— А что ты понимаешь под «другим ощущением жизни»?
   — Долго объяснять.
   — Ты спешишь?
   — Нет, я никуда не спешу… но объяснять очень долго.
   …Отбойный молоток взломал бетонную «заплатку» блока "Б". От грохота заложило уши. Низкий свод отражал и усиливал звук.
   — Копайте, — сказал прокурорский следак. На меня он смотрел зло.
   Когда я позвонил в прокуратуру и сообщил о предполагаемом трупе, меня хотели послать подальше. Хорошо, ответил я, сейчас я позвоню на НТВ, в их присутствии вскрою пол и сам выкопаю труп. Перед телекамерами расскажу всю эту х… Вас устроит?… Через час они приехали.
   — Копайте.
   Две лопаты легко вошли в землю. Очень скоро, на глубине полуметра всего, обнаружился сверток из шелкового покрывала.
   Наружу торчала правая рука со шрамом от расколотого двадцать лет назад фужера…
   Так что я понимаю под другим ощущением жизни?… Долго объяснять.
   Из разреза халата выглядывала грудь с розовым соском. И дымилась сигарета в холеной, с ухоженными ногтями, руке. Стервенел ветер моей победы… Я взял сигарету из ее руки, затянулся и не ощутил вкуса помады. Тогда я затушил сигарету и сунул руку под халат.
   — Сережа.
   Если бы она сказала: нельзя. Но она не сказала: нельзя. Она сказала: Сережа-а…
 
***
 
   Утром я ушел. Внизу подмигнул омоновцу-security Вите. Но он мне не ответил.
   Он, кстати, в отличие от меня, несудимый.
   Так что вполне имеет законное моральное право смотреть на меня свысока. Гусь, блядь, свинье не товарищ!… Это точно.
   Я вышел из дома. Ветер моей победы сел в свою развалюху. На восьмом этаже «элитного дома» светилось окно кухни. Там темнела фигура девочки из десятого "а". Самой красивой девочки с дерзкими глазами.
   Я выехал со стоянки. Темное тело Финского залива в белых гребнях наваливалось на берег…
   — О, как долго, Сережа, — сказала она, когда я распластался рядом с ней на кафельном полу кухни.
   — После выпивки всегда долго.
   — А еще хочешь?
   — Чего: выпивки или секса?
   — Сереж-жа!…
   — Хочу, — ответил я, и мы сели выпивать.
   Мы много выпили, но я так и не смог опьянеть. А Вера — напротив.
   — Сначала все складывалось хорошо…
   Родители Владика купили нам однокомнатную квартиру. Папахен у него все умел добыть, пробить… везде у него был блат. Нам купили мебель, родня наделала подарков.
   После свадьбы мы уехали в Гагры… Там он мне и изменил в первый раз. В медовый месяц! Но тогда я этого не знала, на седьмом небе была. Это уж потом по пьянке он рассказал… А тогда все складывалось хорошо.
   Владик бойко делал карьеру в комсомоле.
   Черт знает, до каких высот он бы дорос… ан — Горбачев, ГКЧП, гуд бай, Советский Союз. Вот тогда-то и начались все проблемы: и пьянка, и бабы… и злость в нем появилась… Бил меня несколько раз. Мне бы тогда уйти. Но… к хорошей, я имела в виду — к сытой, когда заграничные шмотки, собственная «шестерка» и прочее… К сытой жизни быстро привыкаешь. А тут все бросились в бизнес, время было дурное, чумовое. Бабки посыпались бешеные… Просто сумасшедшие. И Владик как-то отошел, добрее стал. Хотя теплоты в отношениях уже совсем не было. Откуда ей быть? Но жили.
   С виду — счастливая семья. Бездетная, но счастливая… Жили. Многие мне завидовали:
   Канары, Париж, Стокгольм, иномарка…
   Никакой теплоты уже, конечно, не было. Но как-то все устаканилось. Владик вроде погуливать перестал… ну, думаю, перебесился.
   Господи, если бы я знала!
   — А как ты не знала?
   Вера помолчала, потом налила себе еще водки, выпила залпом, сказала:
   — А я и не хотела ничего знать! Понимаешь? Ты понимаешь?
   — Понимаю… ты не хотела.
   — Ты ни хуя не понимаешь. Что ты можешь понять? Ты знаешь, что такое одиночество?
   — Нет, не знаю.
   — А я звонила тебе… но ты же мент! О, ты Опер! Тебя хрен застанешь. Ты в бегах, ты с преступностью борешься… А как мне было тошно — ты знал?
   — Нет. Зачем ты мне звонила?
   — А как ты сам думаешь?
   — Я ничего не думаю, я — мент.
   Она заплакала.
   — Не плачь, — сказал я. — Все — пепел.
   Она продолжала плакать. Тихо, без пьяного надрыва. Из разреза халата виднелась грудь. Я встал и прошел в спальню — одеться. Ее и моя одежда лежала вперемешку. «Главное, — говорил знакомый опер, — не надеть впопыхах бабские трусы». Я оделся и вышел в кухню. Вера сидела, курила сигарету.
   — Куда ты? — спросила она.
   — Домой.
   — Прямо сейчас?
   — Да, Вера, сейчас… извини.
   Она поднялась, запахнула халат у горла.
   Движение было несколько ненатуральным, киношным.
   — Когда ты сказал, что не любишь меня больше, я сначала подумала, что ты лжешь.
   — Сначала я тоже так подумал.
   Она снова села. Тяжело, нетрезво. Подперла голову рукой.
   — Уходи. Что же ты не уходишь?
   А что, действительно, я не ухожу? Раньше это никогда — почти никогда! — не было для меня проблемой. Я уходил легко.
   Или не очень легко… Я забыл.
   — Ах да… я же еще с тобой не расплатилась… Сколько нынче стоят услуги частного детектива? Что ты молчишь? — закричала она. — Что ты смотришь, мент?
   Высота моей победы выросла до Эвереста!
   — Ты хочешь меня унизить? — спросила Вера тихо.
   — Нет, Вера… Я потратил сто долларов.
   — Сколько?
   — Сто баксов… сто долларов США.
   — Ты все-таки хочешь меня унизить… так? Показать, что я сука, падкая на деньги… Что же ты не учтешь, что я два раза тебе дала? Это тоже денег стоит.
   — Вера!
   — Если ты добавишь: Надежда и Любовь, то получится групповуха. Ты любишь групповуху, Сереж-жа?… А хочешь стриптиз? На сдачу.
   — Ладно, я пошел…
   — Подожди… баксы я сейчас принесу.
   Она вышла из кухни. Она шаталась. Ей хотелось, чтобы я считал ее пьяной. Видимо, так ей легче.
 
***
 
   Я вылез из машины. Ветер моей победы стих. По заливу катились волны с барашками на гребнях. В окне восьмого этажа элитного дома горел свет. Но женщина там уже не стояла.

ДЕЛО О «ТИХОМ ХУТОРЕ»

Рассказывает Максим Кононов
 
    «До работы в Агентстве Кононов Максим Викторович, 33 года, занимался коммерцией, знаком со структурой мелкого бизнеса, неплохо ориентируется в теневой экономике. Склонен к нестандартному мышлению, неплохо владеет журналистским стилем, правда, присутствует некий крен в „желтизну“. Иногда злоупотребляет спиртными напитками, правда, на рабочей дисциплине это серьезным образом пока не отражалось…»
    Из служебной характеристики
   — Эй, журналюга, курить есть?
   Грязный башмак сверху ткнулся мне в шею. Что за дела? Я сжал щиколотку наглеца двумя пальцами и легонько крутанул.
   — У-у, бля! — завопил мой сокамерник. Шконка едва не треснула под ним.
   Кто— то в углу тихо застонал во сне.
   — Все заткнулись, быстро! — раздался мощный бас…
   Где ж я вчера так повеселился?
   Помню, я зачем-то поперся к супруге на работу. Получил в Агентстве зарплату, наврал Спозараннику про срочную встречу в РУБОПе, а сам дерябнул пивка и рванул в парикмахерскую на Галерной, где Юлька стала директором. Наше расставание, как выяснилось, обеспечило ее карьерный взлет.
   Но разговора не получилось. Юлька вышла с феном — я ее, видите ли, от клиента оторвал. Сразу холодом обдала: зачем явился?… Как будто я сам знал — зачем.
   Сказал, что хочу отцовский долг исполнить, бабки привез. Но купюра в пятьдесят баксов вызвала у Юльки презрительный смешок: «Оставь себе на опохмелку!»
   Я настоял: «Бери, пригодятся!» А когда купюра исчезла в кармане ее халата, тут же ухмыльнулся: «Разве ты когда-нибудь от денег отказывалась!»
   Юлька аж побелела от злости — ох, любил я доводить ее до такого состояния… Ну а когда спиной повернулась — пришлось ее за руку схватить.
   — Саид!
   На Юлькин крик вырос охранник — ни дать ни взять чеченский боевик. Как только им разрешают по городу гулять?
   — Слушай, джигит, дай мне с женой поговорить! — нахмурился я.
   Саид изучающе оглядывал меня.
   — Не понимаешь, да? Вернись на исходную, Саид, — полевой командир Хаттаб тебя заждался…
   — Зачэм так говоришь? — Саид сокрушенно покачал головой. Взгляд его был печален.
   Но присел я все-таки вовремя — кулак Саида впечатался в обитую оргалитом стенку так, что горец взвыл от боли. На прощание я лягнул его в коленную чашечку, услышал звон разбитого стеклянного столика и Юлькино верещание: «Держи его, держи!» Как бы не так! Попробуй догони, сперматозоид мусульманский.
   Потом я отходил от пережитого в кафе.
   А потом… Я уж к дому подгребал, когда от стены отделилась размалеванная девчушка:
   — Молодой человек, отдохнуть не хотите?
   — Отдых закончен — работать надо! — объяснил я ночной труженице, с трудом ворочая языком.
   — Минетик всего за полтинник — недорого…
   А ведь правда — недорого. Мой трудный день нуждался в достойном завершении. Незнакомка уже из сумочки презерватив достала, голову нагнула, когда ментовская дубинка шарахнула мне промеж лопаток. «Вот суки!» — успел я подумать и сразу же отключился…
   Лязг двери.
   — Кононов! — рявкнул мент.
   Я спрыгнул с лежанки.
   — Везет пидору, — вздохнул наверху сокамерник.
   Дежурный капитан, оскалив кривые зубы, изучал мое удостоверение.
   — Что ж ты, журналист! В таком солидном Агентстве работаешь, а пьешь, как ханыга! Развратом в общественном месте занимаешься. Неужели нормальную бабу не найти?
   И вдруг протянул руку:
   — Звать меня Серегой.
   — П-приятно, — пробормотал я. Башка трещала.
   Кривозубый Серега достал из сейфа «Пятизвездную» и разлил по стаканам. Развернул сверток с бутербродами. Чокнулись.
   — Читал я все ваши книжки! Не думал, что живого журналюгу встречу у себя в «обезьяннике», — хохотнул Серега. — Как же ты залетел-то?
   — Как будто не знаешь, — хмыкнул я.
   Водка прибавила мне смелости. — Хулиганов ловить надо, Серега, а не бизнесом заниматься вместе со шлюхами.
   — Ты на нашу зарплату поживи, еще и не таким бизнесом займешься! — обиделся капитан. — А насчет хулиганов — не надо, у нас в районе с раскрываемостью полный порядок.
   — Заявы не регистрируете — потому и порядок!
   — Ишь ты, умный какой! — удивился Серега. И налил еще водки. Выпили. — Есть одна темка интересная, — прищурился Серега, протягивая «беломор». — Как раз для вашего Агентства…
   — Раз такая пьянка, может, вернешь все, что у меня в карманах было?
   Серега придвинул мне бумажник, пейджер и ключи. Деньги оказались на месте. На пейджере — одно-единственное сообщение от Спозаранника, который волновался, успешно ли прошла моя встреча в РУБОПе.
   Водка так подействовала, что я совсем обнаглел.
   — Ну а где полтинник, который я шлюхе дал? — развалился я на стуле, затягиваясь «беломором».
   — Витек, — пнул ногой Серега спящего на диване опера. — Верни журналисту деньги.
   — Какие такие деньги, какие еще деньги? — нервно затараторил мигом вскочивший щуплый опер. — Не было никаких денег, знать ничего не знаю…
   — Витек! Человек заплатил полтинник, а за какое, спрашивается, удовольствие? Если денег нет — давай отрабатывай.
   — Хочешь, — повернулся Серега ко мне, — Витек у тебя сам отсосет? — Он захохотал, довольный своей шуткой. На затравленного Витька жалко было смотреть.
   — Ну его, откусит еще, — махнул я рукой. И допил остатки водки. — Что за тема-то?
   — Понимаешь, — доверительно начал Серега, — привезли к нам недавно одного пьянчугу. Лыка не вязал…
   — Знаю я, как вы сюда привозите…
   — Да нет, — нахмурился Серега. — Конкретный пьянчуга, мочился возле ларька.
   Угрожал ребятам, всех нас посадить грозился. Ну пришлось его утихомирить. А наутро выяснилось, что он прокурорский, вдобавок из нашего района. Теперь прокуратура нас за жабры взяла. Проверками, сволочи, задолбали. Начальника нашего жалко — хороший мужик, правильный, а его из-за этой твари вот-вот снимут. Может, напишешь об этом?
   — Почему нет? — пожал я плечами. — Только с прокурорским тоже надо поговорить — вдруг все не так было…
   — Бля буду — именно так! — долбанул стаканом по столу Серега. И достал из сейфа вторую бутылку.
 
***
 
   — Я вижу, Максим Викторович, вы неплохо отметили получение зарплаты. — Спозаранник поднял взгляд от компьютера. — Кажется, вы вчера отправились на встречу с источником в РУБОП. Представляю, насколько содержательно прошла эта встреча и как вам было нелегко явиться на работу в полдень.
   — Все туфта, Глеб! Зато мой источник свел меня с ментом, который работает на «земле». Есть классный компромат на одного прокурора!
   Видеть надо, как ноздри у Спозаранника раздулись! И глаза хищно заблестели. У Глеба такое бывает в двух случаях — когда он прокалывает дыроколом бумаги (щелк-щелк!) и когда слышит, что очередной работник прокуратуры влип во что-то нехорошее. Мы в отделе называем это состояние Спозаранника «томительный оргазм». Наверное, Глеб в своей супружеской кровати держит под подушкой дырокол или закон о прокуратуре. А может, то и другое вместе… Дело лишь в том, что, когда Глеб начинал свою журналистскую карьеру и плотно работал с ментами, те ему внушили, что все прокуроры — сволочи, мешающие честным операм раскрывать преступления.
   Спозаранник выслушал историю о пьянчуге-прокуроре, потирая руки от удовольствия.
   — Отлично! Ставим в ближайший номер «Явки с повинной». Обязательно этого гада сфотографируем. Думаю, написать за неделю тебе будет несложно?
   — Как два пальца обоссать! — обнадежил я Глеба.
   Знал бы я, чем это все кончится…
 
***
 
   Оказалось, что даже добраться до райпрокурорского следака Голобородько — и то сложнее, чем обоссать два пальца. Секретарша меня послала к зампрокурора, зампрокурора — к прокурору. А прокурор — грузный дядька в засаленном пиджаке — сидел за своим длинным столом и смачно хрустел огурцом. Выслушал он меня, утирая губы салфеткой.
   — Все контакты — через пресс-службу Генпрокуратуры! — радостно выпалил прокурор. И достал второй огурец.
   Мне это ужасно не понравилось.
   — Жопа не треснет? — поинтересовался я.
   — Что-о? — Прокурор привскочил на стуле и звучно пернул от возмущения.
   — Лучше бы огурец вместо затычки вставил! — бросил я на прощание и хлопнул дверью что было сил. Но прокурор прощаться со мной не захотел.
   — Статья 319-я! Оскорбление представителя власти! — услышал я за спиной крики прокурора и его тяжелый топот. — Штраф от пятидесяти до ста МРОТ!…
   Я прибавил ходу.
   — Исправительные работы от шести месяцев…
   — Уймите вашего пердуна, — бросил я постовому на выходе.
   Тот понимающе усмехнулся.
   — Убежал, Виктор Павлович! — В голосе мента слышалась трудно скрываемая радость.
   Через десять секунд я уже вскакивал в трамвай — и гори он огнем, Виктор Павлович, со своей пресс-службой и со своим Голобородько.
 
***
 
   В принципе, текст я мог написать и так, без встречи с пострадавшим следаком — менты мне слили массу информации. Я узнал даже, что скромный следователь райпрокуратуры ездит на черном джипе — красивая деталь для моей будущей статьи.
   — Увы, Глеб Егорович! — развел я руки, входя в кабинет своего начальника. — Повидаться с господином Голобородько никак не удалось — прокурор воспротивился…
   — Господин Голобородько тебя заждался, — кивнул Спозаранник на молодого человека в сером костюме, который сидел у окна и читал последний номер нашей «Явки с повинной». Он тут же встал и приветливо пожал мне руку, назвавшись Николаем Николаевичем. — А по поводу вашего инцидента с прокурором, Максим Викторович, вам придется объясняться с Обнорским. Кроме того, шефу сегодня зачем-то звонила ваша жена… Думаю, ему есть что вам сказать.
   Вот непруха так непруха…
   — Пойдемте, что ли, в буфет, — предложил я гостю.
   Мы сели в угол, взяв по чашечке кофе.
   — Можно ли присоединиться? — томно спросила Завгородняя, подваливая к нам со стаканом сока в руке.
   — Света, ну есть же свободные столики, — урезонил я девушку.
   — А может, я хочу пообщаться! — заявила Светочка, глядя на ошалевшего Голобородько.
   — После, после, не мешай взрослым дядям, — шлепнул я ее по бедру.
   Света уселась за столик напротив и начала строить глазки моему гостю. Я же приготовился слушать.
   — Наш прокурор, Виктор Павлович, — человек со странностями, — улыбнулся Голобородько. — Но он настоящий работяга и честный мужик.
   — Наверное, надо перед ним извиниться, — вздохнул я.
   — Он вспыльчивый, но отходчивый.
   Отправил вас в пресс-службу, потому что привык все делать по правилам… Но проблема не в этом…
   — Я весь внимание…
   — История такая, — начал Голобородько. — Я провожал двух своих друзей. По пути мы взяли по бутылке пива в ларьке.
   Шли к метро, разговаривали… Да, одному из них захотелось по пути отлить. Мы выбрали тихое место. Как оказалось — не самое тихое. Но это не повод для того, чтобы нас избивать и душить. Я, между прочим, две недели провел на больничном. Следы от удавки до сих пор не прошли. — Он расстегнул верхнюю пуговицу и показал пятна на шее.
   — Но сотрудники милиции говорят другое! — возразил я.
   — А что бы вы еще говорили на их месте? — улыбнулся Николай. — Это же так очевидно — они друг друга никогда не сдают. Вам не случалось попадать в милицию?
   Я уклончиво пожал плечами.
   — Вам повезло, — сделал вывод Голобородько. — Почему вы больше верите им, нежели нам, работникам прокуратуры?
   Я снова пожал плечами. Нельзя сказать, чтобы меня не одолевали сомнения.
   — Для вас очень важно, чтобы появилась эта статья? — осторожно поинтересовался Николай.
   — Конечно, важно, — убежденно сказал я. — Этот вопрос уже решен на уровне начальства.
   — А если я подкину вам… (Ну-ка, ну-ка, сколько он, интересно, мне собрался подкинуть?)…одну крайне любопытную тему, а вы взамен пообещаете не писать про меня — ваше начальство не будет против?
   — Смотря что за тема, — поскучнел я.
   — Адвокат-взяточник! — поднял палец Голобородько. — Собирает деньги с родственников клиента — якобы для следователя, для судьи. Обещает самый мягкий приговор. Но деньги присваивает себе. Приговор выносится самый суровый.
   А в ответ на претензии родственников адвокат заявляет: деньги ушли по назначению, судья не сделал того, что обещал, а с меня взятки гладки! И таких случаев много. Ведь, согласитесь, это же гораздо интереснее, чем какой-то прокурор, избитый в ментовке. Давно пора заняться адвокатами…
   — Ну а факты?
   — Дам факты!
   — Я должен обсудить ваше предложение со Спозаранником, — задумчиво сказал я.
   — Мы с ним уже обсудили, пока вас вдали. У Глеба Егоровича нет возражений, — улыбнулся Голобородько.
   На том мы и расстались.
   — Макс, — хмуро сказал мне в коридоре Обнорский. — Свои семейные дела, я думаю, ты решишь сам. Если что-то разбил в парикмахерской — надо заплатить. А с прокурорами нам ссориться не надо. Понимаешь? Старайся все-таки конфликты решать цивилизованно. Если, конечно, хочешь продолжать у нас работать.
   Я понимающе кивнул.
   — Максим Викторович, я вычеркиваю из вашего плана тему «писающий прокурор» и пишу вместо нее «адвокат-взяточник», — произнес Спозаранник, не поднимая глаз от компьютера, когда я вошел в кабинет.
   Я кивнул снова. Все оказалось совсем не так страшно.
   И уже через пару дней я имел полное досье на члена областной коллегии адвокатов Незовибатько. Я узнал, что у него три квартиры, «тойота-лексус», «форд» и «девяносто девятая». Я узнал, что он специализируется на защите молодых людей, обвиняемых в разбоях и других тяжких преступлениях. Любит рассказывать родственникам подзащитных о своих огромных связях в правоохранительной системе.
   Берет с них бешеные бабки, превышающие во много раз обычный адвокатский гонорар. Обещает оправдательный приговор. И каждый раз родственники остаются в дураках — и без оправдательного приговора, и без денег. Случаев, подобных тем, что мне рассказал прокурорский следак Николай, я имел в кармане целых три. Статью можно было написать за вечер.
 
***
 
   Месяца три назад, когда Юлька узнала, что я стал журналистом и, стало быть, златые горы мне не светят, она где-то раздобыла мой рабочий телефон и начала меня доставать.
   — Займись нормальным делом — я помогу тебе получить кредит! — убеждала меня жена.
   Я отбивался, говорил, что все это уже у нас было — и кредиты, и долги, и наезды. Но Юлька не унималась:
   — Завтра тебе позвонит Потапыч, у него сестра в банке работает, все расскажет — сколько, на каких условиях…
   Я швырял трубку, она перезванивала снова. Я ее успокаивал, но через несколько минут опять вскипал. Спозаранник, слушая наши беседы, сдержанно хмыкал.
   Жора Зудинцев с Зурабом усмехались.
   Нонна высокомерно поджимала губы, и только в глазах ее новоиспеченного мужа — Мишки Модестова — я находил долю сочувствия.
   Как— то я сорвался и послал Юльку по телефону куда подальше. Звонить она перестала. Тогда, выждав паузу, начал звонить я.
   Но в парикмахерской, едва услышав мой голос, говорили, что Юльки нет.
   Я стал наносить ей визиты, последний из которых и закончился разбитым столиком. Сейчас я шел в парикмахерскую, чтобы заплатить за него сто пятьдесят баксов. На жизнь оставалось с гулькин нос…
   Знакомый мне джигит стоял перед телевизором и пил из банки «кока-колу».
   Кисть руки у него была перевязана.
   Я тихонько присвистнул — Саид дернулся.
   — Саид! Ты зачем убил моих людей?
   Горец печально глянул мне в глаза. Классику советского кино он не знал.
   — Зачэм так говоришь? — Саид неторопливо двинулся мне навстречу.
   Но тут же из зала вылетела как вихрь Юлька, шандарахнула его по голове феном, оттолкнула и подскочила ко мне:
   — Принес?
   Я разжал кулак — баксы исчезли в кармане ее халата.
   — Все! Теперь — уходи.
   — Юль, он тебя трахает? — кивнул я на Саида. — Где же твой патриотизм?
   Теперь феном по башке получил уже я.
   Но спорить не стал — это могло опять чем-нибудь кончиться.
   Мне оставалось лишь утешиться соткой водки с парой бокалов пива в «Любаве» да светским трепом с буфетчицей Ларисой.
   А у дома меня окликнули.
 
***
 
   — Кононов!
   Незнакомец из черной «тойоты» дружелюбно помахивал мне рукой.
   Их оказалось даже трое. Два здоровых «шкафа» и юркий чернявый человечек.
   — Господа, а что будет, если я не сяду в вашу машину? — полюбопытствовал я.
   — Ничего! — усмехнулся «шкаф».
   Я плюхнулся на заднее сиденье и достал сигарету. Чернявый тут же щелкнул зажигалкой.
   — Алексей Юрьевич Незовибатько, — представился он.
   — Такая солидная фамилия, а вы такой миниатюрный, — выразил я недоумение.
   «Шкаф» хохотнул.
   — Не валяйте дурака, Кононов! — обиженно дернулся чернявый. — Вы, наверное, знаете, что нам сейчас нужно…
   — Освежить дыхание? — ухмыльнулся я.
   Теперь захохотали оба «шкафа». Чернявый натянуто улыбнулся.
   — М-да, комик… Не случайно вас называют Безумный Макс. Так в чем проблема, Алексей Юрьевич?
   — Вам очень важно, чтобы ваш материал обо мне появился?
   Я промолчал.
   — Триста баксов, — сказал Незовибатько.
   — Сколько? — возмущенно воскликнул я.
   — Хорошо, четыреста, — поспешно исправился адвокат. — Но ни копейки больше!
   — Я, можно сказать, душу вложил в этот материал — а вы мне предлагаете такие гроши… — вздохнул я и приоткрыл дверцу «тойоты».
   — Алексея Юрьевича просто оклеветали, — сказал «шкаф». — На самом деле он очень квалифицированный и порядочный адвокат. И поэтому у него много завистников.
   — А вы, простите, его клиент?
   — Я его коллега. — «Шкаф» протянул мне визитку, на которой значилось: «Абрам Фляшман, юридические услуги».
   — Вы тоже адвокат? — обратился я ко второму «шкафу».
   Тот широко улыбнулся:
   — Не, я водила, в натуре…
   — Ну что ж, господа, вы приятные люди, спешу откланяться…
   — Кононов! — остановил меня Алексей Юрьевич. И протянул толстый конверт:
   — Возьмите — почитайте.
   — Зачем?
   — Здесь кое-что гораздо интереснее, чем адвокат, на которого имеют зуб клиенты. Офицер РУБОП занимается открытым вымогательством! И продолжает служить. Это полное досье на него…
   Я открыл конверт. К стопке бумаг были приколоты четыре стодолларовые банкноты, которые я тут же аккуратно, держа за скрепку, передал Алексею Юрьевичу.
   — Боитесь даже пальчики оставить? — усмехнулся он. — Экий вы осторожный…
   — Перед сном обязательно почитаю, — пообещал я. — А писать о вас все равно придется — статья в плане стоит! Могу лишь рядом со статьей ваше интервью поместить с фотографией…
   — Почему вы не можете сказать своему шефу, что факты не подтвердились и поэтому писать не о чем?
   — Факты — упрямая вещь, — сокрушенно ответил я. — Они подтвердились — вот ведь загогулина какая!
   — Спорим, статьи не будет? — сказал Незовибатько. — Так что лучше возьмите деньги — они вам пригодятся.
   — Вам тоже! — улыбнулся я, пожимая руки всем троим.
   И уже поднимаясь по лестнице, подумал, что четыреста баксов мне были бы очень кстати.
 
***
 
   В конверте я нашел заявление в прокуратуру от гражданки Кравчук Зинаиды Николаевны. Она держала кафе на паях с подружкой. Затем подружка решила выйти из дела, Кравчук заплатила ей долю.