Страница:
Парни с девками засобирались к берегу на свои лодки. Над рекой Двиной слились воедино обе зари – утренняя и вечерняя. Полыхало северное небо. Послышались шумливые голоса, скрип весел, всплески воды. Пройдет еще два-три часа, и на Вавчуге начнется обычный трудовой день.
– Не пора ли, ваше величество, и вы, господа почтенные, отужинать. Пожалуйте ко мне в дом к столу, – пригласил Осип Баженин.
Младший брат его, Федор, и слуги баженинские и архиерейские всё приготовили – и питие на опохмел, и ядение подкрепиться на обратный путь.
Все бодрствовали. Только царевич почивал на яхте, а рядом по-стариковски дремал Никита Зотов. У того всегда один глаз спит, другой зрит.
После ужина, на прощание, Петр подарил Осипу Баженину свой портрет, вырезанный им собственноручно на крепком дереве кизеле. Попросил подать ему карту двинской местности, перо и чернильницу. Вокруг Вавчуги, о двух сторон Двины, Петр очертил место на карте.
– Вот вам, братья Баженины, тут лесные угодья. Мало того, дозволяю ежегодно вырубать в корабельных рощах у Каргополя на Онеге и в Устюге на Юге-реке по две тысячи там и тут бревен семисаженных. Поспешайте строить корабли. Третий корабль нареките «Андреем Первозванным». Посылайте его с товарами от себя куда вздумаете. Свидетельскую грамоту к тому кораблю вышлю на полное ваше право…
При восходе солнца, довольные и радостные, братья Баженины провожали гостей на яхту. И было чему радоваться: обведенное рукою Петра на карте место представляло собою при точном обмере 2470 десятин рослого соснового, годного к распиловке леса…
Третий большой корабль «Андрей Первозванный» Баженины построили до наступления заморозков. А в феврале будущего, 1703 года вавчугские кораблестроители получили обещанный Петром патент на право свободного плавания с товарами за границу.
– Не пора ли, ваше величество, и вы, господа почтенные, отужинать. Пожалуйте ко мне в дом к столу, – пригласил Осип Баженин.
Младший брат его, Федор, и слуги баженинские и архиерейские всё приготовили – и питие на опохмел, и ядение подкрепиться на обратный путь.
Все бодрствовали. Только царевич почивал на яхте, а рядом по-стариковски дремал Никита Зотов. У того всегда один глаз спит, другой зрит.
После ужина, на прощание, Петр подарил Осипу Баженину свой портрет, вырезанный им собственноручно на крепком дереве кизеле. Попросил подать ему карту двинской местности, перо и чернильницу. Вокруг Вавчуги, о двух сторон Двины, Петр очертил место на карте.
– Вот вам, братья Баженины, тут лесные угодья. Мало того, дозволяю ежегодно вырубать в корабельных рощах у Каргополя на Онеге и в Устюге на Юге-реке по две тысячи там и тут бревен семисаженных. Поспешайте строить корабли. Третий корабль нареките «Андреем Первозванным». Посылайте его с товарами от себя куда вздумаете. Свидетельскую грамоту к тому кораблю вышлю на полное ваше право…
При восходе солнца, довольные и радостные, братья Баженины провожали гостей на яхту. И было чему радоваться: обведенное рукою Петра на карте место представляло собою при точном обмере 2470 десятин рослого соснового, годного к распиловке леса…
Третий большой корабль «Андрей Первозванный» Баженины построили до наступления заморозков. А в феврале будущего, 1703 года вавчугские кораблестроители получили обещанный Петром патент на право свободного плавания с товарами за границу.
Государева дорога
Трудно сказать, кто из всей царской свиты, кроме Меншикова, знал заранее истинные военные намерения Петра во время пребывания его в Архангельске летом 1702 года. Вместе со свитой и гвардейскими батальонами находилась и дипломатическая канцелярия Петра. Связь с Москвой и Новгородом поддерживалась непрерывно. И особенно – переписка Петра с главным командованием, находившимся в Новгороде.
Еще будучи проездом в Вологде, Петр писал полунамеками Шереметеву, Апраксину и Стрешневу: «Быть в готовности для поиска или промысла на Ладожском озере».
Из Архангельска секретной почтой с особыми нарочными Петр отправлял более точные распоряжения о подготовке к захвату Шлиссельбурга. 8 июня он писал Стрешневу: «Изволь приказать Брюсу, чтоб изготовил для отправления водою 18-фунтовых пушек что есть, да 12 мортир и к ним по 1000 бомб и ядер и пороху, также шерсти и кульков, и мотыг, и лопат, втрое перед зимним нарядом…»
В следующем письме из Архангельска Петр приказывал Брюсу: «Письмо ваше я принял и выразумев ответствую. Послать в Ладогу в прибавку мешков больших 50, малых 1500, к ним довольно шерсти, чем наполнить. Скорострельных 12 ящиков на колесах пустить же. Полупики и лестницы отпустить в те поры, как пойдут из Новгорода Преображенские солдаты, с ними же прочих запасов отпустить: кульков 150000, лопаток 15000, мотыг 428, кирок 6000. Сие все, кроме пик и лестниц, отпускай наперед. Еще 18 ф. и 12 ф. пушек и к ним по 200 выстрелов отпускай же».
К этому письму Петра требуется некоторое пояснение: большие мешки, набитые вонючей шерстью, предназначались для обложения крепостных стен и поджога, дабы с помощью ветра пустить густой и удушливый дым на обороняющих крепость.
Малые, набитые шерстью, мешки могли предохранять солдат от пуль и шрапнели при наступлении на крепость. Из кульков, наполненных землей, обычно создавались скороспелые сооружения для прикрытия артиллерии.
Отдавая подобные распоряжения, Петр не спешил покидать Архангельск, тем самым вводя в заблуждение шведов. Но вот стали поступать сведения от Михаила Щепотева о том, как поспешается строительство дороги от Нюхчи на Повенец, и о том, что шведы отнюдь не намереваются повторить нападение на Архангельск. Петр, строго рассчитав сроки и учтя все благоприятно сложившиеся обстоятельства, решил выступать из Архангельска, пустив слух, что пойдет в Соловки, а затем к норвежским берегам.
5 августа 1702 года Петр писал из Архангельска генерал-фельдмаршалу Борису Петровичу Шереметеву:
«Здесь весть подлинная от князя Григория [Долгорукого], что король шведский идет к Варшаве, и уже о своем прибытии писал явно к жителям Варшавским, и универсалы разослал, что он идет выбрать иного короля, войска с ним 800 человек, да из Померании будут 6 полков. Король польский поехал из Варшавы в Краков, и Саксонские пошли в 600 человек, а достальные идут к Кракову, которых будет с 1500 человек.
Война у голландцев и прочих с французами началась. Изволь, ваша милость, рассудить нынешний случай, как увяз швед в Польше, что ему не только сего лета, но, чаю, ни будущего возвратиться невозможно, также изволь размыслить, какое дальнее расстояние от вас до Варшавы, как возможно им оттоль с войском поспеть, хотя бы и хотели, приличное делу мыслится, довольным людством итить на генерала, и, если бог даст счастье подалее отойти, и чтоб землю их как возможно далее к Колывани разорить. Другой способ – Юрьев Ливонский добывать, но то и после похода не уйдет. Сие все рассуждая, полагаю на волю вышнего, который может вразумить вас в нынешнем случае, при том объявляю, что, чаю, и мы к вам не зело поздно будем, но сие изволь держать тайно. Питер».
Того же дня Петр сообщал Федору Апраксину:
«Мы с обеими полками только ветру ожидаем, который получа, пойдем на море до Нюхчи и оттоль переправимся сухим путем на Онегу-озеро (только 120 верст
[4]) и из того озера Свирью в Ладогу. А время лучше старого. Швед действует, конечно, французской стороны, за что голландцы и англичане зело негодуют и, конечно, посылают адмирала Шея с 37 фрегатами в Зунд, также и датский флот. Сию ведомость привез голландский конвоир. Караваны торговых судов ранние пришли. Английских 35 торговых кораблей, 2 конвоира, один 60, другой 36-пушечный, голландских 51 торговых, один конвоир о 30 пушках… Мы сегодня пошли в путь свой. Дай же, боже, счастие…»
Баженинского строения корабли – «Святой дух» и «Курьер» – стояли уже наготове против Новодвинской крепости. Никак не подозревали наемные капитаны, что им скоро, по замыслу Петра, придется путешествовать по суше…
К этим двум фрегатам, для переброски гвардейских батальонов с припасами и свитой Петра, понадобилось еще одиннадцать судов. Шесть из них было арендовано у голландцев к походу до Соловков. Во избежание огласки дальнейшего следования голландские суда из Соловков были отправлены обратно в Архангельск.
Несколько дней фрегаты «Святой дух» и «Курьер» и другие с ними суда стояли на рейде около Заяцкого острова. В монастыре Петр побывал в оружейной палате, угощался в трапезной. Архимандриту Фирсу, будучи в добром расположении духа, повелел носить мантию со скрижалями, а посох – с яблоками, что в духовной среде почиталось высшей наградой.
Обрадованный Фирс повел Петра и его свиту в монастырский винный погреб, где государь с приближенными и «трахтовались зело преизрядно».
Не раз поднимался Петр на гору Вараку. В зрительную трубу-трость наблюдал за морем. Не вражеские суда он ожидал. Их он не опасался. Однако, чем черт не шутит, крепкая охрана, на всякий случай, в Архангельске в крепости оставлена.
Петр ожидал добрых вестей с Нюхчи.
На скором паруснике прибыл в Соловки посыльный из Нюхчи с письмом от сержанта Михаила Щепотева:
«Известую тебя, государь, дорога готова, и пристань, и подводы, и суда на Онего-озере готовы, а подвод собрано по 2-е августа 2000, а еще будет прибавка, а сколько судов и какою мерою, о том послана к милости твоей роспись с этим письмом».
Михаил Щепотев в выполнении царского указа оказался счастливей своего товарища – писаря Преображенского полка, коему было повеление искать доброго пути с моря по реке Онеге до Каргополя и дальше лесами на Вытегру. Этот путь не соответствовал требованиям петровского плана. Супротивное, мелководное и порожистое течение реки Онеги было неспособно пропустить фрегаты.
Щепотев с группой солдат быстро исследовал местность от Нюхчи до Повенца и немедля, именем государя, призвал на построение дороги кемских и сумских монастырских крестьян, а также каргопольских и белозерских с подводами. Началась в длинные, светлые летние дни и ночи неусыпная и нелегкая дружная артельная работа сразу на нескольких участках пути, названном в народе «государевой дорогой». В распоряжении бомбардирского урядника и сержанта Михаила Щепотева в то лето на строительстве дороги находилось от шести до семи тысяч работных людей. Одни рубили просеку, другие очищали ее от камней-валунов, третьи заготовляли лес и мостили дорогу. Плотники на бревенчатых клетках ставили крепкие мосты. И на всем пути, в определенных пунктах, были в достатке приготовлены подводы с припасами для войск и для неслыханного дела – провести два фрегата посуху от моря до Повенца.
16 августа вышла от Соловецких островов петровская флотилия под начальством вице-адмирала Крюйса и на другой день прибыла к беломорскому селению Нюхча.
Ожил пустынный берег Беломорья. Четыре тысячи солдат-гвардейцев, мужики, собранные из уездов, волостей, погостов, да еще сам царь Петр со свитой. Кому из местных и дальних жителей не захочется воспользоваться случаем и увидеть царя?
Когда все припасы воинские были сгружены на тысячи телег, фрегаты по бревенным накатам вытащены на берег, а лишние суда отправлены в Архангельск, Петр собрал свиту и сказал:
– Удивляюсь сам, как хорошо, толково и скоро сумел потрудиться Михайло Щепотев и сделать своей смекалкою и людской силой почти невозможное. Завтра с утра двинемся к Онежскому озеру, к Повенцу. Но и Повенец – нашему делу не конец. Будем тому делу не токмо свидетелями, но прежде всего творителями, добытчиками. Соберите, выстройте порознь от провожатых батальоны. Я скажу солдатам напутственное слово.
И это слово Петра прозвучало не в Архангельске, а именно здесь, на беломорском берегу, около Нюхчи, откуда начинался путь к озерам Онежскому и Ладожскому, путь к невским берегам.
Громким «ура» солдаты, стоявшие полукругом, приветствовали государя. Петр говорил кратко, вразумительно, неторопливо, отчеканивая каждое слово. И каждому его слову солдаты верили.
– Воины! – обратился Петр к войску. – Настало время, когда русские должны воскресить славу своего Отечества! Настало время отмщения шведам за обиды, нанесенные ими неправым отчуждением наших земель. И ежели мы их не возвратим, ничтожны будут начатки оружия нашего.
Петр в своей речи не обмолвился прямо о ближайшей цели. После небольшой паузы он добавил:
– Что же касается меня, то я скажу: по вашему призванию, я государь ваш; а по моей к вам и Отечеству любви – друг и во всем товарищ. Не сомневаюсь в готовности вашей свято исполнять повеления царя. Воины, я покажу пример на себе, желая, как и прежде, разделять вместе с вами воинские труды. Следуйте за мною!..
Боевыми клятвенными выкриками ответили солдаты на речь государя.
В тот же час о своем отбытии из Нюхчи Петр послал с нарочным письмо фельдмаршалу Борису Шереметеву, командовавшему в те дни войсками около псковской границы:
«…Мы с транспортом пришли вчерашнего дня сюда на вечер, и сколь возможно скоро спешить будем».
Петр благодарил Шереметева за победу над шведами, одержанную около Мызы Гумоловой, и приказывал:
«Извольте вы еще довольное время там побыть и как возможно землю разорить или что иное знатное при божией помощи учинить, дабы неприятелю пристанища и сикурсу [помощи] своим городам подать было невозможно…»
Апраксина, находившегося с войсками на земле Ижорской, ближе к Ладоге, к местам новых боев, Петр предупреждал из Повенца:
«…А что по дороге разорено и выжжено, и то не зело приятно нам, о чем словесно вам говорено и в статьях предписано, чтоб не трогать, а разорять или брать лучше города, нежели деревни, которые ни малого сопротивления не имеют».
Петр не хотел, чтобы Ижорская земля, находившаяся под шведом, но заселенная русскими людьми, с деревнями, имеющими русские названия, была разорена, тем более на подступах к невским берегам со стороны Эстляндии… Об этом он думал и заботился, будучи в трудном походе.
Поражение под Нарвой было Петру уроком впрок. Недаром он говорил, что нарвское поражение «леность отогнало и к трудолюбию и искусству день и ночь принудило». Петр соблюдал тайну своего замысла, вел тщательную и всестороннюю подготовку к овладению Нотебургом, крепостью, девяносто лет назад отнятой шведами у России.
Своему союзнику польскому королю Августу из похода Петр сообщал: «Мы ныне обретаемся близ границы неприятельской и намерены, конечно с божией помощью, некоторое начинание учинить».
Вытащенные на берег фрегаты были поставлены на бревенчатые катки, которые по мере продвижения переносились и подкладывались снова. Однако и на катках катить корабли было нелегко. Хорошо, что местность ровная, без холмов. Иначе затея с переброской кораблей не удалась бы.
«Курьер» и «Святой дух» шли по суше накатом на бревенчатых валах-кругляшах по продольному мостовому настилу. Этим способом достигалось большое облегчение. К тому и другому кораблю, охваченным канатами, впрягались в постромки по сотне лошадей с погонщиками, и столько же человек тянули по-бурлацки. Лишь на крутом и коротком Массельгском перевале стало значительно трудней, приходилось тогда вдвое увеличивать лошадиную и человеческую силу.
Весь 160-верстный путь «государевой дороги» занял десять суток. Именно суток, ибо в короткие северные ночи движение не приостанавливалось.
Люди отдыхали посменно вповалку, где и как доводилось. Царю и его свите строились наскоро избушки и шалаши, а работные люди и солдаты с устатку, сраженные сном, отдыхали под деревьями. Погода в пути благоприятствовала.
Где, какими местами проходила эта историческая дорога?
Посмотрите на карту северо-запада России.
От Соловков до села Нюхчи морем 160 верст.
От Нюхчи начинался путь лесами и болотами прямо на юг, до Пулозера, – 40 верст.
От Пулозера до Вожмозера – 40 верст, дальше до реки Выг–15 верст. От Выги до деревни Телеки – 25 верст, и от Телеки до Повенца – 40. Через Вожмозеро и Выг были построены наплавные мосты, дабы не удлинять путь обходами этих водных препятствий.
О путешествии Петра с войском сохранились и были не раз отмечены в старых книгах легенды, отнюдь не лишенные достоверности.
Когда вся эта масса солдат и рабочего люда с царской свитой двинулась от беломорского берега, первую мостовину под вытащенные на сушу корабли, в знак доброго примера, положил сам Петр, вторую мостовину клал царевич, за ними – свита. Петр трудился сам и не позволял в безделии пребывать своим приближенным.
Некий наемный иноземец, участник похода, не пожелал заниматься в пути нелегким делом. Петру это пришлось не по сердцу.
– Ладно, – сказал он, – не хочешь с нами мостовины таскать да класть, что ж, есть тебе работа легкая: становись-ка в полк позади самого последнего солдата, будь стряпухой и вари рыбницу…
А вот другая былица.
Один из свиты Петра, боярин, заподозрен был в лености и нерадивости. Как ни посмотрит на него Петр, а он все норовит от царевых глаз спрятаться. Ляжет под куст и жрет сладкие пирожки. Омерзело это Петру, подозвал он того боярина к себе и говорит:
– Вот что, старатель, вижу, ты к пирогам особую страсть имеешь. Дабы не отягощать тебя ни боярской твоей одеждой, ни работой, от которой у тебя руки отвалятся, советую тебе одеться пирожником, и, когда будем на ямах, будешь разносить и раздавать пироги…
В попутной деревеньке мужики, бабы и вся ребятня собрались подивиться на людское скопище и на морские корабли, как они плывут по сухому месту, и, разумеется, – неслыханное дело, – увидеть самого Петра.
Старосты народ расталкивали:
– Смотрите издали, чего вы тут свою голь царю показываете, ступайте прочь, да подальше…
А Петр сам идет к народу. Палка-трость в руке, фляга с вином у пояса, с другого боку нож висит в ножнах. Сапоги выше колен на пол-аршина. Кафтан зеленый, нарукавники красные, пуговки блестят и наполовину снизу расстегнуты. Подходит к толпе:
– Здравствуйте, мужички! Что, царя хотите посмотреть?
– Хотим, батюшка, как же, никогда в жизни не случалось такого дива.
– Что ж, вот я и есть ваш царь-государь. Бога-то молите за меня?
– Молим, батюшка, молим о покорении под нози твои всякого врага и супостата и за твоих солдатиков молим, за плавающих и путешествующих.
– Ну и добро, что не за антихриста меня почитаете.
– Так то не мы, то выгозерские дурни, скрытники да самосжиги, тебя так поносят по дикой своей глупости, а мы молимся по православным книгам…
За переправой через Выг-реку, в глухих лесных деревнях, в скитах и погостах, жили беглые раскольники, не признававшие никонианских правил в православной религии. Были они ожесточенные упрямцы, когда-то поддерживали бунтовавших соловецких монахов, выдержавших долголетнюю осаду со стороны царских войск. Слух о проезде Петра с войском, да еще с огромными кораблями, всколыхнул старообрядцев. Явное дело – антихрист. И было у выгозерских раскольников немалое основание бояться гнева государева. Ведь только за год до его похода по здешним местам они – раскольники – разорили Палеостровский монастырь около Повенца и убили десять монахов-никонианцев.
Раскольники были готовы к любым крайностям. Некоторые уже решили живыми «антихристу» в руки не сдаваться, приготовили смолье и пучки соломы, дабы, в случае притеснения, запереться в скитах и подвергнуть себя сожжению. Другие решили разумнее: выделили своих старшин и старост и отправили их встречать царя с хлебом-солью.
Петр принял от них приношение и стал расспрашивать:
– Кто вы такие?
– Беглые от попов и воевод, бога чтим, попов-обманщиков не признаём…
– А меня не страшитесь? – спросил Петр.
– Иные побаиваются, иные – нет. Кое-кто из наших в леса подальше спрятались, кое-кто гореть в огне надумали. А мы, поразмысля, порешили подождать, а что будет от вашей милости…
– Как же вы живете?
– Не гневим бога. Трудимся общинно, один за всех, все за одного. На подсеках хлеб ростим, в озерах да реках рыбу берем, со зверя шкуры дерем, тем и живем…
– Что ж, вполне достойная человеческого образа жизнь. А как подати они платят? – спросил Петр кого-то из местных правителей.
– Верно, ваше царское величество. Здешний народ работы не боится. Тут запросто без труда не проживешь. Подати сдают в срок, сполна. Недоимок ни за одной общиной не числится…
– Похвально сие. Пусть живут на здоровье и впредь по своей вере. Нам это терпимо. Лишь бы трудились да государству польза от них была, – милостиво ответил Петр.
– Ваше царское величество, в молитве «Спаси господи люди твоя» иные царское имя не поминают и на супротивников даровать победы у бога не просят.
– И то терпимо, – заметил Петр, – за царя и без них есть кому молиться. А вы думаете, татары да калмыки, киргизы да мордва за меня шибко поклоны выбивают?.. Главное, за великую Россию грудью стоять надо. Пусть живут на здоровье и за себя не боятся…
– Спасибо тебе, государь, – поклонились раскольничьи старосты. – Мы так и людям нашим скажем.
– Растолкуйте труженикам и плательщикам податей, у меня на них злобы нет и я их не забуду…
И вправду, в дальнейшем, несмотря на многие-многие государственные дела свои, Петр не забыл выгозерских раскольников. Ранее притесняемые, они, по соизволению Петра, получили права гражданства, разрешено им было поселяться на Севере, где желательно, однако, не перебегая с места на место, службу и требы религиозные отправлять по старым рукописным книгам, выбирать в общинах свое начальство, а начальству иметь свою печать и выдавать людям паспорта на отхожие промыслы. Дозволено было раскольникам заниматься рудоисканием. Исполнять заводские работы на Олонецких и других заводах. Умеют они хорошо отливать восьмиконечные кресты и медные складни, так пусть столь же умело отливают пушки и куют тесаки…
И еще в народе рассказывали:
«Государева дорога» кое-где достраивалась во время этого исторического похода. Около Пулозера понадобилось на малой быстрой речке мост перекинуть, сваи вбивать на самой бойкой быстрине. Кто в одиночку, кто вдвоем возьмутся, раз-два ударят по свае, и сразу их сносит быстрым течением. Тогда сам Петр на шлюпке бросился к тому месту с топором, а за ним кинулись бояре – сподвижники его. Стыдно им с берега глазеть, когда царь с топором в воде над сваей барахтается. А царь им говорит: «Убирайтесь, вы только мешать умеете!» Ну, тут мужики-плотники целой сотней прямо в реку с топорами. Кто в лодке, а кто и так – вброд да вплавь. Поглядел Петр на эту братву, тряхнул смолистыми кудрями, а кудри дай бог какие (ему тогда всего тридцать годов было, в Архангельске только что именины справил), и говорит весело мужикам:
– Эх вы, родные мои, народ хрестьянский! Правду сказано: лиха беда первому оленю в огненную гарь броситься, остальные все за ним там будут… – Любил он подвеселить народ простым словцом да прибауточкой…
И еще:
Пришли однажды на остановке к Петру выгозерские старшины и старосты, поклонились, как положено, и просят:
– Государь-батюшка, Илья-пророк просит вашего величества посетить храм и помолиться…
– Добро, скажите Илье-пророку, завтра утром приеду к обедне.
– Вот и спасибо.
Всю ночь и утро хлестал проливной дождь. Петр сидел в лесной избушке за столом при свечке да всё думы думал и генералам письма писал, как удобней ему город Орешек на Ладоге раскусить. А к обедне-то так и не собрался – то ли забыл, то ли вправду под дождем мокнуть не захотел. Наутро старшины и старосты снова к Петру: так и так, просим в наш храм, не то Илья-пророк обидится.
– Не могу, мужички, – ответил Петр, – видно, не пожелал пророк, чтобы в церковь я шел, видели, какой дождище напустил… – Так шуточкой и отделался. А червончик Илье-пророку все-таки послал…
Летописец Выговской старообрядческой пустыни Иван Филиппов по горячим следам Петра, прошедшего с войском от Нюхчи на Повенец, писал:
«…Бысть страх над всем суземком, когда императорское величество царь Петр изволил ехати со своими полки от города Архангельска и дорогу сделаша прямо из Нюхчи к Повенцу пустыми местами через Выг, где ныне монастырь стоит между пустынею и между Выгозерским погостом на средине. И тогда бояшеся клеветников его императорского величества на Выговскую пустыню, и толикая боязнь и страх бяше на всей пустыни, яко готовяхуся уже вси к смерти, и в монастыре на то уготовлено было смолье и солома в часовни, ибо одни готовяхуся пострадати, то есть огнем скончатися, а иные бежать хотяху. И как изволил великий государь ехати через Выг, и сказаша ему, что на сей реке вверху живут староверцы пустынники, он же императорское величество отвещал: „Пускай живут“ – и проехал смирно, яко отец отечества благоутробнейший».
Известный вожак выговских раскольников Андрей Денисов «по совету с братией и старостой отправлял к Петру своих посланных с письмами и гостинцами, с живыми и стреляными оленями и со птицами, когда коней серых пару, иногда быков больших подогнаша, и письма подаваху. Императорское величество все у них милостиво и весело принимаше и письма их вслух всем читаша; хотя в то время от кого со стороны и клеветы быша, он же тому не внимаше…».
Раскольничье выговское общежительство на вырубленных лесных угодиях занималось земледелием, разводило скот, и всякие промыслы не валились из рук деятельных и истовых тружеников. Появились свои кирпичные, кожевенные заводы, пильные и мукомольные мельницы, а рыбные промыслы выговцы вели даже на Новой Земле и на Груманте (Шпицбергене).
Андрей Денисов создал по тем временам знатную библиотеку и сам написал 115 сочинений. Среди них наиболее известны «Поморские ответы». Царь-«антихрист» заслужил признание и уважение раскольников. Денисов сочинил панегирик Петру – «Из десяти резонов состоящий, витийственно изображающий и восхваляющий высоту и отличие в Российских венценосцах перваго Императора Петра Алексеевича…».
На десятый день закончился сухопутный переход гвардейских батальонов с двумя фрегатами и царской свитой, закончился в деревне Повенец, тогда еще не считавшейся городом. Подправили, посмолили «Курьера» и «Святого духа», спустили на озеро Онежское, да тут же подоспели в бесчисленном множестве заблаговременно заказанные карбасы.
Петр со свитой, с офицерами и орудиями и всякими припасами разместились на баженинских фрегатах, а вся остальная рать на больших озерных карбасах, и двинулись из Повенца на юг. Дошли до ближнего безымянного островка. Поднялась буря. Дальше идти стало невозможно. От острова вся флотилия повернула обратно в Повенец. С того времени остров этот называется Поворотный. Придя в повенецкую Петропавловскую церковь (построенную при Годунове), Петр во всеуслышание сказал:
– Видать, ваш повенецкий Петр посильней меня, Петра московского, вернуться заставил.
Наутро повенчане еще спали, а Петр с войском на всех парусах мчался от севера на юг, туда, где из одного озера в другое выходит Свирь-река. А впереди всех на быстрой ладье под парусами, с могучими гребцами, не ведая ни дня ни ночи, неслись нарочные с царерой почтой в Новгород, Псков и даже до самого короля польского, коему Петр с Онежского озера сообщал прямым намеком: «Мы ныне в походе близ неприятельской границы обретаемся и при помощи божией не чаем праздны быть».
Еще будучи проездом в Вологде, Петр писал полунамеками Шереметеву, Апраксину и Стрешневу: «Быть в готовности для поиска или промысла на Ладожском озере».
Из Архангельска секретной почтой с особыми нарочными Петр отправлял более точные распоряжения о подготовке к захвату Шлиссельбурга. 8 июня он писал Стрешневу: «Изволь приказать Брюсу, чтоб изготовил для отправления водою 18-фунтовых пушек что есть, да 12 мортир и к ним по 1000 бомб и ядер и пороху, также шерсти и кульков, и мотыг, и лопат, втрое перед зимним нарядом…»
В следующем письме из Архангельска Петр приказывал Брюсу: «Письмо ваше я принял и выразумев ответствую. Послать в Ладогу в прибавку мешков больших 50, малых 1500, к ним довольно шерсти, чем наполнить. Скорострельных 12 ящиков на колесах пустить же. Полупики и лестницы отпустить в те поры, как пойдут из Новгорода Преображенские солдаты, с ними же прочих запасов отпустить: кульков 150000, лопаток 15000, мотыг 428, кирок 6000. Сие все, кроме пик и лестниц, отпускай наперед. Еще 18 ф. и 12 ф. пушек и к ним по 200 выстрелов отпускай же».
К этому письму Петра требуется некоторое пояснение: большие мешки, набитые вонючей шерстью, предназначались для обложения крепостных стен и поджога, дабы с помощью ветра пустить густой и удушливый дым на обороняющих крепость.
Малые, набитые шерстью, мешки могли предохранять солдат от пуль и шрапнели при наступлении на крепость. Из кульков, наполненных землей, обычно создавались скороспелые сооружения для прикрытия артиллерии.
Отдавая подобные распоряжения, Петр не спешил покидать Архангельск, тем самым вводя в заблуждение шведов. Но вот стали поступать сведения от Михаила Щепотева о том, как поспешается строительство дороги от Нюхчи на Повенец, и о том, что шведы отнюдь не намереваются повторить нападение на Архангельск. Петр, строго рассчитав сроки и учтя все благоприятно сложившиеся обстоятельства, решил выступать из Архангельска, пустив слух, что пойдет в Соловки, а затем к норвежским берегам.
5 августа 1702 года Петр писал из Архангельска генерал-фельдмаршалу Борису Петровичу Шереметеву:
«Здесь весть подлинная от князя Григория [Долгорукого], что король шведский идет к Варшаве, и уже о своем прибытии писал явно к жителям Варшавским, и универсалы разослал, что он идет выбрать иного короля, войска с ним 800 человек, да из Померании будут 6 полков. Король польский поехал из Варшавы в Краков, и Саксонские пошли в 600 человек, а достальные идут к Кракову, которых будет с 1500 человек.
Война у голландцев и прочих с французами началась. Изволь, ваша милость, рассудить нынешний случай, как увяз швед в Польше, что ему не только сего лета, но, чаю, ни будущего возвратиться невозможно, также изволь размыслить, какое дальнее расстояние от вас до Варшавы, как возможно им оттоль с войском поспеть, хотя бы и хотели, приличное делу мыслится, довольным людством итить на генерала, и, если бог даст счастье подалее отойти, и чтоб землю их как возможно далее к Колывани разорить. Другой способ – Юрьев Ливонский добывать, но то и после похода не уйдет. Сие все рассуждая, полагаю на волю вышнего, который может вразумить вас в нынешнем случае, при том объявляю, что, чаю, и мы к вам не зело поздно будем, но сие изволь держать тайно. Питер».
Того же дня Петр сообщал Федору Апраксину:
«Мы с обеими полками только ветру ожидаем, который получа, пойдем на море до Нюхчи и оттоль переправимся сухим путем на Онегу-озеро (только 120 верст
[4]) и из того озера Свирью в Ладогу. А время лучше старого. Швед действует, конечно, французской стороны, за что голландцы и англичане зело негодуют и, конечно, посылают адмирала Шея с 37 фрегатами в Зунд, также и датский флот. Сию ведомость привез голландский конвоир. Караваны торговых судов ранние пришли. Английских 35 торговых кораблей, 2 конвоира, один 60, другой 36-пушечный, голландских 51 торговых, один конвоир о 30 пушках… Мы сегодня пошли в путь свой. Дай же, боже, счастие…»
Баженинского строения корабли – «Святой дух» и «Курьер» – стояли уже наготове против Новодвинской крепости. Никак не подозревали наемные капитаны, что им скоро, по замыслу Петра, придется путешествовать по суше…
К этим двум фрегатам, для переброски гвардейских батальонов с припасами и свитой Петра, понадобилось еще одиннадцать судов. Шесть из них было арендовано у голландцев к походу до Соловков. Во избежание огласки дальнейшего следования голландские суда из Соловков были отправлены обратно в Архангельск.
Несколько дней фрегаты «Святой дух» и «Курьер» и другие с ними суда стояли на рейде около Заяцкого острова. В монастыре Петр побывал в оружейной палате, угощался в трапезной. Архимандриту Фирсу, будучи в добром расположении духа, повелел носить мантию со скрижалями, а посох – с яблоками, что в духовной среде почиталось высшей наградой.
Обрадованный Фирс повел Петра и его свиту в монастырский винный погреб, где государь с приближенными и «трахтовались зело преизрядно».
Не раз поднимался Петр на гору Вараку. В зрительную трубу-трость наблюдал за морем. Не вражеские суда он ожидал. Их он не опасался. Однако, чем черт не шутит, крепкая охрана, на всякий случай, в Архангельске в крепости оставлена.
Петр ожидал добрых вестей с Нюхчи.
На скором паруснике прибыл в Соловки посыльный из Нюхчи с письмом от сержанта Михаила Щепотева:
«Известую тебя, государь, дорога готова, и пристань, и подводы, и суда на Онего-озере готовы, а подвод собрано по 2-е августа 2000, а еще будет прибавка, а сколько судов и какою мерою, о том послана к милости твоей роспись с этим письмом».
Михаил Щепотев в выполнении царского указа оказался счастливей своего товарища – писаря Преображенского полка, коему было повеление искать доброго пути с моря по реке Онеге до Каргополя и дальше лесами на Вытегру. Этот путь не соответствовал требованиям петровского плана. Супротивное, мелководное и порожистое течение реки Онеги было неспособно пропустить фрегаты.
Щепотев с группой солдат быстро исследовал местность от Нюхчи до Повенца и немедля, именем государя, призвал на построение дороги кемских и сумских монастырских крестьян, а также каргопольских и белозерских с подводами. Началась в длинные, светлые летние дни и ночи неусыпная и нелегкая дружная артельная работа сразу на нескольких участках пути, названном в народе «государевой дорогой». В распоряжении бомбардирского урядника и сержанта Михаила Щепотева в то лето на строительстве дороги находилось от шести до семи тысяч работных людей. Одни рубили просеку, другие очищали ее от камней-валунов, третьи заготовляли лес и мостили дорогу. Плотники на бревенчатых клетках ставили крепкие мосты. И на всем пути, в определенных пунктах, были в достатке приготовлены подводы с припасами для войск и для неслыханного дела – провести два фрегата посуху от моря до Повенца.
16 августа вышла от Соловецких островов петровская флотилия под начальством вице-адмирала Крюйса и на другой день прибыла к беломорскому селению Нюхча.
Ожил пустынный берег Беломорья. Четыре тысячи солдат-гвардейцев, мужики, собранные из уездов, волостей, погостов, да еще сам царь Петр со свитой. Кому из местных и дальних жителей не захочется воспользоваться случаем и увидеть царя?
Когда все припасы воинские были сгружены на тысячи телег, фрегаты по бревенным накатам вытащены на берег, а лишние суда отправлены в Архангельск, Петр собрал свиту и сказал:
– Удивляюсь сам, как хорошо, толково и скоро сумел потрудиться Михайло Щепотев и сделать своей смекалкою и людской силой почти невозможное. Завтра с утра двинемся к Онежскому озеру, к Повенцу. Но и Повенец – нашему делу не конец. Будем тому делу не токмо свидетелями, но прежде всего творителями, добытчиками. Соберите, выстройте порознь от провожатых батальоны. Я скажу солдатам напутственное слово.
И это слово Петра прозвучало не в Архангельске, а именно здесь, на беломорском берегу, около Нюхчи, откуда начинался путь к озерам Онежскому и Ладожскому, путь к невским берегам.
Громким «ура» солдаты, стоявшие полукругом, приветствовали государя. Петр говорил кратко, вразумительно, неторопливо, отчеканивая каждое слово. И каждому его слову солдаты верили.
– Воины! – обратился Петр к войску. – Настало время, когда русские должны воскресить славу своего Отечества! Настало время отмщения шведам за обиды, нанесенные ими неправым отчуждением наших земель. И ежели мы их не возвратим, ничтожны будут начатки оружия нашего.
Петр в своей речи не обмолвился прямо о ближайшей цели. После небольшой паузы он добавил:
– Что же касается меня, то я скажу: по вашему призванию, я государь ваш; а по моей к вам и Отечеству любви – друг и во всем товарищ. Не сомневаюсь в готовности вашей свято исполнять повеления царя. Воины, я покажу пример на себе, желая, как и прежде, разделять вместе с вами воинские труды. Следуйте за мною!..
Боевыми клятвенными выкриками ответили солдаты на речь государя.
В тот же час о своем отбытии из Нюхчи Петр послал с нарочным письмо фельдмаршалу Борису Шереметеву, командовавшему в те дни войсками около псковской границы:
«…Мы с транспортом пришли вчерашнего дня сюда на вечер, и сколь возможно скоро спешить будем».
Петр благодарил Шереметева за победу над шведами, одержанную около Мызы Гумоловой, и приказывал:
«Извольте вы еще довольное время там побыть и как возможно землю разорить или что иное знатное при божией помощи учинить, дабы неприятелю пристанища и сикурсу [помощи] своим городам подать было невозможно…»
Апраксина, находившегося с войсками на земле Ижорской, ближе к Ладоге, к местам новых боев, Петр предупреждал из Повенца:
«…А что по дороге разорено и выжжено, и то не зело приятно нам, о чем словесно вам говорено и в статьях предписано, чтоб не трогать, а разорять или брать лучше города, нежели деревни, которые ни малого сопротивления не имеют».
Петр не хотел, чтобы Ижорская земля, находившаяся под шведом, но заселенная русскими людьми, с деревнями, имеющими русские названия, была разорена, тем более на подступах к невским берегам со стороны Эстляндии… Об этом он думал и заботился, будучи в трудном походе.
Поражение под Нарвой было Петру уроком впрок. Недаром он говорил, что нарвское поражение «леность отогнало и к трудолюбию и искусству день и ночь принудило». Петр соблюдал тайну своего замысла, вел тщательную и всестороннюю подготовку к овладению Нотебургом, крепостью, девяносто лет назад отнятой шведами у России.
Своему союзнику польскому королю Августу из похода Петр сообщал: «Мы ныне обретаемся близ границы неприятельской и намерены, конечно с божией помощью, некоторое начинание учинить».
Вытащенные на берег фрегаты были поставлены на бревенчатые катки, которые по мере продвижения переносились и подкладывались снова. Однако и на катках катить корабли было нелегко. Хорошо, что местность ровная, без холмов. Иначе затея с переброской кораблей не удалась бы.
«Курьер» и «Святой дух» шли по суше накатом на бревенчатых валах-кругляшах по продольному мостовому настилу. Этим способом достигалось большое облегчение. К тому и другому кораблю, охваченным канатами, впрягались в постромки по сотне лошадей с погонщиками, и столько же человек тянули по-бурлацки. Лишь на крутом и коротком Массельгском перевале стало значительно трудней, приходилось тогда вдвое увеличивать лошадиную и человеческую силу.
Весь 160-верстный путь «государевой дороги» занял десять суток. Именно суток, ибо в короткие северные ночи движение не приостанавливалось.
Люди отдыхали посменно вповалку, где и как доводилось. Царю и его свите строились наскоро избушки и шалаши, а работные люди и солдаты с устатку, сраженные сном, отдыхали под деревьями. Погода в пути благоприятствовала.
Где, какими местами проходила эта историческая дорога?
Посмотрите на карту северо-запада России.
От Соловков до села Нюхчи морем 160 верст.
От Нюхчи начинался путь лесами и болотами прямо на юг, до Пулозера, – 40 верст.
От Пулозера до Вожмозера – 40 верст, дальше до реки Выг–15 верст. От Выги до деревни Телеки – 25 верст, и от Телеки до Повенца – 40. Через Вожмозеро и Выг были построены наплавные мосты, дабы не удлинять путь обходами этих водных препятствий.
О путешествии Петра с войском сохранились и были не раз отмечены в старых книгах легенды, отнюдь не лишенные достоверности.
Когда вся эта масса солдат и рабочего люда с царской свитой двинулась от беломорского берега, первую мостовину под вытащенные на сушу корабли, в знак доброго примера, положил сам Петр, вторую мостовину клал царевич, за ними – свита. Петр трудился сам и не позволял в безделии пребывать своим приближенным.
Некий наемный иноземец, участник похода, не пожелал заниматься в пути нелегким делом. Петру это пришлось не по сердцу.
– Ладно, – сказал он, – не хочешь с нами мостовины таскать да класть, что ж, есть тебе работа легкая: становись-ка в полк позади самого последнего солдата, будь стряпухой и вари рыбницу…
А вот другая былица.
Один из свиты Петра, боярин, заподозрен был в лености и нерадивости. Как ни посмотрит на него Петр, а он все норовит от царевых глаз спрятаться. Ляжет под куст и жрет сладкие пирожки. Омерзело это Петру, подозвал он того боярина к себе и говорит:
– Вот что, старатель, вижу, ты к пирогам особую страсть имеешь. Дабы не отягощать тебя ни боярской твоей одеждой, ни работой, от которой у тебя руки отвалятся, советую тебе одеться пирожником, и, когда будем на ямах, будешь разносить и раздавать пироги…
В попутной деревеньке мужики, бабы и вся ребятня собрались подивиться на людское скопище и на морские корабли, как они плывут по сухому месту, и, разумеется, – неслыханное дело, – увидеть самого Петра.
Старосты народ расталкивали:
– Смотрите издали, чего вы тут свою голь царю показываете, ступайте прочь, да подальше…
А Петр сам идет к народу. Палка-трость в руке, фляга с вином у пояса, с другого боку нож висит в ножнах. Сапоги выше колен на пол-аршина. Кафтан зеленый, нарукавники красные, пуговки блестят и наполовину снизу расстегнуты. Подходит к толпе:
– Здравствуйте, мужички! Что, царя хотите посмотреть?
– Хотим, батюшка, как же, никогда в жизни не случалось такого дива.
– Что ж, вот я и есть ваш царь-государь. Бога-то молите за меня?
– Молим, батюшка, молим о покорении под нози твои всякого врага и супостата и за твоих солдатиков молим, за плавающих и путешествующих.
– Ну и добро, что не за антихриста меня почитаете.
– Так то не мы, то выгозерские дурни, скрытники да самосжиги, тебя так поносят по дикой своей глупости, а мы молимся по православным книгам…
За переправой через Выг-реку, в глухих лесных деревнях, в скитах и погостах, жили беглые раскольники, не признававшие никонианских правил в православной религии. Были они ожесточенные упрямцы, когда-то поддерживали бунтовавших соловецких монахов, выдержавших долголетнюю осаду со стороны царских войск. Слух о проезде Петра с войском, да еще с огромными кораблями, всколыхнул старообрядцев. Явное дело – антихрист. И было у выгозерских раскольников немалое основание бояться гнева государева. Ведь только за год до его похода по здешним местам они – раскольники – разорили Палеостровский монастырь около Повенца и убили десять монахов-никонианцев.
Раскольники были готовы к любым крайностям. Некоторые уже решили живыми «антихристу» в руки не сдаваться, приготовили смолье и пучки соломы, дабы, в случае притеснения, запереться в скитах и подвергнуть себя сожжению. Другие решили разумнее: выделили своих старшин и старост и отправили их встречать царя с хлебом-солью.
Петр принял от них приношение и стал расспрашивать:
– Кто вы такие?
– Беглые от попов и воевод, бога чтим, попов-обманщиков не признаём…
– А меня не страшитесь? – спросил Петр.
– Иные побаиваются, иные – нет. Кое-кто из наших в леса подальше спрятались, кое-кто гореть в огне надумали. А мы, поразмысля, порешили подождать, а что будет от вашей милости…
– Как же вы живете?
– Не гневим бога. Трудимся общинно, один за всех, все за одного. На подсеках хлеб ростим, в озерах да реках рыбу берем, со зверя шкуры дерем, тем и живем…
– Что ж, вполне достойная человеческого образа жизнь. А как подати они платят? – спросил Петр кого-то из местных правителей.
– Верно, ваше царское величество. Здешний народ работы не боится. Тут запросто без труда не проживешь. Подати сдают в срок, сполна. Недоимок ни за одной общиной не числится…
– Похвально сие. Пусть живут на здоровье и впредь по своей вере. Нам это терпимо. Лишь бы трудились да государству польза от них была, – милостиво ответил Петр.
– Ваше царское величество, в молитве «Спаси господи люди твоя» иные царское имя не поминают и на супротивников даровать победы у бога не просят.
– И то терпимо, – заметил Петр, – за царя и без них есть кому молиться. А вы думаете, татары да калмыки, киргизы да мордва за меня шибко поклоны выбивают?.. Главное, за великую Россию грудью стоять надо. Пусть живут на здоровье и за себя не боятся…
– Спасибо тебе, государь, – поклонились раскольничьи старосты. – Мы так и людям нашим скажем.
– Растолкуйте труженикам и плательщикам податей, у меня на них злобы нет и я их не забуду…
И вправду, в дальнейшем, несмотря на многие-многие государственные дела свои, Петр не забыл выгозерских раскольников. Ранее притесняемые, они, по соизволению Петра, получили права гражданства, разрешено им было поселяться на Севере, где желательно, однако, не перебегая с места на место, службу и требы религиозные отправлять по старым рукописным книгам, выбирать в общинах свое начальство, а начальству иметь свою печать и выдавать людям паспорта на отхожие промыслы. Дозволено было раскольникам заниматься рудоисканием. Исполнять заводские работы на Олонецких и других заводах. Умеют они хорошо отливать восьмиконечные кресты и медные складни, так пусть столь же умело отливают пушки и куют тесаки…
И еще в народе рассказывали:
«Государева дорога» кое-где достраивалась во время этого исторического похода. Около Пулозера понадобилось на малой быстрой речке мост перекинуть, сваи вбивать на самой бойкой быстрине. Кто в одиночку, кто вдвоем возьмутся, раз-два ударят по свае, и сразу их сносит быстрым течением. Тогда сам Петр на шлюпке бросился к тому месту с топором, а за ним кинулись бояре – сподвижники его. Стыдно им с берега глазеть, когда царь с топором в воде над сваей барахтается. А царь им говорит: «Убирайтесь, вы только мешать умеете!» Ну, тут мужики-плотники целой сотней прямо в реку с топорами. Кто в лодке, а кто и так – вброд да вплавь. Поглядел Петр на эту братву, тряхнул смолистыми кудрями, а кудри дай бог какие (ему тогда всего тридцать годов было, в Архангельске только что именины справил), и говорит весело мужикам:
– Эх вы, родные мои, народ хрестьянский! Правду сказано: лиха беда первому оленю в огненную гарь броситься, остальные все за ним там будут… – Любил он подвеселить народ простым словцом да прибауточкой…
И еще:
Пришли однажды на остановке к Петру выгозерские старшины и старосты, поклонились, как положено, и просят:
– Государь-батюшка, Илья-пророк просит вашего величества посетить храм и помолиться…
– Добро, скажите Илье-пророку, завтра утром приеду к обедне.
– Вот и спасибо.
Всю ночь и утро хлестал проливной дождь. Петр сидел в лесной избушке за столом при свечке да всё думы думал и генералам письма писал, как удобней ему город Орешек на Ладоге раскусить. А к обедне-то так и не собрался – то ли забыл, то ли вправду под дождем мокнуть не захотел. Наутро старшины и старосты снова к Петру: так и так, просим в наш храм, не то Илья-пророк обидится.
– Не могу, мужички, – ответил Петр, – видно, не пожелал пророк, чтобы в церковь я шел, видели, какой дождище напустил… – Так шуточкой и отделался. А червончик Илье-пророку все-таки послал…
Летописец Выговской старообрядческой пустыни Иван Филиппов по горячим следам Петра, прошедшего с войском от Нюхчи на Повенец, писал:
«…Бысть страх над всем суземком, когда императорское величество царь Петр изволил ехати со своими полки от города Архангельска и дорогу сделаша прямо из Нюхчи к Повенцу пустыми местами через Выг, где ныне монастырь стоит между пустынею и между Выгозерским погостом на средине. И тогда бояшеся клеветников его императорского величества на Выговскую пустыню, и толикая боязнь и страх бяше на всей пустыни, яко готовяхуся уже вси к смерти, и в монастыре на то уготовлено было смолье и солома в часовни, ибо одни готовяхуся пострадати, то есть огнем скончатися, а иные бежать хотяху. И как изволил великий государь ехати через Выг, и сказаша ему, что на сей реке вверху живут староверцы пустынники, он же императорское величество отвещал: „Пускай живут“ – и проехал смирно, яко отец отечества благоутробнейший».
Известный вожак выговских раскольников Андрей Денисов «по совету с братией и старостой отправлял к Петру своих посланных с письмами и гостинцами, с живыми и стреляными оленями и со птицами, когда коней серых пару, иногда быков больших подогнаша, и письма подаваху. Императорское величество все у них милостиво и весело принимаше и письма их вслух всем читаша; хотя в то время от кого со стороны и клеветы быша, он же тому не внимаше…».
Раскольничье выговское общежительство на вырубленных лесных угодиях занималось земледелием, разводило скот, и всякие промыслы не валились из рук деятельных и истовых тружеников. Появились свои кирпичные, кожевенные заводы, пильные и мукомольные мельницы, а рыбные промыслы выговцы вели даже на Новой Земле и на Груманте (Шпицбергене).
Андрей Денисов создал по тем временам знатную библиотеку и сам написал 115 сочинений. Среди них наиболее известны «Поморские ответы». Царь-«антихрист» заслужил признание и уважение раскольников. Денисов сочинил панегирик Петру – «Из десяти резонов состоящий, витийственно изображающий и восхваляющий высоту и отличие в Российских венценосцах перваго Императора Петра Алексеевича…».
На десятый день закончился сухопутный переход гвардейских батальонов с двумя фрегатами и царской свитой, закончился в деревне Повенец, тогда еще не считавшейся городом. Подправили, посмолили «Курьера» и «Святого духа», спустили на озеро Онежское, да тут же подоспели в бесчисленном множестве заблаговременно заказанные карбасы.
Петр со свитой, с офицерами и орудиями и всякими припасами разместились на баженинских фрегатах, а вся остальная рать на больших озерных карбасах, и двинулись из Повенца на юг. Дошли до ближнего безымянного островка. Поднялась буря. Дальше идти стало невозможно. От острова вся флотилия повернула обратно в Повенец. С того времени остров этот называется Поворотный. Придя в повенецкую Петропавловскую церковь (построенную при Годунове), Петр во всеуслышание сказал:
– Видать, ваш повенецкий Петр посильней меня, Петра московского, вернуться заставил.
Наутро повенчане еще спали, а Петр с войском на всех парусах мчался от севера на юг, туда, где из одного озера в другое выходит Свирь-река. А впереди всех на быстрой ладье под парусами, с могучими гребцами, не ведая ни дня ни ночи, неслись нарочные с царерой почтой в Новгород, Псков и даже до самого короля польского, коему Петр с Онежского озера сообщал прямым намеком: «Мы ныне в походе близ неприятельской границы обретаемся и при помощи божией не чаем праздны быть».