Страница:
В те дни петровских побед в Астрахани вспыхнуло восстание. Петр был вынужден снять из действующей армии часть войск под командой фельдмаршала Шереметева и направить их на усмирение повстанцев.
Пусть не кажется странным, удивительным и неслыханным – от Петра этого можно ожидать – с ответственными полномочиями, в роли связиста-разведчика и наблюдателя за действиями прославленного в боях фельдмаршала Петр срочно направил сержанта Михайла Щепотева.
В неподкупности и в бескорыстии Щепотева, в его преданности Петр не сомневался. Другое дело – люди боярского отродья. Они служат «и верой, и правдой», но, мечтая о победе силою солдатского оружия, имеют еще и другую неблаговидную цель – личного обогащения, расширения собственных и без того обширных земель и увеличения числа подданных им крестьянских бесправных душ. Так было и в этот ответственный момент с фельдмаршалом Борисом Петровичем Шереметевым.
Ведая, что в нелегкий час Петр будет покладистее, Шереметев обратился к нему с просьбой о расширении своих владений. Разорение богатейшему фельдмаршалу, конечно, не угрожало, однако Петр, чтобы настроить его на боевой лад, ответил ему письмом:
«Дело о твоей деревне сделано. Для бога не мешкай, как обещался, и тотчас поди под Казань…»
Не очень-то быстро двигались со всей поклажей войска Шереметева. В конце декабря 1705 года фельдмаршал был в Казани.
Царское повеление привез в Казань 16 января любимый сержант государя Щепотев. Петр писал Шереметеву, что господину сержанту велено быть при нем некоторое время «и, что он будет вам доносить, извольте чинить». Щепотеву было указано: «Смотреть, чтобы все по указу исправлено было. И буде за какими своими прихоти не станут делать, и станут да медленно, говорить. И буде не послушают, сказать, что о том будешь писать ко мне». И добавлено: «сего фельдмаршалу не писано».
Надо полагать, не велико было удовольствие фельдмаршалу иметь за собой надзирателем сержанта. И это его неудовольствие, так или иначе, проявилось.
Одновременно Петр направил в Астрахань некоего астраханца Ивана Кисельникова с грамотой, требуя прекращения «бунта», выдачи зачинщиков и обещая милость тем, кто покорится воле царской.
Попытка астраханцев поднять восстание на Дону не увенчалась успехом. Продвинуться вверх по Волге им также не удалось. В самой Астрахани начался раскол.
Астрахань сдалась.
Прежде чем начался розыск-следствие по делу «воров»-заводчиков, Шереметев сообщал адмиралу Головину свои воззрения на происшедшее и жаловался на приставленного к нему Щепотева, который пришел в Астрахань за несколько дней до прихода войск Шереметева и был задержан, по сути дела, пленен восставшими:
«А как Михаило Щепотев сидел у них в городе, и они чаяли, что он-то и пущий будет в промысле и бомбардир: для того больше и держались, и выняли у него письма, которые прислал мне троицкий соборный старец Дашков, что было в Астрахани полков и в них людей, и тем принес великую беду монаху, и живу бы ему не быть, если бы взять не поспешили. А как я вошел в город и пришел на двор свой, и он, Михаило, говорил во весь народ, что прислан он за мною смотреть и что станет доносить, чтоб я во всем его слушал. И я не знаю, что делать?..»
В следующем письме, 5 мая, Шереметев снова жаловался Головину на Щепотева:
«Если мне здесь прожить, прошу, чтоб Михаило Щепотева от меня взять. Всенародно говорит, что он хочет меня государю огласить, не знаю чем, и с Александром Даниловичем ссорит и говорит, я-де тебя с ним помирю. Боюсь, чево бы надо мною не учинил. Ракеты денно и ночно пущает, опасно, чтоб города не выжег…»
Как видно, не робкого десятка был Михаило Щепотев, который, имея в подчинении в Астрахани только четырех солдат, пользуясь полномочиями государя, наводил страх на фельдмаршала.
Не прямо, окольным путем, через Головина, фельдмаршал пытался известить Петра о неприязненном к нему отношении Щепотева. И Головин, будучи на равных в чинах, соглашался с фельдмаршалом, отзываясь небрежно о сержанте:
«О Щепотеве я известен, все знают его, какой человек. Ныне писал ко мне, жалуясь на тебя, что будто ты не милостив больно по наносу злодеев, которые ко взяткам склонны…»
Неприязнь фельдмаршала, его нежелание считаться с каким-то сержантом, хотя и доверенным государя, в свою очередь вынудили Михайло Щепотева жаловаться Петру.
7 мая в донесении государю он писал:
«Изволил ты ко мне писать, как фельдмаршалу с астраханцами поступать. Он, фельдмаршал, мне сказал, что никаких статей у него нет, как с астраханцами поступать. Письмо твое из Минска от 7 марта о разборе дворян я получил через 2 месяца. Оно отправлено из Москвы 12 марта с человеком Бориса Петровича, для чего продержал, не ведаю. Фельдмаршал выбрал 200 дворян лучших и богатых, написал к себе в выборный шквадрон, я требовал их к себе, он мне не отдал. Притом явилось в его разборе воровство… С самого начала фельдмаршал стал на меня гневаться за то, что я говорил ему противно, для чего ведет неравно с своим шквадроном полк Шлюссельбургский и другие, которые при нем обретаются?..»
Петр не мог не знать об отношениях между фельдмаршалом и сержантом, однако не стал их примирять, а, довольный подавлением восстания, наградил и осыпал милостями Шереметева, Щепотеву же выразил высочайшим рескриптом благодарность за труды в астраханском деле и повелел ему выехать из Астрахани, раньше чем пойдет оттуда с полками Шереметев. Не иначе как Петр хотел услышать из уст Щепотева подробную информацию о восстании, тем более что сержант находился некоторое время внутри событий и наблюдал непосредственно за их ходом.
Обещания и предписываемая Петром Шереметеву «милость и ласка» к восставшим астраханцам скоро превратились в «розыск» и строгие меры наказания.
23 апреля 1706 года от государя последовали Шереметеву статьи, по которым он должен был принимать меры строгости к «пущим заводчикам»:
«Солдат прозвищем Жегала был старшина и лучшей вор, да и из других полков и из посаду которые были лучшие воры, Яков Носов, Гаврила Ганшиков, Иван Федоров, Иван Васильев да Прохорко, Московского полку Петр Тиханов, Иван Баранов, Афанасей Ясаул, Борисова полку – Буйла, да Яхтинского полку писаря и Донского казака, что был атаманом, держать за крепким караулом…»
И там же сказано:
«Офицерам и солдатам, которые пришли с фельдмаршалом и были в бою, дать на три месяца сверх окладов из тамошних денег из воровских пожитков».
Следствие по обвинению заводчиков восстания велось в Преображенском приказе в Москве под наблюдением и при участии Ромодановского. Самые тяжкие пытки применялись к обвиняемым.
Ромодановский о ходе розыска доносил Петру:
«Стрельцы астраханские, заводчики и пристальцы, все с пыток в бунте винятся: бунт по словам их учинился за бороды, за веру, за платье, которое обрезывалось у женского полу не по подобию, и за новые сборы. А в письмах к ним, для возмущения, с Москвы от кого или из иных государств было ль, не сознаются…»
В конце концов следствие завершилось казнями. Можем поверить итогам, приведенным в книге Г. Есипова «Раскольничьи дела XVIII столетия».
По астраханскому бунту –
Пущих заводчиков казнено в Преображенском приказе:
колесовано – 6 человек отсечены головы – 42 тоже на Красной площади – 30 около Москвы по дорогам перевешано – 242 во время розысков померло – 42
Всего – 365 человек
Казнь произведена в конце 1707 года.
Михаила Щепотева тогда уже не было в живых…
По возвращении из Астрахани Петр направил его во флот. Щепотев не был причастен к розыску по делу астраханского восстания. Не намекнул ему государь и о несогласиях с Шереметевым. Все это было сочтено естественным: слишком различны в чинах Шереметев со Щепотевым.
Недолго пришлось Щепотеву принимать участие в защите невских берегов от шведов.
Впрочем, приведем выписку из «Гистории Свейской войны», составленной Петром, находившим время редактировать и писать отдельные места в журнале, который вел кабинет-секретарь его величества Алексей Макаров.
«Октября 12 дни отправлены были Преображенского полка сержант Михаиле Щепотев, да бомбардир Автоном Дубасов, да 2 от флота унтер-офицера Скворцов да Наум Синявин на малых пяти лодках с 48 человеки командированных солдат и гренадеров к торговым шведским кораблям, которые тянулись от города в море; но тюка лодки сыскивали, тем временем оные корабли пооттянулись дале; потом стал быть туман и скоро ночь наступила. Которые посланные, ради темноты, наехали на адмиральский бот, зовомый „Есперн“, на котором было 5 офицеров, 103 человека солдат и 4 пушки, который бот оными лодками атаковали и взяли, побив большую часть людей, а достальные ушли под палубу, где наши их заперли. Потом пришел на ту стрельбу другой бот их на выручку, который наши из пушек со взятого бота отбили и взятый бот привезли к лагерю. На сем бою наших от 48 человек остались 18 живых, и в том числе только 4 нераненых. Из неприятелей побито офицеров: 2 капитана, 2 поручика, 1 прапорщик; да солдат, которых перечтено телами, 73 человека, да живых взято в полон 23 человека солдат и трое женских персон. И тако сия неслыханная акция с великим мужеством учинена: ибо атаковали и взяли вдвое сильнее себя, и в таких малых лодках, между которыми только одна была такая, что 15 человек уместилось, а в прочих по 7 и по 5 человек; а привезли наши 18 человек неприятелей с ружьем 23 человека. А из вышереченных 18 человек 4 нераненых, да 4 или 5, которые легче были ранены, так что могли помогать; а прочие поистине так тяжело были ранены, что с мертвыми лежали на палубе…
В этой неравной схватке погиб и сержант Михаило Щепотев.
По приказу Петра хоронили Щепотева 21 октября с особыми почестями, с пушечной пальбой, молебном и похвальным словом.
Сам государь присутствовал на похоронах и оплакивал смерть своего любимца…
Кто он, чей, откуда родом, этот организатор-исполнитель воли Петра – Михаило Щепотев?
Быть может, историки, когда-либо „пыль веков от хартий отряхнув“, найдут биографические сведения о нем и поведают читателям?..
Пусть не кажется странным, удивительным и неслыханным – от Петра этого можно ожидать – с ответственными полномочиями, в роли связиста-разведчика и наблюдателя за действиями прославленного в боях фельдмаршала Петр срочно направил сержанта Михайла Щепотева.
В неподкупности и в бескорыстии Щепотева, в его преданности Петр не сомневался. Другое дело – люди боярского отродья. Они служат «и верой, и правдой», но, мечтая о победе силою солдатского оружия, имеют еще и другую неблаговидную цель – личного обогащения, расширения собственных и без того обширных земель и увеличения числа подданных им крестьянских бесправных душ. Так было и в этот ответственный момент с фельдмаршалом Борисом Петровичем Шереметевым.
Ведая, что в нелегкий час Петр будет покладистее, Шереметев обратился к нему с просьбой о расширении своих владений. Разорение богатейшему фельдмаршалу, конечно, не угрожало, однако Петр, чтобы настроить его на боевой лад, ответил ему письмом:
«Дело о твоей деревне сделано. Для бога не мешкай, как обещался, и тотчас поди под Казань…»
Не очень-то быстро двигались со всей поклажей войска Шереметева. В конце декабря 1705 года фельдмаршал был в Казани.
Царское повеление привез в Казань 16 января любимый сержант государя Щепотев. Петр писал Шереметеву, что господину сержанту велено быть при нем некоторое время «и, что он будет вам доносить, извольте чинить». Щепотеву было указано: «Смотреть, чтобы все по указу исправлено было. И буде за какими своими прихоти не станут делать, и станут да медленно, говорить. И буде не послушают, сказать, что о том будешь писать ко мне». И добавлено: «сего фельдмаршалу не писано».
Надо полагать, не велико было удовольствие фельдмаршалу иметь за собой надзирателем сержанта. И это его неудовольствие, так или иначе, проявилось.
Одновременно Петр направил в Астрахань некоего астраханца Ивана Кисельникова с грамотой, требуя прекращения «бунта», выдачи зачинщиков и обещая милость тем, кто покорится воле царской.
Попытка астраханцев поднять восстание на Дону не увенчалась успехом. Продвинуться вверх по Волге им также не удалось. В самой Астрахани начался раскол.
Астрахань сдалась.
Прежде чем начался розыск-следствие по делу «воров»-заводчиков, Шереметев сообщал адмиралу Головину свои воззрения на происшедшее и жаловался на приставленного к нему Щепотева, который пришел в Астрахань за несколько дней до прихода войск Шереметева и был задержан, по сути дела, пленен восставшими:
«А как Михаило Щепотев сидел у них в городе, и они чаяли, что он-то и пущий будет в промысле и бомбардир: для того больше и держались, и выняли у него письма, которые прислал мне троицкий соборный старец Дашков, что было в Астрахани полков и в них людей, и тем принес великую беду монаху, и живу бы ему не быть, если бы взять не поспешили. А как я вошел в город и пришел на двор свой, и он, Михаило, говорил во весь народ, что прислан он за мною смотреть и что станет доносить, чтоб я во всем его слушал. И я не знаю, что делать?..»
В следующем письме, 5 мая, Шереметев снова жаловался Головину на Щепотева:
«Если мне здесь прожить, прошу, чтоб Михаило Щепотева от меня взять. Всенародно говорит, что он хочет меня государю огласить, не знаю чем, и с Александром Даниловичем ссорит и говорит, я-де тебя с ним помирю. Боюсь, чево бы надо мною не учинил. Ракеты денно и ночно пущает, опасно, чтоб города не выжег…»
Как видно, не робкого десятка был Михаило Щепотев, который, имея в подчинении в Астрахани только четырех солдат, пользуясь полномочиями государя, наводил страх на фельдмаршала.
Не прямо, окольным путем, через Головина, фельдмаршал пытался известить Петра о неприязненном к нему отношении Щепотева. И Головин, будучи на равных в чинах, соглашался с фельдмаршалом, отзываясь небрежно о сержанте:
«О Щепотеве я известен, все знают его, какой человек. Ныне писал ко мне, жалуясь на тебя, что будто ты не милостив больно по наносу злодеев, которые ко взяткам склонны…»
Неприязнь фельдмаршала, его нежелание считаться с каким-то сержантом, хотя и доверенным государя, в свою очередь вынудили Михайло Щепотева жаловаться Петру.
7 мая в донесении государю он писал:
«Изволил ты ко мне писать, как фельдмаршалу с астраханцами поступать. Он, фельдмаршал, мне сказал, что никаких статей у него нет, как с астраханцами поступать. Письмо твое из Минска от 7 марта о разборе дворян я получил через 2 месяца. Оно отправлено из Москвы 12 марта с человеком Бориса Петровича, для чего продержал, не ведаю. Фельдмаршал выбрал 200 дворян лучших и богатых, написал к себе в выборный шквадрон, я требовал их к себе, он мне не отдал. Притом явилось в его разборе воровство… С самого начала фельдмаршал стал на меня гневаться за то, что я говорил ему противно, для чего ведет неравно с своим шквадроном полк Шлюссельбургский и другие, которые при нем обретаются?..»
Петр не мог не знать об отношениях между фельдмаршалом и сержантом, однако не стал их примирять, а, довольный подавлением восстания, наградил и осыпал милостями Шереметева, Щепотеву же выразил высочайшим рескриптом благодарность за труды в астраханском деле и повелел ему выехать из Астрахани, раньше чем пойдет оттуда с полками Шереметев. Не иначе как Петр хотел услышать из уст Щепотева подробную информацию о восстании, тем более что сержант находился некоторое время внутри событий и наблюдал непосредственно за их ходом.
Обещания и предписываемая Петром Шереметеву «милость и ласка» к восставшим астраханцам скоро превратились в «розыск» и строгие меры наказания.
23 апреля 1706 года от государя последовали Шереметеву статьи, по которым он должен был принимать меры строгости к «пущим заводчикам»:
«Солдат прозвищем Жегала был старшина и лучшей вор, да и из других полков и из посаду которые были лучшие воры, Яков Носов, Гаврила Ганшиков, Иван Федоров, Иван Васильев да Прохорко, Московского полку Петр Тиханов, Иван Баранов, Афанасей Ясаул, Борисова полку – Буйла, да Яхтинского полку писаря и Донского казака, что был атаманом, держать за крепким караулом…»
И там же сказано:
«Офицерам и солдатам, которые пришли с фельдмаршалом и были в бою, дать на три месяца сверх окладов из тамошних денег из воровских пожитков».
Следствие по обвинению заводчиков восстания велось в Преображенском приказе в Москве под наблюдением и при участии Ромодановского. Самые тяжкие пытки применялись к обвиняемым.
Ромодановский о ходе розыска доносил Петру:
«Стрельцы астраханские, заводчики и пристальцы, все с пыток в бунте винятся: бунт по словам их учинился за бороды, за веру, за платье, которое обрезывалось у женского полу не по подобию, и за новые сборы. А в письмах к ним, для возмущения, с Москвы от кого или из иных государств было ль, не сознаются…»
В конце концов следствие завершилось казнями. Можем поверить итогам, приведенным в книге Г. Есипова «Раскольничьи дела XVIII столетия».
По астраханскому бунту –
Пущих заводчиков казнено в Преображенском приказе:
колесовано – 6 человек отсечены головы – 42 тоже на Красной площади – 30 около Москвы по дорогам перевешано – 242 во время розысков померло – 42
Всего – 365 человек
Казнь произведена в конце 1707 года.
Михаила Щепотева тогда уже не было в живых…
По возвращении из Астрахани Петр направил его во флот. Щепотев не был причастен к розыску по делу астраханского восстания. Не намекнул ему государь и о несогласиях с Шереметевым. Все это было сочтено естественным: слишком различны в чинах Шереметев со Щепотевым.
Недолго пришлось Щепотеву принимать участие в защите невских берегов от шведов.
Впрочем, приведем выписку из «Гистории Свейской войны», составленной Петром, находившим время редактировать и писать отдельные места в журнале, который вел кабинет-секретарь его величества Алексей Макаров.
«Октября 12 дни отправлены были Преображенского полка сержант Михаиле Щепотев, да бомбардир Автоном Дубасов, да 2 от флота унтер-офицера Скворцов да Наум Синявин на малых пяти лодках с 48 человеки командированных солдат и гренадеров к торговым шведским кораблям, которые тянулись от города в море; но тюка лодки сыскивали, тем временем оные корабли пооттянулись дале; потом стал быть туман и скоро ночь наступила. Которые посланные, ради темноты, наехали на адмиральский бот, зовомый „Есперн“, на котором было 5 офицеров, 103 человека солдат и 4 пушки, который бот оными лодками атаковали и взяли, побив большую часть людей, а достальные ушли под палубу, где наши их заперли. Потом пришел на ту стрельбу другой бот их на выручку, который наши из пушек со взятого бота отбили и взятый бот привезли к лагерю. На сем бою наших от 48 человек остались 18 живых, и в том числе только 4 нераненых. Из неприятелей побито офицеров: 2 капитана, 2 поручика, 1 прапорщик; да солдат, которых перечтено телами, 73 человека, да живых взято в полон 23 человека солдат и трое женских персон. И тако сия неслыханная акция с великим мужеством учинена: ибо атаковали и взяли вдвое сильнее себя, и в таких малых лодках, между которыми только одна была такая, что 15 человек уместилось, а в прочих по 7 и по 5 человек; а привезли наши 18 человек неприятелей с ружьем 23 человека. А из вышереченных 18 человек 4 нераненых, да 4 или 5, которые легче были ранены, так что могли помогать; а прочие поистине так тяжело были ранены, что с мертвыми лежали на палубе…
В этой неравной схватке погиб и сержант Михаило Щепотев.
По приказу Петра хоронили Щепотева 21 октября с особыми почестями, с пушечной пальбой, молебном и похвальным словом.
Сам государь присутствовал на похоронах и оплакивал смерть своего любимца…
Кто он, чей, откуда родом, этот организатор-исполнитель воли Петра – Михаило Щепотев?
Быть может, историки, когда-либо „пыль веков от хартий отряхнув“, найдут биографические сведения о нем и поведают читателям?..
От Полтавы до Гангута
Речь идет о небольшом пятилетнем промежутке времени, в начале и конце которого состоялись два знаменитых победоносных, под руководством Петра Великого, сражения. Одно из них – Полтавская битва, другое – Гангутское сражение на море.
Вместе с увеличением боевой мощи за время войны окреп и боевой дух русского солдата, понявшего цель войны и необходимость победы ради спасения своего отечества, своей русской нации, уже объединившей вокруг себя и другие, малые народности.
Сухопутная армия Петра победила, по сути, учинила разгром армии шведского короля, предрешила дальнейший исход войны. Усталый и нервно потрясенный, Петр сразу же после удачной битвы, не мешкая, позвал к себе кабинет-секретаря Макарова и в тот достопамятный день, 27 июня 1709 года, продиктовал письмо для немедленной отсылки Федору Апраксину, находившемуся в строящемся Петербурге:
„Объявляю Вам о зело превеликой и нечаянной виктории, которую господь бог нам, чрез неописанную храбрость наших солдат, даровать изволил, с малой войск наших кровью… Знамен, пушек множество взяли, також генерала-фельдмаршала господина Рейншильда, купно с четырьмя генералами, а именно: Шлиппенбахом, Гамильтоном, Штакельбергом и Розеном. Также первой министр граф Пипер с секретарями в полон взяты, при которых несколько тысяч офицеров и рядовых взято, о чем подробно писать будем вскоре (а ныне за скоростью невозможно) и единым словом сказать, вся неприятельская армия фаетонов конец восприняла.
[6](А о короле еще не можем ведать, с нами или со отцы нашими обретается…) И сею у нас неслыханною новиною вам поздравляем, и прошу господ вышних и нижних, морских и сухово пути поздравить.
Петр“.
К этому письму добавлены Петром собственноручно весьма существенные слова, выражающие его окончательную уверенность в выборе места для новой столицы на северо-западе страны:
„Ныне уже совершенно камень во основание Санкт-Петербурга положен…“
От Полтавской битвы, с тех пор, когда, по выражению Петра, „непобедимые шведы хребет свой показали“, и до морского славного Гангутского сражения прошло пять лет.
В 1710 году петровские войска заняли Выборг, Ригу, Ревель, Кексгольм, Пернов и другие города.
Об успехах русских войск Петр рассылал нарочных с грамотами по всей стране, оповещая города и села о возвращении Карелии и присоединении прибалтийских побережий Лифляндии и Эстляндии. Даже вологодскому купцу Саватееву, находившемуся с торговым караваном в Китае (или в пути), дабы и в Китае о том было известно, была отправлена грамота, представляющая собой обзор военных событий:
„От великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича, всея Великий и Малыя и Белыя России самодержца, купчине нашему Ивану Прокофьевичу Саватееву с товарищи. Объявляем вам, понеже чрез помощь всевышняго войсками нашего царского величества компанию швецкую сего 710 году едва не сравнительну Полтавской 1709 году даровал, ибо и оставшие неприятельские шведские городы: Рига, Корела, Выборг, Пернов, Диомент, остров Эзель, на нем крепость Аранцбург взяты, а и последней Ревель, он же и Колывань, ныне на оккорд сдался, и тако Лифляндия и Эстляндия весьма от неприятеля отобрано и единым словом изрещи, что оной неприятель швед на левой стороне Восточного моря не точию [не только] городов, вышнего к нам пособием, но ни степени земли не имеет. И ныне точию надлежит нам просити его, всех содетеля, дабы по своим к нам неизреченным щедротам добрый мир даровати изволил, о чем повсюду нашего царского величества державы надлежит его, всеблагого бога нашего, благодарите. И как к вам сия наша великого государя грамота придет, и вы б о сем при своем короване всем объявили. Писан на Москве, лета 1710 декабря в 16 день. Дьяк Яков Щетинин. Справил Михайло Фролов. А с сим ведением от нашего царского величества послан офицер полков московского гарнизона Алексей Марков“.
Усиленно и поспешно строился Петербург. Особое внимание уделялось военному флоту. Строились многопушечные трехмачтовые корабли, строились легкие, увертливые и подвижные в боевой обстановке галеры. Строились на северо-западе, вблизи от новой столицы, на верфях Олонецкой и Лодейнопольской, строились в Ладоге, в самом Петербурге, в Адмиралтействе…
Следует бегло коснуться истории русского флота, в частности строительства галер.
В древние времена галеры употреблялись в морских сражениях в Греции и других прибрежных к Средиземному морю странах. При Петре, в 1696 году, была доставлена первая галера из Голландии в Архангельск, Из Архангельска водой отправлена в Вологду. В Вологде ее разобрали на отдельные „члены“ и на двадцати больших дровнях и подчунках увезли в Москву, в Преображенское.
Когда вологодские плотники разбирали на части это судно, узнали, что оно прибыло из заморской страны, сначала подивились, а потом прикинули умом и сказали, что им по такой манере и самим можно строить».
– Может, за морем телушка – полушка, да перевоз рубль. Если государь захочет, мы не хуже топоришком да долотишком справим, дай только срок да доброе деревье…
Говорил это лодейных дел мастер вологжанин Осип Щека. Никто его за язык не тянул. Похвастался, так отвечай делом за свои слова… Не хвастовства и бахвальства ради сказаны были Осипом Щекой эти слова. Уже давно было известно в здешних краях, что вологодские строители-умельцы еще более чем за сто лет до петровских времен отличались мастерством в постройке судов дальнего плавания по заказу самого Иоанна Грозного. Об этом красноречиво и убедительно свидетельствует в своей книге «Записки о Московии 16 века» английский посол, находившийся при Грозном и пользовавшийся его доверием, – Джером Горсей.
В ту пору Грозный задумывался над тем, как бы, в случае большой опасности, найти ему приют в королевской Англии.
На случай бегства царь предусмотрительно собрал мастеров и приказал на реке Вологде строить флот.
И был по этому поводу разговор Грозного с послом Англии:
– Видел ли ты мои большие суда и барки, построенные в Вологде? – спросил Грозный Джерома Горсея.
– Видел.
– Какой изменник показал их тебе?
– Молва о тех судах пошла. Народ сбегается смотреть на них в праздничные дни, так и я решился, с тысячами других, полюбоваться на их удивительную красоту, величину и странную обделку…
– Что значат слова «странная обделка»? – спросил царь посла.
– Изображение львов, драконов, орлов, слонов, единорогов, отчетливо сделанных и украшенных золотом, серебром и яркой живописью…
– Это верно, – согласился царь, – кажется, ты хорошо высмотрел. Сколько их?
– Я видел не более двадцати, ваше величество.
– Скоро ты увидишь сорок, и не хуже этих. Иноземцы удивились бы еще больше, если бы узнали, какие неоцененные сокровища украшают их внутри… Говорят, что у вашей королевы флот лучший в мире. Чем же он отличается от моего? – любопытствовал царь.
На этот вопрос, как пишет Горсей, он подробно рассказал, что собою представляет вооруженное английское военное судно, и даже подарил царю точно сделанную модель английского корабля.
Внешняя роспись судов, построенных в Вологде для Грозного, судя по описанию Горсея, напоминает о древнем «почерке» вологодских самобытных рисовальщиков, которые, с присущим им художественным вкусом, расписывали самодельными, из каменных порошков, красками предметы крестьянского быта и обихода, дабы чем-то развеселить изделия из дерева – прялки, сани, дуги, ковши, ведра, сундуки и подголовники, ворота и вереи, воронцы и опечья.
И те фигуры, описанные Горсеем, увиденные им как украшения судов, построенных для Грозного, кое-где сохранились до нашего времени, но уже как памятники искусства старины глубокой…
Не приходится поэтому удивляться тому, что при Петре Первом вологодский умелец строения барок и карбасов некто Осип по прозванию Щека согласился строить суда не хуже голландских образцов.
Осипа Щеку как главного и еще с ним двадцать пять плотников отправил воевода в Москву зимней дорогой, следом за разобранной голландской галерой.
Осип Щека и его вологодские товарищи сумели доказать свое мастерство. Слово у них не разошлось с делом. Эти мастеровые люди быстро собрали голландскую галеру и по ее образцу построили гораздо лучшую, царскую – для Петра. Государь, видя их преотменную работу, добавил Осипу Щеке еще плотников, и в ту зиму вологжане под Москвой, на Преображенской верфи, изготовили наскоро из сырого леса «часны», то есть части для двадцати двух галер, и отправили в Воронеж.
Русский военный флот на Неве и в Финском заливе за короткое время вырос до такой степени, что своей силой мог уже потягаться с флотом шведским. За год до Полтавской битвы в составе Балтийского военного флота было 12 фрегатов, 8 галер, 6 брандеров, 2 бомбардирских судна, 10 шняв, 20 русских бригантин и другие мелкие суда.
Такая эскадра, выходившая весной 1708 года от Петропавловской крепости в Финский залив и в море, была уже серьезным оплотом, обеспечивающим безопасность невских берегов. Но дальновидный Петр, оценивший еще при взятии Азова способности русских солдат и казаков, действовавших быстро, смело и решительно благодаря галерному флоту, и предвидя морские сражения на Балтике, распорядился построить на верфях Северо-Запада 300 галер. Отличного соснового леса для этой надобности на Севере всегда более чем достаточно. Галеры строились быстро. К весне 1713 года было построено и оснащено около 200 галер и бригантин.
И когда в помощь многопушечным фрегатам у русских появилась целая армада галер для морских боевых операций, то сам шведский адмирал Эреншильд, узнавший об этом, на вопрос, сколько нужно фрегатов, чтобы противостоять, ответил:
– И тысяча крупных кораблей не в силах справиться с русскими галерами…
Вот что, в кратких чертах, представляло собою это небольшое по размерам, но грозное в нападениях и высадках новоявленное русское судно.
Галера, иначе называемая «галея» или «каторга», строилась различных размеров – длиною от 120 до 160 футов, шириною от 18 до 30 футов. Две парусные мачты, грот и фок, убирались при безветрии, а также в боевой пушечной перепалке.
На носу галеры помещалось до пяти пушек: четыре 8-фунтовых на палубе и одна 36-фунтовая под настилом. В кормовой каюте – капитан. Солдаты и матросы размещались за снастями и тюфяками на палубе. Гребцов находилось до 40 человек сильных и дружных, делавших до 25 взмахов в минуту. Легкость и скорость хода галеры, неглубокая осадка делали ее в прибрежных скалистых местах Балтики малоуязвимой при внезапных нападениях на суда противника. Галеры были удобны и тем, что солдату на них гораздо легче, нежели в пешем строю с тяжелой выкладкой. К моменту боя у солдат сохранялись силы, что было очень важно, поскольку сокрушительные схватки происходили на палубах кораблей противника.
Построив столь значительный гребной флот, Петр за год до исторического Гангутского сражения решил в 1713 году испытать боевое счастье на море.
В конце апреля флот из Невы вышел в Финский залив.
Командовал авангардом сам царь в звании контр-адмирала под именем Петра Михайлова.
Генерал-адмирал Апраксин и вице-адмирал Крюйс возглавляли корабельный флот, под прикрытием которого многочисленные галеры и бригантины Петра 8 мая подошли к Гельсингфорсу и через три дня заняли город.
В августе русские гребные суда со стороны моря и пехота князя Голицына, подоспевшая по суше, без сопротивления заняли Або.
Нарастала угроза Стокгольму. Шведы поняли, что, потерпев поражение под Полтавой, они могут быть поражены и на море. Но где, когда, какими силами дать русским решительный бой на Балтике? Побитый под Полтавой, Карл вот уже пятый год находился «в гостях» у турецкого султана, стыдился вернуться в Швецию. Вынашивал планы, провоцировал Турцию на войну с Россией, вмешивался в политику султана и вызывал тем самым неприязнь турок.
А в Стокгольме сенаторы вели разговоры о том, как выйти из войны и заменить короля, ибо «за слабостью головы правительствовать он больше не может». Но слабоголовый не сдавался, и был слышен из Турции его голос:
«Хотя бы вся Швеция пропала, а миру не быть…»
Война продолжалась. 1714 год. Шведы решили тогда запереть русский флот в Финском заливе, не дать ему выхода в море.
Полуостров Гангут, расположенный в устье Финского залива, оказался наиболее удобным для этой цели.
Петр понял замысел шведских флотоводцев, пытался привлечь себе на помощь Данию, находившуюся в союзе с Россией, но датский король под различными предлогами отказался участвовать в войне против шведов.
Рассчитывая только на свои силы, Петр потребовал с наибольшим усердием строить и строить флот на всех верфях Северо-Запада.
Из далекого Архангельска, совершив смелый поход, обогнув Скандинавский полуостров, прибыли в Финский залив линейные корабли «Рафаил» и «Гавриил». Нелегкий путь – прорваться через тылы противника и с боем выйти к своим на соединение.
Из Архангельска и Вологодчины, с Беломорья и приозерных уездов прибывали во флот крепкие, выносливые, выросшие в суровых условиях неласкового севера новобранцы-рекруты.
Нелегко приходилось русскому мужику в эти годы Петровской эпохи. Основание Петербурга, непрерывная война, строительство верфей и флота, добыча руды и всякая другая обязательная работа на нужды военного времени требовали с каждым годом все больше крестьян с Севера.
Обе воюющие стороны знали, что морское сражение на Балтике неизбежно.
Шведский флот, находясь в более благоприятных условиях, прибыл к Гангуту в середине апреля. Командовал шведским флотом адмирал Ватранг. В это время русский флот находился в Финском заливе и не мог двинуться – мешал лед. И только к середине июня галерная флотилия со всеми вспомогательными – свыше сотни судов, под командой Апраксина прибыла в Гельсингфорс.
Петр возглавлял флот, находившийся в Ревеле.
В бухте Тверминне Петр и Апраксин встретились, изучили обстановку и приступили к действиям. Были задуманы и сделаны в узком месте пересекающие полуостров бревенчатые настилы – для перетаскивания галер по суше. Полторы тысячи солдат, отличных лесорубов и плотников, быстро соорудили «переволоку». Об этом разведало шведское командование. Шведский контр-адмирал Эреншельд на фрегате «Элефант», во главе отряда боевых судов, подошел к «переволоке», намереваясь накрыть русских артиллерийским обстрелом при спуске галер на воду.
Петр учел это и приказал отдельным группам двинуться в обход полуострова и в шхерах отрезать выход подошедшим шведским кораблям.
Надобность в перетаскивании галер по суше у русских миновала. По приказу Петра и при его участии 98 галер и около 15 тысяч десантного войска зашли с тыла.
Отряд Эреншельда отвалил от «переволоки», оказавшейся ловушкой, и стал выбирать выгодную позицию между островами. Место, защищенное скалистыми островами, оказалось удобным для шведских кораблей. Две яростные фронтальные атаки русских галер были отбиты огнем артиллерии. Для третьей атаки Петр приказал всем отрядам галер принять иное построений и ударить на эскадру Эреншельда с флангов. Атака с флангов оказалась удачной.
Вместе с увеличением боевой мощи за время войны окреп и боевой дух русского солдата, понявшего цель войны и необходимость победы ради спасения своего отечества, своей русской нации, уже объединившей вокруг себя и другие, малые народности.
Сухопутная армия Петра победила, по сути, учинила разгром армии шведского короля, предрешила дальнейший исход войны. Усталый и нервно потрясенный, Петр сразу же после удачной битвы, не мешкая, позвал к себе кабинет-секретаря Макарова и в тот достопамятный день, 27 июня 1709 года, продиктовал письмо для немедленной отсылки Федору Апраксину, находившемуся в строящемся Петербурге:
„Объявляю Вам о зело превеликой и нечаянной виктории, которую господь бог нам, чрез неописанную храбрость наших солдат, даровать изволил, с малой войск наших кровью… Знамен, пушек множество взяли, також генерала-фельдмаршала господина Рейншильда, купно с четырьмя генералами, а именно: Шлиппенбахом, Гамильтоном, Штакельбергом и Розеном. Также первой министр граф Пипер с секретарями в полон взяты, при которых несколько тысяч офицеров и рядовых взято, о чем подробно писать будем вскоре (а ныне за скоростью невозможно) и единым словом сказать, вся неприятельская армия фаетонов конец восприняла.
[6](А о короле еще не можем ведать, с нами или со отцы нашими обретается…) И сею у нас неслыханною новиною вам поздравляем, и прошу господ вышних и нижних, морских и сухово пути поздравить.
Петр“.
К этому письму добавлены Петром собственноручно весьма существенные слова, выражающие его окончательную уверенность в выборе места для новой столицы на северо-западе страны:
„Ныне уже совершенно камень во основание Санкт-Петербурга положен…“
От Полтавской битвы, с тех пор, когда, по выражению Петра, „непобедимые шведы хребет свой показали“, и до морского славного Гангутского сражения прошло пять лет.
В 1710 году петровские войска заняли Выборг, Ригу, Ревель, Кексгольм, Пернов и другие города.
Об успехах русских войск Петр рассылал нарочных с грамотами по всей стране, оповещая города и села о возвращении Карелии и присоединении прибалтийских побережий Лифляндии и Эстляндии. Даже вологодскому купцу Саватееву, находившемуся с торговым караваном в Китае (или в пути), дабы и в Китае о том было известно, была отправлена грамота, представляющая собой обзор военных событий:
„От великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича, всея Великий и Малыя и Белыя России самодержца, купчине нашему Ивану Прокофьевичу Саватееву с товарищи. Объявляем вам, понеже чрез помощь всевышняго войсками нашего царского величества компанию швецкую сего 710 году едва не сравнительну Полтавской 1709 году даровал, ибо и оставшие неприятельские шведские городы: Рига, Корела, Выборг, Пернов, Диомент, остров Эзель, на нем крепость Аранцбург взяты, а и последней Ревель, он же и Колывань, ныне на оккорд сдался, и тако Лифляндия и Эстляндия весьма от неприятеля отобрано и единым словом изрещи, что оной неприятель швед на левой стороне Восточного моря не точию [не только] городов, вышнего к нам пособием, но ни степени земли не имеет. И ныне точию надлежит нам просити его, всех содетеля, дабы по своим к нам неизреченным щедротам добрый мир даровати изволил, о чем повсюду нашего царского величества державы надлежит его, всеблагого бога нашего, благодарите. И как к вам сия наша великого государя грамота придет, и вы б о сем при своем короване всем объявили. Писан на Москве, лета 1710 декабря в 16 день. Дьяк Яков Щетинин. Справил Михайло Фролов. А с сим ведением от нашего царского величества послан офицер полков московского гарнизона Алексей Марков“.
Усиленно и поспешно строился Петербург. Особое внимание уделялось военному флоту. Строились многопушечные трехмачтовые корабли, строились легкие, увертливые и подвижные в боевой обстановке галеры. Строились на северо-западе, вблизи от новой столицы, на верфях Олонецкой и Лодейнопольской, строились в Ладоге, в самом Петербурге, в Адмиралтействе…
Следует бегло коснуться истории русского флота, в частности строительства галер.
В древние времена галеры употреблялись в морских сражениях в Греции и других прибрежных к Средиземному морю странах. При Петре, в 1696 году, была доставлена первая галера из Голландии в Архангельск, Из Архангельска водой отправлена в Вологду. В Вологде ее разобрали на отдельные „члены“ и на двадцати больших дровнях и подчунках увезли в Москву, в Преображенское.
Когда вологодские плотники разбирали на части это судно, узнали, что оно прибыло из заморской страны, сначала подивились, а потом прикинули умом и сказали, что им по такой манере и самим можно строить».
– Может, за морем телушка – полушка, да перевоз рубль. Если государь захочет, мы не хуже топоришком да долотишком справим, дай только срок да доброе деревье…
Говорил это лодейных дел мастер вологжанин Осип Щека. Никто его за язык не тянул. Похвастался, так отвечай делом за свои слова… Не хвастовства и бахвальства ради сказаны были Осипом Щекой эти слова. Уже давно было известно в здешних краях, что вологодские строители-умельцы еще более чем за сто лет до петровских времен отличались мастерством в постройке судов дальнего плавания по заказу самого Иоанна Грозного. Об этом красноречиво и убедительно свидетельствует в своей книге «Записки о Московии 16 века» английский посол, находившийся при Грозном и пользовавшийся его доверием, – Джером Горсей.
В ту пору Грозный задумывался над тем, как бы, в случае большой опасности, найти ему приют в королевской Англии.
На случай бегства царь предусмотрительно собрал мастеров и приказал на реке Вологде строить флот.
И был по этому поводу разговор Грозного с послом Англии:
– Видел ли ты мои большие суда и барки, построенные в Вологде? – спросил Грозный Джерома Горсея.
– Видел.
– Какой изменник показал их тебе?
– Молва о тех судах пошла. Народ сбегается смотреть на них в праздничные дни, так и я решился, с тысячами других, полюбоваться на их удивительную красоту, величину и странную обделку…
– Что значат слова «странная обделка»? – спросил царь посла.
– Изображение львов, драконов, орлов, слонов, единорогов, отчетливо сделанных и украшенных золотом, серебром и яркой живописью…
– Это верно, – согласился царь, – кажется, ты хорошо высмотрел. Сколько их?
– Я видел не более двадцати, ваше величество.
– Скоро ты увидишь сорок, и не хуже этих. Иноземцы удивились бы еще больше, если бы узнали, какие неоцененные сокровища украшают их внутри… Говорят, что у вашей королевы флот лучший в мире. Чем же он отличается от моего? – любопытствовал царь.
На этот вопрос, как пишет Горсей, он подробно рассказал, что собою представляет вооруженное английское военное судно, и даже подарил царю точно сделанную модель английского корабля.
Внешняя роспись судов, построенных в Вологде для Грозного, судя по описанию Горсея, напоминает о древнем «почерке» вологодских самобытных рисовальщиков, которые, с присущим им художественным вкусом, расписывали самодельными, из каменных порошков, красками предметы крестьянского быта и обихода, дабы чем-то развеселить изделия из дерева – прялки, сани, дуги, ковши, ведра, сундуки и подголовники, ворота и вереи, воронцы и опечья.
И те фигуры, описанные Горсеем, увиденные им как украшения судов, построенных для Грозного, кое-где сохранились до нашего времени, но уже как памятники искусства старины глубокой…
Не приходится поэтому удивляться тому, что при Петре Первом вологодский умелец строения барок и карбасов некто Осип по прозванию Щека согласился строить суда не хуже голландских образцов.
Осипа Щеку как главного и еще с ним двадцать пять плотников отправил воевода в Москву зимней дорогой, следом за разобранной голландской галерой.
Осип Щека и его вологодские товарищи сумели доказать свое мастерство. Слово у них не разошлось с делом. Эти мастеровые люди быстро собрали голландскую галеру и по ее образцу построили гораздо лучшую, царскую – для Петра. Государь, видя их преотменную работу, добавил Осипу Щеке еще плотников, и в ту зиму вологжане под Москвой, на Преображенской верфи, изготовили наскоро из сырого леса «часны», то есть части для двадцати двух галер, и отправили в Воронеж.
Русский военный флот на Неве и в Финском заливе за короткое время вырос до такой степени, что своей силой мог уже потягаться с флотом шведским. За год до Полтавской битвы в составе Балтийского военного флота было 12 фрегатов, 8 галер, 6 брандеров, 2 бомбардирских судна, 10 шняв, 20 русских бригантин и другие мелкие суда.
Такая эскадра, выходившая весной 1708 года от Петропавловской крепости в Финский залив и в море, была уже серьезным оплотом, обеспечивающим безопасность невских берегов. Но дальновидный Петр, оценивший еще при взятии Азова способности русских солдат и казаков, действовавших быстро, смело и решительно благодаря галерному флоту, и предвидя морские сражения на Балтике, распорядился построить на верфях Северо-Запада 300 галер. Отличного соснового леса для этой надобности на Севере всегда более чем достаточно. Галеры строились быстро. К весне 1713 года было построено и оснащено около 200 галер и бригантин.
И когда в помощь многопушечным фрегатам у русских появилась целая армада галер для морских боевых операций, то сам шведский адмирал Эреншильд, узнавший об этом, на вопрос, сколько нужно фрегатов, чтобы противостоять, ответил:
– И тысяча крупных кораблей не в силах справиться с русскими галерами…
Вот что, в кратких чертах, представляло собою это небольшое по размерам, но грозное в нападениях и высадках новоявленное русское судно.
Галера, иначе называемая «галея» или «каторга», строилась различных размеров – длиною от 120 до 160 футов, шириною от 18 до 30 футов. Две парусные мачты, грот и фок, убирались при безветрии, а также в боевой пушечной перепалке.
На носу галеры помещалось до пяти пушек: четыре 8-фунтовых на палубе и одна 36-фунтовая под настилом. В кормовой каюте – капитан. Солдаты и матросы размещались за снастями и тюфяками на палубе. Гребцов находилось до 40 человек сильных и дружных, делавших до 25 взмахов в минуту. Легкость и скорость хода галеры, неглубокая осадка делали ее в прибрежных скалистых местах Балтики малоуязвимой при внезапных нападениях на суда противника. Галеры были удобны и тем, что солдату на них гораздо легче, нежели в пешем строю с тяжелой выкладкой. К моменту боя у солдат сохранялись силы, что было очень важно, поскольку сокрушительные схватки происходили на палубах кораблей противника.
Построив столь значительный гребной флот, Петр за год до исторического Гангутского сражения решил в 1713 году испытать боевое счастье на море.
В конце апреля флот из Невы вышел в Финский залив.
Командовал авангардом сам царь в звании контр-адмирала под именем Петра Михайлова.
Генерал-адмирал Апраксин и вице-адмирал Крюйс возглавляли корабельный флот, под прикрытием которого многочисленные галеры и бригантины Петра 8 мая подошли к Гельсингфорсу и через три дня заняли город.
В августе русские гребные суда со стороны моря и пехота князя Голицына, подоспевшая по суше, без сопротивления заняли Або.
Нарастала угроза Стокгольму. Шведы поняли, что, потерпев поражение под Полтавой, они могут быть поражены и на море. Но где, когда, какими силами дать русским решительный бой на Балтике? Побитый под Полтавой, Карл вот уже пятый год находился «в гостях» у турецкого султана, стыдился вернуться в Швецию. Вынашивал планы, провоцировал Турцию на войну с Россией, вмешивался в политику султана и вызывал тем самым неприязнь турок.
А в Стокгольме сенаторы вели разговоры о том, как выйти из войны и заменить короля, ибо «за слабостью головы правительствовать он больше не может». Но слабоголовый не сдавался, и был слышен из Турции его голос:
«Хотя бы вся Швеция пропала, а миру не быть…»
Война продолжалась. 1714 год. Шведы решили тогда запереть русский флот в Финском заливе, не дать ему выхода в море.
Полуостров Гангут, расположенный в устье Финского залива, оказался наиболее удобным для этой цели.
Петр понял замысел шведских флотоводцев, пытался привлечь себе на помощь Данию, находившуюся в союзе с Россией, но датский король под различными предлогами отказался участвовать в войне против шведов.
Рассчитывая только на свои силы, Петр потребовал с наибольшим усердием строить и строить флот на всех верфях Северо-Запада.
Из далекого Архангельска, совершив смелый поход, обогнув Скандинавский полуостров, прибыли в Финский залив линейные корабли «Рафаил» и «Гавриил». Нелегкий путь – прорваться через тылы противника и с боем выйти к своим на соединение.
Из Архангельска и Вологодчины, с Беломорья и приозерных уездов прибывали во флот крепкие, выносливые, выросшие в суровых условиях неласкового севера новобранцы-рекруты.
Нелегко приходилось русскому мужику в эти годы Петровской эпохи. Основание Петербурга, непрерывная война, строительство верфей и флота, добыча руды и всякая другая обязательная работа на нужды военного времени требовали с каждым годом все больше крестьян с Севера.
Обе воюющие стороны знали, что морское сражение на Балтике неизбежно.
Шведский флот, находясь в более благоприятных условиях, прибыл к Гангуту в середине апреля. Командовал шведским флотом адмирал Ватранг. В это время русский флот находился в Финском заливе и не мог двинуться – мешал лед. И только к середине июня галерная флотилия со всеми вспомогательными – свыше сотни судов, под командой Апраксина прибыла в Гельсингфорс.
Петр возглавлял флот, находившийся в Ревеле.
В бухте Тверминне Петр и Апраксин встретились, изучили обстановку и приступили к действиям. Были задуманы и сделаны в узком месте пересекающие полуостров бревенчатые настилы – для перетаскивания галер по суше. Полторы тысячи солдат, отличных лесорубов и плотников, быстро соорудили «переволоку». Об этом разведало шведское командование. Шведский контр-адмирал Эреншельд на фрегате «Элефант», во главе отряда боевых судов, подошел к «переволоке», намереваясь накрыть русских артиллерийским обстрелом при спуске галер на воду.
Петр учел это и приказал отдельным группам двинуться в обход полуострова и в шхерах отрезать выход подошедшим шведским кораблям.
Надобность в перетаскивании галер по суше у русских миновала. По приказу Петра и при его участии 98 галер и около 15 тысяч десантного войска зашли с тыла.
Отряд Эреншельда отвалил от «переволоки», оказавшейся ловушкой, и стал выбирать выгодную позицию между островами. Место, защищенное скалистыми островами, оказалось удобным для шведских кораблей. Две яростные фронтальные атаки русских галер были отбиты огнем артиллерии. Для третьей атаки Петр приказал всем отрядам галер принять иное построений и ударить на эскадру Эреншельда с флангов. Атака с флангов оказалась удачной.