Страница:
– Браунинг, – кивнула Ольга: признаться, что она соврала, было стыдно. – Отцовский, наградной. Наш папа командует бронедивизионом, он в служебной командировке… Я сейчас иду на станцию встречать сестренку… Уже темно, поздно, а ее все нет и нет. Понимаете, я никого не боюсь, а она маленькая еще. Наслушается всяких глупых молочниц, всяких сказок про волков-оборотней, испугается… Ну скажите, разве могут оборотни жить в колхозном саду?
– Нет. Оборотней не существует, как доказала передовая наука, – расхохотался незнакомец.
Ну конечно – их просто нет! На сердце у Ольги сразу стало легко и весело, она уже собиралась улыбнуться, но где-то совсем рядом раздался протяжный дикий вой.
– Собака воет, – поспешил успокоить ее поклонник оперы и предложил: – Давайте я вас провожу до станции – мы можем спеть дуэтом, что-нибудь романтическое, как вам это:
– Кто вам сказал, что меня зовут Ольга?
– Вас зовут Ольга? Я не знал… какое приятное совпадение…
– Только не говорите, что вы – Евгений! – насупилась девушка.
– Для чего мне обманывать милую девушку, тем более – соседку по даче? Я живу в тринадцатом доме, по улице Зеленой, называйте меня – Арман.
– Арман? Наверное, в честь товарища Арманд[4]?
Собеседник абсолютно не представлял, о ком идет речь. Он многого не понимал в этой чужой, малоцивилизованной стране, но поспешил отвесить Ольге галантный поклон:
– Если вам так нравится, значит, так и есть! – Они снова рассмеялись.
– Осторожно, здесь кто-то протянул веревку, – предостерегла кавалера Ольга. Она перепрыгнула препятствие, но Арман склонился к траве, оглядел шнур – оказалось, к нему через равное расстояние привязаны небольшие колокольчики и какие-то разрисованные палочки. Откуда и, главное, зачем в заброшенном саду возникла целая веревочная система, осталось неясно, но веревка явно убегала к дачному поселку, в сторону сараев.
Он поднялся и брезгливо отряхнул руки.
– Странно. Шнурок идет к нашим дачам…
– Наверное, просто ребята играют.
– Придется завтра поговорить с племянником! Что у них за игры? Когда я был ребенком, мы играли в солдатиков, удили рыбу… Наши игры были просты и понятны!
– С моей сестренкой тоже хлебнешь горя, – посочувствовала новому знакомому Ольга. – Если бы мне было лет сорок или хотя бы тридцать. А то ей тринадцать, мне – восемнадцать, она меня совсем не слушается!
– Сорок не надо! – воспротивился Арман. – Восемнадцать вам очень к лицу!
Они незаметно дошли до станции и продолжили разговаривать на перроне. Пропустили два поезда, наконец, прошел третий – последний. Перрон опустел, но Женя так и не появилась. Ольга побежала к начальнику станции – хотела позвонить в их московскую квартиру, но оказалось, что начальник на объезде и кабинет с телефоном заперт. Девушка встревожилась, то и дело одергивала жакетку, перекладывала сумочку из руки в руку. И всякий раз ее провожатый переходил на другую сторону – как будто конверт из кожи, подвешенный на ремешок, мог обжечь его или серьезно ранить.
Он попытался по мере сил успокоить девушку:
– Вы зря не беспокойтесь. Уверяю, ваша сестра приедет рано утром. Наверняка хочет поддразнить вас и заставить переживать!
– Очень на нее похоже, – буркнула Ольга и обиженно нахмурилась. Брови у нее были светлыми, но не белесыми, изысканно-тонкими, и, даже насупившись, она выглядела настоящей красавицей. Неожиданно, словно решив что-то для себя, девушка сменила гнев на милость и указала на киноафишу:
– Смотрите, какой фильм замечательный! Маска шпиона! Вы видели?
– Нет…
– Тогда побежали – напрямик, до клуба! Мы как раз успеем! – Ольга скинула туфли, помчалась по мокрой траве, и ее новому знакомому не осталось ничего другого, как, не раздумывая, броситься следом.
Глава 3
Глава 4
– Нет. Оборотней не существует, как доказала передовая наука, – расхохотался незнакомец.
Ну конечно – их просто нет! На сердце у Ольги сразу стало легко и весело, она уже собиралась улыбнуться, но где-то совсем рядом раздался протяжный дикий вой.
– Собака воет, – поспешил успокоить ее поклонник оперы и предложил: – Давайте я вас провожу до станции – мы можем спеть дуэтом, что-нибудь романтическое, как вам это:
пропел он фразу из оперы «Онегин». Девушка настороженно замерла – в ясном лунном свете ее кожа казалась перламутровой, подобной драгоценной морской жемчужине, а испуганные глаза огромными и чистыми, как озерная вода.
…я люблю вас, Ольга,
я люблю вас, Ольга… —
– Кто вам сказал, что меня зовут Ольга?
– Вас зовут Ольга? Я не знал… какое приятное совпадение…
– Только не говорите, что вы – Евгений! – насупилась девушка.
– Для чего мне обманывать милую девушку, тем более – соседку по даче? Я живу в тринадцатом доме, по улице Зеленой, называйте меня – Арман.
– Арман? Наверное, в честь товарища Арманд[4]?
Собеседник абсолютно не представлял, о ком идет речь. Он многого не понимал в этой чужой, малоцивилизованной стране, но поспешил отвесить Ольге галантный поклон:
– Если вам так нравится, значит, так и есть! – Они снова рассмеялись.
– Осторожно, здесь кто-то протянул веревку, – предостерегла кавалера Ольга. Она перепрыгнула препятствие, но Арман склонился к траве, оглядел шнур – оказалось, к нему через равное расстояние привязаны небольшие колокольчики и какие-то разрисованные палочки. Откуда и, главное, зачем в заброшенном саду возникла целая веревочная система, осталось неясно, но веревка явно убегала к дачному поселку, в сторону сараев.
Он поднялся и брезгливо отряхнул руки.
– Странно. Шнурок идет к нашим дачам…
– Наверное, просто ребята играют.
– Придется завтра поговорить с племянником! Что у них за игры? Когда я был ребенком, мы играли в солдатиков, удили рыбу… Наши игры были просты и понятны!
– С моей сестренкой тоже хлебнешь горя, – посочувствовала новому знакомому Ольга. – Если бы мне было лет сорок или хотя бы тридцать. А то ей тринадцать, мне – восемнадцать, она меня совсем не слушается!
– Сорок не надо! – воспротивился Арман. – Восемнадцать вам очень к лицу!
Они незаметно дошли до станции и продолжили разговаривать на перроне. Пропустили два поезда, наконец, прошел третий – последний. Перрон опустел, но Женя так и не появилась. Ольга побежала к начальнику станции – хотела позвонить в их московскую квартиру, но оказалось, что начальник на объезде и кабинет с телефоном заперт. Девушка встревожилась, то и дело одергивала жакетку, перекладывала сумочку из руки в руку. И всякий раз ее провожатый переходил на другую сторону – как будто конверт из кожи, подвешенный на ремешок, мог обжечь его или серьезно ранить.
Он попытался по мере сил успокоить девушку:
– Вы зря не беспокойтесь. Уверяю, ваша сестра приедет рано утром. Наверняка хочет поддразнить вас и заставить переживать!
– Очень на нее похоже, – буркнула Ольга и обиженно нахмурилась. Брови у нее были светлыми, но не белесыми, изысканно-тонкими, и, даже насупившись, она выглядела настоящей красавицей. Неожиданно, словно решив что-то для себя, девушка сменила гнев на милость и указала на киноафишу:
– Смотрите, какой фильм замечательный! Маска шпиона! Вы видели?
– Нет…
– Тогда побежали – напрямик, до клуба! Мы как раз успеем! – Ольга скинула туфли, помчалась по мокрой траве, и ее новому знакомому не осталось ничего другого, как, не раздумывая, броситься следом.
Глава 3
Евгения разминулась с сестрой на станции ровно на один поезд – она приехала раньше, еще до того, как обеспокоенная Ольга заторопилась к станции. А все почему? Замешкалась в библиотеке – подбирала себе книжки по истории. Поэтому сразу побежала на электричку, а искать комендатуру и отправлять телеграмму на московском вокзале не стала. Зато, выпрыгнув из вагона, она первым делом отправилась на поиски поселковой почты. Женька точно помнила, как пройти к почте через заброшенный сад, – но ей помешали сандалии, надетые на босу ногу. Овраг зарос крапивой – листья больно жалили нежную кожу, оставляя болезненные красные пупырышки.
Начинало смеркаться – девочка повертела в руках запечатанный конверт с телеграммой. Сомнительно, чтобы там были срочные новости, – ничего особенного в жизни сестер за последнее время не происходило. И еще неизвестно, примут ли спецтелеграмму-молнию в секретную воинскую часть на обычной почте. Женька не знала, сколько сейчас времени, но сгущались сумерки – вдруг почта уже закрыта?
Возиться с телеграммой совсем не хотелось – она виновато вздохнула и сунула конверт в карман. Сейчас главное – отыскать их дачу, а телеграмму можно отправить и утром. Она не знала, куда забрела, и как отсюда добраться до их дачи, поэтому, заметив случайного прохожего – с виду приличный человек в добротном костюме и мягкой шляпе, – решилась спросить дорогу. Чтобы нагнать незнакомца, девочка прибавила шагу и крикнула на ходу:
– Товарищ, товарищ! Погодите, постойте же… Скажите, как пройти на улицу Зеленую?
Прохожий остановился, посоветовал срезать угол и идти через кладбище – тень от широких полей шляпы закрывала его лицо, виден был только рот и волевой подбородок. Когда незнакомец улыбался, его зубы сверкали непривычной яркой белизной, казавшейся неуместной в вечерний час на задворках дачного поселка.
– Какой дом вам нужен? – уточнил прохожий с легким акцентом.
– Дача Александровых, мы там будем жить все лето… – скороговоркой объяснила она.
– Значит, милая молодая дама по имени Ольга – ваша сестра?
Девочка смешалась. Никаких «молодых дам», тем более «милых» она не знает. Хотя ее сестру действительно зовут Ольга, и Ольга строго-настрого запретила ей разговаривать с незнакомыми. Надо было выкручиваться – Женька пожала плечами:
– Нет у меня никакой сестры!
– Ааааа… – протянул незнакомый, закурил сигарету и задумался о чем-то своем, вероятно очень серьезном и взрослом.
– Беее! – не удержалась Женька. Она хотела показать дядьке язык, но передумала: вдруг положительный товарищ в костюме однажды заглянет к ним в гости и заодно нажалуется сестре на ее хулиганскую выходку? Ох – темнеет! Ольга, наверное, здорово волнуется. Надо торопиться. Женька махнула рукой незнакомцу, перепрыгнула через ржавую кладбищенскую ограду и торопливо зашагала по аллее, а товарищ отшвырнул недокуренную сигарету и устремился в сторону запущенного сада.
Идти среди могил оказалось совсем нестрашно – полная луна зависла в небе как большой электрический прожектор – и Женя без труда разбирала надписи на надгробных плитах. Тем более на кладбище она была не одна – около статуи мраморного ангела с крестом в руках сидела рыжеволосая девчурка.
– Послушай, как пройти на Зеленую улицу? – окликнула ее Женька.
Девчушка повернулась к ней – наверное, они были одного возраста, но выглядела незнакомка очень худенькой, бледной, почти прозрачной. При этом одета в некоторое подобие маскарадного костюма – длинное старомодное платье с кружевами, с шеи свисает толстая цепь с медальоном, на котором крупными буквами написано «Bertha». Манжеты и подол у платья сильно истрепались, оно не прикрывало босых ног девчурки, длинные волосы спутались. Вид у нее был абсолютно несчастный!
Женька подошла поближе и протянула руку:
– Давай знакомиться! Тебя как зовут? – затараторила она. – Откуда ты приехала и где твои родители? Почему ты здесь гуляешь одна среди ночи?
Девчурка молча встала. Ее глаза блеснули болезненным, лихорадочным блеском, и она молча, медленно и плавно поплыла между могил, казалось не касаясь ногами земли. Женька бросилась следом за нею:
– Постой, погоди… – Но догнать странную незнакомку ей никак не удавалось.
Луна на небе спряталась за облака, стало темно, где-то неподалеку завыла собака, Женька испуганно зажмурилась. А когда открыла глаза – девчурки нигде не было видно. Ей стало не по себе. Ни за что в жизни дочь комдива Александрова не призналась бы, что ей тоже бывает страшно! Она огляделась, попятилась назад, налетела на ледяной могильный камень и бросилась прочь от этого старинного заколдованного места. Туда, в поселок, к простым и понятным людям.
Не разбирая дороги, она мчалась к ближайшей даче – серому двухэтажному строению.
Взбежала на крыльцо, постучала и громко, но очень вежливо спросила:
– Скажите, пожалуйста, как пройти на улицу Зеленую?
…Ей не ответили. Она постояла, подумала, открыла дверь и через коридор прошла в комнату. Хозяев дома не было. Тогда, смутившись, она повернулась, чтобы выйти, но тут из-под стола бесшумно выползла большая светлорыжая собака. Она внимательно оглядела оторопевшую девчонку и, тихо зарычав, легла поперек пути у двери.
– Ты, глупая! – испуганно растопыривая пальцы, закричала Женя. – Я не вор! Я у вас ничего не взяла. Это вот ключ от нашей квартиры. Это телеграмма папе. Мой папа – командир. Тебе понятно?
Собака молчала и не шевелилась. А Женя, потихоньку подвигаясь к распахнутому окну, продолжала:
– Ну вот! Ты лежишь? И лежи… Очень хорошая собачка… такая с виду умная, симпатичная.
Но едва Женя дотронулась рукой до подоконника, как симпатичная собака с грозным рычанием вскочила, и, в страхе прыгнув на диван, Женя поджала ноги.
– Очень странно, – чуть не плача, заговорила она. – Ты лови разбойников и шпионов, а я… человек. Да! – Она показала собаке язык. – Дура!
Женя положила ключ и телеграмму на край стола. Надо было дожидаться хозяев. Но прошел час, другой… Уже стемнело. Через открытое окно доносились далекие гудки паровозов, лай собак и удары волейбольного мяча. Где-то играли на гитаре. И только здесь, около серой дачи, все было глухо и тихо.
Положив голову на жесткий валик дивана, Женя тихонько заплакала.
Наконец она крепко уснула.
За окном шумела пышная, омытая дождем листва. Неподалеку скрипело колодезное колесо. Где-то пилили дрова, но здесь, на даче, было по-прежнему тихо.
Под головой у Жени лежала теперь мягкая кожаная подушка, а ноги ее были накрыты легкой простыней. Собаки на полу не было.
Значит, сюда ночью кто-то приходил!
Женя вскочила, откинула волосы, одернула помятый сарафанчик, взяла со стола ключ, неотправленную телеграмму и хотела бежать.
И тут на столе она увидела лист бумаги, на котором крупно синим карандашом было написано:
«Девочка, когда будешь уходить, захлопни крепче дверь».
Ниже стояла подпись: «Тимур».
«Тимур? Кто такой Тимур? Надо бы повидать и поблагодарить этого человека».
Она заглянула в соседнюю комнату. Здесь стоял письменный стол, на нем чернильный прибор, пепельница,[5] патефон, рядом – целая стопка пластинок, небольшое зеркало и коробка с театральным гримом.
Тут же Женя обнаружила прочий театральный реквизит: шляпу-треуголку, тросточку, отделанную слоновой костью, сверкающую шпагу с витым эфесом. Она опасливо стиснула эфес в ладони – кто знает, сколько приключений пережила эта шпага? Что еще предстоит?
Рядом стоял огромный и очень красивый старинный ларчик. Девочка не удержалась и откинула крышку – на бархатном ложе покоились два старинных пистолета!
Зачем такие дачнику? Женька бережно провела пальцем по рукоятке с золотыми насечками… Затем осмелела и вытащила оружие – оно оказалось очень тяжелым и неудобным. Прицелилась, поджала губы и посмотрела в зеркало. Чего-то недоставало. Нахлобучила на голову треуголку, одной рукой оперлась на тросточку, во вторую взяла пистолет и посмотрела в зеркало!
Вид у нее был серьезный – как у настоящей артистки! Здорово было бы сняться в таком виде на фото, а потом показать в школе. Можно даже наврать, что летом ее приглашали сниматься в кино про взятие Бастилии и Французскую революцию. Да вот только сестра ей строго-настрого запретила. Что Ольга ей запретила, любой поверит!
Женька до отказа сдвинула брови, поджала губы и прицелилась в зеркало.
Внезапно грохот рассыпался по комнате, хотя девочка и не думала дотрагиваться до курка. Вонючий серный дым заволок все кругом. Зеркало упало и разлетелось на мелкие кусочки. Где-то за окнами пронзительно завыла милицейская сирена. Забыв про ключи, телеграмму и связку библиотечных книг, Женька бросилась прочь из этого странного и опасного дома.
В глазах у Ольги блестели слезы.
«Надо срочно идти домой, – думала Женька, – иначе сестра отправится на розыски вместе с милицией. Хорошего из такого дела выйдет мало, опять будет крик и ссора. Жаль, времени придумать сносное объяснение у нее попросту нет!
Вывалить Ольге все – одним махом? Нет, так нельзя – был бы отец – он бы понял. А Ольга – что? Одно название „старшая сестра“, а присмотреться – такая же девчонка, как Женька, только с паспортом. Она ни за что не поймет!
Значит, надо рассказывать как можно дольше, тогда не придется сразу сознаваться. Человека надо сперва подготовить, а уж потом сознаваться про забытые библиотечные книги, потерянный ключ и неотправленную телеграмму».
Женька отодвинула нагретую солнцем доску, незаметно выскользнула из-за забора, втянула голову в плечи, подкралась к сестре, прижалась к ее спине и жалобно пролепетала:
– Оля… Оля – ты ругаться не будешь?
Девушка вздрогнула от неожиданности, оглянулась и оглядела младшую сестру – живую и здоровую. Ольга сразу насупилась, схватила младшую за плечо и потащила с улицы на дачную веранду:
– Буду!
– Ну ругайся, – согласилась Женя и позволила сестре отвести себя на веранду. – Оля, ты только бровями не дергай и не плачь, пожалуйста! Плакать я и сама умею…
Ольга побледнела и оперлась рукой о столешницу:
– Что стряслось?
– Ты не думай – ничего страшного… Просто такой, знаешь, случай… Странное, непредвиденное происшествие…
Женька, не умолкая ни на секунду, налила в стакан чая и откусила пряник – значит, с младшей все в порядке. У Ольги отлегло от сердца, но виду она не показала, а стала строго отчитывать сестру:
– Мы тебя прождали на станции целый вечер!
– Кто мы?
Ольга смешалась – не сестрино это дело, с кем она знакомится и ходит в кино.
– Мы – значит, люди. Тут такое творится – милиция с ног сбивается! А ты шатаешься неизвестно где! Женя, я волновалась! Ты отправила телеграмму? Где книги? Расскажи все толком. Почему ты не приехала вчера?
– Я приехала вчера. Только как-то все не заладилось. Иду со станции – вижу, девочка ходит по улице… Беспризорная!
– Евгения! В советской стране нет беспризорных детей! Прекрати выдумывать!
– Да я правду говорю! Иду я со станции, а мне навстречу товарищ в полосатом костюме. Я ему здрасте – и он мне здрасте. Я ему – как пройти на Зеленую улицу? А он мне говорит – так мы соседи! Наверное, твою сестру зовут Ольга?
Ольга вспыхнула, – ну конечно, он знал, знал, как ее зовут!
– А ты что?
– Я? Отвечаю – нет у меня никакой сестры!
– ЧТО? – ужаснулась Ольга. – Как ты могла? Нельзя врать взрослым!
– Но ты же сама, сама сказала мне ничего не рассказывать незнакомым…
– Я тебе с незнакомыми запретила раз-го-ва-ри-вать! Вообще! Понятно?
– А я не разговаривала! – пожала плечами Женька и налила в блюдечко варенье, – Он мне – аааааааа… Я ему – беееееееееее… Сразу видно – положительный человек!
Ольга здорово разозлилась на сестру, крикнула:
– Ты мне все врешь! – ухватила за плечи и сильно встряхнула. – Ты негодная девчонка! Говори мне правду!
– Ничего я не вру! Я ключ потеряла – от квартиры, книги где-то забыла. Телеграмму тоже не отправила – понятно! Пусти меня – дура!
Пока сестры ссорились на веранде, вдоль забора их дачи, пригнувшись, крался мальчишка в бриджах. Он вытащил из кармана рогатку, затем листок с запиской, подобрал камешек, взвесил на ладони, завернул в листок и выстрелил в сторону веранды.
Камень шлепнулся прямо на стол, чай выплеснулся из чашки у Ольги, девушка тут же кинулась в сад, выглянула за забор, крикнула:
– Кто там хулиганит! Я тебя сейчас поймаю и отведу к участковому!
Но мальчишки и след простыл.
Оставшись на веранде одна, Женя быстро схватила и развернула записку. На листке было крупно написано чернильным карандашом: «Девочка, не бойся никого и ничего. Телеграмму отправил сегодня утром. Квитанцию вместе с книгами и ключами найдешь около двери в сарай. Все в порядке, никто от меня ничего не узнает. Тимур».
Она сразу запихнула записку в карман, как завороженная, повторила: «Тимур… Тимур… Тимур…» – вприпрыжку побежала в сад, повисла у Ольги на плечах и радостно закричала:
– Ага! Поверила! Поверила! А я все придумала! Я просто пошутила! Приехала сегодня первой электричкой и телеграмму отправила, а книги просто спрятала около сарая. Оля, знаешь, как я тебя люблю? Я тебя буду слушаться всегда-всегда!
– Прекрати! Перестань сейчас же! – Ольга, улыбаясь, стряхнула сестру в траву. – Вот малахольная – отстань от меня. Шутки у тебя нелепые какие-то… Я все отцу расскажу, он тебе задаст взбучку. Погоди, я возьму бидон у молочницы!
Молочница Сычиха уже караулила у калитки. Извечная соперница тети Нюры стала отмерять девушкам молоко и тяжко вздохнула:
– Такие дела творятся. Слышали уже? – Она прикрыла рот уголком платка, прошептала: – НКВД сегодня приезжало, врачей с города вызвали…
Ольга протянула деньги и вопросительно посмотрела на молочницу.
– Не знаешь, что ли? – всплеснула руками Сычиха. – Ночью мальчуган один озоровал, влез в колхозный сад, а сторож возьми и пальни в него. Божится, что солью. Только малец враз упал замертво. Участковый сторожа – под замок. Ясно, что перепутал, морда пьяная, соль с патроном. Нюрку Никифоровну понятой записали, сидит с ночи в милиции, так я думала, расторгуюсь сегодня молочком-то… Вышла пораньше, вижу – доктор бегут на станцию, к телефону. Никакой дыры от пули не нашел, на теле у мальчика ни единой царапины. Странное, говорит, дело. Все утро сирены воют. Смотри, чтобы твоя сестренка не болталась по поселку – мало ли что, пусть лучше дома посидит денек. Столько понаехало в синих фуражках, что господи спаси!
Тайком перекрестившись, молочница запихнула деньги в карман выцветшей кофты и пошла дальше своей дорогой, а Ольга вернулась на веранду.
Перелила молоко в кастрюлю, велела сестре поставить на примус и пошла к рукомойнику. Женька наблюдала, как молоко льется белой струйкой, пузырится в кастрюльке – в груди у нее крепло, как весенний росток, новое, незнакомое чувство.
Она потрогала лежавшую в кармане записку и спросила:
– Оля, бог есть?
– Нету, – ответила Ольга и подставила голову под умывальник.
– А кто есть?
– Отстань! – с досадой ответила Ольга. – Никого нет!
Женя помолчала и опять спросила:
– Оля, а кто такой Тимур?
– Это не бог, это один царь такой, – намыливая себе лицо и руки, неохотно ответила Ольга, – злой, хромой, из средней истории.
– А если не царь, не злой и не из средней, тогда кто?
– Тогда не знаю. Отстань! И на что это тебе Тимур дался?
– А на то, что, мне кажется, я очень люблю этого человека.
– Кого? – И Ольга недоуменно подняла покрытое мыльной пеной лицо. – Что ты все там бормочешь, выдумываешь, не даешь спокойно умыться! Вот погоди, приедет папа, и он в твоей любви разберется.
– Что ж, папа! – скорбно, с пафосом воскликнула Женя. – Если он и приедет, то так ненадолго. И он, конечно, не будет обижать одинокого и беззащитного человека.
– Это ты-то одинокая и беззащитная? – недоверчиво спросила Ольга. – Ох, Женька, не знаю я, что ты за человек и в кого только ты уродилась!
Тогда Женя опустила голову и, разглядывая свое лицо, отражавшееся в цилиндре никелированного чайника, гордо и не раздумывая ответила:
– В папу. Только. В него. Одного. И больше ни в кого на свете[6].
Начинало смеркаться – девочка повертела в руках запечатанный конверт с телеграммой. Сомнительно, чтобы там были срочные новости, – ничего особенного в жизни сестер за последнее время не происходило. И еще неизвестно, примут ли спецтелеграмму-молнию в секретную воинскую часть на обычной почте. Женька не знала, сколько сейчас времени, но сгущались сумерки – вдруг почта уже закрыта?
Возиться с телеграммой совсем не хотелось – она виновато вздохнула и сунула конверт в карман. Сейчас главное – отыскать их дачу, а телеграмму можно отправить и утром. Она не знала, куда забрела, и как отсюда добраться до их дачи, поэтому, заметив случайного прохожего – с виду приличный человек в добротном костюме и мягкой шляпе, – решилась спросить дорогу. Чтобы нагнать незнакомца, девочка прибавила шагу и крикнула на ходу:
– Товарищ, товарищ! Погодите, постойте же… Скажите, как пройти на улицу Зеленую?
Прохожий остановился, посоветовал срезать угол и идти через кладбище – тень от широких полей шляпы закрывала его лицо, виден был только рот и волевой подбородок. Когда незнакомец улыбался, его зубы сверкали непривычной яркой белизной, казавшейся неуместной в вечерний час на задворках дачного поселка.
– Какой дом вам нужен? – уточнил прохожий с легким акцентом.
– Дача Александровых, мы там будем жить все лето… – скороговоркой объяснила она.
– Значит, милая молодая дама по имени Ольга – ваша сестра?
Девочка смешалась. Никаких «молодых дам», тем более «милых» она не знает. Хотя ее сестру действительно зовут Ольга, и Ольга строго-настрого запретила ей разговаривать с незнакомыми. Надо было выкручиваться – Женька пожала плечами:
– Нет у меня никакой сестры!
– Ааааа… – протянул незнакомый, закурил сигарету и задумался о чем-то своем, вероятно очень серьезном и взрослом.
– Беее! – не удержалась Женька. Она хотела показать дядьке язык, но передумала: вдруг положительный товарищ в костюме однажды заглянет к ним в гости и заодно нажалуется сестре на ее хулиганскую выходку? Ох – темнеет! Ольга, наверное, здорово волнуется. Надо торопиться. Женька махнула рукой незнакомцу, перепрыгнула через ржавую кладбищенскую ограду и торопливо зашагала по аллее, а товарищ отшвырнул недокуренную сигарету и устремился в сторону запущенного сада.
Идти среди могил оказалось совсем нестрашно – полная луна зависла в небе как большой электрический прожектор – и Женя без труда разбирала надписи на надгробных плитах. Тем более на кладбище она была не одна – около статуи мраморного ангела с крестом в руках сидела рыжеволосая девчурка.
– Послушай, как пройти на Зеленую улицу? – окликнула ее Женька.
Девчушка повернулась к ней – наверное, они были одного возраста, но выглядела незнакомка очень худенькой, бледной, почти прозрачной. При этом одета в некоторое подобие маскарадного костюма – длинное старомодное платье с кружевами, с шеи свисает толстая цепь с медальоном, на котором крупными буквами написано «Bertha». Манжеты и подол у платья сильно истрепались, оно не прикрывало босых ног девчурки, длинные волосы спутались. Вид у нее был абсолютно несчастный!
Женька подошла поближе и протянула руку:
– Давай знакомиться! Тебя как зовут? – затараторила она. – Откуда ты приехала и где твои родители? Почему ты здесь гуляешь одна среди ночи?
Девчурка молча встала. Ее глаза блеснули болезненным, лихорадочным блеском, и она молча, медленно и плавно поплыла между могил, казалось не касаясь ногами земли. Женька бросилась следом за нею:
– Постой, погоди… – Но догнать странную незнакомку ей никак не удавалось.
Луна на небе спряталась за облака, стало темно, где-то неподалеку завыла собака, Женька испуганно зажмурилась. А когда открыла глаза – девчурки нигде не было видно. Ей стало не по себе. Ни за что в жизни дочь комдива Александрова не призналась бы, что ей тоже бывает страшно! Она огляделась, попятилась назад, налетела на ледяной могильный камень и бросилась прочь от этого старинного заколдованного места. Туда, в поселок, к простым и понятным людям.
Не разбирая дороги, она мчалась к ближайшей даче – серому двухэтажному строению.
Взбежала на крыльцо, постучала и громко, но очень вежливо спросила:
– Скажите, пожалуйста, как пройти на улицу Зеленую?
…Ей не ответили. Она постояла, подумала, открыла дверь и через коридор прошла в комнату. Хозяев дома не было. Тогда, смутившись, она повернулась, чтобы выйти, но тут из-под стола бесшумно выползла большая светлорыжая собака. Она внимательно оглядела оторопевшую девчонку и, тихо зарычав, легла поперек пути у двери.
– Ты, глупая! – испуганно растопыривая пальцы, закричала Женя. – Я не вор! Я у вас ничего не взяла. Это вот ключ от нашей квартиры. Это телеграмма папе. Мой папа – командир. Тебе понятно?
Собака молчала и не шевелилась. А Женя, потихоньку подвигаясь к распахнутому окну, продолжала:
– Ну вот! Ты лежишь? И лежи… Очень хорошая собачка… такая с виду умная, симпатичная.
Но едва Женя дотронулась рукой до подоконника, как симпатичная собака с грозным рычанием вскочила, и, в страхе прыгнув на диван, Женя поджала ноги.
– Очень странно, – чуть не плача, заговорила она. – Ты лови разбойников и шпионов, а я… человек. Да! – Она показала собаке язык. – Дура!
Женя положила ключ и телеграмму на край стола. Надо было дожидаться хозяев. Но прошел час, другой… Уже стемнело. Через открытое окно доносились далекие гудки паровозов, лай собак и удары волейбольного мяча. Где-то играли на гитаре. И только здесь, около серой дачи, все было глухо и тихо.
Положив голову на жесткий валик дивана, Женя тихонько заплакала.
Наконец она крепко уснула.
* * *
Она проснулась только утром.За окном шумела пышная, омытая дождем листва. Неподалеку скрипело колодезное колесо. Где-то пилили дрова, но здесь, на даче, было по-прежнему тихо.
Под головой у Жени лежала теперь мягкая кожаная подушка, а ноги ее были накрыты легкой простыней. Собаки на полу не было.
Значит, сюда ночью кто-то приходил!
Женя вскочила, откинула волосы, одернула помятый сарафанчик, взяла со стола ключ, неотправленную телеграмму и хотела бежать.
И тут на столе она увидела лист бумаги, на котором крупно синим карандашом было написано:
«Девочка, когда будешь уходить, захлопни крепче дверь».
Ниже стояла подпись: «Тимур».
«Тимур? Кто такой Тимур? Надо бы повидать и поблагодарить этого человека».
Она заглянула в соседнюю комнату. Здесь стоял письменный стол, на нем чернильный прибор, пепельница,[5] патефон, рядом – целая стопка пластинок, небольшое зеркало и коробка с театральным гримом.
Тут же Женя обнаружила прочий театральный реквизит: шляпу-треуголку, тросточку, отделанную слоновой костью, сверкающую шпагу с витым эфесом. Она опасливо стиснула эфес в ладони – кто знает, сколько приключений пережила эта шпага? Что еще предстоит?
Рядом стоял огромный и очень красивый старинный ларчик. Девочка не удержалась и откинула крышку – на бархатном ложе покоились два старинных пистолета!
Зачем такие дачнику? Женька бережно провела пальцем по рукоятке с золотыми насечками… Затем осмелела и вытащила оружие – оно оказалось очень тяжелым и неудобным. Прицелилась, поджала губы и посмотрела в зеркало. Чего-то недоставало. Нахлобучила на голову треуголку, одной рукой оперлась на тросточку, во вторую взяла пистолет и посмотрела в зеркало!
Вид у нее был серьезный – как у настоящей артистки! Здорово было бы сняться в таком виде на фото, а потом показать в школе. Можно даже наврать, что летом ее приглашали сниматься в кино про взятие Бастилии и Французскую революцию. Да вот только сестра ей строго-настрого запретила. Что Ольга ей запретила, любой поверит!
Женька до отказа сдвинула брови, поджала губы и прицелилась в зеркало.
Внезапно грохот рассыпался по комнате, хотя девочка и не думала дотрагиваться до курка. Вонючий серный дым заволок все кругом. Зеркало упало и разлетелось на мелкие кусочки. Где-то за окнами пронзительно завыла милицейская сирена. Забыв про ключи, телеграмму и связку библиотечных книг, Женька бросилась прочь из этого странного и опасного дома.
* * *
Кубарем скатившись с чужого крыльца, Женька, пригнувшись, опрометью промчалась по дорожке вдоль живой изгороди и отдышалась только у высокого забора. При свете дня дачный поселок выглядел совсем нестрашным: обжитым и уютным. Тем более улица была отлично знакома девочке – нехорошая дача располагалась как раз напротив дома, который семья Александровых из года в год снимала на весь летний сезон. Сквозь порядочную щель в заборе Женька подсмотрела, как на высокой остекленной веранде готовит завтрак ее старшая сестра. А когда на тихую улицу свернула милицейская машина, Ольга бросила примус и кофейник, выбежала за калитку и остановилась, глядя вслед казенному автомобилю.В глазах у Ольги блестели слезы.
«Надо срочно идти домой, – думала Женька, – иначе сестра отправится на розыски вместе с милицией. Хорошего из такого дела выйдет мало, опять будет крик и ссора. Жаль, времени придумать сносное объяснение у нее попросту нет!
Вывалить Ольге все – одним махом? Нет, так нельзя – был бы отец – он бы понял. А Ольга – что? Одно название „старшая сестра“, а присмотреться – такая же девчонка, как Женька, только с паспортом. Она ни за что не поймет!
Значит, надо рассказывать как можно дольше, тогда не придется сразу сознаваться. Человека надо сперва подготовить, а уж потом сознаваться про забытые библиотечные книги, потерянный ключ и неотправленную телеграмму».
Женька отодвинула нагретую солнцем доску, незаметно выскользнула из-за забора, втянула голову в плечи, подкралась к сестре, прижалась к ее спине и жалобно пролепетала:
– Оля… Оля – ты ругаться не будешь?
Девушка вздрогнула от неожиданности, оглянулась и оглядела младшую сестру – живую и здоровую. Ольга сразу насупилась, схватила младшую за плечо и потащила с улицы на дачную веранду:
– Буду!
– Ну ругайся, – согласилась Женя и позволила сестре отвести себя на веранду. – Оля, ты только бровями не дергай и не плачь, пожалуйста! Плакать я и сама умею…
Ольга побледнела и оперлась рукой о столешницу:
– Что стряслось?
– Ты не думай – ничего страшного… Просто такой, знаешь, случай… Странное, непредвиденное происшествие…
Женька, не умолкая ни на секунду, налила в стакан чая и откусила пряник – значит, с младшей все в порядке. У Ольги отлегло от сердца, но виду она не показала, а стала строго отчитывать сестру:
– Мы тебя прождали на станции целый вечер!
– Кто мы?
Ольга смешалась – не сестрино это дело, с кем она знакомится и ходит в кино.
– Мы – значит, люди. Тут такое творится – милиция с ног сбивается! А ты шатаешься неизвестно где! Женя, я волновалась! Ты отправила телеграмму? Где книги? Расскажи все толком. Почему ты не приехала вчера?
– Я приехала вчера. Только как-то все не заладилось. Иду со станции – вижу, девочка ходит по улице… Беспризорная!
– Евгения! В советской стране нет беспризорных детей! Прекрати выдумывать!
– Да я правду говорю! Иду я со станции, а мне навстречу товарищ в полосатом костюме. Я ему здрасте – и он мне здрасте. Я ему – как пройти на Зеленую улицу? А он мне говорит – так мы соседи! Наверное, твою сестру зовут Ольга?
Ольга вспыхнула, – ну конечно, он знал, знал, как ее зовут!
– А ты что?
– Я? Отвечаю – нет у меня никакой сестры!
– ЧТО? – ужаснулась Ольга. – Как ты могла? Нельзя врать взрослым!
– Но ты же сама, сама сказала мне ничего не рассказывать незнакомым…
– Я тебе с незнакомыми запретила раз-го-ва-ри-вать! Вообще! Понятно?
– А я не разговаривала! – пожала плечами Женька и налила в блюдечко варенье, – Он мне – аааааааа… Я ему – беееееееееее… Сразу видно – положительный человек!
Ольга здорово разозлилась на сестру, крикнула:
– Ты мне все врешь! – ухватила за плечи и сильно встряхнула. – Ты негодная девчонка! Говори мне правду!
– Ничего я не вру! Я ключ потеряла – от квартиры, книги где-то забыла. Телеграмму тоже не отправила – понятно! Пусти меня – дура!
Пока сестры ссорились на веранде, вдоль забора их дачи, пригнувшись, крался мальчишка в бриджах. Он вытащил из кармана рогатку, затем листок с запиской, подобрал камешек, взвесил на ладони, завернул в листок и выстрелил в сторону веранды.
Камень шлепнулся прямо на стол, чай выплеснулся из чашки у Ольги, девушка тут же кинулась в сад, выглянула за забор, крикнула:
– Кто там хулиганит! Я тебя сейчас поймаю и отведу к участковому!
Но мальчишки и след простыл.
Оставшись на веранде одна, Женя быстро схватила и развернула записку. На листке было крупно написано чернильным карандашом: «Девочка, не бойся никого и ничего. Телеграмму отправил сегодня утром. Квитанцию вместе с книгами и ключами найдешь около двери в сарай. Все в порядке, никто от меня ничего не узнает. Тимур».
Она сразу запихнула записку в карман, как завороженная, повторила: «Тимур… Тимур… Тимур…» – вприпрыжку побежала в сад, повисла у Ольги на плечах и радостно закричала:
– Ага! Поверила! Поверила! А я все придумала! Я просто пошутила! Приехала сегодня первой электричкой и телеграмму отправила, а книги просто спрятала около сарая. Оля, знаешь, как я тебя люблю? Я тебя буду слушаться всегда-всегда!
– Прекрати! Перестань сейчас же! – Ольга, улыбаясь, стряхнула сестру в траву. – Вот малахольная – отстань от меня. Шутки у тебя нелепые какие-то… Я все отцу расскажу, он тебе задаст взбучку. Погоди, я возьму бидон у молочницы!
Молочница Сычиха уже караулила у калитки. Извечная соперница тети Нюры стала отмерять девушкам молоко и тяжко вздохнула:
– Такие дела творятся. Слышали уже? – Она прикрыла рот уголком платка, прошептала: – НКВД сегодня приезжало, врачей с города вызвали…
Ольга протянула деньги и вопросительно посмотрела на молочницу.
– Не знаешь, что ли? – всплеснула руками Сычиха. – Ночью мальчуган один озоровал, влез в колхозный сад, а сторож возьми и пальни в него. Божится, что солью. Только малец враз упал замертво. Участковый сторожа – под замок. Ясно, что перепутал, морда пьяная, соль с патроном. Нюрку Никифоровну понятой записали, сидит с ночи в милиции, так я думала, расторгуюсь сегодня молочком-то… Вышла пораньше, вижу – доктор бегут на станцию, к телефону. Никакой дыры от пули не нашел, на теле у мальчика ни единой царапины. Странное, говорит, дело. Все утро сирены воют. Смотри, чтобы твоя сестренка не болталась по поселку – мало ли что, пусть лучше дома посидит денек. Столько понаехало в синих фуражках, что господи спаси!
Тайком перекрестившись, молочница запихнула деньги в карман выцветшей кофты и пошла дальше своей дорогой, а Ольга вернулась на веранду.
Перелила молоко в кастрюлю, велела сестре поставить на примус и пошла к рукомойнику. Женька наблюдала, как молоко льется белой струйкой, пузырится в кастрюльке – в груди у нее крепло, как весенний росток, новое, незнакомое чувство.
Она потрогала лежавшую в кармане записку и спросила:
– Оля, бог есть?
– Нету, – ответила Ольга и подставила голову под умывальник.
– А кто есть?
– Отстань! – с досадой ответила Ольга. – Никого нет!
Женя помолчала и опять спросила:
– Оля, а кто такой Тимур?
– Это не бог, это один царь такой, – намыливая себе лицо и руки, неохотно ответила Ольга, – злой, хромой, из средней истории.
– А если не царь, не злой и не из средней, тогда кто?
– Тогда не знаю. Отстань! И на что это тебе Тимур дался?
– А на то, что, мне кажется, я очень люблю этого человека.
– Кого? – И Ольга недоуменно подняла покрытое мыльной пеной лицо. – Что ты все там бормочешь, выдумываешь, не даешь спокойно умыться! Вот погоди, приедет папа, и он в твоей любви разберется.
– Что ж, папа! – скорбно, с пафосом воскликнула Женя. – Если он и приедет, то так ненадолго. И он, конечно, не будет обижать одинокого и беззащитного человека.
– Это ты-то одинокая и беззащитная? – недоверчиво спросила Ольга. – Ох, Женька, не знаю я, что ты за человек и в кого только ты уродилась!
Тогда Женя опустила голову и, разглядывая свое лицо, отражавшееся в цилиндре никелированного чайника, гордо и не раздумывая ответила:
– В папу. Только. В него. Одного. И больше ни в кого на свете[6].
Глава 4
«…За Великой французской революцией последовала кровавая диктатура. Вот уже юный Сен-Жюст становится добычей „черной вдовы“ – гильотины, вот Демулен просит своего палача о последней услуге, снимает с груди, целует и передает ему медальон, летит вниз окровавленный нож машины смерти. Демулен умрет с именем возлюбленной на устах[7]…» – Женька всхлипнула.
Даже за все пятерки по истории она не стала бы читать эту книгу, если бы знала, что революция может закончиться так несправедливо! Отодвинула толстенный том, подперла рукой щеку и погрузилась в печальные мысли.
Она тоже жертва несправедливости. До слез обидно – обидно, когда наказывают без всякой причины. То есть наказать Женьку, конечно, есть за что – только про это никто не знает. Почти никто. И все равно Ольга запретила ей выходить со двора, велела сидеть тихо и читать.
Сказала, что пойдет за керосином в колхозный сельмаг, а сама прихватила пляжное полотенце и купальник.
Зачем ехать на дачу, чтобы сидеть в душной комнате и читать? Читать можно и в московской квартире. Женька погрустила еще немножко: выдвигала-задвигала ящики и разглядывала вещи, оставшиеся от прежних времен, а потом направилась в сад.
Если нельзя выходить за очерченный забором периметр, обследовать заброшенный сарай во дворе ей никто не помешает – решила Женька. Там хранится столько забытого, но интересного: например, старый отцовский велосипед или дедушкин фотографический аппарат с пластинками! В прошлом году Женька выменяла на такую пластинку настоящий патрон от пистолета…
Пришлось действовать осторожно – по-над самой землей, скрытые в траве, от сарая разбегались веревочные провода. Откуда они взялись? Женька посмотрела вверх, поднялась на цыпочки, а затем приставила к задней стене сарая лестницу. Забралась вверх по рассохшимся ступеням и сделала то, что у военных называется «провести рекогносцировку». Заглянула в пыльный, пахнущий сеном сумрак, затем отважно нырнула прямо в чердачное окно.
Шлепнулась на мягкое сено. Открыла глаза и осмотрелась.
Свет проникал на чердак через многочисленные щели и небрежно заколоченные окна. Пол был чисто выметен, сено под окном прикрыто мешковиной. На стене висел старенький телефон. Совсем негодная мебель, которую сюда год за годом выставляли дачники, была подремонтирована и расставлена.
Чердак выглядел обитаемым!
На полках выстроились мотки веревок, фонарь, самодельные шпаги и луки, даже настоящий арбалет и всамделишная подзорная труба. Под большой прорехой в крыше стояло штурвальное колесо. Стену украшала карта поселка, вся испещренная загадочными знаками, из-под карты высовывался краешек обычной школьной тетрадки.
Девочка вытащила ее и внимательно оглядела – ни имени ученика, ни класса и школы нет. Открыла первую страницу – писали химическим карандашом, разборчивым, твердым и очень знакомым почерком. Надо сравнить. Сердце забилось чаще, когда она разворачивала записку, – точно! В тетрадке писал пока незнакомый ей Тимур!
Она принялась читать. На многих страницах рассказывалось про какое-то стародавнее и непонятное братство. Которое должно «блюсти тайну», «изъясняться знаками», «противостоять Великому Злу на невидимом фронте», «нести в мир свет истинного знания», «славить братство добрыми делами» и «по мере сил помогать простецам»…
Женька мало что поняла – как фронт может быть невидимым? Зачем прятаться, если делаешь добро? Что еще за секретный ликбез разносит «свет знания»? И главное – кто такие простецы? Ясно, что какая-то ущербная категория граждан, причислять себя к которой ей не хотелось. Странная, очень странная тетрадка! Лучше вернуть ее на место.
Даже за все пятерки по истории она не стала бы читать эту книгу, если бы знала, что революция может закончиться так несправедливо! Отодвинула толстенный том, подперла рукой щеку и погрузилась в печальные мысли.
Она тоже жертва несправедливости. До слез обидно – обидно, когда наказывают без всякой причины. То есть наказать Женьку, конечно, есть за что – только про это никто не знает. Почти никто. И все равно Ольга запретила ей выходить со двора, велела сидеть тихо и читать.
Сказала, что пойдет за керосином в колхозный сельмаг, а сама прихватила пляжное полотенце и купальник.
Зачем ехать на дачу, чтобы сидеть в душной комнате и читать? Читать можно и в московской квартире. Женька погрустила еще немножко: выдвигала-задвигала ящики и разглядывала вещи, оставшиеся от прежних времен, а потом направилась в сад.
Если нельзя выходить за очерченный забором периметр, обследовать заброшенный сарай во дворе ей никто не помешает – решила Женька. Там хранится столько забытого, но интересного: например, старый отцовский велосипед или дедушкин фотографический аппарат с пластинками! В прошлом году Женька выменяла на такую пластинку настоящий патрон от пистолета…
Пришлось действовать осторожно – по-над самой землей, скрытые в траве, от сарая разбегались веревочные провода. Откуда они взялись? Женька посмотрела вверх, поднялась на цыпочки, а затем приставила к задней стене сарая лестницу. Забралась вверх по рассохшимся ступеням и сделала то, что у военных называется «провести рекогносцировку». Заглянула в пыльный, пахнущий сеном сумрак, затем отважно нырнула прямо в чердачное окно.
Шлепнулась на мягкое сено. Открыла глаза и осмотрелась.
Свет проникал на чердак через многочисленные щели и небрежно заколоченные окна. Пол был чисто выметен, сено под окном прикрыто мешковиной. На стене висел старенький телефон. Совсем негодная мебель, которую сюда год за годом выставляли дачники, была подремонтирована и расставлена.
Чердак выглядел обитаемым!
На полках выстроились мотки веревок, фонарь, самодельные шпаги и луки, даже настоящий арбалет и всамделишная подзорная труба. Под большой прорехой в крыше стояло штурвальное колесо. Стену украшала карта поселка, вся испещренная загадочными знаками, из-под карты высовывался краешек обычной школьной тетрадки.
Девочка вытащила ее и внимательно оглядела – ни имени ученика, ни класса и школы нет. Открыла первую страницу – писали химическим карандашом, разборчивым, твердым и очень знакомым почерком. Надо сравнить. Сердце забилось чаще, когда она разворачивала записку, – точно! В тетрадке писал пока незнакомый ей Тимур!
Она принялась читать. На многих страницах рассказывалось про какое-то стародавнее и непонятное братство. Которое должно «блюсти тайну», «изъясняться знаками», «противостоять Великому Злу на невидимом фронте», «нести в мир свет истинного знания», «славить братство добрыми делами» и «по мере сил помогать простецам»…
Женька мало что поняла – как фронт может быть невидимым? Зачем прятаться, если делаешь добро? Что еще за секретный ликбез разносит «свет знания»? И главное – кто такие простецы? Ясно, что какая-то ущербная категория граждан, причислять себя к которой ей не хотелось. Странная, очень странная тетрадка! Лучше вернуть ее на место.