Константинов Евгений. Факультет рыболовной магии

   – Что, опять хвост увидел? – усмехнулся Железяка, открывая засов. Однако улыбка сползла с лица, когда он увидел мокрого, в перепачканной рваной одежде, трясущегося мелкой дрожью друга.
   – Спрячь меня, Алеф, спрячь! Я п-пропал, п-пропал! – взмолился тот, вваливаясь в комнату.
   – Что значит – пропал? – посторонился Железяка и вновь запер дверь на засов. – Что опять с тобой приключилось? И что это с твоей одеждой? Ты вроде бы говорил, что домой пойдешь, потому что голова болит. А?
   – Алеф, м-миленький, м-мне б-бы п-п-ива. – Зубы несчастного лекпина выдавали барабанную дробь, глаза были широко распахнуты и, казалось, вот-вот выскочат из орбит.
   – Какое пиво! – вскричал Железяка и, подняв с пола кружку с еще теплым молоком, сунул ее под нос другу. – Ну-ка, пей!!!
   Тубуз подчинился.
   – Так, а теперь скидывай с себя все это тряпье-рванье и вытрись вон тем полотенцем. А я пока еще молока разогрею.
   – Да-да-да. – Продолжая трястись, Тубуз скинул с себя одежду, вместо полотенца схватил с кровати простыню и стал вытираться.
   Алеф на это лишь покачал головой. Включив огонь в спиртовке на полную силу, он уже через минуту снял с нее кружку с горячей молочно-медовой жидкостью и протянул ее приятелю, усевшемуся на кровать и продолжавшему растираться. Белоснежная простыня успела превратиться в грязную тряпку. Тубуз осторожно взял кружку двумя руками, понюхал ее содержимое и посмотрел на Железяку с надеждой:
   – Алеф, Мне бы сейчас пивка из твоего погребка-холодиль…
   – Пей!!! – рявкнул Алеф. – Мало того что приперся посреди ночи, мокрый, грязный, драный! Так ему еще и пивка подавай. Холо-одненького! Я тебе дам пивка! Пей молоко!
   – Ладно, ладно, ладно. – Он завернулся в одеяло и, слегка обжигаясь, начал прихлебывать из кружки.
   – Так-то лучше, – сказал Железяка. Сам же, ничтоже сумняшеся, привел в действие миниатюрный холодильничек-лифт незабвенного деды Паааши, достал из него бутылку пива, открыл и стал пить такими же маленькими глотками, какими его друг пил горячее молоко.
   – И не надо смотреть на меня такими глазами, – сказал он приятелю, когда обе посудины оказались пусты. – Тебе необходимо было согреться, мне же – наоборот, остыть, а то я готов был тебя…
   – Но ты же ничего не знаешь! – вскочил с кровати Тубуз.
   – Вот и расскажи, – остановил его жестом Алеф. – Только не торопясь, по порядку.
   – Катастрофа!!!
   – Я же просил тебя – по порядку!
   – А вдруг придут за мной?
   – Да почему за тобой кто-то должен ко мне прийти? – вспылил Железяка. – А если кто-то и пожалует, так я тебя в подпол спрячу. А там – сам знаешь – потайной ход имеется. Ну?
   – Точно, – заметно успокоился Тубуз.
   – Так рассказывай! Подробности пока можешь опустить.
   Приятель, и в самом деле опуская подробности, стал рассказывать: как пришел на свидание с Офлой в самый дорогой ресторан города, а она так и не появилась; как увидел в аквариуме серебристого рыбодракона и узнал, что в «Золотом шлеме герптшцога» кто-то осмеливается заказывать это редкое магическое существо себе на ужин; как умудрился разбить аквариум и как освободил Мухоола от сжавшихся челюстей; как отпустил рыбодракона в Ловашню, а потом увидел на лесной поляне шабаш гоблинов, который возглавлял человек с бородавкой под глазом; как горело чучело кота Шермиллы и визжали опаленные огнем гоблины…
   Железяка не перебивал друга. Рассказ Тубуза был прерван, когда тот подходил к завершению. Прерван суматошными криками: «Пожар, пожар! Горим! Все на улицу! Спасай…»

* * *

   В ту ночь бакалавр второй ступени Алесандро Б. Зетто спать не ложился вовсе. Запланированные вместе с профессором Женуа фон дер Пропстом опыты требовали серьезной подготовки, и проводить их спросонья не хотелось. Алесандро вообще предпочитал бодрствовать ночью и в первой половине дня, а спать любил ложиться сразу после обеда, чтобы проснуться перед поздним ужином.
   Примерно в то время, когда Женуа фон дер Пропст был разбужен кошачьим мяуканьем, Алесандро направился в одно из самых глубоких подземелий факультетского замка. Ему были нужны весы. Золотые магические весы с полным набором гирек, которые назывались «Пмартрепусы». Без них опыты над изобретением новых спиннинговых магоприманок были бы бессмысленны. Еще вечером Алесандро получил у декана факультета специальное разрешение и пропуск в подземелье и вот теперь шлепал сандалиями по каменным ступеням винтовой лестницы, спускаясь все ниже и ниже. И на лестнице, и в самих подземельях стражники дежурили по двое. Несмотря на то, что со многими из них Алесандро был лично знаком, все они очень придирчиво изучали предъявляемый пропуск, сверяли с образцом подпись декана, осматривали на целостность печать…
   Вход в нужное Алесандро подземелье охраняли сразу четыре стражника, причем, судя по нашивкам на форме, двое из них были настоящими боевыми магами. Старший из них, косоглазый господин Ат-Матьюх изучал пропуск слишком долго и придирчиво, как показалось Алесандро, затем, не торопясь, убрал его во внутренний карман своего камзола, из другого внутреннего кармана вытащил ключ и отпер дверцу стоявшего у стены громоздкого сейфа.
   Полки сейфа сверху донизу были заставлены деревянными коробочками, в каждой из которых хранилось по одному ключу от комнат, комнатушек и камер подземелья. Такая же коробочка с ключом, только размером поменьше, была у Алесандро за пазухой – ее вместе с пропуском выдал бакалавру лично Эразм Кшиштовицкий. Если стражники выдавали ключи только от помещений, то декан – непосредственно от находящихся внутри них шкафов, сейфов и сундуков.
   – Пользоваться ключом не разучился? – спросил начальник стражи, вручая коробочку Алесандро.
   – Еще чего, – буркнул бакалавр. – Поди, не первый раз замужем…
   – Замужем? – нахмурился Ат-Матьюх, прославившийся среди факультетских патологической ревностью к своей жене, красавице Матьюше. – При чем здесь замужество?!
   – Да это так, поговорка, то есть шутка, то есть…
   – В таких местах не шутят! – строго сказал начальник стражи. – Проходи!
   Перед Алесандро медленно открылись тяжелые двери в узкий длинный коридор, освещаемый сверху тусклым магическим светом. Бакалавр вынул из коробочки обычный с виду бронзовый ключ на длинной медной цепочке и повесил его себе на шею. Ключ мгновенно принял горизонтальное положение и словно потянул Алесандро вперед.
   Всякий раз, попадая в Глубокое подземелье, Алесандро удивлялся этой магической особенности – среди множества дверей, расположенных в лабиринте коридоров, выданный ключ неизменно притягивался к той единственной замочной скважине, которую мог открыть. Дверей здесь в самом деле было великое множество, и Алесандро знал, что за ними нет ни одной одинаковой комнаты. Одни были просторными с высоченными потолками, другие, наоборот, такими узкими, что в них, в прямом смысле слова, невозможно было развернуться и выходить приходилось спиной вперед. Поэтому и коридоры в подземелье, за исключением центрального, были сильно изломаны, и если не ключи-проводники, заблудиться там было бы проще простого. Некоторые комнаты были заполнены возможными предметами, некоторые были совершенно пусты, и единственное, чем они походили друг друга, так это отсутствием окон. И комнаты, и коридоры освещались магическим, льющимся с потолка светом, как только в них появлялись посетители.
   Повинуясь влекущей силе ключа, Алесандро сделал несколько поворотов, дважды перешел по мосту через подземные реки и, наконец, добрел до нужной комнаты. Вся она была заставлена сундуками различных размеров, в каждом из которых хранились весы. Алесандро достал из коробочки ключ, выданный Кшиштовицким, и тот, словно магнитом, притянулся к замку на одном из сундуков.
   И весы, и золотые гирьки к ним хранились в прямоугольном пенале из горного хрусталя. По конструкции «Пмартрепусы» напоминали обычные медицинские весы, только чаши у них были в виде половинок рыбы-леща. Взвешивать ими можно было любой вес от одного миллиграмма до ста двадцати одного грамма девяноста девяти миллиграммов, причем для взвешивания веса в миллиграммах предназначалось девяносто девять золотых пластинок, а в граммах – всего пять, весом один, три, девять, двадцать семь и восемьдесят один грамм. Когда Алесандро впервые довелось ставить опыты с этими весами, он подумал, что остальные гирьки были утеряны или похищены, но Женуа фон дер Пропст разубедил его в этом и на наглядном примере доказал, что вес в граммах до ста двадцати одного действительно можно взвесить, обойдясь всего лишь этими пятью гирьками.
   Всякий раз, беря в руки «Пмартрепусы», Алесандро, прекрасно понимая, какую ценность они собой представляют, начинал панически бояться их уронить. Ему даже как-то приснилось, будто бы он, идя по коридорам подземелья, вдруг спотыкается, роняет весы на каменный пол, хрустальный пенал разбивается, гирьки и золотые миллиграммовые пластинки разлетаются в разные стороны, Алесандро начинает их собирать и находит все, кроме одной гирьки – девятиграммовой. Он прекрасно понимает, что без нее никак не обойтись, ищет гирьку, ползая на карачках, стирая до дыр штаны на коленях, но она как сквозь землю провалилась…
   Обратный путь превращался для Алесандро в настоящее испытание. Он шел очень медленно, прижимая «Пмартрепусы» к груди и не отрывая взгляда от гирьки весом в девять граммов, словно она действительно могла испариться.
   Вот и сейчас он двигался по направлению к выходу, аккуратно переставлял ноги и смотрел на ту самую гирьку, которая вдруг… начала подрагивать, а через пару шагов и вовсе подпрыгивать в своем гнезде. Бакалавр остановился и посмотрел на свои руки, которые вроде бы не дрожали. А если бы и дрожали, тогда бы остальные гирьки и пластинки подпрыгивали в гнездах, но это происходило только с девятиграммовкой. Она уже не подпрыгивала, она поднялась из гнезда и сначала медленно, затем все быстрей и быстрей стала крутиться и, словно живое существо, метаться в пенале, задевая другие гирьки и стукаясь о стенки.
   Алесандро знал, что магические «Пмартрепусы» обладают многими способностями, но только при условии воздействия на них направленной магии. Выходило, что кто-то поблизости творит магию. Но кто? Где? Он как раз перешел по мосту одну из подземных речек и, влекомый ключом-проводником, повернул налево. Тут-то девятиграммовка и начала проявлять беспокойство. Алесандро посмотрел по сторонам и увидел поблизости лишь одну дверь, которая, как он сразу понял, была самую малость приоткрыта – из узкой щели пробивалась еле различимая полоска тусклого света. Откуда-то нахлынувшее любопытство одолело все остальные желания. Алесандро аккуратно поставил стеклянный пенал с продолжавшей крутиться внутри гирькой на пол, зажал в кулаке тянувший к выходу ключ, приоткрыл дверь и… застыл от изумления. Посреди комнаты стоял подрамник с натянутой тканью, над этой тканью, сама по себе паря в воздухе, быстро сновала длинная игла с продетой в нее серебристой нитью и вышивала на холсте какой-то рисунок. Перед подрамником на табурете, сложа руки на коленях, сидел не кто иной, как Воль-Дер-Мар. Живехонький. С виду целый и невредимый, только почему-то с повязкой на глазах.
   – Воль! Ты? – невольно вырвалось у бакалавра.
   – Алесандро? – Воль-Дер-Мар вскочил с табуретки и постарался встать так, чтобы закрыть спиной подрамник. При этом игла так и заизвивалась перед холстом, словно приготовившись его проткнуть. – Как ты здесь очутился?
   – У тебя дверь приоткрыта. А я за весами, за «Пмартрепусами» пришел, и у меня гирька девяти граммовая на магию откликнулась. Я заглянул и вот… ты… живой. Живой! – Алесандро не мог сдержать радости и бросился обнимать друга. – Я так плакал, когда узнал, что ты умер! Что тебя отравили…
   – Получается, что не умер, – сказал Воль-Дер-Map.
   – Но почему у тебя на глазах повязка?
   – Я слеп, мой дорогой Алесандро. Пока слеп…
   – А почему ты здесь? И что вообще все это означает?
   – В двух словах не объяснишь. А времени для разговора у меня нет. Поэтому прошу тебя немедленно уйти. И также прошу никому не говорить обо мне и о том, что ты здесь видел.
   – Но как же…
   – Алесандро! – Воль-Дер-Мар легко толкнул друга в грудь. – Уходи. Все очень, ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНО!
   Бакалавр открыл рот, но вспомнил, как совсем недавно на лодочном пирсе сам сказал точно такие же слова Мак-Дину и лодочнику Рожоксу.
   – Я все понял! Я ухожу, – сказал он. – Я очень рад, что ты жив, Воль!
   – Да. Спасибо. Иди.
   Вдруг Воль-Дер-Мар пошатнулся, словно его ударили, и схватился за голову.
   – Постой, Алесандро! – выкрикнул он и, попятившись, сел на табурет.
   Бакалавр увидел, как лицо Воль-Дер-Мара исказила гримаса боли. Неподвижно висевшая в воздухе игла вновь начала свое снование-вышивание.
   – Что с тобой, Воль? Чем я могу тебе помочь?
   – Не мне. Всем нам! Ты очень можешь помочь, Алесандро. – Воль-Дер-Мар сжал голову ладонями. – Пожалуйста, быстрее беги к профессору Малачу. Скажи ему, что я опять видел! Чтобы он срочно оказался в городе и там спас, спас… На улице… Каменке. Он должен догадаться, кого… Быстрей, Алесандро!!!
   – Я все понял, Воль, все понял. Я уже бегу!
   Пожары в Фалленблеке случались редко. Население города было приучено очень осторожно обращаться с огнем. Если же пожар где-то и начинался, то пожарная команда, состоящая исключительно из троллей, очень оперативно прибывала на место и работала быстро и умело.
   Вот и теперь, одновременно с Железякой и Тубузом, прибежавшими в конец улицы Каменка, где горел один из лекпинских домов, подъехала пожарная команда троллей, возглавляемая Ау-Шпонгком. По команде быстро развернулись заправленные в огромные бочки шланги, заработали насосы, и потоки воды вступили в извечное противоборство с огнем. По сравнению с усилиями лекпинов – соседей горевшего дома, выстроившихся цепочкой и передававших ведра с расплескивающейся водой, – действия троллей должны были принести гораздо больший эффект. Но пока что огонь буйствовал вовсю, и Тубуз с ужасом осознал, что горит дом его любимого дядюшки Чассока, с которым он расстался всего лишь несколько часов назад.
   Как был, запахнутый в железякинское одеяло, он стал метаться от одного лекпина к другому, надеясь узнать среди них дядю или тетушку Оманидэ, пока кто-то не сказал, что они остались в горящем доме.
   С криком «Что же вы стоите?!» Тубуз ринулся прямо в огонь и, наверное, сгорел бы как свечка, не повали его на землю Алеф в двух шагах от двери. При этом от попавшей искры одеяло на нем вспыхнуло, и лекпинам немало повезло, что заметивший это Ау-Шпонгк велел пожарному направить на них струю воды и сбить не успевшее разгореться пламя.
   В следующее мгновение две сильные руки уже оттаскивали лекпинов подальше от испепеляющего зноя и отпустили, только когда они оказались на безопасном расстоянии от дома.
   – Профессор Малач? – удивился Железяка, освобожденный от цепкой хватки.
   – Никаких вопросов! – отмахнулся от него эльф и обратился к Тубузу: – Ты зачем в огонь побежал?
   – Там дядя Чассок и тетя Оманидэ, – всхлипнул лекпин.
   – А еще кто?
   – Не знаю…
   – Где потайной ход в дом, знаешь? – Да…
   – Показывай! Быстрей!!!
   Устраивать потайные подземные ходы было в традициях лекпинского народа. И по традиции об их месторасположении должны были знать только хозяева домов и их близкие родственники. Для известного лекпинского портного господина Чассока таким родственником был двоюродный племянник Тубуз Моран.
   Дом дяди стоял на высоком берегу озера Зуро, куда и выводил потайной ход. Прекрасно замаскированная дверь находилась прямо под склоненным над водой деревом в переплетении свисающих корней. По ним Тубуз, а за ним Железяка и Малач спустились на узкую площадочку.
   – Вот! Дверь… – сказал запыхавшийся лекпин, раздвигая корни. – Мне ее дядя Чассок показал и даже ключ от нее дал. Только ключ у меня в брюках остался у Железяки дома…
   Малач отпихнул его и быстро осмотрел и ощупал дверь. Она оказалась обита железом, по краям была плотная кирпичная кладка, что отводило мысль о попытке каким-то образом ее высадить. Даже замочная скважина была прикрыта утопленной внутрь металлической пластинкой, сдвинуть которую можно было лишь с помощью ключа. Малач вздохнул и, словно врач за операционным столом, не оборачиваясь, протянул назад руку и потребовал:
   – Железяка – Изымс!!!
   И тут же его пальцы сжали поданный лекпином эльфийский чудо-инструмент. Несколько секунд манипулирования Изымсом, внутри замочной скважины щелкнуло, и дверь сама открылась наружу. На эльфа и лекпинов хлынули клубы густого дыма и волны жаркого воздуха, да с такой силой, что Тубуз пошатнулся и точно бы свалился вниз, не удержи его за руку Алеф. А Малач присел и, уклонившись от дыма и сделав глубокий вдох, нырнул в открывшийся проход.
   Железяка даже глазам своим не поверил – настолько безумным показался ему этот поступок. Мало того, что из-за дыма и жары продержаться в подземном ходе можно было не больше минуты, так еще следовало учесть, что ход был предназначен исключительно для лекпинов. Другими словами, продвигаться в нем или эльфу можно было только согнувшись в три погибели или же на карачках.
   Но, к огромному облегчению Алефа, профессор почти сразу вернулся обратно. Причем не один, бесчувственной лекпинкой на руках. Но не с тетей госпожой Оманидэ. По большим круглым очкам Железяка узнал свою потенциальную сокурсницу Она была в порванной и прогоревшей в нескольких местах ночной рубашке, и непонятно, жива или нет.
   – Вниз, к воде! – крикнул Малач и прыгнул с площадки.
   Лекпины последовали за ним и не сломали себе шеи благодаря тому, что песчаный склон обрыва оказался не слишком крутым, и они съехали по нему, как с горки на санках.
   Малач, не выпуская Ксану из рук, забрел по пояс в воду, окунулся с головой, потом вынес девушку на берег и положил на мокрый песок. Когда Железяка и Тубуз оказались рядом, Ксана сделала глубокий вдох и открыла глаза.
   – Профессор Малач? – удивилась она.
   – Кто еще остался в доме? – спросил эльф.
   – Они убили тетю Оманидэ и дядю Чассока, – едва шевеля губами, прошептала Ксана.
   – Как? Как убили! – закричал Тубуз.
   – Они отрубили им головы… А потом все подожгли….
   – Кто это сделал? – спросил Малач.
   – Я не видела лиц. Только ноги. Ноги гоблинов… – сказала Ксана и снова потеряла сознание.
   – Смотрите! – воскликнул Железяка и поднял с песка брошь. – Ее Ксана выронила.
   – Это знак рода Чассоков, – узнал Тубуз. – Семь иголок, воткнутых в катушку ниток. Точно такая же брошь была на галстуке, который сегодня вечером дала мне тетушка Оманидэ!

Глава тринадцатая
ЭТО БЫЛ Я!

   И среди своих соплеменников, и среди преподавателей и студентов факультета рыболовной магии, да и во всем Фалленблеке профессор Малач имел безупречную репутацию честнейшего эльфа. И это при том, что он слыл одним из самых заядлейших рыбаков, а ведь известно, что редкий любитель рыбалки не преминет хотя бы немного преувеличить размер своего улова. Нет, такого профессор себе не позволял.
   Если, к примеру, Малач ловил магическим спиннингом на озере Зуро за утреннюю зорьку восемнадцать камнеедов, самый крупный из которых весил четыре килограмма девятьсот граммов, то ни в коем случае не хвастал, как некоторые, что, мол, добыл пару десятков солидных особей, один из которых оказался поболе пятерочки. Он никогда ничего не преувеличивал и не уменьшал, всегда называл точные цифры. Такова была его благородная эльфийская натура… Однако в связи с начавшимися несколько дней назад событиями, Малач был вынужден несколько изменить своим принципам. Нет, напрямую он никого не обманывал. Ну, запудрил мозги начальнику герптшцогской стражи Еноварму, чтобы освободить Тубуза и Пуслана; ну, незаконно проник под видом Эзошмеля в замок Ули-Клуна… Вот и все. Зато теперь, направляясь в гости к главному редактору журнала «Всегда своевременная информация», госпоже Офле, он собирался поведать ей от начала до конца придуманную им самим историю…
   Судя по солнцу, осветившему башни герптшцогского замка, было начало восьмого утра. Прошло немногим более двух часов с того момента, когда он спас едва не задохнувшуюся от дыма и сильно пострадавшую от ожогов лекпинку Ксану. Она была в полуобморочном состоянии, и эльф на руках отнес девушку к себе домой. Там он снял с нее перепачканную в саже, порванную одежду, осторожно опустил в теплую ванну с мыльной пеной и вымыл с ног до головы. Потом заботливо вытер пушистым полотенцем, обработал ожоги целебной эльфийской мазью, влил в рот три чайных ложки того самого травяного чая, который заваривал себе накануне, и уложил в свою просторную кровать набираться сил. В течение всех этих процедур Ксана лишь пару раз ненадолго приоткрывала глаза и слабо улыбалась своему спасителю, а когда тот покинул спальню, моментально уснула. Уверенный, что всего через несколько часов девушка проснется почти совершенно здоровой, Малач занялся Железякой и Тубузом, которые успели ополоснуться под горячей водой и выпить по чашке чая. Собственно, Алеф в помощи не нуждался, зато на многочисленные ссадины, синяки и ожоги его друга целебной мази пришлось извести немало. Исполняя обязанности лекаря, профессор подробно расспросил постанывающего и ойкающего лекпина о событиях минувшей ночи. И когда на теле Тубуза была обработана последняя рана, в голове у эльфа начал созревать план действий, который окончательно оформился при подходе к дому говорливой редакторши.
   Дом госпожи Офлы не отличался хорошим вкусом, впрочем, как и большинство домов зажиточных горожан Фалленблека, построенных на улице Золотолунной, выводившей к замку герптшцога Ули-Клуна. Крышу каждого такого дома обязательно венчал герб его владельца. Судя по вычурной части герба госпожи Офлы, она принадлежала к роду самого герптшцога.
   «Вот откуда у нее должность главного редактора!» – сделал вывод Малач.
   Взявшись за большой дверной молоток, покрытый толстым слоем золотой краски, он настойчиво постучал. Через некоторое время дверь приоткрылась и из щели высунулась заспанная физиономия дворецкого. Густые черные волосы и пышные бакенбарды придавали ему сходство с горной обезьяной.
   – Ты кто? – нагловато спросил дворецкий.
   Молниеносным движением Малач схватил того за левую бакенбардину и рывком вытащил на крыльцо.
   – Захотелось погрубить? Или считаешь, что дворецкий – это пуп земли?
   – Нет, нет, прошу прощеньица. – Дворецкий поднял руки вверх, словно сдавался в плен.
   – Я тебе не кто, а господин профессор. А имя мое – Малач. Понял?
   – Да, да, все понял, господин профессор…
   – То-то же. – Малач разжал пальцы. – Тебя самого-то как звать?
   – Зашим, господин профессор…
   – Так вот, господин Зашим, сию же минуту доложи госпоже, что к ней пожаловал господин профессор Малач с очень свежей и очень важной новостью!
   – Дык спит она еще, – промямлил Зашим, потирая щеку.
   – Дык разбуди ее! – передразнил профессор. – Немедленно!
   Он шагнул вперед, заставив дворецкого попятиться и оказался в прихожей. Напористость эльфа окончательно развеяла в голове Зашима всякие сомнения и, указав на стоящий в углу кожаный диван, со словами «Тута пока обождите, господин профессор!» дворецкий бросился бегом по лестнице на второй этаж.
   Ждать пришлось недолго. Сверху послышался торопливый говор, с каждой секундой становившийся громче, и вскоре на верхней ступеньке лестницы появилась госпожа Офла собственной персоной. С растрепанными волосами, спросонья, она тем не менее выглядела очень привлекательно. Если же учесть, что одета красавица была всего лишь в легкий просвечивающий пеньюар, то редкий мужчина не захотел бы разглядеть представшее перед ним обольстительное создание. И Офла хорошо это понимала.
   – Ах, господин профессор, что же, что же вы не поднимаетесь, – защебетала она. – Это так славно, что вы пришли ко мне рано утром, пока я еще была в постели!
   такая, такая честь для меня! Надеюсь, что новость, которую вы принесли, так же хороша, как и вы сами? – Офла кокетливо стрельнула глазами в эльфа, который успел подняться по лестнице и остановился перед ней.
   – Милая Офла, новость моя почти такая же сногсшибательная и исключительная, как и вы сами. И уверяю вас, каждый, кто узнает ее из вашего журнала, будет поражен и взволнован не меньше, чем я, когда увидел вас в этом соблазнительном одеянии…
   – Ах! Вы меня интригуете!
   – Конечно, интригую. И поверьте – интригую ничуть не напрасно. Ведь о том, что я расскажу вам через минуту, не знает больше ни одна живая душа.
   – Значит, значит, я смогу опубликовать эту новость первой? Это очень, очень важно для нашего нового журнала! Давайте же, давайте побыстрей пройдем в мой кабинет, чтобы вы могли поведать мне вашу интригующую новость.
   Госпожа Офла быстро провела гостя в кабинет и заняла место за шикарным письменным столом, снизу доверху покрытым позолотой. Малач устроился напротив в большом кожаном кресле.
   – Записывать за мной ничего не надо, для этого совсем нет времени, – сказал Малач. – Насколько я знаю, окончательная верстка журнала должна попасть в типографию не позже девяти утра, чтобы свежий номер успел лечь на стол Его величества герптшцога ровно в полдень, когда он приступит к своему первому завтраку…