Страница:
Голос зазвенел громче, в голове чётко, как в калейдоскопе пронеслись полузабытые картинки. Нефтяные блики на реке, тихий шелест волн, засыхающая на стволе кровь. Снег на скамейке парка, проливающийся портвейн. Другой сквер, удивлённо-снисходительный взгляд: «Уйди, Тапа, всё равно у тебя нет шансов, ты же знаешь!» Оглушающие залпы салюта, и синие, полные тоски глаза. Другие залпы, уже не салюта, рвущий барабанные перепонки вой, тяжёлый, без кислорода воздух бомбоубежища. Запах смерти. Свёрнутая в несколько раз картина, остановившая целящий в сердце осколок.
Павел схватился руками за виски, замер. Картинки потускнели, начали исчезать.
– Нет! – шёпотом крикнул Павел. – Не надо! Ещё! Давай!
Гулко, словно пулемёт, забухало сердце. Голос замер, будто прислушиваясь, и Павел замер тоже. Так он сидел минут десять – прислушиваясь и надеясь узнать. Голос молчал, но не исчезал, как будто тоже прислушивался, что-то решал. Наконец, почти неслышно прошептал что-то успокаивающее и исчез.
Павел посидел ещё немного, вытер пот со лба и тихонько прошёл на кухню. Не зажигая света, вытащил из холодильника бутылку коньяка и хватанул прямо из горлышка. Сердце стало работать ровнее. Павел Андреевич Тапаров торопливо скурил полсигареты, приложился ещё и пошёл спать.
Больше голос не возвращался.
Когда небо стало совсем тёмным, и громады небоскрёбов уже только угадывались на фоне звёзд, айлант опустил листья. Атака с ходу не удалась, но это было неважно. Главное – он нашёл всех троих. Все живы, почти здоровы и все в пределах досягаемости. Никуда они теперь не денутся.
Айлант довольно потянулся ветвями и задремал до утра.
2
3
Павел схватился руками за виски, замер. Картинки потускнели, начали исчезать.
– Нет! – шёпотом крикнул Павел. – Не надо! Ещё! Давай!
Гулко, словно пулемёт, забухало сердце. Голос замер, будто прислушиваясь, и Павел замер тоже. Так он сидел минут десять – прислушиваясь и надеясь узнать. Голос молчал, но не исчезал, как будто тоже прислушивался, что-то решал. Наконец, почти неслышно прошептал что-то успокаивающее и исчез.
Павел посидел ещё немного, вытер пот со лба и тихонько прошёл на кухню. Не зажигая света, вытащил из холодильника бутылку коньяка и хватанул прямо из горлышка. Сердце стало работать ровнее. Павел Андреевич Тапаров торопливо скурил полсигареты, приложился ещё и пошёл спать.
Больше голос не возвращался.
Когда небо стало совсем тёмным, и громады небоскрёбов уже только угадывались на фоне звёзд, айлант опустил листья. Атака с ходу не удалась, но это было неважно. Главное – он нашёл всех троих. Все живы, почти здоровы и все в пределах досягаемости. Никуда они теперь не денутся.
Айлант довольно потянулся ветвями и задремал до утра.
2
Валентин Кулеев никогда не достиг бы таких высот, если бы не имел одного поистине незаменимого качества: он умел договариваться со своей психикой.
Он чётко знал все свои многочисленные достоинства и недостатки. С иллюзиями Кулеев расстался так давно, что уже и не помнил, страдал ли ими вообще. Прекрасно понимал свои возможности, никогда их не переоценивал, но и недооценкой тоже не страдал. Мир, со всеми его, так называемыми, сложностями, давно был для него «открытой книгой», и Валентин Кулеев отлично знал, что в нём возможно, а что нет. К невозможному Кулеев не стремился, но уж, если чувствовал, что шансы есть, стремился к намеченному невзирая ни на что. Его хватке мог позавидовать любой бультерьер, а пути достижения он вычислял лучше самого навороченного компьютера. При этом он отлично чувствовал, когда надо, сомкнув челюсти, не давать себе ни малейшей поблажки, а когда, уступая несовершенной психике, немного отступить. Чтоб передохнув, снова двинуться вперёд.
Со своей психикой Валентин Сергеевич Кулеев был на «ты».
Поэтому утром, проанализировав своё вчерашнее поведение, Валентин Сергеевич остался недоволен. Чёрт знает что! Расслабился, как… Ладно, проехали. Это просто минутная слабость.
Через пару дней он изменил своё мнение.
Настырный голос не отступал. Он, правда, стал не таким бесцеремонным и в те моменты, когда Валентин Сергеевич был особенно занят, старался не мешать. Другое дело, что его представления о том, что важно, а что не очень, были, мягко говоря, не совсем объективными. Это напрягало. Да что там говорить – это было совершенно недопустимым.
Впрочем, сказать, что Кулеев здорово расстроился или, тем более, запаниковал, значило бы пойти против истины. Он просто понял, что немного недооценил возникшую проблему. «Вопрос» требовал более серьёзной проработки.
Много времени проработка не заняла. Через пару минут вице-президент принял решение: надо немного уступить – пусть психика успокоится. Пусть почувствует себя хозяйкой. Ей, как и женщине, полезны иллюзии. А прекратить он всегда успеет, не первый раз. В конце концов, не мы для психики, а психика для нас.
Немного смущало, что на этот раз дурацкое подсознание тянуло его в далёкое прошлое, в те времена, когда Валентин жил в провинциальном Грозном. Не то чтобы Валентин Кулеев стеснялся своей молодости – вовсе нет. Просто воспоминания о ней были ему совершенно не нужны: они никак не могли помочь в настоящем. Да и чего там вспоминать, достаточно коротких записей в официальных документах: «Родился в г. Грозном, окончил…» И так далее. Достаточно.
Ладно, решено – так решено.
Валентин Сергеевич нажал кнопку внутренней связи и тихим уверенным голосом сказал:
– Вика, меня десять минут ни для кого нет. Кроме…ну, ты сама знаешь.
– Хорошо, Валентин Сергеевич, – мгновенно отозвалась секретарша. – Я поняла.
«Хорошая девочка! Всё понимает, и вообще…» – успел подумать Кулеев и провалился в прошлое.
– Ну что, Кулёк, где ж твоя звезда? Придумал фигню! Я ж говорил!
Валька удивлённо, будто в первый раз, оглядел стену музыкального училища, повернулся к Руслану и недоумённо пожал плечами.
– Ладно, – сжалился Русик, – считай, что мы не спорили.
Валька задумался, почесал голову и обречённо вздохнул.
– Не, Русик, так нельзя. Спор есть спор. Правда, пацаны?
– Правда! – подтвердил Витька. – Ты это кончай, Русик. Спорил? Спорил! Теперь не отвиливай!
Пашка, с трудом сдерживая смех, промолчал.
– Я отвиливаю?! – возмутился такой несправедливостью Русик. – Что болтаешь? Да пожалуйста! Давай марки, Кулёк, раз такой дурак!
Валька достал кляссер, открыл и стал рассматривать марки, нежно поглаживая их рукой – прощался. Закрыл, снова открыл, глянул последний раз на африканские пейзажи Бурунди и вдруг снова спрятал кляссер за спину.
– Пацаны, – сказал он, чуть не плача, – давайте ещё со стороны Сунжи посмотрим. А, Русик?
Руслан скривился, осуждая такую несдержанность, и нехотя кивнул стриженной наголо головой.
Через три минуты в несдержанности можно было упрекать уже его.
– Ты специально! – брызгая слюной, кричал Руслан. – Это нечестно! Гад!
– Чё «нечестно», Русик? – от Валькиного смиренного вида не осталось и следа. – Где «нечестно»? А это что?
Метрах в пяти над землёй, прямо на старинной кирпичной кладке явственно виднелась шестиконечная звезда. Ниже – тоже на кирпичах – было вырезано: «Храмъ Божий».
– Ты знал! Знал и… – теперь уже Русик еле сдерживал слёзы. – Так нельзя! Нечестно! Что ржёте?
– Слышь, Русик, – оборвал смех Витька. – Что ты разнылся, как девчонка? Подумаешь, пошутили!
– Пошутили? Так нельзя шутить! Так только вы все можете!
– Кто это «вы»? – прищурившись, поинтересовался Витька. – Договаривай!
– Русские! За такое в морду надо!
– Попробуй!
– Я тебя!.. Гад!
– Что «я тебя»? Что «я тебя»? Чечен!
– Брэк! – сказал Пашка, становясь между ними. – Хватит! Вы что – перегрелись? Муха?..
– А чего он? – набычившись, пробурчал Витька. – Тоже мне честный нашёлся. А кто мороженое со склада тырил? Ещё и гадом обзывается…
– А сам? – аж подпрыгнул Русик. – Ты меня чеченом назвал!
Первым засмеялся Валька, затем Павлик. Витька и Русик, ещё не отошедшие от стычки, смотрели на них подозрительно-удивлённо, но и их хватило ненадолго. Хмыкнул Витька, неуверенно улыбнулся Руслан, и через мгновение хохотали уже все.
– «Чеченом» назвал! – закатывался Пашка. – Ой, не могу! Русик, а помнишь, как мы в детском саду друг друга дразнили?
Русик, не переставая смеяться, отпрыгнул в сторону и, размахивая руками, закричал нараспев:
– Русский, русский, русский – жопоузкий! Русский, русский…
Пашка скорчил рожу, и тоже размахивая руками, дурашливо запел:
– Чечен-балда, по колено борода!
– Чушки-пичушки, – подхватили Валька с Витькой, – в жопе колотушки!
– А ну пошли отсюда, фулюганы! – высунулась из окна дама с громадным шиньоном на голове. – Сейчас милицию позову!
– Чушки-пичушки! – прокричал Пашка индивидуально для дамы, повернулся, перемахнул через ограду и исчез.
Дама испуганно ахнула.
Её можно было понять: за оградой открывалась пропасть к Сунже.
Но Павлик вовсе не собирался кончать жизнь самоубийством – вот ещё глупости! Это для взрослых здесь была пропасть, а для Пашки всего лишь отвесная стена метров четырёх.
Сколько надо времени, чтоб спуститься вниз по бетонной стене? А это смотря кому – дама, к примеру, не спустилась бы и за сутки. А Пашке не понадобилось и минуты. Быстро? Так ведь он знал эту стену, как свои пять пальцев. Да и не была она такой уж неприступной, как впрочем, и бетонной. Стена была выложена из камня и только для красоты облицована бетоном. За долгие годы бетон потрескался, а несколько поколений местных пацанов понаделали в нём кучу углублений, куда очень удобно было ставить ноги и руки. Получилась почти что лестница. Короче, лазать по стене было очень даже легко. Если ты, конечно, не инвалид и не жирняк какой-нибудь.
Ни Пашка, ни остальные инвалидами не были. Жирняками – тем более.
Через несколько минут четвёрка промчалась по узенькому вдоль стены берегу Сунжи и нырнула в густую зелень, которой заросли нанесённые рекой песок и глина. Чего тут только не было: тополя, ивы, тутовник, вонючки, клёны и ещё целая куча деревьев и кустарников, названий которых никто и не знал. Всё это – и бетонная ограда реки, и нанесённый ей берег, и деревья с кустами, – называлось легко и просто: «По-над Сунжей».
«Чушки-пичушки!» – очередной раз прокричал Пашка и с разгону взобрался на тутовник, росший, казалось, прямо из воды. Тутовник был громадным, возвышался и над набережной и над раскинувшимся за чугунной оградой сквером. «В жопе-колотушки!» – с удовольствием отозвался Витька и с ловкостью макаки влетел следом. «О-а-ап!» – Валька подпрыгнул, ухватился за ветку, подтянулся и, болтая ногами, лёг на неё животом. Русик залез молча. Ни говорить, ни кричать он не мог: давился от хохота.
Ветки сгибались от тяжести красных и чёрных ягод, и удержаться было просто невозможно. Никто и не удерживался, и на некоторое время шум реки заглушило смачное чавканье. Впрочем, развлекаться они тоже не забывали: время от времени раздавалось привычное «чушки-пичушки», и все сгибались от хохота.
Первым нарушил идиллию Валька.
– Русик, ты ничего не забыл?
Руслан на секунду задумался, выплюнул тутовник и вытащил из кармана перочинный ножик.
– На!
Валька поймал ножик синей от тутовника рукой, вытер её о шорты и стал внимательно разглядывать трофей. Разглядывал он долго: открывал по очереди все многочисленные лезвия, штопор, шило, ножнички и даже миниатюрное зеркальце.
– Клёвый ножик! – объявил, наконец, Валька и подмигнул Русику: – Не жалко?
Тот мгновенно принял подначку.
– Жалко! По-хорошему тебе его и давать не надо было!
– А что такое? – невинно поинтересовался Валька.
Русик начал краснеть и набирать в рот воздух.
– Да ладно вам, пацаны! – вмешался Пашка. – Кончай, Кулёк! А ты, Русик тоже хорош – шуток не понимаешь!
– Шутки! – пробурчал Руслан.
– Да ты бы себя видел! Как ты упирался и орал, что такого не может быть! – возмутился Валька и, подделывая лёгкий акцент, передразнил: – «Музыкальное училище в церкви? Не может такого быть! Дураки!»
– В синагоге, – поправил Пашка.
– Один хрен! Ты, Русик, с таким видом это вещал, что тебя просто необходимо было проучить! Для твоей же пользы, как говорит мой отец.
– А я и сейчас не понимаю, – сказал Русик. – Как можно из церкви училище делать?
– Кому сейчас это нужно? – удивился Валька. – Опиум для народа! Между прочим, тут рядом ещё и мечеть стояла. Её вообще снесли. И правильно.
– Правильно? – насупился Русик. – Мечеть снесли, синагогу в музучилище переделали, а вашу оставили? Нормально!
– Это какую «нашу»? – взвился Валька. – Да если хочешь знать «наших» ещё больше поломали! На месте третьей школы вообще громадная была – и то снесли! А ты за «Чечлюскинцем» видел здание такое – с башенками? Раньше там польская церковь была – костёл. А ещё около «Родины» какие-то персидские молельни были. А ты говоришь!
– А ваша всё-таки осталась!
Валька с досады сплюнул.
– Русик, – положил ему руку на плечо Пашка. – Да ты пойми: это не важно «наши» или «ваши». Ну, оставили пока одну. Бабушкам да калекам. Скоро и её снесут. И правильно!
– Нет! Так нельзя!
– Русик? – удивлённо протянул Валька. – Да ты никак в бога веришь?
Руслан обвёл взглядом три пары заинтересованно разглядывающих его глаз, насупился и засунул в рот целую горсть тутовника. Не тут-то было!
– Чего молчишь? – присоединился Пашка. – Давай колись! Неужели веришь?
Русик съел тутовник, подумал и решил зайти с другой стороны.
– А кто, по-твоему, это всё создал? Небо, землю, деревья, людей?
– Людей создали обезьяны!
– Подожди, Кулёк! – Пашке, похоже, надоело шутить. – Ты серьёзно веришь, что всё это создал бог?
Русик кивнул.
– Охренеть! – вытаращил глаза Пашка. – Бог? Седой всемогущий старикан на небесах?
– Зачем старик? Не обязательно. У нас не так.
– У кого это у «вас»? – уточнил Пашка. – У чеченов?
– Тёмный народ! – вздохнул Валька.
– А в лоб? – обиделся Русик и предпринял ещё одну попытку: – Что ж вы тогда Пасху отмечаете?
– Русик! – Пашка остановил рукой уже готовившегося что-то ещё добавить Вальку и горячо заговорил: – Ты пойми – это же всё суеверия древние! Ни фига когда-то люди не знали, вот и придумали себе богов. Молнию там объяснить.…А сейчас же наука, в космос уже летают! Какой может быть, к чёрту, бог?
– Твой бог, он какой – всемогущий? – всё-таки влез Валька. Русик настороженно кивнул. – А если всемогущий, может ли он создать такой камень, который сам же не сможет поднять?
– Понял! – поддержал Пашка. – Это же смешно! Муха, а ты что молчишь?
– Чё говорить? – странным голосом отозвался Витька. – Ты ж, Тапа, сам всё сказал.
Пашка посмотрел на него изучающее, опять остановил уже открывшего рот Вальку и убеждённо сказал:
– Знаю, Муха! Тут и знать особо не надо. Вот подождите, пройдёт лет двадцать, и в бога вообще никто верить не будет. Может, даже десять!
Витька промолчал.
– Ни за что! – уверенно объявил Русик.
– Спорим? – предложил Валька. – На бинокль?
– Да ну тебя! Чушки-пичушки!
Солнце медленно опускалось за Карпинский курган. В сквере стало многолюднее: прогуливались мамаши с колясками, копошились у клумбы малыши. Возле автоматов с газировкой собралась небольшая очередь. На крыше поликлиники раньше времени зажглась реклама, предлагающая хранить деньги в сберегательной кассе. Чуть дальше, через дорогу, затихла стройка нового магазина «Океан». По Ленинскому мосту сновали пешеходы, медленно ползли машины. За мостом машинам приходилось делать резкий поворот, там вечно образовывались небольшие пробки.
– Когда уже новый мост начнут строить? – ни к кому не обращаясь, спросил Витька. – Обещают, обещают…
Разговор никто не поддержал.
Метрах в десяти у чугунной ограды остановилась парочка. Парень смотрел на девушку и что-то ей тихо говорил, девушка счастливо улыбалась. Скрытых густой зеленью друзей они не видели.
– Спорим, сейчас целоваться будут? – громким шёпотом предложил Валька.
Спорить никто не стал, однако четыре пары глаз теперь неотрывно следили за влюблёнными. А те продолжали шептаться.
– Вот дурак! – сказал Валька. – Чего он резину тянет? Она ж только этого и ждёт.
– Ты откуда знаешь? – спросил Павел.
Валька снисходительно усмехнулся.
– Пацаны, – сказал Русик, – слышали, что Славка и Кот по Сунже на камерах проплыли? Вот бы и нам так!
– Нет, – не согласился Витька. – Зачем повторяться? Надо что-нибудь новое придумать, своё.… А, Тапа?
– Будут они целоваться или нет? – теряя терпение, прошипел Валька.
– Зачем тебе? – тоже шёпотом спросил Пашка.
– Тапик! – повысил голос Витька. – Ты что, не слышишь?
– А? – не отрываясь от парочки, спросил Пашка. – Что?
– Ясно! Им с Кульком сейчас не до нас! – демонстративно вздохнул Витька и вдруг заорал дурным голосом на весь сквер: – Да будете вы целоваться или нет! Чушки-пичушки!
С дерева они слетели быстрее белок. Хохоча и улюлюкая, помчались по берегу и остановились только недалеко от спуска из сквера. Притихли.
– Дурак ты, Муха! – прошептал Валька. – На фиг ты их спугнул?
– Подглядывать нехорошо! – объявил Витька и добавил озабоченным тоном: – А то, как бы с вами какой неприятности не случилось!
– Дурак! – покраснел Пашка.
– Это вы о чём? – спросил Русик.
– Пацаны, – сказал хитрый Валька, – смотрите, как здорово айлант вырос!
Три головы повернулись направо, к уже не такому уж тонкому дереву. Четвёртая, стриженная наголо, недоумённо крутилась по сторонам.
– Это вы о чём? – опять спросил Русик. – Какие неприятности? Кто «атлант»?
Пашка прыснул.
– Не «атлант», а «айлант»! Вот он!
– Какой это айлант? – обиделся Русик. – Это вонючка. Что я вонючку не знаю? Подожди.…Так это тут вы на крови клялись? А почему без меня? Я вам что, не друг?
Поздно вечером Валька, Витька и Павлик, отпросившись у родителей на «чуть-чуть» и клятвенно пообещав никуда не выходить со двора, собрались на лавочке в самом начале сквера. Жара немного спала, и в доме открылись все окна. По улице Ленина проносились редкие машины, в конце сквера бренчала гитара, еле слышная из-за треска неугомонных цикад. На небо, борясь с городской подсветкой, выглянули первые звёзды.
– Пацаны, – задумчиво сказал Пашка, разглядывая звёзды, – я в «Технике Молодёжи» предсказания Кларка на будущее читал. Знаете, там такие вещи, что погано становится. Как же рано мы родились!
– Давай, не тяни!
– Представляете, – загораясь начал Павлик, – к 1980-му году люди полетят на Марс.
– Подумаешь! – сказал Витька. – Это и так ясно!
– В 1990-м расшифруют язык дельфинов! Тогда же создадут человеческих роботов. На Марсе организуют постоянные поселения. До 2000-го года человечество освоит всю Солнечную систему. Представляете – всю! И Сатурн, и Меркурий, и спутники Юпитера! Там же жизнь может быть!
– Здорово! – восторженно прошептал Валька. – А дальше?
– Океанские глубины освоят. Представляете, купола на дне океана! Пастухи на подлодках китов пасут! Как коров!
– Вот это мяса будет! Небось, на базар никто и ходить не станет.
– Вычислительные системы создадут мощнейшие! Термоядерную энергию освоят!
– Подожди, – перебил Валька, – её ж и так уже освоили. «Эйч – бомб», сам читал!
– Да нет, Кулёк, не бомбу, а мирный термояд! Знаешь, что это? Это значит, энергии будет – хоть залейся! И почти бесплатно!
– Хочешь сказать, что деньги исчезнут? Ну уж это враки!
– Не мешай, Кулёк! Что там ещё, Тапик?
– Деньги? – Пашка на минуту примолк. – Не, про деньги он ничего не писал. Я в это тоже не очень верю.
– А я верю! – вскочил с лавочки Витька. – Верю! Сами подумайте – разве будет такое, если каждый за рубль глотку рвать будет как сейчас? Или как в Америке? Нет, деньги точно должны исчезнуть!
– Ага! – тут же ввернул Валька. – Деньги, значит, исчезнут, а в бога люди верить не перестанут? Ерунда какая-то у тебя получается, Муха.
– Ничего не ерунда! Что, верующие самые жадные что ли?
– Они не жадные, – засмеялся Валька, – они тупые! Только и могут, что лбом об пол долбить – так звездолёт не построить! Да и деньги твои попы тоже любят.
– Они не мои!
– Твои, твои, Витёк! Все знают, что ты с бабкой в церковь ходил. И крещёный ещё!
Витька покраснел так, что стало заметно даже в полумраке. Набрал воздуха, пытаясь сказать что-нибудь в ответ, закашлялся. Валька сидел, раскачиваясь, улыбался и с интересом наблюдал за другом.
– Зато я марками не торгую, – наконец, нашёлся Витька. – Спекулянт!
– Кто «спекулянт»?
Валька тоже вскочил с лавки. Теперь они стояли друг против друга, набычившись и сжав кулаки.
– Ты! Спекулянт!
– Убогий! Боженька!
– Спекулянт!
– А в 2001-м году люди полетят к звёздам, – негромко сказал Пашка.
– Что?! Когда?
– В 2001-м году состоится Первая Межзвёздная экспедиция, – с удовольствием повторил Павлик. – Представляете?
Витька молча сел на лавку, Валька продолжал стоять, беззвучно шевеля губами. Все трое. не сговариваясь, подняли головы к бездонному, распахнутому настежь небу. Из нетронутой глубины, из неимоверной дали миллиардов километров светил на них яркий фонарик Юпитера. А вокруг мигали такие далёкие, такие равнодушные и такие манящие звёзды. Миллиарды звёзд. Секстильоны. И перехватывало дыхание. И полз по спинам не смотря на летний вечер восторженный холодок.
– В 2001-м… – прошептал Валька. – Нам будет по сорок пять.
– Мне сорок четыре, – так же тихо поправил Витька. – Всё равно…
– Много! – не скрывая досады, перебил Пашка. – Много, чёрт! Вот же не повезло родиться! Какая жизнь будет!
Тихо бренчала в тёмном углу гитара, из распахнутых окон доносились звуки телевизоров, шуршали, сворачивая к мосту, машины. Трое мальчишек молча смотрели в небо и остро переживали несправедливость жизни. Ну почему они не родились лет на тридцать позже? Хотя бы на двадцать!
Почему?!
– Валентин! – зычный женский голос с четвёртого этажа перекрыл даже цикад. – Домой!
– Иду! – тут же прокричал в ответ Валька. – Бегу!
Ни бежать, ни даже встать с лавки он и не подумал.
– Вот так всегда – на самом интересном месте! И когда уже будет, как в твоей книжке, Тапа? Ну, где дети не с родителями живут, а с воспитателями?
– В интернате что ли? – спросил Витька. – И что в этом хорошего?
– Каком интернате? Ты почитай! Знаешь, как там кайфово будет! Скажи, Тапа?
– «Ребёнку не нужен хороший отец, Ребёнку нужен хороший учитель»[3], – уверенно процитировал Пашка.
– Ну, не знаю.… По-моему, хреновина полная.
– Да ну тебя на фиг! – рассердился Валька. – Ты сегодня всё время малину портишь, прочитал бы лучше. Пойду я домой. Давайте, пацаны!
– Прочитаю. Не забудьте, завтра договаривались «московских» проучить. Тапик, ты с нами? Русик тоже идёт.
– Сколько можно? Не надоело? – скривился Пашка. – Ладно, посмотрим.…
Трое встали, попрощались за руки и медленно пошли через улицу. Умолкла гитара, угомонились, наконец, цикады, и только с неба всё так же светили далёкие звёзды. Вряд ли они видели грозненских пацанов.
А может, всё-таки видели?
Закончился ещё один день. Долгий-предолгий, почти бесконечный.
Каким он бывает только в детстве.
Валентин Кулеев очнулся ровно через десять минут. Настроение было прекрасным, впервые за долгое время не болела голова. Да что там голова – всё тело стало лёгким, хотелось что-нибудь делать, хотелось вырваться из этой бетонной коробки с кондиционированным воздухом. Господи, как же тогда пели цикады!
Валентин ослабил галстук, подошел к окну и долго смотрел на извивающуюся внизу змею автомобилей. Отвернулся, подошёл к столу, потянулся было к внутренней связи, передумал и вытащил сотовый.
– Алло?
– Привет! – сказал Кулеев голосом, от которого когда-то таяли женские сердца. От одного голоса, а не от дорогой упаковки и золотых кредиток, как сейчас. – А не пойти ли нам сегодня куда-нибудь поужинать? Ты куда хочешь?
В трубке повисла удивлённая тишина, и Валентин довольно улыбнулся.
– Правда?.. Ты не шутишь?
– Да нет. Сидел вот и вдруг подумал: что-то давно мы не были нигде.
– Валя… – тихо сказала жена и опять надолго замолчала. – Валя.…А что мне надеть? Хочешь, я новое платье надену, то, которое в Лондоне купили. Ты его ещё не видел. Или нет…
– Хорошо, хорошо, – перебил Валентин. – Ты сама выбери, ладно? Я вечером позвоню. Ну, всё, мне пора. Пока.
Кулеев захлопнул крышку мобильного и бросил его на девственно чистый стол. Запал прошел, и он с удивлением уставился на телефон.
Ну, и зачем он это сделал? Что за дурацкий порыв? Это всё воспоминания – почувствовал себя молодым, старый дурак. Расшевелил, понимаешь ли, психику, а она взяла и пригласила Ольгу в ресторан. Теперь придётся что-нибудь придумывать, оправдываться. Да, Кулеев, с твоей психикой не соскучишься – Ольгу в ресторан! Уж лучше бы тогда Вику пригласил. Хоть какой-то смысл. Да нет, тоже не то…
Валентин взял мобильник, полистал контакты и резко закрыл крышку. Номера телефона той, кого он очень хотел пригласить в ресторан, в справочнике не было.
Его там и не могло быть. А если б и был – разве теперь пригласишь?
Поздно вечером, отменив ужин под предлогом внезапной занятости, Валентин выключил свет и подошёл к окну.
На усталом, раздираемом городскими мегаваттами небе не светилось ни единой звезды.
Он чётко знал все свои многочисленные достоинства и недостатки. С иллюзиями Кулеев расстался так давно, что уже и не помнил, страдал ли ими вообще. Прекрасно понимал свои возможности, никогда их не переоценивал, но и недооценкой тоже не страдал. Мир, со всеми его, так называемыми, сложностями, давно был для него «открытой книгой», и Валентин Кулеев отлично знал, что в нём возможно, а что нет. К невозможному Кулеев не стремился, но уж, если чувствовал, что шансы есть, стремился к намеченному невзирая ни на что. Его хватке мог позавидовать любой бультерьер, а пути достижения он вычислял лучше самого навороченного компьютера. При этом он отлично чувствовал, когда надо, сомкнув челюсти, не давать себе ни малейшей поблажки, а когда, уступая несовершенной психике, немного отступить. Чтоб передохнув, снова двинуться вперёд.
Со своей психикой Валентин Сергеевич Кулеев был на «ты».
Поэтому утром, проанализировав своё вчерашнее поведение, Валентин Сергеевич остался недоволен. Чёрт знает что! Расслабился, как… Ладно, проехали. Это просто минутная слабость.
Через пару дней он изменил своё мнение.
Настырный голос не отступал. Он, правда, стал не таким бесцеремонным и в те моменты, когда Валентин Сергеевич был особенно занят, старался не мешать. Другое дело, что его представления о том, что важно, а что не очень, были, мягко говоря, не совсем объективными. Это напрягало. Да что там говорить – это было совершенно недопустимым.
Впрочем, сказать, что Кулеев здорово расстроился или, тем более, запаниковал, значило бы пойти против истины. Он просто понял, что немного недооценил возникшую проблему. «Вопрос» требовал более серьёзной проработки.
Много времени проработка не заняла. Через пару минут вице-президент принял решение: надо немного уступить – пусть психика успокоится. Пусть почувствует себя хозяйкой. Ей, как и женщине, полезны иллюзии. А прекратить он всегда успеет, не первый раз. В конце концов, не мы для психики, а психика для нас.
Немного смущало, что на этот раз дурацкое подсознание тянуло его в далёкое прошлое, в те времена, когда Валентин жил в провинциальном Грозном. Не то чтобы Валентин Кулеев стеснялся своей молодости – вовсе нет. Просто воспоминания о ней были ему совершенно не нужны: они никак не могли помочь в настоящем. Да и чего там вспоминать, достаточно коротких записей в официальных документах: «Родился в г. Грозном, окончил…» И так далее. Достаточно.
Ладно, решено – так решено.
Валентин Сергеевич нажал кнопку внутренней связи и тихим уверенным голосом сказал:
– Вика, меня десять минут ни для кого нет. Кроме…ну, ты сама знаешь.
– Хорошо, Валентин Сергеевич, – мгновенно отозвалась секретарша. – Я поняла.
«Хорошая девочка! Всё понимает, и вообще…» – успел подумать Кулеев и провалился в прошлое.
– Ну что, Кулёк, где ж твоя звезда? Придумал фигню! Я ж говорил!
Валька удивлённо, будто в первый раз, оглядел стену музыкального училища, повернулся к Руслану и недоумённо пожал плечами.
– Ладно, – сжалился Русик, – считай, что мы не спорили.
Валька задумался, почесал голову и обречённо вздохнул.
– Не, Русик, так нельзя. Спор есть спор. Правда, пацаны?
– Правда! – подтвердил Витька. – Ты это кончай, Русик. Спорил? Спорил! Теперь не отвиливай!
Пашка, с трудом сдерживая смех, промолчал.
– Я отвиливаю?! – возмутился такой несправедливостью Русик. – Что болтаешь? Да пожалуйста! Давай марки, Кулёк, раз такой дурак!
Валька достал кляссер, открыл и стал рассматривать марки, нежно поглаживая их рукой – прощался. Закрыл, снова открыл, глянул последний раз на африканские пейзажи Бурунди и вдруг снова спрятал кляссер за спину.
– Пацаны, – сказал он, чуть не плача, – давайте ещё со стороны Сунжи посмотрим. А, Русик?
Руслан скривился, осуждая такую несдержанность, и нехотя кивнул стриженной наголо головой.
Через три минуты в несдержанности можно было упрекать уже его.
– Ты специально! – брызгая слюной, кричал Руслан. – Это нечестно! Гад!
– Чё «нечестно», Русик? – от Валькиного смиренного вида не осталось и следа. – Где «нечестно»? А это что?
Метрах в пяти над землёй, прямо на старинной кирпичной кладке явственно виднелась шестиконечная звезда. Ниже – тоже на кирпичах – было вырезано: «Храмъ Божий».
– Ты знал! Знал и… – теперь уже Русик еле сдерживал слёзы. – Так нельзя! Нечестно! Что ржёте?
– Слышь, Русик, – оборвал смех Витька. – Что ты разнылся, как девчонка? Подумаешь, пошутили!
– Пошутили? Так нельзя шутить! Так только вы все можете!
– Кто это «вы»? – прищурившись, поинтересовался Витька. – Договаривай!
– Русские! За такое в морду надо!
– Попробуй!
– Я тебя!.. Гад!
– Что «я тебя»? Что «я тебя»? Чечен!
– Брэк! – сказал Пашка, становясь между ними. – Хватит! Вы что – перегрелись? Муха?..
– А чего он? – набычившись, пробурчал Витька. – Тоже мне честный нашёлся. А кто мороженое со склада тырил? Ещё и гадом обзывается…
– А сам? – аж подпрыгнул Русик. – Ты меня чеченом назвал!
Первым засмеялся Валька, затем Павлик. Витька и Русик, ещё не отошедшие от стычки, смотрели на них подозрительно-удивлённо, но и их хватило ненадолго. Хмыкнул Витька, неуверенно улыбнулся Руслан, и через мгновение хохотали уже все.
– «Чеченом» назвал! – закатывался Пашка. – Ой, не могу! Русик, а помнишь, как мы в детском саду друг друга дразнили?
Русик, не переставая смеяться, отпрыгнул в сторону и, размахивая руками, закричал нараспев:
– Русский, русский, русский – жопоузкий! Русский, русский…
Пашка скорчил рожу, и тоже размахивая руками, дурашливо запел:
– Чечен-балда, по колено борода!
– Чушки-пичушки, – подхватили Валька с Витькой, – в жопе колотушки!
– А ну пошли отсюда, фулюганы! – высунулась из окна дама с громадным шиньоном на голове. – Сейчас милицию позову!
– Чушки-пичушки! – прокричал Пашка индивидуально для дамы, повернулся, перемахнул через ограду и исчез.
Дама испуганно ахнула.
Её можно было понять: за оградой открывалась пропасть к Сунже.
Но Павлик вовсе не собирался кончать жизнь самоубийством – вот ещё глупости! Это для взрослых здесь была пропасть, а для Пашки всего лишь отвесная стена метров четырёх.
Сколько надо времени, чтоб спуститься вниз по бетонной стене? А это смотря кому – дама, к примеру, не спустилась бы и за сутки. А Пашке не понадобилось и минуты. Быстро? Так ведь он знал эту стену, как свои пять пальцев. Да и не была она такой уж неприступной, как впрочем, и бетонной. Стена была выложена из камня и только для красоты облицована бетоном. За долгие годы бетон потрескался, а несколько поколений местных пацанов понаделали в нём кучу углублений, куда очень удобно было ставить ноги и руки. Получилась почти что лестница. Короче, лазать по стене было очень даже легко. Если ты, конечно, не инвалид и не жирняк какой-нибудь.
Ни Пашка, ни остальные инвалидами не были. Жирняками – тем более.
Через несколько минут четвёрка промчалась по узенькому вдоль стены берегу Сунжи и нырнула в густую зелень, которой заросли нанесённые рекой песок и глина. Чего тут только не было: тополя, ивы, тутовник, вонючки, клёны и ещё целая куча деревьев и кустарников, названий которых никто и не знал. Всё это – и бетонная ограда реки, и нанесённый ей берег, и деревья с кустами, – называлось легко и просто: «По-над Сунжей».
«Чушки-пичушки!» – очередной раз прокричал Пашка и с разгону взобрался на тутовник, росший, казалось, прямо из воды. Тутовник был громадным, возвышался и над набережной и над раскинувшимся за чугунной оградой сквером. «В жопе-колотушки!» – с удовольствием отозвался Витька и с ловкостью макаки влетел следом. «О-а-ап!» – Валька подпрыгнул, ухватился за ветку, подтянулся и, болтая ногами, лёг на неё животом. Русик залез молча. Ни говорить, ни кричать он не мог: давился от хохота.
Ветки сгибались от тяжести красных и чёрных ягод, и удержаться было просто невозможно. Никто и не удерживался, и на некоторое время шум реки заглушило смачное чавканье. Впрочем, развлекаться они тоже не забывали: время от времени раздавалось привычное «чушки-пичушки», и все сгибались от хохота.
Первым нарушил идиллию Валька.
– Русик, ты ничего не забыл?
Руслан на секунду задумался, выплюнул тутовник и вытащил из кармана перочинный ножик.
– На!
Валька поймал ножик синей от тутовника рукой, вытер её о шорты и стал внимательно разглядывать трофей. Разглядывал он долго: открывал по очереди все многочисленные лезвия, штопор, шило, ножнички и даже миниатюрное зеркальце.
– Клёвый ножик! – объявил, наконец, Валька и подмигнул Русику: – Не жалко?
Тот мгновенно принял подначку.
– Жалко! По-хорошему тебе его и давать не надо было!
– А что такое? – невинно поинтересовался Валька.
Русик начал краснеть и набирать в рот воздух.
– Да ладно вам, пацаны! – вмешался Пашка. – Кончай, Кулёк! А ты, Русик тоже хорош – шуток не понимаешь!
– Шутки! – пробурчал Руслан.
– Да ты бы себя видел! Как ты упирался и орал, что такого не может быть! – возмутился Валька и, подделывая лёгкий акцент, передразнил: – «Музыкальное училище в церкви? Не может такого быть! Дураки!»
– В синагоге, – поправил Пашка.
– Один хрен! Ты, Русик, с таким видом это вещал, что тебя просто необходимо было проучить! Для твоей же пользы, как говорит мой отец.
– А я и сейчас не понимаю, – сказал Русик. – Как можно из церкви училище делать?
– Кому сейчас это нужно? – удивился Валька. – Опиум для народа! Между прочим, тут рядом ещё и мечеть стояла. Её вообще снесли. И правильно.
– Правильно? – насупился Русик. – Мечеть снесли, синагогу в музучилище переделали, а вашу оставили? Нормально!
– Это какую «нашу»? – взвился Валька. – Да если хочешь знать «наших» ещё больше поломали! На месте третьей школы вообще громадная была – и то снесли! А ты за «Чечлюскинцем» видел здание такое – с башенками? Раньше там польская церковь была – костёл. А ещё около «Родины» какие-то персидские молельни были. А ты говоришь!
– А ваша всё-таки осталась!
Валька с досады сплюнул.
– Русик, – положил ему руку на плечо Пашка. – Да ты пойми: это не важно «наши» или «ваши». Ну, оставили пока одну. Бабушкам да калекам. Скоро и её снесут. И правильно!
– Нет! Так нельзя!
– Русик? – удивлённо протянул Валька. – Да ты никак в бога веришь?
Руслан обвёл взглядом три пары заинтересованно разглядывающих его глаз, насупился и засунул в рот целую горсть тутовника. Не тут-то было!
– Чего молчишь? – присоединился Пашка. – Давай колись! Неужели веришь?
Русик съел тутовник, подумал и решил зайти с другой стороны.
– А кто, по-твоему, это всё создал? Небо, землю, деревья, людей?
– Людей создали обезьяны!
– Подожди, Кулёк! – Пашке, похоже, надоело шутить. – Ты серьёзно веришь, что всё это создал бог?
Русик кивнул.
– Охренеть! – вытаращил глаза Пашка. – Бог? Седой всемогущий старикан на небесах?
– Зачем старик? Не обязательно. У нас не так.
– У кого это у «вас»? – уточнил Пашка. – У чеченов?
– Тёмный народ! – вздохнул Валька.
– А в лоб? – обиделся Русик и предпринял ещё одну попытку: – Что ж вы тогда Пасху отмечаете?
– Русик! – Пашка остановил рукой уже готовившегося что-то ещё добавить Вальку и горячо заговорил: – Ты пойми – это же всё суеверия древние! Ни фига когда-то люди не знали, вот и придумали себе богов. Молнию там объяснить.…А сейчас же наука, в космос уже летают! Какой может быть, к чёрту, бог?
– Твой бог, он какой – всемогущий? – всё-таки влез Валька. Русик настороженно кивнул. – А если всемогущий, может ли он создать такой камень, который сам же не сможет поднять?
– Понял! – поддержал Пашка. – Это же смешно! Муха, а ты что молчишь?
– Чё говорить? – странным голосом отозвался Витька. – Ты ж, Тапа, сам всё сказал.
Пашка посмотрел на него изучающее, опять остановил уже открывшего рот Вальку и убеждённо сказал:
– Знаю, Муха! Тут и знать особо не надо. Вот подождите, пройдёт лет двадцать, и в бога вообще никто верить не будет. Может, даже десять!
Витька промолчал.
– Ни за что! – уверенно объявил Русик.
– Спорим? – предложил Валька. – На бинокль?
– Да ну тебя! Чушки-пичушки!
Солнце медленно опускалось за Карпинский курган. В сквере стало многолюднее: прогуливались мамаши с колясками, копошились у клумбы малыши. Возле автоматов с газировкой собралась небольшая очередь. На крыше поликлиники раньше времени зажглась реклама, предлагающая хранить деньги в сберегательной кассе. Чуть дальше, через дорогу, затихла стройка нового магазина «Океан». По Ленинскому мосту сновали пешеходы, медленно ползли машины. За мостом машинам приходилось делать резкий поворот, там вечно образовывались небольшие пробки.
– Когда уже новый мост начнут строить? – ни к кому не обращаясь, спросил Витька. – Обещают, обещают…
Разговор никто не поддержал.
Метрах в десяти у чугунной ограды остановилась парочка. Парень смотрел на девушку и что-то ей тихо говорил, девушка счастливо улыбалась. Скрытых густой зеленью друзей они не видели.
– Спорим, сейчас целоваться будут? – громким шёпотом предложил Валька.
Спорить никто не стал, однако четыре пары глаз теперь неотрывно следили за влюблёнными. А те продолжали шептаться.
– Вот дурак! – сказал Валька. – Чего он резину тянет? Она ж только этого и ждёт.
– Ты откуда знаешь? – спросил Павел.
Валька снисходительно усмехнулся.
– Пацаны, – сказал Русик, – слышали, что Славка и Кот по Сунже на камерах проплыли? Вот бы и нам так!
– Нет, – не согласился Витька. – Зачем повторяться? Надо что-нибудь новое придумать, своё.… А, Тапа?
– Будут они целоваться или нет? – теряя терпение, прошипел Валька.
– Зачем тебе? – тоже шёпотом спросил Пашка.
– Тапик! – повысил голос Витька. – Ты что, не слышишь?
– А? – не отрываясь от парочки, спросил Пашка. – Что?
– Ясно! Им с Кульком сейчас не до нас! – демонстративно вздохнул Витька и вдруг заорал дурным голосом на весь сквер: – Да будете вы целоваться или нет! Чушки-пичушки!
С дерева они слетели быстрее белок. Хохоча и улюлюкая, помчались по берегу и остановились только недалеко от спуска из сквера. Притихли.
– Дурак ты, Муха! – прошептал Валька. – На фиг ты их спугнул?
– Подглядывать нехорошо! – объявил Витька и добавил озабоченным тоном: – А то, как бы с вами какой неприятности не случилось!
– Дурак! – покраснел Пашка.
– Это вы о чём? – спросил Русик.
– Пацаны, – сказал хитрый Валька, – смотрите, как здорово айлант вырос!
Три головы повернулись направо, к уже не такому уж тонкому дереву. Четвёртая, стриженная наголо, недоумённо крутилась по сторонам.
– Это вы о чём? – опять спросил Русик. – Какие неприятности? Кто «атлант»?
Пашка прыснул.
– Не «атлант», а «айлант»! Вот он!
– Какой это айлант? – обиделся Русик. – Это вонючка. Что я вонючку не знаю? Подожди.…Так это тут вы на крови клялись? А почему без меня? Я вам что, не друг?
Поздно вечером Валька, Витька и Павлик, отпросившись у родителей на «чуть-чуть» и клятвенно пообещав никуда не выходить со двора, собрались на лавочке в самом начале сквера. Жара немного спала, и в доме открылись все окна. По улице Ленина проносились редкие машины, в конце сквера бренчала гитара, еле слышная из-за треска неугомонных цикад. На небо, борясь с городской подсветкой, выглянули первые звёзды.
– Пацаны, – задумчиво сказал Пашка, разглядывая звёзды, – я в «Технике Молодёжи» предсказания Кларка на будущее читал. Знаете, там такие вещи, что погано становится. Как же рано мы родились!
– Давай, не тяни!
– Представляете, – загораясь начал Павлик, – к 1980-му году люди полетят на Марс.
– Подумаешь! – сказал Витька. – Это и так ясно!
– В 1990-м расшифруют язык дельфинов! Тогда же создадут человеческих роботов. На Марсе организуют постоянные поселения. До 2000-го года человечество освоит всю Солнечную систему. Представляете – всю! И Сатурн, и Меркурий, и спутники Юпитера! Там же жизнь может быть!
– Здорово! – восторженно прошептал Валька. – А дальше?
– Океанские глубины освоят. Представляете, купола на дне океана! Пастухи на подлодках китов пасут! Как коров!
– Вот это мяса будет! Небось, на базар никто и ходить не станет.
– Вычислительные системы создадут мощнейшие! Термоядерную энергию освоят!
– Подожди, – перебил Валька, – её ж и так уже освоили. «Эйч – бомб», сам читал!
– Да нет, Кулёк, не бомбу, а мирный термояд! Знаешь, что это? Это значит, энергии будет – хоть залейся! И почти бесплатно!
– Хочешь сказать, что деньги исчезнут? Ну уж это враки!
– Не мешай, Кулёк! Что там ещё, Тапик?
– Деньги? – Пашка на минуту примолк. – Не, про деньги он ничего не писал. Я в это тоже не очень верю.
– А я верю! – вскочил с лавочки Витька. – Верю! Сами подумайте – разве будет такое, если каждый за рубль глотку рвать будет как сейчас? Или как в Америке? Нет, деньги точно должны исчезнуть!
– Ага! – тут же ввернул Валька. – Деньги, значит, исчезнут, а в бога люди верить не перестанут? Ерунда какая-то у тебя получается, Муха.
– Ничего не ерунда! Что, верующие самые жадные что ли?
– Они не жадные, – засмеялся Валька, – они тупые! Только и могут, что лбом об пол долбить – так звездолёт не построить! Да и деньги твои попы тоже любят.
– Они не мои!
– Твои, твои, Витёк! Все знают, что ты с бабкой в церковь ходил. И крещёный ещё!
Витька покраснел так, что стало заметно даже в полумраке. Набрал воздуха, пытаясь сказать что-нибудь в ответ, закашлялся. Валька сидел, раскачиваясь, улыбался и с интересом наблюдал за другом.
– Зато я марками не торгую, – наконец, нашёлся Витька. – Спекулянт!
– Кто «спекулянт»?
Валька тоже вскочил с лавки. Теперь они стояли друг против друга, набычившись и сжав кулаки.
– Ты! Спекулянт!
– Убогий! Боженька!
– Спекулянт!
– А в 2001-м году люди полетят к звёздам, – негромко сказал Пашка.
– Что?! Когда?
– В 2001-м году состоится Первая Межзвёздная экспедиция, – с удовольствием повторил Павлик. – Представляете?
Витька молча сел на лавку, Валька продолжал стоять, беззвучно шевеля губами. Все трое. не сговариваясь, подняли головы к бездонному, распахнутому настежь небу. Из нетронутой глубины, из неимоверной дали миллиардов километров светил на них яркий фонарик Юпитера. А вокруг мигали такие далёкие, такие равнодушные и такие манящие звёзды. Миллиарды звёзд. Секстильоны. И перехватывало дыхание. И полз по спинам не смотря на летний вечер восторженный холодок.
– В 2001-м… – прошептал Валька. – Нам будет по сорок пять.
– Мне сорок четыре, – так же тихо поправил Витька. – Всё равно…
– Много! – не скрывая досады, перебил Пашка. – Много, чёрт! Вот же не повезло родиться! Какая жизнь будет!
Тихо бренчала в тёмном углу гитара, из распахнутых окон доносились звуки телевизоров, шуршали, сворачивая к мосту, машины. Трое мальчишек молча смотрели в небо и остро переживали несправедливость жизни. Ну почему они не родились лет на тридцать позже? Хотя бы на двадцать!
Почему?!
– Валентин! – зычный женский голос с четвёртого этажа перекрыл даже цикад. – Домой!
– Иду! – тут же прокричал в ответ Валька. – Бегу!
Ни бежать, ни даже встать с лавки он и не подумал.
– Вот так всегда – на самом интересном месте! И когда уже будет, как в твоей книжке, Тапа? Ну, где дети не с родителями живут, а с воспитателями?
– В интернате что ли? – спросил Витька. – И что в этом хорошего?
– Каком интернате? Ты почитай! Знаешь, как там кайфово будет! Скажи, Тапа?
– «Ребёнку не нужен хороший отец, Ребёнку нужен хороший учитель»[3], – уверенно процитировал Пашка.
– Ну, не знаю.… По-моему, хреновина полная.
– Да ну тебя на фиг! – рассердился Валька. – Ты сегодня всё время малину портишь, прочитал бы лучше. Пойду я домой. Давайте, пацаны!
– Прочитаю. Не забудьте, завтра договаривались «московских» проучить. Тапик, ты с нами? Русик тоже идёт.
– Сколько можно? Не надоело? – скривился Пашка. – Ладно, посмотрим.…
Трое встали, попрощались за руки и медленно пошли через улицу. Умолкла гитара, угомонились, наконец, цикады, и только с неба всё так же светили далёкие звёзды. Вряд ли они видели грозненских пацанов.
А может, всё-таки видели?
Закончился ещё один день. Долгий-предолгий, почти бесконечный.
Каким он бывает только в детстве.
Валентин Кулеев очнулся ровно через десять минут. Настроение было прекрасным, впервые за долгое время не болела голова. Да что там голова – всё тело стало лёгким, хотелось что-нибудь делать, хотелось вырваться из этой бетонной коробки с кондиционированным воздухом. Господи, как же тогда пели цикады!
Валентин ослабил галстук, подошел к окну и долго смотрел на извивающуюся внизу змею автомобилей. Отвернулся, подошёл к столу, потянулся было к внутренней связи, передумал и вытащил сотовый.
– Алло?
– Привет! – сказал Кулеев голосом, от которого когда-то таяли женские сердца. От одного голоса, а не от дорогой упаковки и золотых кредиток, как сейчас. – А не пойти ли нам сегодня куда-нибудь поужинать? Ты куда хочешь?
В трубке повисла удивлённая тишина, и Валентин довольно улыбнулся.
– Правда?.. Ты не шутишь?
– Да нет. Сидел вот и вдруг подумал: что-то давно мы не были нигде.
– Валя… – тихо сказала жена и опять надолго замолчала. – Валя.…А что мне надеть? Хочешь, я новое платье надену, то, которое в Лондоне купили. Ты его ещё не видел. Или нет…
– Хорошо, хорошо, – перебил Валентин. – Ты сама выбери, ладно? Я вечером позвоню. Ну, всё, мне пора. Пока.
Кулеев захлопнул крышку мобильного и бросил его на девственно чистый стол. Запал прошел, и он с удивлением уставился на телефон.
Ну, и зачем он это сделал? Что за дурацкий порыв? Это всё воспоминания – почувствовал себя молодым, старый дурак. Расшевелил, понимаешь ли, психику, а она взяла и пригласила Ольгу в ресторан. Теперь придётся что-нибудь придумывать, оправдываться. Да, Кулеев, с твоей психикой не соскучишься – Ольгу в ресторан! Уж лучше бы тогда Вику пригласил. Хоть какой-то смысл. Да нет, тоже не то…
Валентин взял мобильник, полистал контакты и резко закрыл крышку. Номера телефона той, кого он очень хотел пригласить в ресторан, в справочнике не было.
Его там и не могло быть. А если б и был – разве теперь пригласишь?
Поздно вечером, отменив ужин под предлогом внезапной занятости, Валентин выключил свет и подошёл к окну.
На усталом, раздираемом городскими мегаваттами небе не светилось ни единой звезды.
3
Михеев ещё раз проверил написанное и нажал на «Enter». Замелькали зелёные квадратики загрузки, текст исчез из окна сообщений и через несколько секунд, завершив путешествие по лабиринтам всемирной сети, появился в блоге. Михеев довольно потянулся.
Текст получился замечательным.
На трёх страницах автор, скрывающийся под ником Ochevidec, едко, но аргументировано высмеивал кремлёвскую политику «умиротворения» Чечни. Ochevidec прошёлся и по беспрецедентным закачкам денег в республику, и по количеству «золотых медалистов», не умеющих даже грамотно написать заявление в институт, и по золотой чеченской молодёжи, устраивающей дебоши в российских городах на российские же деньги.
Текст получился замечательным.
На трёх страницах автор, скрывающийся под ником Ochevidec, едко, но аргументировано высмеивал кремлёвскую политику «умиротворения» Чечни. Ochevidec прошёлся и по беспрецедентным закачкам денег в республику, и по количеству «золотых медалистов», не умеющих даже грамотно написать заявление в институт, и по золотой чеченской молодёжи, устраивающей дебоши в российских городах на российские же деньги.