Нотебург, Петр внимательно следил за качеством и количеством изготовляемых стругов. В одном случае он узнал, что поспешности ради новгородцы стали переделывать старые лодки, и тогда на донесении Шереметева Петр учинил резолюцию:
«Новгородские суда сделаны только для гулянья, а к воинскому делу не способны, потому что на старых днищах, которые шиты вичьем (вицами)».
А когда Петру стало известно, что шестьсот стругов новгородцы не успеют сделать к сроку, он приказал руководителей, виновных в нерасторопности, оштрафовать и, учтя все частновладельческие струги, оценить их и приготовить для войска.
В записной книжке в те дни Петр пометил:
«В Новгороде изготовить на лодках мост разборный…»
Эта мысль Петра об изготовлении понтонного моста была важной частью в общем плане захвата Нотебурга. Замышляя осаду крепости, Петр планировал перекинуть понтонный «летучий» мост с левого берега Невы на правый, отрезать шведов в крепости, не допуская к ним помощи ни с какой стороны.
Небывалое новое дело для новгородцев строить понтонные лодки из жести.
Губернатор Брюс обеспокоен. Время подходит – скоро понтонный мост Петру понадобится. Брюс из Новгорода шлет требование в Москву одному из приближенных Петра, Головину:
«Писал я к тебе, милостивому государю, о грамоте великого государя, которая прислана ко мне, чтоб мост сделать на лодках, который бы можно возить в обозе во время военных походов. И тот мост начат делать марта с 20-го числа, а лодки, на которых тому мосту быть, делают из жести… Доношу тебе, милостивому государю, что малое число жести прислано из Москвы, а такой жести здесь в Новгороде нет. А паяльных мастеров прислано из Москвы всего два человека, да четыре человека здешних мастеров, и за таким малолюдством зело опасен, что вскоре того дела сделать невозможно будет. Умилосердись, государь, прикажи прислать паяльных мастеров и достальную жесть с Москвы…»
Понтонный мост новгородцы приготовили своевременно.
Жестяные лодки отправлены вместе с артиллерией и всем прочим снаряжением и шанцевым инструментом в Ладогу.
И речная флотилия (свыше пятисот лодок, сделанных новгородскими лодочных дел мастерами) приняла на себя полки Апраксина и Шереметева и по приказу Петра доставила по Волхову к месту сосредоточения основных сил.
Не хватило перевозочных судов войскам князя Репнина. После того как Апраксин и Шереметев в конце августа 1702 года двинули по Волхову свои батальоны к Ладоге, Репнин, прибыв из Пскова в Новгород, был вынужден сообщить Петру в Ладогу:
«В Великом Новгороде судов ныне самое малое число, и то мелки, и удовольствоваться ими нельзя…»
Но знает князь, что Петр не удовлетворится таким объяснением. И Репнин добавляет:
«…Солдатам велю идти с котомками, а палатки их и иные полковые припасы положу в те мелкие суда и велю гнать…»
Солдаты с котомками и нелегкими кремневыми ружьями, по три в ряд, растянулись длинным пешим строем вдоль Волхова.
Сентябрь – месяц не жаркий. Но и поход скорым шагом нелегок.
Учтя наперед, что от Новгорода к Ладоге может не хватить речного транспорта для перевозки всех войск, Петр предписывал заранее своему поверенному Тихону Стрешневу, находившемуся в Новгороде, приготовить к походу пять тысяч подвод. Но случилось бедствие. Начался падеж лошадей и охватил окрестности Новгорода и Пскова. Об этом несчастье еще в августе Шереметев известил Петра:
«Вконец обезлошадели, и новых подвод взять стало не откули, и во Пскове нет…»
И в Петровском походном журнале позднее, в дни подготовки осады Орешка, появилась лаконичная заметка: «А артиллерию за неимением лошадей тянули людьми…»
– Хорош Господин Новгород, и всего ты натерпелся, и всего нагляделся. И еще, и еще тебе, Великий Новгород, предстоит большая служба. Издавна ты драчлив, сколько междоусобиц претерпел! Торговая сторона против Детинца шла, и наоборот. Били новгородцы суздальцев, суздальцы – новгородцев. Правду сказано – «своя своих не познаша, своя своих побиваша». Били и шведов новгородцы, да еще как! Били, да разучились. Что ж, помучимся – научимся. Мы намерены, с божьей помощью, военную фортуну за власы ухватить. Благословляй, владыко, задуманное да содеется!.. – Петр подошел к митрополиту склонив голову…
В тот же день он собрался в отъезд.
Тихо, бесшумно, переодетый в купеческую шубу, едва ли кем узнаваемый в пути, с малым числом провожатых выехал Петр из Новгорода, через Валдай, в Москву. И там не задержался, махнул в Воронеж. Не сиделось на месте деятельному и кочующему царю.
Осенью 1701 года Петр снова в Новгороде и Пскове, Его забота – создать из рекрутов войско, вооружить, снабдить, обучить. Не доверяя даже близким высокопоставленным особам, он всюду, во всякие мелочи, от коих зависели и крупные дела, вмешивался, требовал, проверял, добивался.
Карл Двенадцатый, не считая Петра серьезным противником, устремился на Польшу. Король Август казался ему опаснее. Это обстоятельство благоприятствовало планам Петра.
– Спасибо брату Карлу, будет время, и мы ему отплатим за уроки…
Шестьдесят тысяч русского войска уже находились на линии Псков – Новгород – Ладога против пятнадцати тысяч шведов, расположенных в районах пограничных крепостей.
Намерение Петра «достать Орешек по льду» изменилось. Возник и утвердился другой план…
Весна 1702 года. Освободились ото льда северные реки – Вологда, Сухона, Двина. И вот, как сказана выше, Петр совершает из Москвы путешествие с войском – с гвардейскими батальонами, с военными начальниками – через Вологду в Архангельск, а с Беломорья к Онежскому озеру, из глубокого тыла к невским берегам. И тогда от петровских указаний не стало Новгороду покоя.
Губернатору Брюсу, ладожскому воеводе Апраксину, командующему войсками у Псковского озера Шереметеву день за днем неслись от Петра из Вологды, Архангельска и с «государевой дороги» поспешные письма – быть при всей и полной готовности.
Новгород – опорный пункт. Ладога – сборный. Не только солдаты, но и мужики новгородские да псковские были призваны работать на войско, всеми силами помогать Петру «раскусить Орешек». И люди знали, что они с усердием делали, но для каких прямых надобностей – о том не ведали. Соблюдалась тайна. И даже пускались неверные слухи, сбивавшие с толку, дабы шведских ушей не достигла правда о затеянном Петром большом деле.
В ту весну и лето 1702 года мужикам новгородских деревень передышки в работе не было.
В кузницах, на побережье Волхова, звонко гремели удары молотов по наковальням. Копья-пики с крючьями, шины для саней и колес, подковы и гвозди, топоры и кирки и всякий шанцевый солдатский инструмент ковался по требованию казенного заказчика. На кожевенных заводах спешили доставать из чанов не совсем доделанную кожу солдатам на обувь и там же собирали, сушили бросовую кислую шерсть, набивали мешки и отправляли в Ладогу.
– К чему и зачем? – недоумевали новгородские бабы.
– Наверно, солдатам заместо подушек, чтоб мягче с устатку спать…
Старухи и те были заняты тканьем грубой холстины на порты и портянки. И удивлялись, как это приемщики всё берут без разбору, а только просят ткать больше и приговаривают:
– Холстинка груба, а поразносится – будет люба.
– Голому холст не покажется толст. Тките, бабы, больше. Как аршин, так и копейка…
Даже ветряные мельницы и толчеи при самом малом ветерке не бездельничали, махали крыльями. Петровским солдатам нужны сухари и крупа.
По донесениям из Новгорода Петр следил за работой и в указе писал:
«В случае недостатка денег у новгородских бурмистров деньги дополнительно вышлются из Москвы. Ныне же сделано распоряжение о высылке 100 плотников и 1000 пудов железа из Адмиралтейского приказа в Новгород…»
Брюс отчитывался письменно на заказы Петра:
«Милостивый государь, сделано тысяча мешков (набитых шерстью), чтоб одному человеку возможно несть на коленях и стоя закрыться свободно. А лестниц, милостивый государь, всего сделано с небольшим сто, длиною по 20 аршин, иные и гораздо короче, сперва, государь, такого леса долгого вскоре не нашли, а сделаны они шириною слишком в аршин, и можно двум человекам сряду итти по тем лестницам, и приделаны ко всякой по два колесца, чтобы скорей по стене их вкатить…»
Станки для тяжелых осадных пушек, сотни стругов-лодок разных размеров мастерили новгородцы непокладая рук.
Новгородскому Приказу повелел Петр:
«На реках Волхове и Луге для нынешней свейской службы под всякие полковые припасы и на дачу ратным людям сделать 600 стругов».
Озабоченный подготовкой к выступлению с Ладоги на Нотебург, Петр внимательно следил за качеством и количеством изготовляемых стругов. В одном случае он узнал, что поспешности ради новгородцы стали переделывать старые лодки, и тогда на донесении Шереметева Петр учинил резолюцию:
«Новгородские суда сделаны только для гулянья, а к воинскому делу не способны, потому что на старых днищах, которые шиты вичьем (вицами)».
А когда Петру стало известно, что шестьсот стругов новгородцы не успеют сделать к сроку, он приказал руководителей, виновных в нерасторопности, оштрафовать и, учтя все частновладельческие струги, оценить их и приготовить для войска.
В записной книжке в те дни Петр пометил:
«В Новгороде изготовить на лодках мост разборный…»
Эта мысль Петра об изготовлении понтонного моста была важной частью в общем плане захвата Нотебурга. Замышляя осаду крепости, Петр планировал перекинуть понтонный «летучий» мост с левого берега Невы на правый, отрезать шведов в крепости, не допуская к ним помощи ни с какой стороны.
Небывалое новое дело для новгородцев строить понтонные лодки из жести.
Губернатор Брюс обеспокоен. Время подходит – скоро понтонный мост Петру понадобится. Брюс из Новгорода шлет требование в Москву одному из приближенных Петра, Головину:
«Писал я к тебе, милостивому государю, о грамоте великого государя, которая прислана ко мне, чтоб мост сделать на лодках, который бы можно возить в обозе во время военных походов. И тот мост начат делать марта с 20-го числа, а лодки, на которых тому мосту быть, делают из жести… Доношу тебе, милостивому государю, что малое число жести прислано из Москвы, а такой жести здесь в Новгороде нет. А паяльных мастеров прислано из Москвы всего два человека, да четыре человека здешних мастеров, и за таким малолюдством зело опасен, что вскоре того дела сделать невозможно будет. Умилосердись, государь, прикажи прислать паяльных мастеров и достальную жесть с Москвы…»
Понтонный мост новгородцы приготовили своевременно.
Жестяные лодки отправлены вместе с артиллерией и всем прочим снаряжением и шанцевым инструментом в Ладогу.
И речная флотилия (свыше пятисот лодок, сделанных новгородскими лодочных дел мастерами) приняла на себя полки Апраксина и Шереметева и по приказу Петра доставила по Волхову к месту сосредоточения основных сил.
Не хватило перевозочных судов войскам князя Репнина. После того как Апраксин и Шереметев в конце августа 1702 года двинули по Волхову свои батальоны к Ладоге, Репнин, прибыв из Пскова в Новгород, был вынужден сообщить Петру в Ладогу:
«В Великом Новгороде судов ныне самое малое число, и то мелки, и удовольствоваться ими нельзя…»
Но знает князь, что Петр не удовлетворится таким объяснением. И Репнин добавляет:
«…Солдатам велю идти с котомками, а палатки их и иные полковые припасы положу в те мелкие суда и велю гнать…»
Солдаты с котомками и нелегкими кремневыми ружьями, по три в ряд, растянулись длинным пешим строем вдоль Волхова.
Сентябрь – месяц не жаркий. Но и поход скорым шагом нелегок.
Учтя наперед, что от Новгорода к Ладоге может не хватить речного транспорта для перевозки всех войск, Петр предписывал заранее своему поверенному Тихону Стрешневу, находившемуся в Новгороде, приготовить к походу пять тысяч подвод. Но случилось бедствие. Начался падеж лошадей и охватил окрестности Новгорода и Пскова. Об этом несчастье еще в августе Шереметев известил Петра:
«Вконец обезлошадели, и новых подвод взять стало не откули, и во Пскове нет…»
И в Петровском походном журнале позднее, в дни подготовки осады Орешка, появилась лаконичная заметка: «А артиллерию за неимением лошадей тянули людьми…»
Как был раскушен Орешек
Онежское озеро прошли благополучно. Рулевыми на яхтах были опытные, знавшие опасные места повенецкие рыбаки. Шли петровские суда, держась восточного берега, на виду у пудожских деревень и погостов. Кижи – остров каменистый и долгий – оставался с правой, западной стороны. Иногда, на малое время, обе яхты и не одна сотня крупных озерных дощаников – карбасов причаливались к лесистым островкам. Солдаты изображали на берегу штыковые бои, внезапные нападения, а пустившись в путь, устраивали гонки в веслах и под парусами.
Как только суда вошли в Свирь, Петр в каюте «Святого духа» собрал генералитет – Александра Меншикова, князей Андрея Голицына, Федора Головина, Юрия Трубецкого, Кирилла Нарышкина, Бориса Черкасского, Хованского, Салтыкова, Урусова, двух Долгоруких, Ржевского, Барятинского и разведчика Василия Корчмина, главных и самых нужных в предстоящем деле людей.
Петр обратился к ним с откровенным словом:
– Мы с вами, господа и товарищи, приближаемся к тем местам, где вскоре предстоит нам соединиться с полками Репнина, Шереметева и Апраксина и начать желаемое. Теперь уже никому не тайна: мы идем завоевывать то, что потеряла Россия при моем деде. И так мы близко от нашей цели, что если король шведский вознамерится нам помешать, то, находясь в великом отдалении от невских берегов, в Польше, не сможет поспеть сюда. Пусть тешит себя сей мыслью, а мы от своего не отступимся. Все идет в лад с нашими намерениями: Шереметев побил шведов у Гумоловой мызы, Апраксин расколотил войска шведского генерала Крониорта. А в сей момент, как мы беседуем с вами, мне учинилось ведомо, что солдаты наши, предводимые Тыртовым, одолевают шведского адмирала Нумерса, изгоняют его от Орешка в Неву. Пришло годное для нашего промыслу время. Потерять оное – история нам не простит… Вот Василий Корчмин, в крепостном деле смыслящий, уверяет, что гарнизон в Орешке, сиречь в Нотебурге, не может превышать шестисот человек, а пушек там до полутораста… Остров, где есть крепость, атакой взять непосильно. Поработаем с невских берегов осадными пушками, а потом, коли шведы не запросят пардону, штурм учиним. Будем надеяться на бога, что с помощью нашего оружия господь пособит нам отобрать у шведов похищенное ими у России… Повестите всем и каждому, с кем дело иметь, против врага будем, что за измену и трусость – смертная казнь без промедления…
В тот день, 9 сентября, с устья Свири Петр послал с нарочным Шереметеву записку:
«Благодарствовав бога поздравляем вас толикими виктории, которых окончание в сем походе привез сын ваш. Потом просим, изволь ваша милость немедленно быть сам неотложно к нам в Ладогу, зело нужно, и без того инако быти не может. О прочем же как о прибавочных войсках, так и о артиллерийских служителях, изволь учинить по своему рассуждению. Чтоб сего богом данного времени не потерять.
Питер».
Медленно двигались необычные для здешней местности яхты. Путь был малоизвестен. Отмели и перекаты грозили судам глубокой осадки. Петровская флотилия с войском была разделена на две эскадры: передовой головной частью руководил сам Петр, вторая часть судов находилась под командой адмирала Головина и шла на некотором расстоянии позади. Между ними была постоянная связь.
Робея перед Свирскими порогами, Головин ссылался на предупреждения своих и онежских лоцманов.
Петр предписывал ему не слушать лоцманов, а брать провожатых из береговых жителей, кои, от стариков до младенцев, ведают Свирь и проведут по ней ночью, кроме двух переборов, что около Сиговца… И надо поспешать, пока на Ладожском озере попутный ветер…
В лодке с промерщиками-солдатами Петр шел по Свири впереди флотилии и вскоре убедился, что Свирь, хотя и опасна, но, если блюсти осторожность, вполне проходима.
Прибрежные строевые корабельные леса уходили в неведомые дали. И быстротечная Свирь, и лесные бескрайние дебри восхищали Петра. А когда он дошел с флотилией до деревеньки Мокрошвицы и увидел, что мужики здесь строят довольно ладные рыбацкие ладьи, то предрешил: быть в этой деревне корабельной верфи и строить без промедления большие и малые суда, которые пригодятся в недалеком будущем. И в том же 1702 году Петр распорядился основать здесь Лодейнопольскую верфь, затребовать из Олонца мастеров и строить галеры для морской пехоты, способные нападать на большие вражеские суда.
Корабельная верфь в Лодейном Поле очень скоро и весьма существенно оправдала надежды Петра на Балтике.
В четырнадцати верстах от Ладожского озера, на реке Ояти, впадающей в Свирь, находится селение Сермакса. Древняя Сермакса знаменита со времен новгородского владычества как пограничный наблюдательный и караульный пункт. Здесь же происходила торговля и обмен товарами между белозерскими и новгородскими купцами и приезжими иноземцами. Уроженец Сермаксы Александр Свирский основал на Свири в пятнадцатом веке монастырь, ставший оплотом в пограничной местности, крепостью и очагом распространения православия.
В Сермаксе пришлось Петру со своей свитой и войском задержаться на целых десять дней.
Озеро бушевало, и пробраться во время шторма к устью Волхова было никак невозможно.
В те дни пришла Петру в голову благая мысль: коль скоро Ладожское озеро опасно и непроходимо в бурную непогодь, то должно от Свири до Волхова и дальше, до Невы, обезопасить его каналом.
Прошло несколько лет, прежде чем эта мысль Петра была претворена в жизнь. Канал был вырыт пленными шведами и вологодскими землекопами.
Расположенное вблизи Балтики и связанное с ней Невой, Ладожское озеро с незапамятных времен служило новгородцам местом внешней торговой связи. В древних русских летописях оно называлось озеро Нево, а иностранцы в договорах с новгородским купечеством именовали его по-разному: Алдеск, Алдеа и Алдаган. Видимо, из этих трех наименований, по созвучию, россияне и переименовали Нево в Ладогу, построили на Волхове город Ладогу, и стало озеро Ладожским. Так впервые оно было названо в летописи 1228 года…
Нева в стародавние времена принадлежала Новгороду и оберегалась новгородцами от шведов, как торговый путь, ведущий в чужеземные царства.
В 1157 году шведский король Эрик завоевал Финляндию, а в 1164 году пробрался с войсками на Волхов и осадил Ладогу. Дружины князя Святослава отбросили шведов от Ладоги на реку Сальму. Из 55 шведских судов (шнек) новгородцы захватили тогда 43. Спустя 23 года новгородцы, уладив внутренние неурядицы, привлекли на свою сторону жителей Карелии, на малых судах перешли через море в Швецию и в отместку за нападения разорили большой город Сигтуну…
Не дожидаясь прекращения бури на озере, Петр с головной частью войска отправился пешим путем к городу Ладоге, где было назначено место сбора войск, вызванных из корпусов Шереметева, Репнина и Апраксина. Другая часть войск временно, до затишья на озере, осталась в Сермаксе.
В те дни, уже на подступах к Нотебургу, Петр получил известие из Архангельска о том, что его любимец, пользовавшийся доверием и почитанием, архиепископ Афанасий умер. Двинский летописец помянул усопшего, написав, что Афанасий «бысть пастырь изящный, писания довольный, сказатель громогласен, речист, по премногу острорассудителен, чина церковного опасный хранитель, ревнитель к вере, на раскол разрушитель, много зданий каменных созда…».
Не то было время, чтобы Петру горевать и оплакивать смерть своего любимца, достойного даже патриаршего сана, если бы только сам государь не пожелал упразднить патриаршество. Отметив кончину Афанасия походным молебном с акафистом и чаркой водки, Петр отправился осматривать расположенные лагерем войска. В первую очередь пошел к пушкарям-артиллеристам, которые стреляли по мишеням учебными бомбами. Солдаты-бомбардиры заряжали пушки быстро и стреляли торопно, однако не очень метко.
– Траекторию не ведают! – сердился царь, делая строгие замечания офицерам. – Говорено вам, и еще и еще говорю: втолкуйте пушкарям, чтобы при осаде Орешка стреляли они скоро, но, ради бога, метко! С доброй прицелкою, дабы впрямь то были выстрелы, а не единый гром…
Меншиков с царевичем подошли к государю. Малолеток – долговязый отрок, наследник Петра – обратился к отцу:
– Батюшка, я хочу посмотреть, как солдаты обучаются.
– Гляди, Олёшенька, гляди, хоть рано тебе, одначе с малых лет не зазорно учиться. Данилыч, поводи его, покажи. За мной он не ушагает, выдохнется. – И пошел быстрой походкой, помахивая тростью.
За перелеском на поляне, возле берега Волхова, занимались ружейными приемами батальоны пехотинцев и роты гренадеров-гранатометчиков.
Увидев Петра, майор, проводивший занятия, скомандовал «на караул!». Солдаты замерли каждый на своем месте.
– Продолжайте! Я не мешать пришел, – сказал Петр и сел на пенек, закурил трубку. – Не оглядывайтесь на меня, не приходите в сумление и стеснение. Я хоть и царь, но с вами я и солдат и командир. Ошибок не бойтесь, лучше ошибиться в учении, зато выиграть в бою.
Майоры и капитаны построили в ряды рослых, матерых солдат, и началась под командные возгласы словно бы самая настоящая баталия:
– Передние пять шеренг, пали!
– Средние, с колена прикладывайся!
– Задние, пали!..
Щелкнули курками задние солдаты. И стали поспешными движениями проделывать видимость заряжания.
– А ну-ка скорым зарядом, покажите, как у них получается, – велел Петр майору.
– Батальон! В две шеренги становись!
– Заряжай ружье!
– Прикладывайся!
– Пали!..
– Добро, – похвалил Петр, – проворство в бою – великое дело. – И пошел дальше к гренадерам, швырявшим с широкого размаха чугунные незаряженные гранаты.
Саженного роста сержант Михаило Щепотев обучал гранатометчиков. Приветствовав государя, он спросил разрешения продолжать занятия.
– Давай, – коротко отозвался Петр.
– Мушкеты за плечо! – начал командовать Щепотев.
– Вынь гранат! Вскрой!
– Зажигай, бросай!..
Гренадеры проделали все положенные манипуляции с учебными гранатами. Бросили на такое расстояние, что Петр одобрительно усмехнулся и сказал:
– Пожалуй, я так не кину. Молодцы, ребята!..
Увидев одну гранату на близком расстоянии от бросавших, поднял и спросил:
– А это чья? Могла бы в бою взорваться и поразить самого гренадера. Чья это? Кто до цели не докинул?
– Моя, ваше величество, – признался один из солдат.
– Что, силы мало? Или каши мало поел?
– Нет, ваше царское величество, как увидел вас, сердце дрогнуло, робость взяла, рука затряслась, дозвольте снова бросить.
– Валяй!
– Господи благослови, – проговорил струхнувший солдат сконфуженно и, подняв гранату, швырнул ее саженей на шесть дальше прежнего.
– Вижу, можешь. Смелый, умелый да храбрый – мой самый любимый солдат. Старайтесь, ребята, пригодится!..
По соседству с гренадерами пехотинцы учились, повторяя давно заученные приемы штыкового боя.
– Становись в трех шагах от товарища. Вот так! – поучал офицер своих солдат к будущей атаке.
– Колоть в четыре оборота! Живо!..
– Вперед коли!
– Взад коли!
– Прикладом бей!.. Плохо! Повторим еще раз…
Петр взял из рук одного солдата ружье, самолично показал ружейные приемы штыкового боя и как от сабельного удара надо ружьем прикрываться. Потом засунул мизинец в дуло ружья. И ржавчина и копоть пристали к пальцу.
– Негоже так ружье содержать! Майор, погляди у всех оружие со тщанием. Берегите ружья, ибо они-то и есть главные члены и способы солдатские, через которые неприятель почувствует силу вашу и убежден имеет быть, что супротив русака не устоит… – И пошел Петр туда, где дымились костры, варилась солдатская пшенная каша да щи из мясной солонины. Кое-где из котлов Петр черпал поварешкой, пробовал:
– Ничего, харчисто, жить можно. Жирное солдату не впрок. Зажиреет, подвижность потеряет.
Краткое время отдыха солдаты проводили по-своему, кто как мог: одни дружно песни пели на былинный склад, другие слушали грамотея, читавшего душеспасительную книгу, третьи заучивали, с трудом повторяя, непонятные молитвы из часослова. Находились и такие, кто в часы досуга, притаившись, перекидывались в замусоленные картишки. Известно, что Петр не любил картежной игры. Однако разрешал солдатам и офицерам «небольшой азарт», но с тем, чтобы проигрыш не превышал одного рубля. Если же это условие нарушалось, то по доносу фискалов виновные наказывались. О картежниках Петр так отзывался:
«Они либо не имеют вкуса в полезных вещах, коими бы могли заниматься, либо имеют намерение своих сотоварищей лишить денег…»
Стояла бурная непогодь на Ладожском озере. Петру не терпелось, как можно скорей хотелось приблизиться к Нотебургу и осадить крепость. Обстановка была самая подходящая и сулила победу. Еще задолго до этого похода, когда в Москве обсуждался план завоевания невских берегов, искони принадлежавших России, некоторые военачальники, после поражения под Нарвой боявшиеся даже и думать о таком, высказывались против намерений Петра.
– И все-таки будем действовать! – сказал тогда Петр. – Несчастья бояться, так и счастью не бывать…
И вот на исходных позициях сосредоточились войска, пехота и мощная, по тем временам, артиллерия.
На совещании генералитета Петр зачитал Шереметеву, Меншикову и другим роспись новгородских дворян-разведчиков, добывших сведения об Орешке от ладожских рыбаков. В этой росписи горного (берегового) пути от Ладоги до Охтинской крепости Канцы были представлены сведения о шведской крепости Нотебург: «Город Орешек на острову, каменный, величиной с город Ладогу. Стены высокие, немного ниже новгородских, стоит от озера с версту. Невский проток подле Орешка от русской стороны шириною сажен со 100, глубок и быстр, суда ходят подле самой стены, а с левой к берегу не ходят. Солдат в нем бывает по 100, по 200, а более 300 не бывает».
Для обычного, нетревожного времени эти сведения о численности защитников крепости были справедливы. Но когда Нотебургу стала угрожать опасность, шведы увеличили гарнизон до 450 человек при 142 разнокалиберных орудиях. Для обороны неприступной, окруженной водной преградой и толстостенными бастионами крепости такого количества войск и вооружения было вполне достаточно.
Петр с Шереметевым, Апраксиным, Меншиковым, опытным разведчиком Василием Корчминым и другими начальными особами обсуждали на карте план осады Нотебурга, расположения артиллерии и пехоты вокруг крепости к началу бомбардировки и к штурму. В походной парусиновой палатке, за складным березовым столиком сам Петр возглавлял обсуждение намеченного им проекта.
– Без плана быть не можно, – говорил он. – Лучше обдуманно рассчитать добрым порядком и действовать, громить крепость, а затем, опустошив ее огнем и проломив стены, ворваться в оную. Удаче может сопутствовать только продуманное основание… И государь продолжал:
– Добро уже то, что до начала сражения за Орешек полковник Тыртов, погибший с доблестью на Ладожском озере, – вечная ему память – сумел на тридцати галерах крепко побить шведского вице-адмирала Нумерса, потопил пять шведских судов, а остатки войск Нумерсовых прогнал в Выборг. Следственно Орешек с озера, то есть с тыла, защиты не имеет. Однако и приступ с озера весьма труден. Крепостные пушки не подпустят лодок. Подготовка к осаде будет единовременной на всех подобающих местах: прорубим просеку в трех верстах от Невы и по просеке с озера выведем в Неву полсотни карбасов и стругов. Учиним тут же летучий мост из новгородских понтонов и по нему на правый берег Невы протащим осадные пушки, порох и ядра трехпудовые. На левом берегу, ближе к крепости, выроем траншеи; установим под прикрытием батареи, отколь можно навесно стрелять по крепости и разрушать все, что там внутри имеется. Я буду командовать мортирной батареей… С берегов, того и другого, подвергнем Орешек мощному обстрелу. И коль не сдадутся шведы по доброй воле, выберем час для приступа. Когда в стенах цитадели будут бреши пробиты, мы тогда и лестницы штурмовые, и пики с крючьями, и мешки защитные, и дымом выкуривающие – всё пустим в дело, и тогда остальных недобитых шведов из Орешка выкурим… О дне и часе начала штурма умалчиваю. Сие зависеть будет от нашей полной готовности учинить гром и урон врагу. Борис Петрович, как у тебя солдаты? Каков дух в войсках? – обратился в заключение Петр к Шереметеву.
Как только суда вошли в Свирь, Петр в каюте «Святого духа» собрал генералитет – Александра Меншикова, князей Андрея Голицына, Федора Головина, Юрия Трубецкого, Кирилла Нарышкина, Бориса Черкасского, Хованского, Салтыкова, Урусова, двух Долгоруких, Ржевского, Барятинского и разведчика Василия Корчмина, главных и самых нужных в предстоящем деле людей.
Петр обратился к ним с откровенным словом:
– Мы с вами, господа и товарищи, приближаемся к тем местам, где вскоре предстоит нам соединиться с полками Репнина, Шереметева и Апраксина и начать желаемое. Теперь уже никому не тайна: мы идем завоевывать то, что потеряла Россия при моем деде. И так мы близко от нашей цели, что если король шведский вознамерится нам помешать, то, находясь в великом отдалении от невских берегов, в Польше, не сможет поспеть сюда. Пусть тешит себя сей мыслью, а мы от своего не отступимся. Все идет в лад с нашими намерениями: Шереметев побил шведов у Гумоловой мызы, Апраксин расколотил войска шведского генерала Крониорта. А в сей момент, как мы беседуем с вами, мне учинилось ведомо, что солдаты наши, предводимые Тыртовым, одолевают шведского адмирала Нумерса, изгоняют его от Орешка в Неву. Пришло годное для нашего промыслу время. Потерять оное – история нам не простит… Вот Василий Корчмин, в крепостном деле смыслящий, уверяет, что гарнизон в Орешке, сиречь в Нотебурге, не может превышать шестисот человек, а пушек там до полутораста… Остров, где есть крепость, атакой взять непосильно. Поработаем с невских берегов осадными пушками, а потом, коли шведы не запросят пардону, штурм учиним. Будем надеяться на бога, что с помощью нашего оружия господь пособит нам отобрать у шведов похищенное ими у России… Повестите всем и каждому, с кем дело иметь, против врага будем, что за измену и трусость – смертная казнь без промедления…
В тот день, 9 сентября, с устья Свири Петр послал с нарочным Шереметеву записку:
«Благодарствовав бога поздравляем вас толикими виктории, которых окончание в сем походе привез сын ваш. Потом просим, изволь ваша милость немедленно быть сам неотложно к нам в Ладогу, зело нужно, и без того инако быти не может. О прочем же как о прибавочных войсках, так и о артиллерийских служителях, изволь учинить по своему рассуждению. Чтоб сего богом данного времени не потерять.
Питер».
Медленно двигались необычные для здешней местности яхты. Путь был малоизвестен. Отмели и перекаты грозили судам глубокой осадки. Петровская флотилия с войском была разделена на две эскадры: передовой головной частью руководил сам Петр, вторая часть судов находилась под командой адмирала Головина и шла на некотором расстоянии позади. Между ними была постоянная связь.
Робея перед Свирскими порогами, Головин ссылался на предупреждения своих и онежских лоцманов.
Петр предписывал ему не слушать лоцманов, а брать провожатых из береговых жителей, кои, от стариков до младенцев, ведают Свирь и проведут по ней ночью, кроме двух переборов, что около Сиговца… И надо поспешать, пока на Ладожском озере попутный ветер…
В лодке с промерщиками-солдатами Петр шел по Свири впереди флотилии и вскоре убедился, что Свирь, хотя и опасна, но, если блюсти осторожность, вполне проходима.
Прибрежные строевые корабельные леса уходили в неведомые дали. И быстротечная Свирь, и лесные бескрайние дебри восхищали Петра. А когда он дошел с флотилией до деревеньки Мокрошвицы и увидел, что мужики здесь строят довольно ладные рыбацкие ладьи, то предрешил: быть в этой деревне корабельной верфи и строить без промедления большие и малые суда, которые пригодятся в недалеком будущем. И в том же 1702 году Петр распорядился основать здесь Лодейнопольскую верфь, затребовать из Олонца мастеров и строить галеры для морской пехоты, способные нападать на большие вражеские суда.
Корабельная верфь в Лодейном Поле очень скоро и весьма существенно оправдала надежды Петра на Балтике.
В четырнадцати верстах от Ладожского озера, на реке Ояти, впадающей в Свирь, находится селение Сермакса. Древняя Сермакса знаменита со времен новгородского владычества как пограничный наблюдательный и караульный пункт. Здесь же происходила торговля и обмен товарами между белозерскими и новгородскими купцами и приезжими иноземцами. Уроженец Сермаксы Александр Свирский основал на Свири в пятнадцатом веке монастырь, ставший оплотом в пограничной местности, крепостью и очагом распространения православия.
В Сермаксе пришлось Петру со своей свитой и войском задержаться на целых десять дней.
Озеро бушевало, и пробраться во время шторма к устью Волхова было никак невозможно.
В те дни пришла Петру в голову благая мысль: коль скоро Ладожское озеро опасно и непроходимо в бурную непогодь, то должно от Свири до Волхова и дальше, до Невы, обезопасить его каналом.
Прошло несколько лет, прежде чем эта мысль Петра была претворена в жизнь. Канал был вырыт пленными шведами и вологодскими землекопами.
Расположенное вблизи Балтики и связанное с ней Невой, Ладожское озеро с незапамятных времен служило новгородцам местом внешней торговой связи. В древних русских летописях оно называлось озеро Нево, а иностранцы в договорах с новгородским купечеством именовали его по-разному: Алдеск, Алдеа и Алдаган. Видимо, из этих трех наименований, по созвучию, россияне и переименовали Нево в Ладогу, построили на Волхове город Ладогу, и стало озеро Ладожским. Так впервые оно было названо в летописи 1228 года…
Нева в стародавние времена принадлежала Новгороду и оберегалась новгородцами от шведов, как торговый путь, ведущий в чужеземные царства.
В 1157 году шведский король Эрик завоевал Финляндию, а в 1164 году пробрался с войсками на Волхов и осадил Ладогу. Дружины князя Святослава отбросили шведов от Ладоги на реку Сальму. Из 55 шведских судов (шнек) новгородцы захватили тогда 43. Спустя 23 года новгородцы, уладив внутренние неурядицы, привлекли на свою сторону жителей Карелии, на малых судах перешли через море в Швецию и в отместку за нападения разорили большой город Сигтуну…
Не дожидаясь прекращения бури на озере, Петр с головной частью войска отправился пешим путем к городу Ладоге, где было назначено место сбора войск, вызванных из корпусов Шереметева, Репнина и Апраксина. Другая часть войск временно, до затишья на озере, осталась в Сермаксе.
В те дни, уже на подступах к Нотебургу, Петр получил известие из Архангельска о том, что его любимец, пользовавшийся доверием и почитанием, архиепископ Афанасий умер. Двинский летописец помянул усопшего, написав, что Афанасий «бысть пастырь изящный, писания довольный, сказатель громогласен, речист, по премногу острорассудителен, чина церковного опасный хранитель, ревнитель к вере, на раскол разрушитель, много зданий каменных созда…».
Не то было время, чтобы Петру горевать и оплакивать смерть своего любимца, достойного даже патриаршего сана, если бы только сам государь не пожелал упразднить патриаршество. Отметив кончину Афанасия походным молебном с акафистом и чаркой водки, Петр отправился осматривать расположенные лагерем войска. В первую очередь пошел к пушкарям-артиллеристам, которые стреляли по мишеням учебными бомбами. Солдаты-бомбардиры заряжали пушки быстро и стреляли торопно, однако не очень метко.
– Траекторию не ведают! – сердился царь, делая строгие замечания офицерам. – Говорено вам, и еще и еще говорю: втолкуйте пушкарям, чтобы при осаде Орешка стреляли они скоро, но, ради бога, метко! С доброй прицелкою, дабы впрямь то были выстрелы, а не единый гром…
Меншиков с царевичем подошли к государю. Малолеток – долговязый отрок, наследник Петра – обратился к отцу:
– Батюшка, я хочу посмотреть, как солдаты обучаются.
– Гляди, Олёшенька, гляди, хоть рано тебе, одначе с малых лет не зазорно учиться. Данилыч, поводи его, покажи. За мной он не ушагает, выдохнется. – И пошел быстрой походкой, помахивая тростью.
За перелеском на поляне, возле берега Волхова, занимались ружейными приемами батальоны пехотинцев и роты гренадеров-гранатометчиков.
Увидев Петра, майор, проводивший занятия, скомандовал «на караул!». Солдаты замерли каждый на своем месте.
– Продолжайте! Я не мешать пришел, – сказал Петр и сел на пенек, закурил трубку. – Не оглядывайтесь на меня, не приходите в сумление и стеснение. Я хоть и царь, но с вами я и солдат и командир. Ошибок не бойтесь, лучше ошибиться в учении, зато выиграть в бою.
Майоры и капитаны построили в ряды рослых, матерых солдат, и началась под командные возгласы словно бы самая настоящая баталия:
– Передние пять шеренг, пали!
– Средние, с колена прикладывайся!
– Задние, пали!..
Щелкнули курками задние солдаты. И стали поспешными движениями проделывать видимость заряжания.
– А ну-ка скорым зарядом, покажите, как у них получается, – велел Петр майору.
– Батальон! В две шеренги становись!
– Заряжай ружье!
– Прикладывайся!
– Пали!..
– Добро, – похвалил Петр, – проворство в бою – великое дело. – И пошел дальше к гренадерам, швырявшим с широкого размаха чугунные незаряженные гранаты.
Саженного роста сержант Михаило Щепотев обучал гранатометчиков. Приветствовав государя, он спросил разрешения продолжать занятия.
– Давай, – коротко отозвался Петр.
– Мушкеты за плечо! – начал командовать Щепотев.
– Вынь гранат! Вскрой!
– Зажигай, бросай!..
Гренадеры проделали все положенные манипуляции с учебными гранатами. Бросили на такое расстояние, что Петр одобрительно усмехнулся и сказал:
– Пожалуй, я так не кину. Молодцы, ребята!..
Увидев одну гранату на близком расстоянии от бросавших, поднял и спросил:
– А это чья? Могла бы в бою взорваться и поразить самого гренадера. Чья это? Кто до цели не докинул?
– Моя, ваше величество, – признался один из солдат.
– Что, силы мало? Или каши мало поел?
– Нет, ваше царское величество, как увидел вас, сердце дрогнуло, робость взяла, рука затряслась, дозвольте снова бросить.
– Валяй!
– Господи благослови, – проговорил струхнувший солдат сконфуженно и, подняв гранату, швырнул ее саженей на шесть дальше прежнего.
– Вижу, можешь. Смелый, умелый да храбрый – мой самый любимый солдат. Старайтесь, ребята, пригодится!..
По соседству с гренадерами пехотинцы учились, повторяя давно заученные приемы штыкового боя.
– Становись в трех шагах от товарища. Вот так! – поучал офицер своих солдат к будущей атаке.
– Колоть в четыре оборота! Живо!..
– Вперед коли!
– Взад коли!
– Прикладом бей!.. Плохо! Повторим еще раз…
Петр взял из рук одного солдата ружье, самолично показал ружейные приемы штыкового боя и как от сабельного удара надо ружьем прикрываться. Потом засунул мизинец в дуло ружья. И ржавчина и копоть пристали к пальцу.
– Негоже так ружье содержать! Майор, погляди у всех оружие со тщанием. Берегите ружья, ибо они-то и есть главные члены и способы солдатские, через которые неприятель почувствует силу вашу и убежден имеет быть, что супротив русака не устоит… – И пошел Петр туда, где дымились костры, варилась солдатская пшенная каша да щи из мясной солонины. Кое-где из котлов Петр черпал поварешкой, пробовал:
– Ничего, харчисто, жить можно. Жирное солдату не впрок. Зажиреет, подвижность потеряет.
Краткое время отдыха солдаты проводили по-своему, кто как мог: одни дружно песни пели на былинный склад, другие слушали грамотея, читавшего душеспасительную книгу, третьи заучивали, с трудом повторяя, непонятные молитвы из часослова. Находились и такие, кто в часы досуга, притаившись, перекидывались в замусоленные картишки. Известно, что Петр не любил картежной игры. Однако разрешал солдатам и офицерам «небольшой азарт», но с тем, чтобы проигрыш не превышал одного рубля. Если же это условие нарушалось, то по доносу фискалов виновные наказывались. О картежниках Петр так отзывался:
«Они либо не имеют вкуса в полезных вещах, коими бы могли заниматься, либо имеют намерение своих сотоварищей лишить денег…»
Стояла бурная непогодь на Ладожском озере. Петру не терпелось, как можно скорей хотелось приблизиться к Нотебургу и осадить крепость. Обстановка была самая подходящая и сулила победу. Еще задолго до этого похода, когда в Москве обсуждался план завоевания невских берегов, искони принадлежавших России, некоторые военачальники, после поражения под Нарвой боявшиеся даже и думать о таком, высказывались против намерений Петра.
– И все-таки будем действовать! – сказал тогда Петр. – Несчастья бояться, так и счастью не бывать…
И вот на исходных позициях сосредоточились войска, пехота и мощная, по тем временам, артиллерия.
На совещании генералитета Петр зачитал Шереметеву, Меншикову и другим роспись новгородских дворян-разведчиков, добывших сведения об Орешке от ладожских рыбаков. В этой росписи горного (берегового) пути от Ладоги до Охтинской крепости Канцы были представлены сведения о шведской крепости Нотебург: «Город Орешек на острову, каменный, величиной с город Ладогу. Стены высокие, немного ниже новгородских, стоит от озера с версту. Невский проток подле Орешка от русской стороны шириною сажен со 100, глубок и быстр, суда ходят подле самой стены, а с левой к берегу не ходят. Солдат в нем бывает по 100, по 200, а более 300 не бывает».
Для обычного, нетревожного времени эти сведения о численности защитников крепости были справедливы. Но когда Нотебургу стала угрожать опасность, шведы увеличили гарнизон до 450 человек при 142 разнокалиберных орудиях. Для обороны неприступной, окруженной водной преградой и толстостенными бастионами крепости такого количества войск и вооружения было вполне достаточно.
Петр с Шереметевым, Апраксиным, Меншиковым, опытным разведчиком Василием Корчминым и другими начальными особами обсуждали на карте план осады Нотебурга, расположения артиллерии и пехоты вокруг крепости к началу бомбардировки и к штурму. В походной парусиновой палатке, за складным березовым столиком сам Петр возглавлял обсуждение намеченного им проекта.
– Без плана быть не можно, – говорил он. – Лучше обдуманно рассчитать добрым порядком и действовать, громить крепость, а затем, опустошив ее огнем и проломив стены, ворваться в оную. Удаче может сопутствовать только продуманное основание… И государь продолжал:
– Добро уже то, что до начала сражения за Орешек полковник Тыртов, погибший с доблестью на Ладожском озере, – вечная ему память – сумел на тридцати галерах крепко побить шведского вице-адмирала Нумерса, потопил пять шведских судов, а остатки войск Нумерсовых прогнал в Выборг. Следственно Орешек с озера, то есть с тыла, защиты не имеет. Однако и приступ с озера весьма труден. Крепостные пушки не подпустят лодок. Подготовка к осаде будет единовременной на всех подобающих местах: прорубим просеку в трех верстах от Невы и по просеке с озера выведем в Неву полсотни карбасов и стругов. Учиним тут же летучий мост из новгородских понтонов и по нему на правый берег Невы протащим осадные пушки, порох и ядра трехпудовые. На левом берегу, ближе к крепости, выроем траншеи; установим под прикрытием батареи, отколь можно навесно стрелять по крепости и разрушать все, что там внутри имеется. Я буду командовать мортирной батареей… С берегов, того и другого, подвергнем Орешек мощному обстрелу. И коль не сдадутся шведы по доброй воле, выберем час для приступа. Когда в стенах цитадели будут бреши пробиты, мы тогда и лестницы штурмовые, и пики с крючьями, и мешки защитные, и дымом выкуривающие – всё пустим в дело, и тогда остальных недобитых шведов из Орешка выкурим… О дне и часе начала штурма умалчиваю. Сие зависеть будет от нашей полной готовности учинить гром и урон врагу. Борис Петрович, как у тебя солдаты? Каков дух в войсках? – обратился в заключение Петр к Шереметеву.