– Может, он сам их пересоединил неправильно? – предположил его помощник.
   – Да нет, – покачал головой инспектор, – вилка запрессована. Чтобы пересоединить провод, её нужно специально резать. Монтаж изготовителя на клеммах самого нагревателя тоже не менялся.
   – Тогда получается, – не отставал помощник, – что этот злополучный тостер работал в режиме электрического стула с самого дня покупки? Почему же этого никто не заметил раньше? Ведь не в первый же раз бедняга Дэйв включил этот аппарат-убийцу в свой недобрый час?
   – А вот этого я сам никак в толк не возьму, – инспектор пожал плечами. – Вероятно, раньше мистер Келли просто не прикасался к металлу корпуса тостера, когда тот был включён. Правда, остаётся не очень понятным, как он вообще тогда работал и грел. А вот с обстоятельствами смерти этого парня всё более-менее ясно. Бедняге здорово не повезло: он дотронулся до находящегося под током корпуса прибора свежей ранкой на пальце. Эпителий кожи составляет большую часть электрического сопротивления человеческого тела, а тут это сопротивление отсутствовало. Поэтому-то удар током и привёл к летальному исходу. Если бы не эта мелочь, то Дэвид отделался бы лёгким испугом – величина напряжения бытовой электросети, как правило, не представляет серьёзной угрозы для жизни или здоровья человека. За исключением особых случаев: самоубийства или преднамеренного убийства.
   – Тогда быть может… это она его?
   – Брось, – фыркнул инспектор. – Заголовок «Русская террористка изощрённо убивает видного журналиста свободной страны с помощью тостера!» годится для жёлтой прессы, но никак не для заключения судебно-медицинской экспертизы. Кроме того, не тебе первому пришла в голову эта идиотская мысль – такая версия проверялась. Он сам порезал себе палец, нарезая хлеб, – на лезвии ножа следы его крови, а на рукоятке – отпечатки его же пальцев. И ещё одно обстоятельство: убивают мужей, рассчитывая получить наследство; любовников, не желающих признавать своих детей и норовящих смыться; но женихов – с этим я как-то не сталкивался.
   – Женихов? – удивился помощник.
   – Ну да. Дэвид Келли собирался вступить в брак с Еленой Козинцевой – в его бумагах найдено незаконченное письмо к отцу, где он прямо сообщает родителю об этом своём намерении. Сама невеста в больнице – у неё сильнейший нервный шок. Психиатрическая экспертиза этот факт подтвердила – это не симуляция. Представляю, что она испытала, когда её возлюбленный рухнул на пол прямо у неё на глазах…
   – А плёнка в диктофоне? Может, наш журналист нарыл какой-нибудь суперматериал, компрометирующий какого-то очень крутого типа, и Келли убрали, – да так, что комар носа не подточит?
   – Тебе вредно читать детективы на ночь. На плёнке любовные ахи и охи – многие парочки этим занимаются. Записывают саунд-трек своих сексуальных игрищ, а потом слушают в своё удовольствие. Или пишут прямо на видео…
   – Несчастный случай, значит… Я бы на месте мисс Козинцевой, которой не удалось стать миссис Келли, нанял бы хорошего адвоката, да подал бы в суд на компанию-производитель тостера. Содрал бы с них компенсацию за физический и моральный ущерб миллионов этак в десять! Мне бы такой несчастный случай… – мечтательно произнёс помощник инспектора.
   – Угу, и жену заодно поменял бы на новую, – ехидно прищурился его начальник, – избавившись от старой таким оригинальным и высокодоходным способом. Подцепил бы какую-нибудь эмигрантку из бывшего Восточного блока – она на тебя молилась бы до второго пришествия и приносила бы тебе в зубах ночные тапочки!
   – Да ну тебя! Я же так, к слову…
   – Вот и я к слову. Вот только, думаю, не будет Хелена затевать тяжбу – даже если какой-нибудь доброхот вроде тебя (естественно, за комиссионные) и подаст ей такую идею.
   – Это ещё почему?
   – Она русская, а они другие. Не все, конечно, но очень многие…
 
* * *
 
В это время в иных измерениях, в Мирах эсков…
 
   – Тебе не кажется, Эйви, – голос Селианы был строг, – что твои действия несколько не соответствуют нормам, принятым нами, эсками? Правилам, касающимся отношения Магов к Юным? Какого Хаоса ты устроила этот спектакль на военном корабле Страны-между-Океанами? Кто дал тебе право изображать из себя Карающего Посланца? А не пришла ли тебе в голову простая мысль: сумею ли я управиться с Мечом Демонов так, чтобы не прервать своё собственное воплощение? Успею ли я скользнуть в другое измерение и избежать испепеляющей мощи Меча? Это очень непростая задача даже для гораздо более опытного Мага, чем ты, Эйви. А если бы ты вызвала самую настоящую катастрофу, которая привела бы к гибели Третьей? Не забывай, ты появилась там, в хранилище боезарядов, во время войны!
   – Мудрая, – почтительно ответила Эйви, опустив глаза, – я считала, что мои действия совпадают с намерениями Королевы – она ведь вовсе не испытывает чрезмерной приязни к этому Миру. Разве не так?
   «Ого! Да она действительно способная девочка, если сумела проникнуть в тайные мысли Эн-Риэнанты! Не зря мы выдернули её тогда, семьдесят лет назад. И всё-таки…».
   Селиана размышляла спокойно – она была уверена, что через её защиту Спасённой не пробиться. А само наличие защиты никаких обид (если понятия «обида» и «сверхсущество» вообще совместимы) никогда не вызывало – старшие прикрывают свои мысли от младших, и это естественно. Среди эсков-Магов существует определённый этикет общения.
   – Намерения Звёздной Владычицы и Королевы Объединения становятся для всех её Магов руководством к действию тогда, – и только тогда! – когда эти намерения высказаны, а не подслушаны, – холодно изрекла Глава Синклита. – Это понятно?
   – Да, Мудрая, понятно, – подтвердила Эйви с той же почтительностью.
   – Вот и прекрасно. Далее: почему ты прервала воплощения этих людей? Обоих – и моряка, и журналиста? Ведь они были совершенно беззащитны перед тобой! Раньше – при спасении Лиэз, например, – за тобой такого не замечалось.
   – Моряк не так понял всё то, что узнал, – объяснила Спасённая. – У меня возникло опасение, что полученная им информация, неверно доведённая до сведения других Носителей Разума на Третьей, скорее принесёт вред – вред всей этой Юной Расе, – чем пользу. С журналистом – то же самое. И поэтому…
   «Совсем не поэтому. Просто ты слишком привыкла убивать, будучи жрицей Танит… И тебе нравится карать – я помню, как непринуждённо ты расправилась с обидевшими тётушку Тесс… Влияние на Первичную Матрицу воплощений в служителях Кровавых Богов изучено очень слабо. Но это влияние есть, и оно явно негативное. Впрочем, это вопрос особый…» – подумала Верховная Мудрая, а вслух спросила:
   – Значит, ты сначала явилась перед ним, ошеломила, перевернула вверх дном все его представления об окружающем мире, сделала из него игрушку, а потом, когда эта игрушка оказалась не слишком понятливой, – или просто-напросто наскучила тебе, – взяла да и сломала её? У тебя даже не хватило терпения помочь этой несовершенной Сущности!
   – Я виновата, Мудрая. Ты права, моё прошлое…
   «Она что, и меня читает? – изумилась Глава Синклита. – Надо подкрепить защиту…».
   – …веригами весит на мне. Наверно, мне лучше…
   – Что будет лучше, – перебила её Селиана, – решит Синклит. Да, ещё одно: зачем тебе понадобилась вся эта кутерьма с отключением энергии чуть ли не на целом континенте? Вот уж этого я никак в толк не возьму!
   – Это не она. Прости, что вмешиваюсь в вашу беседу, – из-за колонн, окаймлявших Зал Принятия Решений, появилась высокая фигура Главы фратрии Ночи. – Это сделал я.
   – Грольф? Вот уж от кого-кого, а от тебя я такого никак не ожидала! Интересно…
   – Это был всего лишь аргумент, – пояснил Маг, – в маленьком споре с Технодетьми. Я наглядно продемонстрировал им хрупкость и ненадёжность техногенной цивилизации. Надеюсь, ты не слишком на меня рассердишься за это, Селиана? Ведь никто из обитателей Третьей в результате не пострадал.
   – Ладно, с тобой мы поговорим особо. Ты всё поняла, Эйви? Тогда иди и жди моего слова.
   «Спасённые прекрасно ориентируются в своём былом Мире, и решение использовать их именно там было правильным, – думала Селиана, провожая взглядом удаляющуюся стройную фигуру бывшей жрицы. – Просто мы не учли того, что доверять им можно далеко не всё – из-за цепкости прошлых воплощений. Хотя в прошлый раз – в истории с Амулетом – Эйви оказалась на высоте…».
   Верховная Мудрая Селиана не знала одной незначительной, на первый взгляд, детали. Лейтенант-оружейник Джеймс Эшвуд с ударного авианосца «Эйзенхауэр» был когда-то центурионом Гаем Сервилием, приказавшим сжечь храм Танит в Кар-Хадташте, а журналист Дэвид Келли – вожаком разбойников, жаждавшим изнасиловать маленькую пленницу. А Эйви-Спасённая, – она же в прошлом женщина с именем ночной птицы[35], – знала об этом. И обоих этих людей, уже погибших две с лишним тысячи лет назад, смерть настигла снова – в их новых воплощениях.
   Когда Эйви ушла, голубая эскиня повернулась к Грольфу.
   – И какие новости ты принёс мне на этот раз, воин? Что там, на Третьей? Террористы дорвались до Меча Демонов? Галактиане полностью взяли под контроль весь технический прогресс на планете? Появился очередной мессия Серебряных Всеведущих? Ты изловил беглых Разрушителей? Или выявились новые отрицательные последствия Эксперимента Тллеа?[36] А может быть, следы Разыскиваемых? Я слушаю.
   – На Третьей? Там прорастает злое семя, но… Сель, я пришёл сегодня вовсе не для того, чтобы обсуждать судьбы Мироздания. Я просто захотел тебя увидеть, Инь-Ворожея, и не только увидеть. Никакой другой причины побеспокоить Главу Синклита Мудрых и правую руку Королевы Объединения Пяти Доменов у меня нет. И я…
   Селиана, с лёгкой полуулыбкой слушавшая пылкую речь Янтарноголубого, подняла руку и накрыла ладонью губы Грольфа.
   – Достаточно, Маг. Твоя причина признаётся более чем весомой…

ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. ЗЛОЕ СЕМЯ

   Настольная лампа отбрасывала широкий конус света, на границе которого, у стеллажей с книгами, подрагивала и дышала живая темнота. И на этой границе из тьмы проступили две зыбкие голубые тени, принявшие очертания двух человеческих фигур.
   «Это ещё что такое? – подумал сидевший за письменным столом человек, приподняв брови. – Галлюцинация? Или… Вот уж не думал, что мне когда-нибудь придётся общаться с привидениями! Привидениями? А если это…»
   – Кто вы такие? – спросил человек, и голос его был спокоен. – Впрочем, я, кажется, догадываюсь… Зачем вы пришли?
   – Если ты догадываешься, – негромко, но очень отчётливо прозвучало в его сознании, – кто мы такие, ты догадаешься и о цели нашего визита.
   – Вы пришли обвинять, так? – по-прежнему спокойно произнёс человек. – Но разве может кто-нибудь, пусть даже сам Господь Бог, обвинить меня в содеянном с моей помощью и при моём непосредственном участии строже, чем я сам? Но я не мог иначе! Слишком страшно было то, что родилось в Германии, и то, что это родившееся намеревалось принести всему миру! Фашизм надо было остановить – любой ценой!
   Контуры призрачных фигур стали чётче, обрели плоть. На границе света и тьмы, в рабочем кабинете учёного в одном из домов города Принстона, штат Нью-Джерси стояли две женщины – две странные женщины. Они походили на обитательниц Третьей планеты, не отличаясь от них ни внешностью, ни одеждой, соответствующей модам середины двадцатого столетия, но что-то неуловимое говорило внимательному взгляду – они нездешние.
   – Эту цену заплатили сожжённые Мечом Демонов дети Хиросимы. А ведь они были такими же точно детьми, как и те, которые сгорели в печах Аушвица и Маутхаузена.
   – Не я сбросил эту проклятую бомбу! – человек вскинул голову, увенчанную ореолом непослушных седых волос. – Наоборот, мы, учёные, возражали! Я сам намерен обратиться с воззванием крупнейших ученых мира к правительствам всех стран, предупреждая об опасности применения водородной бомбы. И мы…
   – Не все, далеко не все, – одна из женщин прервала его плавным движением руки. – Да и любые ваши возражения были – и будут – уже бесполезны: где и когда получивший новый меч воин прислушивался к словам выковавшего для него этот меч кузнеца, если творец клинка говорил не о непревзойдённых боевых качествах оружия, а об осторожности обращения с ним и, тем более, а каком-то там милосердии?
   – Значит, вы пришли судить… – вздохнул человек, откидываясь на спинку кресла. – А может быть, и казнить?
   – Нет, – бесстрастно изрёкла другая. Она не говорила в привычном смысле этого слова, однако голос её чётко воспринимался сознанием сидящего за письменным столом человека. – Мы пришли просить тебя.
   – Просить? Вы – и просить? О чём?
   – Что сделано, то сделано. Не будем сейчас тратить время на долгие рассуждения о неизбежности и необходимости случившегося. Нам хотелось бы, чтобы ты правильно распорядился тем, что ты знаешь ещё. А знаешь ты многое такое, перед которым сила Меча покажется просто ничтожной.
   – Я много думал об этом… – медленно проговорил учёный. – Единая теория поля – власть над пространством, энергией и материей…
   – Детям нельзя давать в руки острые предметы, – в голосе женщины (существа?) явственно прозвучала строгая нотка. – Разве в вашем Мире принято сажать инфантильных подростков за рычаги танков или за штурвалы боевых самолётов?
   – Но тайна времени…
   – Всему свой срок – для твоей Расы он ещё не пришёл. Оставьте пока путешествия в прошлое и будущее вашим наивным фантастам – пусть тешатся.
   – Я должен… забыть всё это? А если я этого не сделаю, то вы…
   – Мы легко можем уничтожить источник опасного – и не только для вас, людей, – Знания: в данном случае тебя. Однако по ряду причин такое нежелательно. Ты должен всё решить сам, а вовсе не по принуждению свыше. И самое главное: это в первую очередь нужно тебе самому.
   – Мир со своей собственной совестью… – задумчиво произнёс человек.
   – Пусть так, хотя это не совсем точно. Время для твоих откровений ещё не пришло – Юная Раса Носителей Разума твоего Мира к такому ещё не готова.
   – А есть и другие миры? – в глазах учёного зажёгся пытливый огонёк.
   – Вам там пока делать нечего – от такой высоты у вас может закружиться голова. Разберитесь сначала с тем, что творится в вашем родном доме, который вы так усердно захламляете. И займитесь собой – загляните в себя, в свои собственные души!
   – Но я… Я не смогу уничтожить всё уже созданное мною! Да и наброски нового… За мной следят, меня контролируют: я, оказывается, жизненно важен для обороноспособности этой богатой и сильной страны!
   – Твои основные наброски нового – не без нашей помощи – далеко ещё не обрели той законченности, при которой они станут понятны другим. И нет никакой необходимости жечь целую кипу бумаг – достаточно уничтожить ключевые выводы. Сложнейшая машина встанет, если из неё вытащить пару важнейших деталей. Что же касается твоей такой бдительной охраны, – тут вдруг учёному почудился лёгкий смешок, раздавшийся непонятно где, – то они ничего не заметят. А что заметят, то сочтут чудачеством эксцентричного высокоучёного мужа. Вокруг твоего имени создадут огромное количество мистификаций, которые будут будоражить умы годами и десятилетиями. На таком фоне зерно истины затеряется. Но, повторяем, всё это будет только в том случае, если ты решишь – сам.
   – Значит, у меня нет выбора.
   – Выбор есть всегда. И сейчас этот выбор – за тобой, человек.
   Учёный с силой потёр пальцами виски. Две женщины-тени, возникшие на границе полумрака кабинета и света, рождённого настольной лампой, исчезли. Что это было? Бред какой-то… В старческий маразм он вроде бы ещё не впал, а заниматься подбором реального объяснения ирреальному – подобное занятие никогда не относилось к сфере его интересов. А если не бред? Уж очень услышанное (точнее, воспринятое) совпадает с его собственными мыслями, с теми мыслями, которые упорно не дают ему покоя…
   «Идея космического порядка… – размышлял человек, положив на стол руки с чуткими музыкальными пальцами. – Бог Спинозы, являющий в себе гармонию всего Сущего… Космическое религиозное чувство… И Знание – знание всегда будет принадлежать всему человечеству, а не какой-то отдельной его части… Значит, Они существуют… А я – я действительно знаю непозволительно много, учитывая общий нравственный уровень развития людей. Контур теории уже сложились в моём сознании, ещё немного, и… А на основе такого Знания можно реализовать практически любое техническое устройство: и темпоральную супербомбу, и энергоразрядник непредставимой мощности, и даже вечный двигатель. И тогда очень может так случиться, что в результате не то что применения, а даже простого испытания экспериментального образчика какой-нибудь боевой машины времени – а такие испытания непременно состоятся, дай только волю жадным до любых военных новинок генералам! – не только Земля, но и вся Солнечная система мгновенно сколлапсирует до состояния, предшествующего первому мигу творения… Так о каком же ещё выборе здесь может идти речь!»
   …После смерти учёного (он умер 18 апреля 1955 года в не столь уж и преклонном для такого мыслителя возрасте семидесяти шести лет) прах его был развеян вместе с пеплом сожжённых им самим неких заметок. Что именно было сожжено – этим вопросом почему-то никто особо не задавался. Да и вряд ли учёный смог бы уничтожить что-то действительно ценное – ну разве что дневниковые записи юности или любовные письма от Милевы Марич – под зорким оком соответствующих спецслужб: эти ребята свою зарплату отрабатывают добросовестно. Широкую публику куда больше интересовали подробности о загадочном РХ – Филадельфийском эксперименте, в котором учёный якобы принимал самое активное участие. Разве может история каких-то там личных бумажек сравниться с леденящими душу описаниями исчезновения неведомо куда и возвращения неизвестно откуда целого военного корабля вместе со всей его командой; явления, сопровождавшегося кошмарными побочными эффектами вроде самовозгорания людей и превращения человеческой плоти в сталь!
 
* * *
 
   – Он сделал правильный выбор. И всё-таки теперь они будут танцевать на лезвии ножа, точнее, на лезвии Меча Демонов. Опасная пляска…
   – Удержим – должны удержать. Хотя, признаться, меня тревожит одна несколько странная мысль…
   – Какая?
   – Я всегда любила театр – есть такой вид искусства у Юных. В нём присутствуют зачатки Магии Перевоплощения – недаром священнослужители, особенно вскормленные Серебряными, считают театр бесовским искушением. Так вот, есть одно театральное высказывание, что-то вроде: если на стене замка оставить заряженный самострел, то стрела неминуемо сорвётся с тетивы – когда-нибудь. Не хотелось бы…
 
* * *
 
   На первый взгляд, во внешности Арчибальда Эссенса не было ничего особенного: одутловатое старческое лицо с морщинами и мелким узором кровеносных сосудов у крыльев носа, чуть отвисшие щёки, вялые бесцветные губы. Мистер Эссенс сохранил волосы, хотя почти наверняка красил их, скрывая седину. Но вот его глаза за стёклами очков… У всех без исключения окружающих, видевших взгляд этих глаз, складывалось впечатление, что люди, подобные господину Арчибальду Эссенсу, знают то, чего не знают другие; и поэтому для этой касты всё остальное – просто несущественные мелочи.
   Доктор Люк Чойс, наткнувшись на эти водянистые глаза, поспешил отвести взгляд – у него вдруг появилось желание встать и вытянуться по стойке «смирно». Взглянув украдкой на своего шефа, профессора Джошуа Райта, Люк заметил, что тот, похоже, испытывает то же самое.
   Все трое сидели за столом в кабинете Райта, одного из ведущих специалистов компании «Здоровье будущего» и руководителя сектора терапевтического клонирования. Двое дюжих молчаливых спутников мистера Эссенса, сопровождавших его во время ознакомительной экскурсии по лабораториям, остались за дверями кабинета, и все попытки симпатичной секретарши Райта обстрелять их глазками оказывались холостыми выстрелами – с таким же успехом она могла бы попытаться добиться ответного интереса у египетских сфинксов.
   Мистер Арчибальд Эссенс молчал, и по его лицу невозможно было понять, доволен ли он результатами посещения лабораторных корпусов или же напротив, счёл, что персонал сектора просто швыряет на ветер отпускаемые средства. Молчание становилось тягостным, и Джошуа Райт, кашлянув, заговорил.
   – Нами, мистер Эссенс, достигнуты серьёзные успехи. Терапевтическое клонирование – это будущее медицины. Из стволовых клеток можно выращивать любые органы, причём проблемы несовместимости не существует – ведь донором является сам пациент. Нужно только разработать и довести до соответствующего уровня технологию, и тогда…
   – Не сомневаюсь, что вы много добились, профессор, – прервал его Эссенс, – однако нас, – он подчеркнул это слово, – интересует совсем другое. А именно – репродуктивное клонирование.
   – Технически и в этом нет ничего сложного, – Райт пожал плечами, – хотя бы потому, что терапевтическое клонирование становится репродуктивным, если по прошествии двух недель рост эмбриона не прекращается, а…
   – Вы знаете, мистер Райт, – шелестящим голосом произнёс Эссенс, – я знаком с общими принципами клонирования, поэтому не стоит тратить время на повторение азбучных истин. Нас, – повторил он, – интересует репродуктивное клонирование, от и до, причём в широких масштабах. Клонирование людей, а не овечек Долли или бычков Джефферсонов.
   – Но… – руководитель сектора заметно стушевался. – А как же… Ведь подобные эксперименты… запрещены. Разве не так?
   – Я готов ответить на любые вопросы по существу, – холодно сказал Эссенс, и глаза его сделались колючими, – но избавьте меня от нелепых, договорились?
   Джошуа Райт обиженно замолчал, и тогда Эссенс положил на стол сцепленные пальцы рук и раздельно, словно объясняя детям простые и понятные взрослым вещи, изложил – по пунктам.
   – Первое. Результатом вашей работы – практическим результатом! – должна стать доведённая до соответствующего уровня, – тонкие губы Арчибальда сложились в подобие усмешки, – технология клонирования людей в широких масштабах. Исходный материал будет поставляться бесперебойно – в мире полно женщин, готовых продать свои яйцеклетки.
   Второе. Крайне важно, чтобы готовая продукция могла обладать заданными качествами – теми, которые мы, – он снова сделал ударение на местоимении, – сочтём нужными и полезными. Генная модификация – полагаю, ничего сверхъестественно трудного здесь не встретится.
   Третье. Внутриутробное вынашивания клонов – использование женщин на конечной стадии – признано нецелесообразным. Поэтому нужно делать клонов in vitro – целиком.
   – Вы имеете в виду, – подал голос Люк, – нечто подобное тому, чем занимались Томас Шаффер в Филадельфии и покойный Йосинори Кувабара в Токио?
   – Именно так, – оценивающий взгляд Эссенса скользнул по доктору Чойсу, и Люку показалось, что этот жутковатый старичок подумал нечто вроде: «Хм, мальчик встревает в разговоры взрослых? Но говорит дело… Может быть, из этого мальчика будет толк…».
   Джошуа хотел что-то сказать, но Эссенс остановил его лёгким движением руки.
   – Догадываюсь, профессор, что вы хотите спросить. Такой грандиозный проект – это инициатива частного лица – или лиц – или же уровень заказчика несколько выше? Выше, уважаемый профессор, гораздо выше! Это не блажь богатого сумасброда, пожелавшего наклонировать себе гарем из топ-моделей, – он снова псевдоулыбнулся, хотя глаза его так и остались непроницаемо холодными. – Считайте, что это самое важное начинание после знаменитого Манхэттенского проекта. И значимость его в государственных масштабах такая же – если не выше. Я понятно говорю?
   Райт и Чойс молча кивнули, и Эссенс продолжал.
   – Финансирование будет неограниченное. Нам важен результат, а в средствах мы не стеснены. Возможно, работы будут проводиться не здесь, – он обвёл взглядом кабинет, – мы с почтением относимся к законам, – а где-нибудь в Австралии. На этой планете есть масса укромных уголков… И последнее: надеюсь, нет смысла акцентировать ваше внимание на том, что всё только что вами услышанное является строго конфиденциальной информацией. Вам никто не поверит, если вы попытаетесь, скажем, продать эту информацию какому-нибудь ушлому репортёру, а вот неприятности я вам гарантирую. – Эссенс внимательно посмотрел на обоих учёных и закончил. – Это проект государственной важности, и поэтому я не буду говорить «я не тороплю вас с ответом». Наоборот – я вас тороплю. Время не ждёт – я должен знать ваше решение не позднее завтрашнего дня. А теперь извините, господа, мне нужно идти – дела.
   Несмотря на некоторую тучность, он легко, по-молодому, поднялся с кресла и пошёл к двери. Но у самых дверей вдруг обернулся и бросил:
   – Соглашайтесь, джентльмены. У вас будет всё, что только можно пожелать, – и даже больше того. И потом, стоять у истоков великого начинания – разве не это заветная мечта любого настоящего учёного, а? – и с этими словами мистер Эссенс улыбнулся в третий раз. Хотя улыбкой это сокращение лицевых мышц можно было назвать лишь с очень большой натяжкой…