Мы пили кофе с коньяком и болтали так, будто были давно знакомы. Борис закончил Техноложку («химик», как пошутил он), успел поработать на советском заводе, посидеть на 120 рэ. Потом начались кооперативы, и он рискнул.
И вот — дорос до собственной фирмы.
В общем, дела идут, контора пишет.
— А почему же вы все-таки запрещаете охранникам пускать кого-либо к вам в усадьбу? Ведь вчера чуть дом не сгорел…
— Ну, во-первых, Светочка, не такие уж они и охранники. Один — газоны стрижет, другой — истопник (баня, камин, дрова на зиму все на нем), третий за собаками и домом следит. Еще одна женщина из местных пару раз в неделю приходит порядок навести… Такой большой дом присмотра требует, а я могу себе позволить содержать помощников… А то, что не пускаю… А что тут посторонним смотреть? Завидовать?… Не люблю я завистников.
— Ну, если бы у вас тропинки были золотыми плитками вымощены…
— Если бы я мог мостить тропинки золотом, я бы это сделал не в России, а где-нибудь в Калифорнии. Вы, Светочка, как психотерапевт, должны меня понимать — сами ведь здесь живете…
(Я представилась Васькиной профессией — этот номер мне часто сходит с рук.)
Мы еще какое-то время говорили ни о чем. Шарик — вопрос, шарик — ответ: этакий пинг-понг — узнавание.
Кофе был выпит. ПАУЗА ЗАТЯНУЛАСЬ…
Мы сидели на распахнутой постели и курили. Во всем теле была необыкновенная легкость. Говорить не хотелось.
Я протянула руку и машинально взяла со стола книгу.
— «Хроники капитана Блада».
— Да, это моя любимая книжка с детства.
— Капитана Блада… Блад…
Тебе что-то напоминает это имя? — Борис приподнялся на локте.
— Да, я что-то в газетах вспоминаю.
— Света, ты читаешь газеты? Ну ты меня уморила.
— Да, иногда просматриваю. Профессия обязывает (как приятно, когда врать легко). Вроде был шумный процесс против одной профессорши — Марии Блад. Она — известный в городе специалист по очистке крови.
— А что она натворила? Кровь плохо очищала?
— Клинику содержала частную, где ставила опыты над наркоманами. В общем, преступница.
— Ее посадили?
— Нет. Ничего не доказали.
Значит, не преступница.
— Да ты не понял — опыты над живыми людьми!
— Ну так ведь она же — ученый! Ну скажи, пожалуйста, разве может студент мединститута стать настоящим хирургом, если будет все время препарировать трупы в анатомичке или резать лягушек? Ведь надо же однажды со скальпелем и к живому человеку подойти.
— Но она все это делала в закрытой частной клинике. Это у нее бизнес был такой.
— Деньги брала? Так они ей на реактивы, на аппаратуру были нужны.
Может, она мир хотела спасти от опасной заразы; может, без пяти минут Нобелевский лауреат. А как же по-другому науку двигать?… И при том… Опыты — над наркоманами… Не такие уж это и люди…
Борис неожиданно посерьезнел, голос у него стал жестким. Я вспомнила недавний разговор с коллегой — Соболиным: «Они, Светочка, не люди, а — нелюди. Я бы их всех за Уральский хребет, в резервации…»
Ты так говоришь, словно эта Мария тебе очень нравится. А она, между прочим, как писали (врала я), — лесбиянка.
— Ну, тогда она мне точно нравится, — вдруг развеселился Борис. — У нас с ней, оказывается, много общего: я ведь тоже безумно люблю хорошеньких женщин.
И он накрыл меня подобно урагану…
Из дома мы вышли, когда начало смеркаться. Это были последние июльские белые ночи. Еще пара недель, и лето повернет к осени, вечера станут темными.
От леса в поселок ползли первые туманы. На траве лежала роса. Я ступила с тропинки на газон и как ошпаренная отскочила в сторону: мне показалось, что по ноге пробежало что-то мокрое и колючее.
Борис тут же наклонился и раздвинул розовый куст:
— Света, смотри, ежик!
Господи, да они тут все помешаны на колючей живности.
— Ах ты, мой проказник, Кеша!
Я его, Светочка, давно заприметил.
Живет у меня под хозблоком. Каждый вечер выходит на охоту, шляется где-то всю ночь, а потом возвращается. Мои парни ему блюдце с молоком даже завели.
— Это у него от молока вся шкура белая?
— Это не шкура, а иголки. Роса, наверное, посверкивает…
В этот момент за забором раздался гудок машины. Один из парней-охранников (истопник) выглянул за калитку и отозвал Бориса в сторону. После короткого разговора Борис подошел ко мне:
— Извини, милая, я не смогу тебя проводить, у меня встреча с партнерами. Ты ведь одна не заблудишься?
Он поцеловал меня и повел к калитке. В это время парни открывали ворота, в которые въезжали два джипа. Водитель первого понес по тропинке в сторону хозблоков какие-то пакеты.
Да, тяжела жизнь коммерсанта, решившего делать бизнес в России. Я уже давно смирилась с тем, что у богатых «первым делом — самолеты».
Идти к Василиске не хотелось. Но и гулять одной в потемневшем парке — тоже удовольствие не из приятных. Я потопталась в нерешительности на дорожке и, делать было нечего, пошла к Васькиной даче.
Впереди меня дорогу осветили две пары фар. Я едва успела отскочить в сторону — мимо пролетели, обдав грязью из лужи, два темных джипа. «Паразиты! Днем, что ли, не могут ездить? Одно дело — партнеры Бориса сидят сейчас, вопросы решают, другое — ночные хулиганы на дорогах… Жаль, номера не заметила — натравила бы на вас гаишников!»
Дома застала странную картину. На подоконнике с несколькими закладками лежал психотерапевтический справочник. А Васька на кухне поочередно открывала крышки с банок и совала туда нос: в муку, в соль, в песок, в крахмал…
— Муравьи, что ли, завелись? Ревизию делаешь?
Васька нервно отставила банки в сторону и, как мне показалось, прислушалась. Я тоже. Из спальни Нины Дмитриевны раздавалось тихое пение: «В белую ночь соловей нам насвистывал…»
Я никогда до этого не слышала, чтобы Нина Дмитриевна пела, и поэтому вопросительно взглянула на подругу. Она, не объясняя, вдруг набросилась на меня:
— Где тебя целый день носило? В десять вечера не загорают.
— По парку гуляла, там очень красиво.
— «В том саду, где мы с вами встретились…» — за стеной «сменила пластинку»
Нина Дмитриевна. Она пела тихо, спокойно, но от этого ее спокойного голоса у меня вдруг как-то нехорошо засосало под ложечкой. А Васька, как мне показалось, готова была вот-вот заплакать.
— Что все-таки с Ниной Дмитриевной?
— Да… Ежика нанюхалась… — Когда Василиске не хочется продолжать тему, она отшучивается совершенно подурацки.
Мы вышли на веранду, закурили.
Васька достала бутылку «Алазани».
— Выпьем?
Я кивнула.
— Да, Свет, — вдруг вспомнила Васька, — Соболин от твоей статьи в восторге: я не уходила, пока он не прочел. Сразу сдал в верстку. Говорит, что это будет «бомба». Завтра уже номер выйдет. Только он твою фамилию вычеркнул. Сказал, что с псевдонимом — спокойнее…
Мне показалось, что у меня даже началось легкое раздвоение личности: с одной стороны, хотелось снова ощущать на своем теле губы Бориса; с другой — послушать, как хвалят коллеги.
Интересно, что мне теперь скажет Обнорский? Как встретит?
— Пошли спать? — Васька встала с кресла.
Я взяла последнюю сигарету и вышла на крыльцо. Мимо меня, шурша травой, проковылял в лунной дорожке сверкающий ежик.
Ку— у-зя! Крыса белобрысая…
На этот раз новый охранник «Золотой пули» не обратил на меня никакого внимания. Но я из вредности все равно сунула ему под нос свое удостоверение:
— Как, вас еще не уволили за уклонение от задержания опасного преступника, пользующегося нашей ксивой?
Он аж нарды под столом просыпал.
В приемной Обнорский приобнимал Лукошкину. Завидя меня, он расцвел, как маков цвет:
— Вот это я понимаю! Молодец!
— Вы в том смысле, Андрей Викторович, что я хорошо выгляжу после отпуска? Что, загорела?
Обнорский неожиданно смутился:
— Я похвалить хотел. За статью. Уже с утра менты звонят не переставая.
— Вот если бы вы всем, Андрей Викторович, перед тем, как отправляете в отпуск, говорили на прощание такие нежные слова, как мне неделю назад, у вас в газете были бы сплошь талантливые статьи.
Лукошкина вопросительно посмотрела на Обнорского и вылетела из приемной.
— Ань, — смущенно побрел за ней Обнорский, — мы же еще договор с издателями «Золотой пули» не обсудили…
А я направилась в свой кабинет.
В кабинете раздался звонок от Гоши:
— Света — молодчина! Ты не представляешь, что происходит в городе.
— Мне уже Обнорский намекнул…
— Да даже Обнорский не знает всю глубину происходящего: кто ж ему расскажет… Сегодня с утра зампрокурора района по надзору за милицией тряс твоей газетой в прокуратуре и требовал принять меры!
— Ко мне?
— Почему к тебе? К ОМОНу района!
Вроде начальника снимать собираются.
Но главное — они теперь просто обязаны арестовать Лялю. Я с утра на Офицерский сбегал: там, представляешь, тишина. Ни одного наркомана нет… Свет, ты сегодня вечером — как? Может, посидим где?
Вечером мне хотелось к Борису, на Петровку, 38. Но и с Гошей до этого можно успеть мило пообщаться. Договорились на шестнадцать.
— У меня с источником «стрелка», — сказала я Соболину, подкрашивая губы и собирая сумочку.
А вот к шестнадцати часам Гоша уже не был таким радостным и счастливым, как с утра.
— Служебное расследование на работе проводят: пытаются выяснить, кто «слил» в редакцию информацию. На меня Рома-"рыжий" сегодня как-то очень внимательно посмотрел в коридоре.
А Колюня аж белый от страха. Ну да что я все о себе? Как у тебя-то?
— Да мне что? С утра поздравления принимаю.
— Ты вообще — смелая девчонка.
Хоть и очень красивая… — Гоша покраснел. Наверное, он такие слова никому еще не говорил. — Свет… А у тебя… Был кто-нибудь?
Я чуть со стула не сползла.
— Го-ша!…
— Извини… Я имел в виду — сейчас… есть?
Мне почти физически захотелось оказаться в Петровке у Бориса. При этом почему-то было жаль маленького Георгия Федоровича Астафьева. Я решила поменять тему:
— Что будешь делать?
— Да мне сейчас главное — выследить и взять Купца, — грустно сказал Гоша.
— Кто это?
— Крупный наркодилер. Я давно отслеживаю каналы поступления наркотиков в Питер. После того, как возьмут Лялю — а ее должны арестовать с минуты на минуту, — Купец должен забеспокоиться: ведь Ляля — один из его основных сбытчиков. Но мне трудно за ним уследить: у него два лежбища — в Питере и за городом.
— «Лежбища» — это где ночует?
— И где хранит наркоту.
— Так что же вы у него обыск не проведете?
— Кто ж даст на это санкцию? На Купца — ни одной бумаги, все — со слов, все — полушепотом.
— Что же ты собираешься делать?
— Я подозреваю, что после «дела с Лялей», Купец захочет поменять склады. Я даже знаю, где они будут. И ему понадобится перевезти партии наркоты.
Я все продумал и знаю, как его взять с «товаром»… Но я не могу открыться ни одному из коллег… Я не уверен, что они не повязаны с Купцом. У меня в помощь лишь один приятель.
— …Ладно, — нехотя согласилась я. — Я тебе помогу. Что надо делать?
Гоша назвал городской адрес для слежки, дал инструкции — как действовать и по какому телефону звонить, если увижу в определенное время джип с нужным номером.
Я отправилась на метро, а Гоша сел на троллейбус, идущий к Финляндскому.
Вот вечно я вляпаюсь. Вместо того, чтобы быть уже у Бориса, торчи теперь два часа на Греческом, карауль какой-то джип.
Джип не приехал, я сообщила об этом Гоше по телефону и со спокойной совестью поехала на вокзал.
Когда выходила на перрон платформы «Петровка», с другой стороны к ней подошла электричка на Питер. Боковым зрением, когда она трогалась, я увидела, что в последний вагон почти на ходу вскочил… Гоша.
Что за чертовщина! Он же сказал, что будет где-то за городом следить за лежбищем Купца. Тогда почему он в Петровке? А может, он?… Батюшки, да это же он за мной следит! Вот ревнивец маленький! Заставил меня торчать в городе, чтобы сорвать мне встречу с любимым! Ну я ему устрою…
Борис был чем-то расстроен.
В фирменном книжном магазине я купила ему в подарок роскошный каталог декоративных растений. Там был целый раздел о кленах — о маньчжурских, японских… У Бориса был «пунктик» на эти деревья: он разводил их разные виды, выписывал откуда-то саженцы… Но даже этот каталог не порадовал Бориса. Он скользнул взглядом по обложке и отложил книгу в сторону.
— У тебя неприятности?
— Да. Проблемы.
— Я могу помочь?
— Нет. Мне никто не может помочь.
На улице загудела машина. Я подошла к окну. Через открытые ворота из усадьбы выезжал джип. Я инстинктивно взглянула на номер. Он был залеплен грязью.
— Что же все-таки случилось?
Я подсела к нему на диван, обняла.
— Боже, как я ненавижу щелкоперов-журналюг! — Борис даже сжал кулаки. — Понимаешь, один гад в городской газете статейку сварганил, и теперь из-за этого у моих друзей большие проблемы.
— В жизни?
— И в жизни, и в бизнесе. Это — мои партнеры. И теперь все может рухнуть…
Борис бегал по комнате, швыряя вещи. Это уже было похоже на панику.
— Успокойся. Может, не все так плохо…
— Да ты же не понимаешь ничего!
— Конечно. Ведь ты же ничего не рассказываешь. Может, есть все-таки выход?
Борис сел, закурил. Потом внимательно посмотрел на меня:
— Света, ведь ты же — психотерапевт. Значит, у тебя есть знакомые медики…
— Есть. — Я знала, что если дело касалось чьего-то здоровья, мне поможет Васька.
— Слушай, — Борис, кажется, взял себя в руки, — а ты не могла бы достать одну справку? Понимаешь, у меня есть одна знакомая… В общем, нужна достоверная справка, что у женщины — оч-чень сложная беременность. Токсикозы там и прочее сообразишь? Надо, чтобы такой был диагноз, чтобы было понятно, что она чуть ли не при смерти. Нужен, мол, медицинский уход, госпитализация…
— Могу, конечно. Если у нее действительно такая беременность, она на самом деле должна давно лежать на сохранении. — Я почувствовала ревность к какой-то незнакомой мне даме, о которой так заботился Борис. — Она от тебя беременна?
— Чего? — Борис расхохотался. — Да она вообще не беременна. У нее уж и климакс, наверное.
— А, — успокоилась я, — просто нужна такая справка?
— Да. Просто справка.
Я взяла свой мобильник, позвонила Ваське на соседнюю улицу и пересказала суть просьбы. Подруга обещала достать справку уже завтра. В конце спросила:
— Свет, а ты где? Мы тебе с мамой домой звонили.
— Как Нина Дмитриевна?
— Все о'кей!
— Да я… у друзей, — сказала я правду.
— Знаешь, а Кузя сегодня не приходил, — невпопад сказала Василиса.
…Справку я отдала Борису утром в городе.
Уже пять дней, как Ляля под арестом. Это сообщил мне Гоша. Соболин просил подготовить эту информацию в ближайший номер. Ради антуража и «правды жизни» я решила сходить еще раз на Офицерский.
Уже уверенным шагом я захожу в парадную напротив дома № 3. Курю, глядя на улицу. И — не верю своим глазам.
Потому что один за другим бледные парни и девчонки… заходят в нехороший подъезд и уходят обратно проходными дворами.
Я чувствую, как у меня начинают дрожать руки. Что же это такое? Мистика какая-то.
Я пристально смотрю на знакомую дверь. Вдруг она открывается еще раз, и на улицу выходит красивая брюнетка. Я не успеваю разглядеть ее лицо: высокая женщина поворачивается ко мне спиной и исчезает из поля зрения.
Ляля— черная? Да быть этого не может!
Я, ломая каблуки, качусь вниз по лестнице и выскакиваю на Офицерский. Никого. Тихая, пустая улочка.
Чуть не угодив под колеса, торможу какого-то частника и мчусь в Агентство.
Обнорский — в Киеве, Повзло читает лекции на журфаке, Соболин — на пресс-конференции в ГУВД. А меня сейчас просто разорвет на части от мыслей и подозрений.
— Светлана, к вам!
Охранник пропустил в кабинет незнакомого парня с букетом белых лилий.
— Завгородняя Светлана Аристарховна?
— Да.
— Наконец-то я вас нашел! У меня ведь был только ваш домашний адрес. К счастью, ваша родительница дала рабочий. Мы ведь подарки должны вручать лично в руки. Я — курьер из фирмы «Праздник». У нас все четко по инструкции. Распишитесь в получении.
Пока я подписывала бумажку и предъявляла паспорт, в кабинет вошла Агеева.
— Ой, лилии! Света, их надо немедленно куда-нибудь отнести. В другой кабинет. Можно в наш. Ты не знаешь, как от запаха лилий может болеть голова. А ты еще слаба после болезни.
Я сняла цветную упаковку на маленькой бархатной коробочке. Внутри, на зеленом атласе, лежала золотая подвеска: желтый кленовый листик с капелькой росы — сверкающим бриллиантом.
Агеева, глядя из-за плеча, схватилась за сердце:
— Света! Кто — он?
Наверное, я слишком пристально смотрела на этот лист клена. Не знаю почему, но я чувствовала, что случилось что-то непоправимое.
Я молча разорвала конверт, из которого выпал тонкий листок бумаги.
«Спасибо, моя красавица, ты очень помогла. Я должен срочно уехать. Увидимся не скоро. Скучаю. Буду всегда помнить. Борис Купцов».
Мне показалось, что я смотрю какой-то сюрреалистический фильм.
Вот я — с конвертом, на котором официальный обратный адрес: д. Петровка, ул. Кленовая, д. 38.
Вот полуобморочная Агеева:
— Света, даже если это просто ухажер… Ухажер, дарящий подвески с бриллиантами…
Вот черный от расстройства Гоша, влетевший в кабинет:
— Все пропало! Лялю отпустили: все свидетели забрали свои показания обратно, а у самой Ляли нашли какую-то болезнь… Купец ушел из-под носа, трое суток слежки — коту под хвост. Все, нет его в городе!
Его, стало быть, нет в городе. А я, доверчивая Света, оказавшая ему бесценную помощь, теперь смотрю в телевизор, по которому идет мультфильм про пластилинового ежика. То ли — Кузю, то ли Кешу. Про ежика с наколотыми на иголки листочками.
Или — пакетиками. С кокаином, например…
Все, кина не будет! Ни анимационного, ни сюрреалистического. Я встаю и выдергиваю шнур из розетки.
От моего резкого движения Гоша вздрагивает. Гоша, который, оказывается, ездил в Петровку не из-за меня вовсе, а из-за наркодельца Бориса Купца.
Словно такой Купец в его жизни — единственный, а таких, как я, — немерено. Ты ошибся, мой маленький Гоша, ты меня, мальчик, еще не знаешь…
Я снимаю с шеи цепочку, вешаю кленовый листик и опускаю его на грудь в ложбинку. Две пуговички при этом в нужном месте расстегиваются сами собой.
Гоша замечает мой жест, снимает очки, замирает, но не отодвигается.
Я внимательно смотрю на его лицо.
Под очками неожиданно оказываются огромные глаза цвета спелой вишни с длинными ресницами. Простуды на губе нет…
Я люблю этот пронзительный миг ПЕРЕД…
ДЕЛО О ПОТЕРЕ ПАМЯТИ
"Шаховский Виктор Михайлович (прозвище Шах), 31 год, корреспондент репортерского отдела. По некоторым данным, в начале 1990-х годов входил в бригаду рэкетиров, базировавшуюся в гостинице «Речная». С 1996 года занимался собственным бизнесом.
В феврале 1998 года неустановленными лицами был взорван принадлежащий Шаховскому «мерседес».
В апреле 1998 года Шаховский В. М. предложил свои услуги Агентству журналистских расследований. Установленный для него руководством Агентства полугодовой испытательный срок прошел без эксцессов.
В коллективе Агентства ранее имело место неоднозначное отношение к Шаховскому: бывшие сотрудники правоохранительных органов (Г. М. Зудинцев) не раз демонстрировали ему недоверие".
Из служебной характеристики
Я медленно открыл глаза и тут же вновь их зажмурил от яркого, проникающего в самый мозг света.
— Очухался, урод? — услышал я неприятный скрипучий голос.
— Кто вы? — спросил я.
— Твоя совесть!
— Кто? — переспросил я удивленно.
Надо же так попасть! Причем уже второй раз в жизни. Первый подобный случай в моей биографии произошел пять лет назад, когда мы с конкурентами колбасный цех делили. Тогда мне удалось вырваться. Главное в такой ситуации — для начала понять, кто меня взял и за что? Я попробовал пошевелить конечностями. Так и есть, в лучших традициях отечественной мафии — руки и ноги связаны какими-то проводами. Значит, надо убалтывать их, тянуть время.
— Переживаешь? Думаешь, кто мы, что нам надо? — обратился ко мне тот же голос. Экстрасенс хренов — надо же, угадал мои мысли. Можно подумать, что кто-нибудь на моем месте стал бы думать о другом.
— А мы скрывать не будем. Зачем нам шифроваться? Жить-то тебе, милый, недолго осталось, от силы минут десять. Ну что, Таня, будем его кончать, или ты сначала ему отрезать что-нибудь хочешь? Говори, Танюшка, не стесняйся, этот негодяй заслужил мучительную смерть.
— Да за что? — спросил я.
Прищурившись, я наконец разглядел человека, пообещавшего мне смерть.
Это был заместитель председателя комитета по здравоохранению городской администрации Алексей Глинич. Весьма неприятный тип — бородатый и толстый.
— А можно я ему сначала уши отрежу? — спросила та, которую он назвал Таней.
Ее я узнал по голосу. Одной ее реплики было достаточно, чтобы я вновь удивился, причем еще сильнее, чем когда узнал первого моего похитителя.
Таня Ненашева, корреспондент питерской редакции НТВ, моя последняя тайная страсть, предмет моих ночных вожделений. И тогда мне стало понятно, что вся эта вакханалия есть большой, глупый розыгрыш. Автором которого, по всей видимости, являлась Танька.
— Ну все, ребята, пошутили — и хватит! Развязывайте меня, у меня руки затекли, — сказал я.
— Это кто тут шутит? — закричала Танька. — На тебе, сволочь!
И я дернулся от резкой боли в плече.
Наверное, эта сумасшедшая уколола меня шилом или булавкой, в общем, чем-то острым. А это было уже совсем не смешно. И вообще странно, что молодая хорошенькая журналистка устраивает такие шоу, к тому же вместе с крупным чиновником. А им, бюрократам-взяточникам, шутить в принципе некогда, им деньги надо круглосуточно из бюджета воровать. Ситуация бредовая! И тут она меня еще раз уколола, на этот раз в ягодицу. Вероятно, ей казалось, что это очень забавно.
— Хватит, хватит! Развязывайте, уже не смешно! — заорал я, начиная очень и очень злиться.
Шутки шутками, а шилом колоть мы не договаривались. Да и вообще, как они меня сюда затащили? Усыпили, что ли? И почему так голова в затылочной части болит, как будто ударили чем-то?
— Все, я его мочу! — раздался истерический вопль Таньки.
И тут произошло то, чего я уже никак не предполагал. Она подскочила ко мне, в руках у нее был небольшой туристический топорик. Она размахнулась и… Страшное лезвие сверкнуло надо мной и с бешеной скоростью пошло вниз, прямо на меня. Не в силах отвернуть голову, я снова зажмурился, мысленно прощаясь с жизнью. И тут же заорал, потому что мое ухо взорвалось дикой болью.
Ну, блин, сволочи! То, что происходило, уже не было шуткой. Кажется, эта психичка отрубила мне ухо. А тем временем невменяемая парочка ругалась между собой. Он упрекал ее в том, что она слишком рано начала казнь и что если бы он не перехватил ее руку с топором и не отклонил в сторону, то лишил бы всю процедуру законной составляющей.
— Он должен знать, за что его казнят! — категорическим тоном утверждал толстяк. При этом он вытирал лезвие топора о свою бороду. Ну точно, маньяк. Кто бы рассказал, не поверил бы. Затем он обратился ко мне:
— Слушай меня, Шаховский. Ты у нас в руках. А мы — это общество защиты прав женщин, обиженных мужчинами.
Мы — это международная организация, которая взяла шефство над Татьяной.
Ты ее смертельно оскорбил, унизил, втоптал в грязь! Тебе было жалко уделить ей всего лишь одну ночь, несколько часов до рассвета — как это мало для тебя и как много для нее! Именно от таких, как ты, подлых импотентов, мы и спасаем мир! Теперь ты знаешь, в чем состоит предъявленное тебе обвинение, и можешь спокойно принять справедливую кару. Только кровью, всей своей грязной черной кровью, покидающей тебя капля за каплей, ты сможешь, и то лишь частично, искупить свою вину перед человечеством.
Ого, вот это номер! Ситуация становилась критической. По всей видимости, я на самом деле оказался в руках маньяков, причем крайне опасных.
Я изо всех сил рванулся, пытаясь порвать то, чем я был связан, но ничего не получилось. Все, конец моей биографии, криминальные журналисты потом напишут: «Умер под топором маньяков». Мужик тем временем передал орудие убийства Таньке.
Вдруг откуда-то из темноты, окружавшей пятно света, в центре которого мы находились, раздался дикий вопль.
Маньяки оглянулись.
— Бежим! — крикнул толстяк, и сумасшедшая парочка скрылась во мраке.
Из последних сил, несмотря на дикую боль в ухе, я повернул голову. Моим спасителем оказался Родька Каширин. Он бежал ко мне, размахивая не то саблей, не то просто арматуриной. Оказавшись возле меня, он кинул сей непонятный предмет на пол и принялся меня развязывать:
И вот — дорос до собственной фирмы.
В общем, дела идут, контора пишет.
— А почему же вы все-таки запрещаете охранникам пускать кого-либо к вам в усадьбу? Ведь вчера чуть дом не сгорел…
— Ну, во-первых, Светочка, не такие уж они и охранники. Один — газоны стрижет, другой — истопник (баня, камин, дрова на зиму все на нем), третий за собаками и домом следит. Еще одна женщина из местных пару раз в неделю приходит порядок навести… Такой большой дом присмотра требует, а я могу себе позволить содержать помощников… А то, что не пускаю… А что тут посторонним смотреть? Завидовать?… Не люблю я завистников.
— Ну, если бы у вас тропинки были золотыми плитками вымощены…
— Если бы я мог мостить тропинки золотом, я бы это сделал не в России, а где-нибудь в Калифорнии. Вы, Светочка, как психотерапевт, должны меня понимать — сами ведь здесь живете…
(Я представилась Васькиной профессией — этот номер мне часто сходит с рук.)
Мы еще какое-то время говорили ни о чем. Шарик — вопрос, шарик — ответ: этакий пинг-понг — узнавание.
Кофе был выпит. ПАУЗА ЗАТЯНУЛАСЬ…
***
Мы сидели на распахнутой постели и курили. Во всем теле была необыкновенная легкость. Говорить не хотелось.
Я протянула руку и машинально взяла со стола книгу.
— «Хроники капитана Блада».
— Да, это моя любимая книжка с детства.
— Капитана Блада… Блад…
Тебе что-то напоминает это имя? — Борис приподнялся на локте.
— Да, я что-то в газетах вспоминаю.
— Света, ты читаешь газеты? Ну ты меня уморила.
— Да, иногда просматриваю. Профессия обязывает (как приятно, когда врать легко). Вроде был шумный процесс против одной профессорши — Марии Блад. Она — известный в городе специалист по очистке крови.
— А что она натворила? Кровь плохо очищала?
— Клинику содержала частную, где ставила опыты над наркоманами. В общем, преступница.
— Ее посадили?
— Нет. Ничего не доказали.
Значит, не преступница.
— Да ты не понял — опыты над живыми людьми!
— Ну так ведь она же — ученый! Ну скажи, пожалуйста, разве может студент мединститута стать настоящим хирургом, если будет все время препарировать трупы в анатомичке или резать лягушек? Ведь надо же однажды со скальпелем и к живому человеку подойти.
— Но она все это делала в закрытой частной клинике. Это у нее бизнес был такой.
— Деньги брала? Так они ей на реактивы, на аппаратуру были нужны.
Может, она мир хотела спасти от опасной заразы; может, без пяти минут Нобелевский лауреат. А как же по-другому науку двигать?… И при том… Опыты — над наркоманами… Не такие уж это и люди…
Борис неожиданно посерьезнел, голос у него стал жестким. Я вспомнила недавний разговор с коллегой — Соболиным: «Они, Светочка, не люди, а — нелюди. Я бы их всех за Уральский хребет, в резервации…»
Ты так говоришь, словно эта Мария тебе очень нравится. А она, между прочим, как писали (врала я), — лесбиянка.
— Ну, тогда она мне точно нравится, — вдруг развеселился Борис. — У нас с ней, оказывается, много общего: я ведь тоже безумно люблю хорошеньких женщин.
И он накрыл меня подобно урагану…
***
Из дома мы вышли, когда начало смеркаться. Это были последние июльские белые ночи. Еще пара недель, и лето повернет к осени, вечера станут темными.
От леса в поселок ползли первые туманы. На траве лежала роса. Я ступила с тропинки на газон и как ошпаренная отскочила в сторону: мне показалось, что по ноге пробежало что-то мокрое и колючее.
Борис тут же наклонился и раздвинул розовый куст:
— Света, смотри, ежик!
Господи, да они тут все помешаны на колючей живности.
— Ах ты, мой проказник, Кеша!
Я его, Светочка, давно заприметил.
Живет у меня под хозблоком. Каждый вечер выходит на охоту, шляется где-то всю ночь, а потом возвращается. Мои парни ему блюдце с молоком даже завели.
— Это у него от молока вся шкура белая?
— Это не шкура, а иголки. Роса, наверное, посверкивает…
В этот момент за забором раздался гудок машины. Один из парней-охранников (истопник) выглянул за калитку и отозвал Бориса в сторону. После короткого разговора Борис подошел ко мне:
— Извини, милая, я не смогу тебя проводить, у меня встреча с партнерами. Ты ведь одна не заблудишься?
Он поцеловал меня и повел к калитке. В это время парни открывали ворота, в которые въезжали два джипа. Водитель первого понес по тропинке в сторону хозблоков какие-то пакеты.
***
Да, тяжела жизнь коммерсанта, решившего делать бизнес в России. Я уже давно смирилась с тем, что у богатых «первым делом — самолеты».
Идти к Василиске не хотелось. Но и гулять одной в потемневшем парке — тоже удовольствие не из приятных. Я потопталась в нерешительности на дорожке и, делать было нечего, пошла к Васькиной даче.
Впереди меня дорогу осветили две пары фар. Я едва успела отскочить в сторону — мимо пролетели, обдав грязью из лужи, два темных джипа. «Паразиты! Днем, что ли, не могут ездить? Одно дело — партнеры Бориса сидят сейчас, вопросы решают, другое — ночные хулиганы на дорогах… Жаль, номера не заметила — натравила бы на вас гаишников!»
***
Дома застала странную картину. На подоконнике с несколькими закладками лежал психотерапевтический справочник. А Васька на кухне поочередно открывала крышки с банок и совала туда нос: в муку, в соль, в песок, в крахмал…
— Муравьи, что ли, завелись? Ревизию делаешь?
Васька нервно отставила банки в сторону и, как мне показалось, прислушалась. Я тоже. Из спальни Нины Дмитриевны раздавалось тихое пение: «В белую ночь соловей нам насвистывал…»
Я никогда до этого не слышала, чтобы Нина Дмитриевна пела, и поэтому вопросительно взглянула на подругу. Она, не объясняя, вдруг набросилась на меня:
— Где тебя целый день носило? В десять вечера не загорают.
— По парку гуляла, там очень красиво.
— «В том саду, где мы с вами встретились…» — за стеной «сменила пластинку»
Нина Дмитриевна. Она пела тихо, спокойно, но от этого ее спокойного голоса у меня вдруг как-то нехорошо засосало под ложечкой. А Васька, как мне показалось, готова была вот-вот заплакать.
— Что все-таки с Ниной Дмитриевной?
— Да… Ежика нанюхалась… — Когда Василиске не хочется продолжать тему, она отшучивается совершенно подурацки.
Мы вышли на веранду, закурили.
Васька достала бутылку «Алазани».
— Выпьем?
Я кивнула.
— Да, Свет, — вдруг вспомнила Васька, — Соболин от твоей статьи в восторге: я не уходила, пока он не прочел. Сразу сдал в верстку. Говорит, что это будет «бомба». Завтра уже номер выйдет. Только он твою фамилию вычеркнул. Сказал, что с псевдонимом — спокойнее…
Мне показалось, что у меня даже началось легкое раздвоение личности: с одной стороны, хотелось снова ощущать на своем теле губы Бориса; с другой — послушать, как хвалят коллеги.
Интересно, что мне теперь скажет Обнорский? Как встретит?
— Пошли спать? — Васька встала с кресла.
Я взяла последнюю сигарету и вышла на крыльцо. Мимо меня, шурша травой, проковылял в лунной дорожке сверкающий ежик.
Ку— у-зя! Крыса белобрысая…
4
На этот раз новый охранник «Золотой пули» не обратил на меня никакого внимания. Но я из вредности все равно сунула ему под нос свое удостоверение:
— Как, вас еще не уволили за уклонение от задержания опасного преступника, пользующегося нашей ксивой?
Он аж нарды под столом просыпал.
В приемной Обнорский приобнимал Лукошкину. Завидя меня, он расцвел, как маков цвет:
— Вот это я понимаю! Молодец!
— Вы в том смысле, Андрей Викторович, что я хорошо выгляжу после отпуска? Что, загорела?
Обнорский неожиданно смутился:
— Я похвалить хотел. За статью. Уже с утра менты звонят не переставая.
— Вот если бы вы всем, Андрей Викторович, перед тем, как отправляете в отпуск, говорили на прощание такие нежные слова, как мне неделю назад, у вас в газете были бы сплошь талантливые статьи.
Лукошкина вопросительно посмотрела на Обнорского и вылетела из приемной.
— Ань, — смущенно побрел за ней Обнорский, — мы же еще договор с издателями «Золотой пули» не обсудили…
А я направилась в свой кабинет.
***
В кабинете раздался звонок от Гоши:
— Света — молодчина! Ты не представляешь, что происходит в городе.
— Мне уже Обнорский намекнул…
— Да даже Обнорский не знает всю глубину происходящего: кто ж ему расскажет… Сегодня с утра зампрокурора района по надзору за милицией тряс твоей газетой в прокуратуре и требовал принять меры!
— Ко мне?
— Почему к тебе? К ОМОНу района!
Вроде начальника снимать собираются.
Но главное — они теперь просто обязаны арестовать Лялю. Я с утра на Офицерский сбегал: там, представляешь, тишина. Ни одного наркомана нет… Свет, ты сегодня вечером — как? Может, посидим где?
Вечером мне хотелось к Борису, на Петровку, 38. Но и с Гошей до этого можно успеть мило пообщаться. Договорились на шестнадцать.
— У меня с источником «стрелка», — сказала я Соболину, подкрашивая губы и собирая сумочку.
***
А вот к шестнадцати часам Гоша уже не был таким радостным и счастливым, как с утра.
— Служебное расследование на работе проводят: пытаются выяснить, кто «слил» в редакцию информацию. На меня Рома-"рыжий" сегодня как-то очень внимательно посмотрел в коридоре.
А Колюня аж белый от страха. Ну да что я все о себе? Как у тебя-то?
— Да мне что? С утра поздравления принимаю.
— Ты вообще — смелая девчонка.
Хоть и очень красивая… — Гоша покраснел. Наверное, он такие слова никому еще не говорил. — Свет… А у тебя… Был кто-нибудь?
Я чуть со стула не сползла.
— Го-ша!…
— Извини… Я имел в виду — сейчас… есть?
Мне почти физически захотелось оказаться в Петровке у Бориса. При этом почему-то было жаль маленького Георгия Федоровича Астафьева. Я решила поменять тему:
— Что будешь делать?
— Да мне сейчас главное — выследить и взять Купца, — грустно сказал Гоша.
— Кто это?
— Крупный наркодилер. Я давно отслеживаю каналы поступления наркотиков в Питер. После того, как возьмут Лялю — а ее должны арестовать с минуты на минуту, — Купец должен забеспокоиться: ведь Ляля — один из его основных сбытчиков. Но мне трудно за ним уследить: у него два лежбища — в Питере и за городом.
— «Лежбища» — это где ночует?
— И где хранит наркоту.
— Так что же вы у него обыск не проведете?
— Кто ж даст на это санкцию? На Купца — ни одной бумаги, все — со слов, все — полушепотом.
— Что же ты собираешься делать?
— Я подозреваю, что после «дела с Лялей», Купец захочет поменять склады. Я даже знаю, где они будут. И ему понадобится перевезти партии наркоты.
Я все продумал и знаю, как его взять с «товаром»… Но я не могу открыться ни одному из коллег… Я не уверен, что они не повязаны с Купцом. У меня в помощь лишь один приятель.
— …Ладно, — нехотя согласилась я. — Я тебе помогу. Что надо делать?
Гоша назвал городской адрес для слежки, дал инструкции — как действовать и по какому телефону звонить, если увижу в определенное время джип с нужным номером.
Я отправилась на метро, а Гоша сел на троллейбус, идущий к Финляндскому.
***
Вот вечно я вляпаюсь. Вместо того, чтобы быть уже у Бориса, торчи теперь два часа на Греческом, карауль какой-то джип.
Джип не приехал, я сообщила об этом Гоше по телефону и со спокойной совестью поехала на вокзал.
Когда выходила на перрон платформы «Петровка», с другой стороны к ней подошла электричка на Питер. Боковым зрением, когда она трогалась, я увидела, что в последний вагон почти на ходу вскочил… Гоша.
Что за чертовщина! Он же сказал, что будет где-то за городом следить за лежбищем Купца. Тогда почему он в Петровке? А может, он?… Батюшки, да это же он за мной следит! Вот ревнивец маленький! Заставил меня торчать в городе, чтобы сорвать мне встречу с любимым! Ну я ему устрою…
5
Борис был чем-то расстроен.
В фирменном книжном магазине я купила ему в подарок роскошный каталог декоративных растений. Там был целый раздел о кленах — о маньчжурских, японских… У Бориса был «пунктик» на эти деревья: он разводил их разные виды, выписывал откуда-то саженцы… Но даже этот каталог не порадовал Бориса. Он скользнул взглядом по обложке и отложил книгу в сторону.
— У тебя неприятности?
— Да. Проблемы.
— Я могу помочь?
— Нет. Мне никто не может помочь.
На улице загудела машина. Я подошла к окну. Через открытые ворота из усадьбы выезжал джип. Я инстинктивно взглянула на номер. Он был залеплен грязью.
— Что же все-таки случилось?
Я подсела к нему на диван, обняла.
— Боже, как я ненавижу щелкоперов-журналюг! — Борис даже сжал кулаки. — Понимаешь, один гад в городской газете статейку сварганил, и теперь из-за этого у моих друзей большие проблемы.
— В жизни?
— И в жизни, и в бизнесе. Это — мои партнеры. И теперь все может рухнуть…
Борис бегал по комнате, швыряя вещи. Это уже было похоже на панику.
— Успокойся. Может, не все так плохо…
— Да ты же не понимаешь ничего!
— Конечно. Ведь ты же ничего не рассказываешь. Может, есть все-таки выход?
Борис сел, закурил. Потом внимательно посмотрел на меня:
— Света, ведь ты же — психотерапевт. Значит, у тебя есть знакомые медики…
— Есть. — Я знала, что если дело касалось чьего-то здоровья, мне поможет Васька.
— Слушай, — Борис, кажется, взял себя в руки, — а ты не могла бы достать одну справку? Понимаешь, у меня есть одна знакомая… В общем, нужна достоверная справка, что у женщины — оч-чень сложная беременность. Токсикозы там и прочее сообразишь? Надо, чтобы такой был диагноз, чтобы было понятно, что она чуть ли не при смерти. Нужен, мол, медицинский уход, госпитализация…
— Могу, конечно. Если у нее действительно такая беременность, она на самом деле должна давно лежать на сохранении. — Я почувствовала ревность к какой-то незнакомой мне даме, о которой так заботился Борис. — Она от тебя беременна?
— Чего? — Борис расхохотался. — Да она вообще не беременна. У нее уж и климакс, наверное.
— А, — успокоилась я, — просто нужна такая справка?
— Да. Просто справка.
Я взяла свой мобильник, позвонила Ваське на соседнюю улицу и пересказала суть просьбы. Подруга обещала достать справку уже завтра. В конце спросила:
— Свет, а ты где? Мы тебе с мамой домой звонили.
— Как Нина Дмитриевна?
— Все о'кей!
— Да я… у друзей, — сказала я правду.
— Знаешь, а Кузя сегодня не приходил, — невпопад сказала Василиса.
…Справку я отдала Борису утром в городе.
6
Уже пять дней, как Ляля под арестом. Это сообщил мне Гоша. Соболин просил подготовить эту информацию в ближайший номер. Ради антуража и «правды жизни» я решила сходить еще раз на Офицерский.
Уже уверенным шагом я захожу в парадную напротив дома № 3. Курю, глядя на улицу. И — не верю своим глазам.
Потому что один за другим бледные парни и девчонки… заходят в нехороший подъезд и уходят обратно проходными дворами.
Я чувствую, как у меня начинают дрожать руки. Что же это такое? Мистика какая-то.
Я пристально смотрю на знакомую дверь. Вдруг она открывается еще раз, и на улицу выходит красивая брюнетка. Я не успеваю разглядеть ее лицо: высокая женщина поворачивается ко мне спиной и исчезает из поля зрения.
Ляля— черная? Да быть этого не может!
Я, ломая каблуки, качусь вниз по лестнице и выскакиваю на Офицерский. Никого. Тихая, пустая улочка.
Чуть не угодив под колеса, торможу какого-то частника и мчусь в Агентство.
***
Обнорский — в Киеве, Повзло читает лекции на журфаке, Соболин — на пресс-конференции в ГУВД. А меня сейчас просто разорвет на части от мыслей и подозрений.
— Светлана, к вам!
Охранник пропустил в кабинет незнакомого парня с букетом белых лилий.
— Завгородняя Светлана Аристарховна?
— Да.
— Наконец-то я вас нашел! У меня ведь был только ваш домашний адрес. К счастью, ваша родительница дала рабочий. Мы ведь подарки должны вручать лично в руки. Я — курьер из фирмы «Праздник». У нас все четко по инструкции. Распишитесь в получении.
Пока я подписывала бумажку и предъявляла паспорт, в кабинет вошла Агеева.
— Ой, лилии! Света, их надо немедленно куда-нибудь отнести. В другой кабинет. Можно в наш. Ты не знаешь, как от запаха лилий может болеть голова. А ты еще слаба после болезни.
Я сняла цветную упаковку на маленькой бархатной коробочке. Внутри, на зеленом атласе, лежала золотая подвеска: желтый кленовый листик с капелькой росы — сверкающим бриллиантом.
Агеева, глядя из-за плеча, схватилась за сердце:
— Света! Кто — он?
Наверное, я слишком пристально смотрела на этот лист клена. Не знаю почему, но я чувствовала, что случилось что-то непоправимое.
Я молча разорвала конверт, из которого выпал тонкий листок бумаги.
«Спасибо, моя красавица, ты очень помогла. Я должен срочно уехать. Увидимся не скоро. Скучаю. Буду всегда помнить. Борис Купцов».
Мне показалось, что я смотрю какой-то сюрреалистический фильм.
Вот я — с конвертом, на котором официальный обратный адрес: д. Петровка, ул. Кленовая, д. 38.
Вот полуобморочная Агеева:
— Света, даже если это просто ухажер… Ухажер, дарящий подвески с бриллиантами…
Вот черный от расстройства Гоша, влетевший в кабинет:
— Все пропало! Лялю отпустили: все свидетели забрали свои показания обратно, а у самой Ляли нашли какую-то болезнь… Купец ушел из-под носа, трое суток слежки — коту под хвост. Все, нет его в городе!
Его, стало быть, нет в городе. А я, доверчивая Света, оказавшая ему бесценную помощь, теперь смотрю в телевизор, по которому идет мультфильм про пластилинового ежика. То ли — Кузю, то ли Кешу. Про ежика с наколотыми на иголки листочками.
Или — пакетиками. С кокаином, например…
Все, кина не будет! Ни анимационного, ни сюрреалистического. Я встаю и выдергиваю шнур из розетки.
От моего резкого движения Гоша вздрагивает. Гоша, который, оказывается, ездил в Петровку не из-за меня вовсе, а из-за наркодельца Бориса Купца.
Словно такой Купец в его жизни — единственный, а таких, как я, — немерено. Ты ошибся, мой маленький Гоша, ты меня, мальчик, еще не знаешь…
Я снимаю с шеи цепочку, вешаю кленовый листик и опускаю его на грудь в ложбинку. Две пуговички при этом в нужном месте расстегиваются сами собой.
Гоша замечает мой жест, снимает очки, замирает, но не отодвигается.
Я внимательно смотрю на его лицо.
Под очками неожиданно оказываются огромные глаза цвета спелой вишни с длинными ресницами. Простуды на губе нет…
***
Я люблю этот пронзительный миг ПЕРЕД…
ДЕЛО О ПОТЕРЕ ПАМЯТИ
Рассказывает Виктор Шаховский
"Шаховский Виктор Михайлович (прозвище Шах), 31 год, корреспондент репортерского отдела. По некоторым данным, в начале 1990-х годов входил в бригаду рэкетиров, базировавшуюся в гостинице «Речная». С 1996 года занимался собственным бизнесом.
В феврале 1998 года неустановленными лицами был взорван принадлежащий Шаховскому «мерседес».
В апреле 1998 года Шаховский В. М. предложил свои услуги Агентству журналистских расследований. Установленный для него руководством Агентства полугодовой испытательный срок прошел без эксцессов.
В коллективе Агентства ранее имело место неоднозначное отношение к Шаховскому: бывшие сотрудники правоохранительных органов (Г. М. Зудинцев) не раз демонстрировали ему недоверие".
Из служебной характеристики
1
Я медленно открыл глаза и тут же вновь их зажмурил от яркого, проникающего в самый мозг света.
— Очухался, урод? — услышал я неприятный скрипучий голос.
— Кто вы? — спросил я.
— Твоя совесть!
— Кто? — переспросил я удивленно.
Надо же так попасть! Причем уже второй раз в жизни. Первый подобный случай в моей биографии произошел пять лет назад, когда мы с конкурентами колбасный цех делили. Тогда мне удалось вырваться. Главное в такой ситуации — для начала понять, кто меня взял и за что? Я попробовал пошевелить конечностями. Так и есть, в лучших традициях отечественной мафии — руки и ноги связаны какими-то проводами. Значит, надо убалтывать их, тянуть время.
— Переживаешь? Думаешь, кто мы, что нам надо? — обратился ко мне тот же голос. Экстрасенс хренов — надо же, угадал мои мысли. Можно подумать, что кто-нибудь на моем месте стал бы думать о другом.
— А мы скрывать не будем. Зачем нам шифроваться? Жить-то тебе, милый, недолго осталось, от силы минут десять. Ну что, Таня, будем его кончать, или ты сначала ему отрезать что-нибудь хочешь? Говори, Танюшка, не стесняйся, этот негодяй заслужил мучительную смерть.
— Да за что? — спросил я.
Прищурившись, я наконец разглядел человека, пообещавшего мне смерть.
Это был заместитель председателя комитета по здравоохранению городской администрации Алексей Глинич. Весьма неприятный тип — бородатый и толстый.
— А можно я ему сначала уши отрежу? — спросила та, которую он назвал Таней.
Ее я узнал по голосу. Одной ее реплики было достаточно, чтобы я вновь удивился, причем еще сильнее, чем когда узнал первого моего похитителя.
Таня Ненашева, корреспондент питерской редакции НТВ, моя последняя тайная страсть, предмет моих ночных вожделений. И тогда мне стало понятно, что вся эта вакханалия есть большой, глупый розыгрыш. Автором которого, по всей видимости, являлась Танька.
— Ну все, ребята, пошутили — и хватит! Развязывайте меня, у меня руки затекли, — сказал я.
— Это кто тут шутит? — закричала Танька. — На тебе, сволочь!
И я дернулся от резкой боли в плече.
Наверное, эта сумасшедшая уколола меня шилом или булавкой, в общем, чем-то острым. А это было уже совсем не смешно. И вообще странно, что молодая хорошенькая журналистка устраивает такие шоу, к тому же вместе с крупным чиновником. А им, бюрократам-взяточникам, шутить в принципе некогда, им деньги надо круглосуточно из бюджета воровать. Ситуация бредовая! И тут она меня еще раз уколола, на этот раз в ягодицу. Вероятно, ей казалось, что это очень забавно.
— Хватит, хватит! Развязывайте, уже не смешно! — заорал я, начиная очень и очень злиться.
Шутки шутками, а шилом колоть мы не договаривались. Да и вообще, как они меня сюда затащили? Усыпили, что ли? И почему так голова в затылочной части болит, как будто ударили чем-то?
— Все, я его мочу! — раздался истерический вопль Таньки.
И тут произошло то, чего я уже никак не предполагал. Она подскочила ко мне, в руках у нее был небольшой туристический топорик. Она размахнулась и… Страшное лезвие сверкнуло надо мной и с бешеной скоростью пошло вниз, прямо на меня. Не в силах отвернуть голову, я снова зажмурился, мысленно прощаясь с жизнью. И тут же заорал, потому что мое ухо взорвалось дикой болью.
Ну, блин, сволочи! То, что происходило, уже не было шуткой. Кажется, эта психичка отрубила мне ухо. А тем временем невменяемая парочка ругалась между собой. Он упрекал ее в том, что она слишком рано начала казнь и что если бы он не перехватил ее руку с топором и не отклонил в сторону, то лишил бы всю процедуру законной составляющей.
— Он должен знать, за что его казнят! — категорическим тоном утверждал толстяк. При этом он вытирал лезвие топора о свою бороду. Ну точно, маньяк. Кто бы рассказал, не поверил бы. Затем он обратился ко мне:
— Слушай меня, Шаховский. Ты у нас в руках. А мы — это общество защиты прав женщин, обиженных мужчинами.
Мы — это международная организация, которая взяла шефство над Татьяной.
Ты ее смертельно оскорбил, унизил, втоптал в грязь! Тебе было жалко уделить ей всего лишь одну ночь, несколько часов до рассвета — как это мало для тебя и как много для нее! Именно от таких, как ты, подлых импотентов, мы и спасаем мир! Теперь ты знаешь, в чем состоит предъявленное тебе обвинение, и можешь спокойно принять справедливую кару. Только кровью, всей своей грязной черной кровью, покидающей тебя капля за каплей, ты сможешь, и то лишь частично, искупить свою вину перед человечеством.
Ого, вот это номер! Ситуация становилась критической. По всей видимости, я на самом деле оказался в руках маньяков, причем крайне опасных.
Я изо всех сил рванулся, пытаясь порвать то, чем я был связан, но ничего не получилось. Все, конец моей биографии, криминальные журналисты потом напишут: «Умер под топором маньяков». Мужик тем временем передал орудие убийства Таньке.
Вдруг откуда-то из темноты, окружавшей пятно света, в центре которого мы находились, раздался дикий вопль.
Маньяки оглянулись.
— Бежим! — крикнул толстяк, и сумасшедшая парочка скрылась во мраке.
Из последних сил, несмотря на дикую боль в ухе, я повернул голову. Моим спасителем оказался Родька Каширин. Он бежал ко мне, размахивая не то саблей, не то просто арматуриной. Оказавшись возле меня, он кинул сей непонятный предмет на пол и принялся меня развязывать: