Констан Геру. Замок Шамбла

   До Арзака донесся шум удаляющихся шагов. Оставшись один, он принялся гладить собаку, приговаривая:
   – Мой бедный Юпитер! Как ты должен быть благодарен твоему другу Арзаку, но остерегайся, Жак Бессон решил тебя убить и рано или поздно… словом, остерегайся.
   Лаская собаку, он заметил, что цепь блестит в темноте, как серебро. Он вспомнил, что всегда мечтал завладеть ей. Видя, что представился прекрасный случай присвоить ее, он отвязал цепь от ошейника и сунул ее в широкий карман своих панталон. По-дружески похлопав Юпитера по голове, он дал ему понять, что тот может вернуться в свою конуру. Собака об этом догадалась и тотчас умчалась как стрела.
   – А теперь, – решил Арзак, – я пойду ночевать к тетке Морен.
   Выбравшись из леса, он пошел прямо через поле и скоро остановился у дверей знакомой хижины. Ему открыли, как только он постучал.
   – Это ты, Андре? – спросила крестьянка лет сорока.
   – Да, это я, тетушка Морен. Меня донимает лихорадка, и мне не хотелось ночевать в своей хижинке.
   – И в самом деле, у тебя бледное и расстроенное лицо.
   – Да-да, я чувствую себя неважно.
   – Тогда иди ложись.
   Случайно вынув руку из кармана, Арзак наполовину вытащил цепь Юпитера. Маргарита Морен обернулась, услышав этот шум.
   – Что это что у тебя? – спросила она племянника.
   Тот смутился, но, тотчас овладев с собой, ответил с равнодушным видом:
   – Я это сейчас нашел в поле.
   – Хорошо, хорошо, иди ложись, ты дрожишь от лихорадки.
   Арзак лег спать, говоря себе: «Только бы Жак добрался до Пюи и не упал в лесу от бессилия». Как мы скоро увидим, опасался он не зря.

IX

   Жак Бессон надеялся, что ноги его мало-помалу разойдутся при ходьбе, но едва он прошел полмили, как ему пришлось остановиться. Раны на ногах болели все сильнее, а тяжесть в них была такая, словно к каждой привязали по пушечному ядру. Он вконец обессилел и сел, прислонившись спиной к дереву, свесив руки и опустив голову на грудь. Он чувствовал, что не может идти дальше. Голова горела, перед глазами плыли красные круги.
   В этом полубессознательном состоянии перед ним пронеслась вся его жизнь – от детства до нынешних дней, от жалких лохмотьев свинопаса до ослепительной, сверкающей мечты, для достижения которой оставалось сделать всего лишь шаг. И этот шаг он сделал, уничтожив последнее препятствие на пути к тому, чтобы стать мужем знатной дамы и владельцем Шамбла. А вдруг его почти осуществившаяся мечта исчезнет, а он без чувств упадет в этом лесу и проснется в тюрьме, а оттуда, возможно, попадет на… Его обуял такой гнев, что он силой воли преодолел усталость, вскочил на ноги и вновь отправился в путь такими быстрыми и легкими шагами, словно стал совершенно здоров.
   Однако слабость после болезни давала о себе знать, он то и дело останавливался, жадно хватая ртом прохладный ночной воздух. Он протащился еще два смертельно томительных часа, наполненных отчаянием, болью, тоской и упорной борьбой с усталостью, от которой у него кружилась голова и ноги отказывались идти. Когда Жак входил в Пюи, во всех церквях пробили полночь. Через десять минут он наконец дошел до улицы, где жили графини де Шамбла. Все огни погасли, город, безмолвный и мрачный, походил на громадное кладбище. Эти запертые черные дома, эти пустые, угрюмые улицы, где вовсю гулял холодный ветер, представляли собой довольно зловещую картину. Дойдя до дома графинь де Шамбла, Жак Бессон хотел было постучать, когда, к его чрезвычайному удивлению, дверь сама тихо отворилась, прежде чем он успел коснуться ее. С неистовой радостью, что он наконец добрался до цели, Бессон бросился в переднюю, сильно хлопнув дверью.
   – Вы с ума сошли, Жак! – прошипела Мари Будон. – Или вы решили нас всех погубить? Вот уже три часа, как я жду вас за приоткрытой дверью, не смея пошевелиться, а вы с шумом возвестили всем соседям о своем приходе.
   – Прошу прощения, я не хотел, – оторопев, ответил Жак. – Бьюсь об заклад, очень трудно угадать, какая именно дверь хлопнула.
   – Дай-то Бог! Но все-таки это большая неосторожность.
   Мари оказалась права, потому что этот шум услышали супруги Пюжен.
   – Вот кто-то вернулся, – сказала Виктория Пюжен своему мужу.
   – Кто бы это мог быть? – спросил Жером Пюжен.
   – Это кто-то пришел к госпожам Шамбла, если я не ошибаюсь.
   – Странно, графини де Шамбла всегда возвращаются домой и ложатся в половине одиннадцатого, так же как и аббат Карталь, который живет теперь у них.
   – А я побилась бы об заклад, что это кто-то к ним пришел.
   – Мы узнаем это завтра, – успокоил ее муж.
   И супруги заснули, наутро надеясь все разузнать.
   В это время Мари Будон, взяв Жака за руку, провела его в маленькую комнатку на первом этаже, выходившую во двор. Плотно закрытые ставни и занавески на окнах не пропускали наружу ни малейшего лучика света.
   – Господи Иисусе Христе! Как вы бледны! – вскрикнула Мари Будон, рассматривая Жака при свете небольшой лампы.
   – Я думал, что никогда сюда не дойду, – прохрипел Жак Бессон, падая на стул.
   – Боже милосердый! На вас все изорвано с головы до ног, – продолжала служанка. – Где это вы бродили?
   – По камням, терновнику, в зарослях, где, к счастью, не оставил лоскутов своей одежды.
   – Но обувь-то почему у вас красная?
   – У меня кровоточат ноги.
   Мари Будон задрожала.
   – Вам, наверно, очень больно, Жак, – растроганно произнесла она.
   – О да! Очень больно, – прошептал он. – Сил нет терпеть.
   Наступило молчание. Тонкий слух служанки уловил за дверью едва слышное дыхание.
   – Ну и что же? – вдруг спросила она, устремив на Жака Бессона выжидающий взгляд.
   – Ну… да, – прошептал Жак.
   – Что значит – да? – продолжала Мари, ждавшая однозначного ответа не для себя, а для той, кто слушал за дверью.
   – Ну, – сказал Жак голосом мрачным, но твердым, – в Шамбла нет больше хозяина.
   Снова наступило продолжительное молчание. Признание произвело ошеломляющее впечатление и на того, кто его сделал, и на тех, кто его услышал. Справившись с охватившим ее волнением, Мари продолжала, но так, чтобы разговор слышала та, что стояла за дверью:
   – Вы знаете, наверно, что…
   – Я видел, как он зашатался на стуле и упал.
   – А может быть, он только тяжело ранен?
   – О нет! – возразил Жак со зловещей улыбкой. – Я знаю, куда целился, и могу даже показать, в какое место попала пуля. Ее найдут в сердце.
   – Видите ли… ваша рука должна была дрожать.
   – Весьма возможно, но в ту минуту и моя рука, и мой глаз были так тверды, будто я целился в зайца. Я готов поручиться своей головой…
   На последней фразе он запнулся, но потом снова продолжил решительным тоном:
   – Ну да, я готов ручаться своей головой, что он убит наповал. Все кончено!
   Тогда Мари Будон повернула голову к двери, как будто чего-то ждала. Ее ожидание долго не продлилось: дверь открылась, и вошла графиня ла Рош-Негли. Лицо ее поначалу казалось бледным и испуганным, но она быстро совладала с собой, и вскоре на ее губах заиграла непринужденная улыбка. За дверью, закрывшейся за графиней, Мари Будон увидела складки белого пеньюара.
   – А, это вы, мой бедный Жак, – сказала графиня самым обыденным тоном. – Откуда это вы так поздно?
   – Но вашему сиятельству, должно быть, известно… – пролепетал изумленный Бессон.
   – Я знаю только одно, – перебила графиня, – вы устали и вам нужно отдохнуть.
   Жак Бессон смотрел на графиню с выражением глубокого удивления.
   – Я слышала, как закрывали дверь с улицы, и очень даже шумно, – продолжала графиня, стараясь удержать улыбку на своих бледных губах. – Я боялась, не случилось ли несчастья, поспешно встала и пришла сюда.
   Она добавила, рассматривая Жака Бессона с головы до ног:
   – Боже мой! Где это вы шли, что явились сюда в таком растрепанном виде?
   Она обернулась к своей служанке.
   – Мари, приготовь скорее чашку горячего вина нашему бедному Жаку: ты же видишь, что он падает от усталости и от голода.
   Жак Бессон смотрел на графиню, удивленно разинув рот и стараясь понять, что же происходит. Мари Будон все очень хорошо понимала и нисколько не удивлялась. Это дипломатичное поведение знатной дамы, эта осторожность ханжи, которой все известно и которая не хочет ничего знать, которая все видит и притворяется, будто не видит ничего, были ей давно знакомы. Она ушла готовить горячее вино для Жака. Тот в это время бросал на дверь печальные и тревожные взгляды.
   – Разве госпожа Теодора не слышала стука двери? – удивилась графиня. – Пойди, Мари, скажи ей, сколько пришлось вынести нашему бедному Жаку, которого мы так любим.
   Но прежде чем Мари успела сделать шаг, дверь открылась и вошла Теодора. Ее лицо было белее пеньюара, она шаталась на каждом шагу, и когда она хотела заговорить с Жаком Бессоном, зубы ее стучали с такой силой, что она не смогла произнести ни слова.
   – У тебя сегодня лихорадка, Теодора, – сказала графиня. – Садись.
   Она указала ей на кресло возле Жака Бессона. Госпожа Марселанж опустилась на кресло, вся дрожа, но не смея взглянуть на Жака.
   – Мари, – продолжала графиня, – перевяжи ноги Жаку, которые, кажется, очень разболелись, и оберни их полотном, которое мы с дочерью нарежем.
   Она вышла за полотном. После продолжительной паузы Жак решился заговорить с госпожой Марселанж.
   – Вы как будто боитесь меня, – пролепетал он с волнением. – Однако вы знаете, что я… графиня сказала мне… или по крайней мере она дала мне понять как нельзя яснее, что для ее счастья, и особенно для вашего, необходимо, чтобы Шамбла… Словом, я думал, что сделаю хорошо именно вам…
   – Довольно, Жак, довольно! – прошептала госпожа Марселанж. – У меня ужасно болит голова, я не могу ответить вам ни слова больше.
   В эту минуту вернулась графиня со свертком полотна. Она бросила его на колени дочери, потом со свободным и непринужденным видом принялась нарезать полотно, расспрашивая Жака Бессона о его болезни и самочувствии, но не спрашивая о том, откуда он пришел и о причинах этой ночной прогулки. Когда вино было готово, графиня сама положила в него сахар и подала его Жаку, с которым оставалась вместе с дочерью до часа ночи. Потом они ушли, но до этого графиня подробно объяснила Мари Будон, как она должна перевязать ноги «бедному Жаку».

X

   После ухода госпожи Шамбла Жак Бессон несколько минут мрачно смотрел на дверь, куда они вышли.
   – Ну что с вами? – резко спросила его Мари Будон. – Почему вы не пьете вино, оно же стынет.
   Жак поднес чашку к губам, но тотчас поставил ее рядом с собой.
   – Мне не хочется, Мари, – сказал он печально.
   – Какая блажь взбрела вам в голову? – вскрикнула служанка, скрестив руки.
   – Разве вы не заметили, что сейчас со мной проделала графиня?
   – Что? Проделала? Что вы хотите этим сказать?
   – Я хочу сказать, Мари, что графиня, окружив меня заботой и лаской, притворялась, как будто не знает, откуда я пришел и что случилось нынче ночью.
   – Ну и что же?
   – Ну, мне кажется, что это значит: «Я ничего знать не знаю и ведать не ведаю об этом деле, это касается тебя одного, выпутывайся как можешь, а на меня не надейся».
   Мари Будон пожала плечами.
   – Вы вовсе ничего не понимаете, – объяснила она. – Это происходит оттого, что вам неизвестно поведение знатных дам. Знатная дама может быть так же… решительна, как вы и я, но у нее, так сказать, деликатное воспитание. Она может совершить очень важный поступок, но ни говорить, ни слушать о нем не станет, когда она общается с лицом низкого звания. Ах! Напрасно вы хмурите брови, вы все-таки станете хозяином Шамбла, это верно. Но вы там еще не хозяин, и пока графине ла Рош-Негли неприлично становиться ровней или, уж говоря прямо, делаться сообщницей своего слуги.
   – Однако…
   – Однако… говорите что хотите, а это так! Тем хуже для вас, если вы этого не понимаете.
   – Но кто мне поручится, что, подбив меня на это – ведь подбила-то меня она, – кто мне поручится, что потом она не бросит меня в трудную минуту?
   – Бросит вас! – вскрикнула Мари Будон, вспыхнув от негодования. – За кого вы ее принимаете?
   – Пусть так, я ошибся, вы знаете ее лучше меня, Мари. А как же госпожа Теодора?
   – Ну что вы можете сказать против госпожи Теодоры?
   – Я скажу, что после того, чем я рискнул ради нее и графини…
   – И для себя самого.
   – Ну хорошо, но все-таки она, видя меня бледного, разбитого и больного, не только не утешила меня ни одним добрым словом, но постоянно отворачивалась от меня, словно от ядовитой гадины.
   – Не плясать же ей было от радости, не бросаться же к вам на шею благодарить! Хоть и не любишь своего мужа, но нельзя же к таким вещам относиться спокойно. Госпожа Теодора все-таки женщина, у нее сердце защемило при одной мысли о том, что там случилось. Это естественно, потому что и на меня это подействовало, хотя я вовсе не любила этого Марселанжа.
   – Уж что бы вы ни говорили, Мари, а я очень боюсь и почти что раскаиваюсь.
   – Мокрая курица! – прошипела служанка сквозь зубы и сухо продолжала: – Раскаиваетесь! Право, жалко мне вас! Или вы думаете, что свинопас может сделаться мужем знатной дамы, хозяином в Шамбла и ровней с самыми благородными и самыми богатыми людьми в краю, ничем для этого не рискнув? Послушайте, у вас еще сумбур в голове; дайте-ка я перевяжу вам ноги, а потом ложитесь спать. Завтра вы сможете здраво мыслить и говорить.
   Жак молча повиновался. Несколько минут спустя Мари Будон, женщина крепкая и сильная, чуть ли не несла его до спальни, потому что он с трудом мог подняться по лестнице. Через четверть часа все уже спали, или, лучше сказать, улеглись в постели, потому что можно с уверенностью сказать, что никто из них, кроме разве что Мари Будон, всю ночь не сомкнул глаз. Наутро, едва рассвело, раздался сильный стук в дверь.
   – Это за мной! – пролепетал Жак Бессон, задрожав от страха в своей постели. – Они подозревают, они все знают, может быть…
   Он хотел встать и подбежать к окну, но тут же понял, что этим может выдать себя, и сел на постели, стуча зубами от страха. Та же мысль одновременно пришла в голову графине, ее дочери и Мари Будон, но дамы, конечно, и с места не сдвинулись, а открывать дверь пошла служанка. Уверенная в том, что увидит полицейского комиссара и жандармов, Мари собрала все свое мужество, чтобы не спасовать перед лицом врага. Открыв дверь, она увидела крестьянина с честным и открытым лицом.
   – Здесь живут дамы? – спросил он, отряхивая в передней свою шляпу.
   – О каких дамах вы говорите? – сердито ответила Мари Будон.
   – Известно, о каких… все знают, какие тут дамы.
   – Все, кроме меня, – удивилась служанка, стараясь выиграть время.
   – Я говорю о дамах из Шамбла, если вам уж так хочется это знать.
   – Да, здесь. Что вам от них нужно?
   – Я хочу поговорить с ними.
   – Лично?
   – Ну да!
   – Кто вас послал?
   – Господин Берже.
   – А кто такой этот Берже, что посылает вас к госпожам Шамбла в такую рань?
   – Это лардерольский мэр, – ответил крестьянин, приосаниваясь.
   – Разве он прислал вас сообщить что-нибудь очень срочное?
   – Да-да, очень срочное.
   – А можно узнать?..
   – Да, узнать можно… но только дамам.
   – Хорошо, ступайте на кухню, а я им доложу.
   – Скажите дамам, что я Луи Ашар, бывший слуга в Шамбла.
   Мари Будон поспешила к графине. Та лежала на кровати с гордым и самоуверенным видом. Госпожа Теодора сидела рядом с ней. Она так волновалась, что даже не старалась этого скрыть.
   – Ну что? – холодно спросила графиня. – За этим?
   – Да, ваше сиятельство, вы угадали, – ответила служанка.
   – Кто?
   – Крестьянин.
   Графиня перевела дух.
   – Как его зовут?
   – Луи Ашар.
   – Я его знаю, он из Шамбла?
   – Да, то есть теперь из Лардероля.
   – Кто его послал?
   – Мэр.
   – Берже предан нашей семье. И что же тебе сказал этот крестьянин… насчет того, что произошло в Шамбла?
   – Ничего, он хочет говорить только с вами и с госпожой Теодорой.
   – Хорошо, накорми его и пусть он подождет, мы сейчас выйдем.
   Когда служанка выходила, графиня сказала ей вслед:
   – Мари, покажи ему Жака Бессона, больного, в постели… Понимаешь?
   – Понимаю, графиня.
   Мари пошла на кухню к крестьянину и угостила его завтраком.
   – Если вы были слугой в Шамбла, – как бы между прочим сказала она, – вы должны знать Жака Бессона.
   – Как не знать! Сколько раз мы вместе с ним осушали бутылочку, да не одну.
   – Бедняжка, ему теперь так плохо, – вздохнула Мари Будон.
   – Я слышал, что он сильно болел.
   – Он все еще в постели, бледный и худой, прямо страшно смотреть. Хотите его повидать?
   – Да… если только это не опасно, оспа, сами знаете…
   – Опасность миновала, пойдемте!
   Луи Ашар встал и пошел за Мари Будон, которая привела его в комнату Жака.
   – Вот, Жак, ваш старый друг, – объявила она, чтобы успокоить Жака. – Это Ашар из Лардероля, который пришел навестить вас и поговорить.
   – Милости просим, – ответил Жак слабым голосом, слегка дрожавшим от волнения.
   – Ну, что вы о нем скажете, – спросила Мари, указывая на Жака, – сильно он изменился?
   От усталости, переживаний и бессонной ночи лицо Жака Бессона стало еще бледнее, так что Луи Ашар жалобно вскрикнул:
   – Да краше в гроб кладут!
   – А его бедные ноги! Если бы вы видели! Просто ужас!
   Она бросила на больного многозначительный взгляд, и он прекрасно понял его смысл.
   Бессон приподнял одеяло и показал Ашару свои ноги, завернутые в полотно с кровавыми пятнами.
   – Ох! Бедный Жак! Как болезнь-то вас отделала! – воскликнул простодушный крестьянин.
   – Да уж! Я еще очень слаб, – ответил Жак, – и не мог бы дойти пешком из Пюи в Шамбла. Но что вас так рано привело к госпожам?
   – О! Я должен сказать это им самим, но вы скоро это узнаете, и весь Пюи это узнает – дело-то важное и наделает шуму на всю округу.
   Жак Бессон и Мари Будон принялись с самым невинным видом расспрашивать Луи Ашара об общих знакомых в Шамбла и в Лардероле, потом заговорили о жатве и аренде Шамбла, договор о которой планировали подписать в тот же день, второго сентября.
   – Дамы, должно быть, уже встали, пойдемте, – наконец сказала Мари Будон.
   Луи Ашар встал, пожал руку Жаку и последовал за Мари Будон.
   Через минуту они вошли в небольшую гостиную, где сидели обе дамы в пеньюарах. По знаку графини Мари Будон вышла.
   – Ну, Ашар, – спросила графиня ла Рош-Негли, – что же такое случилось в Шамбла, что господин Марселанж послал вас ко мне в столь раннее время?
   Графиня не колеблясь произнесла имя Марселанжа, которое не осмелились упомянуть Жак и Мари Будон.
   – Ах! Ваше сиятельство, – ответил крестьянин печальным голосом, – господина Марселанжа в Шамбла уже нет.
   – Где же он? – поинтересовалась графиня, спокойный и твердый голос которой нисколько не выдавал ее глубокого волнения.
   – Он умер, ваше сиятельство.
   Госпожа Марселанж поняла, что должна сыграть подобающую ей роль в этой зловещей комедии. Она пыталась это сделать, но бесполезно – из ее уст не донеслось ни звука. Тогда она поднесла к глазам носовой платок, но они были сухи – ей не удалось выдавить из себя ни одной слезинки.
   – Что вы такое говорите, Ашар?! – вскрикнула наконец графиня. – Господин Марселанж умер?!
   – Умер, ваше сиятельство.
   – Как? Скоропостижно? От чего же он умер?
   – От ружейного выстрела, ваше сиятельство.
   – Убит! Как же это может быть?!
   – Да, ваше сиятельство, убит!
   Графиня в эту минуту также хотела казаться взволнованной, поскольку она, как и ее дочь, прекрасно понимала, что об этом ее разговоре с Ашаром тотчас узнают в Шамбла и подробнейшим образом разберут каждое слово и каждую фразу. Однако охватившее ее злорадство помешало ей напустить на себя скорбный вид. Она только и смогла, что покачать головой.
   – Несмотря на мои разногласия с господином Марселанжем и на все, в чем я могла бы его упрекнуть, известие о его смерти глубоко меня потрясло.
   После некоторого молчания она продолжила:
   – Когда же случилось это несчастье?
   – Вчера вечером в половине девятого, ваше сиятельство.
   – Убийца, без сомнения, арестован?
   – К несчастью, нет – ему удалось скрыться.
   – Напали ли, по крайней мере, на его след?
   – Пока еще нет, ваше сиятельство.
   – А подозревают ли кого-нибудь?
   – Решительно никого.
   – Как?! Неужели вообще никого?
   – Ограничиваются туманными намеками.
   – Кого же все-таки называют? – настаивала графиня. Сердце ее лихорадочно колотилось.
   – Буасоме, Пьера Вильдье.
   Ашар вдруг умолк.
   – Еще кого? – почти шепотом произнесла графина, наклонившись к крестьянину.
   – Жана Мартена, Бессона…
   – Кого-кого? – переспросила графиня, внезапно выпрямившись. – Бессона?
   Она побледнела, и губы ее судорожно дернулись.
   – О нет! – добродушно ответил Ашар. – Не Жака! О нет! Одного из его братьев, Мишеля Бессона, прозванного слепым чистильщиком, который вчера просил милостыню у господина Марселанжа за несколько часов до убийства.
   Графиня уже совладала с собой.
   – Я и не думала, что могли подозревать Жака, – удивилась она и, поднявшись, продолжала: – Хорошо, Ашар. Скажите господину Берже, что мы полагаемся на его преданность и надеемся, что в этих прискорбных обстоятельствах он станет в Шамбла достойной заменой нам и в наших интересах сделает все, что сочтет нужным.
   Луи Ашар поклонился и вернулся на кухню, где посидел несколько минут с Мари Будон, после чего отправился назад в Шамбла. Как только он ушел, Мари Будон побежала в маленькую гостиную, где остались графиня и ее дочь. Она думала, что они захотят поговорить с ней. Теодора лежала в кресле, глядя прямо перед собой отсутствующим и безжизненным взором. Глаза графини, напротив, горели огнем. Она в сильном волнении ходила по комнате, время от времени что-то бормоча, потом вдруг останавливалась, а потом снова начинала мерить комнату торопливыми шагами.
   – Ну, что такое случилось? – спросила Мари Будон.
   – Убит, только это и известно, – ответила графиня.
   – А убийца?
   Графиня с минуту подумала, потом отрывисто приказала:
   – Пойди скажи Жаку, чтобы он встал и пришел сюда.
   Служанка вышла и пошла за Жаком Бессоном. Через пару минут он медленно спустился по лестнице, терпя на каждом шагу невыразимые мучения, и явился к дамам. Его посадили в лучшее кресло, потом позвали Мари Будон, которой графиня доверяла и как преданной служанке, и как здравомыслящему человеку. Все четверо долго о чем-то говорили, и результат этого разговора станет нам известен в самом ближайшем времени.

XI

   Тем же утром в замке Шамбла происходили печальные события. Тело убитого лежало на том же столе, за которым накануне ужинали слуги. Его анатомировал врач, вызванный для установления причин смерти. Кроме врача в кухне находилось еще восемь человек: прискакавший из Мулена Тюрши де Марселанж, прокурор и судебный следователь из Пюи, довольно поздно узнавшие о преступлении от Берже, мэра Лардероля, жандармский бригадир, двое жандармов и двое слуг из замка, Пьер Сюшон и Жанна Шабрие, вызванные для допроса.
   Пока врач осматривал тело, прокурор и судебный следователь подробно исследовали место происшествия: окна, стены, мебель и другие предметы, приказав слугам расставить все вещи и предметы так, как они стояли до совершения преступления. Разбитое стекло указывало на то место, откуда стрелял убийца. Потом обследовали стул, на котором сидел Марселанж и спинка которого была повернута к окну в тот момент, когда в него стреляли.
   – А это что такое? – вдруг спросил судебный следователь, указывая на царапину на спинке стула и круглую дыру в верхней перекладине.
   – Это отверстие, – ответил бригадир, – в которое пролетела пуля. Об этом нетрудно догадаться.
   – А царапина? – продолжал судебный следователь.
   – Если я не ошибаюсь, – сказал бригадир, – то сюда попала дробь. Да, ружье зарядили хорошо.
   – Вы угадали, – обратился врач к бригадиру. – Посмотрите, что я вынул из тела.
   Он положил на руку бригадира пулю и две дробинки.
   – Каково ваше заключение, доктор? – спросил судебный следователь, приготовившись писать.
   – Выстрел был произведен в спину, две дробинки сломали ребро, а пуля вошла в легкое, где я ее и нашел. Смерть наступила мгновенно.
   – Это совпадает с показаниями всех слуг, присутствовавших здесь в момент убийства, – заметил судебный следователь, записав слова доктора.
   Осмотр места происшествия закончился. Врач обменивался замечаниями с прокурором и судебным следователем, который что-то писал, примостившись в углу кухни, у дверей трое жандармов разговаривали с Пьером Сюшоном и Жанной Шабрие. Тело со вскрытой скальпелем грудью лежало на большом столе. В эту минуту в комнату вошел прилично одетый человек с крепом на шляпе. Первое, что бросилось ему в глаза, был труп, но вместо того, чтобы в ужасе отвернуться, он бросил на него полный ненависти свирепый взгляд. Вошедшим оказался Жак Бессон.
   Преодолев свой страх, он поддался на уговоры и согласился помочь обеим госпожам Шамбла, которые хотели знать, что будет происходить в замке сразу после убийства. Чтобы не подпасть под подозрение, он отправился в Шамбла с поручением, которое делало его присутствие там совершенно необходимым. Графини де Шамбла направили его туда для того, чтобы он проследил, что в отсутствие хозяек судьи и родственники покойного приняты должным образом и ни в чем не нуждаются. Такова была «официальная» и второстепенная причина его приезда в замок, но помимо нее существовали две тайные и главные причины, по которым он появился в Шамбла.