Корецкий Данил Аркадьевич. Смягчающие обстоятельства

   Скованность жертвы вдохновила нападающих, они прижали Крылова к стене и энергичней замолотили кулаками, а низенький кривоплечий субъект, тот самый, которого только что били, подобрал ящик из-под бутылок и бросил ему в голову.
   Крылов разозлился, на счастье его противников, из магазина выскочила женщина в некогда белом халате и истошным голосом закричала: "Милиция!
   ", после чего компания без малейшего промедления бросилась наутек.
   Спасительница завела Крылова в подсобку, смазала водкой ссадины и предложила принять стаканчик вовнутрь. Он отказался, чем окончательно расположил к себе продавщицу, и она выпила за его здоровье, ругая рваных шаромыжников, нападающих на приличных трезвых людей.
   Дождь усилился, болела голова, нос распух, кровоточили царапины на лице, магазин закрывался. Идти домой не хотелось, чтобы не пугать мать, да и вообще не хотелось двигаться — досталось ему все-таки прилично.
   Было только одно место, куда хотелось попасть, и если, бы его там ждали, это окупило бы все неприятности сегодняшнего вечера. Крылов последовал совету многоопытной продавщицы, настойчиво рекомендовавшей запастись от простуды бутылкой водки, взял такси и поехал к Рите. В этот вечер он впервые остался у нее ночевать. Некоторое время спустя она рассказала, что приняла в тот день такое же решение, и, если бы он, избитый, не пришел к ней, доказав тем самым, что она ему необходима, они бы наверняка расстались.
   — Перст судьбы! — улыбнулся Крылов, а сам подумал, что судьба только поставила на его пути пьяных дебоширов, а довершила дело въевшаяся в кровь привычка пресекать беспорядки независимо от того, находишься ты на службе или нет. И еще раз отметил, что служебное и личное переплетаются в жизни инспектора настолько тесно, что иногда их трудно разделить.
   Пожалуй, только один раз удалось это сделать: когда они с Ритой уехали на месяц в небольшое село под Анапой. Недостаток бытового комфорта компенсировался километровой ширины песчаным пляжем, тянувшимся до самого горизонта. Курортники концентрировались на маленьком пятачке вокруг лежаков и тентов, дальше пляж был непривычно пустым, они уходили подальше и, перейдя вброд неширокую протоку, устраивались на небольшом островке — остатке размытой волнами косы.
   Лежали под пощипывающим кожу солнцем на чуть влажном песке, ели с хлебом и солью огромные — три штуки на килограмм — розовые помидоры, поднимая фонтаны брызг, бегали по мелководью, любили друг друга в теплой солоноватой воде, смотрели, как погружается в море багровый солнечный диск, пытаясь поймать приносящий счастье зеленый луч, устало брели по остывающему рыхлому песку к далеким маленьким домишкам…
   Этот месяц у моря остался для Крылова воспоминанием о личной жизни в чистом виде, полностью освобожденной от служебных забот, но и тогда ниточка, связывающая его с райотделом, не обрывалась: начальство знало, где искать инспектора в случае необходимости, и он был готов к тому, что в любой момент местный участковый может принести предписание прервать отпуск и возвратиться к месту службы. Может быть, эта готовность и позволяла ему острее ощущать прелесть каждого дня, каждого часа отдыха.
   И вообще, как Крылов неоднократно убеждался, те, кого угнетало вытеснение личного времени служебным, не задерживались в милиции, а оставшихся такое положение не пугало, и если они и жаловались, то больше для порядка, как это сделал он сам, упрекнув Зайцева, что тот лишает его личной жизни. Тем более что сегодняшний вечер инспектор собирался посвятить именно ей: они с Ритой шли в гости.
   К месту встречи Рита пришла, как всегда, вовремя — свежая, энергичная, праздничная, хотя Крылов затруднился бы сразу ответить, как ей удалось достигнуть такого эффекта, имея всего лишь час после работы.
   Они прошли два квартала, сокращая путь, свернули на узенькую старую улочку, чудом сохранившуюся среди районов современной застройки: облупившиеся фасады, выбоины на мостовой, низкие мрачные подворотни.
   На перекрестке притулилась к забору остроконечная будочка образца начала пятидесятых годов с перекошенной вывеской «Пирожки». Крылов сжал локоть спутницы:
   — Обрати внимание.
   Рита непонимающе осмотрела грузную, равнодушно жующую женщину неопределенного возраста за тусклым стеклом.
   — Что в ней особенного?
   — О-о! Тетя Маша — уникум. Торгует пирожками почти сорок лет и все на этом месте. Питается исключительно своим товаром, ходит в одном платье и платке, а по слухам — миллионерша.
   — Миллионеры всегда отличаются скромностью и умеренностью в еде.
   — Не веришь? Когда мне ее показали лет пятнадцать назад, я тоже не, поверил. Кстати, она выглядела точно так же и так же ела пирожок. Похоже, время ее не трогает.
   — Ну, время ладно. А почему ее не трогает ОБХСС? Не из скромной же зарплаты скоплен этот миллион? Да и как она могла ухитриться сделать такой бизнес на копеечном товаре?
   — Настойчивость и последовательность — вот весь секрет. Подойди, купи пару пирожков. Даже если ей пригрозят, что отрежут руку, все равно недодаст дветри копейки, не грозить — обсчитает на гривенник. С рубля или тем более с трешки сыпанет такую кучу меди — вовек не пересчитаешь. Никто и не считает — ссыпал в карман и пошел. А там уже обман на полтинник.
   Мелочевка, конечно, постарела тетя Маша, а раньше не брезговала «левым» товаром, была в доле с кухней — недовложения, хищения продуктов, а в голодное время за кило муки золотое колечко с камушком не глядя отдавали…
   Дело рискованное, три судимости, никогда не признавалась: я не я, и хата не моя — вот весь разговор. Деньги в бутылках хранила: зальет горлышко сургучом — и в землю в разных местах. В шестьдесят восьмом у нее обыск делали — весь огород перекопали, замучились, шесть бутылок нашли, а сколько их всего? Небось сама не помнит…
   После того раза затихла, сшибает копейки, опасается, нюх как у лисы, сколько контрольных ни делали — обсчет мизерный, извиняется, кается, ошиблась, мол, без того умысла, неграмотная, старая, больная, одинокая — пожалейте… За три копейки не судят, ну, объявят выговор да премии лишат. А она в день две тысячи пирожков продает!
   — Кошмар какой-то! — Рита невольно оглянулась. — С виду обычная тетенька… Как же так?
   — А ты хотела, чтобы у нее клыки росли?
   — Да нет, но вообще… И зачем ей деньги в земле?
   — Спроси. Она, конечно, откровенничать не будет, но для самой себя объяснение у нее имеется, не сомневайся. И по нему выходит, что она умней, хитрей и достойней всех вокруг. А ощущать себя так ей помогают те бутылочки закопанные. Кстати, в определенных кругах она авторитет, к ней прислушиваются, советуются. Пару раз видел: подъедет какой-нибудь франт — машина разукрашена, стекла темные — и беседует с тетей Машей почтительно, а то и домой подвезет, не боится, что жиром сиденья испачкает.
   — Никогда не подумаешь…
   Переулок закончился, Крылов с Ритой вышли на светлый широкий проспект, Рита вздохнула:
   — Здесь все совсем по-другому. Бедный ты мой сыщик!
   — Почему бедный?
   — Тебе большую часть жизни приходится проводить в таких закоулках.
   — На красивых улицах тоже есть для меня работа…
   Они шли мимо модного в городе коктейль-бара. За тяжелыми портьерами метались сполохи цветомузыки, гремели динамики мощных стереоустановок, клубился табачный дым, но толстые стекла наглухо отгораживали все происходящее внутри от неудачников, не догадавшихся заранее приобрести входной билет и томившихся в отдалении от интимного полумрака, подсвеченного изнутри танцевального круга, модерновой, обтянутой красной кожей стойки с высокими табуретами, коктейлей в запотевших стаканах. Томление усиливали яркие блики, прорывающиеся сквозь щели в шторах.
   Среди ожидавших у Крылова было много знакомых, большинство отворачивались или делали вид, что не узнают инспектора, который вряд ли вызывал у них положительные ассоциации, наоборот — напоминал о старых грехах, забытых обещаниях, невыполненных обязательствах, так и оставшейся неизмененной жизни и других неприятных вещах.
   Три симпатичные, без чувства меры использующие косметику девицы все же поздоровались, с явным интересом разглядывая Риту.
   — Это и есть твоя работа? — с сарказмом спросила она.
   — Именно.
   — Молодые, красивые…
   — С расстояния не меньше трех метров.
   — …одеты, как кинозвезды.
   — И что интересно, стоимость наряда на каждой превышает сумму годового заработка. А две вообще не работают последнее время.
   — Как же это им удается?
   — По-разному. Клянчат у родителей — это называется «доить стариков», спекулируют, не брезгуют и приемами древнейшей профессии…
   — Такая же плесень, как твоя тетя Маша. Только вид фирменный.
   — И резоны у них свои имеются: дескать, умеют жить красиво, не в пример сереньким мышкам, вкалывающим за зарплату и попадающим в ресторан два раза в год. У них каждый день праздник, такси, бары, шампанское, коньяки. Они выходят «на охоту», чтобы самим выбирать себе партнера, как это делают мужчины. И тешатся мыслью, что это им удается.
   — А на самом деле разве нет?
   — Обойти особенности пола нельзя, и срабатывают извечные законы природы: выбирают все-таки их, хотя они и получают некоторую возможность корректировать этот выбор, возможность, ограниченную степенью спроса на предлагаемый товар. А выглядит такая, с позволения сказать, «охота» гораздо постыднее, чем соответствующее занятие мужчин, и обозначается словом, не допускающим двояких толкований. Они знают это и пытаются изобразить себя этакими свободными женщинами, стоящими выше предрассудков…
   Крылов внезапно замолчал и усмехнулся:
   — Я разговорился, как на лекции.
   — Мне было интересно. Ты, оказывается, еще и философ да вдобавок знаток женских душ… Бедный Сашка…
   — Опять «бедный»! Почему же?
   — Нельзя быть знатоком женских душ. Иначе неизбежно станешь циником или несчастным разочаровавшимся человеком, а то и подлецом. Да-да, не перебивай меня, я знаю, что говорю. Так что ты не заглядывай, пожалуйста, мне в душу, ладно? И вообще никому, если не по службе. Пока бродишь там, в нехороших темных переулках — дело одно, а вышел — все!
   — Ты меня пугаешь? У тебя в душе есть что-то такое, что не хочется показывать?
   Крылов хотел сказать это весело, но шутливый тон не получился. Он привык находить ясность во всем и не терпел недомолвок, умалчиваний, туманных намеков. С Ритой достигнуть полной ясности не удавалось. Иногда у нее резко менялось настроение, и он не мог понять, почему. Как-то раз она неделю избегала его, потом все пошло, как прежде, объяснить, что произошло, она отказалась. Она вообще не любила рассказывать о своей прошлой жизни, Крылов так и не узнал, кто был холеный, в летах мужчина, поздоровавшийся как-то с Ритой на улице, почему она не ответила и у нее на весь вечер испортилось настроение. И что она имела в виду сейчас?
   — Просто предостерегаю тебя. Это еще хуже, чем идеализировать нас: когда стремишься к идеалу, всегда разочаровываешься. Вот я и предупреждаю: не надо заглядывать внутрь, копаться в чувствах, мыслях, поступках, не надо…
   Неясности, связанные с Ритой, задевали Крылова за живое, вызывали беспокойство, он понимал, что ревнует, а поскольку считал ревность свойством слабых натур, злился на себя и отчасти на Риту. Сейчас он тоже ощутил раздражение и не посчитал нужным, а может, просто не сумел скрыть.
   — Я не патологоанатом, чтобы «заглядывать внутрь» и в чем-то там «копаться»! Но анализировать чувства близкого человека, стремиться узнать его духовный мир, радости, сомнения, переживания — естественная потребность каждого. Исключая, конечно, дураков. И если тебе это неприятно, если есть что скрывать, то, может, имеет смысл подыскать мне замену?
   Крылов остановился, Рита, по инерции сделав несколько шагов, обернулась, они напряженно смотрели друг на друга. Рита не терпела резкого тона, при каждом удобном случае любила подчеркнуть свою независимость, и Крылов был почти уверен, что сейчас она вздернет подбородок и медленно, почти по слогам скажет: «Может, и имеет».
   И все закончится, он повернется и уйдет, забудет адрес и телефон, а она, конечно, тоже не придет и не позвонит. Но получилось по-другому.
   Рита подошла вплотную, взяла его под руку, коснутлась губами щеки.
   — Ладно, извини, не будем… Это я так.
   И без всякого перехода спросила:
   — Ты расследуешь дело Нежинской?
   Крылов даже растерялся от неожиданности. Он никогда не говорил с Ритой о «живых» делах, тех, что находятся в производстве, еще не прошли через суд и не сданы в архив, и сейчас молниеносно прокрутил в голове, где и как он мог проговориться. Нет, ничего.
   — Откуда ты знаешь?
   — Встретила институтских подружек, они и рассказали, что в Марию кто-то стрелял через окно. Высоко, седьмой этаж, а ты рассказывал, что на кран лазил. Здорово? Кажется, это называется дедукцией?
   Рита говорила весело, оживленно, как будто между ними не было никакой размолвки. Да и Крылов, ошеломленный услышанным, мгновенно забыл происшедший только что инцидент.
   — Ты училась с Нежинской?
   — На одном курсе. Только группы разные.
   — Вот так совпадение! И что за человек?
   Рита засмеялась:
   — Теперь я представляю, как ты допрашиваешь!
   У Крылова нетерпеливо дернулся уголок рта.
   — Тихая, ничем не выделялась, училась средне, старалась быть «как все». Но себе на, уме: скрытная, девчонки любят посплетничать — она слушала, но о себе никогда не рассказывала.
   — Часто ее видишь?
   — После института встречались случайно раза три в городе. «Как живешь, кого видишь?» — поболтали и разбежались. Мария за последние годы изменилась: знаешь, есть женщины, которые в тридцать гораздо привлекательнее, чем в шестнадцать. Расцвела, одета шикарно, броская, красивая и фигура по нынешней моде пришлась: высокая, худая, как мальчишка, — французский тип. Через дорогу идет: машины притормаживают, сигналят — приглашают покататься. Она освоилась с новой ролью, держится, будто так и должно быть.
   — Может, ты говоришь про однофамилицу? Я видел ее фотографию — ничего похожего…
   — А ты посмотри в натуре. И обрати внимание на одежду. Импорт, фирма, высший разряд!
   — На какие шиши?
   — Вот этого не знаю. С мужем разошлась, живет одна… Я тебе только одно скажу: одета она явно не по средствам. Слишком дорого для порядочной женщины… Да ладно, что мы все черт-те о чем! Хватит. Уже пришли.
   Обойдя припаркованный вплотную к подъезду массивный черный «ЗИМ», они поднялись на второй этаж.
   — Хотя бы сказала, к кому и по какому поводу.
   Крылов оглядел обитую обожженными досками дверь, бронзовую табличку с витиеватой надписью: «Р. Рогальский».
   — Галка — школьная подруга, сто лет не виделись, а на днях встретились случайно в магазине… — Рита не закончила фразу.
   — Наконец-то!
   На пороге стояла миниатюрная симпатичная брюнетка в рискованно декольтированном платье, подвижная, быстрая — этакий живчик с голой спиной.
   — Думала, уже не придете!
   В одно мгновение она расцеловала Риту в щеки, царственно подала Крылову расслабленную кисть и, явно удивившись, что он ограничился рукопожатием, увлекла в комнату.
   Во главе богатого стола сухопарый, с лошадиным лицом человек в сером отлично пошитом костюме стоя произносил тост. Прервавшись на полуслове, он недовольно повернул к вошедшим строгое лицо с бородавкой на правой щеке. Эту бородавку Крылов уже; видел, но когда и где — не помнил, очевидно, в одну из необязательных мимолетных встреч, которыми изобиловала его служба.
   — Подруга немного задержалась, — извиняющимся тоном сказала Галина и, указывая пальцем, спешно представила десяток напряженно застывших с рюмками гостей.
   Не успев опомниться, Крылов оказался между круглолицей скованно чувствующей себя Надеждой и крепко пахнущей дорогими духами Викой, похожей на маленькую тропическую птичку с ярким оперением.
   — …Но теперь, Ромик, работать тебе будет сложнее, — продолжил тостующий. — Больше ответственности, строже спрос. Из рядового труженика ты превратился в руководителя, в подчинении у тебя люди, на плечах — план.
   От души поздравляю, хочу пожелать успеха в новой должности и не сомневаюсь, что ты сумеешь преодолеть все трудности!
   Растроганный хозяин протянул через стол мощную, длинную, как оглобля, руку, тонко запел хрусталь.
   — Ты молодой, растущий, дай Бог, не последний раз пьем за твое повышение.
   Очевидную снисходительность интонации Рогальский принимал как должное.
   — Спасибо, Иван Варфоломеевич, большое спасибо…
   Необычное отчество оказалось второй броской причиной, и Крылов вспомнил все вплоть до фамилии: семь лет назад у Кизирова обворовали дачу, и он почему-то старался преуменьшить размер ущерба, чем удивлял работающего по делу Волошина: странный потерпевший.
   Судя по уверенным манеайм, обкатаным официальным оборотам речи и властному тону, он перерос должность прораба стройуправления. Вон как почтительно слушают его Рогальские, да и остальные, кроме, пожалуй, Семена Федотовича. Тот всем своим видом дает понять, что тоже важная шишка.
   Крылов терпеть не мог незнакомых компаний, пришел сюда только из-за Риты, которую хозяйка посадила между собой и пегим — неудачно покрасился, что ли? — Толиком, и сейчас, подавляя нарастающее раздражение, пытался определить, что же за люди выпивают, закусывают" смеются и оживленно болтают вокруг него.
   — Ах нет, Семен, я плохо переношу тропики, и потом змеи… Хочу в круиз по северным морям, — капризно говорила отстранение — красивая Элизабет, отправляя в рот прозрачно-розовый ломтик семги.
   — …выменял малый альбом Дали — ну и вещь, доложу я вам, — ум за разум заходит!..
   — …достань, не пожалеешь: вся жизнь царского двора описана, министры, военные, и как его убили…
   — …Алексей Андреевич специальный экстракт принес, финский. Капнешь на камни — пар мятой пахнет… Что-то последний раз его не было, видно, ревизия не окончилась…
   — Тихо, товарищи! — внушительно сказал Семен Федотович, поднимаясь с рюмкой, и шум моментально стих. — Я предлагаю поднять бокалы за нашего друга Алексея Андреевича Бадаева. Многие из присутствующих его знают — это честный и порядочный человек, готовый прийти на помощь в трудную минуту. Сейчас у него неприятности по работе — козни недоброжелателей и завистников, но мы не дадим Алексея в обиду, каждый найдет веское слово, чтобы защитить его от кляузников и анонимщиков!
   — За Алексея Андреевича!
   С суровой сосредоточенностью все истово, будто оказывая помощь попавшему в беду товарищу, выпили до дна.
   Крылов поставил на стол чуть пригубленную рюмку, поймал осуждающий взгляд Кизирова и принял его, увидел мелькнувшую искорку узнавания, которая тут же потухла: где уж там — мимолетная встреча в коридорах отдела, вот Волошина он бы узнал… И все же что-то удержало негласного тамаду от готового сорваться замечания, он отвернулся и принялся за бутерброд с икрой.
   Строгость момента прошла, снова ели, добродушно улыбались, разговаривали.
   — …с моего номера ничего не видно, тем более туман, ну, думаю, зря все, расслабился, а он как раз на меня и вышел…
   Начинающий полнеть парень с развитыми надбровными дугами и носом бывшего боксера вскинул воображаемое ружье, и жест получился убедительнее, чем его недавние рассуждения о сюрреализме Сальвадора Дали.
   — Ты, Орех, не первый раз засыпаешь, — хохотнул гориллообразный Рогальский и угодливо добавил:
   — Хорошо, что Иван Варфоломеевич не дремал, — ушел бы зверь!
   — …Никогда не подумаешь, что из воска! В зале ужасов — мороз по коже, одна из нашей группы чуть в обморок не упала!
   Элизабет повернулась к Рите, в мочке уха вспыхнула сине-зеленая искра, Крылов перехватил жадный взгляд Ореха.
   — Вы были в Англии? А во Франции? Где же вы были? Ну что вы, обязательно поезжайте! Париж, Эйфелева башня — на фотографиях совсем не то…
   — …Зауэр «три кольца» лучше, тут меня никто не переубедит…
   Крылову казалось, что все разговоры нарочиты и призваны создать некий уровень, отвечающий представлению собравшихся об атмосфере светского общения.
   Но все их старания изобразить если не интеллектуальную элиту, то по крайней мере достаточно близкий к ней круг были напрасны. Хотя Крылов мог поклясться, что сами они этого не понимают и любуется собой: умными, развитыми, осведомленными о вещах, недоступных всяким середнячкам. Но разве может напыжившаяся кошка выдать себя за тигра?
   — Первый раз попала в избранное общество, все такие умные, культурные. — Приняв молчаливость Крылова за смущение. Надежда почувствовала в нем родственную душу, а выпитый коньяк способствовал доверительности и откровенности. — Мы люди простые — я в магазине, муж слесарем…
   Она вдруг осеклась, будто сболтнула лишнее, даже испуг метнулся в глазах:
   — В таких домах никогда не бывала, вот и сижу как дура… Когда кругом незнакомые и сказать нечего, каждый себя дураком почувствует, правда ведь?
   — Как же оказались у незнакомых? — нехотя ответил не расположенный к беседе Крылов.
   — Галину знаю, доставала ей кое-что: сапоги, пиджак кожаный…
   — Наденька, милая, мне тоже сапоги позарез нужны! — перегнулась через Крылова, щекоча лицо густо надушенными волосами. Вика. — Зима на носу, а я разута, сделай, век не забуду! Что надо — с меня!
   Надежда выпрямилась, ощутив привычную почву под ногами, — куда девалась сконфуженность!
   — Приходи в универмаг, пятая секция, спросишь Толстошееву, — с достоинством ответствовала она. — Мы хоть и не начальники, но тоже кое-что можем!
   — Поменяемся местами? — возбужденно попросила Вика, переставляя тарелки. — Хочу выпить с подругой". А пальто с ламой сейчас есть?
   Крылов пересел, оказавшись рядом с Рогальским.
   — Все кричат: "Ах, какой спектакль! ", билетов не достать, по четвертаку продают, ну, купил — чепуха на постном масле…
   — Ты не прав, Ромик, надо воспитывать вкус, чаще бывать в театрах, постепенно начнешь понимать… — втолковывал Семен Федотович.
   Они продолжали пыжиться. Но запал скоро пройдет, иссякнет запас умных слов, а выпитое спиртное довершит дело, и вечеринка войдет в привычное русло, когда сразу станет видно, кто есть кто.
   Так и получилось. Минут через сорок в комнате стало шумно, чинный строй застольных бесед разлетелся на рваные осколки, и содержание их стало более приземленным и практичным.
   — … с лидазой очень тяжело, но для Бадаева я конечно, постараюсь…
   — …стекла на веранду и шифер. Иван Варфоломеевич все подписал, надо машину подогнать и вывезти…
   — …пятнадцать метров сверх нормы — очень много, придется переписать акт обследования, я скажу кому следует…
   — …если переведут на безалкогольные да еще пиво запретят — нам всем труба…
   — …провели инвентаризацию — опять недостача двести рублей! Я говорю: Катька, раз вместе работаем, надо друг другу доверять. А ты что же делаешь?
   «В чудную компанию мы попали», — Крылов снова ощутил волну раздражения, тем более что Толик с видом записного соблазнителя обхаживал Риту.
   Какого черта вообще его сюда занесло? Впрочем… Обычно они проводили время вдвоем или в узком кругу с друзьями, подругами — устойчивые связи, привычные отношения, неожиданности исключены. Другое дело сейчас: незнакомое окружение, новые знакомства, обильная выпивка, соблазны — вон как сосед старается, тут возможны всякие зигзаги, этакий «люфт» поведения, когда человек раскрывается с неизвестной стороны… Значит, первый раз появилась возможность посмотреть, как Рита проявит себя в тех или иных ситуациях.
   Крылов отогнал возникшую мысль как недостойную, она просочилась из тех участков мозга, которые пропитаны сомнениями и недоверием, но все-таки что ей говорит этот хмырь?
   Крылов напряг слух.
   — Такой женщине обязательно надо иметь свободные деньги, чтобы не задумываться, сколько можно потратить…
   — На тряпки? Я сама шью и прекрасно обхожусь.
   — Не только. От красивой женщины должно хорошо пахнуть, значит, французские духи, мыло по два рубля…
   — Не обязательно. Нужно мыться каждый день, и запах будет не хуже.
   — Можно в этом убедиться? — В голосе Толика появились многозначительные интонации, и он потянулся носом к шее собеседницы.
   — Конечно. — Рита с улыбкой качнула в пальцах вилку, и Толик едва успел отдернуть голову. — Попробуйте мыться каждый день.
   Крылов рассмеялся.
   — Выпьем за чистоплотных людей! Ваше здоровье, Толик!
   Тот натянуто улыбнулся и поднял рюмку.
   В компании возникло некоторое замешательство: никто не понял, чем вызван странный тост Крылова.
   — И за хороший слух! — Низкий баритон Семена Федотовича прозвучал как разрешение, рюмки опрокинулись, хотя вряд ли сказанное Крыловым стало понятнее. А сам Крылов уяснил две вещи: во-первых, Семен Федотович здесь главный, во-вторых, он пристально наблюдает за ним весь вечер.
   — Хватит пить! — весело закричала хозяйка. — Давайте танцевать. Ромик, сделай!
   Хозяин подошел к сверкающей никелем стойке, вывел звук на полную мощность и приглушил свет в соседней комнате.
   — Здесь у нас будет танцзал, прошу. Только хрусталь не бейте.
   — Пляшем?
   Сухой лапкой с хищными кроваво-красными коготками Вика вцепилась Крылову в локоть, подалась к нему, почти вплотную приблизив бледное лицо.