- Ни за что на свете!
Такси наконец остановилось перед каким-то обшарпанным зданием на пересечении двух улиц. Плам выглянула из машины. На стенах дома болтались лохмотья объявлений, грязные окна явно не открывались уже несколько лет, вокруг мусорных баков в канаве дрались кошки.
- Черт возьми! Тонон дал Монфьюма ложный адрес! - Поль повернулся к Плам. - Извини, дорогая... Я уже тогда почувствовал обман, но не придал этому значения, ведь я так удачно сыграл роль Арсена Люпена!
- Не кори себя. - Плам была расстроена не меньше его.
- Мне следовало бы сообразить, что Монфьюма дурит меня. Он просил у Тонона разрешения дать его адрес и тут же спрашивал у него самого. Не мог он не знать адрес того, с кем делает дела. Он сумел хитро предупредить Тонона, обвел нас вокруг пальца.
- Попробуем-ка позвонить, уж номер-то настоящий. Поль велел таксисту отвезти их к ближайшему приличному бистро. Там они заказали по чашке кофе и бросились к телефону.
После короткого разговора Поль положил трубку и повернулся к Плам.
- Номер тот же самый. Я узнал голос женщины - она, наверное, официантка. Это бистро "Ле Руж", оно там, откуда мы только что выбрались. Но Тонона там сейчас нет, и женщина говорит, что не имеет понятия, где он живет. Или не хочет говорить.
- Если Тонон пользуется их телефоном, значит, работает где-то поблизости.
- Может быть, даже прямо у них за столиком. Но я сомневаюсь, что кто-то сообщит нам об этом. Он наверняка хорошо им платит.
- А мы не можем предложить им больше?
- Бесполезно. Если Тонон платит им, то они просто воспользуются нами, чтобы выжать из него больше. Нам остается лишь одно - пойти в понедельник в полицию.
- Но к тому времени Тонон может скрыться!
Поль пожал плечами.
- До понедельника ничего не сделать. Ни один французский детектив не пожертвует уик-эндом ради расследования твоей истории с опавшими лепестками или с покинутым офисом, где, предположительно, работает человек, которого ты никогда не видела и ни в чем не можешь обвинить. Так что остается ждать понедельника.
- Я не могу ждать! Я обещала Бризу вернуться завтра вечером. У меня заказан билет на последний самолет в Лондон. Проклятье! На следующей неделе придется слетать в Париж ненадолго. Я найму переводчика, ибо не могу рисковать, что меня не правильно поймут.
Воскресенье, 3 мая 1992 года
Поль ни за что не хотел говорить, где они будут завтракать. - Там ты никогда не была, это точно. - Он со смехом отрицательно качал головой каждый раз, когда Плам пыталась угадать. Вскоре такси остановилось.
Плам выглянула в окно. Толпа иностранных туристов давилась у основания Эйфелевой башни.
- В башне очень хороший ресторан для туристов - один из немногих, где заправляют сами парижане, - объяснил он.
Стиснутые в набитом до отказа огромном металлическом лифте, они поднимались все выше и выше в небо, минуя огромные чугунные перекладины, которые с земли казались совсем воздушными.
Из окна ресторана открывался поразительный вид. Плам сидела словно на небе, а под ней раскинулся Париж. Вид был не таким, как с самолета, потому что они находились не так высоко и детали оказывались совсем четкими. Ощущение было такое, словно уменьшившиеся в размерах люди, велосипеды, машины и здания превратились в движущиеся игрушки. Очарованная, Плам смотрела на Сену, Нотр-Дам, остров Сен-Луи. Величественный план Парижа просматривался во всех подробностях: широкие проспекты, заканчивающиеся замечательными сооружениями, четкие линии застройки, которая до сих пор оставалась непревзойденной в градостроительстве. Сколько здесь еще сохранилось парков и скверов, даже в современных жилых кварталах на окраинах.
Поль заказал шампанское, свежую спаржу с голландским соусом, омаров и салат. Затем они ели меренги с начинкой из каштанов, украшенные взбитыми сливками. Потом, как другие влюбленные, взявшись за руки, гуляли по старым булыжным набережным Сены. Утром была гроза, но теперь только слабый ветерок шевелил темно-зеленую листву деревьев, которая блестела в лучах солнца, словно только что отполированная.
- Жаль, что ты не познакомился с моей тетей Гарриет. Правда, ее сейчас нет в Париже, она уехала в Бургундию. - Плам пригнулась под качнувшейся на ветру веткой тополя, с которой на набережную посыпался дождь капель.
- Мне хочется быть только с тобой в этот наш последний день.
- Мне тоже, - мечтательно проговорила Плам. - Я так счастлива. - Она остановилась и уставилась в лужу, в которой отражался ее возлюбленный.
Поль стиснул ее руку.
- Быть счастливым - это намного проще, чем думают многие. И вовсе не обязательно, чтобы все в жизни складывалось удачно - так не бывает. И вовсе не обязательно для счастья не иметь проблем или не делать ошибок.
- Да, - согласилась Плам. - Наверное, треть жизни обычного человека неподвластна ему... Кто-то набрасывается на тебя, потому что поскандалил с женой, у кого-то скисло молоко к завтраку или кошку стошнило прямо на туфли.
Они шли, размахивая сомкнутыми руками в такт своим шагам, - Счастье - это когда радуешься жизни и находишь в ней удовлетворение...
- Ценишь то, что имеешь, и ничего не отвергаешь, - насмешливо подхватила Плам. - Мы называем его синдромом Полианны, которая считается у нас неисправимой оптимисткой.
- В этом нет ничего плохого. Счастливым бывает лишь тот, кто на это настроен, хочет этого. Счастье - это состояние души.
- Неужели все так просто? - Плам перепрыгнула через лужу.
Поль потрепал ее по голове, но она увернулась.
- Конечно, - заметил он, - нельзя быть счастливым, если твоя мать только что свалилась замертво или рухнул твой бизнес, но нельзя навсегда превращать свою жизнь в трагедию.
- Беда в том, что мы не можем разобраться в этой жизни, - вслух размышляла Плам. - Нам говорят, что это дорога к счастью, и мы идем по ней. И оказываемся вдовушке образа жизни, который совсем не приносит радости.
- Или в ловушке расходов и выплат, которые нам не по карману, как было со мной.
- Но как изменить свою жизнь? - Плам думала о себе.
- Начинаешь с того места, где испытываешь наибольший дискомфорт, ведь, как правило, отсюда проистекает все остальное. Вот почему я покинул Париж и вернулся в Волвер. - Он остановился, положил руки ей на плечи и заглянул в глаза. - Ты приедешь ко мне, Плам?
- Мне так хочется сказать "да". Но я не могу обещать тебе.., пока.
Они оба знали, что ей предстоит разговор с Бризом. Поль засунул руки в карманы и шел молча. Но вдруг резко остановился.
- Давай вернемся в отель...
***
Воскресным вечером Поль стоял у сиявшего свежевымытой краской поезда на Бордо и прижимал к себе Плам. Чем меньше оставалось времени до отправления поезда, тем труднее было Плам сдерживать слезы. Когда в громкоговорителе прозвучало последнее предупреждение, она еще сильнее вцепилась в него.
- Не сердись на меня, Поль, что я не приняла то, чего мы оба хотим.
- Обещай, что вернешься.
На этом унылом вокзале его синие глаза казались еще более яркими и живыми. Не отрываясь от них, Плам с горечью прошептала:
- Я не знаю, я еще не могу сказать.
- Чего это мы шепчемся посреди этого грохота? - Поль мягко отводил руки Плам, обхватившие его шею. - Ты помнишь доктора Комбре, что лечил тебя, когда ты упала с велосипеда? Однажды он рассказал мне, как пытался успокоить богатую умирающую женщину. Сквозь слезы она сказала ему: "Вы не поняли, я плачу не потому, что умираю. Я плачу потому, что не жила".
Поезд издал пронзительный гудок.
- До встречи, - прошептал Поль с бодрым видом.
"Быть ли этой встрече?" - подумала Плам. Она с трудом улыбнулась, но глаза были полны слез. - Поль быстро поцеловал ее напоследок, вскочил на подножку тронувшегося поезда, обернулся и, помахав рукой, скрылся в вагоне. Поезд медленно удалялся.
Сердце Плам сжалось. У нее словно отняли частицу ее плоти. Дальнейшая жизнь представилась бесконечной чередой серых и безрадостных дней.
Одинокая и печальная, она слушала стук колес набиравшего скорость поезда и вдруг увидела, что торчавший из окна Поль, удаляясь, размахивает чем-то странным... И она рассмеялась сквозь слезы, узнав свою канареечно-желтую тапочку, которую потеряла, когда упала с велосипеда.
Глава 24
Понедельник, 4 мая 1992 года
- Ты все же вернулась наконец! - Бриз, укладывавший бумаги в "дипломат", повернулся к ней, стоя у стола между окнами в их спальне. Он похудел и был бледнее обычного. Темное пальто делало его выше и стройнее. Во взгляде сквозили усталость и напряжение. Белокурые волосы грязными прядями свисали на воротник, а на макушке топорщились, как хохолок у какаду. Пальто явно нуждалось в чистке, мятый галстук совершенно не соответствовал рубашке, туфли давно не знали щетки.
- Что случилось с Сандрой?
- У нее болеет мать, - устало объяснил Бриз, - а у меня есть дела поважнее стирки. Секретарша заказала у Харродса носки и кое-что из белья, так что я выжил, как видишь. - Он даже не сделал попытки поцеловать Плам, и они молча смотрели друг на друга.
Скользнув по ней взглядом, он взялся за телефон.
- Аманда, можете отменить мой заказ на Бордо... Да, она вернулась... Да, выглядит отдохнувшей... Я тоже рад... Передам ей... Спасибо. - Он положил трубку.
- В офисе все нормально? - осторожно поинтересовалась Плам, надеясь, что, кроме отсутствия Сандры, все шло своим чередом.
- Теперь, когда ты вернулась, все прекрасно. - Бриз с трудом контролировал свой голос. - Хотя не буду тебя обманывать: доверие рынка к живописи на удручающе низком уровне. - Он засунул в "дипломат" еще какие-то бумаги и щелкнул замками. - Ты знаешь, в последнее время мы видели, как возводилось нечто вроде пирамиды, поэтому на рынке живописи теперь творится то же самое, что и на рынке ценных бумаг. Результат завышения стоимости.
Плам сразу же поняла, что он имел в виду. Это уравнение было известно жене каждого торговца картинами, как бы она ни относилась к математике. Предположим, у торговца есть рисунок Матисса стоимостью двести тысяч долларов, под залог которого он может получить банковский кредит в сто тысяч, чтобы купить другую картину, скажем, Мэтью Смита, и предложить покупателю не одну вещь за двести тысяч долларов, а комплект стоимостью в триста тысяч.
Но наступает всемирный спад. Стоимость картин снижается чуть ли не вполовину, но покупатель все равно не имеет денег, чтобы оплатить сделку. Для выплаты процента по кредитам галерея бывает вынуждена продавать картины еще и еще дешевле. И тогда полотна, стоившие триста тысяч долларов, могут пойти всего за сто. А если так, то после выплаты кредита торговец останется всего с четвертью того, что он вложил первоначально, и то если ему повезет.
Плам забеспокоилась.
- Но ты же не играл в пирамиду? - Игроком в пирамиду считался тот, кто брал деньги под вторую картину, чтобы купить третью, и так далее, все глубже увязая в банковских кредитах.
- Нет, слава богу. Тут нечего беспокоиться. Я только в таком же дерьме, как всякий, кто сидит в этом бизнесе, и не могу похвастать, что у меня концы сходятся с концами. Ты не Представляешь, каких расходов требуют галерея и этот дом.
- Чем я могу помочь?
- Только своим удачным дебютом на бьеннале.
- Мои новые картины почти завершены. - Плам старалась держаться уверенно. - В Венеции я буду вовремя и в нормальном расположении духа. Я отдохнула и готова к встрече с прессой, чтобы дать им все те интервью, которые ты запланировал.
- Это было бы неплохо, обозреватели непрерывно звонят и шлют факсы со всего мира... Да, кстати, я сказал Николасу Херрингу, что он может взять у тебя интервью прямо здесь после ленча. Надеюсь, ты не будешь возражать. Он очень настаивал, а я не знал, что ответить, поэтому решил рискнуть.
- Отлично, не беспокойся. Бриз, я не подведу тебя. Впервые в жизни меня не страшит встреча с прессой. Бриз улыбнулся.
- Я поверю в это, только когда увижу своими глазами. Нет, серьезно, ты же знаешь, что такое сейчас для нас пресса и телевидение. Журналистам нужно показать твою уверенность, они будут спрашивать о том, как ты расцениваешь свои шансы...
- Бриз, мне повезло уже в том, что меня выбрали! У меня нет шансов выиграть! Когда на меня возлагают несбыточные надежды, я начинаю еще больше нервничать. И потом, они не дадут британцу победить еще раз.
"Золотой лев" в области живописи присуждался Говарду Ходгкину в 1984 году, Фрэнку Ауэрбаху в 1986-м и Тони Крэггу в 1988-м, а на предыдущем бьеннале для художников до тридцати пяти лет премия была присуждена Аниш Капур.
- Но ты же знаешь, что все эти призы и премии раздаются не по одним только заслугам, Плам. Не забывай, ты представительница Англии, пусть символическая.
Они понимали, что Плам выбрали потому, что темой бьеннале-1992 был "Взгляд женщины", а Британия за последние сто лет только однажды выдвигала женщину Бриджет Райли.
- Но давай не будем питать несбыточных иллюзий, Бриз. Бриз знал, что его оптимизм иногда помогал достигать недостижимого.
- Надеюсь, я не очень давил на тебя, - сказал он извиняющимся тоном.
- Я рада этому. Ты всегда говорил мне, что работе можно предаваться время от времени, но построенные таким образом карьеры встречаются только в пляжных романчиках.
- Мне нет нужды говорить тебе, что ты не можешь отдавать себя живописи только наполовину. Я знаю, ты должна выкладываться полностью, иначе ты несчастлива.
Наступила тишина. Они стояли, разделенные несколькими шагами, в разных концах спальни. "Сколько еще будет продолжаться болтовня об этом чертовом бьеннале? - думала Плам. - Сколько еще они будут откладывать разговор, который, как они оба знают, должен состояться?"
- Я всегда буду благодарна тебе. Бриз, - нервничая, пробормотала Плам, за то, что ты способствовал моим занятиям живописью и помогал моей карьере.
- Эта маленькая речь прозвучала так, словно ты собралась бросить меня и уйти на все четыре стороны.
Они глядели друг на друга. Бриз - с обидой и горечью во взгляде, Плам - с несколько уверенным вызовом. Она не думала вот так сразу вступать в окончательные объяснения, но, наверное, в такой ситуации это был лучший выход из положения.
Наконец Бриз проговорил:
- Ты бы лучше рассказала мне о нем.
- Значит, ты догадался.
- Это нетрудно. Достаточно взглянуть на твое лицо.
Плам почувствовала облегчение и чуть расслабилась. Но ощущение вины не проходило. Она ждала от Бриза чего угодно, но только не этого покорного смирения.
Рассказ о Поле, который она не раз прокручивала в голове во время полета в Лондон, прозвучал как слащавая история из журнала "Настоящее приключение".
Бриз не удержался от едких замечаний:
- Он, наверное, один из тех сюсюкающих Железных Джонов, что ходят нечесаными, в грязных сапогах, клетчатых рубахах и брезентовых штанах, под которыми носят кальсоны. Уик-энды он, наверное, проводит, бегая голым по лесу, или валит деревья на дрова для своей печки. Он водит пикап или болотоход?.. Или больше смахивает на современного Жан-Жака Руссо своими интеллигентскими рассусоливаниями? В изголовье его кровати висит надпись:
"Человек рожден свободным, но всюду скован цепями"?
По выражению лица Плам он понял, что попал в яблочко, и набросился с новой силой.
- Как на том гаитянском полотне: "Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?" Ради бога, Плам, не впадай в мистику. Мистические послания погубят твое дело... - Бриз резко оборвал свои насмешки, вспомнив, что ему нужен мир, а не война, и сказал сдавленным голосом:
- Этого следовало ожидать...
Плам выкрикнула с возмущением:
- Поль - это не детская месть!
- Может быть, неосознанная. Но если нет, объясни, что в нем такого привлекательного. Что ты нашла в этом проходимце?
Бризу стало не по себе от появившегося в глазах Плам мечтательного выражения и ее смягчившегося голоса.
- Что я нашла в нем? Простоту, прямоту и мягкость. Поля не пугает этот мир. Он не отличается ни неуравновешенностью, ни излишней рассудительностью, не ищет ни у кого недостатков и ничего не имеет против других людей.
- Все это больше напоминает монаха, чем мужчину, - усмехнулся Бриз. - Так ли уж страстно он влюблен в тебя?
- Поля многое привлекает в жизни, но больше всего он дорожит ее простым укладом. Он говорит, что простота приносит счастье.
- Простота - это что, когда нет центрального отопления? - мерзким тоном поинтересовался Бриз.
Этот его тон стал для Плам той песчинкой, которая склонила чашу весов в пользу Поля. Ее колебания, не прекращавшиеся с того момента, как она рассталась с Полем, кончились. Она сказала Бризу, что хочет оставить его и жить в Волвере. И объяснила почему. В заключение добавила, что Бриз может остаться ее агентом, но впредь она не намерена выдавать столько картин, как прежде. То время, когда она работала, как фабрика по изготовлению художественной продукции, кончилось.
Бриз взорвался:
- Он показался таким необыкновенным любовником, потому что тебе просто больше нечего было делать в той дыре! Ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни!
- Самой большой ошибкой было бы остаться здесь.
- Что именно вдруг перестало тебя устраивать в нашей жизни?
- Наша совместная жизнь стала просто привычкой.
- А что в этом плохого? Это удобная привычка. Как раз этим она нравится мне. Помнишь, у Томаса Харди Габриэль говорит своей возлюбленной: "Как ни посмотришь ты, тут буду я, как ни посмотрю я, тут будешь ты".
- Но как посмотреть, если тебя нет дома, Бриз?
- Не так уж ты скучаешь, когда меня нет дома, - возразил Бриз. - Болтаешь с подругами или заберешься пораньше в постель, чтобы там и поужинать и посмотреть видео.
- Но не каждый вечер.
- Ради бога, Плам! Стоит только тебе снять эту паршивую трубку - и ты сможешь отправиться на любую вечеринку в этом городе. И друзей для этого у тебя предостаточно. Я же твой муж, а не сопровождающий.
- Наверное, поэтому ты никогда не уделял мне достаточно внимания.
Бриз, удивленный ее непреклонностью, проворчал:
- Согласен, я не идеальный муж, но последние десять лет в нашей жизни в целом все складывалось удачно. Я давал тебе все, что ты хотела, и все, что мог. Но я не могу превратиться в современного простака только потому, что ты решила, будто в этом году тебе требуется именно это.
- Пожалуйста, не пытайся...
Бриз сделал над собой огромное усилие и сбавил тон.
- Ради бога, измени свое решение. У кого-то бывают любовные приключения в круизах, иные предпочитают иметь их на курортах, но все это лишь небольшое отвлечение от привычной жизни, не более того. Ради бога, - взмолился он, - не разрушай нашу жизнь только потому, что ты провела три недели в сельском раю с молодым новоявленным Торо.
Опять он попал в яблочко. Плам заплакала:
- Ты никогда не понимал жизни в Волвере.
- Потому что я слишком хорошо знаю такую жизнь! В ней нет ни минуты свободного времени. Мой дед был фермером-арендатором, помнишь? Все праздники мы были вынуждены помогать ему, не имея возможности пойти куда-либо. В деревне все время приходится тратить на то, чтобы согреться, вымыться и высушиться. Я знаю, что жизнь на ферме не имеет ничего общего с тем, как ее рекламирует телевидение.
Они молчали, неотрывно глядя друг другу в глаза, пока Бриз снова не завопил:
- Разве тебе чего-то не хватает в этой жизни? О боже, какая же ты эгоистка! Тебе надо, чтобы все было по-твоему!
Плам вспомнила слова тети Гарриет насчет обвинений в эгоизме и резко возразила:
- Только те мужчины, которые сами любят диктовать, обвиняют в этом женщин. Бриз, у меня никогда не было того, чего мне хотелось. Я имела только то, чего хотел ты. И долгие годы я делала только то, что было нужно тебе. Когда наши желания не совпадали, ты никогда не уступал мне. Считается, что женщины такие изощренные, но мужчины оказываются во много раз ловчее, когда затрагиваются их интересы.
- Ладно, давай оставим это. Скажи мне, чего ты хочешь?
- Больше всего я хочу иметь время, чтобы подумать.
- Думать? Ты хочешь как можно скорее оказаться в постели с этим проклятым французом! - Бриз едва справлялся с голосом. - Ладно. Почему бы нет? Как насчет пары месяцев круиза вокруг Южных Шетландских островов? - Он глядел на нее с мольбой. - Но только после бьеннале. Давай отложим этот разговор о твоем - нашем - будущем на время после выставки.
Плам покачала головой:
- Мне не нужен отпуск. После бьеннале я хочу разоблачить того, кто фабрикует эти голландские подделки...
- О господи, ты все еще носишься с этой идеей?
- Да, ношусь! И почему бы тебе хоть раз в жизни не сделать то, что хочется мне? Помоги мне найти этих жуликов!
Бриз заколебался. Тщательно подбирая слова, он устало сказал:
- Я не считаю, что тебе надо вмешиваться в это, я уверен, что это не твое дело.
- Но я вот-вот раскрою его! - Плам кратко посвятила его в ход расследования.
Бриз пришел в ужас. Наконец он выговорил:
- Ты стремишься к простоте жизни! А сама усложняешь ее, да еще таким опасным образом!
- Ты не хочешь понять меня!
Бриз посмотрел на Плам и потряс головой, словно не веря своим глазам.
- Я не понимаю, что вселилось в тебя в этом году. Ты готова поставить на карту все... Пойми, ты рискуешь не только своим участием в бьеннале, но и своей жизнью. Ты забыла о письмах с угрозами?
- Эти письма мог послать Лео, - предположила Плам.
- Лео не имел никакого отношения к поддельным картинам, - категорически заявил Бриз.
- Почему ты так уверен в этом ?
- Потому что Лео был убит.., по другой причине.
- Откуда тебе известно это? Я знаю, полиция считает, что это обычное убийство на почве гомосексуализма, но копы никогда не упускают шанса очернить "голубого".
Они стояли друг против друга, пока в дверь не постучала временная горничная, которой надо было сделать уборку в спальне.
***
В подавленном настроении Плам вышла из дома прогуляться по парку. Она прошагала несколько миль по лужайкам, обогнула озеро с утками, понаблюдала за детьми на футбольном поле и вскоре оказалась перед входом в зоопарк.
С тех пор как выросли ее сыновья, она не бывала здесь. И не помнила, как выглядит это убогое бетонное сооружение с его чахлой растительностью, которая должна была заменять природу запертым здесь животным. С ощущением нарастающей тяжести на сердце она шла по пыльным дорожкам, пока не остановилась перед двориком с тиграми. У дальнего края бетонного рва с мутной водой беспокойно расхаживал взад-вперед поджарый и гибкий тигр, как будто был заключен в незримую клетку. Плам видела, как под черно-коричневыми полосами его шкуры перекатываются мощные мышцы.
Неожиданно тигр замер и медленно повернул голову. Огромные желтые глаза уставились на Плам, и она увидела в них печаль и покорность судьбе. Этот тигр на всю жизнь был заключен в клетку собственного отчаяния. И Плам вдруг поняла, что хотят донести до нее эти глаза-топазы:
"Ты знаешь, какими был. Ты видишь, каким я стал. Я помню, каким я был. Я знаю, каким я стал. Я не могу изменить свою жизнь. А ты можешь, ты можешь. Посмотри на меня и беги!"
***
Плам уже была на пороге своего дома, когда к нему подкатил новенький "Рейнджровер". За рулем сидела Дженни, с заднего сиденья махали руками Лулу и Вольф.
- Нравится? - прокричала Дженни, когда все они высыпали из машины.
- Дела у тебя, должно быть, идут неплохо! - пришла в восторг Плам.
По лицу Дженни пробежала тень.
- Папа оставил больше, чем мы ожидали.
Когда все протопали на кухню (Лулу больше не отпускала Вольфа от себя), зазвонил телефон.
Это был взволнованный Тоби, которого только что выбрали казначеем студенческого союза после блестящей и стремительной рекламной кампании, проведенной его новой подружкой Венецией, чей отец имел букинистический магазин возле Британского музея. Дело было в том, что в кассе оказалось совсем мало денег, и Тоби спрашивал, не сможет ли Бриз помочь ему поправить финансовое положение союза.
Дженни и Лулу поздравили Плам с сыном-казначеем, она приготовила шоколадные коктейли и положила в вазочку арахисового мороженого для Вольфа.
- Теперь расскажи нам остальные новости! Что произошло во Франции! - Лулу не скрывала своего неподдельного интереса.
Глаза Плам засветились. Им не пришлось просить ее второй раз, и следующие полчаса она без остановки рассказывала о Поле. Подруги были заинтригованы и довольно посмеивались. Но обе они любили Бриза и совсем не знали этого красавца француза, с которым так отменно грешила Плам. Хотя Дженни показалось, что она вспомнила Поля...
- Уж не тот ли это неуклюжий парнишка с прыщами, которого ты учила плавать?
Затем Плам поведала им о своеобразной авторской подписи в виде лепестка на картинах, вставляя через слово "Поль говорит" и "Поль считает".
. - По крайней мере, ты не переживала из-за этих писем с угрозами, заметила Лулу, отбирая у Вольфа банку с малиновым вареньем.
- Поль говорит, что лучший способ покончить с этими письмами - найти того, кто подделывает картины.
- Теперь-то уж Бриз, наверное, не отмахивается от твоих открытий? спросила Лулу, оттаскивая Вольфа от холодильника.
- Нельзя сказать, что мы с ним сейчас воркуем как голубки. Я, конечно, все рассказала ему, но это лишь вызвало его раздражение. Бриз сказал, что, поскольку фальсификатор промышляет на рынке уже долгие годы, с ним можно подождать несколько недель, он никуда не денется, пока не пройдет эта проклятая выставка в Венеции. - Плам повернулась к Дженни. - Ты случайно не передумала ехать?
Такси наконец остановилось перед каким-то обшарпанным зданием на пересечении двух улиц. Плам выглянула из машины. На стенах дома болтались лохмотья объявлений, грязные окна явно не открывались уже несколько лет, вокруг мусорных баков в канаве дрались кошки.
- Черт возьми! Тонон дал Монфьюма ложный адрес! - Поль повернулся к Плам. - Извини, дорогая... Я уже тогда почувствовал обман, но не придал этому значения, ведь я так удачно сыграл роль Арсена Люпена!
- Не кори себя. - Плам была расстроена не меньше его.
- Мне следовало бы сообразить, что Монфьюма дурит меня. Он просил у Тонона разрешения дать его адрес и тут же спрашивал у него самого. Не мог он не знать адрес того, с кем делает дела. Он сумел хитро предупредить Тонона, обвел нас вокруг пальца.
- Попробуем-ка позвонить, уж номер-то настоящий. Поль велел таксисту отвезти их к ближайшему приличному бистро. Там они заказали по чашке кофе и бросились к телефону.
После короткого разговора Поль положил трубку и повернулся к Плам.
- Номер тот же самый. Я узнал голос женщины - она, наверное, официантка. Это бистро "Ле Руж", оно там, откуда мы только что выбрались. Но Тонона там сейчас нет, и женщина говорит, что не имеет понятия, где он живет. Или не хочет говорить.
- Если Тонон пользуется их телефоном, значит, работает где-то поблизости.
- Может быть, даже прямо у них за столиком. Но я сомневаюсь, что кто-то сообщит нам об этом. Он наверняка хорошо им платит.
- А мы не можем предложить им больше?
- Бесполезно. Если Тонон платит им, то они просто воспользуются нами, чтобы выжать из него больше. Нам остается лишь одно - пойти в понедельник в полицию.
- Но к тому времени Тонон может скрыться!
Поль пожал плечами.
- До понедельника ничего не сделать. Ни один французский детектив не пожертвует уик-эндом ради расследования твоей истории с опавшими лепестками или с покинутым офисом, где, предположительно, работает человек, которого ты никогда не видела и ни в чем не можешь обвинить. Так что остается ждать понедельника.
- Я не могу ждать! Я обещала Бризу вернуться завтра вечером. У меня заказан билет на последний самолет в Лондон. Проклятье! На следующей неделе придется слетать в Париж ненадолго. Я найму переводчика, ибо не могу рисковать, что меня не правильно поймут.
Воскресенье, 3 мая 1992 года
Поль ни за что не хотел говорить, где они будут завтракать. - Там ты никогда не была, это точно. - Он со смехом отрицательно качал головой каждый раз, когда Плам пыталась угадать. Вскоре такси остановилось.
Плам выглянула в окно. Толпа иностранных туристов давилась у основания Эйфелевой башни.
- В башне очень хороший ресторан для туристов - один из немногих, где заправляют сами парижане, - объяснил он.
Стиснутые в набитом до отказа огромном металлическом лифте, они поднимались все выше и выше в небо, минуя огромные чугунные перекладины, которые с земли казались совсем воздушными.
Из окна ресторана открывался поразительный вид. Плам сидела словно на небе, а под ней раскинулся Париж. Вид был не таким, как с самолета, потому что они находились не так высоко и детали оказывались совсем четкими. Ощущение было такое, словно уменьшившиеся в размерах люди, велосипеды, машины и здания превратились в движущиеся игрушки. Очарованная, Плам смотрела на Сену, Нотр-Дам, остров Сен-Луи. Величественный план Парижа просматривался во всех подробностях: широкие проспекты, заканчивающиеся замечательными сооружениями, четкие линии застройки, которая до сих пор оставалась непревзойденной в градостроительстве. Сколько здесь еще сохранилось парков и скверов, даже в современных жилых кварталах на окраинах.
Поль заказал шампанское, свежую спаржу с голландским соусом, омаров и салат. Затем они ели меренги с начинкой из каштанов, украшенные взбитыми сливками. Потом, как другие влюбленные, взявшись за руки, гуляли по старым булыжным набережным Сены. Утром была гроза, но теперь только слабый ветерок шевелил темно-зеленую листву деревьев, которая блестела в лучах солнца, словно только что отполированная.
- Жаль, что ты не познакомился с моей тетей Гарриет. Правда, ее сейчас нет в Париже, она уехала в Бургундию. - Плам пригнулась под качнувшейся на ветру веткой тополя, с которой на набережную посыпался дождь капель.
- Мне хочется быть только с тобой в этот наш последний день.
- Мне тоже, - мечтательно проговорила Плам. - Я так счастлива. - Она остановилась и уставилась в лужу, в которой отражался ее возлюбленный.
Поль стиснул ее руку.
- Быть счастливым - это намного проще, чем думают многие. И вовсе не обязательно, чтобы все в жизни складывалось удачно - так не бывает. И вовсе не обязательно для счастья не иметь проблем или не делать ошибок.
- Да, - согласилась Плам. - Наверное, треть жизни обычного человека неподвластна ему... Кто-то набрасывается на тебя, потому что поскандалил с женой, у кого-то скисло молоко к завтраку или кошку стошнило прямо на туфли.
Они шли, размахивая сомкнутыми руками в такт своим шагам, - Счастье - это когда радуешься жизни и находишь в ней удовлетворение...
- Ценишь то, что имеешь, и ничего не отвергаешь, - насмешливо подхватила Плам. - Мы называем его синдромом Полианны, которая считается у нас неисправимой оптимисткой.
- В этом нет ничего плохого. Счастливым бывает лишь тот, кто на это настроен, хочет этого. Счастье - это состояние души.
- Неужели все так просто? - Плам перепрыгнула через лужу.
Поль потрепал ее по голове, но она увернулась.
- Конечно, - заметил он, - нельзя быть счастливым, если твоя мать только что свалилась замертво или рухнул твой бизнес, но нельзя навсегда превращать свою жизнь в трагедию.
- Беда в том, что мы не можем разобраться в этой жизни, - вслух размышляла Плам. - Нам говорят, что это дорога к счастью, и мы идем по ней. И оказываемся вдовушке образа жизни, который совсем не приносит радости.
- Или в ловушке расходов и выплат, которые нам не по карману, как было со мной.
- Но как изменить свою жизнь? - Плам думала о себе.
- Начинаешь с того места, где испытываешь наибольший дискомфорт, ведь, как правило, отсюда проистекает все остальное. Вот почему я покинул Париж и вернулся в Волвер. - Он остановился, положил руки ей на плечи и заглянул в глаза. - Ты приедешь ко мне, Плам?
- Мне так хочется сказать "да". Но я не могу обещать тебе.., пока.
Они оба знали, что ей предстоит разговор с Бризом. Поль засунул руки в карманы и шел молча. Но вдруг резко остановился.
- Давай вернемся в отель...
***
Воскресным вечером Поль стоял у сиявшего свежевымытой краской поезда на Бордо и прижимал к себе Плам. Чем меньше оставалось времени до отправления поезда, тем труднее было Плам сдерживать слезы. Когда в громкоговорителе прозвучало последнее предупреждение, она еще сильнее вцепилась в него.
- Не сердись на меня, Поль, что я не приняла то, чего мы оба хотим.
- Обещай, что вернешься.
На этом унылом вокзале его синие глаза казались еще более яркими и живыми. Не отрываясь от них, Плам с горечью прошептала:
- Я не знаю, я еще не могу сказать.
- Чего это мы шепчемся посреди этого грохота? - Поль мягко отводил руки Плам, обхватившие его шею. - Ты помнишь доктора Комбре, что лечил тебя, когда ты упала с велосипеда? Однажды он рассказал мне, как пытался успокоить богатую умирающую женщину. Сквозь слезы она сказала ему: "Вы не поняли, я плачу не потому, что умираю. Я плачу потому, что не жила".
Поезд издал пронзительный гудок.
- До встречи, - прошептал Поль с бодрым видом.
"Быть ли этой встрече?" - подумала Плам. Она с трудом улыбнулась, но глаза были полны слез. - Поль быстро поцеловал ее напоследок, вскочил на подножку тронувшегося поезда, обернулся и, помахав рукой, скрылся в вагоне. Поезд медленно удалялся.
Сердце Плам сжалось. У нее словно отняли частицу ее плоти. Дальнейшая жизнь представилась бесконечной чередой серых и безрадостных дней.
Одинокая и печальная, она слушала стук колес набиравшего скорость поезда и вдруг увидела, что торчавший из окна Поль, удаляясь, размахивает чем-то странным... И она рассмеялась сквозь слезы, узнав свою канареечно-желтую тапочку, которую потеряла, когда упала с велосипеда.
Глава 24
Понедельник, 4 мая 1992 года
- Ты все же вернулась наконец! - Бриз, укладывавший бумаги в "дипломат", повернулся к ней, стоя у стола между окнами в их спальне. Он похудел и был бледнее обычного. Темное пальто делало его выше и стройнее. Во взгляде сквозили усталость и напряжение. Белокурые волосы грязными прядями свисали на воротник, а на макушке топорщились, как хохолок у какаду. Пальто явно нуждалось в чистке, мятый галстук совершенно не соответствовал рубашке, туфли давно не знали щетки.
- Что случилось с Сандрой?
- У нее болеет мать, - устало объяснил Бриз, - а у меня есть дела поважнее стирки. Секретарша заказала у Харродса носки и кое-что из белья, так что я выжил, как видишь. - Он даже не сделал попытки поцеловать Плам, и они молча смотрели друг на друга.
Скользнув по ней взглядом, он взялся за телефон.
- Аманда, можете отменить мой заказ на Бордо... Да, она вернулась... Да, выглядит отдохнувшей... Я тоже рад... Передам ей... Спасибо. - Он положил трубку.
- В офисе все нормально? - осторожно поинтересовалась Плам, надеясь, что, кроме отсутствия Сандры, все шло своим чередом.
- Теперь, когда ты вернулась, все прекрасно. - Бриз с трудом контролировал свой голос. - Хотя не буду тебя обманывать: доверие рынка к живописи на удручающе низком уровне. - Он засунул в "дипломат" еще какие-то бумаги и щелкнул замками. - Ты знаешь, в последнее время мы видели, как возводилось нечто вроде пирамиды, поэтому на рынке живописи теперь творится то же самое, что и на рынке ценных бумаг. Результат завышения стоимости.
Плам сразу же поняла, что он имел в виду. Это уравнение было известно жене каждого торговца картинами, как бы она ни относилась к математике. Предположим, у торговца есть рисунок Матисса стоимостью двести тысяч долларов, под залог которого он может получить банковский кредит в сто тысяч, чтобы купить другую картину, скажем, Мэтью Смита, и предложить покупателю не одну вещь за двести тысяч долларов, а комплект стоимостью в триста тысяч.
Но наступает всемирный спад. Стоимость картин снижается чуть ли не вполовину, но покупатель все равно не имеет денег, чтобы оплатить сделку. Для выплаты процента по кредитам галерея бывает вынуждена продавать картины еще и еще дешевле. И тогда полотна, стоившие триста тысяч долларов, могут пойти всего за сто. А если так, то после выплаты кредита торговец останется всего с четвертью того, что он вложил первоначально, и то если ему повезет.
Плам забеспокоилась.
- Но ты же не играл в пирамиду? - Игроком в пирамиду считался тот, кто брал деньги под вторую картину, чтобы купить третью, и так далее, все глубже увязая в банковских кредитах.
- Нет, слава богу. Тут нечего беспокоиться. Я только в таком же дерьме, как всякий, кто сидит в этом бизнесе, и не могу похвастать, что у меня концы сходятся с концами. Ты не Представляешь, каких расходов требуют галерея и этот дом.
- Чем я могу помочь?
- Только своим удачным дебютом на бьеннале.
- Мои новые картины почти завершены. - Плам старалась держаться уверенно. - В Венеции я буду вовремя и в нормальном расположении духа. Я отдохнула и готова к встрече с прессой, чтобы дать им все те интервью, которые ты запланировал.
- Это было бы неплохо, обозреватели непрерывно звонят и шлют факсы со всего мира... Да, кстати, я сказал Николасу Херрингу, что он может взять у тебя интервью прямо здесь после ленча. Надеюсь, ты не будешь возражать. Он очень настаивал, а я не знал, что ответить, поэтому решил рискнуть.
- Отлично, не беспокойся. Бриз, я не подведу тебя. Впервые в жизни меня не страшит встреча с прессой. Бриз улыбнулся.
- Я поверю в это, только когда увижу своими глазами. Нет, серьезно, ты же знаешь, что такое сейчас для нас пресса и телевидение. Журналистам нужно показать твою уверенность, они будут спрашивать о том, как ты расцениваешь свои шансы...
- Бриз, мне повезло уже в том, что меня выбрали! У меня нет шансов выиграть! Когда на меня возлагают несбыточные надежды, я начинаю еще больше нервничать. И потом, они не дадут британцу победить еще раз.
"Золотой лев" в области живописи присуждался Говарду Ходгкину в 1984 году, Фрэнку Ауэрбаху в 1986-м и Тони Крэггу в 1988-м, а на предыдущем бьеннале для художников до тридцати пяти лет премия была присуждена Аниш Капур.
- Но ты же знаешь, что все эти призы и премии раздаются не по одним только заслугам, Плам. Не забывай, ты представительница Англии, пусть символическая.
Они понимали, что Плам выбрали потому, что темой бьеннале-1992 был "Взгляд женщины", а Британия за последние сто лет только однажды выдвигала женщину Бриджет Райли.
- Но давай не будем питать несбыточных иллюзий, Бриз. Бриз знал, что его оптимизм иногда помогал достигать недостижимого.
- Надеюсь, я не очень давил на тебя, - сказал он извиняющимся тоном.
- Я рада этому. Ты всегда говорил мне, что работе можно предаваться время от времени, но построенные таким образом карьеры встречаются только в пляжных романчиках.
- Мне нет нужды говорить тебе, что ты не можешь отдавать себя живописи только наполовину. Я знаю, ты должна выкладываться полностью, иначе ты несчастлива.
Наступила тишина. Они стояли, разделенные несколькими шагами, в разных концах спальни. "Сколько еще будет продолжаться болтовня об этом чертовом бьеннале? - думала Плам. - Сколько еще они будут откладывать разговор, который, как они оба знают, должен состояться?"
- Я всегда буду благодарна тебе. Бриз, - нервничая, пробормотала Плам, за то, что ты способствовал моим занятиям живописью и помогал моей карьере.
- Эта маленькая речь прозвучала так, словно ты собралась бросить меня и уйти на все четыре стороны.
Они глядели друг на друга. Бриз - с обидой и горечью во взгляде, Плам - с несколько уверенным вызовом. Она не думала вот так сразу вступать в окончательные объяснения, но, наверное, в такой ситуации это был лучший выход из положения.
Наконец Бриз проговорил:
- Ты бы лучше рассказала мне о нем.
- Значит, ты догадался.
- Это нетрудно. Достаточно взглянуть на твое лицо.
Плам почувствовала облегчение и чуть расслабилась. Но ощущение вины не проходило. Она ждала от Бриза чего угодно, но только не этого покорного смирения.
Рассказ о Поле, который она не раз прокручивала в голове во время полета в Лондон, прозвучал как слащавая история из журнала "Настоящее приключение".
Бриз не удержался от едких замечаний:
- Он, наверное, один из тех сюсюкающих Железных Джонов, что ходят нечесаными, в грязных сапогах, клетчатых рубахах и брезентовых штанах, под которыми носят кальсоны. Уик-энды он, наверное, проводит, бегая голым по лесу, или валит деревья на дрова для своей печки. Он водит пикап или болотоход?.. Или больше смахивает на современного Жан-Жака Руссо своими интеллигентскими рассусоливаниями? В изголовье его кровати висит надпись:
"Человек рожден свободным, но всюду скован цепями"?
По выражению лица Плам он понял, что попал в яблочко, и набросился с новой силой.
- Как на том гаитянском полотне: "Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?" Ради бога, Плам, не впадай в мистику. Мистические послания погубят твое дело... - Бриз резко оборвал свои насмешки, вспомнив, что ему нужен мир, а не война, и сказал сдавленным голосом:
- Этого следовало ожидать...
Плам выкрикнула с возмущением:
- Поль - это не детская месть!
- Может быть, неосознанная. Но если нет, объясни, что в нем такого привлекательного. Что ты нашла в этом проходимце?
Бризу стало не по себе от появившегося в глазах Плам мечтательного выражения и ее смягчившегося голоса.
- Что я нашла в нем? Простоту, прямоту и мягкость. Поля не пугает этот мир. Он не отличается ни неуравновешенностью, ни излишней рассудительностью, не ищет ни у кого недостатков и ничего не имеет против других людей.
- Все это больше напоминает монаха, чем мужчину, - усмехнулся Бриз. - Так ли уж страстно он влюблен в тебя?
- Поля многое привлекает в жизни, но больше всего он дорожит ее простым укладом. Он говорит, что простота приносит счастье.
- Простота - это что, когда нет центрального отопления? - мерзким тоном поинтересовался Бриз.
Этот его тон стал для Плам той песчинкой, которая склонила чашу весов в пользу Поля. Ее колебания, не прекращавшиеся с того момента, как она рассталась с Полем, кончились. Она сказала Бризу, что хочет оставить его и жить в Волвере. И объяснила почему. В заключение добавила, что Бриз может остаться ее агентом, но впредь она не намерена выдавать столько картин, как прежде. То время, когда она работала, как фабрика по изготовлению художественной продукции, кончилось.
Бриз взорвался:
- Он показался таким необыкновенным любовником, потому что тебе просто больше нечего было делать в той дыре! Ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни!
- Самой большой ошибкой было бы остаться здесь.
- Что именно вдруг перестало тебя устраивать в нашей жизни?
- Наша совместная жизнь стала просто привычкой.
- А что в этом плохого? Это удобная привычка. Как раз этим она нравится мне. Помнишь, у Томаса Харди Габриэль говорит своей возлюбленной: "Как ни посмотришь ты, тут буду я, как ни посмотрю я, тут будешь ты".
- Но как посмотреть, если тебя нет дома, Бриз?
- Не так уж ты скучаешь, когда меня нет дома, - возразил Бриз. - Болтаешь с подругами или заберешься пораньше в постель, чтобы там и поужинать и посмотреть видео.
- Но не каждый вечер.
- Ради бога, Плам! Стоит только тебе снять эту паршивую трубку - и ты сможешь отправиться на любую вечеринку в этом городе. И друзей для этого у тебя предостаточно. Я же твой муж, а не сопровождающий.
- Наверное, поэтому ты никогда не уделял мне достаточно внимания.
Бриз, удивленный ее непреклонностью, проворчал:
- Согласен, я не идеальный муж, но последние десять лет в нашей жизни в целом все складывалось удачно. Я давал тебе все, что ты хотела, и все, что мог. Но я не могу превратиться в современного простака только потому, что ты решила, будто в этом году тебе требуется именно это.
- Пожалуйста, не пытайся...
Бриз сделал над собой огромное усилие и сбавил тон.
- Ради бога, измени свое решение. У кого-то бывают любовные приключения в круизах, иные предпочитают иметь их на курортах, но все это лишь небольшое отвлечение от привычной жизни, не более того. Ради бога, - взмолился он, - не разрушай нашу жизнь только потому, что ты провела три недели в сельском раю с молодым новоявленным Торо.
Опять он попал в яблочко. Плам заплакала:
- Ты никогда не понимал жизни в Волвере.
- Потому что я слишком хорошо знаю такую жизнь! В ней нет ни минуты свободного времени. Мой дед был фермером-арендатором, помнишь? Все праздники мы были вынуждены помогать ему, не имея возможности пойти куда-либо. В деревне все время приходится тратить на то, чтобы согреться, вымыться и высушиться. Я знаю, что жизнь на ферме не имеет ничего общего с тем, как ее рекламирует телевидение.
Они молчали, неотрывно глядя друг другу в глаза, пока Бриз снова не завопил:
- Разве тебе чего-то не хватает в этой жизни? О боже, какая же ты эгоистка! Тебе надо, чтобы все было по-твоему!
Плам вспомнила слова тети Гарриет насчет обвинений в эгоизме и резко возразила:
- Только те мужчины, которые сами любят диктовать, обвиняют в этом женщин. Бриз, у меня никогда не было того, чего мне хотелось. Я имела только то, чего хотел ты. И долгие годы я делала только то, что было нужно тебе. Когда наши желания не совпадали, ты никогда не уступал мне. Считается, что женщины такие изощренные, но мужчины оказываются во много раз ловчее, когда затрагиваются их интересы.
- Ладно, давай оставим это. Скажи мне, чего ты хочешь?
- Больше всего я хочу иметь время, чтобы подумать.
- Думать? Ты хочешь как можно скорее оказаться в постели с этим проклятым французом! - Бриз едва справлялся с голосом. - Ладно. Почему бы нет? Как насчет пары месяцев круиза вокруг Южных Шетландских островов? - Он глядел на нее с мольбой. - Но только после бьеннале. Давай отложим этот разговор о твоем - нашем - будущем на время после выставки.
Плам покачала головой:
- Мне не нужен отпуск. После бьеннале я хочу разоблачить того, кто фабрикует эти голландские подделки...
- О господи, ты все еще носишься с этой идеей?
- Да, ношусь! И почему бы тебе хоть раз в жизни не сделать то, что хочется мне? Помоги мне найти этих жуликов!
Бриз заколебался. Тщательно подбирая слова, он устало сказал:
- Я не считаю, что тебе надо вмешиваться в это, я уверен, что это не твое дело.
- Но я вот-вот раскрою его! - Плам кратко посвятила его в ход расследования.
Бриз пришел в ужас. Наконец он выговорил:
- Ты стремишься к простоте жизни! А сама усложняешь ее, да еще таким опасным образом!
- Ты не хочешь понять меня!
Бриз посмотрел на Плам и потряс головой, словно не веря своим глазам.
- Я не понимаю, что вселилось в тебя в этом году. Ты готова поставить на карту все... Пойми, ты рискуешь не только своим участием в бьеннале, но и своей жизнью. Ты забыла о письмах с угрозами?
- Эти письма мог послать Лео, - предположила Плам.
- Лео не имел никакого отношения к поддельным картинам, - категорически заявил Бриз.
- Почему ты так уверен в этом ?
- Потому что Лео был убит.., по другой причине.
- Откуда тебе известно это? Я знаю, полиция считает, что это обычное убийство на почве гомосексуализма, но копы никогда не упускают шанса очернить "голубого".
Они стояли друг против друга, пока в дверь не постучала временная горничная, которой надо было сделать уборку в спальне.
***
В подавленном настроении Плам вышла из дома прогуляться по парку. Она прошагала несколько миль по лужайкам, обогнула озеро с утками, понаблюдала за детьми на футбольном поле и вскоре оказалась перед входом в зоопарк.
С тех пор как выросли ее сыновья, она не бывала здесь. И не помнила, как выглядит это убогое бетонное сооружение с его чахлой растительностью, которая должна была заменять природу запертым здесь животным. С ощущением нарастающей тяжести на сердце она шла по пыльным дорожкам, пока не остановилась перед двориком с тиграми. У дальнего края бетонного рва с мутной водой беспокойно расхаживал взад-вперед поджарый и гибкий тигр, как будто был заключен в незримую клетку. Плам видела, как под черно-коричневыми полосами его шкуры перекатываются мощные мышцы.
Неожиданно тигр замер и медленно повернул голову. Огромные желтые глаза уставились на Плам, и она увидела в них печаль и покорность судьбе. Этот тигр на всю жизнь был заключен в клетку собственного отчаяния. И Плам вдруг поняла, что хотят донести до нее эти глаза-топазы:
"Ты знаешь, какими был. Ты видишь, каким я стал. Я помню, каким я был. Я знаю, каким я стал. Я не могу изменить свою жизнь. А ты можешь, ты можешь. Посмотри на меня и беги!"
***
Плам уже была на пороге своего дома, когда к нему подкатил новенький "Рейнджровер". За рулем сидела Дженни, с заднего сиденья махали руками Лулу и Вольф.
- Нравится? - прокричала Дженни, когда все они высыпали из машины.
- Дела у тебя, должно быть, идут неплохо! - пришла в восторг Плам.
По лицу Дженни пробежала тень.
- Папа оставил больше, чем мы ожидали.
Когда все протопали на кухню (Лулу больше не отпускала Вольфа от себя), зазвонил телефон.
Это был взволнованный Тоби, которого только что выбрали казначеем студенческого союза после блестящей и стремительной рекламной кампании, проведенной его новой подружкой Венецией, чей отец имел букинистический магазин возле Британского музея. Дело было в том, что в кассе оказалось совсем мало денег, и Тоби спрашивал, не сможет ли Бриз помочь ему поправить финансовое положение союза.
Дженни и Лулу поздравили Плам с сыном-казначеем, она приготовила шоколадные коктейли и положила в вазочку арахисового мороженого для Вольфа.
- Теперь расскажи нам остальные новости! Что произошло во Франции! - Лулу не скрывала своего неподдельного интереса.
Глаза Плам засветились. Им не пришлось просить ее второй раз, и следующие полчаса она без остановки рассказывала о Поле. Подруги были заинтригованы и довольно посмеивались. Но обе они любили Бриза и совсем не знали этого красавца француза, с которым так отменно грешила Плам. Хотя Дженни показалось, что она вспомнила Поля...
- Уж не тот ли это неуклюжий парнишка с прыщами, которого ты учила плавать?
Затем Плам поведала им о своеобразной авторской подписи в виде лепестка на картинах, вставляя через слово "Поль говорит" и "Поль считает".
. - По крайней мере, ты не переживала из-за этих писем с угрозами, заметила Лулу, отбирая у Вольфа банку с малиновым вареньем.
- Поль говорит, что лучший способ покончить с этими письмами - найти того, кто подделывает картины.
- Теперь-то уж Бриз, наверное, не отмахивается от твоих открытий? спросила Лулу, оттаскивая Вольфа от холодильника.
- Нельзя сказать, что мы с ним сейчас воркуем как голубки. Я, конечно, все рассказала ему, но это лишь вызвало его раздражение. Бриз сказал, что, поскольку фальсификатор промышляет на рынке уже долгие годы, с ним можно подождать несколько недель, он никуда не денется, пока не пройдет эта проклятая выставка в Венеции. - Плам повернулась к Дженни. - Ты случайно не передумала ехать?