Страница:
По расширенным зрачкам и неконцентрируемому взгляду было видно, что она сильно пьяна.
— Следующий танец.
Крылов высвободил руку и, успев оттеснить быстро оправившегося от неудачи Толика, увлек Риту в розоватый сумрак, где, тесно прижавшись друг к другу и не слишком прислушиваясь к музыке, колыхались несколько пар.
— Зачем ты меня сюда привела? — отодвинув прядь волос и прикоснувшись губами к чуть оттопыренному ушку, спросил он. — Ты хоть знаешь, что это за публика?
Прикосновение и исходивший от Риты родной будоражащий аромат успокоили его, раздражение начало проходить.
— Не сердись, Сашок. — Рита провела ладонью по его шее. — Люди как люди. Лиза-Элизабет — заваптекой, Галка работает в посредбюро по квартирой, Романа только назначили заведующим в баре на Широкой. Остальные тоже приличные люди. Нам-то что до них?
«Действительно, чего я взвился? — подумал Крылов. — Ничего страшного не происходит: пришли в гости, посидели, потанцевали и разошлись. Водить дружбу с четой Рогальских или их приятелями никто меня не заставляет».
Но в глубине души он понимал, что, успокаивая себя подобным образом, сознательно закрывает глаза на важное обстоятельство: далеко не все равно, с кем садишься за один стол, неосмотрительность здесь оборачивается неразборчивостью, диктующей свои правила поведения, порождающей компромиссы с самим собой, настолько мелкие и незначительные, что никогда не поверишь, если не знаешь наверняка, что они способны до неузнаваемости перекроить человека и тот даже не поймет, что в длинной цепи уступок собственным слабостям, порокам или бесхарактерности решающую роль сыграла та, первая, самая маленькая и безобидная.
— И все-таки давай уйдем отсюда.
Рита замешкалась с ответом.
— Так сразу неудобно. Побудем еще немного для приличия. Хорошо?
Крылов нехотя кивнул.
— Вот и умница.
Рита поцеловала его в подбородок.
— Пойдем к остальным, а то мы остались в одиночестве.
Действительно, кроме них, в «танцзале» возилась на диване только одна пара. Гости сидели за столом и оживленно разговаривали, при их появлении наступила пауза.
«Похоже не на веселую вечеринку, а на деловую встречу», — отметил Крылов.
— Присаживайтесь, сейчас Ромик сделает всем коктейли, — с обворожительной улыбкой произнесла хозяйка, пристально рассматривая Крылова.
— Только не такие, как на работе, — ухмыльнулся Толик.
— Все равно они лучше твоих котлет, — парировал Роман. — По крайней мере от них никто не болел дизентерией.
— Не ругайтесь, мальчики, — вмешалась Галина. — Лучше пусть кто-нибудь расскажет интересное.
— А в мою знакомую через окно стрельнули! — сообщила раскрасневшаяся Надежда. И, оказавшись в центре внимания, бойко пояснила:
— Я ей иногда кое-что доставала, а тут договорились — не пришла. Оказывается, какие-то бандиты убить хотели, хорошо, промахнулись, ранили только, сейчас в больнице. И никого не поймали…
Напрягшийся было Крылов расслабился. Такими сведениями располагает полквартала.
— И не поймают! — Дряблые щеки Толика, обвисая, делали его похожим на бульдога. — Даже этих, которые банк ограбили, найти не могут!
— Не банк, сберкассу, — поправил Орех. — Троих охранников перебили, у них обрез из пулемета. Забрали двести тысяч и визитную карточку оставили — череп с костями и подпись: «Призраки».
— Вранье, — авторитетно перебил Кизиров. — Не двести тысяч, а восемьдесят. Никаких пулеметов, никаких карточек. И застрелили не трех, а одного.
— Я слышала, они письмо в милицию прислали: если будете нас искать, убьем сто человек.
— Какой ужас! — Вика схватила Рогальского за руку. — Неужели и правда убьют?
— И про письмо вранье! Весь город кишит самыми нелепыми слухами, меньше верьте сплетням!
— Иван Варфоломеевич, конечно, более информирован, но люди зря говорить не будут, — не сдавалась Рогальская.
— Вот сволочи, работать не хотят, грабят, людей убивают! — Роман сжал огромные кулаки. — Надо будет ружье зарядить!
— Такие жулики серьги вместе с ушами вырвут! — поежилась Элизабет. — Хоть бы их поскорее посадили!
— Ты бы выдала их, если б знала? — Вика налила очередную рюмку.
— Вот еще! Чтоб дружки отомстили?
— Поймать их не так-то просто, — сказал Орех, плотоядно щурясь на Элизабет. — Все учтено, все продумано, видать, умные люди. К тому же за свою жизнь борются да за деньги большие. А милиционеры за зарплату работают да за медальку… У кого интерес больше?
Элизабет поощряюще улыбнулась, Семен Федотович нахмурился.
— Неверно говоришь, голубок. Найдут, из-под земли достанут! Государственных денег да крови им не простят!
— Государственных денег и без крови не прощают, — бросил реплику Кизиров. — Девяносто три прим, в особо крупных — и к стенке.
— Интересно, где они сейчас, в эту минуту? — спросил, обращаясь ко всем, бывший боксер. — И что делают?
— Сидят в каком-нибудь подвале, деньги пересчитывают, пьют…
— Да они, видать, совсем не из нашего города: свои-то разве пойдут на такое? — с житейской мудростью рассудила Толстошеева. Она снова утратила бойкость и держалась скованно и напряженно, как в начале вечера. — Небось уехали давно за тысячу верст, схоронились где-то на Севере…
— Может, даже в этом доме сидят в подвале, на чердаке или в квартире за стеной. — Орех постучал по ковру.
— Не нужны мне такие соседи! А ружье заряжу медвежьими пулями…
— Пошел бы охотиться на них?
— Нет уж, лучше на кабанов, у тех пулеметов нет!
— Я бы тоже не хотел этих ребят ловить — терять ведь им нечего.
Крылов почувствовал гордый взгляд Риты.
— Однако здесь не много смелых мужчин!
— Сколько же? — поинтересовался Кизиров. — И что считать смелостью?
— То, что противоположно трусости! Давайте выпьем за Сашу…
Крылов досадливо поморщился, протестующе поднял руку, но она не остановилась.
— Он совсем недавно награжден орденом…
— За трудовую доблесть? Передовик? Пятилетку в четыре года?
Толик оживился, и даже в глазах невозмутимого Семена Федотовича мелькнула тень интереса.
— Саша получил боевой орден Красного Знамени! В голосе Риты отчетливо читалось удовлетворение собственницы. Что с ней происходит, черт побери?
— Вы военный?
Это спросил сам Семен Федотович.
— Летчик! — со смехом сказала Рита, давая возможность Крылову молчанием подыграть ей и скрыть профессию, которая, судя по всему, не должна была вызвать у собравшихся теплых чувств.
Но зачем вообще она это затеяла?
— Вы правда летчик? — поинтересовалась хозяйка.
— Я работник уголовного розыска, — отчетливо выговорил Крылов, и в голосе его прозвучало больше вызова, чем ему бы хотелось.
— Какой ужас! — ахнула Вика. — Теперь нас всех посадят!
Роман резко ткнул ее локтем в бок, водка выплеснулась на платье.
В компании наступило замешательство.
— Ну и ничего, — сглаживая неловкость, бодро проговорила хозяйка. — В милиции тоже есть хорошие люди. Вот один раз, когда у меня украли сумку…
— Конечно, ничего, — тоном, которым тактичные люди разговаривают с тяжелобольными, поощрил Крылова Семен Федотович и отпихнул возбужденно шепчущего ему на ухо Толика. — У нас любой труд почетен… Тем более угрозыск… Это ОБХСС придирается, а угрозыск ловит бандитов, жуликов.
— Ничего себе… — хихикнула Вика и выпила. — А ты можешь этому бульдогу руку сломать?
— Убери ее. Рома, — обиделся Толик. — Каждый раз одно и то же.
— Пусть умоется! — распорядился Семен Федотович, и Роман утащил упирающуюся Вику в ванную.
— Вам тоже нехорошо? — наклонился Кизиров к Надежде Толстошеевой, которая побелела, словно перед обмороком.
Та беззвучно шевельнула губами.
— Перебрали девчата! — деланно весело сказала Галина, выводя Надежду в другую комнату. — Ничего, оклемаются!
— Да, пить — здоровью вредить! — скорбно кивнул Кизиров. И без всякого перехода продолжил:
— Так что там с этими бандитами? Сведения есть разные, а как на самом деле?
Крылов пожал плечами:
— Я занимаюсь другой работой.
Кизиров переглянулся с Семеном Федотовичем.
— Понимаю, понимаю… Служебная тайна, бдительность — все правильно…
Он сделал паузу.
— Но объясните мне как специалист дело Волопасского… Мы все его знали, человек порядочный, не бандит, как же он мог задушить эту девку?
Да еще из-за денег? Ерунда какая-то! Все равно что представить, будто Семен Федотович убьет Элизабет, чтобы забрать серьги!
Крылов снова пожал плечами.
— Вина Волопасского доказана, приговор вступил в законную силу. О чем тут говорить?
— Не приставай к человеку, Иван, — прогудел Семен Федотович. — У него работа болтовни не любит, понимать надо! Давайте лучше выпьем за человечность…
К столу вернулась Галина Рогальская, поискала глазами по сторонам, рассеянно сообщила:
— Полегчало Надьке. Воды попила, на воздухе постояла — и очухалась. Я ее в такси посадила.
— Работать можно везде, — продолжил Семен Федотович, — главное, надо оставаться человеком.
— Что вы имеете в виду? — Крылов уже понял, как закончится этот вечер.
— Вот вы пили за чистоплотных людей. И я о том же. Неважно, какая у тебя профессия, важно быть порядочным, принципиальным. Если там вор, бандит, убийца — никакой пощады, крути его в бараний рог! А если хороший человек, по работе неприятности, попался, семья, дети, — надо ему помочь. Ведь правильно? У него ни ножа, ни пистолета, он никому не опасен, зачем же его за решетку сажать, вместе с преступниками? Люди должны помогать друг другу! Ты его поддержал в трудную минуту, он тебя — всем хорошо, все довольны. По-моему, так и надо. Правда?
Слова Семена Федотовича проще всего было расценить как призыв к индивидуализации ответственности, гуманности закона, глубокому и всестороннему выяснению всех обстоятельств дела — основным принципам советского судопроизводства, с которыми солидарен любой юрист.
Проще всего было неопределенно кивнуть головой, промычать что-то вроде согласия, как принято среди воспитанных интеллигентных людей, чтобы не вступать в ненужный спор и не портить настроения себе и другим. Ведь ничего не стоило сделать вид, что не понимаешь, какой смысл прячет сосед по дружескому застолью за хорошими и правильными словами о порядочности, принципиальности, человечности.
Но сам-то Семен Федотович знает, что ты прекрасно понял подтекст, да и остальные — Толик, Галина, Элизабет — все они ждут твоего кивка, потому что это и будет тот самый, первый маленький безобидный компромисс…
— Правильно я говорю? — Семену Федотовичу не терпелось получить подтверждение своей правоты.
— Не понял. Вы хотите сказать, что грабителя и хулигана надо сажать в тюрьму, а расхитителя и взяточника отпускать, рассчитывая на его ответную благодарность?
Называть вещи своими именами не принято по правилам игры, и Семен Федотович Оторопело замолк. Наступила короткая пауза. Вдруг Галина, которая уже несколько минут напряженно прислушивалась к чемуто, вскочила и бросилась в коридор. Распахнулась дверь ванной, раздался хлесткий шлепок.
— Идиотка, глаза!
В комнату вбежал Роман с расцарапанным лицом, одна щека сохранила отпечаток ладони супруги.
— Вот дура! Я же ничего не делал!
Из ванной донеслись еще несколько шлепков, Элизабет поспешила туда.
— Хорошо сидим! Еще по одной? Ваш тост, Семен Федотович! — откровенно издевался Крылов.
— За чувство долга! — Семена Федотовича было трудно выбить из колеи даже таким убийственным юмором. — А вам что же, действительно никогда не предлагали?
Крылов вспомнил тамбур ночного скорого, замызганный железный пол, по которому катались они с Глушаковым, тусклый свет слабой лампочки где-то далеко вверху, противную мысль о возможной смерти и о том, что проводник плохо подметает: в углу у распахнутой в грохочущую темноту двери валялись окурки. Как он все-таки заломал противника и отобрал у него пистолет, но поверил в победу и ощутил радость от выполненного задания только тогда, когда бандит срывающимся от боли голосом, выдавил: «В купе чемодан, там сорок тысяч. Бери себе, и разошлись, я здесь прыгну…»
— Отчего же! — весело сказал он. — Было дело!
— Раз рассказываешь, значит, не взял. Почему? Побоялся?
Семену Федотовичу действительно было интересно.
— Побоялся, — кивнул Крылов. — Что он может в один прекрасный день прийти не к тебе, а к какому-нибудь приличному человеку.
Он посмотрел на Риту.
— Не знаю, как вы, мадам, а я ухожу. У хозяев и без нас много дел.
Из «танцзала» доносились крики Галины и успокаивающее бормотание Романа. В коридоре Крылов столкнулся с Элизабет, которая выводила из ванной закутанную в халат и, казалось, совсем протрезвевшую Вику.
— Вы уже уходите? — как ни в чем не бывало спросила она.
— Да, все было очень мило, как в лучших домах. Передайте привет хозяевам. До свидания.
На углу Крылов остановился и взглянул на часы, твердо решив не ждать больше пяти минут. Рита выбежала через три.
— Зачем ты это затеяла?
Она почувствовала, что скрывается за ровным тоном, но виду не подала.
— А что такого? Разве я сказала не правду?
Но, встретив яростный взгляд Крылова, осеклась и продолжила, как бы извиняясь:
— Все бабы хвастались — одна бриллиантами, другая — заграницей, третья — платьем, четвертая — мужем. Ну и я похвасталась тобой. Или нельзя?
— А зачем тебе вообще мериться с ними? И выставлять мой орден против чьих-то побрякушек? Считаешь, что сопоставимые вещи?
— В том-то и дело, что нет! Орденов ни у кого нет…
Они долго препирались под яркой ртутной лампой, вокруг которой кружилась в таком бессмысленном, как их перебранка, хороводе всякая ночная мошкара, наконец поссорились окончательно. На такси Крылов отвез Риту домой, не выходя из машины, сухо попрощался, усталый, злой и раздраженный поехал к себе.
Это был далеко не самый удачный вечер в личной жизни Александра, и, если бы кто-нибудь взялся за повесть об инспекторе Крылове, он бы никогда не стал его описывать.
Глава пятая
— Следующий танец.
Крылов высвободил руку и, успев оттеснить быстро оправившегося от неудачи Толика, увлек Риту в розоватый сумрак, где, тесно прижавшись друг к другу и не слишком прислушиваясь к музыке, колыхались несколько пар.
— Зачем ты меня сюда привела? — отодвинув прядь волос и прикоснувшись губами к чуть оттопыренному ушку, спросил он. — Ты хоть знаешь, что это за публика?
Прикосновение и исходивший от Риты родной будоражащий аромат успокоили его, раздражение начало проходить.
— Не сердись, Сашок. — Рита провела ладонью по его шее. — Люди как люди. Лиза-Элизабет — заваптекой, Галка работает в посредбюро по квартирой, Романа только назначили заведующим в баре на Широкой. Остальные тоже приличные люди. Нам-то что до них?
«Действительно, чего я взвился? — подумал Крылов. — Ничего страшного не происходит: пришли в гости, посидели, потанцевали и разошлись. Водить дружбу с четой Рогальских или их приятелями никто меня не заставляет».
Но в глубине души он понимал, что, успокаивая себя подобным образом, сознательно закрывает глаза на важное обстоятельство: далеко не все равно, с кем садишься за один стол, неосмотрительность здесь оборачивается неразборчивостью, диктующей свои правила поведения, порождающей компромиссы с самим собой, настолько мелкие и незначительные, что никогда не поверишь, если не знаешь наверняка, что они способны до неузнаваемости перекроить человека и тот даже не поймет, что в длинной цепи уступок собственным слабостям, порокам или бесхарактерности решающую роль сыграла та, первая, самая маленькая и безобидная.
— И все-таки давай уйдем отсюда.
Рита замешкалась с ответом.
— Так сразу неудобно. Побудем еще немного для приличия. Хорошо?
Крылов нехотя кивнул.
— Вот и умница.
Рита поцеловала его в подбородок.
— Пойдем к остальным, а то мы остались в одиночестве.
Действительно, кроме них, в «танцзале» возилась на диване только одна пара. Гости сидели за столом и оживленно разговаривали, при их появлении наступила пауза.
«Похоже не на веселую вечеринку, а на деловую встречу», — отметил Крылов.
— Присаживайтесь, сейчас Ромик сделает всем коктейли, — с обворожительной улыбкой произнесла хозяйка, пристально рассматривая Крылова.
— Только не такие, как на работе, — ухмыльнулся Толик.
— Все равно они лучше твоих котлет, — парировал Роман. — По крайней мере от них никто не болел дизентерией.
— Не ругайтесь, мальчики, — вмешалась Галина. — Лучше пусть кто-нибудь расскажет интересное.
— А в мою знакомую через окно стрельнули! — сообщила раскрасневшаяся Надежда. И, оказавшись в центре внимания, бойко пояснила:
— Я ей иногда кое-что доставала, а тут договорились — не пришла. Оказывается, какие-то бандиты убить хотели, хорошо, промахнулись, ранили только, сейчас в больнице. И никого не поймали…
Напрягшийся было Крылов расслабился. Такими сведениями располагает полквартала.
— И не поймают! — Дряблые щеки Толика, обвисая, делали его похожим на бульдога. — Даже этих, которые банк ограбили, найти не могут!
— Не банк, сберкассу, — поправил Орех. — Троих охранников перебили, у них обрез из пулемета. Забрали двести тысяч и визитную карточку оставили — череп с костями и подпись: «Призраки».
— Вранье, — авторитетно перебил Кизиров. — Не двести тысяч, а восемьдесят. Никаких пулеметов, никаких карточек. И застрелили не трех, а одного.
— Я слышала, они письмо в милицию прислали: если будете нас искать, убьем сто человек.
— Какой ужас! — Вика схватила Рогальского за руку. — Неужели и правда убьют?
— И про письмо вранье! Весь город кишит самыми нелепыми слухами, меньше верьте сплетням!
— Иван Варфоломеевич, конечно, более информирован, но люди зря говорить не будут, — не сдавалась Рогальская.
— Вот сволочи, работать не хотят, грабят, людей убивают! — Роман сжал огромные кулаки. — Надо будет ружье зарядить!
— Такие жулики серьги вместе с ушами вырвут! — поежилась Элизабет. — Хоть бы их поскорее посадили!
— Ты бы выдала их, если б знала? — Вика налила очередную рюмку.
— Вот еще! Чтоб дружки отомстили?
— Поймать их не так-то просто, — сказал Орех, плотоядно щурясь на Элизабет. — Все учтено, все продумано, видать, умные люди. К тому же за свою жизнь борются да за деньги большие. А милиционеры за зарплату работают да за медальку… У кого интерес больше?
Элизабет поощряюще улыбнулась, Семен Федотович нахмурился.
— Неверно говоришь, голубок. Найдут, из-под земли достанут! Государственных денег да крови им не простят!
— Государственных денег и без крови не прощают, — бросил реплику Кизиров. — Девяносто три прим, в особо крупных — и к стенке.
— Интересно, где они сейчас, в эту минуту? — спросил, обращаясь ко всем, бывший боксер. — И что делают?
— Сидят в каком-нибудь подвале, деньги пересчитывают, пьют…
— Да они, видать, совсем не из нашего города: свои-то разве пойдут на такое? — с житейской мудростью рассудила Толстошеева. Она снова утратила бойкость и держалась скованно и напряженно, как в начале вечера. — Небось уехали давно за тысячу верст, схоронились где-то на Севере…
— Может, даже в этом доме сидят в подвале, на чердаке или в квартире за стеной. — Орех постучал по ковру.
— Не нужны мне такие соседи! А ружье заряжу медвежьими пулями…
— Пошел бы охотиться на них?
— Нет уж, лучше на кабанов, у тех пулеметов нет!
— Я бы тоже не хотел этих ребят ловить — терять ведь им нечего.
Крылов почувствовал гордый взгляд Риты.
— Однако здесь не много смелых мужчин!
— Сколько же? — поинтересовался Кизиров. — И что считать смелостью?
— То, что противоположно трусости! Давайте выпьем за Сашу…
Крылов досадливо поморщился, протестующе поднял руку, но она не остановилась.
— Он совсем недавно награжден орденом…
— За трудовую доблесть? Передовик? Пятилетку в четыре года?
Толик оживился, и даже в глазах невозмутимого Семена Федотовича мелькнула тень интереса.
— Саша получил боевой орден Красного Знамени! В голосе Риты отчетливо читалось удовлетворение собственницы. Что с ней происходит, черт побери?
— Вы военный?
Это спросил сам Семен Федотович.
— Летчик! — со смехом сказала Рита, давая возможность Крылову молчанием подыграть ей и скрыть профессию, которая, судя по всему, не должна была вызвать у собравшихся теплых чувств.
Но зачем вообще она это затеяла?
— Вы правда летчик? — поинтересовалась хозяйка.
— Я работник уголовного розыска, — отчетливо выговорил Крылов, и в голосе его прозвучало больше вызова, чем ему бы хотелось.
— Какой ужас! — ахнула Вика. — Теперь нас всех посадят!
Роман резко ткнул ее локтем в бок, водка выплеснулась на платье.
В компании наступило замешательство.
— Ну и ничего, — сглаживая неловкость, бодро проговорила хозяйка. — В милиции тоже есть хорошие люди. Вот один раз, когда у меня украли сумку…
— Конечно, ничего, — тоном, которым тактичные люди разговаривают с тяжелобольными, поощрил Крылова Семен Федотович и отпихнул возбужденно шепчущего ему на ухо Толика. — У нас любой труд почетен… Тем более угрозыск… Это ОБХСС придирается, а угрозыск ловит бандитов, жуликов.
— Ничего себе… — хихикнула Вика и выпила. — А ты можешь этому бульдогу руку сломать?
— Убери ее. Рома, — обиделся Толик. — Каждый раз одно и то же.
— Пусть умоется! — распорядился Семен Федотович, и Роман утащил упирающуюся Вику в ванную.
— Вам тоже нехорошо? — наклонился Кизиров к Надежде Толстошеевой, которая побелела, словно перед обмороком.
Та беззвучно шевельнула губами.
— Перебрали девчата! — деланно весело сказала Галина, выводя Надежду в другую комнату. — Ничего, оклемаются!
— Да, пить — здоровью вредить! — скорбно кивнул Кизиров. И без всякого перехода продолжил:
— Так что там с этими бандитами? Сведения есть разные, а как на самом деле?
Крылов пожал плечами:
— Я занимаюсь другой работой.
Кизиров переглянулся с Семеном Федотовичем.
— Понимаю, понимаю… Служебная тайна, бдительность — все правильно…
Он сделал паузу.
— Но объясните мне как специалист дело Волопасского… Мы все его знали, человек порядочный, не бандит, как же он мог задушить эту девку?
Да еще из-за денег? Ерунда какая-то! Все равно что представить, будто Семен Федотович убьет Элизабет, чтобы забрать серьги!
Крылов снова пожал плечами.
— Вина Волопасского доказана, приговор вступил в законную силу. О чем тут говорить?
— Не приставай к человеку, Иван, — прогудел Семен Федотович. — У него работа болтовни не любит, понимать надо! Давайте лучше выпьем за человечность…
К столу вернулась Галина Рогальская, поискала глазами по сторонам, рассеянно сообщила:
— Полегчало Надьке. Воды попила, на воздухе постояла — и очухалась. Я ее в такси посадила.
— Работать можно везде, — продолжил Семен Федотович, — главное, надо оставаться человеком.
— Что вы имеете в виду? — Крылов уже понял, как закончится этот вечер.
— Вот вы пили за чистоплотных людей. И я о том же. Неважно, какая у тебя профессия, важно быть порядочным, принципиальным. Если там вор, бандит, убийца — никакой пощады, крути его в бараний рог! А если хороший человек, по работе неприятности, попался, семья, дети, — надо ему помочь. Ведь правильно? У него ни ножа, ни пистолета, он никому не опасен, зачем же его за решетку сажать, вместе с преступниками? Люди должны помогать друг другу! Ты его поддержал в трудную минуту, он тебя — всем хорошо, все довольны. По-моему, так и надо. Правда?
Слова Семена Федотовича проще всего было расценить как призыв к индивидуализации ответственности, гуманности закона, глубокому и всестороннему выяснению всех обстоятельств дела — основным принципам советского судопроизводства, с которыми солидарен любой юрист.
Проще всего было неопределенно кивнуть головой, промычать что-то вроде согласия, как принято среди воспитанных интеллигентных людей, чтобы не вступать в ненужный спор и не портить настроения себе и другим. Ведь ничего не стоило сделать вид, что не понимаешь, какой смысл прячет сосед по дружескому застолью за хорошими и правильными словами о порядочности, принципиальности, человечности.
Но сам-то Семен Федотович знает, что ты прекрасно понял подтекст, да и остальные — Толик, Галина, Элизабет — все они ждут твоего кивка, потому что это и будет тот самый, первый маленький безобидный компромисс…
— Правильно я говорю? — Семену Федотовичу не терпелось получить подтверждение своей правоты.
— Не понял. Вы хотите сказать, что грабителя и хулигана надо сажать в тюрьму, а расхитителя и взяточника отпускать, рассчитывая на его ответную благодарность?
Называть вещи своими именами не принято по правилам игры, и Семен Федотович Оторопело замолк. Наступила короткая пауза. Вдруг Галина, которая уже несколько минут напряженно прислушивалась к чемуто, вскочила и бросилась в коридор. Распахнулась дверь ванной, раздался хлесткий шлепок.
— Идиотка, глаза!
В комнату вбежал Роман с расцарапанным лицом, одна щека сохранила отпечаток ладони супруги.
— Вот дура! Я же ничего не делал!
Из ванной донеслись еще несколько шлепков, Элизабет поспешила туда.
— Хорошо сидим! Еще по одной? Ваш тост, Семен Федотович! — откровенно издевался Крылов.
— За чувство долга! — Семена Федотовича было трудно выбить из колеи даже таким убийственным юмором. — А вам что же, действительно никогда не предлагали?
Крылов вспомнил тамбур ночного скорого, замызганный железный пол, по которому катались они с Глушаковым, тусклый свет слабой лампочки где-то далеко вверху, противную мысль о возможной смерти и о том, что проводник плохо подметает: в углу у распахнутой в грохочущую темноту двери валялись окурки. Как он все-таки заломал противника и отобрал у него пистолет, но поверил в победу и ощутил радость от выполненного задания только тогда, когда бандит срывающимся от боли голосом, выдавил: «В купе чемодан, там сорок тысяч. Бери себе, и разошлись, я здесь прыгну…»
— Отчего же! — весело сказал он. — Было дело!
— Раз рассказываешь, значит, не взял. Почему? Побоялся?
Семену Федотовичу действительно было интересно.
— Побоялся, — кивнул Крылов. — Что он может в один прекрасный день прийти не к тебе, а к какому-нибудь приличному человеку.
Он посмотрел на Риту.
— Не знаю, как вы, мадам, а я ухожу. У хозяев и без нас много дел.
Из «танцзала» доносились крики Галины и успокаивающее бормотание Романа. В коридоре Крылов столкнулся с Элизабет, которая выводила из ванной закутанную в халат и, казалось, совсем протрезвевшую Вику.
— Вы уже уходите? — как ни в чем не бывало спросила она.
— Да, все было очень мило, как в лучших домах. Передайте привет хозяевам. До свидания.
На углу Крылов остановился и взглянул на часы, твердо решив не ждать больше пяти минут. Рита выбежала через три.
— Зачем ты это затеяла?
Она почувствовала, что скрывается за ровным тоном, но виду не подала.
— А что такого? Разве я сказала не правду?
Но, встретив яростный взгляд Крылова, осеклась и продолжила, как бы извиняясь:
— Все бабы хвастались — одна бриллиантами, другая — заграницей, третья — платьем, четвертая — мужем. Ну и я похвасталась тобой. Или нельзя?
— А зачем тебе вообще мериться с ними? И выставлять мой орден против чьих-то побрякушек? Считаешь, что сопоставимые вещи?
— В том-то и дело, что нет! Орденов ни у кого нет…
Они долго препирались под яркой ртутной лампой, вокруг которой кружилась в таком бессмысленном, как их перебранка, хороводе всякая ночная мошкара, наконец поссорились окончательно. На такси Крылов отвез Риту домой, не выходя из машины, сухо попрощался, усталый, злой и раздраженный поехал к себе.
Это был далеко не самый удачный вечер в личной жизни Александра, и, если бы кто-нибудь взялся за повесть об инспекторе Крылове, он бы никогда не стал его описывать.
Глава пятая
РЕЙД
Спецмероприятие назначили на двадцать три часа. Как правило, в это время интересующие милицию лица уже возвращаются по домам, а если нет, ждать приходится недолго.
Старик встретил Крылова внизу, в вестибюле, но Ласкин — новый замполит отдела, пожелавший присутствовать на инструктаже, заметил его и отозвал Александра в сторону:
— Кто это?
— Не знаете, Николай Фомич? — удивился Крылов. — Это Игнат Филиппович Сизов. Слышали? Старик, Сыскная машина?
— А-а-а, — без особого энтузиазма протянул Ласкин. — И что он здесь делает?
— Пойдет со мной в паре.
— Пенсионер? В рейд? — поморщился замполит. — А случится с ним что — кто будет отвечать?
— Да что вы, Николай Фомич, — урезонивающим тоном сказал Крылов. — Игнат Филиппович сам за себя ответит. Да и за нас с вами, если понадобится. К тому же вы его вполне могли и не увидеть.
Последний довод подействовал — Ласкин что-то пробурчал, но отстал.
Крылов вернулся к Сизову.
— Про меня говорил? — спросил Старик. — Мол, какого черта старым козлам по притонам шляться, пусть дома телевизоры смотрят?
— Примерно так, — усмехнулся Крылов. — Только без чертей, старых козлов и телевизоров.
— И то хорошо. Новые начальники образованные, и слова у них другие, и знают все. Только скажи: почему преступность растет, раскрываемость падает, а они делают вид, что все нормально? И другим лапшу вешают?
— Не заводитесь, Игнат Филиппович, — миролюбиво сказал Крылов. — Может, сегодня еще будет повод.
Они вышли на улицу. Возле отдела стояли пять микроавтобусов, мобилизованных на обувной фабрике, механическом заводе и в стройтресте. Крылов сверил номера с записью на обрывке протокола.
— Вот наш, — он указал на видавший виды «рафик». Кроме водителя, в нем сидели два дружинника — не столько для помощи, сколько для свидетельской базы.
— Александр Семенович, подождите! — их догонял Юра Гусаров.
— Что случилось?
— Ничего. Ласкин сказал, что у вас нет пары, и направил…
— Ну, молодец! — восхитился Старик. — Меня вроде и нету, вы вдвоем, все, как положено, никаких отступлений. До этого без академии не дойдешь! Раньше думали, как преступление раскрыть, а сейчас — как свою задницу уберечь.
— И вода раньше мокрей была… Поехали, что ли? — Крылов полистал записную книжку. — Вначале на Красногорскую, двести семь.
— К Медузе? — с сомнением спросил Сизов. — Был у него наган, так и ушел неизвестно куда. А потом за обрез отсидел. Но к «Призракам» он вряд ли вяжется… Хотя чего рассусоливать…
Сизов распахнул дверцу и бодро запрыгнул на переднее сиденье рядом с водителем.
— Добрый вечер! Как настроение?
— Какое настроение! — хмуро ответил водитель. — Сегодня футбол по телеку, а я вторую смену ишачу! Им-то хоть три дня к отпуску дадут, — он ткнул большим пальцем через плечо назад, в сторону дружинников, — а мне что? Директор сказал: «Езжай», — и все дела.
— Ладно, не плачься. — Крылов хлопнул водителя по плечу. — В случае чего я за тебя перед гаишниками похлопочу.
— Да мы сами за себя хлопочем… То бензин, то пятера, то червончик… Куда ехать-то?
— Крылов назвал адрес. «Рафик» неожиданно резво рванул с места, прокатил по ярко освещенному проспекту, свернул в проулок. Здесь фонари не работали, водитель включил фары и снизил скорость.
— Чуть в сторону — и все, колдобина на колдобине. Хозяева! А по Красногорской вода уже десять лет течет. Осенью, весной — слякоть, зимой — лед. В одном и том же месте. А в кране воды нет, по графику; два часа утром, три — вечером. Это порядок? А милиция работяг в вытрезвитель забирает Да шоферов штрафует! И все при деле…
Видно было, что шофер уже выместил на собеседниках раздражение и бубнит по привычке к нравоучениям и обличению существующих порядков.
— Вот сейчас небось тоже какого-нибудь работягу захомутаете! У вас как рейд, хватают без разбора, для галочки. Вот меня один раз…
— Я тебе покажу этого «работягу»! — перебил водителя Гусар, — Зайдем вместе, и покажу. Кличка Медуза, вес под сто двадцать, хобби — огнестрельное оружие. Очень любит таскать на животе наган да пугать кое-кого при случае…
— А нам что, тоже надо идти? — спросил дружинник.
— Как захотите.
— Нам-то зачем, посидим в машине, — буркнул водитель и замолчал.
«Рафик» подскакивал на выбоинах, и в такт качался на пружинной ножке прихваченный резиновой присоской к лобовому стеклу термометр в виде глобуса. Этот термометр и упоминание о нагане Медузы пробудили в сознании Старика ассоциативную цепочку, и он, как бывало во время сердечных приступов, увидел словно воочию большой школьный глобус со сквозной пулевой пробойной.
Глобус прострелил Гром — такой грозный псевдоним выбрал себе маленький и худой Вася Симкин. Они занимались в обычном школьном классе с традиционным глобусом и скелетом, которому во всех школах Советского Союза обязательно вставляли между челюстями папиросу. И плакаты на стенах висели традиционные: таблица Менделеева, правила правописания шипящих, а поверх были наброшены другие — граната «Ф-1» в разрезе, схема расстановки противопехотных мин, уязвимые места танка… А в челюстях скелета вместо папиросы торчала острая финка с утяжеленной черной ручкой, одну глазницу закрывала повязка — бинт из индпакета, тоже работа Грома. Видно, в школе он был не подарок и учителям от него доставалось, правда, тогда у него не было нагана.
— Спорим, засажу прямо в фашистское логово?
Он нервозно покручивал глобус, да и все нервничали более или менее заметно — до начала рейда оставалось несколько часов.
— Брось дурить, — отозвался Старик, но Гюрза подначила:
— Ни в жизнь не попадешь, особенно если крутиться будет!
— Посмотрим! — задиристо отозвался Гром, заглянул в барабан, оттянул курок. — С одного раза!
Коршун бочком, вроде по нужде, направился к двери. Быстрый тоже поднялся и вышел.
Гром проводил их взглядом, подумал и перенес глобус в угол, чтобы не был на одной линии с главным портретом, потом, не торопясь, раскрутил, быстро прошел к дальней стене и вскинул руку.
Ба-бах! В замкнутом пространстве наган грохнул, как девятимиллиметровый вальтер.
— Теперь поглядим…
Гром был рисковый парень, но подходил к желтоголубому шару с опаской: если попал не туда, кто знает, как обернется, могут и не посмотреть, что вечером переход. Недаром Коршун и Быстрый не захотели попасть в свидетели…
По счастью, входное отверстие оказалось в центре никому не известной Гренландии, а выходное — вообще в Тихом океане.
— Промах. — Гром облегченно вздохнул. — Спирт с меня.
— Лучше шоколад, — попросила Гюрза. — Две плитки.
— Идет. — Симкин спрятал наган в карман галифе и поставил глобус на место. — Не удалось перед рейдом выиграть. Ну, может, там повезет…
В тот раз всей группе действительно повезло. Вечером переоделись в гражданское, построились вдоль глухого забора — разношерстная компания, вроде охотников или рыболовов, только вместо двустволок да спиннингов — пистолеты, редкие по тому времени автоматы да тяжеленные рюкзаки, набитые взрывчаткой. Две группы — двадцать восемь человек. В первой — командир Быстрый, комиссар — Старик. Во второй командуют Смелый и Гвоздь. Интервал между переходами за линию фронта — сутки.
— Ваша основная задача — навести панику на территории врага. — Командир диверсионного отряда особого назначения Грызобоев шел вплотную и строго, пристально вглядывался в глаза, будто гипнотизируя. — Если каждый из вас взорвет одну машину и убьет пять немцев, цель будет достигнута! Запомните, вы в долгу перед теми, кто с первого дня бьется на передовой, кто уже убит или искалечен. Поэтому будьте готовы умереть достойно. Любое проявление трусости карается смертью! Командир и комиссар обязаны немедленно пристрелить труса и паникера.
Грызобоев остановился возле Быстрого.
— Да и любой боец обязан убить труса независимо от его должности и звания, — многозначительно продолжал он, почти прижавшись к лицу командира первой группы.
Сильно пахло хорошим одеколоном. Скосив глаза, Старик увидел вытаращенный глаз, чисто выбритую щеку и несколько торчащих под самым носом жестких волосков.
— Плен исключен! — Грызобоев продвинулся дальше и теперь гипнотизировал Старика. — Если хоть один человек попадет в плен, я с комиссара шкуру спущу!
Бешено расширенные зрачки, казалось, заглядывают в самую душу, и Старик ощутил испуг от того, что командир отряда разглядел в неведомой ему самому глубине что-то зловредное, чуждое, опасное для «нашего дела» иначе ничем нельзя было объяснить полыхающую в глазах ярость.
— Я не говорю: сдастся в плен. В каком бы виде наш боец не попал в руки немцев — оглушенным, раненым, контуженным, полумертвым, — все равно это предательство, которому нет прощения и пощады!
Грызобоев наконец шагнул в сторону, и Старик испытал облегчение, будто и в самом деле избежал возможного разоблачения.
— При переходе через реку есть опасность провалиться в прорубь, трещину, полынью. В этом случае тонуть молча, чтобы не обнаружить группу.
Да, маекхалатов нет. Но они вам и не нужны — не прятаться идете! Пусть фашисты от вас прячутся.
Грызобоев отошел от строя на обычные два метра, напряжение в его голосе стало спадать.
— И последнее. Вы прошли специальную подготовку. На вас истрачено много денег, продуктов, израсходованы боеприпасы, выдано новейшее оружие. Чтобы оправдать все это, вы должны работать достаточно долго. Погибнуть сразу — проще всего, но выгодно такое только фашистам.
Грызобоев улыбнулся, как строгий, но заботливый и справедливый отец-командир.
— Поэтому все должны вернуться живыми. Этот рейд — только проба сил.
Главное у вас впереди! Желаю удачи!
«Да он неплохой мужик, — подумал Старик. — А что глаза злые, так не время сейчас для доброты».
Первая группа погрузилась в старый разболтанный автобус. Оставшиеся смотрели молча, некоторые ободряюще улыбались. Гюрза подмигнула Старику и помахала рукой. Он отвернулся.
Скрипя и дребезжа, автобус преодолел восемь километров укатанной снежной дороги и замер у обрывистого берега, рядом со стогом сена.
— Вот он, наш ориентир, — сказал Быстрый. — Выходи!
Днем здесь проводили рекогносцировку, ориентируясь по дымам костров на той стороне. Напротив стога постов вроде не было.
Растянувшись цепочкой, двинулись по льду. На белом открытом пространстве четырнадцать теней могли стать хорошими мишенями, каждый остро ощущал свою уязвимость.
Старик, еще не убедившийся в том, что можно уворачиваться от пуль и затыкать вражеские стволы ответным потоком огня, был готов в любой миг молча уйти под лед или принять смертельный кусок свинца. При ощущении обреченности страх исчезает.
Только когда добрались до другого берега и вошли в потрескивающий от мороза лес, чувство обреченности прошло, вернулось желание жить и вместе с ним страх. Побродили в поисках подходящей полянки, расположились на поваленных бревнах, через час поняли, что без огня не обойтись: мороз давил под тридцать. Развели крохотный костерок, сгрудились вокруг, дожидаясь рассвета. Старик даже задремал, точнее, впал в оцепенение, не перестав слышать, что происходит вокруг. Заскрипел снег — кто-то отошел от костра. Вскинулся Быстрый:
Старик встретил Крылова внизу, в вестибюле, но Ласкин — новый замполит отдела, пожелавший присутствовать на инструктаже, заметил его и отозвал Александра в сторону:
— Кто это?
— Не знаете, Николай Фомич? — удивился Крылов. — Это Игнат Филиппович Сизов. Слышали? Старик, Сыскная машина?
— А-а-а, — без особого энтузиазма протянул Ласкин. — И что он здесь делает?
— Пойдет со мной в паре.
— Пенсионер? В рейд? — поморщился замполит. — А случится с ним что — кто будет отвечать?
— Да что вы, Николай Фомич, — урезонивающим тоном сказал Крылов. — Игнат Филиппович сам за себя ответит. Да и за нас с вами, если понадобится. К тому же вы его вполне могли и не увидеть.
Последний довод подействовал — Ласкин что-то пробурчал, но отстал.
Крылов вернулся к Сизову.
— Про меня говорил? — спросил Старик. — Мол, какого черта старым козлам по притонам шляться, пусть дома телевизоры смотрят?
— Примерно так, — усмехнулся Крылов. — Только без чертей, старых козлов и телевизоров.
— И то хорошо. Новые начальники образованные, и слова у них другие, и знают все. Только скажи: почему преступность растет, раскрываемость падает, а они делают вид, что все нормально? И другим лапшу вешают?
— Не заводитесь, Игнат Филиппович, — миролюбиво сказал Крылов. — Может, сегодня еще будет повод.
Они вышли на улицу. Возле отдела стояли пять микроавтобусов, мобилизованных на обувной фабрике, механическом заводе и в стройтресте. Крылов сверил номера с записью на обрывке протокола.
— Вот наш, — он указал на видавший виды «рафик». Кроме водителя, в нем сидели два дружинника — не столько для помощи, сколько для свидетельской базы.
— Александр Семенович, подождите! — их догонял Юра Гусаров.
— Что случилось?
— Ничего. Ласкин сказал, что у вас нет пары, и направил…
— Ну, молодец! — восхитился Старик. — Меня вроде и нету, вы вдвоем, все, как положено, никаких отступлений. До этого без академии не дойдешь! Раньше думали, как преступление раскрыть, а сейчас — как свою задницу уберечь.
— И вода раньше мокрей была… Поехали, что ли? — Крылов полистал записную книжку. — Вначале на Красногорскую, двести семь.
— К Медузе? — с сомнением спросил Сизов. — Был у него наган, так и ушел неизвестно куда. А потом за обрез отсидел. Но к «Призракам» он вряд ли вяжется… Хотя чего рассусоливать…
Сизов распахнул дверцу и бодро запрыгнул на переднее сиденье рядом с водителем.
— Добрый вечер! Как настроение?
— Какое настроение! — хмуро ответил водитель. — Сегодня футбол по телеку, а я вторую смену ишачу! Им-то хоть три дня к отпуску дадут, — он ткнул большим пальцем через плечо назад, в сторону дружинников, — а мне что? Директор сказал: «Езжай», — и все дела.
— Ладно, не плачься. — Крылов хлопнул водителя по плечу. — В случае чего я за тебя перед гаишниками похлопочу.
— Да мы сами за себя хлопочем… То бензин, то пятера, то червончик… Куда ехать-то?
— Крылов назвал адрес. «Рафик» неожиданно резво рванул с места, прокатил по ярко освещенному проспекту, свернул в проулок. Здесь фонари не работали, водитель включил фары и снизил скорость.
— Чуть в сторону — и все, колдобина на колдобине. Хозяева! А по Красногорской вода уже десять лет течет. Осенью, весной — слякоть, зимой — лед. В одном и том же месте. А в кране воды нет, по графику; два часа утром, три — вечером. Это порядок? А милиция работяг в вытрезвитель забирает Да шоферов штрафует! И все при деле…
Видно было, что шофер уже выместил на собеседниках раздражение и бубнит по привычке к нравоучениям и обличению существующих порядков.
— Вот сейчас небось тоже какого-нибудь работягу захомутаете! У вас как рейд, хватают без разбора, для галочки. Вот меня один раз…
— Я тебе покажу этого «работягу»! — перебил водителя Гусар, — Зайдем вместе, и покажу. Кличка Медуза, вес под сто двадцать, хобби — огнестрельное оружие. Очень любит таскать на животе наган да пугать кое-кого при случае…
— А нам что, тоже надо идти? — спросил дружинник.
— Как захотите.
— Нам-то зачем, посидим в машине, — буркнул водитель и замолчал.
«Рафик» подскакивал на выбоинах, и в такт качался на пружинной ножке прихваченный резиновой присоской к лобовому стеклу термометр в виде глобуса. Этот термометр и упоминание о нагане Медузы пробудили в сознании Старика ассоциативную цепочку, и он, как бывало во время сердечных приступов, увидел словно воочию большой школьный глобус со сквозной пулевой пробойной.
Глобус прострелил Гром — такой грозный псевдоним выбрал себе маленький и худой Вася Симкин. Они занимались в обычном школьном классе с традиционным глобусом и скелетом, которому во всех школах Советского Союза обязательно вставляли между челюстями папиросу. И плакаты на стенах висели традиционные: таблица Менделеева, правила правописания шипящих, а поверх были наброшены другие — граната «Ф-1» в разрезе, схема расстановки противопехотных мин, уязвимые места танка… А в челюстях скелета вместо папиросы торчала острая финка с утяжеленной черной ручкой, одну глазницу закрывала повязка — бинт из индпакета, тоже работа Грома. Видно, в школе он был не подарок и учителям от него доставалось, правда, тогда у него не было нагана.
— Спорим, засажу прямо в фашистское логово?
Он нервозно покручивал глобус, да и все нервничали более или менее заметно — до начала рейда оставалось несколько часов.
— Брось дурить, — отозвался Старик, но Гюрза подначила:
— Ни в жизнь не попадешь, особенно если крутиться будет!
— Посмотрим! — задиристо отозвался Гром, заглянул в барабан, оттянул курок. — С одного раза!
Коршун бочком, вроде по нужде, направился к двери. Быстрый тоже поднялся и вышел.
Гром проводил их взглядом, подумал и перенес глобус в угол, чтобы не был на одной линии с главным портретом, потом, не торопясь, раскрутил, быстро прошел к дальней стене и вскинул руку.
Ба-бах! В замкнутом пространстве наган грохнул, как девятимиллиметровый вальтер.
— Теперь поглядим…
Гром был рисковый парень, но подходил к желтоголубому шару с опаской: если попал не туда, кто знает, как обернется, могут и не посмотреть, что вечером переход. Недаром Коршун и Быстрый не захотели попасть в свидетели…
По счастью, входное отверстие оказалось в центре никому не известной Гренландии, а выходное — вообще в Тихом океане.
— Промах. — Гром облегченно вздохнул. — Спирт с меня.
— Лучше шоколад, — попросила Гюрза. — Две плитки.
— Идет. — Симкин спрятал наган в карман галифе и поставил глобус на место. — Не удалось перед рейдом выиграть. Ну, может, там повезет…
В тот раз всей группе действительно повезло. Вечером переоделись в гражданское, построились вдоль глухого забора — разношерстная компания, вроде охотников или рыболовов, только вместо двустволок да спиннингов — пистолеты, редкие по тому времени автоматы да тяжеленные рюкзаки, набитые взрывчаткой. Две группы — двадцать восемь человек. В первой — командир Быстрый, комиссар — Старик. Во второй командуют Смелый и Гвоздь. Интервал между переходами за линию фронта — сутки.
— Ваша основная задача — навести панику на территории врага. — Командир диверсионного отряда особого назначения Грызобоев шел вплотную и строго, пристально вглядывался в глаза, будто гипнотизируя. — Если каждый из вас взорвет одну машину и убьет пять немцев, цель будет достигнута! Запомните, вы в долгу перед теми, кто с первого дня бьется на передовой, кто уже убит или искалечен. Поэтому будьте готовы умереть достойно. Любое проявление трусости карается смертью! Командир и комиссар обязаны немедленно пристрелить труса и паникера.
Грызобоев остановился возле Быстрого.
— Да и любой боец обязан убить труса независимо от его должности и звания, — многозначительно продолжал он, почти прижавшись к лицу командира первой группы.
Сильно пахло хорошим одеколоном. Скосив глаза, Старик увидел вытаращенный глаз, чисто выбритую щеку и несколько торчащих под самым носом жестких волосков.
— Плен исключен! — Грызобоев продвинулся дальше и теперь гипнотизировал Старика. — Если хоть один человек попадет в плен, я с комиссара шкуру спущу!
Бешено расширенные зрачки, казалось, заглядывают в самую душу, и Старик ощутил испуг от того, что командир отряда разглядел в неведомой ему самому глубине что-то зловредное, чуждое, опасное для «нашего дела» иначе ничем нельзя было объяснить полыхающую в глазах ярость.
— Я не говорю: сдастся в плен. В каком бы виде наш боец не попал в руки немцев — оглушенным, раненым, контуженным, полумертвым, — все равно это предательство, которому нет прощения и пощады!
Грызобоев наконец шагнул в сторону, и Старик испытал облегчение, будто и в самом деле избежал возможного разоблачения.
— При переходе через реку есть опасность провалиться в прорубь, трещину, полынью. В этом случае тонуть молча, чтобы не обнаружить группу.
Да, маекхалатов нет. Но они вам и не нужны — не прятаться идете! Пусть фашисты от вас прячутся.
Грызобоев отошел от строя на обычные два метра, напряжение в его голосе стало спадать.
— И последнее. Вы прошли специальную подготовку. На вас истрачено много денег, продуктов, израсходованы боеприпасы, выдано новейшее оружие. Чтобы оправдать все это, вы должны работать достаточно долго. Погибнуть сразу — проще всего, но выгодно такое только фашистам.
Грызобоев улыбнулся, как строгий, но заботливый и справедливый отец-командир.
— Поэтому все должны вернуться живыми. Этот рейд — только проба сил.
Главное у вас впереди! Желаю удачи!
«Да он неплохой мужик, — подумал Старик. — А что глаза злые, так не время сейчас для доброты».
Первая группа погрузилась в старый разболтанный автобус. Оставшиеся смотрели молча, некоторые ободряюще улыбались. Гюрза подмигнула Старику и помахала рукой. Он отвернулся.
Скрипя и дребезжа, автобус преодолел восемь километров укатанной снежной дороги и замер у обрывистого берега, рядом со стогом сена.
— Вот он, наш ориентир, — сказал Быстрый. — Выходи!
Днем здесь проводили рекогносцировку, ориентируясь по дымам костров на той стороне. Напротив стога постов вроде не было.
Растянувшись цепочкой, двинулись по льду. На белом открытом пространстве четырнадцать теней могли стать хорошими мишенями, каждый остро ощущал свою уязвимость.
Старик, еще не убедившийся в том, что можно уворачиваться от пуль и затыкать вражеские стволы ответным потоком огня, был готов в любой миг молча уйти под лед или принять смертельный кусок свинца. При ощущении обреченности страх исчезает.
Только когда добрались до другого берега и вошли в потрескивающий от мороза лес, чувство обреченности прошло, вернулось желание жить и вместе с ним страх. Побродили в поисках подходящей полянки, расположились на поваленных бревнах, через час поняли, что без огня не обойтись: мороз давил под тридцать. Развели крохотный костерок, сгрудились вокруг, дожидаясь рассвета. Старик даже задремал, точнее, впал в оцепенение, не перестав слышать, что происходит вокруг. Заскрипел снег — кто-то отошел от костра. Вскинулся Быстрый: