Коротков Юрий. Девятая рота (сборник)

   Воробей вдруг закатил глаза на бегу и повалился навзничь. Кто-то споткнулся об него, не оглянувшись, другие перепрыгивали или обегали стороной.
   – Назад! – заорал Дыгало. – Второе отделение, назад! Взяли двое! Пушку, рюкзак – разобрали быстро!
   Пацаны сняли с Воробья автомат, подвеску и рюкзак. Лютый и Джоконда подняли его и, придерживая с двух сторон, почти волоком потащили дальше. Отделение замедлило ход, остальные обогнали их и, не сбавляя темпа, вскоре скрылись за поворотом.
   Когда они добрались до места сбора, рота уже отдыхала на зеленом склоне. Пацаны повалились на траву.
   – На, держи, урод пернатый! – Чугун швырнул рюкзак в Воробья. Ряба бросил рядом с ним автомат и подвеску. Воробей сидел, поджав колени к груди, жалко ссутулившись, часто, со всхлипом дыша.
   Лютый трясущимися пальцами достал спичку, попытался попасть по коробку и выронил. Джоконда щелкнул зажигалкой, остальные прикурили, придерживая его пляшущую на весу руку.
   – Это что, каждый раз тебя на горбу таскать, Воробей? – сказал Лютый. – Своего барахла мало.
   – Ну убей меня теперь! – взвизгнул вдруг Воробей. – Ну убей! Давай! – Он вдруг кинулся на Лютого, вцепился в него обеими руками.
   – Да отвали ты! – Лютый оттолкнул его. Воробей отлетел и скорчился на траве, истерически всхлипывая.
   – Я не могу так больше… Я не могу… Я так не могу… Не могу больше… Не могу, не могу…
   – Да заткнешься ты? – Ряба пошарил вокруг и швырнул в него коробком. – Не можешь – катись отсюда! Завтра построение – выйди да скажи.
   – И выйду! – крикнул Воробей. – Выйду! Что, презираете меня, да? – лихорадочно оглядел он пацанов. – А мне плевать! Плевал я на вас на всех, поняли? – Он действительно плюнул, но тягучая слюна повисла на губах. Он растер ее ладонью и затих, опустив голову.
   – А там Оля ждет не дождется, – глумливо подмигнул Чугун и показал: вот так, вот так.
   Помолчали, дымя папиросами, не глядя друг на друга.
   – А еще вниз столько же, – сказал Стас, глядя в долину. – Может, разбежаться и… – кивнул он. – Чтоб долго не мучиться.
   – Слышь, Пиночет, – окликнул Джоконда Бекбулатова. – Ты ведь чеченец?
   – Ну так что?
   – Как же ты против своих воевать будешь?
   – Слушай, какие они мне свои? – с полоборота завелся Пиночет. – Ты думай, что говоришь, да? У меня дед воевал, прадед воевал, прапрадед воевал…
   – Да я не о том, – ухмыльнулся Джоконда. – Ты же мусульманин. И там мусульмане. Аллах не простит.
   – Слушай, отвали, да?
   – Пиночет, а ты обрезанный? – спросил Лютый.
   – А тебе чего? – насторожился тот.
   – Покажи.
   – Слушай, раком становись – покажу! – вышел из себя Пиночет.
   Посмеялись и снова замолчали.
   – Я тоже завтра выхожу, пацаны, – сказал вдруг молчавший до этого Серый. – Мать письмо прислала, давно уже, – достал он в подтверждение листок. – Болеет она. Если убьют… У нее ж вообще никого, кроме меня… Я один не вышел бы, как последний чмырь. Ну чо, пацаны? – Он оглядел ребят. – Никто больше?
   Все отводили глаза.
   – Парни говорили, в Афгане неделю на боевых по горам шаришься, две на базе кайфуешь, – сказал Ряба. – А тут с Дыгалой до войны не доживешь, раньше сдохнешь.
   – Ну так что, Ряба?
   Тот глубоко затянулся, выдохнул – и отрицательно покачал головой.
   – Ну что, Воробей, договорились? – неуверенно спросил Серый. – Только вместе выходим, да?
   Тот кивнул, не поднимая головы.
 
   На построение Дыгало надел парадку с двумя медалями. Полк выстроился на плацу. Комполка, приземистый мужик без шеи, с короткими мощными руками, говорил зычным голосом, привычно коротко рубя фразы, будто командовал атакой:
   – Двенадцатого декабря. Находясь на боевом выходе. В районе перевала Кандагар. Взвод попал под шквальный огонь превосходящих сил противника…
   Замерший в строю Воробей покосился на Серого. Тот чуть заметно вопросительно кивнул. Воробей отвел глаза. Дыгало грозно зыркнул на них, и все снова замерли.
   – Пулеметчик гвардии рядовой Самылин. Выпускник второй роты нашего полка. Остался прикрывать отход своих товарищей, лично уничтожил восемь единиц живой силы противника. А когда кончились патроны, подорвал себя гранатой. Вместе с окружившими его душманами. За мужество и героизм, проявленные при оказании интернациональной помощи братскому афганскому народу. Рядовой Самылин представлен к ордену Красного Знамени посмертно! Вот так воюют наши ребята! – повысил голос полковник. – В честь нашего погибшего товарища! Полк! На караул!
   Офицеры и сержанты отдали честь, пацаны повернули головы на склоненное знамя.
   Выдержав паузу, полковник двинулся вдоль строя, оглядывая обращенные к нему лица.
   – Каждый из вас. Сам. Добровольно. Принял решение служить в Афганистане. Я должен задать вам вопрос. Есть ли среди вас те, кто передумал? Я не буду спрашивать о причинах. Вы просто продолжите службу в других частях на территории страны. Итак! – Он остановился перед строем. – Кто не хочет ехать в Афганистан – два шага вперед!
   Воробей замер, глядя под ноги, напряженно ссутулившись. Серый отчаянно смотрел на него. Воробей покосился в другую сторону, поймал взгляд Лютого, Джоконды, других пацанов, глянул вдоль бесконечного неподвижного строя. Подался плечами вперед, пытаясь сделать эти два спасительных шага, – и остался на месте.
   Полковник последний раз оглядел строй и вскинул ладонь к козырьку.
   – Благодарю за службу!
   – Служим Советскому Союзу! – грянул строй.
   Воробей обреченно, бессильно опустил плечи.
 
   На доске в учебном классе висела карта Афганистана. Занятия вел капитан, не по-армейски лощеный, с узким породистым лицом и ухоженными руками, не сходящей с губ иронической улыбкой и негромким голосом. Даже форма на нем сидела как-то по-особому.
   – Минимум знаний, необходимый для общения с местным населением, вы почерпнете из этой памятки, – указал он на тощие брошюрки, лежащие на столе у каждого. – Но главное, что вы должны помнить, когда окажетесь по ту сторону границы, – что вы находитесь в исламском государстве…
   Пацаны скучали. Чугун, подперев щеку ладонью, мучительно боролся со сном. Лютый, прикрываясь учебной тетрадью, писал письмо. Джоконда рисовал портрет капитана: карикатурно длинный английский подбородок, кружевное жабо вместо воротничка над погонами. Стас и Ряба ухмылялись, поглядывая с двух сторон на рисунок.
   – Ислам – не просто другая религия. Это другой мир, живущий по своим законам, другое отношение к жизни и смерти. Правоверный мусульманин не боится смерти в бою – тот, кто погиб, сражаясь с неверными, то есть с нами, немедленно попадает в рай, где его ждет то, чего не хватало в этой жизни: вода, плоды садов и пышногрудые девы – гури…
   Пацаны оживились, загудели. Капитан чуть заметно улыбнулся.
   – Отношение к женщине в исламе – особый разговор. Главная святыня для мусульманина – его дом, «харам». Отсюда, кстати, произошло слово «гарем». Второе значение этого же слова – «нельзя», «запрещено». Нельзя смотреть на мусульманских женщин – «харам». Все, что касается половых отношений – «харам». «Харам» – показывать мусульманину непристойные жесты, которые всем вам так привычны, – за это можно получить пулю даже от мирного жителя. С другой стороны, мусульманин никогда не осквернит свой дом кровью. С того мгновения, как вы попали в кишлак – вы гость. Убить гостя, даже неверного, – «харам». Запомните, пока вы находитесь в кишлаке, – вы в безопасности. Но как только вы ступили за границу кишлака, тот же хозяин, который пять минут назад поил вас чаем, может выстрелить вам в спину, потому что убить неверного – это подвиг, это ступенька в рай…
   Капитан остановился у стола Лютого.
   – Я рассказываю это для вас, солдат, – так же ровно, не повышая голоса сказал он и требовательно протянул руку.
   Лютый хотел было спрятать письмо, но капитан перехватил своими тонкими пальцами его запястье. Лютый пригнулся к столу, едва сдерживая стон. Капитан, глядя на него сверху ледяными глазами, с прежней невозмутимой улыбкой сжимал стальной захват. Письмо выпало, капитан взял его и спокойно положил на свой стол. Лютый, скалясь от боли, растирал онемевшую пятерню.
   Пацаны разом подтянулись, с невольным уважением и опаской глядя на капитана. Джоконда спрятал рисунок в тетрадь.
   – Итак, – капитан, как ни в чем не бывало, отошел к доске и взял указку. – Афганистан – многонациональная страна, здесь проживает более двадцати народностей. Основные: таджики, – показал он на север страны, – узбеки, туркмены, вдоль границы с Пакистаном – пуштуны, на западе – хазарейцы: монголоиды, осевшие здесь, видимо, со времен монгольского нашествия. Собственно само слово «хазар» в тюркских языках означает «тысяча»… Вам не интересно, солдат? – резко обернувшись, спросил он Рябоконя.
   Тот, растерявшись от неожиданности, поднялся, пожал плечами.
   – А не все равно, кого мочить?
   Капитан терпеливо вздохнул и покачал головой.
   – Я много раз видел вот такую щенячью самоуверенность, и до добра она никого не доводила. Если вы хотите вернуться домой живыми, научитесь уважать и понимать противника. За всю историю никому и никогда не удалось завоевать Афганистан. Ни властелину мира Александру Македонскому, ни полчищам арабов, ни монголам, которые, кстати, перед этим разорили всю Русь. Здесь трижды терпели поражение англичане.
   – Но мы же победим?
   – Разве мы воюем с Афганистаном? – удивленно поднял брови капитан. – Солдат, что мы делаем в Афганистане? – указал он на Стаса.
   Тот вскочил за столом.
   – Выполняем интернациональный долг по оказанию помощи братскому народу Афганистана в отражении империалистической агрессии! – отрапортовал он.
   Капитан иронически улыбнулся и развел руками.
 
   С криком в сто глоток сто мозолистых кулаков ввинтились в воздух. Синхронный поворот – удар ногой. Шаг назад – блок. Вперед – удар. Бой с воображаемым противником – устрашающий, почти первобытный ритуальный боевой танец…
   … – Стволом! Прикладом! Рожком! Стволом! Прикладом! Рожком! – орал сержант.
   С диким криком сорванных уже голосов, разбрызгивая пот с вывернутых губ, с остекленевшими глазами солдаты работали рукопашный бой с набитыми песком манекенами. Стволом в корпус. С короткого замаха – тяжелым затыльником приклада. Торцом магазина в безглазую брезентовую голову.
   – Не слышу! Громче! Под дых! По печени! В морду! – все ускоряя ритм, командовал Дыгало.
   Он подскочил к Стасу.
   – Ты что, урод, физкультурой занимаешься? Убей его! Убей, я сказал! Убей первым! Один удар у тебя будет, чтоб жопу свою спасти! – Он вырвал автомат и отшвырнул Стаса в сторону. – Вот так! Так! Так! – Он с нечеловеческой ненавистью ударил манекен, чуть не сорвав ему голову. Бросил автомат Стасу. – Ну! Громче! Не страшно! Не боюсь! Убей!
   Стас отчаянно, уже почти теряя сознание от жары и усталости, заорал и с безумными страшными глазами бросился на манекен.
   – Так! – удовлетворенно крикнул сержант. – Ребра ломай! Зубы ему в глотку вбей! Убивай!!..
   … – Захватил! Подсек! Бросил! Добил!
   Разбившись попарно, пацаны бросали друг друга на жесткую землю.
   – Добей, я сказал! – Дыгало рванул к себе за плечо Рябу, заорал в лицо. – Бросил – добей, ты понял меня, урод? В спину только мертвые не стреляют! – Он швырнул Рябу на противника. Отступил, чтобы видеть всех сразу. – В полную силу работаем! Что вы жметесь, как целки? Лишний раз по морде полезно получить – крепче будет! Давай, вмажь ему! Ну, давай! – натравливал он пацанов друг на друга. – Стоп! – заорал он. Упер палец в Воробья. – Воин, ко мне!
   Воробей подошел, стал напротив.
   – Слушай, сынок, – сказал сержант. – Ты дрался когда-нибудь в жизни? Во дворе? В детском саду хотя бы, за лопатку в песочнице?
   Воробей молчал.
   – Ко мне! – кивнул Дыгало Стасу. – Смирно!.. Бей его по лицу! – велел он Воробью.
   Тот посмотрел на Стаса, стоящего навытяжку с опущенными руками.
   – Ты понял приказ, воин?!
   Воробей неловко замахнулся, пересиливая себя, и ударил вскользь.
   – Девочку свою по трусам гладить будешь! – заорал Дыгало. – Я сказал – выруби его!
   Воробей ударил чуть сильнее, сдержав в последнее мгновение руку.
   Дыгало досадливо дернул головой.
   – Бой! – коротко велел он.
   Оба стали в стойку, закружились друг около друга. Стас несколько раз достал Воробья по лицу.
   – Давай, Воробей! Ну, давай! – пытался подбодрить он, но тот только защищался, стараясь захватить его за руку.
   – Кончай бальные танцы! – крикнул Дыгало. – В полный контакт, я сказал!
   Стас, постепенно входя в азарт, ударил Воробья с правой, разбив ему нос. Тот упал на колени, растирая хлынувшую ручьем кровь.
   – Встать! – Дыгало пнул его по ребрам. – Встать, я сказал! Бой!
   Они снова закружились среди обступивших их пацанов. Воробей уже только прижимал руки к разбитому лицу, пытаясь закрыться от ударов.
   – Давай, Воробей! – не выдержал Лютый.
   – Давай, пернатый! Давай!
   Стас сильно и точно пробил ему между рук в челюсть, и Воробей повалился на землю. Сержант подошел, наступив тяжелым ботинком у самого лица, глянул на него сверху. Воробей в залитой кровью хэбэшке пытался отжаться от земли дрожащими руками.
   Дыгало брезгливо перешагнул через него. За спиной сержанта Стас и другие пацаны бросились поднимать Воробья.
 
   Вечером они, обессиленные, отупевшие от усталости, молча сидели на траве за учебным городком. Воробей время от времени шмыгал разбитым носом, трогал языком распухшие губы. Солнце подсвечивало верхушки гор, в тишине пронзительно звенели цикады.
   – Скорей бы в Афган, что ли… – тоскливо сказал Ряба.
   – Воробей, – вяло окликнул Чугун. – Слышь, пернатый!
   – Чего тебе?
   – Отнеси мой хрен поссать – сил нет.
   – Да куда ему, надорвется, – сказал Серый.
   Все коротко, невесело посмеялись и снова замолчали.
   – Гляди, Белоснежка! – вдруг в восторге крикнул Ряба.
   – Ты чо? Где? – вскочили следом еще несколько человек.
   Вдали, у ограды офицерского городка, шла тонконогая девчонка в цветастом коротком сарафане.
   – Эй! Ходи сюда! Давай к нам! На полшишечки! – тотчас ожили, заорали, засвистели, замахали руками, забыв про усталость, мужики.
   Девчонка засмеялась, помахала издалека ладонью и, напоказ виляя бедрами, пошла дальше.
   – Вот зараза, – в сердцах сказал Чугун, зажимая ширинку. – Теперь до утра стоять будет.
   – А кто это? – спросил Воробей.
   – Ты чо, с луны свалился, пернатый? – возбужденно засмеялся Ряба. – Белоснежка! Санитаркина дочка! Через нее все призывы прошли, ни одного не пропустила! Пол-Афгана оттрахала! Пацаны с того набора говорили, на склад ее ночью провели, до самой поверки всей ротой драли!
   – Да ты что? Сорок человек? – не поверил Стас.
   – Ну, я тебе отвечаю! По трое сразу, вертолетом!
   – А сколько берет?
   – Да ничего не берет, в том-то и дело! За интерес! На жрачку скинулись – ну, печенье там, конфеты, самогона достали. Девка, говорят, – чума! Не ты ее трахаешь, а она тебя! Болезнь такая женская есть – бешенство матки!
   – Что-что? – насмешливо спросил Джоконда. Он лежал, подперев голову ладонью, зажав в зубах спичку. – Что-то новое в медицине.
   – Отвали, ученый, – отмахнулся Пиночет, воровато оглянулся и с горящими глазами придвинулся ближе. – Ряба, ты договориться с ней можешь?
   – Да чо договариваться! Безотказная, как автомат Калашникова, – бери да веди. А куда вести-то? Ее через два караула протащить надо.
   – Да нет, мужики, пустой базар, – спокойно сказал Лютый. – Тот призыв – они перед самым отлетом, там уже все равно – дальше Афгана не пошлют. А нам тут три месяца еще трубить. Залетим – кранты.
   Пацаны разочарованно затихли.
   – Слушай, Лютый, а ты пошел бы? – спросил Джоконда. – После сорока человек, с этим обмылком?
   – А ты нет?
   – Я нет, – пожал плечами Джоконда. – Из помойки жрать – лучше с голоду сдохнуть.
   – А я жрал! – Лютый упер в него бешеный взгляд. – Ты хоть раз подыхал с голодухи-то, так, что заснуть не можешь? Так что ж ты пасть-то разеваешь? Нам на ужин три ложки столярного клея на тарелку кинут, а мы потом по городу бродим, смотрим, как ты в кабаке за стеклом свою телку гуляешь, чтоб тарелку успеть схватить, что осталось! Понял? – заорал он, сгреб Джоконду за грудки и рывком притянул к себе. – И бабы у меня такие только были! – мотнул он головой вслед Белоснежке. – И других не будет!
   – Хватит, ребята, не надо, – сказал Воробей.
   – А ты заткнись, пернатый! Бабу сперва понюхай, потом голос подашь! – отмахнулся Лютый. – И не нужны мне другие, понял! – Лютый изо всех сил тряхнул Джоконду. – Не нужны мне твои, ты понял, а ты к моим не лезь! Из помойки жрать? Она, может, лучше, чем все твои цыпы на цырлах! Хоть слово еще скажешь – землю есть будешь, ты понял меня?!
   Он еще мгновение мерил Джоконду бешеными глазами, оттолкнул, повернулся и пошел к казарме.
 
   – С виду – как будто пластилин. – Добродушный пожилой майор продемонстрировал зеленоватый кубик и отдал его Джоконде. – Ну-ка помяли все, помяли, пощупали! Вот так!
   Окружившие его пацаны принялись старательно мять, раскатывать в ладонях свои кубики.
   – Легко мнется, принимает любую форму, – неторопливо продолжал рассказывать майор. – Вроде бы безобидная детская игрушка, у каждого дома такая была, каждый лепил зайчиков-белочек. А между тем сейчас у вас в руках мощное и эффективное оружие – пластическое взрывчатое вещество. Проще – пластит. У него, конечно, есть химическая формула, которую вам знать не обязательно. Пластит – вещь незаменимая и поэтому входит в набор вооружения каждого десантника. Возникает вопрос – почему?..
   Ряба, едва сдерживая смех, незаметно толкнул Пиночета и кивнул на Джоконду. Вскоре все отделение давилось от смеха. Невозмутимый, как обычно, Джоконда слепил из пластита громадный пенис – со всеми необходимыми подробностями, с головкой и яйцами.
   – Во-первых, в незаряженном состоянии он абсолютно безопасен, удобен в хранении, всегда под рукой. Как говорится, карман не тянет…
   Джоконда иллюстрировал слова майора: загнул пластитовую головку вниз и показал, как безопасен хрен в незаряженном состоянии и действительно всегда под рукой. Пацаны скисли от смеха.
   – Но в боевом применении он исключительно эффективен и обладает большой разрушительной силой… – с выражением продолжал майор.
   Джоконда, грозно сведя брови, привел орган в боевое состояние.
   – Однако для работы с ним требуются определенные навыки. А именно… Воин! – Майор требовательно протянул руку к Джоконде. Тот, растерявшись от неожиданности, отдал ему свое произведение. Майор, не взглянув, взял и продолжал лекцию, помахивая для убедительности пластитовым хреном. – Есть два простых солдатских правила. Первое: чем крепче сомнешь, тем сильнее рванет. Правило второе: не лепи куда попало. Сначала надо обнаружить наиболее уязвимую точку объекта. Лучше всего найти какую-либо щель и забить его туда как можно глубже. На следующем занятии мы с вами займемся практикой…
   Пацаны уже едва держались на ногах. Майор близоруко покосился на них, не понимая причины такого веселья в серьезном вопросе.
   – Однако сама по себе эта штука не сработает. Для того чтобы произвести взрыв, нужно что? Правильно, нужно вставить детонатор. – Майор продемонстрировал детонатор, вставил его в пластитовый пенис и только тут обнаружил, что, собственно, держит в руке.
   Пацаны, уже не сдерживаясь, покатились со смеху. Майор побагровел.
   – Фамилия? – медленно поднял он глаза на Джоконду.
   – Рядовой Петровский, товарищ майор.
   – Это залет, воин! – сказал сквозь зубы майор. – Буду вынужден доложить вашему командиру! – И, держа в вытянутой руке вещественное доказательство, двинулся через плац, сопровождаемый изумленными взглядами марширующих мимо солдат.
   – Попал ты, Джоконда, – сказал Стас. – Дыгало после отбоя кликнет.
 
   Джоконда на карачках, сдерживая тошноту, драил зубной щеткой толчок. В сортир заглянул Серый:
   – Сержант зовет. – Он проводил Джоконду сочувственным взглядом.
   Джоконда вошел в сержантскую каморку. На столе лежал пластитовый член. Дыгало сидел в кресле, неторопливо курил медный резной кальян.
   – Хорошо слепил, – наконец сказал он. – Жизненно.
   Джоконда молчал.
   – А красками умеешь?
   – Я вообще-то на живописи учился, – осторожно ответил Джоконда, не понимая, к чему клонит сержант.
   – Портрет можешь? Вот такой, – показал Дыгало размер.
   – Могу.
   – Я, это… – неловко отводя глаза, начал сержант. Он волновался, поэтому говорил труднее обычного, подергивая головой. Вообще удивительно было видеть его не орущим внадрыв, а смущенно подыскивающим простые человеческие слова. – Девчонка моя пишет. Вот… – показал он аккуратную стопку конвертов. – Перед войной познакомился… Фотку все просит. А что я – такую вот пошлю? – указал он на изуродованную щеку. – Старую послал бы, да сгорели все… Ты без этого можешь нарисовать, чтоб красиво?
   – Конечно. Только маслом не так быстро, за один раз не выйдет.
   Дыгало кивнул, опять помолчал.
   – Я это… дембельнусь – к ней не поеду, – тоскливо сказал он. – Куда таким уродом… Пусть хоть пока пишет…
   Пацаны в темной казарме напряженно прислушивались к тишине в сержантской комнате, переглядывались. Стас сполз с кровати, на цыпочках подкрался к двери, заглянул в замочную скважину…
   Дыгало в парадке со всеми регалиями торжественно замер в кресле. Джоконда, как был, в трусах и шлепанцах, приспособив картонку на стуле напротив, привычно разложив кисти и краски, набрасывал первые мазки портрета.
 
   Воробей суетливо, короткими судорожными взмахами кромсал каменистую землю саперной лопаткой, смаргивая заливающий глаза пот.
   – Пять минут! – глядя на часы, спокойно объявил сержант.
   Лютый, Джоконда и остальные через равные промежутки по прямой линии вгрызались в землю.
   – Четыре тридцать!
   Воробей замахал лопатой еще быстрее. Наткнулся на корень и, поскуливая от нетерпения, принялся рубить его.
   – Четыре минуты!
   Воробей не выдержал и с ужасом оглянулся через плечо. Метрах в тридцати прогревал двигатели танк. От раскаленной брони струился воздух. Танкисты курили, сидя в люках.
   – Давай-давай! – подмигнул ему механик. – Пошире могилку-то! Поровней!
   – Эй, десантура! – весело крикнул другой. – Костей там не нарыл еще с того призыва? Мы тут ваших закопали – немерено!
   Они захохотали. Механик дал газу на холостом, танк взревел – Воробей вздрогнул и замахал лопатой как заведенный.
   – Пошел! – Сержант взмахнул флажком.
   – Кто не спрятался – я не виноват! – крикнул механик, выплюнул папиросу и нырнул в люк. Гусеницы с гулким лязгом натянулись, и танк двинулся вперед, зажевывая траками землю.
   Воробей, обняв автомат, свернулся на дне неглубокого окопа. Свежий срез земли перед его глазами задрожал все сильнее, посыпались песчинки и мелкие камни. Воробей каждой клеточкой своего беззащитного тела вжался в дно окопа. Тень танка накрыла его, гусеница прогрохотала над головой. Воробей вспомнил наконец про гранату, трясущейся рукой вытащил чеку и бросил вслед учебную болванку…
   – Гляди, обоссался! – вдруг захохотал Чугун, указывая на Воробья, когда все собрались вместе.
   По штанам у того действительно расплывалось мокрое пятно. Воробей, готовый провалиться сквозь землю, стоял опустив голову.
   – Вам-то смех, а у меня койка под Воробьем, – сказал Ряба. – Мне чо, с зонтом теперь спать, а, пернатый?
   Все снова захохотали. Подошедший сержант молча коротко ударил Рябу тыльной стороной ладони по губам. Смех тотчас оборвался.
   – Ты что-то видел, воин? – спросил он, приближая лицо вплотную.
   – Нет, товарищ сержант, – забегал глазами Ряба.
   – А ты? – тот резко обернулся и ударил Чугуна.
   – Никак нет.
   – А ты? Ну?! Расскажи, я тоже посмеяться хочу!
   – Показалось, товарищ сержант, – ответил Лютый.
   Дыгало оглядел остальных.
   – Хоть сопли на кулак мотай, хоть маму зови, хоть в штаны ссы – но сделай! Умри, но сделай! А он сделал!
 
   – Отделение, одиночными – огонь! Огонь! Огонь! – командовал Дыгало.
   Пацаны лежали на стрельбище. Вокруг поясных мишеней вдали взлетали фонтанчики песка. Лютый, яростно оскалившись, стрелял будто по реальному врагу. Воробей невольно моргал, жмурился на каждом выстреле. Джоконда спокойно, с холодным пристальным взглядом подводил прицел под срез мишени.
   Потом каждый держал свою мишень, Дыгало шел вдоль строя.
   – Все вниз ушло! Не дергай за спуск, дрочить в другом месте будешь… Нормально!.. А тебе, урод, только огород сторожить, в жопу солью стрелять!..
   Он остановился перед Джокондой, глянул на кучные пробоины в мишени, потом на него.
   – Занимался?
   – Никак нет. Наверное, профессиональное, товарищ сержант, – пожал плечами тот. – Глазомер развит.
   Дыгало снова посмотрел на мишень. Достал из кармана пятак.
   – Воин! – Он кинул пятак Воробью и указал на линию мишеней.
   Джоконда лежал на рубеже, с тем же холодным пристальным взглядом наводя прицел на поблескивающий на солнце пятак. Пацаны столпились за спиной.