Страница:
Они долго лежали так молча, пока Катя не сказала еле слышно:
— Счастье ты мое… А я уж не знала, что и думать… Думала, разлюбил меня, не угодила чем-то. Раньше-то я от тебя отбиться не могла, а потом, после ночи нашей — пропал, я всюду за тобой бегаю… Ты не разлюбил меня, Сереженька?
— Нет, не разлюбил, — каменными губами выговорил Челищев, не открывая глаз.
— Черт черноглазый! — Катя с досадой ударила по подушке кулаком. — Ох, ведь не хотела я, как чувствовала, что все так обернется… Ненаглядный ты мой, если бы ты знал, как все сложно…
Катя замолчала, молчал и Сергей. Он не торопил ее, чувствуя, что она готовится рассказать ему что-то очень важное.
— Помнишь, в ту нашу ночь ты уехать предлагал, все бросить и спрятаться… Я об этом все чаще думать начала… Только ты обо мне, Сережа, не все знаешь…
Катя встала и, не стесняясь наготы, ушла за сигаретами. Раскурив для Сергея «Кэмэл», а для себя, как всегда, «More», она присела на край кровати, поставив пепельницу на колени.
— Есть одна история, которую, наверное, кроме меня, целиком никто и не знает… У меня есть сын. В прошлом году он пошел в первый класс. О нем знает только бабушка в Приморско-Ахтарске.
Чего-чего, а этого Сергей услышать никак не ожидал. Он приподнялся на локте, недоуменно глядя на Катю, потом спросил:
— Это от первого мужа? Ты Олегу сказать побоялась?
— Да нет, Сереженька… Вадим про Андрюшу сам не знал ничего… Это Олега сын… Так уж получилось.
Челищев потряс головой и непонимающе переспросил:
— Постой, постой… То есть как это… У Олега есть сын от тебя, а он об этом не знает?! «Санта-Барбара» какая-то…
— Не смейся, Сережа… Это совсем невеселая история, — сказала Катя, вынимая из пачки новую сигарету.
Она рассказывала долго, временами замолкая, словно уходя в прошлое, пытаясь лучше разглядеть события тех дней…
— Вот так все и получилось, — закончила Катерина свой рассказ. — Сначала не решилась Олегу рассказать — не до того было, потом не говорила, потому что он бы спросил: почему раньше молчала?… Да и безопаснее Андрюше подальше от нас. Правда, бабушка Лиза совсем старенькая стала, боюсь, недолго ей жить осталось, надо что-то решать…
Сергей был лишь третьим мужчиной в жизни Кати, и, может быть, поэтому она, жалуясь Челищеву и ища его сочувствия, сама не поняла, что совершила ошибку. Говорить любящему мужчине о ребенке его соперника, да еще появившемся на свет так экзотично, — только будить черную ревность (а эта ревность, кстати, и сама-то по себе никогда не засыпала в душе Сергея). К тому же Катя не знала, что время для своей исповеди она выбрала самое недоброе — Челищев не отошел еще от последних нервных потрясений, а все рассказанное Катериной воспринимал сквозь выстроенную им версию убийства Александра Владимировича и Марины Ильиничны. В этом свете история рождения и жизни Катиного сына лишь подтверждала Сергею ее лживость, коварство и удивительную изворотливость — это какой же надо быть актрисой, чтобы столько лет утаивать от собственного мужа его же сына?! Стоит ли тогда удивляться «искренним» соболезнованиям Катерины по поводу смерти Челищевых-старших?!
Поэтому Сергей молчал, выслушав долгий рассказ Катерины. Она же расценила его молчание по-своему: что тут скажешь, вот и молчит Сережа, чтобы неосторожным словом боли не добавить. Из тактичной нежности молчит. Влюбленные женщины рады обманываться ничуть не менее влюбленных мужчин…
А потом Катя снова начала касаться своими жадно-нежными губами груди Челищева, и он, ненавидя и любя эту женщину с одинаковой силой, снова не смог помешать своим рукам гладить и мять ее податливое тело… Бог ее знает, может быть, экстрасенсорикой Катерина владела, секрет какой знала?…
Только ничего не мог с собой Челищев поделать — разум и совесть протестовали, а тело любило, любило неистово и страстно, заглушая доводы рассудка, который отыгрывался после, когда тела обессиливали, насытившись друг другом… В эти мгновения Сергей люто ненавидел и Катю, и себя, и, пожалуй, себя даже больше, чем ее…
Но вот что интересно — заснув в эту ночь с Катериной в объятиях, он впервые за долгое время спал спокойно и глубоко, без измучивших его кошмарных сновидений…
На следующий день Катя умчалась по делам, когда он еще спал, заботливо оставив на кухне прикрытый полотенцем завтрак. Сергей с удовольствием поел, оделся и начал с любопытством осматривать огромную квартиру, в которой он впервые остался один. Незаметно осмотр перешел в обыск. Челищев не чувствовал стыда или неловкости. Он обыскивал квартиру по наитию, движимый ревностью, болью, обидой и, может быть, неосознанным желанием понять, чтобы простить… Так или иначе, он методично и профессионально шмонал комнату за комнатой, но, дойдя до спальни, ничего интересного, кроме нескольких довольно крупных долларовых и рублевых заначек, не обнаружил. Сергей пересчитал деньги и, положив их обратно, невольно присвистнул: если даже в не очень надежных тайниках квартиры лежат около двухсот тысяч долларов, то сколько же всего у Кати с Олегом? Деньги… Огромные деньги… Челищеву не приходилось раньше реально распоряжаться большими суммами, поэтому об истинной власти денег он мог только догадываться. Но неужели деньги действительно могут необратимо менять человеческую сущность?…
Спальня оказалась более «урожайной». В разных углах Челищев обнаружил два мастерски выполненных тайника под паркетом. В первом он нашел никелированный девятимиллиметровый «кольт» с двумя запасными обоймами к нему и никелированный же крошечный дамский браунинг. Оружие было прекрасно вычищено и смазано, хоть сейчас бери да стреляй. Во втором тайнике хранились документы — советский паспорт с фотографией Олега на имя Кирилла Ивановича Приходько и загранпаспорт Виолетты Максимовны Добрыниной, по странному капризу судьбы абсолютно похожей на Катерину. Кроме паспортов, нашлось удостоверение офицера милиции Зотова Валентина Михайловича — опять же с фотографией Олега, причем в форме, и водительские права Кати, выданные на фамилию Гончаровой.
Сергей аккуратно положил свои находки на место, стараясь чтобы они выглядели так, будто никто их не трогал, и продолжил осмотр. В шкафу с видеокассетами он рыться не стал, потому что кассет этих было несколько десятков, в основном на них записаны известные американские и русские фильмы. Но в постельном белье он нашел между пододеяльниками кассету, на которой ничего не было написано, кроме трех знаков «0+К». Челищев немного поколебался, но потом все-таки воткнул кассету в видеомагнитофон,
Первые полчаса пленка воспроизводила на экране свадьбу Кати и Олега. В их свите Челищев увидел много уже знакомых ему лиц — конечно, был Антибиотик (он неплохо смотрелся в смокинге). Валерию Ледогорову, похоже, выпала роль свидетеля, и он был серьезен и подтянут. Дурачился, как всегда изображая из себя «ваньку», Слава Поленников… Сергей с обостренным, почти нездоровым любопытством вглядывался в экран, испытывая при этом ощущение, что он, взрослый мужик, подглядывает в замочную скважину. Он хотел было уже остановить кассету, перемотать на начало и положить туда, где взял, но кадр сменился, заставив его замереть с протянутой рукой. На экране появилась спальня, в которой он сейчас находился, точнее, не вся спальня, а взятая крупным планом кровать, та самая, на которой он сегодня спал с Катей.
На кровати лицом друг к другу на коленях стояли Катя и Олег. Олег был абсолютно голым, на Катерине же из одежды была лишь легкая и прозрачная фата невесты. Они целовались взасос, постанывая от наслаждения. Олег крепко мял шикарные груди Катерины, а она, двигаясь в его руках, со все убыстряющимся темпом гладила его большой напрягшийся член. Потом Катя застонала протяжно, наклонилась и начала целовать пенис Олега, умудряясь заглатывать его чуть ли не целиком, Олег зарычал, задвигал задом очень быстро, а потом опрокинул Катю на спину, раскинул ей ноги и так резко вошел в нее, что она вскрикнула: «Олеженька! О-о-о… Еще, еще, сильнее, еще!!!»
Челищев, конечно, много видел всякой порнухи, но, за исключением самого первого раза, она не производила на него особого впечатления. Но то, что происходило на экране сейчас, чуть не довело его самого до оргазма. Он досмотрел кассету до конца и с трудом подавил в себе желание, перемотав, устроить еще один просмотр.
Засунув кассету обратно в пододеяльники, Сергей выкурил подряд две сигареты и забегал по квартире, сотрясаемый ударами осатаневшего сердца.
— Вот оно, значит, как, вот оно как, значит — приговаривал Челищев себе под носом, сам этого не замечая. Его душило возбуждение, смешанное в чудовищной пропорции с ревностью, обидой и злобой. Сергей, казалось, забыл, что Катя была законной женой Олега и что кассета явно не предназначалась для посторонних глаз. Он вообще первый раз столкнулся с довольно распространенной на Западе практикой, когда супруги, начиная сексуальные игры, устанавливают видеокамеры на автоматический режим, чтобы потом посмотреть, что они такое проделывали. Больше всего Челищева взбесило то явное физическое удовольствие, которое Катерина, оказывается, получала с Олегом… Сергей, как и многие эгоцентричные мужики, считал, что он один может дать женщине то, что она никогда не испытывала… Его самолюбию был нанесен жестокий удар.
В этом состоянии его и застала вернувшаяся Катерина. Сняв шубку и повесив ее на вешалку, она устало опустилась на диванчик в прихожей, вытянув ноги.
— Ну, как поживает раненый? — успела спросить она. Сергей не по-человечески заурчал, разом содрал с нее сапоги, расшвыряв их по прихожей, и потащил Катю в спальню, на ходу задирая юбку.
Катерина сначала не поняла ничего, растерялась, заохала, даже поупиралась было немного, но потом засмеялась низким грудным смехом, быстро перешедшим в так возбуждавшее Челищева постанывание, и позволила его рукам делать с ее телом все, что эти руки хотели. А Сергей, затащив Катю на кровать, неосознанно повторил сцену, увиденную им на видеокассете, только фаты на Катерине не было, а вместо Олега был он… Когда все кончилось, Катя, смеясь, стала собирать разбросанную по всей спальне одежду:
— Похоже, ты и впрямь выздоравливаешь! Пора тебя на работу выпускать, а то ты меня нетрудоспособной сделаешь…
Челищев, пряча глаза, помог Катерине — подобрал раскиданные по прихожей мягкие зимние сапоги. У правого сапога каблук был свернут на сторону, и Сергей с виноватым видом показал его Кате. Она развеселилась еще больше и начала буквально покатываться от хохота:
— Ой, не могу! Оставил бедную девушку без обуви. Придется теперь, ой, мамочка… «по морозцу босиком». — И она повалилась на кровать, держа в одной руке сапог, а другой вытирая выступившие слезы. Челищев угрюмо смотрел на нее, не понимая причины веселья. Вдруг Катя повернула каблук, он щелкнул и встал на место. Вид у Сергея был довольно глупый, и Катерина опять рассмеялась:
— Это особые сапоги, рабочие, с секретом. Мало ли что в нашей жизни случиться может… Смотри, я — раз! — каблучок поворачиваю, потом пластинку сдвигаю, а там тайничок. Можно деньги спрятать, еще кое-какую мелочь. Только открывать часто нельзя, а то пружина разболтается… Сергей внимательно смотрел на «хитрые» сапожки и о чем-то напряженно думал.
— Ты что невеселый такой, Сережа? — спросила Катя. — Правду, видно, сказал то ли Платон, то ли Аристотель: «Всякая тварь после совокупления грустна бывает…»
Челищев неопределенно пожал плечами.
— А у меня, между прочим, хорошие новости: пришли деньги за алюминий, и Виктор Палыч звонил, интересовался твоим здоровьем, спрашивал, можешь ли ты завтра к нему в Комарово приехать — у него там дача, он решил передохнуть пару дней. Он хочет, помимо того, чтобы долю твою в торжественной обстановке вручить, еще о каких-то делах переговорить. Говорит, что появились новости по твоей проблеме.
— По какой проблеме? — насторожился Сергей.
— Как по какой? — удивилась Катя — По нападению на тебя… А у тебя что, еще какие-то проблемы появились?
— Да нет, — вымученно улыбнулся Сергей. — Я просто еще не очень быстро включаюсь,
— Ну, кое-что у тебя включается очень даже быстро, — Катя снова засмеялась и взъерошила Сергею волосы.
Они ужинали вдвоем, по-семейному, и не торопились встать из-за стола, попивая легкое мозельское вино. Катя немного захмелела и вдруг начала рассказывать Челищеву те страницы из своей жизни, которые помог ей написать Вадим Гончаров. Она рассказывала об известных людях — актерах, режиссерах, художниках, журналистах, писателях, эстрадных звездах и политиках. Катя была хорошей рассказчицей, и слушать ее было захватывающе интересно, потому что то, что она рассказывала, невозможно было прочитать ни в одной газете, даже самой бульварной. Челищева особенно поразила история одной известной журналистки и телеведущей. Она всегда ему очень нравилась: у нее были интересные, необычные передачи, в глазах пряталось живое лукавство, и вообще внешне она немного напоминала Катерину… Оказывается, эта тележурналистка уже много лет была любовницей старого «лаврушника» — вора с Кавказа Михо-Немого, «державшего» Сытный рынок. Заметив, какую реакцию вызвала у Сергея эта история. Катя с чисто женским злорадством тут же рассказала, как одна очень нравящаяся Челищеву певица плясала на столе, задрав юбку, под которой ничего не было, перед двумя серьезными дельцами за гонорар в виде соболиной шубки…
— Не может быть! — не поверил Сергей.
— Сама видела! — отрезала Катерина и снисходительно посмотрела на Челищева. — Эх, Сереженька, ты все думаешь, что они — святые? Господь с тобой, приличные личики им с трудом средства массовой информации рисуют, журналисты проплаченные… А настоящих святых мало… Сергей закурил и вдруг неожиданно сказал:
— А я тоже знаю одного известного журналиста — Андрея Серегина, слышала про такого?
— Это который про бандитов все пишет?… Слышала, конечно, читала даже… А откуда ты его знаешь? Он появился-то вроде недавно, никто даже толком не знает, кто он такой и откуда… Сергей засмеялся:
— Мы с Андрюхой в одной сборной были, в университетской… Ты, мне кажется, слышала давным-давно про него от меня или даже видела — он заходил иногда к нам на юрфак. Только тогда его еще Обнорским звали, он на восточном факультете учился, на арабском отделении. Потом его забрали в какое-то управление Генштаба или еще куда-то. Ну, ты же знаешь этих восточников, в их «колледже» всегда много было разных тайн мадридских, и ребятишки там непростые учились…
Катя внимательно слушала Челищева, будто запоминала или прикидывала что-то в уме:
— Обнорский, значит… Очень интересно. Палыч, кстати, спрашивал как-то раз про него… Сергей осекся, будто на стену с разбега налетел.
— Катя… При чем здесь Палыч? Андрюху не трогайте, он — хороший парень.
Катерина усмехнулась и пригубила вина из своего бокала:
— Конечно, хороший, кто же спорит… Он много сил приложил, чтобы про Олега с ребятами все как про гангстеров-душегубов думали… А судьи у нас, между прочим, тоже грамотные, газеты читают… И если про кого-то написали, что он просто ужас какой жуткий бандит, то знаешь, как потом тяжело вопросы решить, чтобы его из тюрьмы вытащить? Даже если на нем на самом деле ничего реального нет… И потом, с чего ты решил, что твоему хорошему парню Серегину кто-то будет что-то плохое делать? Ты же сам читал его статьи, видел, сколько он всякой ерунды пишет. Кое-что, конечно, правда, но есть вещи, которые вообще ни в какие ворота не лезут… Может быть, он сам был бы рад, если бы ему что-то объяснили, подсказали… Челищев покачал головой и очень твердо сказал:
— Нет! Не трогайте его, я помню Андрюхин характер… Он сам должен до всего дойти, а давить на него бесполезно: он в таких случаях просто бешеным становится… Может быть, я сам с ним потом когда-нибудь поговорю, а сейчас — забудь о нем, обещай мне. Катя!
Катерина раздраженно пожала плечами, но все-таки кивнула, правда, неохотно и как-то неубедительно:
— Ну хорошо, хорошо… У нас что, других тем для разговора нет? Полчаса уже про этого твоего Серегина слышу…
У обоих испортилось настроение, как будто каждый открыл в другом незнакомую и не очень приятную черту характера. Катя попыталась исправить вечер чисто женскими способами чуть позже — в спальне, но секс получился каким-то вялым; то ли слаб еще все-таки был Челищев, то ли думал о чем-то невеселом, но распалился он только в самом конце, когда она уже просто физически устала его «зажигать»…
Что-то настораживало Катю в поведении Сергея после его возвращения из запойного загула. По-кошачьи, нутром, она чуяла, что тот Сережа, с которым она легла в постель в первую их ночь, и нынешний — два разных человека, но понять причины этого не могла, ответ не формулировался. Челищев словно блокировал, экранировал все ее попытки проникнуть в его душу. Это бесило Катю — женщину красивую, умную, властную и уверенную в себе. Бесило и заставляло постоянно думать о Сергее… Да она о Вадиме столько не думала никогда, и об Олеге, наконец! По крайней мере ей так казалось. Ах, Пушкин, Пушкин, неоцененный современниками гениальный диагност женской души: «Чем меньше женщину мы любим…»
Чтобы заполнить напряженную тишину, повисшую в спальне, Сергей включил дистанционным пультом телевизор, стоявший напротив кровати. Шли городские новости. Сытый мэр в хорошем пиджаке снисходительно объяснял какому-то угрюмому трудовому коллективу необходимость не сидеть сложа руки, а действовать в новых экономических условиях, дающих простор для инициативы в предпринимательстве и производстве. Мэру вяло хлопали. Оваций и приветственных возгласов не было. Следующим сюжетом были похороны депутата Глазанова. В почетном карауле у его гроба постоял почти весь Петросовет и мэрия. Мэр, уже в другом пиджаке, но тоже хорошем, говорил какие-то слова вдове и дочери. Сергей вздрогнул и впился глазами в фигуру вдовы. К своему облегчению, следов страшного неизбывного горя на лице этой еще не старой женщины он не обнаружил. Когда камера наехала на лицо ребенка, Челищев не выдержал и закрыл глаза.
— Вон, еще один «святой», — недобро усмехнулась Катя, кивнув головой в сторону телевизора. — Знал бы ты, сколько он из нас денег высосал, гомик несчастный, пока вот не утонул по пьянке… А теперь его хоронят, как национального героя… Хорошо еще, что с ним, — Катя снова кивнула на экран, — стопроцентная пьяная бытовуха. А представь, если бы хоть царапину на теле нашли — все газеты бы захлебывались: «Мафия убирает тех, кто пытается с ней бороться…»
Между тем на экране появился седой, мужественный и элегантный начальник ГУВД в генеральском мундире. Он с мудрой усталой обреченностью смотрел на журналистку, пытавшуюся ткнуть огромным микрофоном ему в лицо, и говорил: «Нет, на сегодняшний момент у нас нет оснований предполагать, что смерть депутата Глазанова наступила насильственным путем. Хотя, конечно, для окончательных выводов стоит подождать официального заключения экспертов, а они работают по своим… — генерал запнулся на мгновение, — технологическим срокам. Но предварительно, я подчеркиваю — предварительно, — мы имеем дело с э-э-э… несчастным случаем».
Журналистка мотнула микрофон к себе: «Но вы считаете, что смерть депутата Глазанова — это большая потеря для правоохранительных органов и всех тех, кто борется с преступностью?»
Генерал дернул было подбородком, но потом собрался, спрятал усмешку в морщинках вокруг глаз и скорбно наклонил голову: «Безусловно, но мы, оставшиеся, приложим еще больше усилий для защиты горожан от преступного беспредела…»
— О Господи, Сережа, да переключи ты ради Бога эту ахинею, смотреть тошно!
Сергей непослушным пальцем нажал на кнопку первого канала и осторожно перевел дыхание.
— У-у, слабенький ты у меня еще, — сказала Катерина, вытирая ладонью выступившую у него на лбу испарину. — Как тебя в пот-то бросает… Надо сегодня тебе, Сереженька, выспаться как следует. Завтра рано Доктор заедет. Хоть и приятная это будет поездка, а все равно — к Виктору Палычу лучше приезжать в полном порядке, он слабых и больных не переносит… Решил уже, что с деньгами делать будешь?
Сергей вздохнул:
— Не знаю, я не думал еще… Памятник хороший нужно родителям на могилу заказать, а то я как-то забросил это: то денег не было, то времени…
— Да, да, — Катя виновато опустила глаза, как будто специально спровоцировала Челищева на мрачные воспоминания. — Какая все-таки нелепая, жуткая и дикая история… Из-за какого-то магнитофона… Хочешь, я тебе хорошего скульптора порекомендую?
Челищев посмотрел ей прямо в глаза и медленно покачал головой:
— Не надо. У меня уже есть хороший скульптор…
Не ко времени случился этот разговор, совсем не ко времени… Катя смотрела Сергею в глаза с таким нежным сочувствием, с такой искренней болью, что именно в этот момент он принял окончательное решение…
Ночью Челищеву опять снился кладбищенский котлован, поэтому проснулся он хмурым и вялым. Они торопливо позавтракали, а потом, пока Сергей одевался, Катерина быстро постелила на диване в гостиной, помяла белье руками и оставила открытой дверь в прихожую. Челищев догадался, что это делалось специально для Доктора, чтобы тот увидел, что они якобы спали в разных комнатах. Сергей усмехнулся, а Катя, опустив глаза, сделала вид, что не заметила этой усмешки.
— Слушай, Катюха, а где мой ствол? — вспомнил Сергей о своем ТТ.
— Доктор забрал… Зачем он тебе? Рисковать лишний раз… Челищев с досадой вздохнул:
— Для меня риск не такой уж большой. Кто меня обыскивать будет, с ксивой-то адвокатской? А вот без оружия ходить, пока не выяснилось, кто меня на тот свет отправить желает, — это действительно стремно…
Катя поколебалась немного, потом ушла в спальню, закрыв за собой дверь, и через пару минут вынесла уже знакомый Сергею «кольт» с двумя обоймами.
— Держи. Оружие абсолютно чистое, подарок из Америки… Хорошо бы, чтоб оно таким же чистым и осталось… Подожди, я сейчас, — она снова скрылась в спальне и вскоре вышла оттуда с замечательной кожаной наплечной кобурой.
Катерина довольно улыбнулась, увидев, как загорелись у Сергея глаза, все-таки мужики как дети, радуются оружию, словно игрушкам…
Они успели выкурить по сигарете, когда раздался звонок в дверь. Приехавший Доктор был шумен и весел, засосы на его шее продолжали цвести, приветствуя наступавшую весну. Он с удовольствием согласился выпить чашечку кофе, предложенную Катериной, а чтобы бодрящему напитку было не скучно в его животе, ухомякал заодно три бутерброда, оставшиеся от завтрака. Толик был в прекрасном настроении, жмурился и потягивался, как настоящий мартовский кот, не замечая улыбок, которыми Сергей с Катериной обменялись за его спиной. Катя, вдруг вспомнив что-то, быстро вышла из кухни и позвала Сергея в гостиную, пока Доктор заглатывал последний бутерброд. В руках у нее была маленькая иконка-образок на скромной серебряной цепочке.
— Это освященный, из Сергиева Посада, я специально туда ездила, — шепотом сказала Катерина, пытаясь повесить образок Челищеву на шею. Сергей скривился было и мотнул головой, но Катя крепко схватила его за руку и строго взглянула прямо в глаза:
— Ну, пожалуйста, ради меня! Тебе что, трудно? А мне спокойнее будет…
Надев образок на покорно подставленную Челищевым шею, Катерина быстро поцеловала его в щеку и убежала на кухню — подлить Доктору кофе.
— Когда вас ждать, мальчики? — спросила она, составляя грязную посуду в раковину.
— Да к вечеру уж всяко управимся, — солидно сказал Толик, вставая из-за стола и деликатно рыгая в сторону. — Куда мы денемся…
Катя вышла проводить их на лестницу, потом посмотрела из окна, как Сергей сел в свою «вольво» на пассажирское сиденье, уступив руль Доктору. Машина неслышно и легко выехала со двора, а Катерина не могла понять, почему в ее сердце вдруг проснулась смутная тревога…
Доктор сразу же сообщил Сергею, что у него с Татьяной все в порядке, что они даже собираются съездить на недельку в Арабские Эмираты, кой-чего закупить и развеяться, поэтому он, Толик, очень рассчитывает на Челищева в плане ходатайства перед Виктором Палычем:
— Палыч на меня страшно злой за тебя был, ну, из-за этой истории, — Доктор кивком показал на левый бок Сергея. — Как, зажило уже?
— Почти, уже ничего практически незаметно.
— Ну вот, а мы же с пацанами, считай, почти трое суток у твоей квартиры паслись, но там «голяк», никого подозрительного не срисовали… Может, ты просто на случайный «гоп-стоп» нарвался?
— Ага, — усмехнулся Сергей, — случайный «гоп-стоп» в подъезде в два часа ночи…
— Да, — подумав, согласился Доктор. — Действительно, поздновато…
Толик вел машину уверенно и плавно, и Челищев начал подремывать в удобном кресле, но на выезде из города предчувствие опасности сняло сон как рукой.
— Не гони так, дороги скользкие, занесет, не дай Бог. — Сергей заметил, что Доктор очень удивился, но скорость все же сбросил.
— Это же «вольво», а не «жигуль», на ней заносов не бывает…
— Ничего, — нахмурился Челищев. — Береженого Бог бережет.
Они миновали ресторан «Горка», когда предчувствие беды стало почти физически давить на Сергея. Он вжался в кресло и, прищурившись, молча смотрел на дорогу.
— Счастье ты мое… А я уж не знала, что и думать… Думала, разлюбил меня, не угодила чем-то. Раньше-то я от тебя отбиться не могла, а потом, после ночи нашей — пропал, я всюду за тобой бегаю… Ты не разлюбил меня, Сереженька?
— Нет, не разлюбил, — каменными губами выговорил Челищев, не открывая глаз.
— Черт черноглазый! — Катя с досадой ударила по подушке кулаком. — Ох, ведь не хотела я, как чувствовала, что все так обернется… Ненаглядный ты мой, если бы ты знал, как все сложно…
Катя замолчала, молчал и Сергей. Он не торопил ее, чувствуя, что она готовится рассказать ему что-то очень важное.
— Помнишь, в ту нашу ночь ты уехать предлагал, все бросить и спрятаться… Я об этом все чаще думать начала… Только ты обо мне, Сережа, не все знаешь…
Катя встала и, не стесняясь наготы, ушла за сигаретами. Раскурив для Сергея «Кэмэл», а для себя, как всегда, «More», она присела на край кровати, поставив пепельницу на колени.
— Есть одна история, которую, наверное, кроме меня, целиком никто и не знает… У меня есть сын. В прошлом году он пошел в первый класс. О нем знает только бабушка в Приморско-Ахтарске.
Чего-чего, а этого Сергей услышать никак не ожидал. Он приподнялся на локте, недоуменно глядя на Катю, потом спросил:
— Это от первого мужа? Ты Олегу сказать побоялась?
— Да нет, Сереженька… Вадим про Андрюшу сам не знал ничего… Это Олега сын… Так уж получилось.
Челищев потряс головой и непонимающе переспросил:
— Постой, постой… То есть как это… У Олега есть сын от тебя, а он об этом не знает?! «Санта-Барбара» какая-то…
— Не смейся, Сережа… Это совсем невеселая история, — сказала Катя, вынимая из пачки новую сигарету.
Она рассказывала долго, временами замолкая, словно уходя в прошлое, пытаясь лучше разглядеть события тех дней…
— Вот так все и получилось, — закончила Катерина свой рассказ. — Сначала не решилась Олегу рассказать — не до того было, потом не говорила, потому что он бы спросил: почему раньше молчала?… Да и безопаснее Андрюше подальше от нас. Правда, бабушка Лиза совсем старенькая стала, боюсь, недолго ей жить осталось, надо что-то решать…
Сергей был лишь третьим мужчиной в жизни Кати, и, может быть, поэтому она, жалуясь Челищеву и ища его сочувствия, сама не поняла, что совершила ошибку. Говорить любящему мужчине о ребенке его соперника, да еще появившемся на свет так экзотично, — только будить черную ревность (а эта ревность, кстати, и сама-то по себе никогда не засыпала в душе Сергея). К тому же Катя не знала, что время для своей исповеди она выбрала самое недоброе — Челищев не отошел еще от последних нервных потрясений, а все рассказанное Катериной воспринимал сквозь выстроенную им версию убийства Александра Владимировича и Марины Ильиничны. В этом свете история рождения и жизни Катиного сына лишь подтверждала Сергею ее лживость, коварство и удивительную изворотливость — это какой же надо быть актрисой, чтобы столько лет утаивать от собственного мужа его же сына?! Стоит ли тогда удивляться «искренним» соболезнованиям Катерины по поводу смерти Челищевых-старших?!
Поэтому Сергей молчал, выслушав долгий рассказ Катерины. Она же расценила его молчание по-своему: что тут скажешь, вот и молчит Сережа, чтобы неосторожным словом боли не добавить. Из тактичной нежности молчит. Влюбленные женщины рады обманываться ничуть не менее влюбленных мужчин…
А потом Катя снова начала касаться своими жадно-нежными губами груди Челищева, и он, ненавидя и любя эту женщину с одинаковой силой, снова не смог помешать своим рукам гладить и мять ее податливое тело… Бог ее знает, может быть, экстрасенсорикой Катерина владела, секрет какой знала?…
Только ничего не мог с собой Челищев поделать — разум и совесть протестовали, а тело любило, любило неистово и страстно, заглушая доводы рассудка, который отыгрывался после, когда тела обессиливали, насытившись друг другом… В эти мгновения Сергей люто ненавидел и Катю, и себя, и, пожалуй, себя даже больше, чем ее…
Но вот что интересно — заснув в эту ночь с Катериной в объятиях, он впервые за долгое время спал спокойно и глубоко, без измучивших его кошмарных сновидений…
На следующий день Катя умчалась по делам, когда он еще спал, заботливо оставив на кухне прикрытый полотенцем завтрак. Сергей с удовольствием поел, оделся и начал с любопытством осматривать огромную квартиру, в которой он впервые остался один. Незаметно осмотр перешел в обыск. Челищев не чувствовал стыда или неловкости. Он обыскивал квартиру по наитию, движимый ревностью, болью, обидой и, может быть, неосознанным желанием понять, чтобы простить… Так или иначе, он методично и профессионально шмонал комнату за комнатой, но, дойдя до спальни, ничего интересного, кроме нескольких довольно крупных долларовых и рублевых заначек, не обнаружил. Сергей пересчитал деньги и, положив их обратно, невольно присвистнул: если даже в не очень надежных тайниках квартиры лежат около двухсот тысяч долларов, то сколько же всего у Кати с Олегом? Деньги… Огромные деньги… Челищеву не приходилось раньше реально распоряжаться большими суммами, поэтому об истинной власти денег он мог только догадываться. Но неужели деньги действительно могут необратимо менять человеческую сущность?…
Спальня оказалась более «урожайной». В разных углах Челищев обнаружил два мастерски выполненных тайника под паркетом. В первом он нашел никелированный девятимиллиметровый «кольт» с двумя запасными обоймами к нему и никелированный же крошечный дамский браунинг. Оружие было прекрасно вычищено и смазано, хоть сейчас бери да стреляй. Во втором тайнике хранились документы — советский паспорт с фотографией Олега на имя Кирилла Ивановича Приходько и загранпаспорт Виолетты Максимовны Добрыниной, по странному капризу судьбы абсолютно похожей на Катерину. Кроме паспортов, нашлось удостоверение офицера милиции Зотова Валентина Михайловича — опять же с фотографией Олега, причем в форме, и водительские права Кати, выданные на фамилию Гончаровой.
Сергей аккуратно положил свои находки на место, стараясь чтобы они выглядели так, будто никто их не трогал, и продолжил осмотр. В шкафу с видеокассетами он рыться не стал, потому что кассет этих было несколько десятков, в основном на них записаны известные американские и русские фильмы. Но в постельном белье он нашел между пододеяльниками кассету, на которой ничего не было написано, кроме трех знаков «0+К». Челищев немного поколебался, но потом все-таки воткнул кассету в видеомагнитофон,
Первые полчаса пленка воспроизводила на экране свадьбу Кати и Олега. В их свите Челищев увидел много уже знакомых ему лиц — конечно, был Антибиотик (он неплохо смотрелся в смокинге). Валерию Ледогорову, похоже, выпала роль свидетеля, и он был серьезен и подтянут. Дурачился, как всегда изображая из себя «ваньку», Слава Поленников… Сергей с обостренным, почти нездоровым любопытством вглядывался в экран, испытывая при этом ощущение, что он, взрослый мужик, подглядывает в замочную скважину. Он хотел было уже остановить кассету, перемотать на начало и положить туда, где взял, но кадр сменился, заставив его замереть с протянутой рукой. На экране появилась спальня, в которой он сейчас находился, точнее, не вся спальня, а взятая крупным планом кровать, та самая, на которой он сегодня спал с Катей.
На кровати лицом друг к другу на коленях стояли Катя и Олег. Олег был абсолютно голым, на Катерине же из одежды была лишь легкая и прозрачная фата невесты. Они целовались взасос, постанывая от наслаждения. Олег крепко мял шикарные груди Катерины, а она, двигаясь в его руках, со все убыстряющимся темпом гладила его большой напрягшийся член. Потом Катя застонала протяжно, наклонилась и начала целовать пенис Олега, умудряясь заглатывать его чуть ли не целиком, Олег зарычал, задвигал задом очень быстро, а потом опрокинул Катю на спину, раскинул ей ноги и так резко вошел в нее, что она вскрикнула: «Олеженька! О-о-о… Еще, еще, сильнее, еще!!!»
Челищев, конечно, много видел всякой порнухи, но, за исключением самого первого раза, она не производила на него особого впечатления. Но то, что происходило на экране сейчас, чуть не довело его самого до оргазма. Он досмотрел кассету до конца и с трудом подавил в себе желание, перемотав, устроить еще один просмотр.
Засунув кассету обратно в пододеяльники, Сергей выкурил подряд две сигареты и забегал по квартире, сотрясаемый ударами осатаневшего сердца.
— Вот оно, значит, как, вот оно как, значит — приговаривал Челищев себе под носом, сам этого не замечая. Его душило возбуждение, смешанное в чудовищной пропорции с ревностью, обидой и злобой. Сергей, казалось, забыл, что Катя была законной женой Олега и что кассета явно не предназначалась для посторонних глаз. Он вообще первый раз столкнулся с довольно распространенной на Западе практикой, когда супруги, начиная сексуальные игры, устанавливают видеокамеры на автоматический режим, чтобы потом посмотреть, что они такое проделывали. Больше всего Челищева взбесило то явное физическое удовольствие, которое Катерина, оказывается, получала с Олегом… Сергей, как и многие эгоцентричные мужики, считал, что он один может дать женщине то, что она никогда не испытывала… Его самолюбию был нанесен жестокий удар.
В этом состоянии его и застала вернувшаяся Катерина. Сняв шубку и повесив ее на вешалку, она устало опустилась на диванчик в прихожей, вытянув ноги.
— Ну, как поживает раненый? — успела спросить она. Сергей не по-человечески заурчал, разом содрал с нее сапоги, расшвыряв их по прихожей, и потащил Катю в спальню, на ходу задирая юбку.
Катерина сначала не поняла ничего, растерялась, заохала, даже поупиралась было немного, но потом засмеялась низким грудным смехом, быстро перешедшим в так возбуждавшее Челищева постанывание, и позволила его рукам делать с ее телом все, что эти руки хотели. А Сергей, затащив Катю на кровать, неосознанно повторил сцену, увиденную им на видеокассете, только фаты на Катерине не было, а вместо Олега был он… Когда все кончилось, Катя, смеясь, стала собирать разбросанную по всей спальне одежду:
— Похоже, ты и впрямь выздоравливаешь! Пора тебя на работу выпускать, а то ты меня нетрудоспособной сделаешь…
Челищев, пряча глаза, помог Катерине — подобрал раскиданные по прихожей мягкие зимние сапоги. У правого сапога каблук был свернут на сторону, и Сергей с виноватым видом показал его Кате. Она развеселилась еще больше и начала буквально покатываться от хохота:
— Ой, не могу! Оставил бедную девушку без обуви. Придется теперь, ой, мамочка… «по морозцу босиком». — И она повалилась на кровать, держа в одной руке сапог, а другой вытирая выступившие слезы. Челищев угрюмо смотрел на нее, не понимая причины веселья. Вдруг Катя повернула каблук, он щелкнул и встал на место. Вид у Сергея был довольно глупый, и Катерина опять рассмеялась:
— Это особые сапоги, рабочие, с секретом. Мало ли что в нашей жизни случиться может… Смотри, я — раз! — каблучок поворачиваю, потом пластинку сдвигаю, а там тайничок. Можно деньги спрятать, еще кое-какую мелочь. Только открывать часто нельзя, а то пружина разболтается… Сергей внимательно смотрел на «хитрые» сапожки и о чем-то напряженно думал.
— Ты что невеселый такой, Сережа? — спросила Катя. — Правду, видно, сказал то ли Платон, то ли Аристотель: «Всякая тварь после совокупления грустна бывает…»
Челищев неопределенно пожал плечами.
— А у меня, между прочим, хорошие новости: пришли деньги за алюминий, и Виктор Палыч звонил, интересовался твоим здоровьем, спрашивал, можешь ли ты завтра к нему в Комарово приехать — у него там дача, он решил передохнуть пару дней. Он хочет, помимо того, чтобы долю твою в торжественной обстановке вручить, еще о каких-то делах переговорить. Говорит, что появились новости по твоей проблеме.
— По какой проблеме? — насторожился Сергей.
— Как по какой? — удивилась Катя — По нападению на тебя… А у тебя что, еще какие-то проблемы появились?
— Да нет, — вымученно улыбнулся Сергей. — Я просто еще не очень быстро включаюсь,
— Ну, кое-что у тебя включается очень даже быстро, — Катя снова засмеялась и взъерошила Сергею волосы.
Они ужинали вдвоем, по-семейному, и не торопились встать из-за стола, попивая легкое мозельское вино. Катя немного захмелела и вдруг начала рассказывать Челищеву те страницы из своей жизни, которые помог ей написать Вадим Гончаров. Она рассказывала об известных людях — актерах, режиссерах, художниках, журналистах, писателях, эстрадных звездах и политиках. Катя была хорошей рассказчицей, и слушать ее было захватывающе интересно, потому что то, что она рассказывала, невозможно было прочитать ни в одной газете, даже самой бульварной. Челищева особенно поразила история одной известной журналистки и телеведущей. Она всегда ему очень нравилась: у нее были интересные, необычные передачи, в глазах пряталось живое лукавство, и вообще внешне она немного напоминала Катерину… Оказывается, эта тележурналистка уже много лет была любовницей старого «лаврушника» — вора с Кавказа Михо-Немого, «державшего» Сытный рынок. Заметив, какую реакцию вызвала у Сергея эта история. Катя с чисто женским злорадством тут же рассказала, как одна очень нравящаяся Челищеву певица плясала на столе, задрав юбку, под которой ничего не было, перед двумя серьезными дельцами за гонорар в виде соболиной шубки…
— Не может быть! — не поверил Сергей.
— Сама видела! — отрезала Катерина и снисходительно посмотрела на Челищева. — Эх, Сереженька, ты все думаешь, что они — святые? Господь с тобой, приличные личики им с трудом средства массовой информации рисуют, журналисты проплаченные… А настоящих святых мало… Сергей закурил и вдруг неожиданно сказал:
— А я тоже знаю одного известного журналиста — Андрея Серегина, слышала про такого?
— Это который про бандитов все пишет?… Слышала, конечно, читала даже… А откуда ты его знаешь? Он появился-то вроде недавно, никто даже толком не знает, кто он такой и откуда… Сергей засмеялся:
— Мы с Андрюхой в одной сборной были, в университетской… Ты, мне кажется, слышала давным-давно про него от меня или даже видела — он заходил иногда к нам на юрфак. Только тогда его еще Обнорским звали, он на восточном факультете учился, на арабском отделении. Потом его забрали в какое-то управление Генштаба или еще куда-то. Ну, ты же знаешь этих восточников, в их «колледже» всегда много было разных тайн мадридских, и ребятишки там непростые учились…
Катя внимательно слушала Челищева, будто запоминала или прикидывала что-то в уме:
— Обнорский, значит… Очень интересно. Палыч, кстати, спрашивал как-то раз про него… Сергей осекся, будто на стену с разбега налетел.
— Катя… При чем здесь Палыч? Андрюху не трогайте, он — хороший парень.
Катерина усмехнулась и пригубила вина из своего бокала:
— Конечно, хороший, кто же спорит… Он много сил приложил, чтобы про Олега с ребятами все как про гангстеров-душегубов думали… А судьи у нас, между прочим, тоже грамотные, газеты читают… И если про кого-то написали, что он просто ужас какой жуткий бандит, то знаешь, как потом тяжело вопросы решить, чтобы его из тюрьмы вытащить? Даже если на нем на самом деле ничего реального нет… И потом, с чего ты решил, что твоему хорошему парню Серегину кто-то будет что-то плохое делать? Ты же сам читал его статьи, видел, сколько он всякой ерунды пишет. Кое-что, конечно, правда, но есть вещи, которые вообще ни в какие ворота не лезут… Может быть, он сам был бы рад, если бы ему что-то объяснили, подсказали… Челищев покачал головой и очень твердо сказал:
— Нет! Не трогайте его, я помню Андрюхин характер… Он сам должен до всего дойти, а давить на него бесполезно: он в таких случаях просто бешеным становится… Может быть, я сам с ним потом когда-нибудь поговорю, а сейчас — забудь о нем, обещай мне. Катя!
Катерина раздраженно пожала плечами, но все-таки кивнула, правда, неохотно и как-то неубедительно:
— Ну хорошо, хорошо… У нас что, других тем для разговора нет? Полчаса уже про этого твоего Серегина слышу…
У обоих испортилось настроение, как будто каждый открыл в другом незнакомую и не очень приятную черту характера. Катя попыталась исправить вечер чисто женскими способами чуть позже — в спальне, но секс получился каким-то вялым; то ли слаб еще все-таки был Челищев, то ли думал о чем-то невеселом, но распалился он только в самом конце, когда она уже просто физически устала его «зажигать»…
Что-то настораживало Катю в поведении Сергея после его возвращения из запойного загула. По-кошачьи, нутром, она чуяла, что тот Сережа, с которым она легла в постель в первую их ночь, и нынешний — два разных человека, но понять причины этого не могла, ответ не формулировался. Челищев словно блокировал, экранировал все ее попытки проникнуть в его душу. Это бесило Катю — женщину красивую, умную, властную и уверенную в себе. Бесило и заставляло постоянно думать о Сергее… Да она о Вадиме столько не думала никогда, и об Олеге, наконец! По крайней мере ей так казалось. Ах, Пушкин, Пушкин, неоцененный современниками гениальный диагност женской души: «Чем меньше женщину мы любим…»
Чтобы заполнить напряженную тишину, повисшую в спальне, Сергей включил дистанционным пультом телевизор, стоявший напротив кровати. Шли городские новости. Сытый мэр в хорошем пиджаке снисходительно объяснял какому-то угрюмому трудовому коллективу необходимость не сидеть сложа руки, а действовать в новых экономических условиях, дающих простор для инициативы в предпринимательстве и производстве. Мэру вяло хлопали. Оваций и приветственных возгласов не было. Следующим сюжетом были похороны депутата Глазанова. В почетном карауле у его гроба постоял почти весь Петросовет и мэрия. Мэр, уже в другом пиджаке, но тоже хорошем, говорил какие-то слова вдове и дочери. Сергей вздрогнул и впился глазами в фигуру вдовы. К своему облегчению, следов страшного неизбывного горя на лице этой еще не старой женщины он не обнаружил. Когда камера наехала на лицо ребенка, Челищев не выдержал и закрыл глаза.
— Вон, еще один «святой», — недобро усмехнулась Катя, кивнув головой в сторону телевизора. — Знал бы ты, сколько он из нас денег высосал, гомик несчастный, пока вот не утонул по пьянке… А теперь его хоронят, как национального героя… Хорошо еще, что с ним, — Катя снова кивнула на экран, — стопроцентная пьяная бытовуха. А представь, если бы хоть царапину на теле нашли — все газеты бы захлебывались: «Мафия убирает тех, кто пытается с ней бороться…»
Между тем на экране появился седой, мужественный и элегантный начальник ГУВД в генеральском мундире. Он с мудрой усталой обреченностью смотрел на журналистку, пытавшуюся ткнуть огромным микрофоном ему в лицо, и говорил: «Нет, на сегодняшний момент у нас нет оснований предполагать, что смерть депутата Глазанова наступила насильственным путем. Хотя, конечно, для окончательных выводов стоит подождать официального заключения экспертов, а они работают по своим… — генерал запнулся на мгновение, — технологическим срокам. Но предварительно, я подчеркиваю — предварительно, — мы имеем дело с э-э-э… несчастным случаем».
Журналистка мотнула микрофон к себе: «Но вы считаете, что смерть депутата Глазанова — это большая потеря для правоохранительных органов и всех тех, кто борется с преступностью?»
Генерал дернул было подбородком, но потом собрался, спрятал усмешку в морщинках вокруг глаз и скорбно наклонил голову: «Безусловно, но мы, оставшиеся, приложим еще больше усилий для защиты горожан от преступного беспредела…»
— О Господи, Сережа, да переключи ты ради Бога эту ахинею, смотреть тошно!
Сергей непослушным пальцем нажал на кнопку первого канала и осторожно перевел дыхание.
— У-у, слабенький ты у меня еще, — сказала Катерина, вытирая ладонью выступившую у него на лбу испарину. — Как тебя в пот-то бросает… Надо сегодня тебе, Сереженька, выспаться как следует. Завтра рано Доктор заедет. Хоть и приятная это будет поездка, а все равно — к Виктору Палычу лучше приезжать в полном порядке, он слабых и больных не переносит… Решил уже, что с деньгами делать будешь?
Сергей вздохнул:
— Не знаю, я не думал еще… Памятник хороший нужно родителям на могилу заказать, а то я как-то забросил это: то денег не было, то времени…
— Да, да, — Катя виновато опустила глаза, как будто специально спровоцировала Челищева на мрачные воспоминания. — Какая все-таки нелепая, жуткая и дикая история… Из-за какого-то магнитофона… Хочешь, я тебе хорошего скульптора порекомендую?
Челищев посмотрел ей прямо в глаза и медленно покачал головой:
— Не надо. У меня уже есть хороший скульптор…
Не ко времени случился этот разговор, совсем не ко времени… Катя смотрела Сергею в глаза с таким нежным сочувствием, с такой искренней болью, что именно в этот момент он принял окончательное решение…
Ночью Челищеву опять снился кладбищенский котлован, поэтому проснулся он хмурым и вялым. Они торопливо позавтракали, а потом, пока Сергей одевался, Катерина быстро постелила на диване в гостиной, помяла белье руками и оставила открытой дверь в прихожую. Челищев догадался, что это делалось специально для Доктора, чтобы тот увидел, что они якобы спали в разных комнатах. Сергей усмехнулся, а Катя, опустив глаза, сделала вид, что не заметила этой усмешки.
— Слушай, Катюха, а где мой ствол? — вспомнил Сергей о своем ТТ.
— Доктор забрал… Зачем он тебе? Рисковать лишний раз… Челищев с досадой вздохнул:
— Для меня риск не такой уж большой. Кто меня обыскивать будет, с ксивой-то адвокатской? А вот без оружия ходить, пока не выяснилось, кто меня на тот свет отправить желает, — это действительно стремно…
Катя поколебалась немного, потом ушла в спальню, закрыв за собой дверь, и через пару минут вынесла уже знакомый Сергею «кольт» с двумя обоймами.
— Держи. Оружие абсолютно чистое, подарок из Америки… Хорошо бы, чтоб оно таким же чистым и осталось… Подожди, я сейчас, — она снова скрылась в спальне и вскоре вышла оттуда с замечательной кожаной наплечной кобурой.
Катерина довольно улыбнулась, увидев, как загорелись у Сергея глаза, все-таки мужики как дети, радуются оружию, словно игрушкам…
Они успели выкурить по сигарете, когда раздался звонок в дверь. Приехавший Доктор был шумен и весел, засосы на его шее продолжали цвести, приветствуя наступавшую весну. Он с удовольствием согласился выпить чашечку кофе, предложенную Катериной, а чтобы бодрящему напитку было не скучно в его животе, ухомякал заодно три бутерброда, оставшиеся от завтрака. Толик был в прекрасном настроении, жмурился и потягивался, как настоящий мартовский кот, не замечая улыбок, которыми Сергей с Катериной обменялись за его спиной. Катя, вдруг вспомнив что-то, быстро вышла из кухни и позвала Сергея в гостиную, пока Доктор заглатывал последний бутерброд. В руках у нее была маленькая иконка-образок на скромной серебряной цепочке.
— Это освященный, из Сергиева Посада, я специально туда ездила, — шепотом сказала Катерина, пытаясь повесить образок Челищеву на шею. Сергей скривился было и мотнул головой, но Катя крепко схватила его за руку и строго взглянула прямо в глаза:
— Ну, пожалуйста, ради меня! Тебе что, трудно? А мне спокойнее будет…
Надев образок на покорно подставленную Челищевым шею, Катерина быстро поцеловала его в щеку и убежала на кухню — подлить Доктору кофе.
— Когда вас ждать, мальчики? — спросила она, составляя грязную посуду в раковину.
— Да к вечеру уж всяко управимся, — солидно сказал Толик, вставая из-за стола и деликатно рыгая в сторону. — Куда мы денемся…
Катя вышла проводить их на лестницу, потом посмотрела из окна, как Сергей сел в свою «вольво» на пассажирское сиденье, уступив руль Доктору. Машина неслышно и легко выехала со двора, а Катерина не могла понять, почему в ее сердце вдруг проснулась смутная тревога…
Доктор сразу же сообщил Сергею, что у него с Татьяной все в порядке, что они даже собираются съездить на недельку в Арабские Эмираты, кой-чего закупить и развеяться, поэтому он, Толик, очень рассчитывает на Челищева в плане ходатайства перед Виктором Палычем:
— Палыч на меня страшно злой за тебя был, ну, из-за этой истории, — Доктор кивком показал на левый бок Сергея. — Как, зажило уже?
— Почти, уже ничего практически незаметно.
— Ну вот, а мы же с пацанами, считай, почти трое суток у твоей квартиры паслись, но там «голяк», никого подозрительного не срисовали… Может, ты просто на случайный «гоп-стоп» нарвался?
— Ага, — усмехнулся Сергей, — случайный «гоп-стоп» в подъезде в два часа ночи…
— Да, — подумав, согласился Доктор. — Действительно, поздновато…
Толик вел машину уверенно и плавно, и Челищев начал подремывать в удобном кресле, но на выезде из города предчувствие опасности сняло сон как рукой.
— Не гони так, дороги скользкие, занесет, не дай Бог. — Сергей заметил, что Доктор очень удивился, но скорость все же сбросил.
— Это же «вольво», а не «жигуль», на ней заносов не бывает…
— Ничего, — нахмурился Челищев. — Береженого Бог бережет.
Они миновали ресторан «Горка», когда предчувствие беды стало почти физически давить на Сергея. Он вжался в кресло и, прищурившись, молча смотрел на дорогу.