Константиновский Д.. Ошибка создателя

   Здесь меня ждала неприятность. Все мое наладившееся было прекрасное настроение улетучилось. И дело-то ведь элементарное!
   Настолько простое, что я сначала сам себе не поверил.
   Предохранители Барренса были у робота закорочены! Если хотите, - попросту говоря, заменены "жучками".
   Я посмотрел на Надю:
   - Ты знала об этом?
   Она кивнула.
   - Ты это сделала?
   Она кивнула.
   - Зачем?
   - Видишь ли, Юрков, этот твой новичок - с сюрпризом. Я оживила его и пошла к тебе сказать: все в порядке. Увидела, что ты еще на связи, вернулась сюда, - а этот 77-48А валяется на полу, у него предохранители выбило. Ну, я закоротила их и еще раз воспользовалась витализером Джиффи. Видишь, теперь робот в порядке.
   Я ввел предохранители. Робот никак не реагировал на это. Он был исправен, все агрегаты функционировали нормально.
   Я сказал Надежде, что она говорит чепуху. Разве можно работать без предохранителей? Это ценное оборудование, и рисковать им, вставляя какие-то "жучки"?
   Она оправдывалась, но я вышел из себя... В самом деле, "жучки"! Этого только не хватало!
   Вечером она все же пришла ко мне, но заявила, что сделала это лишь из страха перед роботами. Мы помирились.
   То, что все улетели на сессию, имело и свои плюсы.
   Мы могли запросто бывать друг у друга. Впрочем, едва ли под колпаком нашей маленькой Станции можно сохранить что-нибудь в секрете. Но все условности и здесь, разумеется, имели силу, и мы старались их соблюдать Казалось, будет прекрасный вечер...
   Топот!.. Стук в дверь.
   Надя побледнела, да и я, пожалуй, тоже.
   - Кто? - спросил я. Если это робот - он не может войти без разрешения. Людей же, повторяю, на Станции не было.
   - Семьдесят семь сорок восемь а, - услышали мы. - Мне нужно войти.
   Я глянул на Надю.
   - Не входи, - сказал я.
   - Я должен войти, - ответил робот.
   - Ступай в свой отсек, - приказал я.
   - Я должен войти, - было мне ответом.
   - Ступай в отсек! - повторил я.
   Эта махина коснулась стены, и в углу осыпалась краска.
   Надя нервничала, - она боялась его. Мне тоже стало не по себе: поведение робота было опасным.
   Короткая лунная история знавала и такие случаи, когда в роботов намеренно вводились программы агрессивного поведения...
   - Ступай в свой отсек!
   - Я должен войти.
   У меня в комнате был маленький пульт внутренней связи. Я показал Надежде на пульт, и она поняла меня.
   Она тихо набрала 77-48А и сказала вполголоса:
   - Ты где?
   - Я возле двери Юркова, - ответил робот. - Он не впускает меня. У меня сообщение. Важное сообщение.
   Это несколько меняло дело, но поведение робота попрежнему оставалось опасным. Какими важными сообщениями он мог располагать?
   - Жду тебя в твоем отсеке, - сказала Надежда. - Может, придешь?
   - Иду, - ответил робот, и мы услышали, как он затопал вниз по стальной лестнице.
   Надя набросила куртку на плечи:
   - Я должна выполнять обещания. Не скучай, я скоро вернусь.
   Но я отобрал у нее куртку. Проследив по пульту, что робот ушел в свой отсек, я нашел кнопку двигателя аварийной ширмы.
   Бетонная стена с гулом опустилась на фундамент Станции, отделив жилые помещения от тех, где помещались роботы.
   Затем я набрал 77-48А:
   - Ты приходил ко мне?
   - Да. Приходил. У меня сообщение. Важное сообщение.
   - Сегодня никто из людей не будет говорить с тобой. Утром увидимся.
   - Важное сообщение... - повторил робот. Я отключил связь.
   Ну какие у него могут быть важные сообщения?
   Потом я достал книгу. Надя прикрыла глаза, а я подложил под спину подушку, чтобы устроиться поудобнее, и начал читать вслух:
   "Едва я высадился на остров, как меня окружила толпа народа; стоящие ко мне поближе, по-видимому, принадлежали к высшему классу. Все рассматривали меня со знаками величайшего удивления; но и сам я не был у них в долгу в этом отношении, потому что мне никогда не приходилось видеть смертных, которые бы так поражали своей фигурой, одеждой и наружностью. У всех головы были скошены направо или налево; один глаз смотрел внутрь, а другой вверх к зениту. Их верхняя одежда была украшена изображениями скрипки, флейты, арфы, трубы, гитары, клавикордов и многих других музыкальных инструментов, не известных в Европе. Я заметил поодаль множество людей в одежде слуг с наполненными воздухом пузырями, прикрепленными наподобие бичей к концам коротких палок, которые они держали в руках. Как мне сообщили потом, в каждом пузыре находится сухой горох или мелкие камешки.
   Этими пузырями они время от времени хлопали по губам или ушам лиц, стоящих подле них, значение каковых действий я сначала не понимал. По-видимому, умы этих людей так поглощены напряженными размышлениями, что они не способны ни говорить, ни слушать речи собеседников, пока их внимание не привлечено каким-нибудь внешним воздействием на органы речи и слуха; вот почему люди достаточные содержат всегда в числе прислуги одного так называемого e+./ +li(* (по-туземномуК/^АЙМЕНОЛЕ) и без него никогда не выходят из дому и не делают визитов. Обязанность такого слуги заключается в том, что при встрече двух, трех или большего числа лиц он должен слегка хлопать по губам того, кому следует говорить, и по правому уху того или тех, к кому говорящий обращается. Этот хлопальщик равным образом должен неизменно сопровождать своего господина в его прогулках и в случае надобности легонько хлопать его по глазам, так как тот всегда бывает настолько погружен в размышления, что на каждом шагу подвергается опасности упасть в яму или стукнуться головой о столб, а на улице - сбивать с ног прохожих или самому очутиться в канаве".
   3. Рассказывает Фревиль
   Я потратил все утро на то, чтобы разыскать Армана!
   Он определенно скрывался.
   Меня удивляет, что у многих людей существует весьма стойкое представление о структуре Отдела как о строго детерминированной системе, легко управляемой во всех звеньях и на всех уровнях. На самом же деле можно придумать все что угодно - даже превратить Академию наук в Департамент науки, по-прежнему руководитель лаборатории не будет знать о судьбе подписанных им к печати работ, а своего собственного сотрудника ему по-прежнему придется разыскивать часами...
   В конце концов Арман все же появился у меня. Ну и что?
   Удалось ли мне узнать у него что-либо новое? Он молчал. А если и говорил - в его словах был нуль информации. Я потребовал, чтобы он принес мне ту работу, которая стояла в плане под номером семь; я не выговаривал ему - просто сказал: хочу познакомиться с этой работой. Арман обещал, но мне ясно было - он не станет спешить.
   Да, так-то вот... Я уж даже, под конец разговора, пожаловался Арману, так я был расстроен, - ему же и пожаловался, на то, что меня совершенно подавляет моя должность, я хотел бы переложить ее на вполне надежного человека, которому я мог бы довериться, тогда бы мне удалось, наконец, вернуться к науке... Тут я заметил, как у Армана порозовели щеки; я остановил себя, мне вдруг пришло в голову, что Арман мог принять мою нечаянную жалобу за деловое обещание; я застыдился этого своего соображения, однако все же поспешил повернуть разговор:
   - Мне, знаете ли, открылись в последние годы две весьма важные истины. Вот истина "а": в рабочее время невозможно что-либо сделать, все часы и все силы уходят на выполнение ролевых функций. Истина "б": в Отделе вообще нет возможности сосредоточиться; чтобы по-настоящему заняться теорией, приходится уезжать куда-нибудь, хотя бы и ненадолго, иного выхода нет!
   Я говорил искренно; Арман кивал, однако мне показалось, что он думает о другом...
   Быстро смяв разговор, я отослал Армана по какому-то незначительному делу.
   Затем я имел беседу с Берто, который зашел проститься.
   Признаюсь, я был удивлен. Я полагал, что он уже улетел. Он, повидимому, так и понял то выражение лица, с которым я его встретил.
   Во всяком случае, он попытался объяснить свою задержку. Он сказал - в очень неясных выражениях, правда, - что хотел вот, видите ли, попрощаться со мной, поговорить на прощание и тому подобное. Само собой разумеется, я пытался, как мог, замять свою оплошность и всячески старался показать, что всегда, когда улыбаюсь, лицо мое имеет удивленное выражение. В бессмысленной вежливой суете мы потеряли около часу. Должно быть, я сам (из-за удивления в первую минуту) был виноват в том, что он не рассказал нечто важное, из-за чего пропустил вчерашний рейс межпланетной ракеты... Я умирал от любопытства, но не мог же я заявить ему - давайте-ка выкладывайте, какого черта вы тут торчите лишний день, зачем я вам понадобился, в чем дело, и вообще - почему все-таки вы уезжаете...
   После ухода Берто я спешно проглотил успокоительную таблетку.
   Арман что-то скрывает, и Берто о чем-то умалчивает... Не может быть, чтобы тут не оказалось какойнибудь связи, хотя бы и косвенной.
   В середине дня я был удостоен звонка Высокого Начальствамне напоминали о поездке на ферму. Еще и это! Я, разумеется, поддакивал, но твердо решил, что при следующем напоминании откажусь наотрез.
   Затем произошли события, которые я, кажется, нечаянно вызвал утренним своим разговором с Арманом.
   У меня в кабинете бесцеремонно появилась жена Армана, одна из тех женщин, которые говорят без остановки.
   - Ах, вы еще не ушли обедать? А я как раз решила зайти за Арманом... А может, вы пообедаете с нами?..
   Очень похоже было, что Арман передал ей наш разговор.
   Я принял приглашение...
   Когда хозяйка стала заваривать чай, - при этом она попрежнему не умолкала ни на минуту, что заставляло меня волноваться за качество чая, - я счел удобным переместиться в кресло.
   Рядом с креслом была полка, на которой располагался семейный альбом. Движимый вежливостью, я дал понять хозяевам, будто альбом меня заинтересовал, даже рукой провел по его обложке. Кстати, пыли (лунной) на нем не было, это могло говорить не только об аккуратности хозяйки, но и о том, что им часто пользуются.
   Я знаю, это прозвучит неправдоподобно, однако жена Армана и в самом деле выговорилась, наконец, и умолкла на минуту. Возникшая пауза, разумеется, всем нам тут же показалась совершенно неестественной; и хозяева прибегли к единственному, простому и столь старому выходу из положения: раскрыли передо мной семейный альбом.
   Думаю, фотография многим обязана семейным альбомам, а семейные альбомы, в свою очередь, - обычаю ходить в гости.
   Жена Армана, переведя дыхание, вступила снова, она была неутомима; я не слушал ее. К тому же, ну как я мог поверить, что маленький солыш на пожелтевшем снимке - это она, жена Армана?
   Невероятно. Потом мы добрались до фотографий последнего времени...
   Представьте себе снимок: на фоне зелени и какого-то строения определенно сельскохозяйственного типа сидят, щурясь (по-видимому, на свет), мои Клер, Берто и Арман...
   Ревность!
   Я ревновал Клер.
   Какие только сцены ни промелькнули за секунду в моем воображении! Сначала я приревновал ее к Арману. Затем решил, что, может, любовь к моей Клер явилась причиной поспешного отъезда романтически настроенного Берто...
   Чай заварился наконец: меня вернули к действительности.
   Попросив разрешения у хозяйки, я запил чаем таблетку от головной боли и сидел, безучастный ко всему, покорно внимая монологу жены Армана.
   - Начальник вы или не начальник? - вопрошала она меня. Почему вы им не запретите отлынивать от работы? Уезжают никто не знает куда! Вот в этот раз: только вы в командировку - они сразу исчезли. На два дня! Видели вы эту фотографию? Еще и фотографии привозят, стыд!
   Тут я очнулся: это было важно - значит, снимок сделан-таки в нынешний их выезд. За которым последовало заявление Берто?..
   - А я здесь остаюсь одна с ребенком! - продолжала жена Армана. - Чем они там занимаются - неизвестно. Хотела бы я знать, с кем еще они ездили!
   Я удивленно посмотрел на нее.
   - Как же! - пояснила она. - Кто-то ведь снимал их?
   Действительно...
   - Да, хотела бы я знать, кто там был четвертый! Четвертая, то есть...
   Назревал семейный скандал. Я торопливо допивал чай. Арман оправдывался:
   - Я уезжаю, чтобы поработать! Вот как раз сегодня мы говорили о том, что в Отделе невозможно сосредоточиться...
   Нужно было срочно уходить.
   - Ну, к этой Клер я его не ревную, - говорила жена Армана, провожая меня. - С Клер у него ничего нет, я точно знаю. Но вот кто там был еще?
   Я едва вырвался от энергичной женщины...
   Возвращаться в лабораторию мне совсем не хотелось.
   Я боялся встретить там Клер.
   Но именно с ней я и столкнулся, едва выйдя из квартиры Армана.
   - Я живу рядом, - сказала она мне спокойно. Это было приглашение. И я, - потрясенный, разбитый, деморализованный, - к удивлению своему, пошел за ней...
   Надеюсь, без каких-либо дополнительных мотивировок вы поймете меня, если я не буду много рассказывать о том вечере...
   Но, собственно, что рассказывать?
   У Клер оказались музыкальные записи, мы слушали их и молчали.
   Сколько часов мы промолчали тогда?.. Потом Клер спросила:
   - Ты останешься?
   Она стояла у окна, спиной ко мне, это была первая фраза с той минуты, когда мы вошли к ней, голос у нее звучал тихо и ровно:
   - Ты останешься?
   - Нет.
   Она вышла проводить меня. Не стоило ей это делать, но она пошла.
   Вдруг она протянула мне пачку прекрасного табаку.
   Зачем? Я никогда не курил и наверняка не буду.
   - Пусть лежит у тебя... Мне так хочется. Будешь помнить, что это у тебя от Клер. И, знаешь... спасибо тебе. Спасибо, что это было вот так...
   И исчезла. Я остался один - с пачкой табаку в руке.
   4. Рассказывает Юрков
   Проснувшись, я первым делом поднял аварийную ширму и отправился проведать 77-48А.
   - Зачем ты приходил вчера?
   Долго, секунды три-четыре, не было ответа, затем он отреагировал:
   - В какое время?
   - Зачем ты приходил вчера к двери моей комнаты между 23.00 и 23.30? - уточнил я.
   Снова пауза; он, видимо, силился сообразить что-то там в своих жестяных коробках; и ответ:
   - Не приходил.
   Я позвал Надежду.
   - Послушай, Надя, он утверждает, будто и не пытался вчера вломиться к нам.
   - Врет? - предположила Надежда. Она казалась невыспавшейся. Эти фокусы новичка действовали ей на нервы. - Или... Или под его номером действовал другой робот?
   - А ну-ка, - сказал я, - где ты был вчера между 23.00 и 23.30?
   Пауза. Эти его замедленные ответы не слишком хорошо рекомендовали новую модель Фревиля. Мы ждали. Однако на сей раз можно было ждать до бесконечности - ответа так и не последовало.
   Я повторил. С тем же успехом. Что-то в нем не срабатывало.
   Пришлось проверить его на контрольном вопросе.
   - Пять, девять, - начала ряд Надежда, - семь, одиннадцать, девять, тринадцать, одиннадцать...
   - Семнадцать, пятнадцать, девятнадцать, семнадцать, двадцать один, девятнадцать, двадцать три, - сразу откликнулся загадочный новичок. - Перемешаны два ряда нечетных чисел.
   Да, он был, в принципе, исправен. В чем же дело?
   - Надя, ты вчера - когда разговаривала по внутренней связи - правильно набрала номер?
   - Безусловно.
   - Уверена?
   - Я набрала 77-48А и уверена в этом.
   - Если мы набирали его номер - значит, мы разговаривали с ним. Следовательно, у двери был он.
   Надя вздохнула:
   - Юрков! Хоть старых наших можно не бояться...
   - Я верю нашим старым.
   Еще один вопрос я попытался задать новичку.
   - Вот что, - сказал я ему, - расскажи нам свое важное сообщение. Помнишь, ты вчера приходил с важным сообщением.
   Я специально поставил ему прямой вопрос и теперь ждал реакции.
   Бесполезно.
   - И что теперь я должна с ним делать?
   Я пожал плечами. В самом деле, что? Если бы я знал, в чем дело!
   - Пусть работает, - решил я в конце концов. - А там посмотрим на его поведение.
   Надя отвела новичка в отсек, где занимались расчетами наши старые автоматы. Он подключился к работе.
   Мы подождали немного, посмотрели его ленту - он довольно быстро обучался, результаты решения задачи на ленте были правильными, и это нас успокоило. Отношения между роботами также не внушали опасений.
   Уходя, я еще раз глянул на роботов. Мне пришло в голову, что Фревиль довольно далеко забрался со своими идеями... Я подумал - да ведь он как бы закладывает в роботов гены человеческие. Ну, разумеется, не гены; биотоки, разумеется, импульсы, волны, что там еще, ритмы, стереотипы, всякое разное, что дает схему поведения человека, переписывает Фревиль с оригинала на магнитную или еще какую-то память робота... А по существу - именно это Фревиль делает: да, как бы закладывает в роботов человеческие гены и воспроизводит людей, черты людские - в металле и синтетике...
   Мы занялись своими делами.
   Все эти расчеты - старые и новые - часть экспериментальной проверки моих теоретических моделей, изза чего я сюда и перебрался года два назад. Мне требовались эмпирические данные, я попросил направить меня в какую-нибудь из лунных лабораторий космической погоды, думал, что попаду в знакомое со студенческих лет Море Москвы; где-то решили мою судьбу, и я оказался на интернациональной Станции. Экспериментальная часть, как я и ждал, была тяжким для меня этапом работы, неблагодарным и нудным, по сравнению с ним то время, когда я играл в "чистого" теоретика, казалось сплошным праздником (на самом деле, хрен редьки не слаще; простонапросто начиналась обыкновенная ностальгия).
   Итак, мы разбрелись.
   А когда заглянули в отсек (примерно через час), - наш новенький 77-48А валялся на полу с выбитыми предохранителями.
   Теперь уж мне пришлось дать согласие на "жучки".
   Надежда, понятное дело, усмехнулась. С помощью витализера мы - уже привычная штука! - запустили новичка и снова послали его работать. На этот раз - с наглухо закороченными предохранителями.
   Я отправился на совещание. Грустное совещание...
   Мне пришлось сказать - я вынужден был это сделать, - что график ввода роботов серии "А" не выполняется.
   И я получил, конечно, полную дозу поучений и наказов...
   Известно, как относятся экспериментаторы к теоретикам.
   Обычно они просто не подпускают нас к своим железкам. Тут, впрочем, есть резон - сколько я ни помню визитов нашего брата на экспериментальные установки, кончалось это, как правило, тем, что кто-то из нас нажимал не на ту кнопку, и из установки валил дым.
   Но корень, конечно, в другом. Теоретики испокон веков считают экспериментаторов тупыми эмпириками, а экспериментаторы отвечают снисходительным отношением к теории, как занятию для одаренных лентяев. Разумеется, подобно всякому другому антагонизму такого уровня, это переносится на личности... И мне, влезшему со своим теоретическим, извините, лицом в экспериментальный (калашный) ряд, предстояло испить до дна горькую чашу.
   К моему возвращению 77-48А принялся за новые фокусы. Надя рассказала мне, что вывела его из рабочего отсека после того, как он стал печатать на своей ленте совершенно невероятные вещи.
   - Я оставила его там всего на какие-нибудь тридцать минут! Прихожу - все работают нормально, а этот...
   Мы попытались найти с ним общий язык.
   - Что с тобой случилось? - спросил я. - Ты исправен?
   - Исправен. Исправен. Девяносто! Икс-ноль. Если является соответственно первым или последним из. Сто! Интегральных узлов. - Он говорил все быстрее, набирая скорость. - Тогда как для формул Бесселя и Стирлинга икс-ноль является. Сто десять! Средним или одним из средних интерполяционных узлов. Сто двадцать!..
   - Рехнулся, - сказала Надя.
   - Рехнулся - повернулся - запнулся - качнулся, - отвечал ей робот на пределе скоростей. - Окунулся. Проснулся.
   - Замолчи! - приказал я.
   - Замолчи-замолчи, - скороговоркой выпалил робот, но потом исполнил команду.
   Надо было, по крайней мере, воспользоваться тишиной. Мне предстояло принять решение. Какое?
   Ну, хорошо, Фревиль копирует психику своих роботов с собственных сотрудников. Может быть, у него в лаборатории появился сумасшедший?
   Я предложил послать поздравительную телеграмму Фревилю.
   - Лучше отправь рекламацию! - заявила Надя. - Это безобразие - поставлять нам таких придурков.
   - Не будем торопиться. Мы можем повредить репутацию Фревиля.
   - Юрков, ты совсем со мной не считаешься!
   - Знаешь, Надежда, - решил я, - работа сегодня не идет, на совещании мне нотацию прочли, настроение плохое, - пойдем домой!
   Черный день, он и есть черный.
   Не хватало нам еще поругаться из-за Фревиля.
   Последнее, кажется, убедило ее.
   Но у меня было еще одно предложение:
   - Возьмем с собой новичка? Я хочу немного повозиться с ним. Давай возьмем, Надюша! Он тебе по хозяйству поможет. Договорились?
   Очень ей этого не хотелось... Все же она кивнула, и мы втроем отправились в жилую часть Станции.
   Я велел ему приготовить ужин. Когда я вручил 77-48А мешочек с крупой, он сказал:
   - Гречка - печка.
   Это меня насторожило, но я все еще на что-то надеялся. Однако не прошло и нескольких минут, как до нас донесся ужасный запах горелой крупы. Голодные и злые, мы побежали на кухню... Пришлось закусить холодными консервами.
   - Этого ты добивался? - спросила у меня Надежда. - Если этого, то, может, отпустишь своего любимчика, пока мы, по крайней мере, живы?
   Но я хотел сначала разобраться в схеме. Я долго водил по ней пальцем, как это делают все неспециалисты... Потом приступил к следующей фазе работы - начал крутить все регулировочные винты, ручки и рукоятки, которые Фревиль счел нужным установить снаружи.
   И смотрел, что получится, что будет с роботом. То есть задавал ему вопрос.
   - Ну-ка, - спрашивал я, - каких ты знаешь известных ученых?
   - Ученых, - немедленно отвечал робот. - Толченых. Крученых. Верченых.
   Этого было достаточно, чтобы заключить: я все делаю правильно, вот только не те винты кручу. И я, подобно всем прочим дилетантам в аналогичных ситуациях, повторял то же с другой парой винтов; получал аналогичный результат и переходил к следующим рукояткам.
   - Послушай, зачем тебе крутить? - предложила Надежда. Сиди спокойно в кресле. Я буду тебе нести чепуху в рифму. А, Юрков?
   Я не ответил - и постучал по крышке приборной секции робота.
   Она была запломбирована.
   Вздохнув, я взялся за отвертку.
   - Что ты делаешь? - закричала Надя. - Ты понимаешь, что ты собираешься сделать? Потом всю жизнь будешь выплачивать его стоимость!
   Она выхватила из моей руки отвертку. Я еще поводил пальцем по схеме... Потом решил посмотреть его ленту - что он там насчитал, пока работал с нашими старичками.
   Сначала все шло нормально. Он обучался и переходил уже к тем задачам, ради которых мы его и купили.
   А потом - сбой. И какой-то странный, словно совсем иная задача. Ни с того ни с сего он вдруг переходил с восьмеричной системы на двоичную, затем - после длинных столбцов единиц и нулей выдавал подряд несколько уравнений регрессии и шпарил свою абракадабру дальше... Но недолго. Затем следовал окончательный выход из строя - автомат выдавал сплошные колонки нулей. Нули - и только. Но если до этого он еще что-то решал, хоть и непонятно что и непонятно каким образом, то здесь уж он просто, можно сказать, сошел с ума - и точка. Предохранители Бзрренса, разумеется, не сработали, не уберегли робота; они и не должны сработать - ведь мы их закоротили.
   Одним махом я сбил пломбу. Надежда ахнула. Но теперь ей оставалось только помогать мне.
   Мы сняли крышку приборной секции... Ну, там было такое богатство винтов, ручек и рукояток! Но теперь я решил руководствоваться не только интуицией, но еще и здравым смыслом.
   Может быть, именно это и дало положительные результаты. Установив, наконец, от каких цепей зависит устойчивость робота, я закрутил нужные регулировочные рукоятки до предела.
   77-48А сделался столь уравновешенным и спокойным, что теперь его ничем нельзя было вывести из себя.
   Мы задали ему десятка два контрольных вопросов - он быстро и правильно отвечал.
   Мы попросили его приготовить ужин - он прекрасно накормил нас.
   Довольные и сытые, мы сидели рядышком и придумывали новые испытания для робота.
   - Что ж ты, дорогой, перестал говорить складно? - спросила Mадежда. - Прочти-ка нам стихотворение!
   - "Люблю грозу в "начале мая, - начал 77-48А, - когда весенний первый гром..." Это был личный подарок Фревиля, - так сказать, номер сверх программы, добавка к обязательному ассортименту.
   - А теперь назови нам, все-таки, имена известных ученых!
   - Фревиль, - сказал робот и запнулся. Других он не знал. Это была старая шутка Фревиля, которую он закладывал во все свои модели. После паузы робот добавил: - Юрков. Надя.
   Мы хохотали. Потом поставили крышку приборной секции на место. Пломбу замазали, - будто так и было.
   Сойдет.
   Я предложил еще раз попытаться спросить у робота о вчерашнем, но Надя категорически воспротивилась этому.
   - Такой хороший вечер! - убеждала она меня. - Наконец-то все наладилось. Потерпи до завтра, ну сделай это для меня!
   Пришлось согласиться.
   Мы отослали 77-48А в его отсек и - на всякий случай, помня о вчерашней ночи, - опустили снова бетонную аварийную ширму. Так было спокойнее.
   5. Рассказывает Фревиль
   Несчастья преследовали меня; а я был измучен бессонной ночью; к тому же, промаявшись в постели до четырех утра, я принял, наконец, снотворное и тем только сделал себе хуже. К пяти я уснул; а в семь будильник поднял меня, и я отправился на работу, безуспешно пытаясь справиться с действием снотворного. Ощущения мои были таковы, словно я - мои руки, ноги, глаза, мой язык, наконец, - не что иное, как части очень замедленно действующего (с колоссальной постоянной времени) механизма, которым я пытаюсь управлять с плохо отлаженного пульта в тесной и темной (ни приборов, ни кнопок не видно) комнате, расположенной, пожалуй, у меня в голове.