Страница:
Наряду с чувством глубокой скорби по поводу гибели безвинных мужчин, женщин и детей наше сердце полнится гневом на тех, кто пренебрег заботой обо всем гетто и его важной ролью и при этом хорошо понимал, что ставит под угрозу самое существование гетто и прежде всего - жизнь своих же близких. Вот кто несет ответственность за пролитую кровь и все трудности, испытываемые нами теперь в результате такого поведения.
Так пускай же пролившаяся кровь станет последним предостережением нам всем и напомнит, что нам дана лишь одна дорога: дорога труда. По ней мы должны идти вместе, плечом к плечу. Пусть пролитая кровь послужит предостережением бригадирам, "колонфирерам", десятникам, а также каждому еврею - без промедления докладывать о каждом случае отсутствия человека в бригаде, доме, квартире, комнате. Тут нет места сантиментам и родственным чувствам. Это вопрос долга, долга людей, на которых возложена важная задача. Подобно батальонному офицеру они обязаны докладывать о каждом явлении, грозящем обернуться для нас бедой. Такое сообщение не является доносительством, как полагают многие, живущие фальшивыми понятиями диаспоры. Это - долг жителя гетто".
ЛОЗУНГ: "КАЖДЫЙ ОБЯЗАН ДОКЛАДЫВАТЬ ОБО ВСЕМ, подобно батальонному офицеру" упал на плодородную почву. Вскоре все гетто превратилось в клетку, кишащую шпиками, соглядатаями и доносчиками всех мастей. Теперь нам приходилось остерегаться не только профессиональных полицейских и сыщиков - каждый житель гетто видел в нас своих губителей, поставленных вне закона.
В блоках жильцы прощупывают подозрительными взглядами молодых людей, поздно возвращающихся домой и чем-то неуловимым отличающихся от своего окружения. Власти увеличивают количество платных агентов. Но более всего нам досаждают недавно появившиеся шайки.
Эти шайки сколочены из малолеток в возрасте 12-15 лет, как правило, беспризорников, пробавляющихся нищенством и воровством. Теперь власти организовали их и превратили во вспомогательный отряд Деслера. Шпионить за нашими бойцами, следить за ними на улицах, часами сидеть на крыльце у квартиры - было для них увлекательным спортом.
И опять возобновились поиски оружия. Однажды мы заметили шпика, который набрел на след нашего склада на улице Немецкой 31. Теперь тайник уже был недостаточно надежен, и мы решили переместить его. Но сделать это было невероятно трудно, потому что двор, куда переселился наш хашомеровский "шитуф", находился под неусыпным наблюдением самых отменных шпиков.
...Раннее утро. Как всегда, надо вскакивать, не выспавшись - и на работу. На дворе "шитуфа" оживление: ребята, один за другим, поспешно уходят, все с сумками и котомками и все в одном направлении.
Шпики насторожились, и как только прошел со своим узлом пятый по счету парень, за ним увязался последний филер, поставленный следить за двором. Сначала товарищи, провожаемые "хвостом", шли вместе, затем расстались, обменявшись загадочными жестами. Шпики вызвали полицию. Ребят задержали и повели в участок. Их узлы и сумки сложили на столе, но ребята не допускают досмотра: обыск по правилам должен производиться офицером. И на каком основании их вообще задержали?!
Участок окружает усиленный наряд полиции. Затем появляются и офицеры во главе с Бернштейном. Без долгих разговоров они принимаются за дело и... ничего подозрительного не находят. Они развязывают и рвут узлы, извлекая, к своему удивлению, лишь мужские и женские рубашки. Каждая такая находка сопровождается потоком проклятий.
Задержанные спокойно наблюдают за всей этой процедурой. Они объясняют, что собирались пронести вещи за ворота, чтобы выменять на хлеб. А так как это запрещено, пришлось принять некоторые меры предосторожности...
В это время оружейный склад с Немецкой 31 переброшен в другое место.
Штаб умножает свои усилия по приобретению оружия. Наши склады растут. По большей части оружие покупается у поляков и литовцев за большие деньги. Деньги же мы добываем самыми разными путями, как правило, противозаконными. Тут и подделки, и махинации, позволяющие нам черпать средства из касс... юденрата и полиции. Мы не раз со злорадством представляли себе, как вытянулось бы лицо у Генса, узнай он, на чьи деньги мы покупаем оружие.
В разросшихся складах теперь круглосуточно дежурят товарищи, в обязанности которых входит уход за оружием. Они его смазывают, разбирают, собирают и после проверки снова прячут в землю. Дефектное оружие отсылается в наши мастерские и быстро ремонтируется.
По ночам идут занятия по стрелковому делу для новичков, вступивших в ЭФПЕО. Штаб организации (От коммунистов в штаб вместо Ицика был введен Каплан, а место Иосефа Глазмана заняла Люба Зискович.) разработал новую программу боевых действий. Она отличалась от предыдущей, носившей оборонительный характер, и основывалась на четырех пунктах: 1. Атака, 2. Оборона, 3. Диверсии, 4. Спасение.
Основные силы организации сосредоточены на оборонительных позициях внутри гетто. Но в задачу наших отрядов входит и нападение на врага за пределами гетто. Одновременно подпольной организации, действовавшей вне гетто, поручалось проведение крупных диверсионных актов для отвлечения немцев и достижения политического эффекта, что было не менее важно, чем практические достижения.
Исходя из предпосылки, что после первой стычки немцы, возможно, отступят из гетто, чтобы вернуться с подкреплениями, штаб предусматривал не продолжать оборону улиц в таком случае, а использовать паузу для прорыва и увода в леса возможно большего количества людей из гетто.
Было решено организовать две боевые базы, с которых отряды будут посылаться в оборону или в атаку - в зависимости от обстановки.
Наряду с этим запланировали атаку по улице Рудницкой - ключевой позиции гетто. Здесь будут введены в действие наши основные силы. Центральной позицией был выбран дом No 11, откуда концентрированным пулеметным огнем можно взять под контроль улицу и ворота гетто. Были расписаны места расположения метателей гранат и снайперов. Запланировали создание специальных групп для особых поручений во время атаки, обороны и последнего этапа нашей борьбы.
Этот план открыл перед нами новые возможности, способствовал поднятию духа. Теперь становилось ясно, что бой и сопротивление в гетто вовсе не обязательно повлекут за собой гибель и уничтожение, что сопротивление может принести свободу и спасение большому числу людей, у которых до сих пор не было никакого выхода.
В те дни пришло первое письмо Иосефа из лесов Нарочи. Он писал: "Из партизан, которых мы нашли в лесу, и из нашей группы мы организовали еврейские партизанские отряды. Если бы здесь были все бойцы ЭФПЕО с их оружием, мы могли бы создать сильную еврейскую боевую бригаду".
В ГЕТТО БЫЛО МНОГО ЕВРЕЕВ ИЗ ПРОВИНЦИАЛЬНЫХ городков. Одни пришли сюда до каунасской акции, другие бежали из лагерей и местечковых гетто, стертых с лица земли.
У "провинциалов" нет прав, которыми пользуются жители Вильнюса. В момент катастрофы они будут козлами отпущения, потому что у них нет рабочих "шейнов" и их прописка в качестве жильцов сопряжена с большими трудностями. Большинство размещено в разрозненных лагерях и живет в грязи и скученности. Население гетто свыклось с таким разделением на законных жителей и посторонних. "Провинциалы" находятся в гетто на нелегальном положении, и немцы прекрасно осведомлены об этом. Учитывая специфическое положение этих людей, штаб ЭФПЕО решил сформировать из них партизанские отряды и немедленно отправить в леса. Нам было ясно, что если акция будет направлена только против "провинциалов", наш призыв к бою и сопротивлению не встретит никакой поддержки. Жители гетто не встанут на защиту пришельцев, пока им самим не будет угрожать опасность. Организация и переброска в лес "провинциалов" были поручены Соне Медайскер и мне.
Вначале мы столкнулись с множеством трудностей: перед нами была разношерстная, разрозненная масса, из которой следовало выбрать наиболее надежных ответственных людей. Но для отбора нет никаких критериев, кроме первого впечатления, интуиции, а в редких случаях - рекомендации. Работаем в дикой спешке. Малейшее опоздание может решить участь этих людей. Одна из тяжелых проблем, по-прежнему, - оружие. У очень немногих выходцев из Свентян имелись пистолеты, а мы хотим каждую пару бойцов снабдить хотя бы одним пистолетом. Трудно, однако, раздобыть даже этот минимум. Оружие выделяется со складов ЭФПЕО, и получающие остаются в неведении о его источнике.
Наша разведка обследует дороги, устанавливает места сосредоточения немцев, ведутся даже переговоры о том, чтобы заполучить на несколько часов немецкие грузовики. Штаб отправляет к Иоеефу связного с требованием прислать проводников. Наши спецы готовят "шейны" и пропуска. Инструкторы обучают "провинциалов" пользованию оружием и наставляют, как вести себя в пути.
Через неделю после того как было принято решение, из гетто ушла первая группа. Ее участники собрались в ночь перед уходом и вместе провели время до рассвета, возвещающего для них наступление нового дня. Пришел попрощаться и Аба. В комнате все еще было непроглядно темно, и никто не видел его лица. Слышали только голос, обратившийся к ним, единственным уцелевшим от своих семей и местечек, последним беженцам из гетто Лиды, Свентян, Ваки и Ошмян, стертых с лица земли. Он говорил о силе угасших сердец, о пламени, которое еще вспыхнет из пепла, о мести, о нашей мести.
На заре, держа путь в лес, вильнюсское гетто покинули сорок парней, уроженцев разных городков и местечек.
За две недели ЭФПЕО сколачивает и отправляет в леса пять вооруженных партизанских групп, составленных из провинциальной молодежи. За две недели в леса Нарочи ушло двести человек.
НАПРЯЖЕННОСТЬ В ГЕТТО УСИЛИВАЕТСЯ СО ДНЯ НА день. Отчаяние и надежда сменяют друг друга. Новое наступление Советской Армии (август 1943 года) , ее стремительный рывок на запад, освобождение новых городов, в том числе Харькова, продвижение на север создают в гетто обстановку нетерпеливого ожидания, веры в возможность выжить. Передаваемые из уст в уста сводки Совинформбюро обсуждаются на все лады, вызывают споры доморощенных стратегов о том, с какого именно направления Советская Армия вступит в Вильнюс. По-видимому, с севера, ведь это совершенно ясно:
Полоцк, Великие Луки, Двина - просто рукой подать!
А театр в гетто ставит новый водевиль. По вечерам толпы устремляются на спектакль, осаждают окошко кассы, и узкие переулки гетто оглашаются теперь звуками новой песни, которую на сцене исполняет актер Яша Бергольский. Эту песню распевает все гетто - дети в школе, молодежь на улицах, рабочие на объектах, женщины в очередях, артисты на подмостках. Песня на идиш (Подстрочный перевод: сотни поколений жили, строили и надеялись, пока этот меч не начал рубить и сечь, и нас повели, как скот, под "эйн, цвей, дрей"... Мы позволили гнать себя, как баранов, а у шага ведь совсем другой звук и это совершенно другая песня, когда шагаешь, куда прикажут. Но скоро, братья, вы услышите другой такт, и те, кто сегодня хоронится, зашагают с нами - не в одиночку - под "эйн, цвей, дрей". Улочки гетто покинут и стар и млад, и по-другому зазвучит шаг, потому что будешь знать, зачем шагаешь...).
Организации "Тодт" требуется все больше и больше рабочей силы. Ее "эйнгейты" - ныне самые крупные. Ежедневно в колонны выстраиваются тысячи евреев. Властям гетто приказано сократить число работающих в других "эйнгейтах" и перевести их в организацию "Тодт". До сих пор главным источником рабочей силы были лагеря евреев из провинции. Теперь евреев хватают на улицах и посылают в Порубанек. Работа там - каторжная, побои, издевательства. Из гетто до Порубанека - 7 километров в один конец.
В те дни в гетто стало известно о новом приказе гебитс-комиссара ликвидировать несущественные с военной точки зрения объекты, где используется труд евреев.
Этот приказ вызвал панику.
Начали поговаривать о депортации в рабочие лагеря. Евреи, потерявшие работу на прежних местах, пытаются устроиться в мастерских гетто. Иные надеются отсрочить, насколько это возможно, ликвидацию "эйнгейтов". Заинтересованы в этом и немцы, у которых работают евреи, потому что после ликвидации "эйнгейтов" все надзиратели и надсмотрщики будут отправлены на фронт. Однако гестапо не заинтересовано в отмене приказа. Но пока тысячи евреев еще выходят по утрам на работу.
6 августа люди, как обычно, вышли из ворот гетто, но часа через два пришли тревожные новости о том, что произошло, а к десяти утра вернулись первые беглецы, спасшиеся из рабочих колонн. Они рассказали, что колонны в городе были окружены силами СС, литовской и эстонской полицией, которые погнали их к составу, уже поданному к вокзальному перрону.
После обеда в гетто явились беглецы из Порубанека. Путь на работу обошелся без происшествий. Но когда пришли в Порубанек, их окружили полицейские части и эстонцы, погнавшие людей к вагонам. Рабочие отказывались идти. Женщины кинулись на немцев с кулаками. Многие призывали к бегству. Толпа начала удирать. Немцы, которых ярость женщин сначала ошеломила, открыли огонь по бегущим. Десятки были подстрелены на бегу. Многие, даже умирая, призывали из последних сил к побегу. Многим удалось бежать. Схваченных разъяренные немцы загнали прикладами в вагоны.
Тех, кто направился назад в гетто, поджидали у ворот немецкие машины.
В четыре пополудни колонны вернулись в гетто. Среди них не было рабочих главных "эйнгейтов": Порубанека, железной дороги, "баутелагера" и других.
Как только прошел слух об их возвращении, переулки наполнились толпами: люди шпалерами выстроились у ворот, испуганно рассматривая входящих. А когда оказалось, что вернулись лишь немногие, улица огласилась плачем. Одна за другой возвращались группы. Бледные, подавленные, молчаливые люди быстро проходили мимо тесного ряда ожидающих и спешили в свои квартиры. Иногда из рядов выскакивали женщина или ребенок и с радостными восклицаниями бросались к мужу или отцу.
Спустилась ночь, но люди по-прежнему стояли на улицах, еще надеясь на возвращение близких. Но они не вернулись.
Рабочие "баутелагера" тоже не вернулись сегодня.
Иду по Рудницкой мимо седьмого номера. Здесь жили работавшие в Бурбишки и их семьи. Это - их блок, один из самых просторных в гетто дворов. Здесь всегда было шумно и оживленно. Совсем недавно решили посадить цветы. Уже начали копать грядки - замечаю я на ходу. Хотели заставить плодоносить землю гетто. Строили планы на будущее. От мысли об этом хочется кричать. Но там, во дворе, тихо. Женщины, матери, дочери сидят на земле, на ступеньках, на камнях безмолвно-немой плач. Так сидят, когда выполняют "шиву" - поминальный обряд. Так скорбели наши отцы, когда теряли близких. Женщины все здесь, вместе. Наверно, ни одной не осталось в комнате: невозможно вынести все это в одиночку. Так они пытаются защититься от самих себя, - мелькает у меня в уме.
По приблизительному подсчету, сегодня депортировано около двух тысяч человек. В отличие от всех прежних акций, на сей раз это - рабочие.
Среди депортированных из "баутелагера" был и Барух. Все попытки освободить его ни к чему не привели.
Много месяцев спустя, в период, когда каждый из нас жил с ощущением, что он последний чудом уцелевший, внезапно появился Барух. Он рассказал нам о событиях того дня.
6 августа. Колонна, насчитывавшая 95 человек, вышла на работу. По пути, на Радуньском мосту они наткнулись на части СС (командовал ими Нойгебойер начальник гестапо), которые окружили колонну и повели в направлении железной дороги. В колонне послышались крики: "Евреи! Не пойдем!" В мгновение ока люди побросали свои мешки, прорвались через ряды эсэсовцев и побежали к Понарской.
Неожиданно с этого направления появился отряд эстонцев и перегородил дорогу. Все улицы были снова заблокированы, людей окружили и повели к составу. Но они продолжали сопротивляться и отказались войти в вагоны. Солдаты накинулись на них, беспощадно колотя прикладами. Появился Майер, один из начальников гестапо, и заверил, что их отправляют в Эстонию на непродолжительное время на работу. Тем временем подошли новые группы евреев из работавших на Порубанеке и железной дороге. Много было женщин и детей, избитых до крови конвоировавшими их солдатами. Затем дали суп и хлеб. До супа не дотронулись из боязни, что отравлен. Люди в вагонах были уверены, что их везут на смерть. "Мы решили сопротивляться, - рассказывает Барух. - У одного из нас нашелся топор, и мы тотчас же начали взламывать пол. Имелось в виду, что если нас повезут в направлении Понар, мы придушим караулы, заберем оружие и сбежим. Но большинство боялось коллективной ответственности и было против попытки бегства.
К вечеру состав тронулся. Окошки были забраны колючей проволокой, в каждый вагон сел караульный. Поезд шел на огромной скорости в сторону Двинска. Когда отъехали от Вильнюса, потихоньку взломали оконные решетки. Около Свентян решили прыгать. Бросили жребий. Первым выскочил Баран. Но мы упустили из виду, что вагон прицеплен к платформе с кухней под охраной солдат. Те заметили, что выскочил Барух, и открыли огонь. Благодаря большой скорости поезда и темноте, ему удалось спастись, но другим уже нельзя было прыгать из этого вагона.
На следующий день прибыли в Виювари, оттуда - в рабочий лагерь.
Итак, - не Понары".
Согласно приказу, все "эйнгейты" были расформированы, работу в городе прекратили, и лишь на некоторых объектах осталось по 3-5 евреев. На улицах запрещено собираться группами из пяти и более человек, на это требуется специальный "шейн". Вся рабочая сила заперта в пределах гетто. Погоня за работой в мастерских юденрата по своим масштабам теперь напоминала погоню за желтым "шейном" и местом работы вне гетто полтора года назад.
От групп, депортированных в лагеря в Эстонии, приходят письма, все одинакового содержания: "Здоровы, работаем, жить можно". Некоторые зовут к себе свои семьи. Первые письма вызвали бурную радость. Ведь это означает, что их отправители живы. Правда, каторжно работают, но к этому уже привыкли. Главное - живы и, кто знает, может быть, доживут до победы!
Начинается эпопея посылок в Эстонию.
Люди расходуют последние копейки и шлют одежду и продукты. Юденрат организует отправку посылок. Теперь гетто живет, в основном, двумя вопросами: приняли ли вас в мастерскую и какую посылку отправили вы в Эстонию.
А письма из лагерей стали другими. Они уже не были написаны знакомым почерком и не вызывали радости и надежды. Все женщины, чьи мужья были депортированы, дети, у которых немцы забрали отцов, получили повестки явиться в трехдневный срок на Шавельскую 1, для отправки к своим близким. Повестки пришли тысячам, новым тысячам, обреченным на ссылку. Пространство на углу улиц Шавельской и Страшуни, рядом с самым большим в гетто кафе, отгородили веревкой. Кафе превратилось теперь в сборный пункт для отъезжающих. Возле веревки дежурят еврейские полицейские, один стоит у входа в кафе. В сущности говоря, трудно было назвать происходящее "акцией" - все делалось на виду у всех. Мимо обреченных на депортацию равнодушно проходили толпы евреев, знавших, что им-то опасность не грозит, их не депортируют.
В гетто в это время не было ни единого немца, все делалось руками еврейской полиции. После объявления срока отправки являлся еврейский полицейский со списком и уводил людей. Тех, кого не было в списке, не трогали. Люди начали прятаться. Снова ожили "малины". Снова евреи валяются по подземельям или замуровывают себя в толщу стен.
На сей раз "малины" не помогли. Еврейская полиция, не найдя подлежащего отправке, забирала других жильцов той же комнаты - круговая порука! Вместо каждого скрывшегося теперь брали двух-трех и предупреждали: если в течение 24 часов не появится разыскиваемый, отправят заложников. Этот прием оказался действенным.
У евреев гетто достаточно развито чувство коллективной ответственности, и если разыскиваемый отказывался выйти из "малины", за него брались соседи, наседая с уговорами, а родственники заложников просто грозили, что донесут о местонахождении "малины".
Спрятаться удается одиночкам. День за днем на улицах гетто я вижу одну и ту же сцену: медленно бредут маленькие группки людей с узлами за спиной, иногда под присмотром полицейского, а то и сами. Порой помогают поднести вещи знакомые; у веревки, огораживающей угол Шавельской и Страшуни, вещи складывают, взволнованно прощаются. Иногда расставание короткое, иногда затягивается - смотря по настроению полицейского, который, как правило, не склонен разрешать устраивать тут "представления". Вроде бы обычное прощание перед поездкой с пожеланиями доброго пути, но звучит оно теперь совершенно по-другому. Редко услышишь "до свиданья", и почти всегда - "держитесь, евреи, мы их переживем!"
Еврейские власти в гетто уверенно смотрят в будущее. Они заявляют, что теперь промышленность в гетто разовьется еще больше. Занятие получат все безработные, и значение гетто для немцев еще более возрастет. Действительно, мастерские укрупняются, но это не успокаивает людей. На улицах все чаще услышишь обрывки разговоров об акциях и ликвидации. А новости, доходящие с фронтов, подогревают надежды, стремление во что бы то ни стало выжить.
Конец августа 1943 года. Фронты приходят в движение. Все чаще - известил о победах Красной Армии, об усилении деятельности партизан. В гетто рассказывают о крупных партизанских отрядах, которые действуют в пределах вильнюсской области, об их доблести и потерях немцев. Этим евреи объясняют концентрацию латышей и эстонцев в Вильнюсе. Полагают, что немцы готовятся к большой облаве на партизан. Город кишит войсками.
Эти новости приносят те немногие, кто все еще ходит в город. Известия комментируются на все лады. Сильны, значит, партизаны, раз немцам пришлось сконцентрировать такие силы. Евреи шутят: если советские будут бить их на фронте, а партизаны - в тылу, возможно, что про нас они и позабудут... Это к добру - так успокаивает себя гетто и в ту ночь - ночь на 1 сентября, когда только на Рудницкой 17, поблизости от ворот, не дремлют посты ЭФПЕО.
В СРЕДУ 1 СЕНТЯБРЯ, В ПЯТЬ ЧАСОВ УТРА ГЕТТО внезапно окружено. Прежде чем люди проснулись и успели сообразить, в чем дело, в гетто вошли отряды вооруженных эстонцев и двинулись по улицам. Неописуемая паника охватила всех. Люди выскочили из домов, беспорядочно, бесцельно заметались. Еще момент, и начнется бегство в "малины". Несут плачущих со сна детей, наскоро связанные узлы, мешки, пакеты. В толпе пробегают связные ЭФПЕО, выкрикивая пароль: "ЛИЗА ЗОВЕТ!"
Приказ штаба о мобилизации выполняется быстро. "Лиза зовет!" - звучит на улицах и в домах, созывая бойцов на мобилизационные пункты.
Уже выпущена и расклеена на улицах листовка штаба:
Евреи! Оказывайте вооруженное сопротивление! Немецкие и литовские вешатели вошли в гетто. Они явились убивать нас. Еще немного, и нас, колонну за колонной, погонят через ворота.
Так были угнаны сотни в Судный день! Так угоняли в ночи белого, желтого, розового "шейна".
Так увели наших братьев и сестер, матерей и отцов, наших детей.
Так были депортированы на смерть эти десятки тысяч! Но мы не пойдем!
Мы не подставим шею, как скот на бойне!
Евреи, защищайтесь с оружием в руках!
Не верьте лживым обещаниям убийц.
Не верьте словам предателей. У каждого, кто будет уведен за ворота, одна дорога - в Помары. А Понары означают смерть!
Евреи! Нам нечего терять, ведь так или иначе нас настигнет смерть. Кто может верить, что останется в живых, когда душегубы уничтожают нас с последовательной систематичностью.
Лапы палача настигнут каждого. Бегство и трусость не спасут,
Только вооруженное сопротивление может спасти нашу жизнь и нашу честь.
Братья! Лучше пасть в бою в гетто, чем быть угнанными, как скот, в Помары. И знайте: в стенах гетто есть организованные еврейские силы, которые поднимут вооруженное восстание.
Поддержите восстание!
Не прячьтесь по углам и "малинам". Палачи переловят вас, как мышей.
Евреи! Выходите на улицу! У кого нет оружия, пусть поднимет топор, а нет топора - возьмет лом, дубину, палку!
За отцов наших!
За наших убитых детей!
За Понары.
Бейте палачей!
Бейте этих собак на улице, во дворе, в каждой комнате, в гетто и вне гетто!
Евреи! Нам нечего терять! Свою жизнь мы спасем, только если уничтожим убийц.
Да здравствует свобода! Да здравствует вооруженное сопротивление! Смерть убийцам!
Штаб Объединенной Партизанской Организации - ЭФПЕО
1 сентября 1943 года, Вильнюсское гетто.
Люди останавливаются, читают воззвание и... спешат в "малины". В гетто успел распространиться слух, что немцы затребовали 3000 мужчин и 2000 женщин на работу в Эстонию.
Штаб, застигнутый врасплох неожиданным оборотом событий, быстро оправляется от растерянности. Учтя, что потребуется около часа, чтобы извлечь спрятанное в земле оружие и распределить его среди бойцов, штаб отдает приказ не концентрировать всех членов организации в одном месте и назначает разные пункты сбора: первому батальону - на улице Страшунь 6; второму - на Шпитальной 6. Эти пункты находятся поблизости от главных складов ЭФПЕО.
Так пускай же пролившаяся кровь станет последним предостережением нам всем и напомнит, что нам дана лишь одна дорога: дорога труда. По ней мы должны идти вместе, плечом к плечу. Пусть пролитая кровь послужит предостережением бригадирам, "колонфирерам", десятникам, а также каждому еврею - без промедления докладывать о каждом случае отсутствия человека в бригаде, доме, квартире, комнате. Тут нет места сантиментам и родственным чувствам. Это вопрос долга, долга людей, на которых возложена важная задача. Подобно батальонному офицеру они обязаны докладывать о каждом явлении, грозящем обернуться для нас бедой. Такое сообщение не является доносительством, как полагают многие, живущие фальшивыми понятиями диаспоры. Это - долг жителя гетто".
ЛОЗУНГ: "КАЖДЫЙ ОБЯЗАН ДОКЛАДЫВАТЬ ОБО ВСЕМ, подобно батальонному офицеру" упал на плодородную почву. Вскоре все гетто превратилось в клетку, кишащую шпиками, соглядатаями и доносчиками всех мастей. Теперь нам приходилось остерегаться не только профессиональных полицейских и сыщиков - каждый житель гетто видел в нас своих губителей, поставленных вне закона.
В блоках жильцы прощупывают подозрительными взглядами молодых людей, поздно возвращающихся домой и чем-то неуловимым отличающихся от своего окружения. Власти увеличивают количество платных агентов. Но более всего нам досаждают недавно появившиеся шайки.
Эти шайки сколочены из малолеток в возрасте 12-15 лет, как правило, беспризорников, пробавляющихся нищенством и воровством. Теперь власти организовали их и превратили во вспомогательный отряд Деслера. Шпионить за нашими бойцами, следить за ними на улицах, часами сидеть на крыльце у квартиры - было для них увлекательным спортом.
И опять возобновились поиски оружия. Однажды мы заметили шпика, который набрел на след нашего склада на улице Немецкой 31. Теперь тайник уже был недостаточно надежен, и мы решили переместить его. Но сделать это было невероятно трудно, потому что двор, куда переселился наш хашомеровский "шитуф", находился под неусыпным наблюдением самых отменных шпиков.
...Раннее утро. Как всегда, надо вскакивать, не выспавшись - и на работу. На дворе "шитуфа" оживление: ребята, один за другим, поспешно уходят, все с сумками и котомками и все в одном направлении.
Шпики насторожились, и как только прошел со своим узлом пятый по счету парень, за ним увязался последний филер, поставленный следить за двором. Сначала товарищи, провожаемые "хвостом", шли вместе, затем расстались, обменявшись загадочными жестами. Шпики вызвали полицию. Ребят задержали и повели в участок. Их узлы и сумки сложили на столе, но ребята не допускают досмотра: обыск по правилам должен производиться офицером. И на каком основании их вообще задержали?!
Участок окружает усиленный наряд полиции. Затем появляются и офицеры во главе с Бернштейном. Без долгих разговоров они принимаются за дело и... ничего подозрительного не находят. Они развязывают и рвут узлы, извлекая, к своему удивлению, лишь мужские и женские рубашки. Каждая такая находка сопровождается потоком проклятий.
Задержанные спокойно наблюдают за всей этой процедурой. Они объясняют, что собирались пронести вещи за ворота, чтобы выменять на хлеб. А так как это запрещено, пришлось принять некоторые меры предосторожности...
В это время оружейный склад с Немецкой 31 переброшен в другое место.
Штаб умножает свои усилия по приобретению оружия. Наши склады растут. По большей части оружие покупается у поляков и литовцев за большие деньги. Деньги же мы добываем самыми разными путями, как правило, противозаконными. Тут и подделки, и махинации, позволяющие нам черпать средства из касс... юденрата и полиции. Мы не раз со злорадством представляли себе, как вытянулось бы лицо у Генса, узнай он, на чьи деньги мы покупаем оружие.
В разросшихся складах теперь круглосуточно дежурят товарищи, в обязанности которых входит уход за оружием. Они его смазывают, разбирают, собирают и после проверки снова прячут в землю. Дефектное оружие отсылается в наши мастерские и быстро ремонтируется.
По ночам идут занятия по стрелковому делу для новичков, вступивших в ЭФПЕО. Штаб организации (От коммунистов в штаб вместо Ицика был введен Каплан, а место Иосефа Глазмана заняла Люба Зискович.) разработал новую программу боевых действий. Она отличалась от предыдущей, носившей оборонительный характер, и основывалась на четырех пунктах: 1. Атака, 2. Оборона, 3. Диверсии, 4. Спасение.
Основные силы организации сосредоточены на оборонительных позициях внутри гетто. Но в задачу наших отрядов входит и нападение на врага за пределами гетто. Одновременно подпольной организации, действовавшей вне гетто, поручалось проведение крупных диверсионных актов для отвлечения немцев и достижения политического эффекта, что было не менее важно, чем практические достижения.
Исходя из предпосылки, что после первой стычки немцы, возможно, отступят из гетто, чтобы вернуться с подкреплениями, штаб предусматривал не продолжать оборону улиц в таком случае, а использовать паузу для прорыва и увода в леса возможно большего количества людей из гетто.
Было решено организовать две боевые базы, с которых отряды будут посылаться в оборону или в атаку - в зависимости от обстановки.
Наряду с этим запланировали атаку по улице Рудницкой - ключевой позиции гетто. Здесь будут введены в действие наши основные силы. Центральной позицией был выбран дом No 11, откуда концентрированным пулеметным огнем можно взять под контроль улицу и ворота гетто. Были расписаны места расположения метателей гранат и снайперов. Запланировали создание специальных групп для особых поручений во время атаки, обороны и последнего этапа нашей борьбы.
Этот план открыл перед нами новые возможности, способствовал поднятию духа. Теперь становилось ясно, что бой и сопротивление в гетто вовсе не обязательно повлекут за собой гибель и уничтожение, что сопротивление может принести свободу и спасение большому числу людей, у которых до сих пор не было никакого выхода.
В те дни пришло первое письмо Иосефа из лесов Нарочи. Он писал: "Из партизан, которых мы нашли в лесу, и из нашей группы мы организовали еврейские партизанские отряды. Если бы здесь были все бойцы ЭФПЕО с их оружием, мы могли бы создать сильную еврейскую боевую бригаду".
В ГЕТТО БЫЛО МНОГО ЕВРЕЕВ ИЗ ПРОВИНЦИАЛЬНЫХ городков. Одни пришли сюда до каунасской акции, другие бежали из лагерей и местечковых гетто, стертых с лица земли.
У "провинциалов" нет прав, которыми пользуются жители Вильнюса. В момент катастрофы они будут козлами отпущения, потому что у них нет рабочих "шейнов" и их прописка в качестве жильцов сопряжена с большими трудностями. Большинство размещено в разрозненных лагерях и живет в грязи и скученности. Население гетто свыклось с таким разделением на законных жителей и посторонних. "Провинциалы" находятся в гетто на нелегальном положении, и немцы прекрасно осведомлены об этом. Учитывая специфическое положение этих людей, штаб ЭФПЕО решил сформировать из них партизанские отряды и немедленно отправить в леса. Нам было ясно, что если акция будет направлена только против "провинциалов", наш призыв к бою и сопротивлению не встретит никакой поддержки. Жители гетто не встанут на защиту пришельцев, пока им самим не будет угрожать опасность. Организация и переброска в лес "провинциалов" были поручены Соне Медайскер и мне.
Вначале мы столкнулись с множеством трудностей: перед нами была разношерстная, разрозненная масса, из которой следовало выбрать наиболее надежных ответственных людей. Но для отбора нет никаких критериев, кроме первого впечатления, интуиции, а в редких случаях - рекомендации. Работаем в дикой спешке. Малейшее опоздание может решить участь этих людей. Одна из тяжелых проблем, по-прежнему, - оружие. У очень немногих выходцев из Свентян имелись пистолеты, а мы хотим каждую пару бойцов снабдить хотя бы одним пистолетом. Трудно, однако, раздобыть даже этот минимум. Оружие выделяется со складов ЭФПЕО, и получающие остаются в неведении о его источнике.
Наша разведка обследует дороги, устанавливает места сосредоточения немцев, ведутся даже переговоры о том, чтобы заполучить на несколько часов немецкие грузовики. Штаб отправляет к Иоеефу связного с требованием прислать проводников. Наши спецы готовят "шейны" и пропуска. Инструкторы обучают "провинциалов" пользованию оружием и наставляют, как вести себя в пути.
Через неделю после того как было принято решение, из гетто ушла первая группа. Ее участники собрались в ночь перед уходом и вместе провели время до рассвета, возвещающего для них наступление нового дня. Пришел попрощаться и Аба. В комнате все еще было непроглядно темно, и никто не видел его лица. Слышали только голос, обратившийся к ним, единственным уцелевшим от своих семей и местечек, последним беженцам из гетто Лиды, Свентян, Ваки и Ошмян, стертых с лица земли. Он говорил о силе угасших сердец, о пламени, которое еще вспыхнет из пепла, о мести, о нашей мести.
На заре, держа путь в лес, вильнюсское гетто покинули сорок парней, уроженцев разных городков и местечек.
За две недели ЭФПЕО сколачивает и отправляет в леса пять вооруженных партизанских групп, составленных из провинциальной молодежи. За две недели в леса Нарочи ушло двести человек.
НАПРЯЖЕННОСТЬ В ГЕТТО УСИЛИВАЕТСЯ СО ДНЯ НА день. Отчаяние и надежда сменяют друг друга. Новое наступление Советской Армии (август 1943 года) , ее стремительный рывок на запад, освобождение новых городов, в том числе Харькова, продвижение на север создают в гетто обстановку нетерпеливого ожидания, веры в возможность выжить. Передаваемые из уст в уста сводки Совинформбюро обсуждаются на все лады, вызывают споры доморощенных стратегов о том, с какого именно направления Советская Армия вступит в Вильнюс. По-видимому, с севера, ведь это совершенно ясно:
Полоцк, Великие Луки, Двина - просто рукой подать!
А театр в гетто ставит новый водевиль. По вечерам толпы устремляются на спектакль, осаждают окошко кассы, и узкие переулки гетто оглашаются теперь звуками новой песни, которую на сцене исполняет актер Яша Бергольский. Эту песню распевает все гетто - дети в школе, молодежь на улицах, рабочие на объектах, женщины в очередях, артисты на подмостках. Песня на идиш (Подстрочный перевод: сотни поколений жили, строили и надеялись, пока этот меч не начал рубить и сечь, и нас повели, как скот, под "эйн, цвей, дрей"... Мы позволили гнать себя, как баранов, а у шага ведь совсем другой звук и это совершенно другая песня, когда шагаешь, куда прикажут. Но скоро, братья, вы услышите другой такт, и те, кто сегодня хоронится, зашагают с нами - не в одиночку - под "эйн, цвей, дрей". Улочки гетто покинут и стар и млад, и по-другому зазвучит шаг, потому что будешь знать, зачем шагаешь...).
Организации "Тодт" требуется все больше и больше рабочей силы. Ее "эйнгейты" - ныне самые крупные. Ежедневно в колонны выстраиваются тысячи евреев. Властям гетто приказано сократить число работающих в других "эйнгейтах" и перевести их в организацию "Тодт". До сих пор главным источником рабочей силы были лагеря евреев из провинции. Теперь евреев хватают на улицах и посылают в Порубанек. Работа там - каторжная, побои, издевательства. Из гетто до Порубанека - 7 километров в один конец.
В те дни в гетто стало известно о новом приказе гебитс-комиссара ликвидировать несущественные с военной точки зрения объекты, где используется труд евреев.
Этот приказ вызвал панику.
Начали поговаривать о депортации в рабочие лагеря. Евреи, потерявшие работу на прежних местах, пытаются устроиться в мастерских гетто. Иные надеются отсрочить, насколько это возможно, ликвидацию "эйнгейтов". Заинтересованы в этом и немцы, у которых работают евреи, потому что после ликвидации "эйнгейтов" все надзиратели и надсмотрщики будут отправлены на фронт. Однако гестапо не заинтересовано в отмене приказа. Но пока тысячи евреев еще выходят по утрам на работу.
6 августа люди, как обычно, вышли из ворот гетто, но часа через два пришли тревожные новости о том, что произошло, а к десяти утра вернулись первые беглецы, спасшиеся из рабочих колонн. Они рассказали, что колонны в городе были окружены силами СС, литовской и эстонской полицией, которые погнали их к составу, уже поданному к вокзальному перрону.
После обеда в гетто явились беглецы из Порубанека. Путь на работу обошелся без происшествий. Но когда пришли в Порубанек, их окружили полицейские части и эстонцы, погнавшие людей к вагонам. Рабочие отказывались идти. Женщины кинулись на немцев с кулаками. Многие призывали к бегству. Толпа начала удирать. Немцы, которых ярость женщин сначала ошеломила, открыли огонь по бегущим. Десятки были подстрелены на бегу. Многие, даже умирая, призывали из последних сил к побегу. Многим удалось бежать. Схваченных разъяренные немцы загнали прикладами в вагоны.
Тех, кто направился назад в гетто, поджидали у ворот немецкие машины.
В четыре пополудни колонны вернулись в гетто. Среди них не было рабочих главных "эйнгейтов": Порубанека, железной дороги, "баутелагера" и других.
Как только прошел слух об их возвращении, переулки наполнились толпами: люди шпалерами выстроились у ворот, испуганно рассматривая входящих. А когда оказалось, что вернулись лишь немногие, улица огласилась плачем. Одна за другой возвращались группы. Бледные, подавленные, молчаливые люди быстро проходили мимо тесного ряда ожидающих и спешили в свои квартиры. Иногда из рядов выскакивали женщина или ребенок и с радостными восклицаниями бросались к мужу или отцу.
Спустилась ночь, но люди по-прежнему стояли на улицах, еще надеясь на возвращение близких. Но они не вернулись.
Рабочие "баутелагера" тоже не вернулись сегодня.
Иду по Рудницкой мимо седьмого номера. Здесь жили работавшие в Бурбишки и их семьи. Это - их блок, один из самых просторных в гетто дворов. Здесь всегда было шумно и оживленно. Совсем недавно решили посадить цветы. Уже начали копать грядки - замечаю я на ходу. Хотели заставить плодоносить землю гетто. Строили планы на будущее. От мысли об этом хочется кричать. Но там, во дворе, тихо. Женщины, матери, дочери сидят на земле, на ступеньках, на камнях безмолвно-немой плач. Так сидят, когда выполняют "шиву" - поминальный обряд. Так скорбели наши отцы, когда теряли близких. Женщины все здесь, вместе. Наверно, ни одной не осталось в комнате: невозможно вынести все это в одиночку. Так они пытаются защититься от самих себя, - мелькает у меня в уме.
По приблизительному подсчету, сегодня депортировано около двух тысяч человек. В отличие от всех прежних акций, на сей раз это - рабочие.
Среди депортированных из "баутелагера" был и Барух. Все попытки освободить его ни к чему не привели.
Много месяцев спустя, в период, когда каждый из нас жил с ощущением, что он последний чудом уцелевший, внезапно появился Барух. Он рассказал нам о событиях того дня.
6 августа. Колонна, насчитывавшая 95 человек, вышла на работу. По пути, на Радуньском мосту они наткнулись на части СС (командовал ими Нойгебойер начальник гестапо), которые окружили колонну и повели в направлении железной дороги. В колонне послышались крики: "Евреи! Не пойдем!" В мгновение ока люди побросали свои мешки, прорвались через ряды эсэсовцев и побежали к Понарской.
Неожиданно с этого направления появился отряд эстонцев и перегородил дорогу. Все улицы были снова заблокированы, людей окружили и повели к составу. Но они продолжали сопротивляться и отказались войти в вагоны. Солдаты накинулись на них, беспощадно колотя прикладами. Появился Майер, один из начальников гестапо, и заверил, что их отправляют в Эстонию на непродолжительное время на работу. Тем временем подошли новые группы евреев из работавших на Порубанеке и железной дороге. Много было женщин и детей, избитых до крови конвоировавшими их солдатами. Затем дали суп и хлеб. До супа не дотронулись из боязни, что отравлен. Люди в вагонах были уверены, что их везут на смерть. "Мы решили сопротивляться, - рассказывает Барух. - У одного из нас нашелся топор, и мы тотчас же начали взламывать пол. Имелось в виду, что если нас повезут в направлении Понар, мы придушим караулы, заберем оружие и сбежим. Но большинство боялось коллективной ответственности и было против попытки бегства.
К вечеру состав тронулся. Окошки были забраны колючей проволокой, в каждый вагон сел караульный. Поезд шел на огромной скорости в сторону Двинска. Когда отъехали от Вильнюса, потихоньку взломали оконные решетки. Около Свентян решили прыгать. Бросили жребий. Первым выскочил Баран. Но мы упустили из виду, что вагон прицеплен к платформе с кухней под охраной солдат. Те заметили, что выскочил Барух, и открыли огонь. Благодаря большой скорости поезда и темноте, ему удалось спастись, но другим уже нельзя было прыгать из этого вагона.
На следующий день прибыли в Виювари, оттуда - в рабочий лагерь.
Итак, - не Понары".
Согласно приказу, все "эйнгейты" были расформированы, работу в городе прекратили, и лишь на некоторых объектах осталось по 3-5 евреев. На улицах запрещено собираться группами из пяти и более человек, на это требуется специальный "шейн". Вся рабочая сила заперта в пределах гетто. Погоня за работой в мастерских юденрата по своим масштабам теперь напоминала погоню за желтым "шейном" и местом работы вне гетто полтора года назад.
От групп, депортированных в лагеря в Эстонии, приходят письма, все одинакового содержания: "Здоровы, работаем, жить можно". Некоторые зовут к себе свои семьи. Первые письма вызвали бурную радость. Ведь это означает, что их отправители живы. Правда, каторжно работают, но к этому уже привыкли. Главное - живы и, кто знает, может быть, доживут до победы!
Начинается эпопея посылок в Эстонию.
Люди расходуют последние копейки и шлют одежду и продукты. Юденрат организует отправку посылок. Теперь гетто живет, в основном, двумя вопросами: приняли ли вас в мастерскую и какую посылку отправили вы в Эстонию.
А письма из лагерей стали другими. Они уже не были написаны знакомым почерком и не вызывали радости и надежды. Все женщины, чьи мужья были депортированы, дети, у которых немцы забрали отцов, получили повестки явиться в трехдневный срок на Шавельскую 1, для отправки к своим близким. Повестки пришли тысячам, новым тысячам, обреченным на ссылку. Пространство на углу улиц Шавельской и Страшуни, рядом с самым большим в гетто кафе, отгородили веревкой. Кафе превратилось теперь в сборный пункт для отъезжающих. Возле веревки дежурят еврейские полицейские, один стоит у входа в кафе. В сущности говоря, трудно было назвать происходящее "акцией" - все делалось на виду у всех. Мимо обреченных на депортацию равнодушно проходили толпы евреев, знавших, что им-то опасность не грозит, их не депортируют.
В гетто в это время не было ни единого немца, все делалось руками еврейской полиции. После объявления срока отправки являлся еврейский полицейский со списком и уводил людей. Тех, кого не было в списке, не трогали. Люди начали прятаться. Снова ожили "малины". Снова евреи валяются по подземельям или замуровывают себя в толщу стен.
На сей раз "малины" не помогли. Еврейская полиция, не найдя подлежащего отправке, забирала других жильцов той же комнаты - круговая порука! Вместо каждого скрывшегося теперь брали двух-трех и предупреждали: если в течение 24 часов не появится разыскиваемый, отправят заложников. Этот прием оказался действенным.
У евреев гетто достаточно развито чувство коллективной ответственности, и если разыскиваемый отказывался выйти из "малины", за него брались соседи, наседая с уговорами, а родственники заложников просто грозили, что донесут о местонахождении "малины".
Спрятаться удается одиночкам. День за днем на улицах гетто я вижу одну и ту же сцену: медленно бредут маленькие группки людей с узлами за спиной, иногда под присмотром полицейского, а то и сами. Порой помогают поднести вещи знакомые; у веревки, огораживающей угол Шавельской и Страшуни, вещи складывают, взволнованно прощаются. Иногда расставание короткое, иногда затягивается - смотря по настроению полицейского, который, как правило, не склонен разрешать устраивать тут "представления". Вроде бы обычное прощание перед поездкой с пожеланиями доброго пути, но звучит оно теперь совершенно по-другому. Редко услышишь "до свиданья", и почти всегда - "держитесь, евреи, мы их переживем!"
Еврейские власти в гетто уверенно смотрят в будущее. Они заявляют, что теперь промышленность в гетто разовьется еще больше. Занятие получат все безработные, и значение гетто для немцев еще более возрастет. Действительно, мастерские укрупняются, но это не успокаивает людей. На улицах все чаще услышишь обрывки разговоров об акциях и ликвидации. А новости, доходящие с фронтов, подогревают надежды, стремление во что бы то ни стало выжить.
Конец августа 1943 года. Фронты приходят в движение. Все чаще - известил о победах Красной Армии, об усилении деятельности партизан. В гетто рассказывают о крупных партизанских отрядах, которые действуют в пределах вильнюсской области, об их доблести и потерях немцев. Этим евреи объясняют концентрацию латышей и эстонцев в Вильнюсе. Полагают, что немцы готовятся к большой облаве на партизан. Город кишит войсками.
Эти новости приносят те немногие, кто все еще ходит в город. Известия комментируются на все лады. Сильны, значит, партизаны, раз немцам пришлось сконцентрировать такие силы. Евреи шутят: если советские будут бить их на фронте, а партизаны - в тылу, возможно, что про нас они и позабудут... Это к добру - так успокаивает себя гетто и в ту ночь - ночь на 1 сентября, когда только на Рудницкой 17, поблизости от ворот, не дремлют посты ЭФПЕО.
В СРЕДУ 1 СЕНТЯБРЯ, В ПЯТЬ ЧАСОВ УТРА ГЕТТО внезапно окружено. Прежде чем люди проснулись и успели сообразить, в чем дело, в гетто вошли отряды вооруженных эстонцев и двинулись по улицам. Неописуемая паника охватила всех. Люди выскочили из домов, беспорядочно, бесцельно заметались. Еще момент, и начнется бегство в "малины". Несут плачущих со сна детей, наскоро связанные узлы, мешки, пакеты. В толпе пробегают связные ЭФПЕО, выкрикивая пароль: "ЛИЗА ЗОВЕТ!"
Приказ штаба о мобилизации выполняется быстро. "Лиза зовет!" - звучит на улицах и в домах, созывая бойцов на мобилизационные пункты.
Уже выпущена и расклеена на улицах листовка штаба:
Евреи! Оказывайте вооруженное сопротивление! Немецкие и литовские вешатели вошли в гетто. Они явились убивать нас. Еще немного, и нас, колонну за колонной, погонят через ворота.
Так были угнаны сотни в Судный день! Так угоняли в ночи белого, желтого, розового "шейна".
Так увели наших братьев и сестер, матерей и отцов, наших детей.
Так были депортированы на смерть эти десятки тысяч! Но мы не пойдем!
Мы не подставим шею, как скот на бойне!
Евреи, защищайтесь с оружием в руках!
Не верьте лживым обещаниям убийц.
Не верьте словам предателей. У каждого, кто будет уведен за ворота, одна дорога - в Помары. А Понары означают смерть!
Евреи! Нам нечего терять, ведь так или иначе нас настигнет смерть. Кто может верить, что останется в живых, когда душегубы уничтожают нас с последовательной систематичностью.
Лапы палача настигнут каждого. Бегство и трусость не спасут,
Только вооруженное сопротивление может спасти нашу жизнь и нашу честь.
Братья! Лучше пасть в бою в гетто, чем быть угнанными, как скот, в Помары. И знайте: в стенах гетто есть организованные еврейские силы, которые поднимут вооруженное восстание.
Поддержите восстание!
Не прячьтесь по углам и "малинам". Палачи переловят вас, как мышей.
Евреи! Выходите на улицу! У кого нет оружия, пусть поднимет топор, а нет топора - возьмет лом, дубину, палку!
За отцов наших!
За наших убитых детей!
За Понары.
Бейте палачей!
Бейте этих собак на улице, во дворе, в каждой комнате, в гетто и вне гетто!
Евреи! Нам нечего терять! Свою жизнь мы спасем, только если уничтожим убийц.
Да здравствует свобода! Да здравствует вооруженное сопротивление! Смерть убийцам!
Штаб Объединенной Партизанской Организации - ЭФПЕО
1 сентября 1943 года, Вильнюсское гетто.
Люди останавливаются, читают воззвание и... спешат в "малины". В гетто успел распространиться слух, что немцы затребовали 3000 мужчин и 2000 женщин на работу в Эстонию.
Штаб, застигнутый врасплох неожиданным оборотом событий, быстро оправляется от растерянности. Учтя, что потребуется около часа, чтобы извлечь спрятанное в земле оружие и распределить его среди бойцов, штаб отдает приказ не концентрировать всех членов организации в одном месте и назначает разные пункты сбора: первому батальону - на улице Страшунь 6; второму - на Шпитальной 6. Эти пункты находятся поблизости от главных складов ЭФПЕО.