Константиновский Д.. Ошибка создателя

Константиновский Д
Ошибка создателя

   ДАВИД КОНСТАНТИНОВСКИЙ
   ОШИБКА СОЗДАТЕЛЯ
   ОТ АВТОРА
   Представьте себе, что автор пишет главу, читает ее друзьям, и выслушивает их догадки о том, как будет развиваться действие; затем автор снова садится за стол и следующую главу детектива пишет "наоборот": герои ведут себя совершенно иначе, нежели предполагают друзья; автор читает им и эту главу, и так далее... Результаты работы - перед вами. Откуда детали?
   Я не знаком с международными шпионами, нет у меня связей и со "специалистами" по ювелирным магазинам.
   Вот я и решил перенести действие в будущее, да еще и на Луну.
   Вступая в этот фантастический мир, я обнаружил, что он уже описан, и мне, пришельцу, следует принять его как реальность. Так я и сделал. И не был удивлен, когда герой обратился к Свифту: его тень присутствует там...
   Осталось дать повести название. И тут дело остановилось; даже друзья не могли ничего придумать; мне уже пришло в голову: "Эта повесть - ошибка ее создателя..." Что ж! Пусть будет так.
   - Ну, а на Земле разве ничего интересного не
   происходило?
   Она взглянула на меня, слегка нахмурившись:
   - Нет, ведь роботы на Земле не применяются.
   А. Азимов.
   Использование роботов для домашних работ - 1988 г.
   Прогноз "Рэнд корпорейшн".
   Конгрессмены-законодатели пытались угнаться за этим бурным развитием событий и обуздать его в правовом отношении. Сенатор Гроггнер лишил разумные устройства права приобретать недвижимость; конгрессмен Каропка - авторских прав в области изящных искусств, что вновь вызвало волну злоупотреблений, ибо стиральные машины с творческими наклонностями принялись подкупать за небольшую сумму менее одаренных, чем они, литераторов, чтобы издавать под их именем эссе, повести, драмы и т. п.
   С, Лем.
   1. Рассказывает Фревиль
   Есть ли у вас воспоминания, от которых вы не можете освободиться?
   Это возникает независимо от моей воли... Застигает врасплох.
   И я ничего не могу с этим поделать.
   Всегда - одно и то же.
   Что это, боязнь повторения? Неуверенность перед твердыми лицами? Страх за друзей?
   Всегда - одно. Тот час, когда Юрков проник за аварийную бетонную стену, бесшумно пробрался к последнему контейнеру, отвинтил, сбивая пальцы, фигурные болты, снял крышку и привел в действие приборы.
   - Не шуми, - сказал Юрков.
   Первый разговор:
   - Давно тебя изготовили?
   - В конце квартала.
   - Фревиля видел?
   - Нет, не видел.
   Через десять минут - второй разговор:
   - Давно тебя изготовили? - снова спрашивал Юрков.
   - Кого? Меня?
   - Конечно, тебя.
   - Меня?
   - Ну, хорошо. Ты видел Фревиля?
   - Кто, я?
   - Тебя спрашивают: ты видел Фревиля?
   - Кого, Фревиля?
   - Да, Фревиля.
   - Кто? Я?
   Убедился, что в отсеке все четверо... Включил на полную мощность дезассамблятор; осторожно, чтоб не обнаружили: пощады не жди. И - втолкнул дезассамблятор в отсек. Они не успели отреагировать, поле было на максимуме, и трое повалились; грохот полутора тонн металла, обрушившихся на бетон.
   Но четвертый успел. Он пронесся мимо Юркова в туннель Юрков оказался в ловушке. Едва Юрков двигался вперед, - робот делал шаг ему навстречу.
   Юрков вернулся в бетонный тупик. Никто не знал, где он. И я, отделенный от Юркова в пространстве, ничего не мог сделать для него в ту минуту...
   Дезассамблятор еще работал. Юрков вышел в туннель, приблизился к роботу, затем повернул и бросился бежать. Робот разгадал его - и не двинулся с места.
   Еще одна попытка. Бесполезно...
   Юркову оставалось ждать, когда робот возьмется за него.
   Повторяю, никто не знал, где он, и я, отделенный от Юркова в пространстве, ничего не мог сделать для него в ту минуту.
   Углубление в туннеле, холодные стены...
   Ожидание. Тишина... Но вот возникает звук. Постукивание.
   Робот стучит ногой. Как человек. Нервы.
   И, наконец, тот миг, когда Юрков, вжимаясь в бетон, вслушивается в нарастающий стальной топот, в приближающиеся звуки тупого, жестокого, неотвратимого бега...
   Телеграмму вручили мне вскоре после завтрака.
   Нетрудно вообразить, как я был огорчен и разочарован.
   Разумеется, телеграмма (Арман послал ее по коммерческому каналу) не могла содержать сколько-нибудь развитого текста, и, думаю, даже самый изощренный детектив не извлек бы из нее информацию о том, почему уходит этот вундеркинд Берто,- как вы, конечно, знаете, спустя три года он уже сделался нобелевским лауреатом; мне стоило большого труда соблазнить его работой у нас, и вот - он увольняется, не проработав и шести месяцев!
   Проблемы кадров никогда не оставляли нас: каждому ясно, привлечение хороших специалистов в столь молодую исследовательскую лабораторию, как наша, не может быть легкой задачей; я уж не упоминаю о том, что Луна до сих пор не вышла из затянувшегося провинциального состояния, репутация дальней окраины весьма прочно тяготеет над ней, и мало кого мне удается заманить сюда, хотя теперь, спору нет, по обе ее стороны есть мелкие и большие поселения (рудники, фермы и, разумеется, научные лаборатории) под разными флагами - одни принадлежат отдельным странам, другие - международным организациям. Берто был уже не первым сотрудником, которого я приглашал к себе за последнее время, - все они проработали у меня не более полугода! Согласитесь, тут было от чего расстроиться.
   Я отыскал в карманах коробочку, которую дал мне доктор в дорогу, выбрал соответствующую таблетку и запил ее минеральной водой.
   Что касается Армана, то он вполне устраивал меня в качестве помощника администратора. Но как исследователь он имел слишком малый интеллектуальный потенциал. Я привязался к Арману, искренне желал ему добра, помогал ему, чем только мог, но нельзя было не видеть, что он уже достиг своего научного потолка. Я бы с радостью доверил этому старательному и всегда приветливому парню все дела по руководству лабораторией; однако это стало бы для лаборатории катастрофой.
   Я нуждался в ином человеке. И я искал его! Но меня преследовали неудачи. Едва лишь я успевал договориться с талантливым специалистом и перевезти его под голубой колпак нашего Отдела, - он, не глядя мне в глаза, приносил заявление об уходе. И никаких сколько-нибудь внятных объяснений! Никакой мотивировки!
   Объяснений Высокое Начальство, руководившее Отделом, требовало от меня. Но что я мог сказать?
   Берто был моей последней надеждой... Как он восхищался картиной неба над нашим гигантским куполом!
   Определенно тонкая натура. Ну, вот и он уходит...
   У меня разболелась голова. Я снова достал коробочку, отыскал еще таблетку - на этот раз от головной боли - и запил ее соком, доктор рекомендовал мне натуральные соки.
   Но какой смысл сидеть и без конца вглядываться в телеграмму?
   Нужно действовать. Мне оставалось только одно - последовать совету Армана, совету, который содержался в телеграмме: вылететь домой с первой же ракетой, чтобы уговорить Берто забрать свое заявление.
   Я пошел к Юркову.
   Утро еще только начиналось - и сплошные отрицательные эмоции!
   Ведь я, собственно, прилетел из-за Юркова. На радостях, что мне удалось заполучить к себе на работу этого самого Берто, я воспользовался первым же предлогом ради возможности повидать Юркова. Мы жили с ним в одной каюте (он спал на верхней кровати, я - на нижней), когда двадцатилетними юнцами работали в студенческом интернациональном строительном отряде на обратной стороне (Море Москвы, Залив Астронавтов).
   Можете себе представить, как много значила для меня эта встреча.
   Юрков у себя на Станции применял наши машины.
   Роботы - единственное промышленное изделие моей лаборатории.
   Я придерживаюсь традиционной точки зрения: исследовательская лаборатория - это одно, а предприятие - совсем другое. Однако на деле мне, конечно, приходится следовать честолюбивым замыслам Высокого Начальства. И вот - мало того, что мы делаем этих роботов; мы наладили изготовление новой, усовершенствованной модели, предназначенной, в частности, для проведения некоторых статистических расчетов.
   Предлог, которым я воспользовался, поистине следует назвать всего лишь предлогом. Не только можно, но и нужно было послать Армана либо Клер, а не летать самому, если придерживаться обычных правил. Дело в том, что небольшую партию роботов мы поставили Юркову года два назад. А теперь ему предстояло решать новые задачи, на которые старые роботы не были рассчитаны. Для таких задач прекрасно подходила новая модель. Но Юрков, - уж я его знаю! - чтобы не тратиться на новые машины, попросил сделать соответствующую приставку к старым своим роботам.
   Это не принято - подобные решения могут, в конце концов, разрушить рынок моей лаборатории, - но ведь просил Юрков!
   Однако мне предстояло его огорчить.
   Итак, я пошел в лабораторный отсек.
   Я сообщил Юркову, что успел разобраться в его задачах и понял: делать какую-либо приставку к старым роботам бесполезно.
   Придется покупать новую модель.
   Однако ведь Юрков - не предприниматель, платить ему не из своего кармана, так в чем же дело?
   - Опять мне валюту на ветер пускать!
   - Что значит - на ветер? Мы подготовили новое изделие. Рынок не вынуждает, рынок только предлагает, - мягко объяснил я.
   - И как скоро вы их поставите нам?
   - Бывшим соседям по каюте доставка производится в течение семи часов с момента получения телеграммы-заказа.
   - Надбавка за скорость?
   - Три процента.
   - Ты, Фревиль, акула мирового империализма.
   (К этому выражению Юрков приучал меня еще в отряде, когда, свесившись со своей верхней кровати, читал мне лекцию по политэкономии, - так, как он ее себе представляет).
   Я объяснил: мое влияние на цены равно нулю. Меня, признаться, больше огорчало то, что наша встреча оказалась слишком непродолжительной. Я принялся рассказывать Юркову странную историю с Берто.
   - Э, старик! - перебил он меня. - В твоей конторе вечно что-нибудь случается!
   Я готов был обидеться. Почему бы Юркову не дослушать меня до конца?
   - Еще увидимся, не горюй! - успокаивал он меня.
   Я сообщил ему, что у нас опять урезали командировочные расходы.
   - Ладно, я сам к тебе приеду!
   Это нельзя считать обещанием, однако можно было принять как изъявление доброты и дружбы...
   Из космопорта я позвонил Юркову.
   Расхаживая по салону в ожидании рейса, я, приняв уже предполетную таблетку и полностью переключившись на новые заботы, нашел вдруг в разложенных кругом номерах иллюстрированного журнала "Дымок" очерк о лаборатории Юркова! Обиды моей как не бывало.
   Гордый за Юркова, я тотчас позвонил ему.
   На мои поздравления он ответил бурчаньем...
   В Отделе я встретил Клер и опрометчиво счел это добрым предзнаменованием.
   Клер не только красавица (по моему убеждению); она умница.
   Я, видите ли... Словом, временами я уже готов был рассказать ей о том, что я чувствую, когда вижу ее или думаю о ней,- но как бы я нашел смелость объясниться... О, мои страхи! А кроме боязни уронить себя в ее глазах, кроме боязни получить обидный отказ, были - признаюсь - еще и опасения, базировавшиеся на разнице в нашем положении (да и возрасте). И потомя попросту могу себя скомпрометировать. Нет, нет, лучше воздержаться...
   Меня ждали неприятности.
   Едва! лишь я вошел в кабинет - звонок Высокого Начальства.
   Замечание по поводу того, что до сих пор лаборатория не сдала план работ по теоретическим проблемам роботехники.
   Однако Арман давно должен был сдать нашу заявку! В чем дело?
   Армана не оказалось на месте.
   Тогда (мне уж очень не терпелось) я набрал номер секретарши Высокого Начальства. Она всегда все знает!
   Но тут же раздумал и решил - как бы невзначай - зайти к ней.
   - Лучше займитесь трудовой дисциплиной! - ответила она. Ваши сотрудники по два дня подряд не являются на работу.
   Это известие заинтересовало меня. Но как же с планом публикаций? К сожалению, секретарша была не в духе. Все же мне удалось выяснить: сначала Арман принес одну заявку, потом заменил ее на другую, потом забрал и ту... Почему? Оказывается, секретаршу тоже это заинтересовало, и она выяснила, что в первой заявке было семь работ, а во второй - на одну меньше. Потрясающая неразбериха. Я прекрасно помню, что подписывал только шесть работ!
   Разве не так? Мои выпытывания имели самый плачевный результат из всех возможных: эта девица пустилась кокетничать!
   Затем я принимал Берто, подписывал его бумаги; уговаривать бесполезно: у него все твердо решено. Он уклонялся в разговоре от каких бы то ни было внятных объяснений и избегал смотреть мне в глаза... Как и два его предшественника. Я был вне себя.
   Разрядился я, устроив грандиозный скандал Арману (он, разумеется, пришел ко мне, держа в руках тетрадку для черновиков, дабы показать, что он тут трудится в поте лица, пока шефа нет; он всегда вел свои черновики в тонких тетрадях в клетку). Арман явно скрывал что-то насчет седьмой работы.
   Спустя пять минут я позвонил секретарше и осведомился, принес ли Арман нашу заявку. "Принес, - ответила она, выбрав для этого самый задушевный свой тон, - на шесть работ..."
   Оставалось сообщить Высокому Начальству. В ответ я услышал от него отнюдь не обрадовавшее меня известие о том, что на меня возложено ответственное поручение - поехать в Тальменус, на ферму, прочесть научно-популярную лекцию (в соответствии с планом культурного обмена с международными организациями)...
   Я решил, что не поеду.
   Потом отправился на укол... Сидя в очереди в процедурный кабинет, начал читать очерк о Станции:
   "Здесь возникают блестящие теории и безумно смелые идеи. Мне кажется, что обитателям Станции странно видеть даже, скажем, лампу на обычном ее, законном месте; лампы в их комнатах перемещаются в самые неожиданные положения. Обыденность, приземленность, привычный порядок вещей - не для тех, кто живет на Станции.
   Им важно сохранить дар внутренней сосредоточенности. Люди здесь погружены в себя. Они заняты таинством, рождающимся в ежеминутном невидимом познании неизведанного. Здесь происходит чудо. Попробуйте обычным умом постичь постулаты Юркова Фревиля!
   Вспоминаются библейские предания...
   Вот они спорят - молодые сотрудники Станции. Их реплики звучат как откровения.
   - Да, любой творческий процесс может быть формализован, выражен математически...
   - Как, как? Никто всерьез не верит, что фревилевский рифмоплет заменит Блока и Пушкина!
   Пытаясь, насколько это возможно, вникнуть в их разговоры, я следил за удивительными доказательствами, прикрытыми улыбкой, и улыбками, за которыми таились еще не высказанные доказательства".
   2. Рассказывает Юрков
   - Надя!
   Никакой реакции.
   Я закричал снова:
   - Надя! Надя! Надюхе!
   И вот, наконец, она откликнулась.
   Затем я услышал, как спускается лифт, и ее шаги в туннеле, - вся наша Станция прорезана туннелями, - и, наконец, мой сотрудник, моя помощница, моя Надя подошла и, как всегда, стала заглядывать мне в глаза - снизу вверх. Она нравилась мне... Да и она - это мне было известно - относилась ко мне, пожалуй, более чем... Hу, хватит об этом, хватит!
   - Ты звал меня? - спросила она.
   - Было дело.
   - Тогда, может, ты сообщишь мне, зачем?
   - Фревиль обещал, что через семь часов пришлет партию новых роботов. И прислал.
   Я показал Наде три нарядных контейнера, которые нам только что отгрузили. Она поковыряла носком своей модной туфли облупившуюся в ракете обшивку крайнего ящика.
   - Ты, Юрков, оперативный товарищ! А что, мы сегодня ужинаем с Фревилем?
   - Фревиль давно у себя в Отделе.
   - Как так?
   - У него очередное происшествие. Это не Отдел у них там, а черт знает что.
   - Роботов они делают хороших.
   - Это еще ничего не значит. Странная контора там у Фревиля. Вечно у них что-нибудь происходит.
   - Ладно. Что я должна делать?
   - Постепенно заменять старых роботов на новых. Запусти одного нового, и пусть он поработает с нашими старыми. Когда старые роботы обучат его, - значит, можно давать ему и прежние, и новые наши задачи. Тогда можешь любого из старых на него заменить.
   - А что будет со старыми?
   Я пожал плечами.
   - Надеюсь, Юрков, до свалки металлолома дело не дойдет? Ведь ты не отправишь их в подвал, правда?
   Есть у нас в подвале такая свалка...
   - Скажи, Юрков, не жалко тебе старых?
   У Надежды один был недостаток - она все-таки оставалась женщиной. С этим недостатком я вел непрерывную суровую борьбу.
   Я взглянул на старых наших роботов. Они стояли тут же, рядом, - как принесли контейнеры, так и остались возле них; может, знали, что там внутри. Выглядели наши верные работяги еще вполне прилично; только в некоторых местах, на плечах и суставах, появилась ржавчина, - следы тех месяцев, когда Станция была закрыта, чтобы подлатать оболочку, и наши хозяйственники, одержимые экономией, отдали роботов кому-то напрокат. А работали они и совсем хорошо: перенести ли тяжести, найти неисправность в приборах, перепаять схему, установку смонтировать или, наконец, проделать расчеты в меру своего разумения и в пределах программы, заложенной когда-то Фревилем и компанией, - все они умели и выполняли очень добросовестно. Но теперь им приходилось уступить место более толковым роботам, с усовершенствованной математической программой...
   Вслух я сказал:
   - Они нам даже не родственники по эволюции.
   И велел старым роботам распечатать крайний контейнер.
   Было ли мне их жалко, как моей Надежде?
   Пожалуй... Но я, впрочем, не задумывался об этом.
   И, к тому же, все они, старые и новые, были, в конце концов, не более, чем оборудованием с инвентарными номерами. Только что я расписался на бумаге из отдела снабжения: "Роботы - 3 шт.".
   Когда были сняты болты, я толкнул крышку, она отлетела в сторону, и всмотрелся в глубину контейнера.
   Ничего особенного я не ждал. Я, собственно, знал: внешне новая модель такая же, как и старая, - только, разумеется, блестит вовсю свежим лаком и хромом. Но во фревилевских роботах была одна забавная штука, которая заставляла меня приглядываться к ним. Я смеялся над собой, но, тем не менее, продолжал присматриваться ко всякому роботу из его лаборатории.
   Все дело тут в их происхождении. История появления роботов фревилевской модели начинается еще в те времена, когда Фревиль занялся изучением системы "Человек и автомат". Исследовал он роботов известной фирмы "Азим", которой тогда, по существу, принадлежала монополия на Луне в этой сфере производства.
   Роботы "Азима" функционировали по жесткой, раз и навсегда строго определенной логической схеме. Основой для схемы их поведения служили законы роботехники, которые сформулировал один полухимик, полуписатель (по-видимому, интуитивно). Его роботы соображали и действовали четко, просто, логично. Одним словом, вычислительная машина с руками и ногами. А как обычно поступает человек? Тоже просто и тоже логично? Тут и возникла проблема.
   Человеку было в принципе трудно с такими роботами. У них был разум, слишком не похожий на человеческий, хотя они и были созданы людьми. Получалось нечто вроде психологической несовместимости. О таких вещах не думали в ту пору, когда изо всех сил стремились к элементарной четкости (по крайней мере, у роботов); а потом это оказалось важным.
   Фревиль предложил остроумный и реалистический выход. Он первым сказал, что нужна не автоматика, работающая по трем правилам, а разумное копирование человеческого образа поведения (на современной технической основе).
   Расторопный Фревиль запатентовал свои идеи и смог производить собственных роботов, независимо от мощной сети "Азима". Конечно, он не возился с математическим моделированием идеального характера и тому подобными сомнительными вещами. Он попросту переписывал в память роботов определенные черты когонибудь из своих сотрудников, копировал их в характерах своих роботов (тоже, надо признать, тонкая задача, связанная с кибернетическим фиксированием элементов сознания, психики - что-то в этом роде, я тут не специалист).
   Спору нет - это давало хорошие результаты. Вы знали, что поведение ваших роботов подобно человеческому; короче говоря, роботы оправдывали обычные человеческие ожидания.
   Концепция Фревиля получила признание, а его товар завоевал мировой рынок. Фревиль штамповал этих братьев из металла и синтетики. Конечно, средней руки коммивояжер, рекламировавший роботов Фревиля, мог и не знать, что копирование производится в Отделе самым элементарным способом и роботы лишь весьма грубо имитируют человеческий оригинал, но для практических целей этого оказалось достаточно, и все без исключения потребители оставались в восторге от идеи Фревиля. И от характеров его сотрудников.
   Ну, разумеется, никого мне робот не напоминал, смешно говорить об этом, внешне он не мог быть похожим на кого-либо из работников Отдела - просто металлическое оборудование, превращенное дизайнером в угловатое подобие человека с отделочными деталями из хромированной стали.
   - Как его зовут? - спросила Надя.
   - У Фревиля не слишком богатая фантазия. Как и для старой серии, он использовал тут внутренние телефонные номера Отдела.
   - Не ожидала от него.
   - Представь себе, именно так! Только для новой серии добавили индекс "А". Вот этот, например, зовется 77-48А.
   - Это, Юрков, скучно.
   - Ну что ж! А вот ты зовешь меня по фамилии.
   Она перевела разговор на другую тему:
   - Лучше бы, конечно, списать информацию со старых роботов на новые прямым путем. Тогда не надо возиться с обучением новичков.
   - А как бы ты это сделала?
   - В том-то и штука вся... Ну что ж, будем обучать по одному.
   В принципе, у нас имелась необходимая аппаратура, и мы могли бы переписать информацию напрямик. Но не было сотрудников. Стояло время экзаменационной сессии, и мои ребята, объясняя свое поведение страстью к знаниям, умчались на Землю в отпуск, который полагается студентам-заочникам. Наш лучший корнупликатор заканчивал дипломную работу. Его приятели пробовали зубы на дифурах (дифференциальных уравнениях). Одним словом, переписывать память некому.
   На Станции и без того было трудно с кадрами. Штат полагался крохотный. Потому-то нам и разрешали покупать роботов - из соображений экономии. Держать здесь много людей обошлось бы куда дороже. И мы пользовались автоматами. Хоть они нас выручали. Но когда все ребята двинули в заочники,- это был конец света.
   Едва началась сессия, как мы с Надей остались одни на крохотной нашей Станции.
   Я еще раз осмотрел новичка, глянул на старых наших работяг...
   Мы с Надей расписали график ввода новых роботов, потом я проверил, хорошо ли она умеет пользоваться витализером Джиффи, и оставил ее включать нашего новичка. Мне пора было на совещание.
   - Юрков, - окликнула она меня, когда я уже выходил, - а что, если отложить это все до возвращения ребят?
   - Ни в коем случае! Меня и так торопят. Еще деньи мы попадем в отстающие. Эти расчеты нужны срочно, старые роботы не могут их выполнять, поэтому как можно скорее мы должны подключить новых. А в чем, собственно, дело?
   - Да ни в чем.
   - Тогда работай. Оживляй новенького.
   - Я боюсь, Юрков.
   Мне пришлось вернуться.
   - Боишься?
   - Да.
   - Чего ты боишься? Чего?
   - Ну, не знаю... Чего-то боюсь. Понимаешь, женщина всегда верит своему чутью. Тебе не понять...
   Последнее было верно.
   - Объясни мне, пожалуйста. Ну где твоя логика, Надежда? Ты все-таки женщина мыслящая.
   - Я не знаю... Мне только кажется... Но я думаю, что лучше подождать ребят. Когда нас много, мне совсем не страшно. Я даже ни разу не думала об этом раньше.
   - А что изменилось теперь?
   - Нас только двое на всей Станции. Понимаешь, нас только двое под колпаком. - Она говорила медленно, бледная, закусывая губу в паузах. - И эти роботы... Никогда не знаешь, что у них на уме.
   - Ты не доверяешь нашим роботам?
   - Нет, старым я доверяю.
   - Ты же не первый год с ними работаешь, с нашими старыми, Надюша, ты же их хорошо знаешь!
   - Да, но этот новый - его мы совсем не знаем! Мы не знаем, как он повлияет на старых. И потом, их будет тогда не трое, а четверо, в два раза больше, чем нас...
   Я уже опаздывал на совещание. Кое-как мне удалось успокоить Надежду, и я помчался в отсек связи.
   Станция - часть большого комплекса, занимающегося прогнозом космической погоды: активность Солнца и прочее, вы знаете. Как известно, в комплекс входят и лаборатории разных государств, и станции международной службы. Научное сотрудничество на Луне, мне кажется, напоминает сейчас то, что было еще недавно в Антарктиде.
   Эта Станция, к которой меня прикомандировали, принадлежала международной службе. Она соответствующим образом была укомплектована, имела соответствующую программу и так далее. В эти дни наша система перестраивалась на новую сетку, что было связано со многими сложностями, в частности, техническими. Выйдя в эфир, я прежде всего доложил график работ. Потом началась обычная говорильня... Я думал о Наде и ее страхах. Отключив аппаратуру, я направился к ней.
   Но там все было в полном порядке. 77-48А уже функционировал.
   Он ходил вокруг остывающего витализера, готовый к работе. Надя проверяла его реакции.
   - Убийство, внушение, деятельность, - продиктовал я. Какое из следующих слов можно поставить в тот же ряд: птица, нож, перо, вар, заяц, учреждение...
   - Вар, - немедленно ответил 77-48А. - Эти слова сочетаются с приставкой "само".
   Да, в этом вы могли быть уверены: Фревиль не подсунет вам что попало.
   Я приказал 77-48А подойти поближе и проверил основные цепи.