Страница:
Вставать и идти за своими сигаретами Андронов не хотел, дабы не отрываться от наблюдения, но и отказать страждущей было бы не по-джентльменски и не по-христиански.
– Возьми там, в нагрудном кармане, – сказал он, поведя головой в сторону вешалки у входа, на которой висела его одинокая куртка. – И зажигалка там же.
– Самому западло? – вопросила девица, но тут же, поставив бокал, оторвалась от стула и, сопровождаемая взглядом полнотелой барменши из-за стойки, поплелась к вешалке.
«Эх... – мысленно вздохнул Андронов. – Э-эх... Дурочка ты, дурочка...»
Девица вернулась, бросила на стол пачку «Мальборо», прихлопнула ее зажигалкой. Продемонстрировала ладони:
– Вот, ничего больше не брала.
– Я и не сомневался.
Андронов, продолжая контролировать портал «Туриста», открыл пачку, протянул юному созданию. Поднес выплюнувшую язычок пламени зажигалку. И решил сразу расставить все по местам, дабы девица не питала иллюзий на его счет. Если таковые у нее имелись.
– Пить нехорошо, – тошнотворно-назидательным тоном сказал он. – И чему тебя в школе учат?
После такой сентенции девица должна была послать его подальше и отвалить.
Однако она продолжала сидеть и стряхивать пепел в тарелку из-под яичницы.
– Что, нравится такая жизнь? – сделал вторую попытку Андронов. – Других развлечений нет, что ли?
– Не нудите, дяденька, – устало отмахнулась девица. – Вы шо, мой папа, да? Другие развлечения, промежду прочим, тоже есть.
– О! Это какие же?
– Да хоть флэшка, – девица хихикнула. – Прикольно!
– Флэшка? – удивился Андронов. – При чем здесь флэшка?
– Прикольно, – повторила девица. – Р-раз – и все замерли!
– А-а, флэш-моб, что ли? – наконец сообразил Андронов.
Девица часто-часто закивала, словно стараясь встряхнуть слипшиеся мозги, – но тут же болезненно скривилась.
– И что же вы тут новенького придумали? – с участием осведомился Андронов. Участие это относилось не к похмельной собеседнице, а к местной молодежи, занимающейся такими тупыми делами.
– Прикольно, – заклинило девицу. – Идем-идем по площади – и вдруг замрем. Или возле «Эльдорадо»: все разом – руки за голову, лицом к стенке... А народ не врубается. Прикольно!
– Да уж, – вздохнул Андронов. – Прикольнее не бывает. Видать, большие вы тут приколисты...
«За что боролись?» – холодной печальной рыбой проплыл в голове привычный рефрен – и Андронов тут же забыл про девицу. Потому что из дверей гостиницы вышел Регбист. Пора было вновь превращаться в Костика-хвостика.
4
5
– Возьми там, в нагрудном кармане, – сказал он, поведя головой в сторону вешалки у входа, на которой висела его одинокая куртка. – И зажигалка там же.
– Самому западло? – вопросила девица, но тут же, поставив бокал, оторвалась от стула и, сопровождаемая взглядом полнотелой барменши из-за стойки, поплелась к вешалке.
«Эх... – мысленно вздохнул Андронов. – Э-эх... Дурочка ты, дурочка...»
Девица вернулась, бросила на стол пачку «Мальборо», прихлопнула ее зажигалкой. Продемонстрировала ладони:
– Вот, ничего больше не брала.
– Я и не сомневался.
Андронов, продолжая контролировать портал «Туриста», открыл пачку, протянул юному созданию. Поднес выплюнувшую язычок пламени зажигалку. И решил сразу расставить все по местам, дабы девица не питала иллюзий на его счет. Если таковые у нее имелись.
– Пить нехорошо, – тошнотворно-назидательным тоном сказал он. – И чему тебя в школе учат?
После такой сентенции девица должна была послать его подальше и отвалить.
Однако она продолжала сидеть и стряхивать пепел в тарелку из-под яичницы.
– Что, нравится такая жизнь? – сделал вторую попытку Андронов. – Других развлечений нет, что ли?
– Не нудите, дяденька, – устало отмахнулась девица. – Вы шо, мой папа, да? Другие развлечения, промежду прочим, тоже есть.
– О! Это какие же?
– Да хоть флэшка, – девица хихикнула. – Прикольно!
– Флэшка? – удивился Андронов. – При чем здесь флэшка?
– Прикольно, – повторила девица. – Р-раз – и все замерли!
– А-а, флэш-моб, что ли? – наконец сообразил Андронов.
Девица часто-часто закивала, словно стараясь встряхнуть слипшиеся мозги, – но тут же болезненно скривилась.
– И что же вы тут новенького придумали? – с участием осведомился Андронов. Участие это относилось не к похмельной собеседнице, а к местной молодежи, занимающейся такими тупыми делами.
– Прикольно, – заклинило девицу. – Идем-идем по площади – и вдруг замрем. Или возле «Эльдорадо»: все разом – руки за голову, лицом к стенке... А народ не врубается. Прикольно!
– Да уж, – вздохнул Андронов. – Прикольнее не бывает. Видать, большие вы тут приколисты...
«За что боролись?» – холодной печальной рыбой проплыл в голове привычный рефрен – и Андронов тут же забыл про девицу. Потому что из дверей гостиницы вышел Регбист. Пора было вновь превращаться в Костика-хвостика.
4
За визитером из центра местные прислали к гостинице зализанный белый «опель», а не какую-нибудь малолитражку. Он был хорошо заметен в довольно хлипком ручейке авто, и следить за ним не составляло никакого труда. Андронов решил не указывать своему возничему на объект, из-за которого они пустились в путь, а просто коротко командовал: «прямо», «за светофором направо» и опять «прямо», придерживаясь маршрута «опеля». А маршрут этот вел через уже знакомый Андронову мост, мимо кинотеатра, «Ва-банка» и красивого старинного здания с кариатидами, изуродованного стеклянной пристройкой ресторана в стиле советского кубизма периода раннего застоя. Городской рынок заявил о себе цепочкой разнокалиберных ларьков и лотков и штабелями ящиков с яблоками, мандаринами и бананами. На кромке тротуара, спиной к проезжей части, тесной шеренгой выстроились бабульки, разложив на газетах, расстеленных прямо на мокром асфальте, нехитрую продукцию своих огородов: лучок-чесночок, картошку-морковку, свеклу-капусту. «Опель» миновал людскую толчею, проехал перекресток и сначала сбавил ход, а потом и вовсе остановился у двухэтажной, модерново отделанной коробки с искусственными пальмами возле вычурных, с розетками, завитушками и прочими прибамбасами, дверей.
«Неаполь» – прочитал Андронов витиеватую надпись на боковой стене и усмехнулся: «Ну, конечно, именно «Неаполь». В этом захолустье. На фоне гоголевских луж. «Неаполь», блин, а не какая-нибудь тебе рабочая столовка номер три».
– Стоп, – сказал он шоферу. – Приехали пока.
Тот молча кивнул и затормозил метрах в двадцати пяти – тридцати от «опеля». Белая дверца открылась и Регбист, держа в руке сумку, вышел на тротуар, выложенный свекольной плиткой. Брюки на нем были те же самые, это Андронов отметил еще тогда, когда его подопечный показался в дверях гостиницы. Значит и «паучки» тут тоже присутствовали, и исправно все зафиксируют, и останется только забрать их – но это уже задание на перспективу, и не очень сложное. При умелом подходе.
Регбист опустил руку в карман плаща, вытащил мобильник и посмотрел на экран. Из «опеля», со стороны водителя, выбрался сопровождающий – приземистый, коротко стриженный тип в распахнутом длинном пальто кофейного цвета – и, обойдя автомобиль, приблизился к Регбисту. И почти тут же выскочил из-за дальнего угла гладкий, упитанный черный «мерс», наискосок рванул на встречную полосу, игнорируя правила дорожного движения, и, подкатив к «Неаполю», остановился, как вкопанный, нос к носу с «опелем». Медленно вылупился из черной туши рослый господин в солидном черном одеянии, из обеих задних дверей, как черти из табакерки, выпрыгнули еще двое, пожиже, но тоже явно не из простых.
– Ого-о!.. – оживленно протянул таксист. – Какие люди с утра пораньше!
– Что, знакомый? – Андронову показалось, что он уже где-то видел это холеное круглощекое лицо дон жуана местного разлива. Хотя – когда и где он мог бы его видеть?
– Знакомый! – фыркнул таксист. – Это Аптекарь, кликуха у него такая. Аптеки держит. Третий раз в мэры пытается пробиться...
Словно кто-то дернул за веревочку – и дверь в голове у Андронова отворилась. Именно этот упитанный лик строго взирал на горожан с биллбордов – икон нового времени, – и что-то там было написано про наведение порядка.
Все сходилось, все укладывалось в схему. Дельфин и Русалка, Регбист и Аптекарь... Колеса и бабки...
– На лекарствах сидит, да еще и в мэры хочет, – медленно сказал Андронов, провожая взглядом всю компанию – Регбиста с сопровождающим из «опеля» и Аптекаря со свитой из «мерса», – проследовавшую друг за другом, с кандидатом в мэры во главе, в раскрытые кем-то изнутри двери «Неаполя».
– А как же! – охотно откликнулся таксист. – Вы ж, я понимаю, приезжий, так? А тут по двадцать кандидатов на миського голову, третьи перевыборы, потому как первые и вторые признали неправильными. Почти год уже без головы. А лезут в головы сплошные задницы! И коммуняки, и болтуны помаранчевые, и бандюки, причем бандюков больше, гора-аздо больше. А все почему? Да потому что не до конца еще все растащили, не все земельные участки захапали. Беспредел полнейший! А вы, стало быть, наблюдаете, – разговорившийся таксист проницательно взглянул на Андронова. – А потом статейку...
– Наблюдаю, – согласился Андронов. – Статейку не статейку, а своих хозяев проинформирую. И кушать хочется, и деньги не пахнут.
– Это уж точно – кивнул таксист. – Сейчас время такое – отца-матери за деньги не пожалеешь. А иначе бомжевать будешь, вон, как эти, – он повел головой в сторону невзрачной парочки, отнюдь не похожей на молодоженов. Парочка, с грязными матерчатыми сумками в руках, брела по тротуару, заглядывая в урны. – Развалили Союз, вот и пошло все шкэрэбэрть.
– Не заходите слишком далеко, – процитировал Андронов полюбившуюся ему когда-то притчу. – Просто скажите, что Союз развалился. Таков факт, остальное суждение. Несчастье это или благословение, нам неведомо, потому что это только фрагмент. Кто знает, что последует? – Ожидание, скорее всего, предстояло довольно долгое, и можно было пофилософствовать.
– Так вот уже и последовало, – недовольно сказал таксист. – Может, кому и благословение, только не мне. Торчал бы я сейчас за рулем, как же! В прошлом месяце двоих наших убили – и кто? Соплячье недоделанное! А я, между прочим, штурманом на «сорок втором» был. Так сократили! Ежедневно по два десятка бортов приходило-уходило, по всему Союзу, а что сейчас? Тишина! В девяностом новый аэровокзал отгрохали – а теперь там только выставки-ярмарки проводятся... Полный абзац!
– А остались бы штурманом – и гробанулись бы, может, еще лет пять назад, – заметил Андронов, поудобнее умащиваясь на сиденье. – Был у одного бедняка прекрасный конь. Все советовали продать, а старик ни в какую. Как, мол, могу продать друга? А однажды ночью конь пропал. Собрались деревенские и говорят: «Ты старый дурень. Лучше бы продал его. Вот несчастье!». А старик им отвечает: «Не заходите слишком далеко, говоря так. Просто скажите, что моего коня нет на месте. Таков факт, остальное – суждение. Что бы это ни было, несчастье или благословение, я не знаю, потому что это только фрагмент. Кто ведает, что последует?»
– Ну-ну, – с мрачной иронией покивал таксист. – Сказки бабушки Арины.
– Сказочке еще не конец, – невозмутимо продолжал Андронов. – Конь-то вернулся денька через три-четыре. Оказывается, его не украли, просто убежал на волю. И вернулся не один, привел с собой еще дюжину лошадей. Опять деревенские начали судачить: прав, говорят, старик, не несчастье это, а благословение. А дед им снова свое: не заходите далеко, просто скажите, что конь вернулся. Кто знает – благословение это или нет. Вы прочитали одно слово и пытаетесь по нему судить о целой книге. На другой день сын его стал объезжать этих лошадей, упал и сломал обе ноги. И стал навсегда калекой. Несчастье? Но тут началась война с очень сильным врагом, всех деревенских парней забрали в армию и бросили в бой, с сабельками против пулеметов, а калека остался в деревне, с отцом, и оба они уцелели. И так далее... Нельзя судить о целом по фрагменту.
– Вы эту сказочку женам тех хлопцев расскажите, – после долгой паузы хмуро отозвался таксист. – Одного молотком, а другому удавку на шею накинули... За что, спрашивается? Хорошенькое благословение!
– Ладно, – махнул рукой Андронов. – Сколько людей – столько мнений. Курить тут можно?
Таксист отрицательно помотал головой:
– Нет, не надо. Я восемь лет как бросил, и дыма теперь не переношу.
Андронов молча открыл дверцу и выбрался из машины. Полез в карман куртки, ничего не нашел и тихо, но с чувством выругался – как в молодости:
– Тудыть твою в душу!
Сигареты и зажигалка остались лежать на столе в кафе. На радость девице-красавице.
Бросив взгляд по сторонам, Андронов с облегчением обнаружил табачный киоск, приткнувшийся к стене магазина на другой стороне улицы, за перекрестком. Обернуться туда и обратно было минутным делом, поэтому он, сунув голову в салон «жигуля», бросил расслабленно сидящему таксисту: «Я за куревом», – и быстрым шагом направился к белой будке. «Неаполитанская» компания, поди, еще только-только начинала жевать и обсуждать свои дела.
Ассортимент выстроившихся рядами за стеклом сигаретных пачек был, пожалуй, не хуже, чем в Москве. Андронов выбрал привычное красно-белое «Мальборо» и черную, с золотом, зажигалку. Опустил пачку в карман и начал, для проверки, щелкать вновь приобретенным огнивом, положив на край узкого прилавка сдачу – несколько местных желтых монет и розовую, с оттенками, десятку, с которой взирал какой-то усатый казак. Дунул ветерок, позарившись, видимо, на гладенький банкнот, и десятка сухим осенним листком запорхала к мокрому асфальту. Андронов, чертыхнувшись, отправил зажигалку вслед за сигаретами, сгреб с прилавка мелочь и повернулся к месту приземления по-поросячьи розовой бумажки. И не обнаружил ее. В той точке, где она, как успел заметить краем глаза Андронов, совершила посадку, стоял черный, забрызганный грязью ботинок на толстой подошве.
– Вы не могли бы сделать шаг назад? – вежливо обратился Андронов к владельцу ботинка. – У меня деньги упали, а вы на них наступили. Beроятно, не заметили, – в последнюю фразу он подпустил чуть-чуть сарказма, потому что не заметить мог только слепой.
– Шо такое? – услышал он в ответ утробно-сиплое, с нажимом. – Шо ты гонишь, бычара? Хочу – стою, какие деньги? На лохов наезжай.
Дискуссия, в данном случае, представлялась делом совершенно бесполезным. Чтобы понять это, достаточно было взглянуть на наглую морду бритоголового здоровяка-перекормыша в темной кожаной куртке, попирающего законную андроновскую десятку – с такими братками Андронову приходилось иметь дело, и не раз. Конечно, учитывая главную его, Андронова, задачу, нужно было плюнуть на эту несчастную хохляцкую бумажку и возвращаться на свой наблюдательней пост – пусть забирает этот жлобяра... Но кровь уже ударила в виски – и тело сработало, не дожидаясь решения мозга.
«Пулеметы не пулеметы, – шашки наголо – «даешь, сукин сын, позицию!» – и рубать!»
Выбросив вперед правую ногу, Андронов саданул жлоба носком туфли в коленную чашечку, а когда тот, хрюкнув, начал сгибаться, сделал шаг вперед и коленом все той же ноги, встречным движением вверх, заехал аборигену в нижнюю челюсть. Раздалось клацанье зубов – и тот грузно, всей своей кабаньей тушей, осел на асфальт, пребывая в безусловном глубоком нокауте. Андронов ощутил болезненный зуд в собственной челюсти – довелось ей узнать в былые годы, что такое перелом... Однако, насчет кабана вряд ли стоило беспокоиться – чтобы сломать такую кость, требовался, как минимум, кастет.
Считать до десяти, уподобляясь рефери, Андронов не стал – подобрал свою промокшую десятку и, подхватив обмякшего жлоба под мышки, отволок к стене. Пристроил возле урны и разогнулся. Вокруг было немало очевидцев этой короткой динамичной сценки, но никакой реакции с их стороны не последовало. Как обычно и бывает в подобных случаях. Не возмущались, не хватали Андронова за руки, не звали милицию, и не спешили поинтересоваться у потерпевшего, как тот себя чувствует. Народ был уже ученый, знал, что если вмешаешься – может получиться себе дороже, мало ли у кого с кем какие разборки... В конце концов, не у ребенка кусок хлеба отобрали. На то есть милиция... вернее, нет никакой милиции – во всяком случае, Андронов еще не встретил в этом городе ни одного милиционера.
Ругая себя на чем свет стоит за несдержанность, Андронов, чуть прихрамывая, проделал обратный путь до такси. Колено побаливало – а ведь можно было обойтись без этого! Он досадливо плюнул, вытащил сигареты и обернулся. Жлоб не только очнулся, но и, держась за челюсть, уже обогнул магазин и ковылял куда-то вдаль. Судя по всему, он все еще пребывал в состоянии грогги.
«Жлобов нужно учить», – потирая колено, сказал себе Андронов, щелкнул новенькой зажигалкой и с удовольствием сделал глубокую затяжку.
Забираясь в «жигуль», он был уже спокоен. Регбист пока не появлялся, не мчались хватать и вязать устроителя мордобоя стражи правопорядка, и все продолжало идти своим чередом.
«Фрагмент, – внутренне усмехаясь, подумал он. – Может, не дал бы в челюсть – поперся бы он дальше и попал под лошадь. Или под вола...»
– Ну, вы, блин, даете, – киношной фразой встретил его таксист, вероятно, созерцавший эпизод в боковом зеркале. По тону его было непонятно, осуждает ли он, восхищается или же просто констатирует. – Терминатор, да?
– Нахалов надо ставить на место, – отозвался Андронов, расстегивая куртку.
– Ложить на место! – хохотнул таксист. – А что, может и порядка было бы больше... Запустить Клычка в Верховну Раду, натравить на депутатов... Одному в ухо, другому по хлебальнику – глядишь, мозги бы встряхнулись, если есть, и законы путные принимали бы. А то ведь сплошной беспредел!
– Вы же, вроде, сами этого хотели, – заметил Андронов. – Отделяться-разделяться, вперед, в Европу. А попали в жопу, потому что Европе вы и на хрен не нужны.
Таксист нахохлился:
– А вы, стало быть, из зарубежья пожаловали? С территории северного соседа?
– Из Турции, – миролюбиво ответил Андронов. – Я турецко-подданный. Не принимайте близко к сердцу, приятель. По пустякам заводиться – только зря нервы тратить, а новые не купишь.
Таксист посопел немного и затих, смекнув, видимо, что совсем ни к чему ссориться с выгодным клиентом. Андронов тоже молчал, поглядывая на двери «Неаполя».
Турецко-подданный... Сын турецко-подданного Остап-и-прочая-Бендер-бей. Кажется, совсем недавно читал он веселые истории про похождения великого комбинатора, под самую завязку напичканные реалиями того времени... незабываемого времени... – а ведь, все-таки, много уже с тех пор воды утекло, ох, много... И не только эти истории он тогда читал, в его квартире было полно книг, самых разных, и он глотал их жадно, взахлеб, и смотрел телевизор, перескакивая с канала на канал, и слушал радио... Он мог бы, прибегнув к литературному штампу, сравнить себя с губкой, впитывающей информацию, – но ни в какую губку столько бы не вместилось. А в него – вместилось! Много свободного места было в его голове, не очень тогда обремененной знаниями...
И заработали его мозги на полную катушку, и он размышлял, и делал выводы, и искал ответы на массу вопросов... И ломались устоявшиеся схемы, и множество явлений осмысливалось по-новому, а об еще большем количестве явлений он задумывался вообще впервые за свою не слишком на тот момент длинную, но насыщенную бурными событиями жизнь. Событиями – но не мыслями.
За стеклами «жигуля» совершала свое неспешное коловращение местная жизнь. Небо по-прежнему выглядело похмельным и простуженным, сыпалась с него какая-то морось, которую никак нельзя было назвать дождем, и бесцельно моталась туда-сюда над крышами и деревьями стая ворон – черными пятнами по серому, туманному. Водитель, казалось, подремывал, привалившись плечом к дверце, но вдруг прокашлялся и повернул голову к Андронову:
– Вот вы тут о фрагментах рассуждали, о старике с конем... Ну, что нельзя судить по одному слову обо всей книжке...
– Это не я придумал, – сказал Андронов.
– Да неважно, – таксист сел прямо, положил левую руку на баранку. – Я за другое говорю. Выходит, события оценивать нельзя, так? И поступки свои тоже оценивать нельзя. Нельзя определить, хорошо ты поступил или плохо... Так ведь оно получается?
Андронов хотел кивнуть, но не успел, потому что водитель в одиночку ринулся дальше по тропе рассуждений:
– Вот, к примеру, сбил я кого... тьфу-тьфу-тьфу! – торопливо изобразил он плевок через плечо. – Насмерть! И потом выяснилось бы, шо это какой-нибудь Чикатило... Сотню уже задушил, и еще столько же задушил бы, если б я его не сбил. Значит, ДТП-то мое там, – он показал пальцем вверх, – мне в плюс пойдет, а не в минус. Хорошее, выходит, дело сделал, хоть и не специально. Или сбил я нормального мужика, тоже насмерть – вроде бы, зло сотворил, да? И вроде как чертям на руку играю... А остался бы жив тот мужик и, может, народился бы от него новый Саддам Хусейн или бен Ладен. Или, опять же, навпакы... ну, наоборот: лезет под колеса пьяндалыга, а я его спасаю, отворачиваю в столб, хотя знаю, что мне аут полнейший придет. Я, значит, в млынэць, а он жив-здоров, а потом плодит хусейнов... – Таксист скорчил недоуменную мину. – Выходит, непонятно, что к добру, а что к злу на этом свете делается. Мутотень какая-то непонятная получается. Ленин-Сталин коммунизм строили, а получили херню, а Гитлер пол-Европы разорил, иудеев перешерстил – а теперь и немцы вместе с Европой процветают, и израильтяне живут почти как в раю, если бы еще арабы им не подсирали. Приезжал тут бывший сосед с Израиля, бабку туда забирать, рассказывал... Так сравнить с нашей житухой – небо и земля! И как во всем этом разобраться, а?
Таксист смотрел на Андронова так, словно тот прямо сейчас обязан был все разложить по полочкам.
– Тут вот какая штука получается, – вдумчиво начал Андронов, подбирая слова. – Любое наше действие порождает следствие, которое порождает другое следствие, и так далее, и так далее. Цепочка следствий протягивается в необозримое будущее, и в какой-то момент даже самый наш распрекрасный поступок неизбежно, кроме предыдущего добра, приводит к злу. И наоборот – из злого поступка когда-нибудь прорастает добро. И выходит, что в будущем все наши поступки уравниваются. Добро уравновешивает зло, а зло уравновешивает добро. И потому сумма добра и зла в мире остается величиной постоянной. Понимаете?
Таксист сосредоточенно наморщил лоб и неуверенно кивнул.
– А значит, – продолжал Андронов, – человеку, в идеале, лучше вообще не совершать никаких поступков. Но, поскольку на практике такое вряд ли возможно, нужно руководствоваться следующим принципом: как бы ты ни поступил, хорошо ли, плохо ли – не имеет никакого значения. Вот так.
В салоне автомобиля повисло молчание. Андронов продолжал следить за входом в «Неаполь», а его собеседник ожесточенно покусывал собственную губу и, судя по сосредоточенному виду, усиленно размышлял над услышанным. В конце концов он оставил губу в покое и спросил, исподлобья взглянув на Андронова и тут же опустив глаза:
– И что, вы по такому принципу и живете или это все общие рассуждения?
– Теперь именно так и живу, – ответил Андронов. – Слишком долго думал по-другому, а когда увидел, что, в итоге, получилось... – он не договорил.
– Мда... – вздохнул таксист. – Як начнешь задумываться, все в голове наперекосяк может пойти. Лучше уж обо всей этой хренотени не думать.
Андронов лишь повел плечом и решил, что хорошо бы купить жвачку: это будет лучше, чем, в ожидании, садить сигареты одну за другой.
«Неаполь» – прочитал Андронов витиеватую надпись на боковой стене и усмехнулся: «Ну, конечно, именно «Неаполь». В этом захолустье. На фоне гоголевских луж. «Неаполь», блин, а не какая-нибудь тебе рабочая столовка номер три».
– Стоп, – сказал он шоферу. – Приехали пока.
Тот молча кивнул и затормозил метрах в двадцати пяти – тридцати от «опеля». Белая дверца открылась и Регбист, держа в руке сумку, вышел на тротуар, выложенный свекольной плиткой. Брюки на нем были те же самые, это Андронов отметил еще тогда, когда его подопечный показался в дверях гостиницы. Значит и «паучки» тут тоже присутствовали, и исправно все зафиксируют, и останется только забрать их – но это уже задание на перспективу, и не очень сложное. При умелом подходе.
Регбист опустил руку в карман плаща, вытащил мобильник и посмотрел на экран. Из «опеля», со стороны водителя, выбрался сопровождающий – приземистый, коротко стриженный тип в распахнутом длинном пальто кофейного цвета – и, обойдя автомобиль, приблизился к Регбисту. И почти тут же выскочил из-за дальнего угла гладкий, упитанный черный «мерс», наискосок рванул на встречную полосу, игнорируя правила дорожного движения, и, подкатив к «Неаполю», остановился, как вкопанный, нос к носу с «опелем». Медленно вылупился из черной туши рослый господин в солидном черном одеянии, из обеих задних дверей, как черти из табакерки, выпрыгнули еще двое, пожиже, но тоже явно не из простых.
– Ого-о!.. – оживленно протянул таксист. – Какие люди с утра пораньше!
– Что, знакомый? – Андронову показалось, что он уже где-то видел это холеное круглощекое лицо дон жуана местного разлива. Хотя – когда и где он мог бы его видеть?
– Знакомый! – фыркнул таксист. – Это Аптекарь, кликуха у него такая. Аптеки держит. Третий раз в мэры пытается пробиться...
Словно кто-то дернул за веревочку – и дверь в голове у Андронова отворилась. Именно этот упитанный лик строго взирал на горожан с биллбордов – икон нового времени, – и что-то там было написано про наведение порядка.
Все сходилось, все укладывалось в схему. Дельфин и Русалка, Регбист и Аптекарь... Колеса и бабки...
– На лекарствах сидит, да еще и в мэры хочет, – медленно сказал Андронов, провожая взглядом всю компанию – Регбиста с сопровождающим из «опеля» и Аптекаря со свитой из «мерса», – проследовавшую друг за другом, с кандидатом в мэры во главе, в раскрытые кем-то изнутри двери «Неаполя».
– А как же! – охотно откликнулся таксист. – Вы ж, я понимаю, приезжий, так? А тут по двадцать кандидатов на миського голову, третьи перевыборы, потому как первые и вторые признали неправильными. Почти год уже без головы. А лезут в головы сплошные задницы! И коммуняки, и болтуны помаранчевые, и бандюки, причем бандюков больше, гора-аздо больше. А все почему? Да потому что не до конца еще все растащили, не все земельные участки захапали. Беспредел полнейший! А вы, стало быть, наблюдаете, – разговорившийся таксист проницательно взглянул на Андронова. – А потом статейку...
– Наблюдаю, – согласился Андронов. – Статейку не статейку, а своих хозяев проинформирую. И кушать хочется, и деньги не пахнут.
– Это уж точно – кивнул таксист. – Сейчас время такое – отца-матери за деньги не пожалеешь. А иначе бомжевать будешь, вон, как эти, – он повел головой в сторону невзрачной парочки, отнюдь не похожей на молодоженов. Парочка, с грязными матерчатыми сумками в руках, брела по тротуару, заглядывая в урны. – Развалили Союз, вот и пошло все шкэрэбэрть.
– Не заходите слишком далеко, – процитировал Андронов полюбившуюся ему когда-то притчу. – Просто скажите, что Союз развалился. Таков факт, остальное суждение. Несчастье это или благословение, нам неведомо, потому что это только фрагмент. Кто знает, что последует? – Ожидание, скорее всего, предстояло довольно долгое, и можно было пофилософствовать.
– Так вот уже и последовало, – недовольно сказал таксист. – Может, кому и благословение, только не мне. Торчал бы я сейчас за рулем, как же! В прошлом месяце двоих наших убили – и кто? Соплячье недоделанное! А я, между прочим, штурманом на «сорок втором» был. Так сократили! Ежедневно по два десятка бортов приходило-уходило, по всему Союзу, а что сейчас? Тишина! В девяностом новый аэровокзал отгрохали – а теперь там только выставки-ярмарки проводятся... Полный абзац!
– А остались бы штурманом – и гробанулись бы, может, еще лет пять назад, – заметил Андронов, поудобнее умащиваясь на сиденье. – Был у одного бедняка прекрасный конь. Все советовали продать, а старик ни в какую. Как, мол, могу продать друга? А однажды ночью конь пропал. Собрались деревенские и говорят: «Ты старый дурень. Лучше бы продал его. Вот несчастье!». А старик им отвечает: «Не заходите слишком далеко, говоря так. Просто скажите, что моего коня нет на месте. Таков факт, остальное – суждение. Что бы это ни было, несчастье или благословение, я не знаю, потому что это только фрагмент. Кто ведает, что последует?»
– Ну-ну, – с мрачной иронией покивал таксист. – Сказки бабушки Арины.
– Сказочке еще не конец, – невозмутимо продолжал Андронов. – Конь-то вернулся денька через три-четыре. Оказывается, его не украли, просто убежал на волю. И вернулся не один, привел с собой еще дюжину лошадей. Опять деревенские начали судачить: прав, говорят, старик, не несчастье это, а благословение. А дед им снова свое: не заходите далеко, просто скажите, что конь вернулся. Кто знает – благословение это или нет. Вы прочитали одно слово и пытаетесь по нему судить о целой книге. На другой день сын его стал объезжать этих лошадей, упал и сломал обе ноги. И стал навсегда калекой. Несчастье? Но тут началась война с очень сильным врагом, всех деревенских парней забрали в армию и бросили в бой, с сабельками против пулеметов, а калека остался в деревне, с отцом, и оба они уцелели. И так далее... Нельзя судить о целом по фрагменту.
– Вы эту сказочку женам тех хлопцев расскажите, – после долгой паузы хмуро отозвался таксист. – Одного молотком, а другому удавку на шею накинули... За что, спрашивается? Хорошенькое благословение!
– Ладно, – махнул рукой Андронов. – Сколько людей – столько мнений. Курить тут можно?
Таксист отрицательно помотал головой:
– Нет, не надо. Я восемь лет как бросил, и дыма теперь не переношу.
Андронов молча открыл дверцу и выбрался из машины. Полез в карман куртки, ничего не нашел и тихо, но с чувством выругался – как в молодости:
– Тудыть твою в душу!
Сигареты и зажигалка остались лежать на столе в кафе. На радость девице-красавице.
Бросив взгляд по сторонам, Андронов с облегчением обнаружил табачный киоск, приткнувшийся к стене магазина на другой стороне улицы, за перекрестком. Обернуться туда и обратно было минутным делом, поэтому он, сунув голову в салон «жигуля», бросил расслабленно сидящему таксисту: «Я за куревом», – и быстрым шагом направился к белой будке. «Неаполитанская» компания, поди, еще только-только начинала жевать и обсуждать свои дела.
Ассортимент выстроившихся рядами за стеклом сигаретных пачек был, пожалуй, не хуже, чем в Москве. Андронов выбрал привычное красно-белое «Мальборо» и черную, с золотом, зажигалку. Опустил пачку в карман и начал, для проверки, щелкать вновь приобретенным огнивом, положив на край узкого прилавка сдачу – несколько местных желтых монет и розовую, с оттенками, десятку, с которой взирал какой-то усатый казак. Дунул ветерок, позарившись, видимо, на гладенький банкнот, и десятка сухим осенним листком запорхала к мокрому асфальту. Андронов, чертыхнувшись, отправил зажигалку вслед за сигаретами, сгреб с прилавка мелочь и повернулся к месту приземления по-поросячьи розовой бумажки. И не обнаружил ее. В той точке, где она, как успел заметить краем глаза Андронов, совершила посадку, стоял черный, забрызганный грязью ботинок на толстой подошве.
– Вы не могли бы сделать шаг назад? – вежливо обратился Андронов к владельцу ботинка. – У меня деньги упали, а вы на них наступили. Beроятно, не заметили, – в последнюю фразу он подпустил чуть-чуть сарказма, потому что не заметить мог только слепой.
– Шо такое? – услышал он в ответ утробно-сиплое, с нажимом. – Шо ты гонишь, бычара? Хочу – стою, какие деньги? На лохов наезжай.
Дискуссия, в данном случае, представлялась делом совершенно бесполезным. Чтобы понять это, достаточно было взглянуть на наглую морду бритоголового здоровяка-перекормыша в темной кожаной куртке, попирающего законную андроновскую десятку – с такими братками Андронову приходилось иметь дело, и не раз. Конечно, учитывая главную его, Андронова, задачу, нужно было плюнуть на эту несчастную хохляцкую бумажку и возвращаться на свой наблюдательней пост – пусть забирает этот жлобяра... Но кровь уже ударила в виски – и тело сработало, не дожидаясь решения мозга.
«Пулеметы не пулеметы, – шашки наголо – «даешь, сукин сын, позицию!» – и рубать!»
Выбросив вперед правую ногу, Андронов саданул жлоба носком туфли в коленную чашечку, а когда тот, хрюкнув, начал сгибаться, сделал шаг вперед и коленом все той же ноги, встречным движением вверх, заехал аборигену в нижнюю челюсть. Раздалось клацанье зубов – и тот грузно, всей своей кабаньей тушей, осел на асфальт, пребывая в безусловном глубоком нокауте. Андронов ощутил болезненный зуд в собственной челюсти – довелось ей узнать в былые годы, что такое перелом... Однако, насчет кабана вряд ли стоило беспокоиться – чтобы сломать такую кость, требовался, как минимум, кастет.
Считать до десяти, уподобляясь рефери, Андронов не стал – подобрал свою промокшую десятку и, подхватив обмякшего жлоба под мышки, отволок к стене. Пристроил возле урны и разогнулся. Вокруг было немало очевидцев этой короткой динамичной сценки, но никакой реакции с их стороны не последовало. Как обычно и бывает в подобных случаях. Не возмущались, не хватали Андронова за руки, не звали милицию, и не спешили поинтересоваться у потерпевшего, как тот себя чувствует. Народ был уже ученый, знал, что если вмешаешься – может получиться себе дороже, мало ли у кого с кем какие разборки... В конце концов, не у ребенка кусок хлеба отобрали. На то есть милиция... вернее, нет никакой милиции – во всяком случае, Андронов еще не встретил в этом городе ни одного милиционера.
Ругая себя на чем свет стоит за несдержанность, Андронов, чуть прихрамывая, проделал обратный путь до такси. Колено побаливало – а ведь можно было обойтись без этого! Он досадливо плюнул, вытащил сигареты и обернулся. Жлоб не только очнулся, но и, держась за челюсть, уже обогнул магазин и ковылял куда-то вдаль. Судя по всему, он все еще пребывал в состоянии грогги.
«Жлобов нужно учить», – потирая колено, сказал себе Андронов, щелкнул новенькой зажигалкой и с удовольствием сделал глубокую затяжку.
Забираясь в «жигуль», он был уже спокоен. Регбист пока не появлялся, не мчались хватать и вязать устроителя мордобоя стражи правопорядка, и все продолжало идти своим чередом.
«Фрагмент, – внутренне усмехаясь, подумал он. – Может, не дал бы в челюсть – поперся бы он дальше и попал под лошадь. Или под вола...»
– Ну, вы, блин, даете, – киношной фразой встретил его таксист, вероятно, созерцавший эпизод в боковом зеркале. По тону его было непонятно, осуждает ли он, восхищается или же просто констатирует. – Терминатор, да?
– Нахалов надо ставить на место, – отозвался Андронов, расстегивая куртку.
– Ложить на место! – хохотнул таксист. – А что, может и порядка было бы больше... Запустить Клычка в Верховну Раду, натравить на депутатов... Одному в ухо, другому по хлебальнику – глядишь, мозги бы встряхнулись, если есть, и законы путные принимали бы. А то ведь сплошной беспредел!
– Вы же, вроде, сами этого хотели, – заметил Андронов. – Отделяться-разделяться, вперед, в Европу. А попали в жопу, потому что Европе вы и на хрен не нужны.
Таксист нахохлился:
– А вы, стало быть, из зарубежья пожаловали? С территории северного соседа?
– Из Турции, – миролюбиво ответил Андронов. – Я турецко-подданный. Не принимайте близко к сердцу, приятель. По пустякам заводиться – только зря нервы тратить, а новые не купишь.
Таксист посопел немного и затих, смекнув, видимо, что совсем ни к чему ссориться с выгодным клиентом. Андронов тоже молчал, поглядывая на двери «Неаполя».
Турецко-подданный... Сын турецко-подданного Остап-и-прочая-Бендер-бей. Кажется, совсем недавно читал он веселые истории про похождения великого комбинатора, под самую завязку напичканные реалиями того времени... незабываемого времени... – а ведь, все-таки, много уже с тех пор воды утекло, ох, много... И не только эти истории он тогда читал, в его квартире было полно книг, самых разных, и он глотал их жадно, взахлеб, и смотрел телевизор, перескакивая с канала на канал, и слушал радио... Он мог бы, прибегнув к литературному штампу, сравнить себя с губкой, впитывающей информацию, – но ни в какую губку столько бы не вместилось. А в него – вместилось! Много свободного места было в его голове, не очень тогда обремененной знаниями...
И заработали его мозги на полную катушку, и он размышлял, и делал выводы, и искал ответы на массу вопросов... И ломались устоявшиеся схемы, и множество явлений осмысливалось по-новому, а об еще большем количестве явлений он задумывался вообще впервые за свою не слишком на тот момент длинную, но насыщенную бурными событиями жизнь. Событиями – но не мыслями.
За стеклами «жигуля» совершала свое неспешное коловращение местная жизнь. Небо по-прежнему выглядело похмельным и простуженным, сыпалась с него какая-то морось, которую никак нельзя было назвать дождем, и бесцельно моталась туда-сюда над крышами и деревьями стая ворон – черными пятнами по серому, туманному. Водитель, казалось, подремывал, привалившись плечом к дверце, но вдруг прокашлялся и повернул голову к Андронову:
– Вот вы тут о фрагментах рассуждали, о старике с конем... Ну, что нельзя судить по одному слову обо всей книжке...
– Это не я придумал, – сказал Андронов.
– Да неважно, – таксист сел прямо, положил левую руку на баранку. – Я за другое говорю. Выходит, события оценивать нельзя, так? И поступки свои тоже оценивать нельзя. Нельзя определить, хорошо ты поступил или плохо... Так ведь оно получается?
Андронов хотел кивнуть, но не успел, потому что водитель в одиночку ринулся дальше по тропе рассуждений:
– Вот, к примеру, сбил я кого... тьфу-тьфу-тьфу! – торопливо изобразил он плевок через плечо. – Насмерть! И потом выяснилось бы, шо это какой-нибудь Чикатило... Сотню уже задушил, и еще столько же задушил бы, если б я его не сбил. Значит, ДТП-то мое там, – он показал пальцем вверх, – мне в плюс пойдет, а не в минус. Хорошее, выходит, дело сделал, хоть и не специально. Или сбил я нормального мужика, тоже насмерть – вроде бы, зло сотворил, да? И вроде как чертям на руку играю... А остался бы жив тот мужик и, может, народился бы от него новый Саддам Хусейн или бен Ладен. Или, опять же, навпакы... ну, наоборот: лезет под колеса пьяндалыга, а я его спасаю, отворачиваю в столб, хотя знаю, что мне аут полнейший придет. Я, значит, в млынэць, а он жив-здоров, а потом плодит хусейнов... – Таксист скорчил недоуменную мину. – Выходит, непонятно, что к добру, а что к злу на этом свете делается. Мутотень какая-то непонятная получается. Ленин-Сталин коммунизм строили, а получили херню, а Гитлер пол-Европы разорил, иудеев перешерстил – а теперь и немцы вместе с Европой процветают, и израильтяне живут почти как в раю, если бы еще арабы им не подсирали. Приезжал тут бывший сосед с Израиля, бабку туда забирать, рассказывал... Так сравнить с нашей житухой – небо и земля! И как во всем этом разобраться, а?
Таксист смотрел на Андронова так, словно тот прямо сейчас обязан был все разложить по полочкам.
– Тут вот какая штука получается, – вдумчиво начал Андронов, подбирая слова. – Любое наше действие порождает следствие, которое порождает другое следствие, и так далее, и так далее. Цепочка следствий протягивается в необозримое будущее, и в какой-то момент даже самый наш распрекрасный поступок неизбежно, кроме предыдущего добра, приводит к злу. И наоборот – из злого поступка когда-нибудь прорастает добро. И выходит, что в будущем все наши поступки уравниваются. Добро уравновешивает зло, а зло уравновешивает добро. И потому сумма добра и зла в мире остается величиной постоянной. Понимаете?
Таксист сосредоточенно наморщил лоб и неуверенно кивнул.
– А значит, – продолжал Андронов, – человеку, в идеале, лучше вообще не совершать никаких поступков. Но, поскольку на практике такое вряд ли возможно, нужно руководствоваться следующим принципом: как бы ты ни поступил, хорошо ли, плохо ли – не имеет никакого значения. Вот так.
В салоне автомобиля повисло молчание. Андронов продолжал следить за входом в «Неаполь», а его собеседник ожесточенно покусывал собственную губу и, судя по сосредоточенному виду, усиленно размышлял над услышанным. В конце концов он оставил губу в покое и спросил, исподлобья взглянув на Андронова и тут же опустив глаза:
– И что, вы по такому принципу и живете или это все общие рассуждения?
– Теперь именно так и живу, – ответил Андронов. – Слишком долго думал по-другому, а когда увидел, что, в итоге, получилось... – он не договорил.
– Мда... – вздохнул таксист. – Як начнешь задумываться, все в голове наперекосяк может пойти. Лучше уж обо всей этой хренотени не думать.
Андронов лишь повел плечом и решил, что хорошо бы купить жвачку: это будет лучше, чем, в ожидании, садить сигареты одну за другой.
5
Когда Регбист с сопровождающим, наконец-то, вышел из «Неаполя», Андронов уже устал бороться с дремотой, накатывающейся волна за волной, несмотря на выпитый кофе. Таксисту было гораздо легче – он просто спал, вновь привалившись к дверце, и даже временами похрапывал. Парочка погрузилась в «опель», и Андронов, перестав жевать «орбит», негромко сказал:
– Шеф, пора ехать.
Аптекарь с подручными не появлялся, но Андронова местный деляга не интересовал. Во всяком случае, пока не интересовал; а потом, в следующий раз – как скажут командиры... Сейчас его объект – исключительно Регбист. И даже если (и скорее всего) тот уже выполнил свою задачу и теперь его везут то ли в гостиницу, то ли развлекаться, то ли осматривать местные достопримечательности, он, Андронов, должен сидеть у него на хвосте. На всякий пожарный. Бывший военный Андронов когда-то не очень любил подчиняться приказам, и, случалось, не подчинялся – но было это еще в века Трояновы...
А Регбиста, как выяснилось, везли вовсе не в гостиницу, а совсем в другую сторону. «Опель» выбрался из центральной части города, потянулись справа и слева заборы «частного сектора», и транспорта заметно поубавилось. Таксист, выполняя рекомендации Андронова, держался на приличном расстоянии от «опеля» и больше никаких разговоров не заводил.
Населенный пункт быстро терял признаки города и превращался в какой-то поселок городского типа или даже село – практически исчезли из пейзажа пестрые вывески и рекламные щиты, на окнах домишек появились ставни, а более-менее приличный асфальт сменился лабиринтами трещин и выбоин, заполненных грязной, с бензиновыми разводами, водой, куда то и дело проваливались колеса. В этом лабиринте вполне мог захлебнуться несчастный Минотавр. Прохожих здесь почти не было, зато все чаще попадались на глаза слоняющиеся между кучками мусора беспородные собаки.
«Опель», мигнув красным огоньком на корме, повернул налево, где на углу, возле покосившегося забора, прилепилась забегаловка, наименованная простенько и со вкусом: «Клеопатра»; так, видимо, звали намалеванную на стекле круглощекую грудастую дивчину с лентами в косах, облаченную во что-то украинское народное. Какое отношение эта дивчина имела к египетской царице, было совершенно непонятно. Вместо того, чтобы последовать за «опелем», вперевалку удаляющимся по незаасфальтированной, с яблонями и вишнями вдоль заборов, улочке, «жигуль», теряя ход, проехал мимо этого ответвления от главной дороги и остановился у обочины, заросшей пожухлой травой с вкраплениями козьих катышков.
– А почему не туда? – сухо поинтересовался Андронов, поводя головой в сторону «опеля».
Потомок казаков, похожий на усача с розовой десятки, заглушил мотор и повернулся к нему:
– Там только одна дорога, никуда не денется. Хотите – идите сами, а я туда не поеду.
– Запретная зона?
– Шахта «Южная». Рокив десять як закрыли. Видели у нас на площади памятник? «Мальчик из Уржума» стоит, пальцем перед собой тычет. Раньше шутка такая ходила – это он указывает: здесь проходит урановая жила. Когда-то даже в «Комсомолке» писали. Вранье или правда – не знаю, но говорят, что под городом целые катакомбы, особенно в этом вот районе. Ну, штольни всякие, штреки... На уране город построен. Тут добывают, а обогащать везут в Желтые... При Союзе все это было жутко засекречено, только весь город и так знал.
– Это все, конечно, интересно, – сказал Андронов. – Но почему ехать-то отказываетесь? Чернобыльский синдром?
– Шо? – вскинулся таксист.
– Облучиться боитесь? – пояснил Андронов.
– Та! – махнул рукой водитель. – Мы тут все давно облученные, первое место по онкологии. Шахта закрыта, все уже выработали, а территорию эту в аренду сдали. Таким же вот, типа Аптекаря и других братков. Taм у них теперь, типа, якийсь майстэрни. Ну, мастерские. Или цех какой-то, рядом с шахтой. Если я туда попрусь, с вами вместе, они и вас застукают, и меня. Туда ведь просто так никто не ездит. Могут и машину раздолбать, и не только машину... Или потом в городе найдут, хлопцы ушлые...
– Шеф, пора ехать.
Аптекарь с подручными не появлялся, но Андронова местный деляга не интересовал. Во всяком случае, пока не интересовал; а потом, в следующий раз – как скажут командиры... Сейчас его объект – исключительно Регбист. И даже если (и скорее всего) тот уже выполнил свою задачу и теперь его везут то ли в гостиницу, то ли развлекаться, то ли осматривать местные достопримечательности, он, Андронов, должен сидеть у него на хвосте. На всякий пожарный. Бывший военный Андронов когда-то не очень любил подчиняться приказам, и, случалось, не подчинялся – но было это еще в века Трояновы...
А Регбиста, как выяснилось, везли вовсе не в гостиницу, а совсем в другую сторону. «Опель» выбрался из центральной части города, потянулись справа и слева заборы «частного сектора», и транспорта заметно поубавилось. Таксист, выполняя рекомендации Андронова, держался на приличном расстоянии от «опеля» и больше никаких разговоров не заводил.
Населенный пункт быстро терял признаки города и превращался в какой-то поселок городского типа или даже село – практически исчезли из пейзажа пестрые вывески и рекламные щиты, на окнах домишек появились ставни, а более-менее приличный асфальт сменился лабиринтами трещин и выбоин, заполненных грязной, с бензиновыми разводами, водой, куда то и дело проваливались колеса. В этом лабиринте вполне мог захлебнуться несчастный Минотавр. Прохожих здесь почти не было, зато все чаще попадались на глаза слоняющиеся между кучками мусора беспородные собаки.
«Опель», мигнув красным огоньком на корме, повернул налево, где на углу, возле покосившегося забора, прилепилась забегаловка, наименованная простенько и со вкусом: «Клеопатра»; так, видимо, звали намалеванную на стекле круглощекую грудастую дивчину с лентами в косах, облаченную во что-то украинское народное. Какое отношение эта дивчина имела к египетской царице, было совершенно непонятно. Вместо того, чтобы последовать за «опелем», вперевалку удаляющимся по незаасфальтированной, с яблонями и вишнями вдоль заборов, улочке, «жигуль», теряя ход, проехал мимо этого ответвления от главной дороги и остановился у обочины, заросшей пожухлой травой с вкраплениями козьих катышков.
– А почему не туда? – сухо поинтересовался Андронов, поводя головой в сторону «опеля».
Потомок казаков, похожий на усача с розовой десятки, заглушил мотор и повернулся к нему:
– Там только одна дорога, никуда не денется. Хотите – идите сами, а я туда не поеду.
– Запретная зона?
– Шахта «Южная». Рокив десять як закрыли. Видели у нас на площади памятник? «Мальчик из Уржума» стоит, пальцем перед собой тычет. Раньше шутка такая ходила – это он указывает: здесь проходит урановая жила. Когда-то даже в «Комсомолке» писали. Вранье или правда – не знаю, но говорят, что под городом целые катакомбы, особенно в этом вот районе. Ну, штольни всякие, штреки... На уране город построен. Тут добывают, а обогащать везут в Желтые... При Союзе все это было жутко засекречено, только весь город и так знал.
– Это все, конечно, интересно, – сказал Андронов. – Но почему ехать-то отказываетесь? Чернобыльский синдром?
– Шо? – вскинулся таксист.
– Облучиться боитесь? – пояснил Андронов.
– Та! – махнул рукой водитель. – Мы тут все давно облученные, первое место по онкологии. Шахта закрыта, все уже выработали, а территорию эту в аренду сдали. Таким же вот, типа Аптекаря и других братков. Taм у них теперь, типа, якийсь майстэрни. Ну, мастерские. Или цех какой-то, рядом с шахтой. Если я туда попрусь, с вами вместе, они и вас застукают, и меня. Туда ведь просто так никто не ездит. Могут и машину раздолбать, и не только машину... Или потом в городе найдут, хлопцы ушлые...