Страница:
Автор не забыл ничего.
Особенно ему нравился заключительный пассаж.
«Сейчас, наверное, даже умственно неполноценным ясно, что Чечня добилась того, о чём мечтал её контуженый генерал-президент – фактической независимости. И что же значит для чеченцев независимость? Ясно что – возможность паразитировать на русском народе, не забывая при этом его же грабить и обворовывать. Да и что ещё может нация, находящаяся на стадии родоплеменных отношений? А ничего больше не может: законы исторического развития не знают исключений, и практически все народы через это проходили. Когда-то и наши предки жили разбоем и грабежом, устраивая постоянные разборки Царьграду. Вот только нормальные народы благополучно минуют эту стадию и начинают заниматься созиданием. А гордые вайнахи, утверждающие, что их культуре десятки тысяч лет, похоже, на этой стадии застряли навечно».
Михеев с удовольствием перечитал текст ещё раз, улыбнулся.
Хорошо!
Полюбовался на своё творение ещё немного, а затем сделал то, что за последние года два уже стало привычкой: открыл сайт своего бывшего друга. На чёрном фоне багрово-красным высветилась яркая надпись «Павел Тапаров», и медленно, словно раздумывая, начали открываться изображения.
Виктор Андреевич давно знал эти картинки наизусть, и всё равно каждый раз перехватывало дыхание, и он, как заворожённый, часами вглядывался в ожившую молодость.
Эх, Тапик, Тапик! Зачем ты только за это взялся? Зачем вытаскиваешь то, что никогда не вернуть? И где же ты был раньше?
Ты хорошо умеешь это делать, Тапа, да что там хорошо – отлично. Иногда, кажется, что ты знаешь все наши слабости, знаешь, за какую струну нужно дёрнуть. Знаешь и бессовестно этим пользуешься. Славы тебе захотелось, Тапа? Славы и денег? Не очень это на тебя похоже, но мало ли – может, и тебя, наконец, оставил дурацкий максимализм.…Да и ладно, Тапик, я бы только порадовался за тебя, хотя ты вряд ли в это поверишь. Только порадовался…
Но вот зачем тебе это?!
Михеев резким движением прокрутил страницу и нервно ткнул в одну из картинок. Изображение увеличилось, заняло весь экран, и Виктор Андреевич привычно напрягся.
На переднем плане притаились двое: русский солдат и чеченский боевик. У обоих в руках снайперские винтовки, и оба, не задумываясь, готовы выстрелить. Два прицела сливаются в один, и ярким пятном виден в нём спокойный, даже беззаботный город. Смеются дети, счастливо улыбаются женщины, играет радуга на брызгах фонтанов. А вокруг – за пределами прицела – руины и торчащие, словно столбы, остатки деревьев.
Это же ложь! Вернее, полуправда, а это ещё хуже. Выходит, до войны всё было прекрасно, все были счастливы? Эх, Тапа! И как ты смеешь сравнивать русского солдата с чеченским бандитом? Значит, ты по-прежнему витаешь в облаках, пытаешься смотреть со стороны. Не выйдет, мой бывший друг, не получится у тебя остаться в стороне. Ведь оставаться в стороне – это всё равно, что перейти на другую сторону. А это уже не ошибка, Тапа. Это предательство.
– Витя! – крикнула от двери жена, Виктор вздрогнул и поспешно закрыл страницу. – Есть будешь?
– Есть? Нет, позже.
– Когда позже? Уже три часа за компьютером сидишь. Сколько можно?
– Ещё полчаса, Света, – примирительно попросил Виктор. – Полчаса – и я в твоём распоряжении.
– Полчаса… – пробурчала Света, взглянула на монитор и нахмурилась. – Ох, опять ты их дразнишь. А вдруг вычислят?
– Чечены? – небрежно спросил Виктор. – Не бойся, они храбрые, только когда толпой против одного.
– Ты говоришь так, будто я не из Грозного. Толпой.…Сам-то веришь? Ладно – полчаса.
Виктор Андреевич проводил жену взглядом и отвернулся к монитору. Взялся за мышку, двинул курсор вверх и замер. В голове внезапно закружилось, комната исчезла, и Виктор Андреевич Михеев провалился в юность.
– Ты идёшь или нет? – насупился Витька. – Последний раз спрашиваю!
– Муха, ты уже третий раз это повторяешь, – засмеялся Павлик. – Отвали, не пойду.
– Почему?
– По кочану!
Витька оглянулся по сторонам, ища поддержки, но Валька смотрел в сторону, а остальные ждали, не скрывая нетерпения. Только невысокий и большеголовый Фима Геплер, по кличке Гвоздь, предпринял наивную попытку:
– Он боится!
Пашка на него даже не глянул.
– Тапа, – тщетно старался скрыть обиду Витька, – мы же договаривались!
– Забодал! Это ты договаривался, Муха, – сказал Павлик с ударением на «ты». – Ты! А моё мнение тебя не интересовало.
– Я думал ты, как друг, и так поддержишь!
– Красавчик! – Пашка уже не смеялся. – А давай ты меня поддержишь и останешься. Как друг!
– Ты что? Я же пару получу! Мне нельзя!
– Вот-вот, Муханчик, – почти ласково сказал Павлик. – Тебе нельзя пару и ты хиляешь, а мне надо пятёрку получить и этого ты понять не хочешь.
– Да как ты сравни… – закричал Витька. – А ещё друг!
– Муха! – дёрнул его за руку Валька. – Тапа прав.
Витька резко повернулся к нему, открыл рот, но Валька его опередил.
– Не ори! – сказал он свистящим шёпотом и скорчил рожу. – Всю школу соберёшь! Что застыл? Скоро звонок уже. Тапа, не забудь – после уроков у фонтана. Всё пацаны – валим!
Пацаны – трое одноклассников – только этого и ждали и мгновенно шмыгнули через тяжёлую школьную дверь на улицу. Застывшего словно столб Витьку Валька подтолкнул в спину и незаметно подмигнул Пашке. Тот махнул рукой, повернулся и пошёл в класс.
А на улице буйствовала весна. В воздухе стоял сиреневый дурман, от которого хотелось совершать странные вещи. Конские каштаны, словно фонариками, покрылись фиолетовыми пирамидками цветов. Было тепло, солнечно и очень шумно. Грохот стоял такой, что разговаривать было невозможно. Разве что кричать в ухо.
Кучка совсем ещё маленьких мальчишек, собравшихся на дороге у станции Юных Техников, так и делали. Впрочем, разговаривали они мало: были заняты более важным делом. Пацаны проверяли карты – маленькие вёрткие машинки, похожие на тележки, которые и заполняли окрестности грохотом и бензиновыми выхлопами. Рядом ходил седой учитель.
Витька тут же вспомнил, что завтра на площади пройдут соревнования, и решил, что надо обязательно пойти посмотреть. Технику Виктор Михеев любил и в четвёртом классе тоже занимался на этой станции. Правда, не картингом, а авиамоделизмом. Он даже уговорил друзей и сначала они ходили втроём. Через неделю Пашка заявил, что клеить дурацкие планеры ему неинтересно, и ушёл. Сначала на бокс, а потом ещё и в художественную школу. Кулёк продержался чуть подольше. Оставшись один Витька обиделся, решил доказать, что это вовсе не дурацкое занятие, и честно доказывал целый год.
Да, обязательно надо будет пойти посмотреть. Вот только с кем? Кулёк пойдёт вряд ли, а Тапик.…После сегодняшнего снова обращаться к Пашке с просьбой не хотелось. Что-то он слишком много стал на себя брать!
Прогульщики прокрались вдоль стены школы, так, чтобы их не было видно из окон, потом вдоль бетонного забора, ограждающего тянувшуюся уже несколько лет стройку. Раньше – Витька ещё помнил – здесь был интернат для девушек-горянок, а чуть дальше начинался сквер. Года три назад интернат вместе с приличным куском сквера снесли и начали строить новое здание нефтяного института. Интересно, а куда делись девушки-горянки?
Комсомольскую перешли на самом углу, где из окон школы их заметить уже точно было невозможно. Перешли, обогнули маленькое, похожее на игрушечный особняк здание с совсем не подходящей табличкой «Нотариальная контора» и свернули в сквер. Пустых лавочек в этом углу было полно, и хиляльщики выбрали себе самую лучшую – закрытую с трёх сторон деревьями.
– Кайф! – сказал Гарик Мартиросов, толстый, уже начавший бриться паренёк и достал сигареты.
– «ВТ»! – глянув на пачку, уважительно протянул Сашка. – Где ты их только берёшь?
– Тоже мне, дефицит! – небрежно бросил Валька. – Я и «Мальборо» могу достать. И «Кэмэл».
– Врёшь! – обиделся Гарик. – «Мальборо» даже в Обкоме нет.
– Спорим! – тут же предложил Валька. – На твоих Битлов.
Гарик засопел. Он был самолюбив и обидчив, и его отец работал в Совете Министров. Гарик не любил признавать чьё-нибудь превосходство, но опыт показывал, что связываться с Кульком себя дороже. Положение спас большеголовый Гвоздь.
– Не поддавайся, Гарик! С Кульком спорить всё равно, что деньгами подтираться.
– Да ради бога! – ни грамма не обиделся Валька и вдруг весело крикнул: – Привет, Танюша! Как дела?
Одна из двух проходящих по аллейке девушек махнула рукой и улыбнулась. Девушки были совсем взрослые – наверное, десятиклассницы – и очень красивые. А от их ножек, еле прикрытых лёгкими платьями, просто было невозможно отвести взгляд. Прогульщики этого делать и не собирались, и поворачивали за ними головы как подсолнухи за солнцем. И только когда девушки скрылись из вида, повернулись к Вальке. Теперь у них в глазах читались зависть и уважение.
– Да чего вы, – засмеялся Валька. – Это моя сестра. Двоюродная.
– Что-то много у тебя вдруг сестёр объявилось, – пробурчал Витька.
Он опять чувствовал какое-то неудовлетворение, может быть, даже обиду. Это было неприятно, это было непривычно. Настроение снова начало портиться.
– Так и будете целый час здесь сидеть? – неожиданно набросился он на компанию.
– А правда, пацаны, – поддержал его Валька. – Пошли пройдёмся.
Уговаривать никого не пришлось. Приятели прошли через сквер, миновали огромную клумбу и вышли к кафе, которое в городе называли не иначе как «Подкова». По случаю тёплой погоды большинство столиков было занято: народ с удовольствием уплетал мороженое, запивая его холодным как лёд коктейлем. Витька посмотрел на довольную публику, потрогал немногочисленную мелочь в кармане и расстроился совсем.
Проспект Орджоникидзе перешли прямо у «Подковы»: не пилять же до перехода. Аллейка на проспекте была почти пуста, не то что вечером.
Впрочем, одна лавочка была всё-таки занята, и, конечно же, сидящие там девчонки поздоровались с Валькой. Как у него это получается? Иногда кажется, что он полгорода знает. А спроси, так ведь улыбнётся эдак и скажет, что это очередные родственницы. Изменился Кулёк. Да и Тапик тоже…
– А куда это мы идём? – с непонятным самому раздражением спросил Витька.
Ему никто не ответил. Гарик тщетно выведывал у Вальки, где в Грозном можно достать «Кэмэл», Сашка и Гвоздь с интересом слушали.
– Чего нам на площади делать?
– Вить, – оторвался на секунду от важного разговора Валька, – давай в Когиз на секунду зайдём. Очень нужно.
Понятно. Ему нужно! Одному нужно в Когиз. Другому нужно пятёрку по химии.…Всем что-нибудь нужно.
«Секунда» растянулась минут на десять. Валька сразу прилип к прилавку, шепчась о чём-то с молодой продавщицей, остальные бесцельно разглядывали прилавки. Прилавки пестрели плотно заставленными книгами, но желания их покупать ни у одного нормального человека возникнуть не могло. Интересно, куда это барахло вообще девается? В макулатуру?
Продавщица вытащила из-под прилавка небольшой пакет из обёрточной бумаги и передала его Вальке. Тот сунул пакет в портфель, вытащил оттуда же свёрток и передал его продавщице. Свёрток тут же исчез под прилавком. Вся операция не заняла и минуты. Прямо как шпионы!
– Что там у тебя? – спросил Витька на улице.
Валька вытащил пакет из портфеля, аккуратно развернул. Обёртка полетела в урну, и в солнечных лучах засверкала сине-фиолетовой обложкой новенькая книжка.
– Ого! – вырвалось у Мухи. – «Артур Кларк. Космическая Одиссея 2001.…» Ну, ты даёшь!
– Ерунда! – отмахнулся Валька. – Тапику подарю. И вообще, я её на носки обменял.
– На что?!
– На красные носки. А что – всё хотят быть модными!
– Ну ты даёшь! – повторил Витька. – Как тебе это только удаётся – такой дефицит! Интересно, будут книжки когда-нибудь свободно продаваться?
– Только если все вдруг перестанут читать.
– Ну, этого точно никогда не будет! А мне красные носки можешь достать?
– Будут! – небрежно пообещал Валька.
– И мне! – не выдержал Гарик. – Мне тоже, Кулёк!
– Запросто! Блок «БТ».
– Что?! – почти закричал Гарик, и все засмеялись. – Ты ж сам говорил, что…
– Ничего, пригодится, – перебил Валька. – Да ты не мохай, я заплачу.
Разглядывая пахнущий типографской краской дефицит, прошли мимо «Столичного», миновали «Овощной» и аптеку. Слева опять показался Комсомольский скверик с играющей у фонтана малышнёй, чуть дальше – покинутая полчаса назад школа. Осторожный Гвоздь предложил обойти квартал вокруг, чтоб не быть замеченными из окон, но его никто не поддержал. Окна скрыты деревьями, на улице толпа народа – кто там что заметит. Да и неохота тащиться вокруг Совмина!
Компания почти поравнялась с кафе «Южное», когда по барабанным перепонкам ударил высокий голос.
– Беляшики! Горячие бе-ля-ши-ки!
Кричала средних лет продавщица в белом халате. Она кричала так круглый год, и зимой и летом. Витька готов был спорить, что когда он пошёл в первый класс, тётка уже стояла здесь, оглашая окрестности своим знаменитым криком.
Валька подошёл к продавщице и купил десять пирожков. Знаменитых грозненских пирожков с требухой по четыре копейки за штуку. Почему-то в народе их называли «пирожки с котятами». Ах, как же они пахли!
Через пять минут прогульщики спустилась по лестнице к набережной сквера Лермонтова у Ленинского моста и принялась за пирожки. Замечательные пирожки, да что там замечательные – просто слов нет, какая вкуснотища! Только мало. Три минуты – и нет пирожков, одни воспоминания.
– Пацаны, урок кончился, – сказал Витька поглядев на часы.
Часы – новенький «Полёт» – ему недавно подарили на четырнадцатилетние и он смотрел на них при каждом удобном случае.
– Дай посмотреть, – попросил Гарик.
Витька расстегнул ремешок и протянул часы. Гарик внимательно осмотрел их со всех сторон, пожал плечами и отдал обратно.
– Хорошие часы, – раздалось сзади.
Витька обернулся: рядом стоял незнакомый паренёк-чеченец лет семнадцати. Один. Но все сразу напряглись.
– Дай посмотреть! – парень сделал шаг вперёд.
– Муха! – предостерегающе сказал Валька. – Муха, не давай!
Парень широко улыбнулся.
– Да ты не бойся! Я посмотреть хочу. Дай!
Он по-прежнему улыбался, но глаза смотрели уверенно и, глядя в эти карие глаза, Витька поплыл. Наверное, так себя чувствует кролик перед удавом: знает, что надо бежать, а не может, и сам делает шаг навстречу.
Витька протянул руку и отдал часы.
– Хорошие часы! – повторил чеченец.
Не переставая улыбаться, обвёл всех взглядом, положил часы в карман, повернулся и, не торопясь, пошёл прочь.
– Эй! – опомнился Витька. – Часы отдай!
Парень даже не обеонулся.
– Эй! Отдай часы!
Чеченец оглянулся: на его лице не было улыбки – прищуренные глаза смотрели угрожающе и немного презрительно.
– Часы! – растерянно повторил Витька.
Парень еле заметно усмехнулся и так же неторопливо пошёл вдоль набережной.
– Стой! – крикнул Валька. – Стой, гад! Пацаны, что же вы!
Пацаны, решительно двинулись следом, наперебой выкрикивая: «Отдай часы! Сейчас получишь! Отдай!» Впрочем, близко подходить никто не решался, а Сашка и вовсе вскоре отстал. Чеченец, между тем, спокойно шёл по набережной в сторону трамвайного моста, унося с собой Витькины часы.
– Муха! – крикнул Валька. – Пацаны! Он же уйдёт так!
Гарик, Валька и вроде бы немного опомнившийся Витька подбежали сзади к пареньку; Валька протянул руку.
– Стой!
Чеченец резко обернулся, нагнул голову, и Валька остановился. Паренёк постоял, оглядел всех троих – остальные близко не подошли – и пошёл дальше. Скорость он, впрочем, увеличил и теперь, время от времени, искоса поглядывал назад.
– Пацаны, – растерянно сказал Валька, – он же уйдёт так. Поднимется сейчас наверх, потом через «Космос» и на Бароновку…Он же один! Муха!..
Пацаны переглянулись, и стало ясно, что единственное, на что они способны, – это так же идти следом и повторять, как заклинание: «Отдай, отдай, гад!» А Муха.…От него вообще было мало толку: таким растерянным Валька его не видел давно.
– Уйдёт же… – повторил Валька.
– Эй! – громко раздалось сверху. – Вы куда? Подождите!
Пашка спустился по каменной лестнице, приблизился к фонтану.
– Да подождите вы! Муха! Валька!
Валька оглянулся, махнул рукой. Чеченец, заметив ещё одну потенциальную опасность, ещё немного ускорил шаг. Совсем немного.
А Пашка, поняв, наконец, что происходит что-то неприятное, побежал и остановился только, чтоб спросить:
– Что?
– Часы! – кивнул головой на удаляющуюся спину парня, сказал Гарик. – Мухины. Забрал!
– Стой! – крикнул Пашка и бросился следом. – Стой!
Чеченец привычно подпустил очередную жертву: он был уверен в себе, этот паренёк, он не боялся этого «стада». Какое дело волку, сколько в стаде овец. Когда до нового «барана», оставался один шаг, парень резко, как он уже делал не раз, оглянулся.
И еле успел увернуться.
Кулак вскользь задел его по уху, и тут же Пашка ударил снова. В последний момент парень отбил удар, попытался отскочить в сторону и дёрнулся от резкой боли в боку: Павлик достал его левой. Недавний охотник открылся и мгновенно сам превратился в жертву, пропустив сразу два удара – в лицо и в живот. А потом, уже лёжа на асфальте, дёрнулся ещё раз и скрипнул зубами от боли. Это уже Валька, стараясь избавиться от недавней растерянности, что есть силы пнул его ногой.
– Сука! – срываясь на фальцет, закричал Валька и замахнулся снова, метя в голову. – Гад!
Пашка дёрнул его за плечо, Валька чуть не упал, и ботинок прошёл мимо. Не отвечая, Павлик наклонился к чеченцу и, глядя в прищуренные от боли глаза, сказал:
– Часы!
Парень сел, сплюнул окровавленной слюной, медленно достал часы и бросил их перед собой на асфальт.
– Ты – труп! – сказал он, резко дёрнул головой и снова упал.
Это пришёл в себя Витька.
Через полчаса стало ясно, что не совсем.
Они сидели втроём на своём любимом месте – в сквере у музучилища, и никак не могли успокоиться.
– Он был один, – как заведённый твердил Витька. – Один! А я испугался! Я же не трус?
– Да хватит уже! – прикрикнул на него Валька. – Со всеми бывает!
Тот ничего не слышал.
– Ты не понимаешь! Он был один! Чечен, но один! А я испуга…
– Муха, – перебил его Павлик, – да кончай ты. Я тоже испугался!
– Ты?! – вытаращил глаза Витька.
– Я! А ты чего думал? Ещё как испугался!
– Что-то не похоже…
– Не похоже, не похоже, – передразнил Пашка. – Испугался, говорю тебе! Все испугались, думаешь, один ты?
– Правда? – с надеждой спросил Витька.
– Не, я не испугался, – серьёзно объявил Валька. – Я просто ждал. Я же знал, что сейчас прибежит безбашенный Тапик и начнёт махать кулаками.
– Ждал? – спросил Витька.
– Безбашенный? – улыбнулся Пашка.
– Ага! – подтвердил Валька. – Разве можно было лишать себя такого удовольствия!
Захохотали все одновременно, даже Витька. Они не смеялись так давно, наверное, со времён «Фантомаса». С всхлипами уходила прочь боль унижения, уносилась обида, исчезала злость на себя и на весь мир. И снова начинало казаться, что мир, в общем-то, совсем ничего, и в нём запросто можно жить. Да что там можно – нужно!
– Безбашенный – икая, выдавил из себя Витька. – Ой, не могу! Безбашенный, а ты пятёрку получил?
– А то! – сквозь смех выдавил из себя Пашка. – Мы, безбашенные, такие!
– Пацаны! – вытянул вперёд руку Валька. – Смотрите, вонючка тоже смеётся!
Вершина айланта, поднявшаяся уже заметно выше ограды, раскачивалась будто под порывами ветра, и действительно казалось, что дерево смеётся.
Вот только не было в тот день никакого ветра в Грозном.
Ни малейшего.
– Что с тобой? – спросила Светлана за ужином. – У тебя глаза какие-то сумасшедшие.
– Да так, – сказал Виктор, – вспомнилось кое-что.
На самом деле он был ошеломлён: воспоминаний такой силы у него ещё не было. Это даже трудно было назвать воспоминаниями: он как будто заново прожил давно прошедший день – день, когда ему было четырнадцать, а не пятьдесят пять. Да и как прожил – вспомнил всё, мельчайшие подробности и ощущения, даже запахи. Мало того – он прожил этот день не только за себя, за Витьку Михеева, по прозвищу Муха. Он прожил его и за Кулька, и за Тапу. Это была какая-то фантастика. Так не могло быть.
Но так было.
– Вспомнилось, – участливо проговорила Света. – Знаю я, что тебе вспоминается…Витя, может, закажем Павлу ещё картину?
Спросила и замерла. Но Виктор повёл себя не как обычно. Посмотрел по сторонам, вздохнул и снова уставился в тарелку.
– Ещё? Три штуки уже заказали. Три картины! Вон висят. Немалые деньги, между прочим. А он даже не отреагировал никак!
– Витя! – растерялась жена. – Витя, да как же он мог отреагировать? Ты же сам настоял, чтоб нашей фамилии не было!
Виктор отставил тарелку, схватил кружку с чаем. Отхлебнул большой глоток, поперхнулся и согнулся в кашле.
– Витя, – тихо сказала Светлана. – Хочешь, я от себя закажу?
4
Особенно ему нравился заключительный пассаж.
«Сейчас, наверное, даже умственно неполноценным ясно, что Чечня добилась того, о чём мечтал её контуженый генерал-президент – фактической независимости. И что же значит для чеченцев независимость? Ясно что – возможность паразитировать на русском народе, не забывая при этом его же грабить и обворовывать. Да и что ещё может нация, находящаяся на стадии родоплеменных отношений? А ничего больше не может: законы исторического развития не знают исключений, и практически все народы через это проходили. Когда-то и наши предки жили разбоем и грабежом, устраивая постоянные разборки Царьграду. Вот только нормальные народы благополучно минуют эту стадию и начинают заниматься созиданием. А гордые вайнахи, утверждающие, что их культуре десятки тысяч лет, похоже, на этой стадии застряли навечно».
Михеев с удовольствием перечитал текст ещё раз, улыбнулся.
Хорошо!
Полюбовался на своё творение ещё немного, а затем сделал то, что за последние года два уже стало привычкой: открыл сайт своего бывшего друга. На чёрном фоне багрово-красным высветилась яркая надпись «Павел Тапаров», и медленно, словно раздумывая, начали открываться изображения.
Виктор Андреевич давно знал эти картинки наизусть, и всё равно каждый раз перехватывало дыхание, и он, как заворожённый, часами вглядывался в ожившую молодость.
Эх, Тапик, Тапик! Зачем ты только за это взялся? Зачем вытаскиваешь то, что никогда не вернуть? И где же ты был раньше?
Ты хорошо умеешь это делать, Тапа, да что там хорошо – отлично. Иногда, кажется, что ты знаешь все наши слабости, знаешь, за какую струну нужно дёрнуть. Знаешь и бессовестно этим пользуешься. Славы тебе захотелось, Тапа? Славы и денег? Не очень это на тебя похоже, но мало ли – может, и тебя, наконец, оставил дурацкий максимализм.…Да и ладно, Тапик, я бы только порадовался за тебя, хотя ты вряд ли в это поверишь. Только порадовался…
Но вот зачем тебе это?!
Михеев резким движением прокрутил страницу и нервно ткнул в одну из картинок. Изображение увеличилось, заняло весь экран, и Виктор Андреевич привычно напрягся.
На переднем плане притаились двое: русский солдат и чеченский боевик. У обоих в руках снайперские винтовки, и оба, не задумываясь, готовы выстрелить. Два прицела сливаются в один, и ярким пятном виден в нём спокойный, даже беззаботный город. Смеются дети, счастливо улыбаются женщины, играет радуга на брызгах фонтанов. А вокруг – за пределами прицела – руины и торчащие, словно столбы, остатки деревьев.
Это же ложь! Вернее, полуправда, а это ещё хуже. Выходит, до войны всё было прекрасно, все были счастливы? Эх, Тапа! И как ты смеешь сравнивать русского солдата с чеченским бандитом? Значит, ты по-прежнему витаешь в облаках, пытаешься смотреть со стороны. Не выйдет, мой бывший друг, не получится у тебя остаться в стороне. Ведь оставаться в стороне – это всё равно, что перейти на другую сторону. А это уже не ошибка, Тапа. Это предательство.
– Витя! – крикнула от двери жена, Виктор вздрогнул и поспешно закрыл страницу. – Есть будешь?
– Есть? Нет, позже.
– Когда позже? Уже три часа за компьютером сидишь. Сколько можно?
– Ещё полчаса, Света, – примирительно попросил Виктор. – Полчаса – и я в твоём распоряжении.
– Полчаса… – пробурчала Света, взглянула на монитор и нахмурилась. – Ох, опять ты их дразнишь. А вдруг вычислят?
– Чечены? – небрежно спросил Виктор. – Не бойся, они храбрые, только когда толпой против одного.
– Ты говоришь так, будто я не из Грозного. Толпой.…Сам-то веришь? Ладно – полчаса.
Виктор Андреевич проводил жену взглядом и отвернулся к монитору. Взялся за мышку, двинул курсор вверх и замер. В голове внезапно закружилось, комната исчезла, и Виктор Андреевич Михеев провалился в юность.
– Ты идёшь или нет? – насупился Витька. – Последний раз спрашиваю!
– Муха, ты уже третий раз это повторяешь, – засмеялся Павлик. – Отвали, не пойду.
– Почему?
– По кочану!
Витька оглянулся по сторонам, ища поддержки, но Валька смотрел в сторону, а остальные ждали, не скрывая нетерпения. Только невысокий и большеголовый Фима Геплер, по кличке Гвоздь, предпринял наивную попытку:
– Он боится!
Пашка на него даже не глянул.
– Тапа, – тщетно старался скрыть обиду Витька, – мы же договаривались!
– Забодал! Это ты договаривался, Муха, – сказал Павлик с ударением на «ты». – Ты! А моё мнение тебя не интересовало.
– Я думал ты, как друг, и так поддержишь!
– Красавчик! – Пашка уже не смеялся. – А давай ты меня поддержишь и останешься. Как друг!
– Ты что? Я же пару получу! Мне нельзя!
– Вот-вот, Муханчик, – почти ласково сказал Павлик. – Тебе нельзя пару и ты хиляешь, а мне надо пятёрку получить и этого ты понять не хочешь.
– Да как ты сравни… – закричал Витька. – А ещё друг!
– Муха! – дёрнул его за руку Валька. – Тапа прав.
Витька резко повернулся к нему, открыл рот, но Валька его опередил.
– Не ори! – сказал он свистящим шёпотом и скорчил рожу. – Всю школу соберёшь! Что застыл? Скоро звонок уже. Тапа, не забудь – после уроков у фонтана. Всё пацаны – валим!
Пацаны – трое одноклассников – только этого и ждали и мгновенно шмыгнули через тяжёлую школьную дверь на улицу. Застывшего словно столб Витьку Валька подтолкнул в спину и незаметно подмигнул Пашке. Тот махнул рукой, повернулся и пошёл в класс.
А на улице буйствовала весна. В воздухе стоял сиреневый дурман, от которого хотелось совершать странные вещи. Конские каштаны, словно фонариками, покрылись фиолетовыми пирамидками цветов. Было тепло, солнечно и очень шумно. Грохот стоял такой, что разговаривать было невозможно. Разве что кричать в ухо.
Кучка совсем ещё маленьких мальчишек, собравшихся на дороге у станции Юных Техников, так и делали. Впрочем, разговаривали они мало: были заняты более важным делом. Пацаны проверяли карты – маленькие вёрткие машинки, похожие на тележки, которые и заполняли окрестности грохотом и бензиновыми выхлопами. Рядом ходил седой учитель.
Витька тут же вспомнил, что завтра на площади пройдут соревнования, и решил, что надо обязательно пойти посмотреть. Технику Виктор Михеев любил и в четвёртом классе тоже занимался на этой станции. Правда, не картингом, а авиамоделизмом. Он даже уговорил друзей и сначала они ходили втроём. Через неделю Пашка заявил, что клеить дурацкие планеры ему неинтересно, и ушёл. Сначала на бокс, а потом ещё и в художественную школу. Кулёк продержался чуть подольше. Оставшись один Витька обиделся, решил доказать, что это вовсе не дурацкое занятие, и честно доказывал целый год.
Да, обязательно надо будет пойти посмотреть. Вот только с кем? Кулёк пойдёт вряд ли, а Тапик.…После сегодняшнего снова обращаться к Пашке с просьбой не хотелось. Что-то он слишком много стал на себя брать!
Прогульщики прокрались вдоль стены школы, так, чтобы их не было видно из окон, потом вдоль бетонного забора, ограждающего тянувшуюся уже несколько лет стройку. Раньше – Витька ещё помнил – здесь был интернат для девушек-горянок, а чуть дальше начинался сквер. Года три назад интернат вместе с приличным куском сквера снесли и начали строить новое здание нефтяного института. Интересно, а куда делись девушки-горянки?
Комсомольскую перешли на самом углу, где из окон школы их заметить уже точно было невозможно. Перешли, обогнули маленькое, похожее на игрушечный особняк здание с совсем не подходящей табличкой «Нотариальная контора» и свернули в сквер. Пустых лавочек в этом углу было полно, и хиляльщики выбрали себе самую лучшую – закрытую с трёх сторон деревьями.
– Кайф! – сказал Гарик Мартиросов, толстый, уже начавший бриться паренёк и достал сигареты.
– «ВТ»! – глянув на пачку, уважительно протянул Сашка. – Где ты их только берёшь?
– Тоже мне, дефицит! – небрежно бросил Валька. – Я и «Мальборо» могу достать. И «Кэмэл».
– Врёшь! – обиделся Гарик. – «Мальборо» даже в Обкоме нет.
– Спорим! – тут же предложил Валька. – На твоих Битлов.
Гарик засопел. Он был самолюбив и обидчив, и его отец работал в Совете Министров. Гарик не любил признавать чьё-нибудь превосходство, но опыт показывал, что связываться с Кульком себя дороже. Положение спас большеголовый Гвоздь.
– Не поддавайся, Гарик! С Кульком спорить всё равно, что деньгами подтираться.
– Да ради бога! – ни грамма не обиделся Валька и вдруг весело крикнул: – Привет, Танюша! Как дела?
Одна из двух проходящих по аллейке девушек махнула рукой и улыбнулась. Девушки были совсем взрослые – наверное, десятиклассницы – и очень красивые. А от их ножек, еле прикрытых лёгкими платьями, просто было невозможно отвести взгляд. Прогульщики этого делать и не собирались, и поворачивали за ними головы как подсолнухи за солнцем. И только когда девушки скрылись из вида, повернулись к Вальке. Теперь у них в глазах читались зависть и уважение.
– Да чего вы, – засмеялся Валька. – Это моя сестра. Двоюродная.
– Что-то много у тебя вдруг сестёр объявилось, – пробурчал Витька.
Он опять чувствовал какое-то неудовлетворение, может быть, даже обиду. Это было неприятно, это было непривычно. Настроение снова начало портиться.
– Так и будете целый час здесь сидеть? – неожиданно набросился он на компанию.
– А правда, пацаны, – поддержал его Валька. – Пошли пройдёмся.
Уговаривать никого не пришлось. Приятели прошли через сквер, миновали огромную клумбу и вышли к кафе, которое в городе называли не иначе как «Подкова». По случаю тёплой погоды большинство столиков было занято: народ с удовольствием уплетал мороженое, запивая его холодным как лёд коктейлем. Витька посмотрел на довольную публику, потрогал немногочисленную мелочь в кармане и расстроился совсем.
Проспект Орджоникидзе перешли прямо у «Подковы»: не пилять же до перехода. Аллейка на проспекте была почти пуста, не то что вечером.
Впрочем, одна лавочка была всё-таки занята, и, конечно же, сидящие там девчонки поздоровались с Валькой. Как у него это получается? Иногда кажется, что он полгорода знает. А спроси, так ведь улыбнётся эдак и скажет, что это очередные родственницы. Изменился Кулёк. Да и Тапик тоже…
– А куда это мы идём? – с непонятным самому раздражением спросил Витька.
Ему никто не ответил. Гарик тщетно выведывал у Вальки, где в Грозном можно достать «Кэмэл», Сашка и Гвоздь с интересом слушали.
– Чего нам на площади делать?
– Вить, – оторвался на секунду от важного разговора Валька, – давай в Когиз на секунду зайдём. Очень нужно.
Понятно. Ему нужно! Одному нужно в Когиз. Другому нужно пятёрку по химии.…Всем что-нибудь нужно.
«Секунда» растянулась минут на десять. Валька сразу прилип к прилавку, шепчась о чём-то с молодой продавщицей, остальные бесцельно разглядывали прилавки. Прилавки пестрели плотно заставленными книгами, но желания их покупать ни у одного нормального человека возникнуть не могло. Интересно, куда это барахло вообще девается? В макулатуру?
Продавщица вытащила из-под прилавка небольшой пакет из обёрточной бумаги и передала его Вальке. Тот сунул пакет в портфель, вытащил оттуда же свёрток и передал его продавщице. Свёрток тут же исчез под прилавком. Вся операция не заняла и минуты. Прямо как шпионы!
– Что там у тебя? – спросил Витька на улице.
Валька вытащил пакет из портфеля, аккуратно развернул. Обёртка полетела в урну, и в солнечных лучах засверкала сине-фиолетовой обложкой новенькая книжка.
– Ого! – вырвалось у Мухи. – «Артур Кларк. Космическая Одиссея 2001.…» Ну, ты даёшь!
– Ерунда! – отмахнулся Валька. – Тапику подарю. И вообще, я её на носки обменял.
– На что?!
– На красные носки. А что – всё хотят быть модными!
– Ну ты даёшь! – повторил Витька. – Как тебе это только удаётся – такой дефицит! Интересно, будут книжки когда-нибудь свободно продаваться?
– Только если все вдруг перестанут читать.
– Ну, этого точно никогда не будет! А мне красные носки можешь достать?
– Будут! – небрежно пообещал Валька.
– И мне! – не выдержал Гарик. – Мне тоже, Кулёк!
– Запросто! Блок «БТ».
– Что?! – почти закричал Гарик, и все засмеялись. – Ты ж сам говорил, что…
– Ничего, пригодится, – перебил Валька. – Да ты не мохай, я заплачу.
Разглядывая пахнущий типографской краской дефицит, прошли мимо «Столичного», миновали «Овощной» и аптеку. Слева опять показался Комсомольский скверик с играющей у фонтана малышнёй, чуть дальше – покинутая полчаса назад школа. Осторожный Гвоздь предложил обойти квартал вокруг, чтоб не быть замеченными из окон, но его никто не поддержал. Окна скрыты деревьями, на улице толпа народа – кто там что заметит. Да и неохота тащиться вокруг Совмина!
Компания почти поравнялась с кафе «Южное», когда по барабанным перепонкам ударил высокий голос.
– Беляшики! Горячие бе-ля-ши-ки!
Кричала средних лет продавщица в белом халате. Она кричала так круглый год, и зимой и летом. Витька готов был спорить, что когда он пошёл в первый класс, тётка уже стояла здесь, оглашая окрестности своим знаменитым криком.
Валька подошёл к продавщице и купил десять пирожков. Знаменитых грозненских пирожков с требухой по четыре копейки за штуку. Почему-то в народе их называли «пирожки с котятами». Ах, как же они пахли!
Через пять минут прогульщики спустилась по лестнице к набережной сквера Лермонтова у Ленинского моста и принялась за пирожки. Замечательные пирожки, да что там замечательные – просто слов нет, какая вкуснотища! Только мало. Три минуты – и нет пирожков, одни воспоминания.
– Пацаны, урок кончился, – сказал Витька поглядев на часы.
Часы – новенький «Полёт» – ему недавно подарили на четырнадцатилетние и он смотрел на них при каждом удобном случае.
– Дай посмотреть, – попросил Гарик.
Витька расстегнул ремешок и протянул часы. Гарик внимательно осмотрел их со всех сторон, пожал плечами и отдал обратно.
– Хорошие часы, – раздалось сзади.
Витька обернулся: рядом стоял незнакомый паренёк-чеченец лет семнадцати. Один. Но все сразу напряглись.
– Дай посмотреть! – парень сделал шаг вперёд.
– Муха! – предостерегающе сказал Валька. – Муха, не давай!
Парень широко улыбнулся.
– Да ты не бойся! Я посмотреть хочу. Дай!
Он по-прежнему улыбался, но глаза смотрели уверенно и, глядя в эти карие глаза, Витька поплыл. Наверное, так себя чувствует кролик перед удавом: знает, что надо бежать, а не может, и сам делает шаг навстречу.
Витька протянул руку и отдал часы.
– Хорошие часы! – повторил чеченец.
Не переставая улыбаться, обвёл всех взглядом, положил часы в карман, повернулся и, не торопясь, пошёл прочь.
– Эй! – опомнился Витька. – Часы отдай!
Парень даже не обеонулся.
– Эй! Отдай часы!
Чеченец оглянулся: на его лице не было улыбки – прищуренные глаза смотрели угрожающе и немного презрительно.
– Часы! – растерянно повторил Витька.
Парень еле заметно усмехнулся и так же неторопливо пошёл вдоль набережной.
– Стой! – крикнул Валька. – Стой, гад! Пацаны, что же вы!
Пацаны, решительно двинулись следом, наперебой выкрикивая: «Отдай часы! Сейчас получишь! Отдай!» Впрочем, близко подходить никто не решался, а Сашка и вовсе вскоре отстал. Чеченец, между тем, спокойно шёл по набережной в сторону трамвайного моста, унося с собой Витькины часы.
– Муха! – крикнул Валька. – Пацаны! Он же уйдёт так!
Гарик, Валька и вроде бы немного опомнившийся Витька подбежали сзади к пареньку; Валька протянул руку.
– Стой!
Чеченец резко обернулся, нагнул голову, и Валька остановился. Паренёк постоял, оглядел всех троих – остальные близко не подошли – и пошёл дальше. Скорость он, впрочем, увеличил и теперь, время от времени, искоса поглядывал назад.
– Пацаны, – растерянно сказал Валька, – он же уйдёт так. Поднимется сейчас наверх, потом через «Космос» и на Бароновку…Он же один! Муха!..
Пацаны переглянулись, и стало ясно, что единственное, на что они способны, – это так же идти следом и повторять, как заклинание: «Отдай, отдай, гад!» А Муха.…От него вообще было мало толку: таким растерянным Валька его не видел давно.
– Уйдёт же… – повторил Валька.
– Эй! – громко раздалось сверху. – Вы куда? Подождите!
Пашка спустился по каменной лестнице, приблизился к фонтану.
– Да подождите вы! Муха! Валька!
Валька оглянулся, махнул рукой. Чеченец, заметив ещё одну потенциальную опасность, ещё немного ускорил шаг. Совсем немного.
А Пашка, поняв, наконец, что происходит что-то неприятное, побежал и остановился только, чтоб спросить:
– Что?
– Часы! – кивнул головой на удаляющуюся спину парня, сказал Гарик. – Мухины. Забрал!
– Стой! – крикнул Пашка и бросился следом. – Стой!
Чеченец привычно подпустил очередную жертву: он был уверен в себе, этот паренёк, он не боялся этого «стада». Какое дело волку, сколько в стаде овец. Когда до нового «барана», оставался один шаг, парень резко, как он уже делал не раз, оглянулся.
И еле успел увернуться.
Кулак вскользь задел его по уху, и тут же Пашка ударил снова. В последний момент парень отбил удар, попытался отскочить в сторону и дёрнулся от резкой боли в боку: Павлик достал его левой. Недавний охотник открылся и мгновенно сам превратился в жертву, пропустив сразу два удара – в лицо и в живот. А потом, уже лёжа на асфальте, дёрнулся ещё раз и скрипнул зубами от боли. Это уже Валька, стараясь избавиться от недавней растерянности, что есть силы пнул его ногой.
– Сука! – срываясь на фальцет, закричал Валька и замахнулся снова, метя в голову. – Гад!
Пашка дёрнул его за плечо, Валька чуть не упал, и ботинок прошёл мимо. Не отвечая, Павлик наклонился к чеченцу и, глядя в прищуренные от боли глаза, сказал:
– Часы!
Парень сел, сплюнул окровавленной слюной, медленно достал часы и бросил их перед собой на асфальт.
– Ты – труп! – сказал он, резко дёрнул головой и снова упал.
Это пришёл в себя Витька.
Через полчаса стало ясно, что не совсем.
Они сидели втроём на своём любимом месте – в сквере у музучилища, и никак не могли успокоиться.
– Он был один, – как заведённый твердил Витька. – Один! А я испугался! Я же не трус?
– Да хватит уже! – прикрикнул на него Валька. – Со всеми бывает!
Тот ничего не слышал.
– Ты не понимаешь! Он был один! Чечен, но один! А я испуга…
– Муха, – перебил его Павлик, – да кончай ты. Я тоже испугался!
– Ты?! – вытаращил глаза Витька.
– Я! А ты чего думал? Ещё как испугался!
– Что-то не похоже…
– Не похоже, не похоже, – передразнил Пашка. – Испугался, говорю тебе! Все испугались, думаешь, один ты?
– Правда? – с надеждой спросил Витька.
– Не, я не испугался, – серьёзно объявил Валька. – Я просто ждал. Я же знал, что сейчас прибежит безбашенный Тапик и начнёт махать кулаками.
– Ждал? – спросил Витька.
– Безбашенный? – улыбнулся Пашка.
– Ага! – подтвердил Валька. – Разве можно было лишать себя такого удовольствия!
Захохотали все одновременно, даже Витька. Они не смеялись так давно, наверное, со времён «Фантомаса». С всхлипами уходила прочь боль унижения, уносилась обида, исчезала злость на себя и на весь мир. И снова начинало казаться, что мир, в общем-то, совсем ничего, и в нём запросто можно жить. Да что там можно – нужно!
– Безбашенный – икая, выдавил из себя Витька. – Ой, не могу! Безбашенный, а ты пятёрку получил?
– А то! – сквозь смех выдавил из себя Пашка. – Мы, безбашенные, такие!
– Пацаны! – вытянул вперёд руку Валька. – Смотрите, вонючка тоже смеётся!
Вершина айланта, поднявшаяся уже заметно выше ограды, раскачивалась будто под порывами ветра, и действительно казалось, что дерево смеётся.
Вот только не было в тот день никакого ветра в Грозном.
Ни малейшего.
– Что с тобой? – спросила Светлана за ужином. – У тебя глаза какие-то сумасшедшие.
– Да так, – сказал Виктор, – вспомнилось кое-что.
На самом деле он был ошеломлён: воспоминаний такой силы у него ещё не было. Это даже трудно было назвать воспоминаниями: он как будто заново прожил давно прошедший день – день, когда ему было четырнадцать, а не пятьдесят пять. Да и как прожил – вспомнил всё, мельчайшие подробности и ощущения, даже запахи. Мало того – он прожил этот день не только за себя, за Витьку Михеева, по прозвищу Муха. Он прожил его и за Кулька, и за Тапу. Это была какая-то фантастика. Так не могло быть.
Но так было.
– Вспомнилось, – участливо проговорила Света. – Знаю я, что тебе вспоминается…Витя, может, закажем Павлу ещё картину?
Спросила и замерла. Но Виктор повёл себя не как обычно. Посмотрел по сторонам, вздохнул и снова уставился в тарелку.
– Ещё? Три штуки уже заказали. Три картины! Вон висят. Немалые деньги, между прочим. А он даже не отреагировал никак!
– Витя! – растерялась жена. – Витя, да как же он мог отреагировать? Ты же сам настоял, чтоб нашей фамилии не было!
Виктор отставил тарелку, схватил кружку с чаем. Отхлебнул большой глоток, поперхнулся и согнулся в кашле.
– Витя, – тихо сказала Светлана. – Хочешь, я от себя закажу?
4
Павел Тапаров открыл ноутбук и, путаясь в пароле, снова открыл электронную почту. Он делал это сегодня, наверное, десятый раз – заходил в почту и перечитывал одно и то же короткое письмо. Потом закрывал ноутбук, шёл на кухню и молча курил, глядя перед собой бессмысленным взглядом. И так весь вечер, с тех пор, как Анна позвала его к компьютеру.
– Павлик, посмотри, что тут…
Он нехотя оторвался от мольберта: перепиской давно занималась жена, он и не помнил, когда последний раз заглядывал в почту. Не хотелось и сейчас, но было что-то в голосе Ани такое, что заставило его удержаться от вопросов. А когда прочитал письмо, вопросы задавать стало бессмысленно. Не потому, что они исчезли, просто ответить на них было некому.
Письмо состояло из трёх коротких фраз.
«Добрый день, Павел! Я бы с удовольствием приобрела у Вас картину под номером 48. Кроме того, хочу, если можно, сделать заказ. Сюжет на Ваше усмотрение, лишь бы в нём присутствовал скверик у музучилища. Сообщаю свои координаты для переговоров. С уважением, Светлана Михеева».
Адрес, телефонный номер, число.
Всё.
Павел включил вытяжку и затянулся очередной сигаретой.
Михеева. Света Михеева. Совпадение? Да нет, не может быть, иначе, почему «музыкальный» скверик. Тогда почему только она, без Витьки? Разошлись? А фамилия? Впрочем, это ерунда – фамилию она могла и оставить. Но тогда, почему так официально? А если не одна?.. И что, Муха не знает о письме? Или это такой ход, чтоб он не догадался…Господи, сколько вопросов. Муха, Муха, сколько лет.
Голова чуть заметно закружилась, тихо прошелестел смутно знакомый голос, и Павел Андреевич Тапаров провалился в бездонный колодец времени.
К вечеру стало ещё холоднее, сухой и колючий воздух буквально обжигал горло.
Пашка поднял воротник пальто и натянул повыше шарф. Стало легче, но ненадолго: от дыхания шарф сначала повлажнел, а потом начал покрываться сосульками. Ну и мороз, наверное, минус двадцать. Вот тебе и южный город! Хотя, если уж совсем честно, такое бывает редко. Даже очень редко. Но бывает!
– Вот же колотун! – пробурчал Валька. – Как только они там стоят! Обалдеть!
А «они» стояли. Стояли, не смотря на небывалый мороз, и, похоже, их даже стало больше. В центре города осталось только два цвета – белый и чёрный. Белые, покрытые инеем деревья, белые крыши домов, почти белое от мороза небо. И чёрная масса людей на площади.
Белый и черный. Чёрный и белый.
Потом глаз выхватывал красные пятна транспарантов, обвисших без ветра знамён – и картинка становилась немного веселее.
– Гляди, гляди, – кивнул Витька, – костры стали жечь. Греются! Интересно, когда их разгонять начнут?
– Думаешь, будут? – спросил Пашка через заледенелый шарф.
– Конечно! Третий день уже – сколько можно? Вон сколько солдат нагнали.
Пашка оглядел тоненькую цепочку военных: все солдаты были с автоматами, кое-где виднелись ручные пулемёты. Гнетущая картинка.… Говорят, так же было и в 58-м, когда русские требовали выселить только что начавших возвращаться из ссылки чеченцев[4]. А сейчас ингуши…
– Конечно, разгонят! – уверенно сказал Валька. – И на транспаранты не посмотрят. «Слава КПСС!» «Да здравствует дружба народов!» Детский сад!
– Почему «детский сад»? – внешне спокойно спросил Руслан.
– Русик, ты как дитё, ей богу! Наша партия, конечно, любит, когда ей жопу лижут, но только если она этим процессом сама руководит! И вообще, какая, на фиг, дружба народов, когда они требуют создания Великой Ингушетии?
Витька негромко засмеялся. На площади очередной оратор призывал вести себя спокойно, не поддаваться на провокации, и всячески расхваливал родную Советскую власть. Впрочем, восстановить историческую справедливость и отдать ингушам Пригородный район он призывать тоже не забывал. Слышно было плохо: усиленный динамиками голос тонул в странном ритмичном шуме. Это переминалась с ноги на ногу закоченевшая на морозе толпа.
– Павлик, посмотри, что тут…
Он нехотя оторвался от мольберта: перепиской давно занималась жена, он и не помнил, когда последний раз заглядывал в почту. Не хотелось и сейчас, но было что-то в голосе Ани такое, что заставило его удержаться от вопросов. А когда прочитал письмо, вопросы задавать стало бессмысленно. Не потому, что они исчезли, просто ответить на них было некому.
Письмо состояло из трёх коротких фраз.
«Добрый день, Павел! Я бы с удовольствием приобрела у Вас картину под номером 48. Кроме того, хочу, если можно, сделать заказ. Сюжет на Ваше усмотрение, лишь бы в нём присутствовал скверик у музучилища. Сообщаю свои координаты для переговоров. С уважением, Светлана Михеева».
Адрес, телефонный номер, число.
Всё.
Павел включил вытяжку и затянулся очередной сигаретой.
Михеева. Света Михеева. Совпадение? Да нет, не может быть, иначе, почему «музыкальный» скверик. Тогда почему только она, без Витьки? Разошлись? А фамилия? Впрочем, это ерунда – фамилию она могла и оставить. Но тогда, почему так официально? А если не одна?.. И что, Муха не знает о письме? Или это такой ход, чтоб он не догадался…Господи, сколько вопросов. Муха, Муха, сколько лет.
Голова чуть заметно закружилась, тихо прошелестел смутно знакомый голос, и Павел Андреевич Тапаров провалился в бездонный колодец времени.
К вечеру стало ещё холоднее, сухой и колючий воздух буквально обжигал горло.
Пашка поднял воротник пальто и натянул повыше шарф. Стало легче, но ненадолго: от дыхания шарф сначала повлажнел, а потом начал покрываться сосульками. Ну и мороз, наверное, минус двадцать. Вот тебе и южный город! Хотя, если уж совсем честно, такое бывает редко. Даже очень редко. Но бывает!
– Вот же колотун! – пробурчал Валька. – Как только они там стоят! Обалдеть!
А «они» стояли. Стояли, не смотря на небывалый мороз, и, похоже, их даже стало больше. В центре города осталось только два цвета – белый и чёрный. Белые, покрытые инеем деревья, белые крыши домов, почти белое от мороза небо. И чёрная масса людей на площади.
Белый и черный. Чёрный и белый.
Потом глаз выхватывал красные пятна транспарантов, обвисших без ветра знамён – и картинка становилась немного веселее.
– Гляди, гляди, – кивнул Витька, – костры стали жечь. Греются! Интересно, когда их разгонять начнут?
– Думаешь, будут? – спросил Пашка через заледенелый шарф.
– Конечно! Третий день уже – сколько можно? Вон сколько солдат нагнали.
Пашка оглядел тоненькую цепочку военных: все солдаты были с автоматами, кое-где виднелись ручные пулемёты. Гнетущая картинка.… Говорят, так же было и в 58-м, когда русские требовали выселить только что начавших возвращаться из ссылки чеченцев[4]. А сейчас ингуши…
– Конечно, разгонят! – уверенно сказал Валька. – И на транспаранты не посмотрят. «Слава КПСС!» «Да здравствует дружба народов!» Детский сад!
– Почему «детский сад»? – внешне спокойно спросил Руслан.
– Русик, ты как дитё, ей богу! Наша партия, конечно, любит, когда ей жопу лижут, но только если она этим процессом сама руководит! И вообще, какая, на фиг, дружба народов, когда они требуют создания Великой Ингушетии?
Витька негромко засмеялся. На площади очередной оратор призывал вести себя спокойно, не поддаваться на провокации, и всячески расхваливал родную Советскую власть. Впрочем, восстановить историческую справедливость и отдать ингушам Пригородный район он призывать тоже не забывал. Слышно было плохо: усиленный динамиками голос тонул в странном ритмичном шуме. Это переминалась с ноги на ногу закоченевшая на морозе толпа.