Страница:
Настойчиво так — в течение всего вечера раза эдак три. И это как минимум…
Черт, с этим надо что-то делать. Слишком часто в последнее время после попойки у меня случаются провалы в памяти.
Может, это последствие моей черепномозговой? Хотя все равно странно: дело в том, что эту казенную трубку я заимел буквально неделю назад. И, признаться, до сих пор не запомнил свой номер — длинная 11-цифровая комбинация совершенно не держалась в памяти. Поэтому всякий раз, когда возникала необходимость обменяться телефонами, мне приходилось лезть за шпаргалкой в бумажник. Неужели вчера я трижды проделывал подобную комбинацию? Чудны дела ваши, пьющие люди!
Между тем Стас продолжал:
— Шах, у тебя какие планы на сегодня? Ты где сейчас находишься?
— Да так, в центре, прогуливаюсь, — уклончиво ответил я, — пивком отпаиваюсь.
— Сегодня-то как, продолжим? А хочешь, я могу девчонок организовать? Прямо там, на Сретенке, в квартире и погудим?
— Да неплохо было бы. Но я пока не знаю, как у меня со временем получится.
В редакции задание подкинули, надо с одним человечком пересечься. А там — как пойдет.
— Да пошли на хер свою редакцию!
В Москве оттягиваться нужно, а не работать… Ну ладно. Раз ты такой деловой, то я тебе позднее перезвоню. Вечерком. Заметано?
— Заметано…
Я отключил трубу и подумал, что для сегодняшней подстраховки такой человек, как Стас, в принципе мне подошел бы идеально. Кстати, вчера вечером у меня был вариант поспрашать у него о Мамедове, однако в последний момент я все-таки решил, что посвящать Дробашенко во всю эту историю не стоит. Кто знает, какие такие тараканы сейчас водятся в его башке? Да и вряд ли он стал бы рисковать своей шкурой задарма — все ж таки близкими друзьями мы с ним никогда не были.
В этот момент дверь кабинета снова открылась, и Абрам Моисеевич торжественно поманил меня: «Виктор Михайлович, прошу».
Открывшийся перед моими глазами пейзаж завораживал. Точнее, одна его, самая главная часть: на столе лежал новенький кожаный «дипломат» с откинутой крышкой, внутренность которого была под завязку набита пухлыми пачками зеленых банкнот. На мгновение мне показалось, что от них даже исходит некое свечение, однако, пообвыкнув, я вынужден был констатировать, что это всего лишь оптический обман зрения.
Михельсон заметил мое смятение и не без удовольствия крякнул:
— Впечатляет, Виктор Михайлович, не правда ли?
— Да уж, — это было все, что мог я выдавить из себя в данный момент. Однако для развития темы Абраму Моисеевичу было довольно и этого.
— Не правда ли, странно, что простая бумага может обладать столь притягивающим свойством. Согласитесь, положи я рядом небольшую горстку искрящихся самоцветов, все равно они бы не произвели подобного эффекта?.. Впрочем, пятьсот тысяч не столь уж серьезная сумма. Безусловно, на эти деньги можно прикупить парочку свечных заводиков в Самаре, однако серьезный деловой человек с этой суммой не слишком бы развернулся… Однако мы заболтались, а дело есть дело. Пересчитайте, пожалуйста.
Я окончательно пришел в себя и сотворил некий изящный жест: мол, что там, свои люди — сочтемся. Однако Михельсон моего благородства не оценил.
— Заранее прошу прощения, Виктор Михайлович, за свой, может быть, нескромный вопрос: чем вы зарабатываете на жизнь?
— Я — журналист, — не без пафоса произнес я.
— Оно и видно, молодой человек, — укоризненно произнес Абрам Моисеевич. — С таким подходом к деньгам в бизнесе вы прогорели бы очень быстро. Так что, простите за мою назойливость, но я настаиваю, чтобы вы пересчитали всю сумму. Знаете, если подходить к этому делу здраво, вам конечно, следовало бы вскрыть каждую пачку, но поскольку это настоящая девственно-новая банковская упаковка, вы можете ограничиться лишь пересчетом пачек. Ну смелее… Все когда-то приходится делать в первый раз.
Мне ничего не оставалось, как пересчитать пачки. Их было ровно пятьдесят.
(«Квартира плюс машина плюс как минимум три года сытого сибаритского безделья с еженедельными блядками в сауне, — мысленно подсчитал я. — Ох, чур меня! Сгинь!
Изыди, сатана!»)
— Все точно, Абрам Моисеевич, как в аптеке.
— Как в банке, Виктор Михайлович, как в хорошем надежном банке. Возможно, вы не в курсе, но я некоторое время имел дело с нынешними аптеками — это тихий ужас. Уверяю вас, никакой точности, все на глаз. Особенно в тех случаях, когда дело идет о психотропных веществах.
Впрочем, это совершенно другая и, надо заметить, весьма печальная история… Ну что ж, если вы не имеете ко мне претензий, то позвольте, пожалуйста, расписочку.
— Какую расписочку? Это ведь деньги для Рустама Викторовича, насколько я в курсе, у вас с ним была договоренность…
— Совершенно верно, Виктор Михайлович. Это действительно деньги для Рустама Викторовича, которого я уже давно и очень хорошо знаю. Однако, при всем моем уважении, вас я имею удовольствие видеть впервые. Поэтому, во избежание всяческих недоразумений… исключительно в формальных целях…
Твою мать! Что-то мне эти дела все больше перестают нравиться. Может, перезвонить Мамедову? Хотя как-то все это по-идиотски будет выглядеть. Да, кстати, и телефона своего он мне так и не оставил.
Ведь чувствовал я, чувствовал, что без какого-нибудь блудняка здесь не обойдется…
А, да и хрен-то с ним. Сейчас главное — вытащить Татьяну, а там… И я решительно потянулся за чистым листом.
— Что писать?
— Да тут журналистского образования и не требуется, — подхватил Михельсон. — Так, мол, и так: я, Шаховский Виктор Михайлович… паспорт такой-то… получил от Михельсона А. М. пятьсот тысяч долларов… Дата.
Подпись.
— Заверять сами будете? — злобно процедил я, вспомнив о роде его занятий.
— Ну зачем вы так, молодой человек? — Абрам Моисеевич изобразив на своем лице гримасу разочарования. — Я же говорю вам, этот документ несет исключительно формальный характер. Ну простите меня, старого буквоеда… Вот вам ключик. — Он передал мне маленький изящный ключ на цепочке. — Шифр 812. Я думаю, вам будет легко запомнить. Если мне не изменяет память, это междугородный код Санкт-Петербурга?
«Не изменяет, старая ты сволочь», — подумал я. Молча кивнул, спрятал ключ в нагрудный карман и принял у него из рук «дипломат». Пятьсот тысяч, надо сказать, весили более чем ощутимо.
— Вы позволите мне некоторое время посидеть у вас в холле? Я жду звонка от Рустама Викторовича…
Михельсон картинно всплеснул руками:
— О чем разговор! Конечно. И почему в холле? Давайте-ка мы с вами сейчас сообразим что-нибудь на скорую руку. Виски, коньячку? Ну не стесняйтесь. По чуть-чуть, да с лимончиком…
Абрам Моисеевич засуетился, выудил откуда-то рюмки, потянулся в бар за бутылками. Я прикинул и решил, что граммов сто или сто пятьдесят мне сейчас действительно необходимы. Тем более что с каждым часом напряжение внутри росло, а мысли о Татьяне, которая сейчас находится неизвестно где, неизвестно с кем и неизвестно в каких условиях, приводили меня в состояние вялотекущего шизофренического бешенства.
— Хорошо. Если нетрудно, тогда сто коньяку и лимон, — сдался я и плюхнулся в кресло.
Михельсон наполнил рюмки, произнес какой-то тост. Мы слабо чокнулись. И перед тем как опрокинуть рюмку, я мельком бросил взгляд на часы. Какого черта не звонит Мамедов? Неужели что-то не срастается?
Рустам Викторович позвонил лишь тогда, когда мы с Михельсоном приговорили граммов эдак по триста на брата. Кстати, Абрам Моисеевич был горазд пить, причем делал это по-молодецки лихо и без всякой закуски. Как раз в тот момент, когда он произносил очередной поучительный еврейский тост, моя мобила пискляво напомнила мне о существовании «города, который есть».
— Виктор Михайлович?
— Я.
— Как у вас дела? Деньги получили?
Все в порядке?
— Да… подождите, Рустам Викторович. — Я посмотрел на Михельсона — мол, извините, конфиденс — и вышел в пустой холл, плотно прикрыв за собой дверь кабинета. — Да, с деньгами порядок. А что у вас?
— Звонок прошел только сейчас. Они наконец определились с местом. Это Фрязино, есть такой небольшой городок в Подмосковье, не очень далеко. Не доводилось бывать?
— Нет, — ответил я, однако отметил для себя, что это название я где-то уже слышал.
— Ну да это неважно. Возьмете машину и доберетесь. Передача назначена на девятнадцать часов. Там рядом с вокзалом есть небольшая площадь, несколько на возвышении, в общем, увидите. Наверху, у памятника Победы, вас будут ждать.
— Я понял. В девятнадцать у памятника.
— Отлично. Я прошу вас действовать строго в соответствии с их и нашими инструкциями. Однако если вы поймете, что они блефуют, как-нибудь дайте знать. Мы будем неподалеку. Договорились?
— Договорились.
— Только не перепутайте. Именно — Фрязино. Просто в Подмосковье есть еще и Фрязево, и Фряново, и еще черта в ступе…
— Да, я понял — Фря-зи-но.
— Отлично. Хочется верить, что у нас с вами сегодня все получится.
— Мне тоже хочется в это верить.
Последние слова я уже произносил в пустоту. Мамедов сказал ровно столько, сколько он посчитал нужным сказать. Я посмотрел наверх. Офисные часы показывали четверть шестого — должен успеть. Я вернулся в кабинет, взял «дипломат» и поблагодарил господина Михельсона за оказанное гостеприимство. Абрам Моисеевич расплылся в благодарной, но, как мне почему-то показалось, хитрой улыбке.
— Что вы, не стоит. Очень рад был с вами познакомиться. В следующий раз будете в Москве, непременно заглядывайте.
И Рустаму от меня большущий привет…
Да, и будьте осторожны, — он кивнул на мой багаж, — сейчас, знаете ли, такие времена. Не дай Бог…
— Спасибо, Абрам Моисеевич, обязательно.
Мы раскланялись, и я покинул помещение частной нотариальной конторы, хозяин которой столь легко оперировал денежной наличностью, могущей составить годовой бюджет небольшого провинциального городка.
Контора Михельсона располагалась на третьем этаже втиснутого во дворы особняка дореволюционной постройки. На широкой лестнице с обвалившейся местами лепниной было довольно темно, поэтому спускался я крайне осторожно, каждый раз нащупывая ногой приблизительное местонахождение очередной ступени.
В углу на площадке между вторым и первым этажом я приметил некую черную тень, которая по мере моего приближения стала выпрямляться, слагаясь во вполне конкретные очертания весьма немаленького человека. Я инстинктивно сильнее сжал ручку «дипломата». Может, это глюки? Блин, надо бросать пить!
Тень неожиданно метнулась ко мне и взмахнула в воздухе чем-то неимоверно большим. Я машинально заслонился «дипломатом», и в тот же миг страшной силы удар выбил его у меня из рук, а затем что-то тяжелое обрушилось мне на… Нет! Только не по голове! Это же мое самое слабое место… Ой-е-о…
…Спокойно, Витя, спокойно! Это все уже с тобой было… Помнишь: подъезд, удар, голова, боль. Это — «дежа вю». Просто, Витя, ты очень много пьешь, и поэтому у тебя возникло ощущение «дежа вю».
Сейчас ты немного поспишь, и оно пройдет. Присядь вот тут в уголочке и поспи.
Ладно?
Да запросто…
— Мужчина, что с вами? Вам плохо?
— А?.. Да, в смысле, нет… Уже хорошо.
Спасибо…
— У вас кровь на лице…
— Да? Наверное… Спасибо… Извините, вы не скажете, сколько сейчас времени?
— Начало седьмого. Пять минут…
— Уже? Черт… Я пойду. Мне… мне идти надо…
— Возьмите платок, вытрите кровь.
Возьмите, возвращать необязательно.
— Спасибо…
Во дворе холодный сентябрьский ветер окончательно вытащил меня из состояния глубокого транса, вернув в реальную действительность. Но лучше бы он этого не делал, поскольку действительность была совершенно омерзительной. «Дипломат», естественно, ушел, голова раскалывалась, а до передачи выкупа оставалось всего пятьдесят минут. Кстати, еще один такой удар — и место на Пряжке уже действительно будет гарантированно моим.
О, как мне хреново!
«Накаркал-таки, старый еврей», — с ненавистью подумал я, глянув на светящиеся окна михельсоновской конторы. И чего ж теперь делать? Снова пойти к нему? Так, мол, и так, Абрам Моисеевич, хреновина получилась. Все в соответствии с вашими пророчествами. Так что выдайте-ка мне, пожалуйста, еще пятьдесят зеленых пачечек. И ведь как знал, зараза, расписочку потребовал. Это что ж, теперь он меня на счетчик поставит? Быков нашлет? Вот ведь полоса пошла в последнее время: прокол за проколом. И сюжетики-то все одинаковые — или обнесут, или по башке настучат.
Все! Причитать, Витя, будешь позже.
Сейчас надо срочно что-то решать, иначе Татьяну ты уже точно больше никогда не увидишь. Причем исключительно по собственной вине. А точнее, по дурости (инкассатор ты хуев). Носовым платком, который мне одолжила сердобольная тетка, я вытер с лица кровь и резво, насколько в моем состоянии это было возможно, потрусил в Китай-город ловить тачку. Как говорится, «хоть чучелом, хоть тушкой — но ехать надо».
Н-да, хорош я буду в ранге переговорщика: деньги, ребята, собраны, вот только сейчас их нет. Так что вы пока мне Татьяну отдайте, а деньги я вам позже, на днях, завезу. Полный апофигей!
— Шеф, во Фрязино довезешь?
— Сколько?
— А сколько просишь?
— Штука.
— А дешевле нельзя?
— Можно. Идешь в метро, доезжаешь до «Комсомольской», а там с Ярославского электричкой. Уложишься в полтинник.
— Хрен с тобой. Поехали. — Я уселся на переднее сиденье и со всей силы хлопнул дверцей.
— Можно поаккуратнее? Тачка своя, не казенная, — огрызнулся водитель.
— Извини, шеф. Просто мне сейчас очень хреново.
— Да я вижу, — он покосился на мою куртку, ворот которой был испачкан каплями запекшейся крови.
— Слушай, а Фрязино далеко отсюда?
За сколько доберемся?
— В принципе, не очень. Минут сорок. Правда, сейчас, возможно, и подольше — в это время на Щелковке вечные пробки…
Последние слова водителя резанули слух.
У меня возникло странное ощущение, что я где-то их уже слышал. Неужели опять «дежа вю»? Нет, здесь что-то другое. Причем очень важное. Думай, Шах, думай…
Стоп! Дробашенко. То же самое мне вчера сказал Стас. Вечером, когда не захотел остаться, сославшись на какие-то дела в конторе. Значит, не так уж и сильно я был пьян, как он пытался меня уверить.
А ведь и с телефоном этим тоже не все ясно. Я почти уверен, что действительно не говорил ему номер. Тогда от кого Дробашенко мог его узнать? А что, если Стас связан с Рустамом? Бред. Или все-таки…
Думай, Шах. Это важно. Думай, напрягай свои отшибленные мозги…
Визитку с телефонным номером я оставил у толстомордого мента. Теоретически, он мог его срисовать для себя.
Зачем? Ну мало ли зачем — может быть, у них на вахте, как у нас в Агентстве, принято вести учет посетителей. И что дальше? А если предположить, что похитители установили наблюдение за домом Мамедова? Скажем, для того, чтобы отслеживать всех к нему входящих на предмет принадлежности к органам или бандитам. Тем самым они могли проверять, не слил ли Рустам информацию о похищении Татьяны на сторону.
Тогда получается, что меня могли вести с самого начала, прямо от дома Мамедова.
А потом… Потом у метро меня подобрал Стас, и мы с ним поехали в центр. Подожди-ка, Витя, подожди. Здесь что-то не так: мы не виделись уже лет семь, а Стас вот так вот запросто узнал меня, проезжая мимо. Причем узнал со спины, а ведь я, даже когда в лицо его увидел, и то вспомнил не сразу…
Стас! Вот оно, слабое, бля, звено! Сдается мне, что Стас изначально был связан с этими ребятами, с похитителями. Однако для замначальника службы безопасности как-то слишком стремно сидеть по кустам в засаде. Не стыкуется? Ни хрена, прекрасно стыкуется. Просто это означает, что его ребятишки элементарно срисовали мои данные у мента на вертушке. Затем скинули их руководству, то бишь Стасику.
А он, вспомнив старого питерского братуху, решил, что гораздо эффективнее будет работать меня сам.
Теперь понятно, почему он меня так трепетно обхаживал: кабак, халявная квартирка… Скорее всего, ему было непонятно, каким образом я могу быть причастен ко всей этой истории, и он решил взять надо мной шефство. С-сука! Но если все это время меня пасли люди Стаса, то значит… и по башке в подъезде мне настучали они.
А смысл? Если они поняли, что деньги уже у меня, почему не дали доехать до места стрелки? Боялись, что я их опознаю?
А может быть, Татьяны уже давно нет в живых, а Стас, зная меня, понял, что я не отдам им деньги, не получив твердых гарантий ее безопасности?..
— Почти приехали, Фрязино, — подал голос водила, который всю дорогу деликатно молчал. Наверное, по моему внешнему виду сообразил, что сегодня не мой день и я не расположен к праздным разговорам.
На одной из улочек, переваливая через очередного «лежащего полицейского», мы притормозили. Я машинально посмотрел в окно и прочитал на белой табличке углового дома — «улица Попова». Попова. Фрязино.
Твою мать, ну конечно же! Шестая, предпоследняя страница агеевского досье: ЗАО «Агентство „Медиа-промоушен“, Московская область, г. Фрязино, ул. Попова, 62. Зарегистрировано…» и так далее. Агентство, которое вывозило группу «Ноги врозь» в Красноборский край для поддержки Гнуса…
«Мне тут ехать всего минут сорок, — сказал вчера Стас. — Днем, конечно, подольше — на Щелковке вечные пробки…»
Ну что, мой бледнолицый замначальника службы безопасности «весьма солидной конторы», не многовато ли совпадений для того, чтобы состоялась наша с тобой очередная случайная встреча?
— Шеф, не надо на вокзал. Я передумал.
Давай-ка здесь на Попова, 62-й дом. — Я устало откинулся на сиденье, достал мобильник и набрал номер Обнорского. — Андрей, привет… Да, в Москве… Слушай, у меня совсем нет времени, так что запиши: Фрязино, Попова, 62, «Медиа-промоушен»… Да…
Если я завтра не отзвонюсь, меня надо будет искать где-то здесь… И Татьяну Ненашеву тоже… И еще запиши фамилию: Дробашенко Стас… Стас Колтушский. Помнишь, был такой у Бабуина?.. Все, Андрей, пока. — Я отсоединился и, немного поразмыслив, совсем отключил трубу. Это на случай, если охреневшему от моего звонка Обнорскому вдруг захочется выяснить подробности. Или если Рустам Викторович начнет тяготиться пропажей своего денежного эмиссара и начнет нервничать. Или если Стас Дробашенко снова будет интересоваться моими планами на вечер. Потерпите, ребята, вы обязательно все узнаете. Во всех подробностях. Но попозже.
Лишь на четвертый или пятый пронзительно-настойчивый звонок мне соизволили открыть дверь. На пороге возник парень в камуфляже, на лице которого явственно читалось: «Все, мужик, ты покойник». Умирать я пока не собирался, а потому, не дожидаясь, когда дело дойдет до рукоприкладства, спокойно и нахально заявил:
— Мне к Дробашенко. По делу. Срочному.
Охранник немного успокоился, услышав знакомую фамилию, и я понял, что действительно явился по нужному адресу.
— Станислав Сергеевич сегодня уже не принимает. Приходите завтра.
— А ты, братан, передай, что пришел Виктор Шаховский. По поводу контракта на полмиллиона долларов. А то ведь завтра сделка может уже и не состояться.
Похоже, парня впечатлил размер произнесенной мною суммы. Теперь уже уважительно он попросил меня подождать за дверью и отправился на доклад. Через минуту дверь распахнулась снова, и я понял, что Станислав Сергеевич решил-таки сделать для меня исключение, несколько сдвинув график приема посетителей. Следуя за своим провожатым, я не без грусти вспомнил о тех временах, когда у меня на кармане имелась купленная за хорошие бабки лицензия на ношение огнестрельного оружия. Официально зарегистрированный ПМ мне сейчас был бы очен-но кстати!
Мы вошли в просторный евростандарт, где на одной из стен красовался большой плакат с улыбающимся господином Гнусом, еще не догадывающимся о своем грядущем досадном поражении на выборах.
В кабинете находились двое — Дробашенко и какой-то гориллообразный мужик, весьма нелепо смотревшийся в костюме-тройке с нелепым пятнистым галстуком. Да, похоже Стас не уделял должного внимания вкусу своих подчиненных.
Дробашенко молча сделал знак охраннику, и тот удалился, плотно закрыв за собой дверь. Теперь мы остались в кабинете втроем, но использовать это обстоятельство в традиционных национальных целях мы, похоже, не собирались.
— Вот, знакомься, Вова, — обратился Стас к своему впечатляющих размеров партнеру, — это Виктор Шаховский из Питера.
Он же — Шах. Бывший гроза речного порта и его окрестностей, а ныне — журналист и начинающий писатель детективных романов.
Стас насмешливо посмотрел на меня, присел на краешек стола и изящным жестом зажег сигарету:
— А ты молодец, Шах, не растерял еще былую сноровку. Как ты меня вычислил?
В хате «жука» нашел? Или, может, ваш Обнорский начитывает своим сотрудникам курсы практической дедукции и личного сыска?
«Так вот зачем ему понадобилось селить меня в эту квартиру. Ему просто нужно было знать, с кем и о чем я буду разговаривать. Твою мать, Витя! Ты попался, как дешевый фраер». Зарычав, я с безысходной злостью бросился на Стаса, полный в этот момент решимости прикончить его. Однако внешне невозмутимый доселе Вова неуловимым движением рубанул меня в живот, и я нелепо рухнул на пол в метре от Стаса, в горло которого намеревался вцепиться. Стас брезгливо поморщился и подтянул под себя ногу. Словно испугался, что я могу укусить его за ботинок.
Я сделал попытку приподняться, но Вова еще раз от души саданул по моей хребтине, тем самым окончательно зафиксировав мое униженно-распластанное положение. Ковровое покрытие лишь отчасти смягчило удар подбородка об пол. Из прокушенной губы ручейком потекла кровь. Я смачно схаркнул ее, метя в безупречно отутюженные Бовины штаны, однако не попал. Нет, сегодня явно был не мой день.
— Что вы сделали с Татьяной?.. Где она?..
Она жива?
— Ну вот, наконец-то я слышу речь разумного человека. А то сразу — дергаться, морду бить. Давай так, Шах, сейчас Вова отнесет тебя вон в то кресло, и ты будешь там тихо сидеть. И мы будем вести нашу тихую беседу. Договорились?
Я молча кивнул. Тем более что другого варианта в этой ситуации у меня все равно не было. Между тем Вова действительно с легкостью поднял меня на руки и оттащил в стоящее в углу кресло. Предательски дрожащей рукой я полез в карман за сигаретой, и проследивший за этим жестом Стас метко бросил мне позолоченную зажигалку, на которой был тиснут лейбл «Медиа-промоушен».
— Забирай, подарок фирмы.
— Где Татьяна? — тупо повторил я, закуривая.
— С ней пока все в порядке. Но именно здесь, в этом помещении, ее нет, так что можешь не изображать тут из себя Данилу Багрова. Спасти — не спасешь, а били тебя сегодня, по-моему, уже и так предостаточно.
— Я знаю, что деньги у вас. Почему ты ее не отпустил?
— Деньги? — передразнил меня Стас. — Какие деньги? А… ты, наверное, имеешь в виду черный кожаный «дипломат» с кодовым замочком? Вот этот? — И он выудил откуда-то из-за стола тот самый михельсоновский портфельчик. — Извини, Шах, кода мы не знали, да и ключа все равно не было, поэтому пришлось обивочку немного попортить. Вот только денег там, к сожалению, не оказалось. Пара пачек бумаги для принтера, и, собственно, все. Такая вот вышла пидерсия.
Я не заканчивал курсы практической дедукции у Обнорского, и, может быть, поэтому я уже ни черта не мог понять. При чем здесь бумага для принтера? Деньги. Я видел эти деньги. Я сам лично держал их в руках и даже пересчитывал. Там было ровно пятьдесят пачек. Пятьдесят пачек стодолларовых купюр. Значит, кто-то из нас врет. Или второй вариант — кто-то из нас сошел с ума.
Второй вариант гораздо хуже, потому что при таком раскладе реальная кандидатура на койку в дурдом — это я.
— Не ломай голову, Шах, — устало произнес Дробашенко. — Просто с самого начала это была херовая затея. Кстати, я говорил об этом своему начальству, но на этот раз меня не послушали. Ну не верил я, что Рустам способен расстаться с такими деньгами. Лишь когда ребята сказали мне про. этот чертов «дипломат», я уж решил было, что чудеса еще случаются.
Стас говорил очень спокойно и, как мне показалось, даже немного доброжелательно. Из этого я заключил, что убивать меня пока не собираются, а значит, надо пользоваться моментом, дабы попытаться хоть немного прояснить ситуацию. Хотя бы для того, чтобы уйти в мир иной без этого гнетущего ощущения собственной дебильности.
— Стас, объясни мне, какого черта ты затеял это дурацкое ограбление? Неужели ты решил, что я не привез бы вам эти деньги, а забрал их себе? Ты же меня знаешь, вождь.
— Вова, — обратился Стас к безмолвно следящему за нашим разговором терминатору, — приведи сюда этого… овоща.
Вова тихо удалился, и через некоторое время вошло в кабинет, волоча за собой едва передвигающее ногами, бесформенное Нечто. Его заплывшее лицо, представлявшее собой сплошное кровавое месиво, беззвучно шевелило губами, видимо, потеряв способность даже постанывать. И все же, несмотря на столь удручающий вид, мне удалось узнать в нем одного из двух телохранителей Мамедова.
Черт, с этим надо что-то делать. Слишком часто в последнее время после попойки у меня случаются провалы в памяти.
Может, это последствие моей черепномозговой? Хотя все равно странно: дело в том, что эту казенную трубку я заимел буквально неделю назад. И, признаться, до сих пор не запомнил свой номер — длинная 11-цифровая комбинация совершенно не держалась в памяти. Поэтому всякий раз, когда возникала необходимость обменяться телефонами, мне приходилось лезть за шпаргалкой в бумажник. Неужели вчера я трижды проделывал подобную комбинацию? Чудны дела ваши, пьющие люди!
Между тем Стас продолжал:
— Шах, у тебя какие планы на сегодня? Ты где сейчас находишься?
— Да так, в центре, прогуливаюсь, — уклончиво ответил я, — пивком отпаиваюсь.
— Сегодня-то как, продолжим? А хочешь, я могу девчонок организовать? Прямо там, на Сретенке, в квартире и погудим?
— Да неплохо было бы. Но я пока не знаю, как у меня со временем получится.
В редакции задание подкинули, надо с одним человечком пересечься. А там — как пойдет.
— Да пошли на хер свою редакцию!
В Москве оттягиваться нужно, а не работать… Ну ладно. Раз ты такой деловой, то я тебе позднее перезвоню. Вечерком. Заметано?
— Заметано…
Я отключил трубу и подумал, что для сегодняшней подстраховки такой человек, как Стас, в принципе мне подошел бы идеально. Кстати, вчера вечером у меня был вариант поспрашать у него о Мамедове, однако в последний момент я все-таки решил, что посвящать Дробашенко во всю эту историю не стоит. Кто знает, какие такие тараканы сейчас водятся в его башке? Да и вряд ли он стал бы рисковать своей шкурой задарма — все ж таки близкими друзьями мы с ним никогда не были.
В этот момент дверь кабинета снова открылась, и Абрам Моисеевич торжественно поманил меня: «Виктор Михайлович, прошу».
***
Открывшийся перед моими глазами пейзаж завораживал. Точнее, одна его, самая главная часть: на столе лежал новенький кожаный «дипломат» с откинутой крышкой, внутренность которого была под завязку набита пухлыми пачками зеленых банкнот. На мгновение мне показалось, что от них даже исходит некое свечение, однако, пообвыкнув, я вынужден был констатировать, что это всего лишь оптический обман зрения.
Михельсон заметил мое смятение и не без удовольствия крякнул:
— Впечатляет, Виктор Михайлович, не правда ли?
— Да уж, — это было все, что мог я выдавить из себя в данный момент. Однако для развития темы Абраму Моисеевичу было довольно и этого.
— Не правда ли, странно, что простая бумага может обладать столь притягивающим свойством. Согласитесь, положи я рядом небольшую горстку искрящихся самоцветов, все равно они бы не произвели подобного эффекта?.. Впрочем, пятьсот тысяч не столь уж серьезная сумма. Безусловно, на эти деньги можно прикупить парочку свечных заводиков в Самаре, однако серьезный деловой человек с этой суммой не слишком бы развернулся… Однако мы заболтались, а дело есть дело. Пересчитайте, пожалуйста.
Я окончательно пришел в себя и сотворил некий изящный жест: мол, что там, свои люди — сочтемся. Однако Михельсон моего благородства не оценил.
— Заранее прошу прощения, Виктор Михайлович, за свой, может быть, нескромный вопрос: чем вы зарабатываете на жизнь?
— Я — журналист, — не без пафоса произнес я.
— Оно и видно, молодой человек, — укоризненно произнес Абрам Моисеевич. — С таким подходом к деньгам в бизнесе вы прогорели бы очень быстро. Так что, простите за мою назойливость, но я настаиваю, чтобы вы пересчитали всю сумму. Знаете, если подходить к этому делу здраво, вам конечно, следовало бы вскрыть каждую пачку, но поскольку это настоящая девственно-новая банковская упаковка, вы можете ограничиться лишь пересчетом пачек. Ну смелее… Все когда-то приходится делать в первый раз.
Мне ничего не оставалось, как пересчитать пачки. Их было ровно пятьдесят.
(«Квартира плюс машина плюс как минимум три года сытого сибаритского безделья с еженедельными блядками в сауне, — мысленно подсчитал я. — Ох, чур меня! Сгинь!
Изыди, сатана!»)
— Все точно, Абрам Моисеевич, как в аптеке.
— Как в банке, Виктор Михайлович, как в хорошем надежном банке. Возможно, вы не в курсе, но я некоторое время имел дело с нынешними аптеками — это тихий ужас. Уверяю вас, никакой точности, все на глаз. Особенно в тех случаях, когда дело идет о психотропных веществах.
Впрочем, это совершенно другая и, надо заметить, весьма печальная история… Ну что ж, если вы не имеете ко мне претензий, то позвольте, пожалуйста, расписочку.
— Какую расписочку? Это ведь деньги для Рустама Викторовича, насколько я в курсе, у вас с ним была договоренность…
— Совершенно верно, Виктор Михайлович. Это действительно деньги для Рустама Викторовича, которого я уже давно и очень хорошо знаю. Однако, при всем моем уважении, вас я имею удовольствие видеть впервые. Поэтому, во избежание всяческих недоразумений… исключительно в формальных целях…
Твою мать! Что-то мне эти дела все больше перестают нравиться. Может, перезвонить Мамедову? Хотя как-то все это по-идиотски будет выглядеть. Да, кстати, и телефона своего он мне так и не оставил.
Ведь чувствовал я, чувствовал, что без какого-нибудь блудняка здесь не обойдется…
А, да и хрен-то с ним. Сейчас главное — вытащить Татьяну, а там… И я решительно потянулся за чистым листом.
— Что писать?
— Да тут журналистского образования и не требуется, — подхватил Михельсон. — Так, мол, и так: я, Шаховский Виктор Михайлович… паспорт такой-то… получил от Михельсона А. М. пятьсот тысяч долларов… Дата.
Подпись.
— Заверять сами будете? — злобно процедил я, вспомнив о роде его занятий.
— Ну зачем вы так, молодой человек? — Абрам Моисеевич изобразив на своем лице гримасу разочарования. — Я же говорю вам, этот документ несет исключительно формальный характер. Ну простите меня, старого буквоеда… Вот вам ключик. — Он передал мне маленький изящный ключ на цепочке. — Шифр 812. Я думаю, вам будет легко запомнить. Если мне не изменяет память, это междугородный код Санкт-Петербурга?
«Не изменяет, старая ты сволочь», — подумал я. Молча кивнул, спрятал ключ в нагрудный карман и принял у него из рук «дипломат». Пятьсот тысяч, надо сказать, весили более чем ощутимо.
— Вы позволите мне некоторое время посидеть у вас в холле? Я жду звонка от Рустама Викторовича…
Михельсон картинно всплеснул руками:
— О чем разговор! Конечно. И почему в холле? Давайте-ка мы с вами сейчас сообразим что-нибудь на скорую руку. Виски, коньячку? Ну не стесняйтесь. По чуть-чуть, да с лимончиком…
Абрам Моисеевич засуетился, выудил откуда-то рюмки, потянулся в бар за бутылками. Я прикинул и решил, что граммов сто или сто пятьдесят мне сейчас действительно необходимы. Тем более что с каждым часом напряжение внутри росло, а мысли о Татьяне, которая сейчас находится неизвестно где, неизвестно с кем и неизвестно в каких условиях, приводили меня в состояние вялотекущего шизофренического бешенства.
— Хорошо. Если нетрудно, тогда сто коньяку и лимон, — сдался я и плюхнулся в кресло.
Михельсон наполнил рюмки, произнес какой-то тост. Мы слабо чокнулись. И перед тем как опрокинуть рюмку, я мельком бросил взгляд на часы. Какого черта не звонит Мамедов? Неужели что-то не срастается?
***
Рустам Викторович позвонил лишь тогда, когда мы с Михельсоном приговорили граммов эдак по триста на брата. Кстати, Абрам Моисеевич был горазд пить, причем делал это по-молодецки лихо и без всякой закуски. Как раз в тот момент, когда он произносил очередной поучительный еврейский тост, моя мобила пискляво напомнила мне о существовании «города, который есть».
— Виктор Михайлович?
— Я.
— Как у вас дела? Деньги получили?
Все в порядке?
— Да… подождите, Рустам Викторович. — Я посмотрел на Михельсона — мол, извините, конфиденс — и вышел в пустой холл, плотно прикрыв за собой дверь кабинета. — Да, с деньгами порядок. А что у вас?
— Звонок прошел только сейчас. Они наконец определились с местом. Это Фрязино, есть такой небольшой городок в Подмосковье, не очень далеко. Не доводилось бывать?
— Нет, — ответил я, однако отметил для себя, что это название я где-то уже слышал.
— Ну да это неважно. Возьмете машину и доберетесь. Передача назначена на девятнадцать часов. Там рядом с вокзалом есть небольшая площадь, несколько на возвышении, в общем, увидите. Наверху, у памятника Победы, вас будут ждать.
— Я понял. В девятнадцать у памятника.
— Отлично. Я прошу вас действовать строго в соответствии с их и нашими инструкциями. Однако если вы поймете, что они блефуют, как-нибудь дайте знать. Мы будем неподалеку. Договорились?
— Договорились.
— Только не перепутайте. Именно — Фрязино. Просто в Подмосковье есть еще и Фрязево, и Фряново, и еще черта в ступе…
— Да, я понял — Фря-зи-но.
— Отлично. Хочется верить, что у нас с вами сегодня все получится.
— Мне тоже хочется в это верить.
Последние слова я уже произносил в пустоту. Мамедов сказал ровно столько, сколько он посчитал нужным сказать. Я посмотрел наверх. Офисные часы показывали четверть шестого — должен успеть. Я вернулся в кабинет, взял «дипломат» и поблагодарил господина Михельсона за оказанное гостеприимство. Абрам Моисеевич расплылся в благодарной, но, как мне почему-то показалось, хитрой улыбке.
— Что вы, не стоит. Очень рад был с вами познакомиться. В следующий раз будете в Москве, непременно заглядывайте.
И Рустаму от меня большущий привет…
Да, и будьте осторожны, — он кивнул на мой багаж, — сейчас, знаете ли, такие времена. Не дай Бог…
— Спасибо, Абрам Моисеевич, обязательно.
Мы раскланялись, и я покинул помещение частной нотариальной конторы, хозяин которой столь легко оперировал денежной наличностью, могущей составить годовой бюджет небольшого провинциального городка.
***
Контора Михельсона располагалась на третьем этаже втиснутого во дворы особняка дореволюционной постройки. На широкой лестнице с обвалившейся местами лепниной было довольно темно, поэтому спускался я крайне осторожно, каждый раз нащупывая ногой приблизительное местонахождение очередной ступени.
В углу на площадке между вторым и первым этажом я приметил некую черную тень, которая по мере моего приближения стала выпрямляться, слагаясь во вполне конкретные очертания весьма немаленького человека. Я инстинктивно сильнее сжал ручку «дипломата». Может, это глюки? Блин, надо бросать пить!
Тень неожиданно метнулась ко мне и взмахнула в воздухе чем-то неимоверно большим. Я машинально заслонился «дипломатом», и в тот же миг страшной силы удар выбил его у меня из рук, а затем что-то тяжелое обрушилось мне на… Нет! Только не по голове! Это же мое самое слабое место… Ой-е-о…
…Спокойно, Витя, спокойно! Это все уже с тобой было… Помнишь: подъезд, удар, голова, боль. Это — «дежа вю». Просто, Витя, ты очень много пьешь, и поэтому у тебя возникло ощущение «дежа вю».
Сейчас ты немного поспишь, и оно пройдет. Присядь вот тут в уголочке и поспи.
Ладно?
Да запросто…
***
— Мужчина, что с вами? Вам плохо?
— А?.. Да, в смысле, нет… Уже хорошо.
Спасибо…
— У вас кровь на лице…
— Да? Наверное… Спасибо… Извините, вы не скажете, сколько сейчас времени?
— Начало седьмого. Пять минут…
— Уже? Черт… Я пойду. Мне… мне идти надо…
— Возьмите платок, вытрите кровь.
Возьмите, возвращать необязательно.
— Спасибо…
***
Во дворе холодный сентябрьский ветер окончательно вытащил меня из состояния глубокого транса, вернув в реальную действительность. Но лучше бы он этого не делал, поскольку действительность была совершенно омерзительной. «Дипломат», естественно, ушел, голова раскалывалась, а до передачи выкупа оставалось всего пятьдесят минут. Кстати, еще один такой удар — и место на Пряжке уже действительно будет гарантированно моим.
О, как мне хреново!
«Накаркал-таки, старый еврей», — с ненавистью подумал я, глянув на светящиеся окна михельсоновской конторы. И чего ж теперь делать? Снова пойти к нему? Так, мол, и так, Абрам Моисеевич, хреновина получилась. Все в соответствии с вашими пророчествами. Так что выдайте-ка мне, пожалуйста, еще пятьдесят зеленых пачечек. И ведь как знал, зараза, расписочку потребовал. Это что ж, теперь он меня на счетчик поставит? Быков нашлет? Вот ведь полоса пошла в последнее время: прокол за проколом. И сюжетики-то все одинаковые — или обнесут, или по башке настучат.
Все! Причитать, Витя, будешь позже.
Сейчас надо срочно что-то решать, иначе Татьяну ты уже точно больше никогда не увидишь. Причем исключительно по собственной вине. А точнее, по дурости (инкассатор ты хуев). Носовым платком, который мне одолжила сердобольная тетка, я вытер с лица кровь и резво, насколько в моем состоянии это было возможно, потрусил в Китай-город ловить тачку. Как говорится, «хоть чучелом, хоть тушкой — но ехать надо».
Н-да, хорош я буду в ранге переговорщика: деньги, ребята, собраны, вот только сейчас их нет. Так что вы пока мне Татьяну отдайте, а деньги я вам позже, на днях, завезу. Полный апофигей!
***
— Шеф, во Фрязино довезешь?
— Сколько?
— А сколько просишь?
— Штука.
— А дешевле нельзя?
— Можно. Идешь в метро, доезжаешь до «Комсомольской», а там с Ярославского электричкой. Уложишься в полтинник.
— Хрен с тобой. Поехали. — Я уселся на переднее сиденье и со всей силы хлопнул дверцей.
— Можно поаккуратнее? Тачка своя, не казенная, — огрызнулся водитель.
— Извини, шеф. Просто мне сейчас очень хреново.
— Да я вижу, — он покосился на мою куртку, ворот которой был испачкан каплями запекшейся крови.
— Слушай, а Фрязино далеко отсюда?
За сколько доберемся?
— В принципе, не очень. Минут сорок. Правда, сейчас, возможно, и подольше — в это время на Щелковке вечные пробки…
***
Последние слова водителя резанули слух.
У меня возникло странное ощущение, что я где-то их уже слышал. Неужели опять «дежа вю»? Нет, здесь что-то другое. Причем очень важное. Думай, Шах, думай…
Стоп! Дробашенко. То же самое мне вчера сказал Стас. Вечером, когда не захотел остаться, сославшись на какие-то дела в конторе. Значит, не так уж и сильно я был пьян, как он пытался меня уверить.
А ведь и с телефоном этим тоже не все ясно. Я почти уверен, что действительно не говорил ему номер. Тогда от кого Дробашенко мог его узнать? А что, если Стас связан с Рустамом? Бред. Или все-таки…
Думай, Шах. Это важно. Думай, напрягай свои отшибленные мозги…
Визитку с телефонным номером я оставил у толстомордого мента. Теоретически, он мог его срисовать для себя.
Зачем? Ну мало ли зачем — может быть, у них на вахте, как у нас в Агентстве, принято вести учет посетителей. И что дальше? А если предположить, что похитители установили наблюдение за домом Мамедова? Скажем, для того, чтобы отслеживать всех к нему входящих на предмет принадлежности к органам или бандитам. Тем самым они могли проверять, не слил ли Рустам информацию о похищении Татьяны на сторону.
Тогда получается, что меня могли вести с самого начала, прямо от дома Мамедова.
А потом… Потом у метро меня подобрал Стас, и мы с ним поехали в центр. Подожди-ка, Витя, подожди. Здесь что-то не так: мы не виделись уже лет семь, а Стас вот так вот запросто узнал меня, проезжая мимо. Причем узнал со спины, а ведь я, даже когда в лицо его увидел, и то вспомнил не сразу…
Стас! Вот оно, слабое, бля, звено! Сдается мне, что Стас изначально был связан с этими ребятами, с похитителями. Однако для замначальника службы безопасности как-то слишком стремно сидеть по кустам в засаде. Не стыкуется? Ни хрена, прекрасно стыкуется. Просто это означает, что его ребятишки элементарно срисовали мои данные у мента на вертушке. Затем скинули их руководству, то бишь Стасику.
А он, вспомнив старого питерского братуху, решил, что гораздо эффективнее будет работать меня сам.
Теперь понятно, почему он меня так трепетно обхаживал: кабак, халявная квартирка… Скорее всего, ему было непонятно, каким образом я могу быть причастен ко всей этой истории, и он решил взять надо мной шефство. С-сука! Но если все это время меня пасли люди Стаса, то значит… и по башке в подъезде мне настучали они.
А смысл? Если они поняли, что деньги уже у меня, почему не дали доехать до места стрелки? Боялись, что я их опознаю?
А может быть, Татьяны уже давно нет в живых, а Стас, зная меня, понял, что я не отдам им деньги, не получив твердых гарантий ее безопасности?..
***
— Почти приехали, Фрязино, — подал голос водила, который всю дорогу деликатно молчал. Наверное, по моему внешнему виду сообразил, что сегодня не мой день и я не расположен к праздным разговорам.
На одной из улочек, переваливая через очередного «лежащего полицейского», мы притормозили. Я машинально посмотрел в окно и прочитал на белой табличке углового дома — «улица Попова». Попова. Фрязино.
Твою мать, ну конечно же! Шестая, предпоследняя страница агеевского досье: ЗАО «Агентство „Медиа-промоушен“, Московская область, г. Фрязино, ул. Попова, 62. Зарегистрировано…» и так далее. Агентство, которое вывозило группу «Ноги врозь» в Красноборский край для поддержки Гнуса…
«Мне тут ехать всего минут сорок, — сказал вчера Стас. — Днем, конечно, подольше — на Щелковке вечные пробки…»
Ну что, мой бледнолицый замначальника службы безопасности «весьма солидной конторы», не многовато ли совпадений для того, чтобы состоялась наша с тобой очередная случайная встреча?
***
— Шеф, не надо на вокзал. Я передумал.
Давай-ка здесь на Попова, 62-й дом. — Я устало откинулся на сиденье, достал мобильник и набрал номер Обнорского. — Андрей, привет… Да, в Москве… Слушай, у меня совсем нет времени, так что запиши: Фрязино, Попова, 62, «Медиа-промоушен»… Да…
Если я завтра не отзвонюсь, меня надо будет искать где-то здесь… И Татьяну Ненашеву тоже… И еще запиши фамилию: Дробашенко Стас… Стас Колтушский. Помнишь, был такой у Бабуина?.. Все, Андрей, пока. — Я отсоединился и, немного поразмыслив, совсем отключил трубу. Это на случай, если охреневшему от моего звонка Обнорскому вдруг захочется выяснить подробности. Или если Рустам Викторович начнет тяготиться пропажей своего денежного эмиссара и начнет нервничать. Или если Стас Дробашенко снова будет интересоваться моими планами на вечер. Потерпите, ребята, вы обязательно все узнаете. Во всех подробностях. Но попозже.
***
Лишь на четвертый или пятый пронзительно-настойчивый звонок мне соизволили открыть дверь. На пороге возник парень в камуфляже, на лице которого явственно читалось: «Все, мужик, ты покойник». Умирать я пока не собирался, а потому, не дожидаясь, когда дело дойдет до рукоприкладства, спокойно и нахально заявил:
— Мне к Дробашенко. По делу. Срочному.
Охранник немного успокоился, услышав знакомую фамилию, и я понял, что действительно явился по нужному адресу.
— Станислав Сергеевич сегодня уже не принимает. Приходите завтра.
— А ты, братан, передай, что пришел Виктор Шаховский. По поводу контракта на полмиллиона долларов. А то ведь завтра сделка может уже и не состояться.
Похоже, парня впечатлил размер произнесенной мною суммы. Теперь уже уважительно он попросил меня подождать за дверью и отправился на доклад. Через минуту дверь распахнулась снова, и я понял, что Станислав Сергеевич решил-таки сделать для меня исключение, несколько сдвинув график приема посетителей. Следуя за своим провожатым, я не без грусти вспомнил о тех временах, когда у меня на кармане имелась купленная за хорошие бабки лицензия на ношение огнестрельного оружия. Официально зарегистрированный ПМ мне сейчас был бы очен-но кстати!
***
Мы вошли в просторный евростандарт, где на одной из стен красовался большой плакат с улыбающимся господином Гнусом, еще не догадывающимся о своем грядущем досадном поражении на выборах.
В кабинете находились двое — Дробашенко и какой-то гориллообразный мужик, весьма нелепо смотревшийся в костюме-тройке с нелепым пятнистым галстуком. Да, похоже Стас не уделял должного внимания вкусу своих подчиненных.
Дробашенко молча сделал знак охраннику, и тот удалился, плотно закрыв за собой дверь. Теперь мы остались в кабинете втроем, но использовать это обстоятельство в традиционных национальных целях мы, похоже, не собирались.
— Вот, знакомься, Вова, — обратился Стас к своему впечатляющих размеров партнеру, — это Виктор Шаховский из Питера.
Он же — Шах. Бывший гроза речного порта и его окрестностей, а ныне — журналист и начинающий писатель детективных романов.
Стас насмешливо посмотрел на меня, присел на краешек стола и изящным жестом зажег сигарету:
— А ты молодец, Шах, не растерял еще былую сноровку. Как ты меня вычислил?
В хате «жука» нашел? Или, может, ваш Обнорский начитывает своим сотрудникам курсы практической дедукции и личного сыска?
«Так вот зачем ему понадобилось селить меня в эту квартиру. Ему просто нужно было знать, с кем и о чем я буду разговаривать. Твою мать, Витя! Ты попался, как дешевый фраер». Зарычав, я с безысходной злостью бросился на Стаса, полный в этот момент решимости прикончить его. Однако внешне невозмутимый доселе Вова неуловимым движением рубанул меня в живот, и я нелепо рухнул на пол в метре от Стаса, в горло которого намеревался вцепиться. Стас брезгливо поморщился и подтянул под себя ногу. Словно испугался, что я могу укусить его за ботинок.
Я сделал попытку приподняться, но Вова еще раз от души саданул по моей хребтине, тем самым окончательно зафиксировав мое униженно-распластанное положение. Ковровое покрытие лишь отчасти смягчило удар подбородка об пол. Из прокушенной губы ручейком потекла кровь. Я смачно схаркнул ее, метя в безупречно отутюженные Бовины штаны, однако не попал. Нет, сегодня явно был не мой день.
***
— Что вы сделали с Татьяной?.. Где она?..
Она жива?
— Ну вот, наконец-то я слышу речь разумного человека. А то сразу — дергаться, морду бить. Давай так, Шах, сейчас Вова отнесет тебя вон в то кресло, и ты будешь там тихо сидеть. И мы будем вести нашу тихую беседу. Договорились?
Я молча кивнул. Тем более что другого варианта в этой ситуации у меня все равно не было. Между тем Вова действительно с легкостью поднял меня на руки и оттащил в стоящее в углу кресло. Предательски дрожащей рукой я полез в карман за сигаретой, и проследивший за этим жестом Стас метко бросил мне позолоченную зажигалку, на которой был тиснут лейбл «Медиа-промоушен».
— Забирай, подарок фирмы.
— Где Татьяна? — тупо повторил я, закуривая.
— С ней пока все в порядке. Но именно здесь, в этом помещении, ее нет, так что можешь не изображать тут из себя Данилу Багрова. Спасти — не спасешь, а били тебя сегодня, по-моему, уже и так предостаточно.
— Я знаю, что деньги у вас. Почему ты ее не отпустил?
— Деньги? — передразнил меня Стас. — Какие деньги? А… ты, наверное, имеешь в виду черный кожаный «дипломат» с кодовым замочком? Вот этот? — И он выудил откуда-то из-за стола тот самый михельсоновский портфельчик. — Извини, Шах, кода мы не знали, да и ключа все равно не было, поэтому пришлось обивочку немного попортить. Вот только денег там, к сожалению, не оказалось. Пара пачек бумаги для принтера, и, собственно, все. Такая вот вышла пидерсия.
Я не заканчивал курсы практической дедукции у Обнорского, и, может быть, поэтому я уже ни черта не мог понять. При чем здесь бумага для принтера? Деньги. Я видел эти деньги. Я сам лично держал их в руках и даже пересчитывал. Там было ровно пятьдесят пачек. Пятьдесят пачек стодолларовых купюр. Значит, кто-то из нас врет. Или второй вариант — кто-то из нас сошел с ума.
Второй вариант гораздо хуже, потому что при таком раскладе реальная кандидатура на койку в дурдом — это я.
— Не ломай голову, Шах, — устало произнес Дробашенко. — Просто с самого начала это была херовая затея. Кстати, я говорил об этом своему начальству, но на этот раз меня не послушали. Ну не верил я, что Рустам способен расстаться с такими деньгами. Лишь когда ребята сказали мне про. этот чертов «дипломат», я уж решил было, что чудеса еще случаются.
Стас говорил очень спокойно и, как мне показалось, даже немного доброжелательно. Из этого я заключил, что убивать меня пока не собираются, а значит, надо пользоваться моментом, дабы попытаться хоть немного прояснить ситуацию. Хотя бы для того, чтобы уйти в мир иной без этого гнетущего ощущения собственной дебильности.
— Стас, объясни мне, какого черта ты затеял это дурацкое ограбление? Неужели ты решил, что я не привез бы вам эти деньги, а забрал их себе? Ты же меня знаешь, вождь.
— Вова, — обратился Стас к безмолвно следящему за нашим разговором терминатору, — приведи сюда этого… овоща.
Вова тихо удалился, и через некоторое время вошло в кабинет, волоча за собой едва передвигающее ногами, бесформенное Нечто. Его заплывшее лицо, представлявшее собой сплошное кровавое месиво, беззвучно шевелило губами, видимо, потеряв способность даже постанывать. И все же, несмотря на столь удручающий вид, мне удалось узнать в нем одного из двух телохранителей Мамедова.