Страница:
— А у тебя, Сергуня, видать, с Семеном пути пересеклись? Смотри, он человек страшный… Сергей заерзал на диване:
— С чего ты, баб Дусь, решила, что пересеклись?
Старуха усмехнулась:
— Ну, я хоть бабка и пьющая, но из ума пока еще не вышла — вчера Семен в прокуратуру заявился, а сегодня ты приходишь и разговор о нем невзначай заводишь…
— Постой, постой, баб Дусь, в какую прокуратуру…
— Да в нашу, в какую еще… А что ты так удивляешься? Сейчас многие растратчики да фарцовщики солидными бизнесменами стали, а Семен-то рангом повыше был… Так что с полным правом нанес, можно сказать, официальный визит нашему руководству… Я как его увидела — чуть ведро не выронила. Раздобрел он, постарел, но узнать можно. Это меня вот уже никто не узнает. И он не узнал. Важный такой стал, солидный. Хотя он и раньше себя подать умел… Наверное, явился серьезные вопросы о «безвозмездной» помощи правоохранительным органам решать. И депутат этот, Троцкий, при нем суетится, шмыгает, как церковный староста проворовавшийся… У Прохоренко в кабинете заперлись, потом к ним еще из ГУВД генерал Хомяков подъехал…
— Погоди, баб Дусь, какой депутат Троцкий? — затряс непонимающе головой Челищев.
— Ну этот, как его… Глазанов. Вылитый Троцкий — бородку свою козлиную все время щиплет и пенсне протирает…
— Глазанов?!
Видимо, Евдокия Андреевна услышала в возгласе Челищева не удивление, а недоверие, потому что, обиженно поджав губы, встала, отошла в угол комнаты и начала, что-то бормоча, рыться в груде сложенных прямо на полу книг и каких-то папок.
Челищев между тем, судорожно затягиваясь сигаретой, сращивал в мозгу концы с концами:
«Ну, конечно… Гаспарян говорил про „доверенное лицо“… Это и есть господин депутат…
Интересно, почему они его так подставляют… Хотя, постой, почему подставляют? Он же депутат, пользуется неприкосновенностью, его в разработку ни менты, ни комитет взять не могут, ни наружку поставить, ни единицу… Идеальный курьер, и риску никакого… Ай да Антибиотик… Или Глазанов — человек Гаспаряна? Нет, скорее, все-таки, Виктор Палыч — хозяин… Круто люди работают, круто… Значит, они — «безвозмездную» помощь, а им — гаишные эскорты до границы с Эстонией? И все законно, чинно, благородно… Все для блага России… и отдельных ее граждан…»
Между тем баба Дуся вернулась к столу, держа в руках пухлую бухгалтерскую книгу в черной клеенчатой обложке.
— Вот, смотри, Сергуня. Я в эту книгу разные интересные факты заношу про наше замечательное руководство. Они-то меня за человека не считают, внимания не обращают, а я домой приду — запишу, что видела… Может, потом когда-нибудь и пригодится кому-нибудь, если хозяин в стране найдется, может, начнут порядок наводить… Грех так говорить, но иногда даже думаешь: «Сталина на вас, сволочей, нет…» Вот смотри, у нас сейчас февраль, последнюю запись я сделала сегодня.
В книге аккуратным почерком были проставлены даты, под ними шли лаконичные записи. Это была своеобразная летопись прокуратуры: кто с кем встречался, кого куда назначали, какие вывешивались приказы, по каким поводам проводились пьянки, кто кого трахал в кабинете… Рядом с фамилиями некоторых посетителей стояли звездочки, а в конце книги на этих людей давались короткие объективки — число, место рождения, адрес, судимости (если были), род занятий…
— Ну, ты даешь, баба Дуся… А адреса-то как пробивала?
— Я же тебе уже говорила, Сережа: из ума еще не выжила, помню, как что делается…
Челищев машинально запомнил адрес и телефон Глазанова. Депутат жил в «доме еврейской бедноты» на Финляндском проспекте, за гостиницей «Санкт-Петербург».
— Да, ну и кондуит, — качал головой Сергей, листая книгу. — Почитать такую простому человеку — его кондратий хватит.
Евдокия Андреевна налила себе еще рюмку.
— Ты, Сережа, наверное, думаешь — совсем рехнулась бабка, компроматик непонятно для чего собирает, шпионит… Только я ведь про нормальных людей ничего не пишу — о своих, к слову, художествах ты здесь слова не найдешь… Да и делаю я это так, для себя: на бумагу выплеснешь, и вроде душа меньше болит… Никому эта книжка не понадобится, а про хозяина в стране — это я так, от обиды сказала…
Баба Дуся говорила что-то еще, но Челищев уже не слышал ее — глаза его вдруг стало заволакивать розовым туманом, а выбрасываемый в кровь адреналин грозил разорвать сердце: в записях августа 1992 года, за два дня до даты гибели своих родителей, Сергей нашел упоминание о визите Глазанова к Никодимову — первому заместителю прокурора города Николая Степановича Прохоренко… Сергей сам не мог понять, отчего его так затрясло…
— Что с тобой, Сергуня? Ты аж побелел весь, — откуда-то издалека донесся до Челищева голос бабы Дуси.
— Сейчас, сейчас… — невпопад ответил Сергей, выпил залпом, не почувствовав вкуса, рюмку коньяка и начал вынимать сигарету из пачки, забыв, что во рту уже дымится одна… Коньяк снял пелену с глаз и успокоил взбесившееся сердце. Челищев глубоко вздохнул и прочитал запись еще раз: «Деп. Глазанов — у Никодимова, с утра, был около 5 минут, ушел в сост. нерв. возб. Никодим. немедленно — к Прохор. (глубоко озаб.). Вызвали в кабинет Воронину, обсуждали что-то около 30 минут. Потом Воронину отпустили. Никодим. с Прохор. пили до обеда (2 бут. коньяк „Арарат“), после чего уехали из прок., якобы на совещ. в ГУВД. До вечера не возвр.».
Сергей налил себе еще рюмку и снова выпил как воду, пытаясь свести в кучу скачущие мысли: «Вот оно… Глазанова я раньше мог у нас в прокуратуре видеть… Если он „доверенное лицо“ Антибиотика, то что получается? Кто у кого на связи? Спокойно, спокойно… Накануне убийства моих Глазанов — в прокуратуре… Совпадение? Да, он у нас частенько мелькал. То-то я все думал, что рожа больно знакомая… Спокойно…»
Челищев чувствовал, что между приходом депутата в прокуратуру и убийством его родителей связь самая прямая, и, сосредоточившись, начал строить версию: «Спокойно, только спокойно… Что я не мог понять, это как можно было посылать убийцу к нам в квартиру, зная, что у директора сын — следователь, с правом ношения оружия, кстати… А убийцы пришли рано утром, когда сын, то есть я, должен был быть дома. С пистолетом вместе… Значит, меня дома быть не должно было… А я и не был: я Юлю трахал… Так… Накануне пришел приказ о повышении классности… Так, спокойно, спокойно… А, кстати, это не я Юльку трахнул, а, скорее, она меня… Антибиотику было нужно, чтобы я не ночевал дома… Но почему так сложно? Мотивы должны быть простыми… И слишком много людей в курсе…»
Челищев был уверен, что мысли его идут в верном направлении, но мозг уже отключался, кипел от перегрузки. Сразу все ответы на все вопросы прийти не могли. К тому же — правильно сформулированный вопрос зачастую важнее ответа… И у кого выпытывать эти ответы? Антибиотик — не скажет, Прохоренко с Никодимовым — тоже калачи тертые. Депутат Глазанов и Воронина… Этих двух, в принципе, расколоть можно было бы: они люди слабые, ломаные… Только на что их колоть и как?
Сергею казалось, что еще немного — и он сойдет с ума. Уходящее чудовищное напряжение оставляло после себя испарину и слабость.
— Да что с тобой, Сергуня?! — баба Дуся испуганно смотрела Челищеву в глаза и трясла за плечо. — Тебе нехорошо, сынок?
— Нет, все нормально, — сказал Сергей, еле ворочая языком, как после нескольких схваток на татами. — Просто прокуратуру нашу вспомнил, вот и нахлынуло. Нервы стали ни к черту. Устал я что-то, баб Дусь… Совсем устал.
Евдокия Андреевна вздохнула и стала гладить Сергея по голове. На нос ему капнула теплая слезинка.
— Ты что, баба Дуся? — встрепенулся было Челищев, но она махнула рукой.
— Не обращай внимания, сынок. Я последнее время что-то совсем слабая на слезу стала… Давай-ка ложись спать, я тебе в Алешкиной комнате постелю. Завтра поедешь, да и выпил ты — чего на гаишников нарываться…
Сергей не возражал. Он с самого начала хотел попроситься к Евдокии Андреевне на ночлег. Что-то не пускало его домой. Снова вспомнились найденные утром окурки у мусоропровода. Кто бы это все-таки мог быть? Но сил ломать голову еще и над этой загадкой не было совсем, Челищев еле дождался, пока баба Дуся постелит ему в комнате сына. Он утонул в колхозе, закончив первый курс юрфака, когда сама Евдокия Андреевна лежала в больнице после автокатастрофы… Еще одна странная история…
Сергей со стоном упал на низкую кровать, и его обступили лица тех, о ком он постоянно думал последние дни. Лица все время двигались, и было уже не разобрать, кто из этих людей живой, а кто мертвый, и они молча смотрели на него, словно ждали какого-то ответа.
Встреча алюминиевого эшелона и последующая переброска груза в «КамАЗы» прошли без малейшей заминки. К тому же выяснилось, что перекидывать алюминий в машины для срочной отправки в Ивангород нужно только из трех вагонов, а остальные будут ждать своей очереди в одном солидном «почтовым ящике» под присмотром «вохровцев». Самое главное было в том, что Антибиотик, а через него и Челищев со своими людьми за эти вагоны уже не отвечали.
Грузчики работали как звери и, забив последний «КамАЗ», просто падали от усталости. Двух из них стало рвать желчью, но никто не жаловался — Доктор расплатился со всеми честно и даже накинул сверху по пятерке — на радостях, наверное… У парня, похоже, шел медовый месяц. Когда Челищев утром встретил Доктора, то только головой покачал — к приобретенным накануне засосам, успевшим несколько потускнеть, прибавились новые — свежие и ядреные. Толик отчаянно зевал, рискуя вывихнуть себе челюсть, но был весел и жизнерадостен, как пингвин на льдине. Отлично выспавшийся Сергей был, напротив, хмур и угрюм — ему не давала покоя информация, полученная от бабы Дуси…
— Ты чего такой невеселый, босс? Не дала, что ли? — дружелюбно спросил Толик у Сергея, прохаживавшегося вдоль платформы.
— Что не дала? — не понял Челищев.
— Ну что бабы могут не дать… Ты же вчера сказал, к женщине поедешь…
— А-а-а… Дать-то дала, но слишком много, боюсь, не унесу, — усмехнулся Сергей, в который раз вспоминая записи из бухгалтерской книги. Толик понял его по-своему. Хохотнув, он, понизив голос, доверительно сказал:
— Для таких случаев, когда сомневаешься, нужно марганцовку с собой в кармане носить — заскочил на кухню, развел в стакане, член прополоскал — и душа не болит… А гандоны я и сам не люблю… И врач один, когда от трипера лечил, тоже говорил: «Гандон — паутина против сифилиса и броня от удовольствия».
Доктор говорил абсолютно искренне и из самых лучших побуждений. Поэтому он лишь пожал плечами, когда Челищев согнулся от хохота:
— Странный ты сегодня какой-то, Адвокат: то ходишь злой, как черт, то ржешь, как защекоченный…
Закончив переброску груза, Сергей позвонил Антибиотику. Тот похвалил, но велел не расходиться, сидеть на базе и ждать звонка — «КамАЗы» должны дойти до границы, вот тогда уже будет все…
Ждать предстояло долго — до Ивангорода груженым фурам часа три идти, да там еще сколько на таможне возни будет — хоть и дают «зеленый свет», но пока все бумаги сверят, пока штампы поставят… Вся братва — человек двадцать мордоворотов, перекрывающих базу во время переброски алюминия, — собралась в том самом яблочном хранилище, где накануне скучали грузчики. Толик, пристроившись на сложенных картонных коробках, быстро уснул, подложив кулак под голову, а остальные разбились на две кучки — в одной начали шлепать картами, в другой — травить байки.
К Сергею подошел черный от усталости Сашок Выдрин. Пока шла погрузка, времени поговорить с ним у Челищева не было, да и Сашку было не до разговоров. Выдрин опустился на корточки рядом с Сергеем и незаметным движением вложил ему в руку два ключа:
— Ваше задание выполнено, шеф. Двухкомнатная хатка, в самом центре — дом на углу Сенной и переулка Гривцова. Что особенно ценно — там отдельный вход, вообще своя маленькая парадная, других квартир нет… Ванная, телефон, телевизор… Мебель не очень, но чистая, постельное белье в шкафу… Сергей от изумления даже привстал:
— Когда успел-то? Ты что, волшебником подрабатываешь?
— Да нет, — замялся Сашок. — Это приятеля моего квартира… Он в Югославию махнул на несколько месяцев — подзаработать, а ключи мне оставил… Цветы у него там от матери-покойницы остались, он просил их хотя бы раз в неделю поливать… А деньги, что ты давал, я обратно принес, — Сашок виновато улыбнулся и полез было в карман, но Сергей удержал его руку:
— Оставь себе, считай, что заработал… За честность — спасибо, а цветы я буду поливать.
Выдрин помолчал, кивнул головой и осторожно спросил:
— Как насчет вчерашнего разговора? Я про работу.
Сергей досадливо сморщился:
— Сашок, ты сам не понимаешь, о чем просишь… Это такая грязь.
Выдрин деликатно, но твердо перебил его:
— А ты, Сергей, видимо, считаешь, что так я — в белом фраке? Где сейчас не грязь? Везде одно и то же… Но хоть чем-то заниматься нужно? Куда податься? Я Андрея Обнорского просил меня к себе взять — у них ставок нет, газета еле концы с концами сводит… Челищев удивленно посмотрел на Сашка:
— Андрей? А при чем здесь газета? Он же на Ближнем Востоке переводчиком работал… Сашок присвистнул:
— Так ты не в курсе? Ну да, он же под псевдонимом пишет — Андрей Серегин. Читал, наверное, его бандитские эпопеи? Он в девяносто первом уволился и в журналисты подался… Сейчас криминальным отделом заведует…
— Постой, Серегин — это Обнорский? Я же читал его статьи… Ну, дела! А я его в последний раз в конце восьмидесятых… Или — в девяностом, он опять в свою Аравию собирался. Злой был, как черт, мы с ним напились тогда до зеленых соплей… И все — как сгинул парень, я даже думал, что нашел-таки свою пулю в барханах… А он, оказывается, Серегиным стал… У тебя координаты его есть?
Выдрин кивнул:
— Конечно, только дома. Ну, так что, босс, берешь меня к себе?
Челищев долго молчал, курил и вздыхал. Наконец кивнул головой:
— Ладно, давай посмотрим, что получится… Побудешь со мной рядом — может, и сам передумаешь… Смотри только, как бы поздно не было… К нам попасть легче, чем уйти.
Сашок повеселел:
— Ну так ты же меня в обиду не дашь? Челищев усмехнулся:
— Я сам-то на птичьих правах… Ох, Сашок, оставил бы ты эту затею.
Но Выдрин упрямо мотнул головой:
— Нет, а то и я в Югославию наемником умотаю, чем так жить… А что мне делать-то нужно будет? Долги вышибать? На пробивки ездить?
Сергей невесело рассмеялся и хлопнул Сашка по плечу:
— Это ты у господина Серегина начитался? Его главная ошибка в том, что он пытается загнать жизнь в схему. Делать пока не надо ничего, просто будешь со мной рядом. Мне, в принципе, действительно нужен человек, на которого можно опереться.
Настроение у Челищева опять резко испортилось, потому что ему вспомнилось, как примерно такие же слова говорила ему Катя, когда они неожиданно встретились минувшей осенью. Как будто целая жизнь прошла.
— Иди сейчас домой, Сашка, отдохни как следует, а я со всем этим говном раскручусь и сам тебя найду. Телефон только оставь. И подумай еще раз как следует…
Выдрин, видно, почувствовав перемену настроения у Сергея, кивнул, продиктовал телефон и ушел, оставив Челищева наедине с невеселыми размышлениями…
Антибиотик позвонил только ночью, когда половину братвы уже стал пробирать понос от сожранных на халяву яблок:
— Сережа? Ну, слава Богу, груз уже у рыбоедов… Распускай пацанов и сам отдохни как следует. Дело сделано, через пару дней зеленые зашуршат… Челищев растолкал безмятежно проспавшего все эти часы Доктора:
— Вставай, Толян, отмучились… Собирай у пацанов волыны, отвози их к Вальтеру и езжай к Татьяне. В середине дня мне завтра звякни на трубу — как отоспишься. А я поехал, спать хочу — умираю.
Сергей потряс сжатыми над головой руками, прощаясь с боевиками, и направился было к выходу, но Доктор догнал его:
— Адвокат, а свою «тэтэху»-то… забыл? Челищев вынул из-за пояса пистолет, сунул было его Толику, но потом вдруг передумал:
— Я тебе его завтра отдам, пусть он пока со мной побудет.
Доктор пожал плечами: мол, смотри сам, добавил лишь:
— Ксиву не забудь написать. Сергей улыбнулся:
— Адвоката учишь? Сейчас и напишу… Он действительно присел на корточки и написал на страничке, вырванной из ежедневника: «Я, Челищев Сергей Александрович, 1963 года рождения, адвокат, проезжая по Пискаревскому проспекту, услышал шум и увидел побежавших куда-то людей, лиц которых разглядеть не смог из-за темноты. Выйдя из машины, я заметил на земле блестящий предмет, оказавшийся пистолетом ТТ со снаряженным магазином, заводской номер… Указанный пистолет я подобрал для последующей передачи в органы милиции. Число, подпись».
Доктор, заглядывая Сергею через плечо, кивнул и заметил:
— С этими ксивами главное — новые не забывать писать каждый день и старые сжигать… А то недавно менты Самовара прихватили, а у него таких писулек штук семь на кармане — на три дня назад и четыре вперед… Тебе пацанами помочь?
Сергей покачал головой:
— Да ну, людей только смешить… У меня просто нервы разгулялись, отоспаться нужно, вот и перестанет дрянь всякая мерещиться… Да и к тому же — металл уже ушел, дело сделано… Давай, Толян, до завтра.
Челищев хоть и бодрился перед Доктором, по-мальчишески не желая выглядеть в чьих бы то ни было глазах трусом, на самом деле чувствовал себя далеко не так уверенно, как бы хотел. Потому и волын оставил — вроде обычная железка, а уверенности придает…
В полутемном дворе у своего подъезда ему стало еще более не по себе, а когда оказалось, что на лестнице горит только лампочка на самом верхнем этаже, Сергей ощутил настоящий страх. Он остановился, прислушался. Было тихо, лишь из-за двери в квартире на втором этаже доносилась музыка и приглушенный женский смех.
Прижимаясь спиной к стене и сжимая во взмокшей руке пистолет, Челищев стал медленно подниматься. Ему казалось, что он очень громко дышит, и Сергей остановился, выравнивая дыхание. Страх не отпускал, заставлял крепче стискивать оружие. На мгновение Сергею захотелось повернуться и выбежать из подъезда, но потом ему стало стыдно: «Что-то ты, дядя Сережа, совсем дошел — темноты боишься, как маленький. Так действительно крыша может поехать. Взрослый мужик, а такой херней страдаешь…» — Уговаривая себя таким образом, он поднялся до своей двери, облегченно вздохнул, снял ладонь с рукоятки ТТ и полез в карман куртки за ключами.
И в этот момент сверху, от окошка у мусоропровода, на него прыгнул человек с тусклым лезвием в правой руке. Сергей, почувствовав колебание воздуха, успел лишь повернуться к нападавшему, но удара ножом увидеть не смог. Направление удара было выбрано грамотно и точно — в левое подреберье, снизу вверх к сердцу, и не повстречайся нож с засунутым за ремень брюк на левом бедре пистолетом, быть бы Челищеву покойником. Но сталь ударилась о сталь, и лезвие скользнуло мимо, с противным скрипом распарывая кожу куртки. Сила удара была такова, что Челищева отшвырнуло в угол. В слабых отблесках света, падавших из окна на лестницу, Сергей увидел, как нападавший оскалил зубы, показавшиеся в темноте невероятно белыми, выставил вперед правую ногу и, крутанув кистью, описал клинком в засвистевшем воздухе стремительную восьмерку.
«Сейчас он меня убьет», — отрешенно подумал Челищев, но его правая рука жила самостоятельной жизнью. По крайней мере Сергей сам не понял, как успел выхватить оружие и сбросить его с предохранителя. Предохранитель щелкнул негромко, но гуттаперчевый человек с ножом, видимо, хорошо знал, что последует за этим звуком. Он резко присел и прыгнул вниз, через один лестничный пролет, потом через другой, и Челищев потерял его из вида. Звук еще одного прыжка, еще, потом несколько быстрых шагов и хлопок входной двери. И снова тихо, только сердце колотится о ребра да в висках кровь стучит.
Нападение, короткая схватка и стремительное бегство нападавшего заняли всего несколько секунд, и Челищев, держа перед собой трясущийся ствол, даже спросил себя: а не привиделось ли ему все это? Но саднил от мощного удара левый бок, а через распоротую куртку проникал холодный воздух.
Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, Сергей, еле переставляя ватные ноги и вытянув пистолет перед собой, пошел вниз. Его била крупная дрожь, он что-то бормотал, но сам не мог разобрать что.
Освещаемый тусклым светом фонаря двор был пуст. Судорожно крутя головой, Челищев выбежал через подворотню на улицу. Попавшийся ему навстречу случайный поздний прохожий ойкнул, увидев пистолет, и бросился бежать. Сергей вернулся во двор и подошел к своей машине. Внезапно ему пришло в голову, что тот, кто едва не убил его, может быть где-то рядом и сейчас спокойно прицеливается в большую глупую мишень.
Челищева снова затрясло, он быстро открыл машину и сунул ключ в замок зажигания. Не успевший остыть двигатель взревел и вынес «вольво» через подворотню на улицу. Сергей лихорадочно вертел руль, и машину кидало из стороны в сторону, словно ее водитель был вдребезги пьян. Челищев положил ТТ на правое сиденье рядом с собой и погнал по городу.
Никто не преследовал его, ночной Питер был пустынен и мрачен, но Челищев упрямо накручивал километр за километром, поминутно озираясь через плечо. Лишь пролетев на бешеной скорости по набережной мимо «Крестов», Сергей почувствовал, что к нему вернулась способность спокойно думать. У Большеохтинского моста он затормозил и достал из пачки сигарету. Пальцы все еще мелко подрагивали, но руки уже не тряслись. Сделав несколько затяжек, он ощутил резкую боль в левой стороне груди. Сунув руку за пазуху, Сергей попал пальцами в липкую теплоту. Видимо, нож, скользнув по пистолету, все-таки задел тело, а лезвие было настолько острым, что сразу боль не почувствовалась. Осторожно прощупав бок, Челищев убедился, что рана неглубокая, и, докурив, он снова тронул машину.
До переулка Гривцова, где была квартира, ключи от которой ему отдал Сашок, Сергей добрался без приключений.
Квартиру он нашел быстро и, поднимаясь по отдельной узкой лестнице, держал перед собой ТТ, хотя кто его мог ждать у дверей, к которым он подходил впервые в жизни?
Судя по образцовому гостиничному порядку, в квартире давно уже никто не жил, но отсутствие пыли и запаха затхлости говорило о том, что ее недавно навещали. Сергей запер за собой дверь на все возможные замки, позажигал свет во всех комнатах и начал искать аптечку. Ее он обнаружил в ванной. Выцветшая этикетка на пузырьке с перекисью водорода не внушала большого доверия, но, когда Челищев начал обрабатывать рану, бесцветная жидкость зашипела на крови вполне добросовестно. Кровь почти остановилась, по крайней мере Сергей надеялся, что к утру края раны стянутся.
Еды в квартире никакой не было, и Челищев понял, что укладываться спать придется на голодный желудок. Впрочем, недалеко был ночной магазин, но Сергею совсем не хотелось выходить на улицу. «Ладно, дотерплю до утра, а там Сашку позвоню, чтоб еды притащил. Сейчас-то ему звонить бесполезно — дрыхнет без задних ног», — подумал Сергей, но телефонную трубку «Дельты» все же достал: Антибиотика после всего случившегося побеспокоить было вполне уместно. Челищев набрал номер его радиотелефона и, сев в кресло и закурив, долго слушал гудки, на которые никто не отвечал. Виктор Палыч предупреждал, что звонить ему по этому номеру можно лишь в случае крайней необходимости. Наконец гудки прервались знакомым недовольным голосом:
— Ну, кто там еще?
Антибиотик, видимо, был не один — в трубке слышался приглушенный смех и женский голос. Или голоса.
— Это Челищев, — Сергей кашлянул и, затянувшись сигаретой, спросил: — Вас, Виктор Палыч, не удивляет, что я вам звоню?
Антибиотик от такой наглости онемел на некоторое время, по крайней мере пауза в трубке была долгой, а потом Виктор Палыч ответил преувеличенно спокойно, видимо, еле сдерживаясь, чтоб не сорваться на матерный ор:
— Ты, Сережа, в курсе — сколько времени? Или тебе часы подарить?
— Нет, спасибо, часы у меня хорошие, — ответил Челищев, мельком глянув на отцовскую «Сейку». — Просто я полагал, что вы сильно удивитесь, услышав мой голос, в то время как по всем расчетам я должен был бы уже остывать в собственном подъезде с финкой в боку.
— Что?! Ты что мелешь? — голос Антибиотика загустел. — Да тихо вы, мокрощелки! — гаркнул он куда-то в сторону.
— Складно получается, Виктор Палыч: работа сделана, утром меня находят, зарезанного злыми хулиганами, а на мертвого и долю отдербанивать не надо — покойники, они ведь народ непритязательный… Антибиотик на другом конце аж задохнулся:
— С чего ты, баб Дусь, решила, что пересеклись?
Старуха усмехнулась:
— Ну, я хоть бабка и пьющая, но из ума пока еще не вышла — вчера Семен в прокуратуру заявился, а сегодня ты приходишь и разговор о нем невзначай заводишь…
— Постой, постой, баб Дусь, в какую прокуратуру…
— Да в нашу, в какую еще… А что ты так удивляешься? Сейчас многие растратчики да фарцовщики солидными бизнесменами стали, а Семен-то рангом повыше был… Так что с полным правом нанес, можно сказать, официальный визит нашему руководству… Я как его увидела — чуть ведро не выронила. Раздобрел он, постарел, но узнать можно. Это меня вот уже никто не узнает. И он не узнал. Важный такой стал, солидный. Хотя он и раньше себя подать умел… Наверное, явился серьезные вопросы о «безвозмездной» помощи правоохранительным органам решать. И депутат этот, Троцкий, при нем суетится, шмыгает, как церковный староста проворовавшийся… У Прохоренко в кабинете заперлись, потом к ним еще из ГУВД генерал Хомяков подъехал…
— Погоди, баб Дусь, какой депутат Троцкий? — затряс непонимающе головой Челищев.
— Ну этот, как его… Глазанов. Вылитый Троцкий — бородку свою козлиную все время щиплет и пенсне протирает…
— Глазанов?!
Видимо, Евдокия Андреевна услышала в возгласе Челищева не удивление, а недоверие, потому что, обиженно поджав губы, встала, отошла в угол комнаты и начала, что-то бормоча, рыться в груде сложенных прямо на полу книг и каких-то папок.
Челищев между тем, судорожно затягиваясь сигаретой, сращивал в мозгу концы с концами:
«Ну, конечно… Гаспарян говорил про „доверенное лицо“… Это и есть господин депутат…
Интересно, почему они его так подставляют… Хотя, постой, почему подставляют? Он же депутат, пользуется неприкосновенностью, его в разработку ни менты, ни комитет взять не могут, ни наружку поставить, ни единицу… Идеальный курьер, и риску никакого… Ай да Антибиотик… Или Глазанов — человек Гаспаряна? Нет, скорее, все-таки, Виктор Палыч — хозяин… Круто люди работают, круто… Значит, они — «безвозмездную» помощь, а им — гаишные эскорты до границы с Эстонией? И все законно, чинно, благородно… Все для блага России… и отдельных ее граждан…»
Между тем баба Дуся вернулась к столу, держа в руках пухлую бухгалтерскую книгу в черной клеенчатой обложке.
— Вот, смотри, Сергуня. Я в эту книгу разные интересные факты заношу про наше замечательное руководство. Они-то меня за человека не считают, внимания не обращают, а я домой приду — запишу, что видела… Может, потом когда-нибудь и пригодится кому-нибудь, если хозяин в стране найдется, может, начнут порядок наводить… Грех так говорить, но иногда даже думаешь: «Сталина на вас, сволочей, нет…» Вот смотри, у нас сейчас февраль, последнюю запись я сделала сегодня.
В книге аккуратным почерком были проставлены даты, под ними шли лаконичные записи. Это была своеобразная летопись прокуратуры: кто с кем встречался, кого куда назначали, какие вывешивались приказы, по каким поводам проводились пьянки, кто кого трахал в кабинете… Рядом с фамилиями некоторых посетителей стояли звездочки, а в конце книги на этих людей давались короткие объективки — число, место рождения, адрес, судимости (если были), род занятий…
— Ну, ты даешь, баба Дуся… А адреса-то как пробивала?
— Я же тебе уже говорила, Сережа: из ума еще не выжила, помню, как что делается…
Челищев машинально запомнил адрес и телефон Глазанова. Депутат жил в «доме еврейской бедноты» на Финляндском проспекте, за гостиницей «Санкт-Петербург».
— Да, ну и кондуит, — качал головой Сергей, листая книгу. — Почитать такую простому человеку — его кондратий хватит.
Евдокия Андреевна налила себе еще рюмку.
— Ты, Сережа, наверное, думаешь — совсем рехнулась бабка, компроматик непонятно для чего собирает, шпионит… Только я ведь про нормальных людей ничего не пишу — о своих, к слову, художествах ты здесь слова не найдешь… Да и делаю я это так, для себя: на бумагу выплеснешь, и вроде душа меньше болит… Никому эта книжка не понадобится, а про хозяина в стране — это я так, от обиды сказала…
Баба Дуся говорила что-то еще, но Челищев уже не слышал ее — глаза его вдруг стало заволакивать розовым туманом, а выбрасываемый в кровь адреналин грозил разорвать сердце: в записях августа 1992 года, за два дня до даты гибели своих родителей, Сергей нашел упоминание о визите Глазанова к Никодимову — первому заместителю прокурора города Николая Степановича Прохоренко… Сергей сам не мог понять, отчего его так затрясло…
— Что с тобой, Сергуня? Ты аж побелел весь, — откуда-то издалека донесся до Челищева голос бабы Дуси.
— Сейчас, сейчас… — невпопад ответил Сергей, выпил залпом, не почувствовав вкуса, рюмку коньяка и начал вынимать сигарету из пачки, забыв, что во рту уже дымится одна… Коньяк снял пелену с глаз и успокоил взбесившееся сердце. Челищев глубоко вздохнул и прочитал запись еще раз: «Деп. Глазанов — у Никодимова, с утра, был около 5 минут, ушел в сост. нерв. возб. Никодим. немедленно — к Прохор. (глубоко озаб.). Вызвали в кабинет Воронину, обсуждали что-то около 30 минут. Потом Воронину отпустили. Никодим. с Прохор. пили до обеда (2 бут. коньяк „Арарат“), после чего уехали из прок., якобы на совещ. в ГУВД. До вечера не возвр.».
Сергей налил себе еще рюмку и снова выпил как воду, пытаясь свести в кучу скачущие мысли: «Вот оно… Глазанова я раньше мог у нас в прокуратуре видеть… Если он „доверенное лицо“ Антибиотика, то что получается? Кто у кого на связи? Спокойно, спокойно… Накануне убийства моих Глазанов — в прокуратуре… Совпадение? Да, он у нас частенько мелькал. То-то я все думал, что рожа больно знакомая… Спокойно…»
Челищев чувствовал, что между приходом депутата в прокуратуру и убийством его родителей связь самая прямая, и, сосредоточившись, начал строить версию: «Спокойно, только спокойно… Что я не мог понять, это как можно было посылать убийцу к нам в квартиру, зная, что у директора сын — следователь, с правом ношения оружия, кстати… А убийцы пришли рано утром, когда сын, то есть я, должен был быть дома. С пистолетом вместе… Значит, меня дома быть не должно было… А я и не был: я Юлю трахал… Так… Накануне пришел приказ о повышении классности… Так, спокойно, спокойно… А, кстати, это не я Юльку трахнул, а, скорее, она меня… Антибиотику было нужно, чтобы я не ночевал дома… Но почему так сложно? Мотивы должны быть простыми… И слишком много людей в курсе…»
Челищев был уверен, что мысли его идут в верном направлении, но мозг уже отключался, кипел от перегрузки. Сразу все ответы на все вопросы прийти не могли. К тому же — правильно сформулированный вопрос зачастую важнее ответа… И у кого выпытывать эти ответы? Антибиотик — не скажет, Прохоренко с Никодимовым — тоже калачи тертые. Депутат Глазанов и Воронина… Этих двух, в принципе, расколоть можно было бы: они люди слабые, ломаные… Только на что их колоть и как?
Сергею казалось, что еще немного — и он сойдет с ума. Уходящее чудовищное напряжение оставляло после себя испарину и слабость.
— Да что с тобой, Сергуня?! — баба Дуся испуганно смотрела Челищеву в глаза и трясла за плечо. — Тебе нехорошо, сынок?
— Нет, все нормально, — сказал Сергей, еле ворочая языком, как после нескольких схваток на татами. — Просто прокуратуру нашу вспомнил, вот и нахлынуло. Нервы стали ни к черту. Устал я что-то, баб Дусь… Совсем устал.
Евдокия Андреевна вздохнула и стала гладить Сергея по голове. На нос ему капнула теплая слезинка.
— Ты что, баба Дуся? — встрепенулся было Челищев, но она махнула рукой.
— Не обращай внимания, сынок. Я последнее время что-то совсем слабая на слезу стала… Давай-ка ложись спать, я тебе в Алешкиной комнате постелю. Завтра поедешь, да и выпил ты — чего на гаишников нарываться…
Сергей не возражал. Он с самого начала хотел попроситься к Евдокии Андреевне на ночлег. Что-то не пускало его домой. Снова вспомнились найденные утром окурки у мусоропровода. Кто бы это все-таки мог быть? Но сил ломать голову еще и над этой загадкой не было совсем, Челищев еле дождался, пока баба Дуся постелит ему в комнате сына. Он утонул в колхозе, закончив первый курс юрфака, когда сама Евдокия Андреевна лежала в больнице после автокатастрофы… Еще одна странная история…
Сергей со стоном упал на низкую кровать, и его обступили лица тех, о ком он постоянно думал последние дни. Лица все время двигались, и было уже не разобрать, кто из этих людей живой, а кто мертвый, и они молча смотрели на него, словно ждали какого-то ответа.
Встреча алюминиевого эшелона и последующая переброска груза в «КамАЗы» прошли без малейшей заминки. К тому же выяснилось, что перекидывать алюминий в машины для срочной отправки в Ивангород нужно только из трех вагонов, а остальные будут ждать своей очереди в одном солидном «почтовым ящике» под присмотром «вохровцев». Самое главное было в том, что Антибиотик, а через него и Челищев со своими людьми за эти вагоны уже не отвечали.
Грузчики работали как звери и, забив последний «КамАЗ», просто падали от усталости. Двух из них стало рвать желчью, но никто не жаловался — Доктор расплатился со всеми честно и даже накинул сверху по пятерке — на радостях, наверное… У парня, похоже, шел медовый месяц. Когда Челищев утром встретил Доктора, то только головой покачал — к приобретенным накануне засосам, успевшим несколько потускнеть, прибавились новые — свежие и ядреные. Толик отчаянно зевал, рискуя вывихнуть себе челюсть, но был весел и жизнерадостен, как пингвин на льдине. Отлично выспавшийся Сергей был, напротив, хмур и угрюм — ему не давала покоя информация, полученная от бабы Дуси…
— Ты чего такой невеселый, босс? Не дала, что ли? — дружелюбно спросил Толик у Сергея, прохаживавшегося вдоль платформы.
— Что не дала? — не понял Челищев.
— Ну что бабы могут не дать… Ты же вчера сказал, к женщине поедешь…
— А-а-а… Дать-то дала, но слишком много, боюсь, не унесу, — усмехнулся Сергей, в который раз вспоминая записи из бухгалтерской книги. Толик понял его по-своему. Хохотнув, он, понизив голос, доверительно сказал:
— Для таких случаев, когда сомневаешься, нужно марганцовку с собой в кармане носить — заскочил на кухню, развел в стакане, член прополоскал — и душа не болит… А гандоны я и сам не люблю… И врач один, когда от трипера лечил, тоже говорил: «Гандон — паутина против сифилиса и броня от удовольствия».
Доктор говорил абсолютно искренне и из самых лучших побуждений. Поэтому он лишь пожал плечами, когда Челищев согнулся от хохота:
— Странный ты сегодня какой-то, Адвокат: то ходишь злой, как черт, то ржешь, как защекоченный…
Закончив переброску груза, Сергей позвонил Антибиотику. Тот похвалил, но велел не расходиться, сидеть на базе и ждать звонка — «КамАЗы» должны дойти до границы, вот тогда уже будет все…
Ждать предстояло долго — до Ивангорода груженым фурам часа три идти, да там еще сколько на таможне возни будет — хоть и дают «зеленый свет», но пока все бумаги сверят, пока штампы поставят… Вся братва — человек двадцать мордоворотов, перекрывающих базу во время переброски алюминия, — собралась в том самом яблочном хранилище, где накануне скучали грузчики. Толик, пристроившись на сложенных картонных коробках, быстро уснул, подложив кулак под голову, а остальные разбились на две кучки — в одной начали шлепать картами, в другой — травить байки.
К Сергею подошел черный от усталости Сашок Выдрин. Пока шла погрузка, времени поговорить с ним у Челищева не было, да и Сашку было не до разговоров. Выдрин опустился на корточки рядом с Сергеем и незаметным движением вложил ему в руку два ключа:
— Ваше задание выполнено, шеф. Двухкомнатная хатка, в самом центре — дом на углу Сенной и переулка Гривцова. Что особенно ценно — там отдельный вход, вообще своя маленькая парадная, других квартир нет… Ванная, телефон, телевизор… Мебель не очень, но чистая, постельное белье в шкафу… Сергей от изумления даже привстал:
— Когда успел-то? Ты что, волшебником подрабатываешь?
— Да нет, — замялся Сашок. — Это приятеля моего квартира… Он в Югославию махнул на несколько месяцев — подзаработать, а ключи мне оставил… Цветы у него там от матери-покойницы остались, он просил их хотя бы раз в неделю поливать… А деньги, что ты давал, я обратно принес, — Сашок виновато улыбнулся и полез было в карман, но Сергей удержал его руку:
— Оставь себе, считай, что заработал… За честность — спасибо, а цветы я буду поливать.
Выдрин помолчал, кивнул головой и осторожно спросил:
— Как насчет вчерашнего разговора? Я про работу.
Сергей досадливо сморщился:
— Сашок, ты сам не понимаешь, о чем просишь… Это такая грязь.
Выдрин деликатно, но твердо перебил его:
— А ты, Сергей, видимо, считаешь, что так я — в белом фраке? Где сейчас не грязь? Везде одно и то же… Но хоть чем-то заниматься нужно? Куда податься? Я Андрея Обнорского просил меня к себе взять — у них ставок нет, газета еле концы с концами сводит… Челищев удивленно посмотрел на Сашка:
— Андрей? А при чем здесь газета? Он же на Ближнем Востоке переводчиком работал… Сашок присвистнул:
— Так ты не в курсе? Ну да, он же под псевдонимом пишет — Андрей Серегин. Читал, наверное, его бандитские эпопеи? Он в девяносто первом уволился и в журналисты подался… Сейчас криминальным отделом заведует…
— Постой, Серегин — это Обнорский? Я же читал его статьи… Ну, дела! А я его в последний раз в конце восьмидесятых… Или — в девяностом, он опять в свою Аравию собирался. Злой был, как черт, мы с ним напились тогда до зеленых соплей… И все — как сгинул парень, я даже думал, что нашел-таки свою пулю в барханах… А он, оказывается, Серегиным стал… У тебя координаты его есть?
Выдрин кивнул:
— Конечно, только дома. Ну, так что, босс, берешь меня к себе?
Челищев долго молчал, курил и вздыхал. Наконец кивнул головой:
— Ладно, давай посмотрим, что получится… Побудешь со мной рядом — может, и сам передумаешь… Смотри только, как бы поздно не было… К нам попасть легче, чем уйти.
Сашок повеселел:
— Ну так ты же меня в обиду не дашь? Челищев усмехнулся:
— Я сам-то на птичьих правах… Ох, Сашок, оставил бы ты эту затею.
Но Выдрин упрямо мотнул головой:
— Нет, а то и я в Югославию наемником умотаю, чем так жить… А что мне делать-то нужно будет? Долги вышибать? На пробивки ездить?
Сергей невесело рассмеялся и хлопнул Сашка по плечу:
— Это ты у господина Серегина начитался? Его главная ошибка в том, что он пытается загнать жизнь в схему. Делать пока не надо ничего, просто будешь со мной рядом. Мне, в принципе, действительно нужен человек, на которого можно опереться.
Настроение у Челищева опять резко испортилось, потому что ему вспомнилось, как примерно такие же слова говорила ему Катя, когда они неожиданно встретились минувшей осенью. Как будто целая жизнь прошла.
— Иди сейчас домой, Сашка, отдохни как следует, а я со всем этим говном раскручусь и сам тебя найду. Телефон только оставь. И подумай еще раз как следует…
Выдрин, видно, почувствовав перемену настроения у Сергея, кивнул, продиктовал телефон и ушел, оставив Челищева наедине с невеселыми размышлениями…
Антибиотик позвонил только ночью, когда половину братвы уже стал пробирать понос от сожранных на халяву яблок:
— Сережа? Ну, слава Богу, груз уже у рыбоедов… Распускай пацанов и сам отдохни как следует. Дело сделано, через пару дней зеленые зашуршат… Челищев растолкал безмятежно проспавшего все эти часы Доктора:
— Вставай, Толян, отмучились… Собирай у пацанов волыны, отвози их к Вальтеру и езжай к Татьяне. В середине дня мне завтра звякни на трубу — как отоспишься. А я поехал, спать хочу — умираю.
Сергей потряс сжатыми над головой руками, прощаясь с боевиками, и направился было к выходу, но Доктор догнал его:
— Адвокат, а свою «тэтэху»-то… забыл? Челищев вынул из-за пояса пистолет, сунул было его Толику, но потом вдруг передумал:
— Я тебе его завтра отдам, пусть он пока со мной побудет.
Доктор пожал плечами: мол, смотри сам, добавил лишь:
— Ксиву не забудь написать. Сергей улыбнулся:
— Адвоката учишь? Сейчас и напишу… Он действительно присел на корточки и написал на страничке, вырванной из ежедневника: «Я, Челищев Сергей Александрович, 1963 года рождения, адвокат, проезжая по Пискаревскому проспекту, услышал шум и увидел побежавших куда-то людей, лиц которых разглядеть не смог из-за темноты. Выйдя из машины, я заметил на земле блестящий предмет, оказавшийся пистолетом ТТ со снаряженным магазином, заводской номер… Указанный пистолет я подобрал для последующей передачи в органы милиции. Число, подпись».
Доктор, заглядывая Сергею через плечо, кивнул и заметил:
— С этими ксивами главное — новые не забывать писать каждый день и старые сжигать… А то недавно менты Самовара прихватили, а у него таких писулек штук семь на кармане — на три дня назад и четыре вперед… Тебе пацанами помочь?
Сергей покачал головой:
— Да ну, людей только смешить… У меня просто нервы разгулялись, отоспаться нужно, вот и перестанет дрянь всякая мерещиться… Да и к тому же — металл уже ушел, дело сделано… Давай, Толян, до завтра.
Челищев хоть и бодрился перед Доктором, по-мальчишески не желая выглядеть в чьих бы то ни было глазах трусом, на самом деле чувствовал себя далеко не так уверенно, как бы хотел. Потому и волын оставил — вроде обычная железка, а уверенности придает…
В полутемном дворе у своего подъезда ему стало еще более не по себе, а когда оказалось, что на лестнице горит только лампочка на самом верхнем этаже, Сергей ощутил настоящий страх. Он остановился, прислушался. Было тихо, лишь из-за двери в квартире на втором этаже доносилась музыка и приглушенный женский смех.
Прижимаясь спиной к стене и сжимая во взмокшей руке пистолет, Челищев стал медленно подниматься. Ему казалось, что он очень громко дышит, и Сергей остановился, выравнивая дыхание. Страх не отпускал, заставлял крепче стискивать оружие. На мгновение Сергею захотелось повернуться и выбежать из подъезда, но потом ему стало стыдно: «Что-то ты, дядя Сережа, совсем дошел — темноты боишься, как маленький. Так действительно крыша может поехать. Взрослый мужик, а такой херней страдаешь…» — Уговаривая себя таким образом, он поднялся до своей двери, облегченно вздохнул, снял ладонь с рукоятки ТТ и полез в карман куртки за ключами.
И в этот момент сверху, от окошка у мусоропровода, на него прыгнул человек с тусклым лезвием в правой руке. Сергей, почувствовав колебание воздуха, успел лишь повернуться к нападавшему, но удара ножом увидеть не смог. Направление удара было выбрано грамотно и точно — в левое подреберье, снизу вверх к сердцу, и не повстречайся нож с засунутым за ремень брюк на левом бедре пистолетом, быть бы Челищеву покойником. Но сталь ударилась о сталь, и лезвие скользнуло мимо, с противным скрипом распарывая кожу куртки. Сила удара была такова, что Челищева отшвырнуло в угол. В слабых отблесках света, падавших из окна на лестницу, Сергей увидел, как нападавший оскалил зубы, показавшиеся в темноте невероятно белыми, выставил вперед правую ногу и, крутанув кистью, описал клинком в засвистевшем воздухе стремительную восьмерку.
«Сейчас он меня убьет», — отрешенно подумал Челищев, но его правая рука жила самостоятельной жизнью. По крайней мере Сергей сам не понял, как успел выхватить оружие и сбросить его с предохранителя. Предохранитель щелкнул негромко, но гуттаперчевый человек с ножом, видимо, хорошо знал, что последует за этим звуком. Он резко присел и прыгнул вниз, через один лестничный пролет, потом через другой, и Челищев потерял его из вида. Звук еще одного прыжка, еще, потом несколько быстрых шагов и хлопок входной двери. И снова тихо, только сердце колотится о ребра да в висках кровь стучит.
Нападение, короткая схватка и стремительное бегство нападавшего заняли всего несколько секунд, и Челищев, держа перед собой трясущийся ствол, даже спросил себя: а не привиделось ли ему все это? Но саднил от мощного удара левый бок, а через распоротую куртку проникал холодный воздух.
Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, Сергей, еле переставляя ватные ноги и вытянув пистолет перед собой, пошел вниз. Его била крупная дрожь, он что-то бормотал, но сам не мог разобрать что.
Освещаемый тусклым светом фонаря двор был пуст. Судорожно крутя головой, Челищев выбежал через подворотню на улицу. Попавшийся ему навстречу случайный поздний прохожий ойкнул, увидев пистолет, и бросился бежать. Сергей вернулся во двор и подошел к своей машине. Внезапно ему пришло в голову, что тот, кто едва не убил его, может быть где-то рядом и сейчас спокойно прицеливается в большую глупую мишень.
Челищева снова затрясло, он быстро открыл машину и сунул ключ в замок зажигания. Не успевший остыть двигатель взревел и вынес «вольво» через подворотню на улицу. Сергей лихорадочно вертел руль, и машину кидало из стороны в сторону, словно ее водитель был вдребезги пьян. Челищев положил ТТ на правое сиденье рядом с собой и погнал по городу.
Никто не преследовал его, ночной Питер был пустынен и мрачен, но Челищев упрямо накручивал километр за километром, поминутно озираясь через плечо. Лишь пролетев на бешеной скорости по набережной мимо «Крестов», Сергей почувствовал, что к нему вернулась способность спокойно думать. У Большеохтинского моста он затормозил и достал из пачки сигарету. Пальцы все еще мелко подрагивали, но руки уже не тряслись. Сделав несколько затяжек, он ощутил резкую боль в левой стороне груди. Сунув руку за пазуху, Сергей попал пальцами в липкую теплоту. Видимо, нож, скользнув по пистолету, все-таки задел тело, а лезвие было настолько острым, что сразу боль не почувствовалась. Осторожно прощупав бок, Челищев убедился, что рана неглубокая, и, докурив, он снова тронул машину.
До переулка Гривцова, где была квартира, ключи от которой ему отдал Сашок, Сергей добрался без приключений.
Квартиру он нашел быстро и, поднимаясь по отдельной узкой лестнице, держал перед собой ТТ, хотя кто его мог ждать у дверей, к которым он подходил впервые в жизни?
Судя по образцовому гостиничному порядку, в квартире давно уже никто не жил, но отсутствие пыли и запаха затхлости говорило о том, что ее недавно навещали. Сергей запер за собой дверь на все возможные замки, позажигал свет во всех комнатах и начал искать аптечку. Ее он обнаружил в ванной. Выцветшая этикетка на пузырьке с перекисью водорода не внушала большого доверия, но, когда Челищев начал обрабатывать рану, бесцветная жидкость зашипела на крови вполне добросовестно. Кровь почти остановилась, по крайней мере Сергей надеялся, что к утру края раны стянутся.
Еды в квартире никакой не было, и Челищев понял, что укладываться спать придется на голодный желудок. Впрочем, недалеко был ночной магазин, но Сергею совсем не хотелось выходить на улицу. «Ладно, дотерплю до утра, а там Сашку позвоню, чтоб еды притащил. Сейчас-то ему звонить бесполезно — дрыхнет без задних ног», — подумал Сергей, но телефонную трубку «Дельты» все же достал: Антибиотика после всего случившегося побеспокоить было вполне уместно. Челищев набрал номер его радиотелефона и, сев в кресло и закурив, долго слушал гудки, на которые никто не отвечал. Виктор Палыч предупреждал, что звонить ему по этому номеру можно лишь в случае крайней необходимости. Наконец гудки прервались знакомым недовольным голосом:
— Ну, кто там еще?
Антибиотик, видимо, был не один — в трубке слышался приглушенный смех и женский голос. Или голоса.
— Это Челищев, — Сергей кашлянул и, затянувшись сигаретой, спросил: — Вас, Виктор Палыч, не удивляет, что я вам звоню?
Антибиотик от такой наглости онемел на некоторое время, по крайней мере пауза в трубке была долгой, а потом Виктор Палыч ответил преувеличенно спокойно, видимо, еле сдерживаясь, чтоб не сорваться на матерный ор:
— Ты, Сережа, в курсе — сколько времени? Или тебе часы подарить?
— Нет, спасибо, часы у меня хорошие, — ответил Челищев, мельком глянув на отцовскую «Сейку». — Просто я полагал, что вы сильно удивитесь, услышав мой голос, в то время как по всем расчетам я должен был бы уже остывать в собственном подъезде с финкой в боку.
— Что?! Ты что мелешь? — голос Антибиотика загустел. — Да тихо вы, мокрощелки! — гаркнул он куда-то в сторону.
— Складно получается, Виктор Палыч: работа сделана, утром меня находят, зарезанного злыми хулиганами, а на мертвого и долю отдербанивать не надо — покойники, они ведь народ непритязательный… Антибиотик на другом конце аж задохнулся: