Страница:
[32]. На полтора месяца переводился в помещение камерного типа. Но не гнулся, держался как скала. Авторитет его в воровских кругах был высок необычайно… А в не воровских? В среде уважаемых людей, полезных членов нашего общества? О! Здесь авторитет Гургена был еще выше!
За вора в законе хлопотал всенародно известный певец Иосиф К. И всенародно любимая актриса. И поэт-лауреат. И депутаты народные хлопотали за Гургена. И в сентябре восемьдесят девятого два депутатских запроса на фирменных солидных бланках поступили в президиум Верховного Совета РФ и лично Ельцину — Председателю Верховного Совета. В тот же день (!) запросы были переданы в отдел помилований Верховного Совета. Спустя неделю в город Тулун уходит запрос с предложением переслать в секретариат ВС РСФСР характеристику на осужденного Чвирхадзе Г.А. для изучения вопроса о возможности изменения срока наказания.
Чудны дела твои, Господи! Еще более чудны дела твои, заместитель председателя Верховного суда РФ: в ноябре девяностого года четырежды судимый вор в законе выходит на волю.
Ты удивлен, читатель? Тем не менее все в этой истории — правда. Все приведенные факты относятся к жизни реально существующих людей… Опытный Валентин Кравцов удивлен не был. Нисколько. Он сам мог бы рассказать похожие истории. А может, и покруче.
С биографической справкой на Гургена Валентин ознакомился бегло. Его интересовала только та часть жизни московского короля, которая началась после освобождения. О, тут много было всего! Копии оперативных сообщений с грифом «Совершенно секретно» рассказывали о связях Гургена на воле. Какие тут имена встречались! Источники сообщали о контактах фигуранта с ворами в законе, чиновниками, коммерсантами, журналистами и сотрудниками МВД. Какие суммы взяток, поступлений в общак и из общака!
А какие экспортно-импортные таможенные льготы получали благодаря ему различные фонды: спортсменов, инвалидов, ветеранов! Какие подписи стояли под документами об этих льготах!
Кравцов читал досье без каких-либо эмоций — он просто изучал связи, которыми обладал Гурген. Интересы Гургена простирались на торговлю металлами, рудами, энергоносителями, технологиями и создателями технологий. Он имел свой интерес в игорном бизнесе, в торговле человеческим телом обоих полов, в рекламном и издательском деле. В оружии и наркотиках. Для Кравцова было совершенно очевидно, что в одиночку полуграмотный вор в законе никогда не смог бы создать эту огромную криминальную империю. Из-за его плеча выглядывали другие люди. Респектабельные, никогда не сидевшие в тюрьмах и лагерях. Умные, образованные, с замечательными манерами и знанием иностранных языков. Некоторых из них мы видим на телеэкранах. Они вещают о будущем страны, о борьбе с наступающим криминалом, о вечных нравственных ценностях… Валентина Кравцова все эти крестные отцы сейчас не интересовали. У него была конкретная цель — Гурген. Даже при беглом изучении досье бывший сотрудник одной из служб аппарата ЦК КПСС пришел к очень простому выводу: количество и разнообразие связей старого вора дает такое колоссальное пересечение интересов опасных и влиятельных людей, что никакие дополнительные меры по организации ложных следов не требуются. Желающих пустить скупую мужскую слезу на похоронах Гургена будет более чем достаточно. На классический вопрос: кому выгодно? — даже навскидку можно назвать десяток фигур или организаций весьма крупного калибра.
Вечером Валентин доложил о своих выводах полковнику Семенову. Тот подумал немного и согласился. — Хорошо, Валя, — сказал он. — Готовь операцию. Уже на следующий день Кравцов и двое консультантов — спецов НН — начали изучать распорядок дня и традиционные маршруты некоронованного короля столицы и его правой руки — Резо.
Морда была опухшей, в многодневной щетине. Глаза мутные, в красноватых прожилках. Андрей отвернулся от зеркала. Прошлепал босиком в комнату, приложился к бутылке с пивом. Кто знает, что такое многодневный запой, — тот поймет… Он пил, громко булькая горлом. Кадык судорожно ходил вверх-вниз. Остановись, сказал он себе. И продолжал пить. Остановись. Надо остановиться… бутылка опустела, и Андрей остановился. Сел на диван со смятой простыней и выудил из пачки сигарету. Интересно, какой сегодня день? Пошатываясь, прошел в кухню. Электронные часы высвечивали время 12.32 и дату 17.09.94. Так, — подумал он, — не слабо я попил… Надо тормозить.
— А стоит ли? — мерзким голосом спросил Леня Голубков из-за спины и захихикал.
— Заткнись, урод, — ответил Обнорский. Потом он подумал, как выглядит сейчас со стороны: опухший от пьянства, небритый мужик, который разговаривает сам с собой… картинка!
Он перевел взгляд на окно: березы уже кое-где пожелтели. На пороге стояла осень. Под одной из берез приткнулась машина с двумя волкодавами… снова захихикал Голубков.
— Ага, — сказал он, — стоят. Ждут. Деваться тебе некуда, ур-р-род.
Андрей подошел к окну, отдернул штору. «Волги» внизу не было! Вместо нее стоял какой-то безжизненный, замызганный, пыльный, серый «жигуль». Вот это номер! Они сняли наблюдение? Андрей завертел головой — «Волги» точно нигде в пределах видимости не было. Они сняли наблюдение!
Переднее стекло «жигуленка» опустилось, и из него вылетел окурок. За спиной бесновался Леня Голубков. Он выл и хохотал, он повизгивал по-поросячьи, катался по полу и дрыгал ногами.
Обнорский почувствовал озноб.
«Чао, бамбино, сорри», — пропел Голубков фальшиво.
После самого поверхностного — на бумажном уровне — ознакомления с личностью Обнорского-Серегина майор Чайковский знал почти наверняка, что к наркотикам тот никакого отношения не имеет. Парень много лет занимался спортом, дорос до уровня мастера по дзюдо. В городской «молодежке» работал весьма интенсивно. Для наркомана это нехарактерно. Чайковский не поленился полистать подшивку газеты и обнаружил среди прочих материалов Серегина статью с названием «Наркотики — дорога в ад»… Ну, все ясно.
В жизни, конечно, разные повороты бывают. Мимикрия — понятие не только биологическое, но еще и социальное, политическое, профессиональное. Перекрасившихся сволочей вокруг полно. Но в случае с Серегиным сомнений не было: какой он, к черту, наркот? Может, когда по молодости и баловался… Может быть, во время службы грешок был. Восток — дело тонкое, Петруха. А нынче — навряд ли. Вот со спиртным проблемы у журналиста явно имеют место быть. Об этом Чайковскому и в университете намекнули, да и попадание в вытрезвитель было зафиксировано по учетам ГУВД. Но для 12-го — наркотического — отдела УУР бытовое пьянство не представляло никакого интереса.
Пятнадцать лет службы напрочь лишили юношу из интеллигентной петербургской семьи каких-либо иллюзий. Чайковский прошел по их хрустящим осколкам босиком. Изрезанные ноги давно зажили и покрылись прочными мозолями профессионального цинизма. «Я подл, — иногда говорил о себе старший опер. — Но в меру». Жесткая, порой жестокая, ментовская работа быстро вышибает из мозгов остатки романтической дури. Романтика — это, ребята, по другому ведомству. В уголовном розыске надо пахать. Пахать, сталкиваясь ежедневно с подлостью, с грязью, с человеческими отбросами… Мир опера — мир подворотен, подвалов, чердаков и вонючих притонов. Мир жадности, похоти, ненависти. И бесконечного убожества, подогреваемого водкой, травкой, ширевом. Мир коммуналок и тюремных камер… Как все это далеко от того телевизионного мира, где следствие ведут знатоки.
Что, читатель, не нравится? Не шибко красиво? Дурно пахнет? В жизни еще страшней… А пахнет… Пахнет анашой, перегаром и провисевшим в петле целую неделю телом…
Опера уголовного розыска (они же — менты, мусора, суки и падлы вонючие) разгребают эту кучу клждый день. Меньше она не становится… А как же насчет романтики? А насчет романтики, читатель, туго — извини.
…Вечером семнадцатого сентября старший оперуполномоченный 12-го отдела УУР майор Чайковский сделал первый практический шаг по привлечению журналиста Обнорского к уголовной ответственности. Он вытащил из папки лист писчей бумаги. На чистом листе стояли две подписи. В правом верхнем углу Чайковский написал: «Сов. секретно». Потом минуту подумал и продолжил:
Агентурная записка N…
Источник сообщает, что, посещая Некрасовский рынок, он часто видит там известного журналиста по имени Андрей, которого запомнил по телевизионной передаче о преступности. Источнику доподлинно известно, что Андрей иногда приобретает наркотическое средство анаша у лиц кавказской национальности.
До подписи агента еще оставалось место, и опер дописал еще одну фразу: Указать фамилию журналиста источник не может. Теперь подпись пришлась как раз. Чайковский хмыкнул и продолжил ниже:
Задание. Установить конкретные данные Андрея следующим образом:
1. При возможности войти в контакт и обменяться телефонами.
2. Установить номер автомашины, которой пользуется Андрей.
3. В случае репортажа по ТВ установить время, канал вещания и фамилию журналиста.
И снова подпись агента оказалась на месте.
Мероприятия:
установить, кто из известных журналистов специализируется по криминальной тематике на ТВ и радио.
Ст. о/у 2 отд. 12 УУР майор Чайковский. 17.09.94.
Вообще-то то, что старший опер только что сделал, было должностным преступлением. И делать этого ему совсем не хотелось. Однако и отказать полковнику Тихорецкому он не мог. Три года назад полковник очень сильно выручил Виктора. Очень сильно. Теперь майор отдавал долг.
Сама по себе липовая агентурная записка — явление обычное, широко распространенное. На это оперативников толкает сов. секретный приказ 008 МВД РФ. Он регламентирует все аспекты общения с агентурой. Он же с чисто бюрократической дурью планово определяет частоту поступления информации: от каждого агента опер должен получать не менее двух сообщений в месяц, от каждого доверенного лица — одно. Вот так!
А поскольку вся эта работа регистрируется в «Журнале учета агентурных сообщений», оперативники идут на маленькие хитрости. На чистых листах бумаги у агента загодя получают подписи. И — вперед. Есть информация — порядок. Нет — опер придумывает ее сам. Все — и опер, и начальник отдела, который прошел ту же самую школу — понимают, что ерунда, пустой перевод времени и бумаги. Но — приказ!
С агентурным сообщением дело обстоит сложнее. В отличие от записки оно должно быть написано агентом собственноручно. А агент чаще всего писать не любит. Да и на встречу с ним в условиях хронического цейтнота у опера не всегда есть время. А долбаный секретный приказ 008 предписывает получать именно сообщения… Вот и крутись, оперюга!
Виктор Чайковский вложил липовый документ в папку. Он отлично сознавал, что именно сделал.
Было противно… Противно, но привычно. Майор разделся, потом подошел к бару и налил себе фужер водки. Залпом выпил.
Он сидел на разложенном диване в гостиной и смотрел в старинное, потускневшее зеркало.
— Отличная машинка, — сказал, разглядывая мишень, старший лейтенант Бражник. Все десять пуль легли в центр мишени. Разброс с дистанции сто метров не превысил размеров среднего яблока.
— Отличная машинка, — повторил он. — Жалко будет оставлять. Интересно, как она показала бы себя с родным прицелом?
На Enforcer снайпер «Консультанта» приспособил оптический прицел питерского завода ЛОМО, потому что горячие эстонские парни решили сэкономить и купили у финнов оружие без оптики.
— Плюнь, Коля, — сказал Кравцов. — Пойдем соберем гильзы.
По пружинящему под ногами мху консультанты вернулись к огневому рубежу, собрали гильзы и упаковали винтовку в жесткий футляр, обшитый изнутри серым велюром. Снайпер смотрел на оружие почти с любовью.
— Я из аналогичной модели — L42 обзывается — еще во время учебы стрелял. Тоже хорошая машина… но эта покруче. А вообще-то их общий дедушка — добрый старый «энфилд». Простой и надежный, как наша трехлинейка.
Через несколько минут консультанты ехали по Ярославскому шоссе в сторону Москвы. В багажнике старенькой копейки под мешком с картошкой лежала английская винтовка с русской оптикой. Ей предстояло выстрелить еще три раза.
Около полудня «Агентурная записка», состряпанная Чайковским накануне, легла на стол начальника 12-го отдела УУР.
Петренко бегло просмотрел ее, присвоил номер и внес в «Журнал регистрации». Потом скептически сказал старшему оперу:
— Тебе что, Виктор, больше заняться нечем? Ты бы лучше дожал тему с кодеином на Садовой.
— По Садовой мы работаем, Николаич. А с этим… журналистом… хочу посмотреть, что за конь. Уже больно они борзые стали: кто на ноздре, кто на игле. А накатывают на нас. Чуть что — во всем виноваты менты.
— Ну-ну, — сказал Петренко. — Как знаешь. Но с Садовой не тяни.
Итак, первый камень в фундамент дела журналиста Серегина был положен. Потом будет второй, третий… Если человека нужно посадить — его посадят. Особой хитрости тут не надо. Требуется желание, терпение и профессиональный подход. Два дня Чайковский крутился, как белка в колесе, занимался рутинной работой. На третий день он написал следующее донесение от агента под псевдонимом Механик. Такой псевдоним агенту был присвоен потому, что он действительно халтурил на авторемонте, а параллельно раздевал машины.
Сов. секретно.
Агентурная записка N…
Источник сообщает, что сегодня, 20 сентября, на территории Некрасовского рынка ему удалось войти в контакт с Андреем. Андрей оставил источнику свой рабочий тел.:… В ближайшее время намечается встреча источника с Андреем, т.к. последний проявил интерес к теме автоугонов и краж из автомашин. В беседе подчеркнул, что работает журналистом, освещает криминальную тему. Сам Андрей приехал к Некрасовскому рынку на автомашине ВАЗ-2121 песочного цвета, госномер… Источник и Андрей вместе приобрели 2 спичечных коробка с наркотическим веществом анаша.
(Подпись).
Задание:
1. Установить степень зависимости фигуранта от наркотических средств.
2. Установить, может ли фигурант сам заниматься сбытом наркотических веществ.
3. Установить круг связей фигуранта среди лиц, употребляющих наркотические вещества. (Подпись). Мероприятия:
1. Выяснить, в какой организации установлен телефон…
2. Проверить, работает ли в этой организации фигурант Обнорский Андрей Викторович, 1963 г.р.
3. Установить принадлежность автомашины ВАЗ-2121, гос. номер…
Ст. о/у 2 отделения 12 отдела УУР майор Чайковский. 20.09.94.
Чайковский перечитал текст, закурил и вернулся к первой «Агентурной записке». На ее обороте он написал:
Справка:
установлено, что фигурантом сообщения может являться Обнорский Андрей Викторович (псевдоним — Серегин), 1963 года рождения, проживающий по адресу… журналист городской молодежной газеты.
Ст. о/у 2 отделения 12 отдела майор Чайковский 22.09.94.
Закончив писать, старший опер убрал бумаги в сейф и поехал домой. Дома он вяло поужинал, потом выпил ежедневные сто пятьдесят водки и лег спать. Во сне он ворочался и иногда вскрикивал.
Из Ростова-на-Дону прибыл вызванный Палычем киллер. В Пулкове его встретил немолодой и невзрачный мужичок на старом «Москвиче», отвез на съемочную хату. В дороге оба молчали: киллер потому, что был молчун по жизни, а встречавший его Вася Шуруп сильно нервничал. У Шурупа за спиной был огромный жизненный и лагерный опыт: четыре ходки, семнадцать лет сроку. Блатного счастья Вася наелся до отвала и старость хотел встретить тихо. Но прошлое не отпускало: время от времени Палыч привлекал его к своим делам. А Палычу не откажешь… Шуруп нервничал. Злился на Палыча, на себя, на этого молодого, коротко стриженного мужика, небрежно развалившегося на пассажирском сиденье справа. Вася в принципе не одобрял убийство. Однажды ему и самому пришлось лишить человека жизни, но это было вынужденно — ситуация не оставляла Шурупу иного выхода. С того случая прошло уже без малого двадцать лет, а он все еще помнил, как страшно умирал тот, другой…
Шуруп не одобрял убийства, не одобрял методов Палыча, но именно ему пришлось заниматься мокрой темой. Антибиотик доверял старому сидельцу и поставил его работать на подхвате у ростовского стрелка.
Так и не перекинувшись в дороге ни одним словом, Шуруп и приезжий, который назвался Геной, приехали в запущенную однокомнатную квартиру на Гражданке.
— Здесь будем жить, — сказал Шуруп угрюмо, когда гость брезгливо осмотрел апартаменты с отклеивающимися грязными обоями и сто лет немытым окном.
Гена хмыкнул и сказал:
— Круто, Вася… Ну ладно, давай к делу: кого фотографировать будем? Когда? Какая аппаратура в наличии?
— Спешишь больно, — отозвался Шуруп. Ему страшно не хотелось переходить к конкретному разговору о мокрухе.
— А мне сопли размазывать некогда, — сказал Гена. — Отработал — получил бобы — уехал. Что тут сидеть — в твоем клоповнике?
— Хата, может, и не барская, зато надежная, чистая.
— Да, — приезжий провел пальцем по подоконнику, — действительно, чисто, как в операционной.
Палец прорыл глубокую борозду в толстом слое пыли. Не отвечая. Шуруп открыл дверь старого холодильника «Минск», достал бутылку водки. Продукты, выпивку и постельное белье он завез в квартиру накануне. Палыч, инструктируя старого зэка, сказал, что дело, мол, в один день не сделается. Может, и на неделю ростовский спец задержится. Ты, Василий, с ним поживешь…
— Будешь? — спросил Шуруп, наливая водку в чайную чашку с отбитой ручкой.
— Не пью, — сухо ответил Гена.
Шуруп опрокинул водку в рот, блеснул железными зубами. Приезжий поморщился. Ему сильно не нравился этот старый зэк, эта убогая квартира да и предстоящая работа — ему все не нравилось. Он был неприхотлив — запросто мог спать на голой земле или в норе, выкопанной в снегу. Такой опыт имелся… А здесь раздражали неряшливость, сомнительный и вдобавок пьющий напарник. Гена (на самом деле — Виталий, бывший офицер) дождался, пока Шуруп прожует маринованный огурчик, и сказал:
— Ну так что же, Вася?
— Спешите больно, молодые. — Шуруп снова хотел налить водки, но Гена подошел и крепко схватил его за руку.
— Хватит, — сказал он жестко, — рассказывай дело по существу.
— Берданка твоя лежит под диваном, — ответил Шуруп. — А человек? Человечка кличут Директор, подполковник мусорной. Понял?
«Понял», — зло подумал снайпер. — «Понял. Чего ж не понять?»
— Где служит? — спросил он спокойно.
— В детской комнате милиции, — с насмешкой ответил Шуруп.
— Где служит? — повторил Гена.
— В РУОПе.
«Да, старший лейтенант», — подумал снайпер. — «В большое говно ты вляпался». Он не был трусом — успел повоевать, дважды исполнял заказные. И уже когда сюда, в Питер, летел, знал, что ликвидация предстоит ответственная. Для того, чтобы завалить какого-нибудь лоха, не стали бы из другого города исполнителя вызывать — нашелся бы свой мокрушник. А раз вызвали — значит, дело серьезное. Но руоповский подполковник… да! Снайпер живо представил, какой шухер поднимется после акции. Менты не любят, когда убивают их человека. Тем более — в таком немалом чине. Ни слова не говоря, Гена вернулся в комнату и задернул грязные шторы. Потом вытащил из-под дивана сверток. Даже не разворачивая, на ощупь определил — СВД.
Шуруп в кухне опять забулькал водкой. Тоже нервничает, — злорадно подумал снайпер. Знакомая тяжесть оружия подействовала на него успокаивающе. Не торопясь, Гена развязал тесемочки, извлек из грубого брезента винтовку. В трех отдельных сверточках лежали магазин, прицел ПСО-1 и штык-нож.
— Штык-то зачем? — спросил Гена.
— Может, тебе пером сподручней, — с издевкой ответил Шуруп.
Киллер обернулся и пристально посмотрел на Шурупа. Но ничего не сказал. Он осмотрел винтовку, прицел и магазин. Штык-нож обтер, завернул в тряпку и бросил Ваське.
— Выбросишь, — коротко сказал он. Шуруп пожал плечами. А Гена убрал винтовку под диван, сел и закурил.
— Ну, Вася, расскажи, что у вас уже готово: маршруты? Адреса, где подполковник трется? Распорядок дня? Домашний адрес?
— Какие, на хер, маршруты и распорядок дня у мента? Адрес? Известен адрес — Литейный, 4.
— Ты там был?
— Где? — спросил Шуруп.
— Дома у мента вашего, на Литейном… Васька ошалело уставился на снайпера. Потом сообразил, что приезжему адрес Литейный, 4 может ни о чем не говорить. Шуруп кашлянул в кулак и сказал:
— На Литейном, 4, Геня, главная ментовка наша — ГУВД и чекисты. Большой дом называется.
— Так. А домашний?
— Кто же его знает, домашний-то…
— Так вы что, — с недоумением посмотрел на Ваську Гена, — адреса клиента не знаете?
— Вот мы с тобой этим и займемся, — невозмутимо ответил Шуруп. — Узнаем.
Ростовский спец негромко матюгнулся сквозь зубы: картинка стала ему понятна. Неизвестный заказчик (о котором, впрочем, босс в Ростове отозвался весьма уважительно) хочет обезопаситься как можно более полно. И решил никого из своих не привлекать. Исключение — этот старый зек. Да и его, вероятно, подчистят после операции. Ну что ж, решил снайпер, так даже лучше. Чем меньше участников — тем меньше вероятность провала.
— Ладно, — сказал Гена. — Понял. Начинаем с нуля.
Водка уже подействовала — Шуруп стал мягче. Он вообще выпив становился добрее. Если бы не многолетняя лагерная привычка контролировать слова и поступки, Вася подшофе был бы замечательным собеседником. Но четыре приговора и семнадцать лет срока приучили его фильтровать базар. Никому не верь, — учила лагерная мудрость. Он и не верил никому. Он мог бы привести десятки примеров, когда длинный язык отправлял своего хозяина на нары или в могилу. Или в петушатник.
— Видно, придется в вашем Шератон-отеле, — Гена обвел рукой комнату, — на несколько дней задержаться.
— Ничего, — сказал Вася. — В девятьсот четвертом группа Савенкова готовила покушение на министра Плеве несколько месяцев.
Ростовский киллер посмотрел на старого зэка с нескрываемым удивлением.
Пара агентурных записок — маловато для заведения ДОР [34]. Ничего, лиха беда начало. Чайковский дело знал, работать умел. Он потолковал с ребятами в отделе: нет ли информации на наркоманов из журналистской братии? Нашлась, конечно… Не сразу и не прямая, но нашлась. Саня Гаврилов вспомнил, что месяц назад прихватили одного журналюгу во время рейда на Некрасовском рынке.
— Он какой-то весь стремный был, — рассказывал Саня, посмеиваясь. — Пустой оказался, но точно могу сказать, Витя, он туда не за петрушкой пришел. Шухер поднял: я журналист! Не имеете права! Хотел я ему разок по яйцам приложить… но точно — газетчик оказался…
— Ну и?… — спросил Чайковский.
— А чего? Отпустили, конечно, хорька вонючего.
— А кто такой, Сань? Откуда?
Гаврилов потер лоб. У оперативников вообще-то память хорошая. Но избыточное количество информации, огромное количество контактов, фактов, адресов, фамилий, из которых процентов девяносто пять оказываются ненужными, накладывают свой отпечаток…
За вора в законе хлопотал всенародно известный певец Иосиф К. И всенародно любимая актриса. И поэт-лауреат. И депутаты народные хлопотали за Гургена. И в сентябре восемьдесят девятого два депутатских запроса на фирменных солидных бланках поступили в президиум Верховного Совета РФ и лично Ельцину — Председателю Верховного Совета. В тот же день (!) запросы были переданы в отдел помилований Верховного Совета. Спустя неделю в город Тулун уходит запрос с предложением переслать в секретариат ВС РСФСР характеристику на осужденного Чвирхадзе Г.А. для изучения вопроса о возможности изменения срока наказания.
Чудны дела твои, Господи! Еще более чудны дела твои, заместитель председателя Верховного суда РФ: в ноябре девяностого года четырежды судимый вор в законе выходит на волю.
Ты удивлен, читатель? Тем не менее все в этой истории — правда. Все приведенные факты относятся к жизни реально существующих людей… Опытный Валентин Кравцов удивлен не был. Нисколько. Он сам мог бы рассказать похожие истории. А может, и покруче.
С биографической справкой на Гургена Валентин ознакомился бегло. Его интересовала только та часть жизни московского короля, которая началась после освобождения. О, тут много было всего! Копии оперативных сообщений с грифом «Совершенно секретно» рассказывали о связях Гургена на воле. Какие тут имена встречались! Источники сообщали о контактах фигуранта с ворами в законе, чиновниками, коммерсантами, журналистами и сотрудниками МВД. Какие суммы взяток, поступлений в общак и из общака!
А какие экспортно-импортные таможенные льготы получали благодаря ему различные фонды: спортсменов, инвалидов, ветеранов! Какие подписи стояли под документами об этих льготах!
Кравцов читал досье без каких-либо эмоций — он просто изучал связи, которыми обладал Гурген. Интересы Гургена простирались на торговлю металлами, рудами, энергоносителями, технологиями и создателями технологий. Он имел свой интерес в игорном бизнесе, в торговле человеческим телом обоих полов, в рекламном и издательском деле. В оружии и наркотиках. Для Кравцова было совершенно очевидно, что в одиночку полуграмотный вор в законе никогда не смог бы создать эту огромную криминальную империю. Из-за его плеча выглядывали другие люди. Респектабельные, никогда не сидевшие в тюрьмах и лагерях. Умные, образованные, с замечательными манерами и знанием иностранных языков. Некоторых из них мы видим на телеэкранах. Они вещают о будущем страны, о борьбе с наступающим криминалом, о вечных нравственных ценностях… Валентина Кравцова все эти крестные отцы сейчас не интересовали. У него была конкретная цель — Гурген. Даже при беглом изучении досье бывший сотрудник одной из служб аппарата ЦК КПСС пришел к очень простому выводу: количество и разнообразие связей старого вора дает такое колоссальное пересечение интересов опасных и влиятельных людей, что никакие дополнительные меры по организации ложных следов не требуются. Желающих пустить скупую мужскую слезу на похоронах Гургена будет более чем достаточно. На классический вопрос: кому выгодно? — даже навскидку можно назвать десяток фигур или организаций весьма крупного калибра.
Вечером Валентин доложил о своих выводах полковнику Семенову. Тот подумал немного и согласился. — Хорошо, Валя, — сказал он. — Готовь операцию. Уже на следующий день Кравцов и двое консультантов — спецов НН — начали изучать распорядок дня и традиционные маршруты некоронованного короля столицы и его правой руки — Резо.
Морда была опухшей, в многодневной щетине. Глаза мутные, в красноватых прожилках. Андрей отвернулся от зеркала. Прошлепал босиком в комнату, приложился к бутылке с пивом. Кто знает, что такое многодневный запой, — тот поймет… Он пил, громко булькая горлом. Кадык судорожно ходил вверх-вниз. Остановись, сказал он себе. И продолжал пить. Остановись. Надо остановиться… бутылка опустела, и Андрей остановился. Сел на диван со смятой простыней и выудил из пачки сигарету. Интересно, какой сегодня день? Пошатываясь, прошел в кухню. Электронные часы высвечивали время 12.32 и дату 17.09.94. Так, — подумал он, — не слабо я попил… Надо тормозить.
— А стоит ли? — мерзким голосом спросил Леня Голубков из-за спины и захихикал.
— Заткнись, урод, — ответил Обнорский. Потом он подумал, как выглядит сейчас со стороны: опухший от пьянства, небритый мужик, который разговаривает сам с собой… картинка!
Он перевел взгляд на окно: березы уже кое-где пожелтели. На пороге стояла осень. Под одной из берез приткнулась машина с двумя волкодавами… снова захихикал Голубков.
— Ага, — сказал он, — стоят. Ждут. Деваться тебе некуда, ур-р-род.
Андрей подошел к окну, отдернул штору. «Волги» внизу не было! Вместо нее стоял какой-то безжизненный, замызганный, пыльный, серый «жигуль». Вот это номер! Они сняли наблюдение? Андрей завертел головой — «Волги» точно нигде в пределах видимости не было. Они сняли наблюдение!
Переднее стекло «жигуленка» опустилось, и из него вылетел окурок. За спиной бесновался Леня Голубков. Он выл и хохотал, он повизгивал по-поросячьи, катался по полу и дрыгал ногами.
Обнорский почувствовал озноб.
«Чао, бамбино, сорри», — пропел Голубков фальшиво.
После самого поверхностного — на бумажном уровне — ознакомления с личностью Обнорского-Серегина майор Чайковский знал почти наверняка, что к наркотикам тот никакого отношения не имеет. Парень много лет занимался спортом, дорос до уровня мастера по дзюдо. В городской «молодежке» работал весьма интенсивно. Для наркомана это нехарактерно. Чайковский не поленился полистать подшивку газеты и обнаружил среди прочих материалов Серегина статью с названием «Наркотики — дорога в ад»… Ну, все ясно.
В жизни, конечно, разные повороты бывают. Мимикрия — понятие не только биологическое, но еще и социальное, политическое, профессиональное. Перекрасившихся сволочей вокруг полно. Но в случае с Серегиным сомнений не было: какой он, к черту, наркот? Может, когда по молодости и баловался… Может быть, во время службы грешок был. Восток — дело тонкое, Петруха. А нынче — навряд ли. Вот со спиртным проблемы у журналиста явно имеют место быть. Об этом Чайковскому и в университете намекнули, да и попадание в вытрезвитель было зафиксировано по учетам ГУВД. Но для 12-го — наркотического — отдела УУР бытовое пьянство не представляло никакого интереса.
Пятнадцать лет службы напрочь лишили юношу из интеллигентной петербургской семьи каких-либо иллюзий. Чайковский прошел по их хрустящим осколкам босиком. Изрезанные ноги давно зажили и покрылись прочными мозолями профессионального цинизма. «Я подл, — иногда говорил о себе старший опер. — Но в меру». Жесткая, порой жестокая, ментовская работа быстро вышибает из мозгов остатки романтической дури. Романтика — это, ребята, по другому ведомству. В уголовном розыске надо пахать. Пахать, сталкиваясь ежедневно с подлостью, с грязью, с человеческими отбросами… Мир опера — мир подворотен, подвалов, чердаков и вонючих притонов. Мир жадности, похоти, ненависти. И бесконечного убожества, подогреваемого водкой, травкой, ширевом. Мир коммуналок и тюремных камер… Как все это далеко от того телевизионного мира, где следствие ведут знатоки.
Что, читатель, не нравится? Не шибко красиво? Дурно пахнет? В жизни еще страшней… А пахнет… Пахнет анашой, перегаром и провисевшим в петле целую неделю телом…
Опера уголовного розыска (они же — менты, мусора, суки и падлы вонючие) разгребают эту кучу клждый день. Меньше она не становится… А как же насчет романтики? А насчет романтики, читатель, туго — извини.
…Вечером семнадцатого сентября старший оперуполномоченный 12-го отдела УУР майор Чайковский сделал первый практический шаг по привлечению журналиста Обнорского к уголовной ответственности. Он вытащил из папки лист писчей бумаги. На чистом листе стояли две подписи. В правом верхнем углу Чайковский написал: «Сов. секретно». Потом минуту подумал и продолжил:
Агентурная записка N…
Источник сообщает, что, посещая Некрасовский рынок, он часто видит там известного журналиста по имени Андрей, которого запомнил по телевизионной передаче о преступности. Источнику доподлинно известно, что Андрей иногда приобретает наркотическое средство анаша у лиц кавказской национальности.
До подписи агента еще оставалось место, и опер дописал еще одну фразу: Указать фамилию журналиста источник не может. Теперь подпись пришлась как раз. Чайковский хмыкнул и продолжил ниже:
Задание. Установить конкретные данные Андрея следующим образом:
1. При возможности войти в контакт и обменяться телефонами.
2. Установить номер автомашины, которой пользуется Андрей.
3. В случае репортажа по ТВ установить время, канал вещания и фамилию журналиста.
И снова подпись агента оказалась на месте.
Мероприятия:
установить, кто из известных журналистов специализируется по криминальной тематике на ТВ и радио.
Ст. о/у 2 отд. 12 УУР майор Чайковский. 17.09.94.
Вообще-то то, что старший опер только что сделал, было должностным преступлением. И делать этого ему совсем не хотелось. Однако и отказать полковнику Тихорецкому он не мог. Три года назад полковник очень сильно выручил Виктора. Очень сильно. Теперь майор отдавал долг.
Сама по себе липовая агентурная записка — явление обычное, широко распространенное. На это оперативников толкает сов. секретный приказ 008 МВД РФ. Он регламентирует все аспекты общения с агентурой. Он же с чисто бюрократической дурью планово определяет частоту поступления информации: от каждого агента опер должен получать не менее двух сообщений в месяц, от каждого доверенного лица — одно. Вот так!
А поскольку вся эта работа регистрируется в «Журнале учета агентурных сообщений», оперативники идут на маленькие хитрости. На чистых листах бумаги у агента загодя получают подписи. И — вперед. Есть информация — порядок. Нет — опер придумывает ее сам. Все — и опер, и начальник отдела, который прошел ту же самую школу — понимают, что ерунда, пустой перевод времени и бумаги. Но — приказ!
С агентурным сообщением дело обстоит сложнее. В отличие от записки оно должно быть написано агентом собственноручно. А агент чаще всего писать не любит. Да и на встречу с ним в условиях хронического цейтнота у опера не всегда есть время. А долбаный секретный приказ 008 предписывает получать именно сообщения… Вот и крутись, оперюга!
Виктор Чайковский вложил липовый документ в папку. Он отлично сознавал, что именно сделал.
Было противно… Противно, но привычно. Майор разделся, потом подошел к бару и налил себе фужер водки. Залпом выпил.
Он сидел на разложенном диване в гостиной и смотрел в старинное, потускневшее зеркало.
Десятизарядную снайперскую винтовку модели Enforcer изготовили на заводе фирмы Royal Small Arms Factory в Энфилде. Прежде чем оказаться в подмосковном лесу, винтовка сначала отправилась в Финляндию, в Тампере. А уже в Тампере партию из шести единиц перекупила эстонская военизированная «Лаанемаа Каайтселит». По подложным документам три винтовки у «Лаанемаа Каайтселит» приобрел сотрудник фирмы «Спорти Агент». Он же перепродал их неизвестному мужчине по имени Владимир без всяких документов… Далее контрабандные винтовки и сто двадцать стандартных натовских патронов 7,62х51 пересекли русско-эстонскую границу в Пыталове. Картонные коробки с оружием спокойно лежали внутри огромной фуры среди рулонов линолеума и ковролина.
Я, я, я. Что за дикое слово!
Неужели вон тот — это я?
Разве мама любила такого,
Желто-серого, полуседого
И всезнающего, как змея? [33]
— Отличная машинка, — сказал, разглядывая мишень, старший лейтенант Бражник. Все десять пуль легли в центр мишени. Разброс с дистанции сто метров не превысил размеров среднего яблока.
— Отличная машинка, — повторил он. — Жалко будет оставлять. Интересно, как она показала бы себя с родным прицелом?
На Enforcer снайпер «Консультанта» приспособил оптический прицел питерского завода ЛОМО, потому что горячие эстонские парни решили сэкономить и купили у финнов оружие без оптики.
— Плюнь, Коля, — сказал Кравцов. — Пойдем соберем гильзы.
По пружинящему под ногами мху консультанты вернулись к огневому рубежу, собрали гильзы и упаковали винтовку в жесткий футляр, обшитый изнутри серым велюром. Снайпер смотрел на оружие почти с любовью.
— Я из аналогичной модели — L42 обзывается — еще во время учебы стрелял. Тоже хорошая машина… но эта покруче. А вообще-то их общий дедушка — добрый старый «энфилд». Простой и надежный, как наша трехлинейка.
Через несколько минут консультанты ехали по Ярославскому шоссе в сторону Москвы. В багажнике старенькой копейки под мешком с картошкой лежала английская винтовка с русской оптикой. Ей предстояло выстрелить еще три раза.
Около полудня «Агентурная записка», состряпанная Чайковским накануне, легла на стол начальника 12-го отдела УУР.
Петренко бегло просмотрел ее, присвоил номер и внес в «Журнал регистрации». Потом скептически сказал старшему оперу:
— Тебе что, Виктор, больше заняться нечем? Ты бы лучше дожал тему с кодеином на Садовой.
— По Садовой мы работаем, Николаич. А с этим… журналистом… хочу посмотреть, что за конь. Уже больно они борзые стали: кто на ноздре, кто на игле. А накатывают на нас. Чуть что — во всем виноваты менты.
— Ну-ну, — сказал Петренко. — Как знаешь. Но с Садовой не тяни.
Итак, первый камень в фундамент дела журналиста Серегина был положен. Потом будет второй, третий… Если человека нужно посадить — его посадят. Особой хитрости тут не надо. Требуется желание, терпение и профессиональный подход. Два дня Чайковский крутился, как белка в колесе, занимался рутинной работой. На третий день он написал следующее донесение от агента под псевдонимом Механик. Такой псевдоним агенту был присвоен потому, что он действительно халтурил на авторемонте, а параллельно раздевал машины.
Сов. секретно.
Агентурная записка N…
Источник сообщает, что сегодня, 20 сентября, на территории Некрасовского рынка ему удалось войти в контакт с Андреем. Андрей оставил источнику свой рабочий тел.:… В ближайшее время намечается встреча источника с Андреем, т.к. последний проявил интерес к теме автоугонов и краж из автомашин. В беседе подчеркнул, что работает журналистом, освещает криминальную тему. Сам Андрей приехал к Некрасовскому рынку на автомашине ВАЗ-2121 песочного цвета, госномер… Источник и Андрей вместе приобрели 2 спичечных коробка с наркотическим веществом анаша.
(Подпись).
Задание:
1. Установить степень зависимости фигуранта от наркотических средств.
2. Установить, может ли фигурант сам заниматься сбытом наркотических веществ.
3. Установить круг связей фигуранта среди лиц, употребляющих наркотические вещества. (Подпись). Мероприятия:
1. Выяснить, в какой организации установлен телефон…
2. Проверить, работает ли в этой организации фигурант Обнорский Андрей Викторович, 1963 г.р.
3. Установить принадлежность автомашины ВАЗ-2121, гос. номер…
Ст. о/у 2 отделения 12 отдела УУР майор Чайковский. 20.09.94.
Чайковский перечитал текст, закурил и вернулся к первой «Агентурной записке». На ее обороте он написал:
Справка:
установлено, что фигурантом сообщения может являться Обнорский Андрей Викторович (псевдоним — Серегин), 1963 года рождения, проживающий по адресу… журналист городской молодежной газеты.
Ст. о/у 2 отделения 12 отдела майор Чайковский 22.09.94.
Закончив писать, старший опер убрал бумаги в сейф и поехал домой. Дома он вяло поужинал, потом выпил ежедневные сто пятьдесят водки и лег спать. Во сне он ворочался и иногда вскрикивал.
Из Ростова-на-Дону прибыл вызванный Палычем киллер. В Пулкове его встретил немолодой и невзрачный мужичок на старом «Москвиче», отвез на съемочную хату. В дороге оба молчали: киллер потому, что был молчун по жизни, а встречавший его Вася Шуруп сильно нервничал. У Шурупа за спиной был огромный жизненный и лагерный опыт: четыре ходки, семнадцать лет сроку. Блатного счастья Вася наелся до отвала и старость хотел встретить тихо. Но прошлое не отпускало: время от времени Палыч привлекал его к своим делам. А Палычу не откажешь… Шуруп нервничал. Злился на Палыча, на себя, на этого молодого, коротко стриженного мужика, небрежно развалившегося на пассажирском сиденье справа. Вася в принципе не одобрял убийство. Однажды ему и самому пришлось лишить человека жизни, но это было вынужденно — ситуация не оставляла Шурупу иного выхода. С того случая прошло уже без малого двадцать лет, а он все еще помнил, как страшно умирал тот, другой…
Шуруп не одобрял убийства, не одобрял методов Палыча, но именно ему пришлось заниматься мокрой темой. Антибиотик доверял старому сидельцу и поставил его работать на подхвате у ростовского стрелка.
Так и не перекинувшись в дороге ни одним словом, Шуруп и приезжий, который назвался Геной, приехали в запущенную однокомнатную квартиру на Гражданке.
— Здесь будем жить, — сказал Шуруп угрюмо, когда гость брезгливо осмотрел апартаменты с отклеивающимися грязными обоями и сто лет немытым окном.
Гена хмыкнул и сказал:
— Круто, Вася… Ну ладно, давай к делу: кого фотографировать будем? Когда? Какая аппаратура в наличии?
— Спешишь больно, — отозвался Шуруп. Ему страшно не хотелось переходить к конкретному разговору о мокрухе.
— А мне сопли размазывать некогда, — сказал Гена. — Отработал — получил бобы — уехал. Что тут сидеть — в твоем клоповнике?
— Хата, может, и не барская, зато надежная, чистая.
— Да, — приезжий провел пальцем по подоконнику, — действительно, чисто, как в операционной.
Палец прорыл глубокую борозду в толстом слое пыли. Не отвечая. Шуруп открыл дверь старого холодильника «Минск», достал бутылку водки. Продукты, выпивку и постельное белье он завез в квартиру накануне. Палыч, инструктируя старого зэка, сказал, что дело, мол, в один день не сделается. Может, и на неделю ростовский спец задержится. Ты, Василий, с ним поживешь…
— Будешь? — спросил Шуруп, наливая водку в чайную чашку с отбитой ручкой.
— Не пью, — сухо ответил Гена.
Шуруп опрокинул водку в рот, блеснул железными зубами. Приезжий поморщился. Ему сильно не нравился этот старый зэк, эта убогая квартира да и предстоящая работа — ему все не нравилось. Он был неприхотлив — запросто мог спать на голой земле или в норе, выкопанной в снегу. Такой опыт имелся… А здесь раздражали неряшливость, сомнительный и вдобавок пьющий напарник. Гена (на самом деле — Виталий, бывший офицер) дождался, пока Шуруп прожует маринованный огурчик, и сказал:
— Ну так что же, Вася?
— Спешите больно, молодые. — Шуруп снова хотел налить водки, но Гена подошел и крепко схватил его за руку.
— Хватит, — сказал он жестко, — рассказывай дело по существу.
— Берданка твоя лежит под диваном, — ответил Шуруп. — А человек? Человечка кличут Директор, подполковник мусорной. Понял?
«Понял», — зло подумал снайпер. — «Понял. Чего ж не понять?»
— Где служит? — спросил он спокойно.
— В детской комнате милиции, — с насмешкой ответил Шуруп.
— Где служит? — повторил Гена.
— В РУОПе.
«Да, старший лейтенант», — подумал снайпер. — «В большое говно ты вляпался». Он не был трусом — успел повоевать, дважды исполнял заказные. И уже когда сюда, в Питер, летел, знал, что ликвидация предстоит ответственная. Для того, чтобы завалить какого-нибудь лоха, не стали бы из другого города исполнителя вызывать — нашелся бы свой мокрушник. А раз вызвали — значит, дело серьезное. Но руоповский подполковник… да! Снайпер живо представил, какой шухер поднимется после акции. Менты не любят, когда убивают их человека. Тем более — в таком немалом чине. Ни слова не говоря, Гена вернулся в комнату и задернул грязные шторы. Потом вытащил из-под дивана сверток. Даже не разворачивая, на ощупь определил — СВД.
Шуруп в кухне опять забулькал водкой. Тоже нервничает, — злорадно подумал снайпер. Знакомая тяжесть оружия подействовала на него успокаивающе. Не торопясь, Гена развязал тесемочки, извлек из грубого брезента винтовку. В трех отдельных сверточках лежали магазин, прицел ПСО-1 и штык-нож.
— Штык-то зачем? — спросил Гена.
— Может, тебе пером сподручней, — с издевкой ответил Шуруп.
Киллер обернулся и пристально посмотрел на Шурупа. Но ничего не сказал. Он осмотрел винтовку, прицел и магазин. Штык-нож обтер, завернул в тряпку и бросил Ваське.
— Выбросишь, — коротко сказал он. Шуруп пожал плечами. А Гена убрал винтовку под диван, сел и закурил.
— Ну, Вася, расскажи, что у вас уже готово: маршруты? Адреса, где подполковник трется? Распорядок дня? Домашний адрес?
— Какие, на хер, маршруты и распорядок дня у мента? Адрес? Известен адрес — Литейный, 4.
— Ты там был?
— Где? — спросил Шуруп.
— Дома у мента вашего, на Литейном… Васька ошалело уставился на снайпера. Потом сообразил, что приезжему адрес Литейный, 4 может ни о чем не говорить. Шуруп кашлянул в кулак и сказал:
— На Литейном, 4, Геня, главная ментовка наша — ГУВД и чекисты. Большой дом называется.
— Так. А домашний?
— Кто же его знает, домашний-то…
— Так вы что, — с недоумением посмотрел на Ваську Гена, — адреса клиента не знаете?
— Вот мы с тобой этим и займемся, — невозмутимо ответил Шуруп. — Узнаем.
Ростовский спец негромко матюгнулся сквозь зубы: картинка стала ему понятна. Неизвестный заказчик (о котором, впрочем, босс в Ростове отозвался весьма уважительно) хочет обезопаситься как можно более полно. И решил никого из своих не привлекать. Исключение — этот старый зек. Да и его, вероятно, подчистят после операции. Ну что ж, решил снайпер, так даже лучше. Чем меньше участников — тем меньше вероятность провала.
— Ладно, — сказал Гена. — Понял. Начинаем с нуля.
Водка уже подействовала — Шуруп стал мягче. Он вообще выпив становился добрее. Если бы не многолетняя лагерная привычка контролировать слова и поступки, Вася подшофе был бы замечательным собеседником. Но четыре приговора и семнадцать лет срока приучили его фильтровать базар. Никому не верь, — учила лагерная мудрость. Он и не верил никому. Он мог бы привести десятки примеров, когда длинный язык отправлял своего хозяина на нары или в могилу. Или в петушатник.
— Видно, придется в вашем Шератон-отеле, — Гена обвел рукой комнату, — на несколько дней задержаться.
— Ничего, — сказал Вася. — В девятьсот четвертом группа Савенкова готовила покушение на министра Плеве несколько месяцев.
Ростовский киллер посмотрел на старого зэка с нескрываемым удивлением.
Пара агентурных записок — маловато для заведения ДОР [34]. Ничего, лиха беда начало. Чайковский дело знал, работать умел. Он потолковал с ребятами в отделе: нет ли информации на наркоманов из журналистской братии? Нашлась, конечно… Не сразу и не прямая, но нашлась. Саня Гаврилов вспомнил, что месяц назад прихватили одного журналюгу во время рейда на Некрасовском рынке.
— Он какой-то весь стремный был, — рассказывал Саня, посмеиваясь. — Пустой оказался, но точно могу сказать, Витя, он туда не за петрушкой пришел. Шухер поднял: я журналист! Не имеете права! Хотел я ему разок по яйцам приложить… но точно — газетчик оказался…
— Ну и?… — спросил Чайковский.
— А чего? Отпустили, конечно, хорька вонючего.
— А кто такой, Сань? Откуда?
Гаврилов потер лоб. У оперативников вообще-то память хорошая. Но избыточное количество информации, огромное количество контактов, фактов, адресов, фамилий, из которых процентов девяносто пять оказываются ненужными, накладывают свой отпечаток…