* * *
   Стелла с трудом переносила ожидание. Она считала минуты. Она не могла сосредоточиться на уроках. Она думала только об одном – сколько времени прошло с их последней встречи и сколько еще осталось до того момента, как она снова его увидит.
   Всю неделю Стелла так вдохновенно и изобретательно лгала мадам Буэ, что сама удивлялась. Стелла особенно любила гулять с Максом в Люксембургском саду. Они бродили по аллеям, взявшись за руки, и всегда подходили к квадратному пруду, середину которого украшали фонтан и пара каменных любовников. В тени платанов в пруду резвились золотые карпы.
   Как-то раз из пруда выскочила лягушка, пролетела по воздуху, приземлилась и скрылась из вида.
   – Это твой заколдованный прекрасный принц, – пошутил Макс.
   – Ты мой принц, и ты никуда не исчезнешь.
   Макс вдруг почувствовал себя мерзавцем. Как бы там ни было, он обязан рассказать Стелле, что женат.
   И все мечты Стеллы разлетелись вдребезги. Идиллические картинки рассыпались и закружились, словно ребенок играл калейдоскопом. Макс принадлежал другой женщине! Слишком удивленная, чтобы заплакать, Стелла бросилась на шею Максу и крепко обняла его, словно в последний раз. Ей даже в голову не приходило, что Макс может быть женат. Он не вел себя, как женатый мужчина. Почему, почему он ее обманул?!
   – Погоди-ка, я вовсе не такое чудовище. – Макс аккуратно разжал руки Стеллы, взял ее за подбородок, заглянул в ее испуганные глаза и сообщил, что они с Физз собираются разводиться.
   Стелла вскинула голову.
   – Физз? Так, значит, ты Макс Фэйн?
   – Да, я Макс Фэйн. – Он выглядел одновременно торжествующим и смущенным. – Дорогая Стелла, мне очень не хотелось скрывать это, но я так боялся потерять тебя.
   Стелле стало еще хуже, чем несколько минут назад. Макс притянул ее к себе, она попыталась вырваться, но он крепко держал ее. Он прошептал ей на ухо:
   – Ведь ты же не позволишь, чтобы эта глупая вражда помешала нам. Какая-то бессмысленная ссора, которую наши матери ведут уже тридцать лет.
   Стелла молчала.
   – Ромео и Джульетта, – шепнул Макс ей на ухо.
   И Стелла сразу же стала расценивать их отношения как запретную, романтическую страсть. Потом Макс сказал, что пока вынужден уехать. Она закинула голову и взглянула в честные синие глаза:
   – Давай вернемся в твой номер. Немедленно.
   Когда они оказались в постели, Стелла забыла обо всем, даже о предстоящей разлуке с Максом.
* * *
   Макс рассказывал ей о глубокой трагичности своего брака. Не считая того стресса, который он пережил из-за успехов жены, они еще часто расставались. Вокруг Физз всегда роились мужчины, а Макс не только ревновал, но и чувствовал себя одиноким. Их чувства медленно угасали.
   Наконец Стелла решилась задать вопрос, вертевшийся у нее на языке.
   Макс печально покачал головой. Он всегда мечтал о настоящей семье, о детях. Но Физз отказывалась иметь детей, потому что они помешали бы ее карьере. Конечно, если посмотреть на проблему с точки зрения Физз, то ее не в чем обвинять…
   Он не упоминал об изменах, пока Стелла сама не спросила об этом.
   – Боюсь, один-два раза это случалось. Мы оба изменяли. Я был несчастным и одиноким… Ты можешь понять такого рода одиночество? Это одиночество, когда живешь с тем, кому ты не особенно нужен…
   Страстно целуя Макса, Стелла заверила его, что прекрасно понимает такого рода одиночество.
   На самом же деле Макс сердился на Стеллу за то, что она заставила его чувствовать себя виноватым. Он хотел лишь легкой интрижки в вольном городе Париже, ну и, может быть, мелкой мести за отца. Он вовсе не собирался мучиться угрызениями совести. Но теперь Макс не сомневался, что будет чувствовать себя последним дерьмом, когда бросит Стеллу.
* * *
   Стелла не могла придумать достаточно веского повода, чтобы уйти из школы и проводить Макса в аэропорт, но у них было время, чтобы попрощаться в «Скрибе».
   После того как Макс выбежал из номера – он уже опаздывал, – Стелла неторопливо приняла ванну. Когда она одевалась, в номер вошла темноволосая смуглая горничная со стопкой свежего белья. Когда она впервые увидела в номере эту американку, та покраснела, а горничная ей подмигнула. Потом Стелла и горничная обменивались заговорщическими улыбками в коридоре или когда Рашель, так ее звали, приходила «поправить» постель. На самом деле ей приходилось все перестилать заново.
   Рашель оглядела комнату, открытые дверцы шкафов, пустые незадвинутые ящики и Стелла, не сдерживающая слез, среди всего этого раззора. Значит, вот как! Эта девушка, почти ее ровесница, только что попрощалась со своим любовником, английским лордом.
   Рашель кинула чистые простыни на измятую постель, подошла к Стелле и обняла ее.
   – Он вернется, я уверена, – утешила она Стеллу.
   Стелла грустно кивнула. Она тоже не сомневалась, что снова увидит Макса. Вот только когда это будет?
   Рашель оставалась с ней до тех пор, пока рыдания Стеллы не превратились в тихие всхлипывания. Она проводила ее в ванную, помогла умыться. Ободренная таким участием совершенно незнакомого человека, Стелла в последний раз вышла из номера своего любовника.
* * *
   В самолете Макс вдруг понял, что не может сосредоточиться на книге. Каждый раз перед ним вставало юное, полное надежды лицо Стеллы, ее синие глаза, нежные, преданные, без тени упрека.
   Ну и почему, собственно, он чувствует себя так паршиво? Он действительно влюбился в это трогательное несчастное создание. Девушка напоминала ему щенка, который был у него в детстве. Тот вырос слишком большим, и его пришлось отдать друзьям в деревню. Макс пообещал Стелле вернуться в Париж, и он вернется. Что еще он мог ей обещать? В конце концов, он пока женат. Так, может быть, его совесть наконец соизволит заткнуться и даст ему почитать последнюю книгу Хемингуэя?

Глава 21

    Воскресенье, 27 августа 1939 года.
    Лондон
   Из Парижа Макс вернулся в свой клуб. Там у него была комната, обставленная, как холостяцкая спальня в английском загородном доме – кровать, гардероб, маленький столик, стул с прямой спинкой. Лампа у кровати оставалась единственной уступкой комфорту. Прошло всего десять минут, как Макс переступил через порог, а швейцар Фриби уже принес ему телеграмму.
   – Прошу прощения, сэр. Телеграмма пришла три дня назад, но мы не знали, куда переслать ее, учитывая тот факт, что вы… гм… временно не живете дома. – Швейцар чуть кашлянул.
   Макс распечатал телеграмму и прочел:
   «ДОРОГОЙ ВАЖНЫЕ НОВОСТИ ПОЗВОНИ КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ ЛЮБЛЮ ЦЕЛУЮ ФИЗЗ».
   Макс тут же подумал: «Ага! Я так и знал, что мы помиримся, правда, не думал, что это случится раньше Рождества». Он схватил телефон и набрал домашний номер. Раздался щелчок, а затем механический гнусавый голос автомата сообщил: «Сожалеем, но ваш номер временно не работает».
   Макс быстро умылся, побрился, переоделся и торопливо вышел из клуба.
   Желтую парадную дверь дома ему открыла сама Физз. Смеясь от радости, она бросилась ему на шею и начала осыпать его поцелуями, нетерпеливая и ласковая, как щенок. Макс решил, что его почему-то совершенно неожиданно простили, и из осторожности молчал. Физз буквально втащила его в полутемный холл, закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и посмотрела на него невероятно яркими глазами, синими, как июньское небо после летнего дождя.
   – Ты не поверишь… Я даже не знаю, как тебе об этом сказать… Мы беременны! – Она снова обняла Макса. – Ох, мой дорогой, я так по тебе скучала…
   – Когда родится ребенок?
   – По мнению врачей, в феврале.
   – Ты уверена? – осторожно спросил Макс. Они были женаты уже больше двенадцати лет.
   Физз кивнула, она была слишком возбуждена, чтобы говорить. Макс притянул ее к себе и с силой поцеловал.
   – О… Я хотел сказать… А нам можно?
   Физз со смехом кивнула, взяла его за руку и подтолкнула к лестнице. Перед дверью в спальню она снова повернулась к мужу, встала на цыпочки и поцеловала его.
   – Я была такой сварливой, дорогой. Как только я поняла, почему так плохо себя чувствую, все изменилось. Джесси и Дэйзи уже начали шить маленькие белые распашонки. Ох, я даже представить не могла, как хочу этого ребенка!
   На мгновение перед Максом предстала прежняя Физз – смешливая, счастливая, очаровательная девушка, на которой он женился. Он нежно поднял ее на руки, ногой распахнул дверь спальни и отнес жену на кровать.
* * *
   На следующее утро Макс вернулся в «Гаррик» под предлогом того, что ему нужно собрать вещи. Но еще он должен был написать Стелле.
   Макс несколько раз принимался за дело и всякий раз комкал листок и выбрасывал его. Нет, так ничего не выйдет. Он закрутил колпачок на своей ручке. Придется вернуться в Париж и обо всем сказать Стелле. Одному богу известно почему, но так будет легче, чем писать письмо. Макс представил себе Стеллу. Вот она получает письмо из Лондона, радуется, а потом читает и…
   Выходя из клуба, Макс попросил служащего забронировать для него место на первом же самолете, вылетающем в Париж четвертого сентября, и место на первом же обратном рейсе в Лондон пятого сентября утром.
 
    Воскресенье, 3 сентября 1939 года.
    Фицрой-сквер
   Все молчали. Это был приятный солнечный день. Воскресную тишину нарушал только гул самолета, пролетающего где-то в вышине, стрекотание газонокосилки по соседству и негромкое жужжание пчел, вьющихся над цветочным бордюром, высаженным Тоби.
   – Разве это не восхитительно, Тоби? – Глаза Мими сияли. – Разве тебе не хочется стать дедушкой?
   Тоби иронично улыбнулся:
   – Многие мужчины моего возраста хотели бы иметь внука, но они вовсе не желают становиться дедушками, и еще меньше их прельщает перспектива спать с чьей-то бабушкой.
   Мими засмеялась и встала.
   – Пойду принесу бутылочку шампанского. Может быть, это нас развеселит. – Макс, Физз и Тоби молча кивнули.
   Когда первого сентября Гитлер напал на Польшу, британцы поняли, что война неизбежна, но они все равно испытали шок, когда им сообщил об этом по радио суровый, усталый голос премьер-министра.
   Первой мыслью Макса была мысль о Стелле. Значит, он не сможет полететь в Париж и увидеться с ней. Потом он подумал о Физз. Его сразу же призовут в армию, а он не хотел, чтобы беременная Физз жила одна.
   Тоби повернулся к сыну:
   – Я полагаю, что тебя призовут в королевский военно-морской резерв?
   – Я отправлюсь в штаб завтра же. Скорее всего меня отправят на тренировочную базу в Брайтон. Месяц подготовки, и аттестация. Будет нелегко.
   – Я уже записался в противовоздушную оборону. – В голосе Тоби слышалось смирение. – Ну что же, не посплю еще несколько лет из-за проклятых гуннов.
   Макс посмотрел на жену:
   – Физз не в восторге от моей идеи, но я был бы очень благодарен, если бы она пожила здесь с вами. Она может спать в моей старой спальне.
   – Нет-нет, – запротестовал Тоби. Макс удивленно посмотрел на отца. – Мы не можем позволить Физз в ее положении карабкаться по этой лестнице. Мы поместим ее в гостиной, там ей будет очень удобно. Мы с твоей матерью вечерами можем сидеть в моем кабинете, а Физз присоединится к нам, если захочет.
   Вернулась Мими с бокалами и с бутылкой дорогого шампанского.
   – Кухарка только что сказала мне, что ее забирают на общественные работы уже завтра. Так что нам с Дэйзи придется справляться самостоятельно. Остальные слуги, вероятно, тоже скоро уйдут.
   Они молча пили шампанское, мысли у всех были мрачные.
* * *
   К октябрю Макс мог с уверенностью сказать, что война – это куда тяжелее третьеразрядного турне.
   Младшего лейтенанта королевского флота Фэйна после обучения отправили служить в Портсмут. Он должен был стать винтиком в эффективной военной администрации на берегу, снабжавшей сражающиеся корабли всем необходимым и занимавшейся их ремонтом. Это называлось секретариатом и службой поставок королевского морского флота.
   Макс работал в длинной мрачной комнате вместе с множеством других клерков. Из заднего окна ему был виден корабль Нельсона «Виктория», победившего французов и испанцев в Трафальгарском сражении. Ему повезло. Он жил один в комнате, следовательно, Физз могла навещать его.
   Вечерами Макс иногда выпивал водянистого пива в «Звезде и подвязке» в старом Портсмуте или коротал время в офицерском клубе. По ночам он никуда не выходил.
   Жизнь в городе замерла, все ждали нападения немцев. Макс изредка вспоминал о Стелле. Он все еще чувствовал себя виноватым перед ней, но знал, что писать не имеет никакого смысла. Цензоры не выпустят письмо из Британии.
* * *
   В начале октября Бетси все же легко дозванивалась в Париж и разговаривала с дочерью. У Бетси отлегло от сердца, когда она услышала, что во Франции никто не волнуется. Потому что Стелла, вне всякого сомнения, намеревалась остаться в Париже. Стелла уверяла ее, что все по-прежнему, если не считать затемнения. Никто не видел немцев. Матери совершенно незачем волноваться. Стелле хочется закончить школьный курс, как она и планировала, и к Рождеству вернуться домой. Почему бы и нет? Ведь совершенно очевидно, что никакой опасности нет.
   Хотя дочери и удавалось успокоить ее, Бетси все-таки звонила и своим парижским знакомым. Те жизнерадостно говорили, что сразу после объявления войны и в самом деле царило некоторое замешательство, но теперь жизнь вернулась в нормальное русло.
* * *
   К концу октября Стелла забеспокоилась по-настоящему. Она поняла, что и в самом деле беременна. Ей было и радостно и страшно. Она боялась поделиться с кем-нибудь своей тайной, боялась вернуться домой и предстать перед своей матерью. Ее пугал тот день, когда мадам Буэ обо всем догадается. Что же делать? Стелле очень хотелось получить ответ… От Макса, разумеется. Не получив от него письма, она не слишком расстроилась. С началом войны почтовое сообщение между Британией и материком резко прервалось. Стелла попыталась позвонить ему в клуб с ближайшей почты, но это оказалось невероятно сложно. Разговор с Лондоном надо было заказывать за несколько часов. А если номер занят, приходилось ждать еще несколько часов, чтобы соединили снова.
   Солгав мадам Буэ два раза подряд, чтобы только вырваться на почту, Стелла наконец сумела дозвониться до клуба. Швейцар сообщил ей, что мистера Фэйна в клубе нет, и дома он тоже не живет. Он предложил мадам послать письмо, которое мистер Фэйн обязательно заберет, когда в следующий раз зайдет в клуб.
   В тот же вечер Стелла написала послание, полное любви, сообщая Максу радостную новость.
   Стелла – в конце концов, она была дочерью своего отца – впервые в жизни почувствовала, что делает именно то, чего ей хочется. Тот факт, что это неприлично и так не поступают, ее мало волновал. Она достигла в жизни того, чего хотела, – она уехала из дома, поняла, кто она такая на самом деле и чем ей хочется заниматься. Теперь Стелла не сомневалась, что она единственная любовь Макса, и она хотела подарить своему обожаемому возлюбленному ребенка, которого отказывалась выносить его жена.
* * *
   Постепенно жизнь снова стала нормальной. Открылись кинотеатры и театры. И все-таки, несмотря на отсутствие нацистов, жизнь стала куда более опасной и трудной для британцев. Мими много времени проводила в очередях за продуктами, потому что у Тоби, все еще управлявшего театрами, на это не было времени, а артрит Дэйзи немедленно заявлял о себе, стоило ей простоять лишних пять минут. У Мими камень с души свалился, когда к ним переехала Джесси. Кулинарные способности Дэйзи сводились к открыванию консервов и завариванию чая. Овсянка у нее всегда подгорала. Сама Мими умела еще меньше. Тоби сурово запретил пользоваться черным рынком. Не говоря уже о моральных соображениях, наказание было просто драконовским. Но Джесси обладала чудесной способностью растягивать паек. Что, впрочем, напрямую зависело и от огромного количества друзей, которые, казалось, были счастливы дарить ей кроликов и дичь. Если бы Джесси была одной из шестнадцатилетних красоток из нового ревю «Минервы» «Не свисти!», тогда Мими могла бы понять, почему мясник постоянно подкидывает ей лишний кусочек. Но Джесси даже в молодости не была красавицей.
   Все жители дома на Фицрой-сквер согласились, что он теперь напоминает меблированные комнаты их молодости, только без запаха тушеной капусты и без линолеума в спальне.
   Мими была относительно счастлива, тем более теперь, когда она знала, что Макс занят безопасной канцелярской работой. Она двигалась по дому, напевая, и умолкала только тогда, когда рисовала, пользуясь старыми школьными красками Макса. Из-за этого проклятого Гитлера Мими сама рисовала рождественские открытки, вместо того чтобы заказать их, как обычно, в «Фортнум и Мэйсон» и разослать старым актерам, включая всех оставшихся в живых из труппы Джолли Джо, за исключением, разумеется, Этой Суки.
 
    Пятница, 17 ноября 1939 года
   Холодным осенним утром Мими стояла у двери своего дома и ждала почтальона. Получив почту, она жадно стала просматривать пришедшие письма – брошюрка из Министерства питания, тоненькое письмо от Макса для Физз и… Мими с интересом посмотрела на плотный официальный конверт с адресом американского посольства. Оно было адресовано Максу в клуб, а оттуда отправлено на его домашний адрес.
   Заинтригованная, Мими вскрыла конверт и достала оттуда еще один – бледно-голубой, без марки. Мими перевернула его и увидела детский корявый почерк. Стелла О'Брайен, а дальше фешенебельный адрес в Париже. Ага, значит, конверт был без марки, и его переслали из американского посольства в Париже в американское посольство в Лондоне. Что бы это значило?
   Мими не смогла устоять.
   Как только Джесси отправилась в свой обычный поход за провизией, Мими проскольнула на кухню, поставила чайник, над паром вскрыла конверт, а потом торопливо вернулась к себе в спальню. Она села в неудобное гамлетовское кресло, стоявшее когда-то в кабинете Лилиан Бейлис и после ее смерти в 1937 году перешедшее по наследству Мими, и вцепилась в подлокотники, снова почувствовав силу и уверенность Лилиан.
   Мими не хотела вскрывать конверт. Она инстинктивно чувствовала, что в этом письме плохие новости. Но она также знала, что ей следует действовать быстро, прежде чем клей на конверте застынет снова. В конце концов она, вздохнув, вытащила листок бледно-голубой бумаги из бледно-голубого конверта и принялась читать. На четвертой странице она прочла замечательную новость о том, что Стелла беременна, и их с Максом ребенок родится в середине апреля 1940 года. Это было как взрыв. Мими поняла, что у них с Бетси будет общий внук. Незаконнорожденный.
   После долгих раздумий Мими решила при следующей встрече отдать письмо Максу лично, чтобы увидеть выражение его лица. Она не хотела, чтобы у него было время для выдумывания красивой лжи.
   Когда Мими рассказала о новостях Тоби, тот был изумлен не меньше ее.
   – Судьба! – воскликнул он.
   Мими печально сказала:
   – На этот раз Макс развел огонь прямо под своей задницей.
   – Именно об этом я и говорю.

Глава 22

    Четверг, 30 ноября 1939 года.
    Фицрой-сквер
   Посреди ночи Физз зажгла свет в спальне своей матери. Ей не нужно было ничего говорить. Она просто посмотрела на Джесси своими огромными синими глазами, особенно яркими на побелевшем лице. Ее живот был уже очень заметен сквозь ткань нежно-розовой фланелевой ночной рубашки.
   Джесси резко села в постели.
   – Почему ты без халата?
   – Мамочка, у меня началось. – Физз посмотрела вниз, и Джесси увидела мокрое пятно на ковре.
   – Но ведь еще только шесть месяцев!
   – Я знаю, – ответила испуганная Физз.
   Она была уверена, что ее ребенок умер. Она больше не чувствовала, как он шевелится.
   Джесси торопливо завернула дочь в собственный халат, велела ей потихоньку одеваться и побежала будить Мими и Тоби.
   Физз было так страшно и тяжело, что она не стала одеваться, а просто натянула высокие ботинки матери. Тоби в конце концов нашел такси, и три женщины поехали в женскую больницу в Сохо.
   Около года спустя после свадьбы у Физз был ранний выкидыш. Тогда ее пронзила острая, разрывающая боль. В больнице гинеколог сказал Физз, что выкидыш никак не отразится на ее способности в будущем иметь детей. Двадцатилетняя Физз не стала уточнять, что очень рада случившемуся. Сидя в такси, Физз закусила губу, вспоминая тогдашнее чувство облегчения и сравнивая его с ее нынешним отчаянием.
   В больнице Физз сразу отвезли в родовой блок, и вскоре она родила мальчика. Как только рассвело, больничные власти немедленно вызвали священника, который окрестил крохотное существо. Младенца назвали Патриком.
   У Патрика было очень мало шансов остаться в живых. Сразу после рождения его завернули в одеяльце и положили в кислородную палатку в очень теплой комнате для выхаживания недоношенных детей.
   Тоби не знал о рождении внука, потому что после того как он отвез женщин в больницу, Физз упросила его разыскать Макса. Тоби послушно отправился на Пиккадилли-серкус, где даже в военное время можно было взять такси. Он выехал в Портсмут первым же поездом с вокзала Ватерлоо.
* * *
   Тоби сам поехал в Портсмут, потому что Макс как можно быстрее должен был узнать о том, что произошло. Письмо вполне могло затеряться.
   Выйдя с вокзала, он остановил старый «Остин». Тоби объяснил шоферу, что ему срочно надо добраться до Сент-Томас-стрит. Водитель помчался со скоростью, превышающей все ограничения. Когда Тоби забарабанил в дверь, в коридор высыпали все обитатели дома, зевающие молодые люди в пижамах. Единственным, кто не вышел, был как раз Макс, спокойно спавший в задней комнате на последнем этаже.
   Тоби разбудил его. Макс пулей слетел с кровати, мгновенно оделся, засыпая вопросами отца.
   – Папа, здесь нет телефона. Мне придется на велосипеде съездить в порт и попросить увольнительную на сорок восемь часов. Я не могу уехать просто так, меня в порошок сотрут. – Он вдруг замолчал. – Может быть, Гай Финдли одолжит мне свой мотоцикл?
   С этими словами Макс выбежал из комнаты. Вдруг разом потерявший все силы, Тоби устало присел на кровать. Вскоре появился довольный Макс.
   – Бак полон, и потом ребята отдали мне свои купоны на бензин. – Мотоцикл Гая был просто мечтой любого гонщика, с мощным мотором и мягким ходом. Добравшись до конторы, Макс сумел дозвониться до своего командира. Тот принес все необходимые бумаги и выдал Максу увольнительную на сорок восемь часов по семейным обстоятельствам.
   Тоби, уже севший в поезд до Лондона, простоял всю дорогу в коридоре.
* * *
   Макс приехал в Лондон намного раньше отца и сразу же отправился в больницу. Физз лежала в слабо освещенной палате. Вокруг ее кровати стояли зеленые ширмы.
   Она лежала тихая, молчаливая, вялая, и слезы катились по ее щекам. Мими нежно вытирала их посудным полотенцем в красную клетку, которое она схватила на бегу в кухне, когда они собирались ехать в больницу. Просто так, на всякий случай…
   Макс опустился на колени у постели жены и поцеловал безжизненную руку.
   – Ты видел малыша? – прошептала она.
   – Нет еще. Я зашел сначала к тебе, а потом мне покажут Патрика. – Имя ребенку они выбрали уже давно.
   – Прости меня, дорогой, – прошептала Физз. – Мне так хотелось, чтобы ты увидел нашего сына у меня на руках.
   Макс снова поцеловал ее руку и выпрямился.
   – А теперь я пойду навещу Патрика. Я передам ему привет от его мамочки.
   Его провели в маленькую жарко натопленную комнату, где стояли три кислородные палатки, но был только один младенец. Он посмотрел на маленькое красное живое существо. Даже крохотные пальчики были совершенны, а сморщенное личико было лицом Тоби. Ребенок спал. Пока Макс смотрел на него, он, казалось, пожал плечиками и дернул ручками и ножками.
   – Здравствуй, Патрик, – прошептал Макс. Он закрыл лицо рукой и заплакал, не стыдясь своих слез.
* * *
   Патрик умер в шесть часов утра в пятницу первого декабря 1939 года. Как сказал Максу врач, по всей вероятности, его сердце было недостаточно развито. По обычаю ребенка немедленно отнесли к матери, чтобы она смогла в первый и последний раз подержать его на руках.
   Мими и Джесси ушли. Родители должны погоревать вдвоем. Хотя теперь Патрик был завернут в одеяльце, Макс чувствовал под ним маленькие ножки, к которым ему так хотелось прикоснуться, пока сын лежал в кислородной палатке.
   Физз потерлась щекой о макушку малыша.
   – Я и не представляла, что бывает так больно. Я даже не могу плакать.
   Макс не мог говорить, но ему не хотелось, чтобы Физз видела его слезы. Он должен быть сильным. Не говоря ни слова, он только покачал головой, когда за ширму заглянула сестра и жизнерадостно поинтересовалась, не выпьют ли они по чашке чая.
   За ширмами просыпалась палата. Женщины умывались, потом раздалось звяканье подносов, донесся запах горячей овсянки.
   Макс указательным пальцем коснулся головки Патрика. Малыш уже начал остывать. Макс прошептал:
   – Ты наш сын. Никто не сможет понять, как мы относимся к тебе, Патрик. Никто не сможет понять, что ты часть нашей жизни и навсегда останешься с нами. Мы всегда будем вспоминать о тебе с любовью, которая будет принадлежать только тебе одному.
   – Он так и не увидел ни дерева, ни цветка, – печально сказала Физз.
   – Пока Патрик был жив, его любили, – твердо ответил ей Макс. – И мы любим его и сейчас. И будем любить всегда. И я уверен, что он об этом знает.