Коротков Юрий. Девятая рота (сборник)

   Ударил выстрел. Под восторженные крики пацанов пробитый пятак, кувыркаясь, взлетел высоко в воздух.
 
   Пацаны перекуривали, пока стреляло первое отделение.
   – Слушай, Джоконда, – сказал Серый. – Вот если честно, без фуфла, чего ты в Афган пошел? Сидел бы в штабе, рисовал – звали ведь. Да вообще от армии закосить мог.
   – Не поймешь. – Джоконда, как обычно, жевал зажатую в зубах спичку.
   – А ты попроще.
   – Попроще? – Джоконда вздохнул, подумал. – Смотри, – прищурившись, указал он на стоящий поодаль танк. – Красиво, правда? Такая мощь, и ничего лишнего, ни одной черточки. Оружие – это самое красивое, что создало человечество за всю свою историю.
   Пацаны озадаченно посмотрели на танк и снова на Джоконду.
   – Ну? – пожал плечами Серый.
   – Был такой художник в эпоху Возрождения – Микеланджело. Его однажды спросили, как он создает свои скульптуры. Он ответил: очень просто, я беру камень и отсекаю все лишнее. Понимаешь? Красота – это когда нет ничего лишнего, никаких условностей, никакой шелухи. А на войне – только жизнь и смерть, ничего лишнего. Война – это красиво.
   Пацаны переглянулись. Лютый зло сплюнул под ноги.
   – Я не пойму, Джоконда, – ты правда дурак или опять стебаешься? Красиво ему, когда кишки на гусеницы наматывают! У нас все пацаны, кто еще не сел, в Афган пошли. Может, хоть что по жизни изменится. Говорят, с орденом придешь – квартиру дадут. А ему, блядь, красиво. В войнушку поиграть со скуки…
   Джоконда только улыбнулся, щурясь на солнце.
 
   Пацаны с разбегу бросались на каменистую землю, били очередями.
   – Огонь! Огонь! Огонь! – орал Дыгало, стоя на колене за цепью. – Перезарядились!
   Пацаны откатывались за камень, лежа на боку торопливо отщелкивали пустой магазин, доставали из подвески новый.
   – Быстрей, уроды! Или ты стреляешь, или в тебя стреляют! Три секунды жизни у тебя! Огонь! Огонь!..
 
   Чугун бил из тяжелого крупнокалиберного «Утеса». Дыгало лежал рядом, глядя в бинокль.
   – Ниже возьми! Ниже, я сказал! В горах сто раз срикошетит, пуля расколется, от камней осколки – чем-нибудь да достанешь!
 
   Джоконда целился из снайперской винтовки. Дыгало, изогнувшись, на карачках навис над ним, следя за линией прицела.
   – Не торопись! Один твой выстрел десяти рожков стоит! Хороший снайпер – половина взвода!
 
   Воробей с колена наводил гранатомет. Дыгало, обняв сзади, кажется, слился с ним.
   – Корпусом целься, корпусом, урод, не руками! Огонь!
   За спиной у стоящих цепью с гранатометами на плечах пацанов один за другим взлетали клубы дыма и пыли, далеко впереди среди мишеней рвались гранаты…
 
   БТР с разворота остановился на полном ходу, из распахнувшихся люков посыпались пацаны. Дыгало подгонял, с силой толкая в спину.
   – Пошел! Пошел! Пошел!
   Стреляя на ходу, пацаны упали за камни и двинулись один за другим короткими перебежками.
   – Прикрыли огнем! Не давай голову поднять! Один пошел – остальные прикрывают!
 
   Самолет набрал высоту над долиной. Пацаны сидели вдоль бортов в полной боевой выкладке – броня, парашюты, набитые боезапасом подвески, автоматы, гранатометы. У Джоконды – СВД с зачехленной оптикой, у Чугуна ручной пулемет.
   Над кабиной пилотов вспыхнула красная лампа.
   – Готовсь! – Дыгало распахнул люк. Пацаны встали вдоль борта, пристегнули вытяжные карабины к натянутому под потолком тросу. Сержант быстро прошел вдоль строя, проверяя амуницию и крепления.
   Загорелась зеленая лампа, пронзительно загудел зуммер.
   – ВДВ, вперед!
   Пацаны с криком «ура», плотной толпой, упершись головой в спину впереди стоящего, посыпались из люка. Дыгало подталкивал их и выпрыгнул последним.
   Парашюты с резким хлопком открывались один за другим, пацаны, восторженно захлебываясь ветром, смотрели вверх, на расцветшее белыми куполами небо, перекрикивались, указывая вниз, на крошечную, будто игрушечную панораму.
   Чугун от избытка чувств затянул какую-то дикую ликующую песню без слов.
   Земля приближалась, десантники отстегнули автоматы и открыли огонь, раскачиваясь от отдачи. Приземлялись один за другим, сбрасывали парашюты и короткими перебежками, прикрывая друг друга огнем, двинулись вперед.
   Чугун по-прежнему заливался соловьем в поднебесье. Потом глянул вниз, по сторонам – и умолк. Его отнесло далеко в сторону, внизу был какой-то поселок, а за ним – площадка для пионерских линеек с высоким металлическим флагштоком, трибуной и фанерными щитами, на которых красовались отдающие салют узбекские пионеры и Ленин, тоже смахивающий на узбека. Загорелые до черноты пацанята играли, носились друг за другом, потом глянули вверх – и бросились врассыпную.
   Но Чугуну было уже не до них – его несло задницей прямо на острый штырь. Чугун в ужасе принялся дергать за все стропы разом, в последнее мгновение с диким воплем, выпучив глаза, судорожно выгнулся, спасая зад, – штырь с треском пропорол штанину, прошел вдоль спины под одеждой, вышел над плечом, уперся в каску – на секунду Чугун повис подбородком на ремешке каски, затем ремешок лопнул – каска осталась на верхушке, а Чугун съехал по штырю на землю. Парашют опустился рядом.
   Он оказался накрепко привязан к флагштоку проколотой в двух местах хэбэшкой, бронежилетом, ремнями парашютов, автомата и пулемета. Чугун мог шевелить руками, но не мог ни наклониться, ни повернуться. Стоя навытяжку, он беспомощно корчился, переступая вокруг столба, пытаясь вслепую расстегнуть карабины парашютной подвески.
   Пацанята между тем осмелели, обступили его и, весело щебеча по-узбекски, тянули к себе пулемет.
   – Уйди! Уйди, черт нерусский! – отмахивался Чугун. – Не трожь, говорю! Взрослых позови кого-нибудь! Отца позови! Ты по-русски понимаешь?..
   Уже стемнело, Чугун одиноко стоял у своего позорного столба, когда послышался топот, и на площадку выбежали Дыгало и пацаны, взмыленные, усталые и злые. Тяжело переводя дыхание, они остановились напротив, недобро разглядывая прикованного Чугуна.
   – Я отойду на две минуты, – деловито глянув на часы, сказал наконец Дыгало. – Время пошло.
   Он отвернулся, доставая сигареты, и в ту же секунду за его спиной послышались звучные удары ременных пряжек и вопли несчастного Чугуна.
 
   Пацаны в майках-тельниках драили пол в казарме.
   – Почта! Почта, пацаны! – влетел в казарму Ряба, размахивая пачкой писем. Все тотчас с радостным воплем бросились к нему. Из своей комнаты вышел Дыгало – и пацаны замерли под его взглядом, одергивая форму.
   – Вам, товарищ сержант, – доложил Ряба, протягивая конверт. Сержант молча взял письмо и ушел к себе. Все снова навалились на Рябу, пытаясь выхватить письма.
   – Куда? Куда ручонками! – растолкал тот пацанов. Наконец важно достал первый конверт, прочитал: – Стасенко! Какой сегодня день-то?
   – Среда! Третий! – Стас с готовностью подставил физиономию, Ряба от души три раза звонко щелкнул его конвертом по носу и отдал письмо.
   – Воробьев!
   Воробей со счастливой улыбкой подставил нос.
   Пацаны разбрелись по казарме, каждый в свой угол, торопливо, жадно читали письма. Чугун слонялся без дела. Он подкрался к Воробью, заглянул через плечо.
   – «Милый мой Воробушек!..» – с выражением прочитал он.
   Воробей попытался спрятать письмо, но Чугун выхватил его и отскочил.
   – «Девчонки звали меня на дискотеку, но я не пошла. Не хочу без тебя», – нежно пропел он.
   – Кончай, Чугун! – сказал Лютый.
   – Отдай! – тихо сказал Воробей.
   – Что? – удивился Чугун, оглядываясь по сторонам. – А, это? – показал он письмо. – На, – протянул он листок. Тотчас выхватил обратно из самых пальцев Воробья и продолжал уже другим, похабным голосом, отступая: – «Зато вчера сняла двух классных пацанов и теперь оттягиваюсь с ними по полной программе!» – Чугун подмигнул и показал: вот так!
   Воробей вдруг резко, сильно ударил его в лицо.
   – Да ты чо, сука, оборзел? Я же тебя… – процедил Чугун.
   Воробей вырвал у него письмо и той же рукой с зажатым скомканным листом врезал ему в челюсть.
   – Во дает! – в восторге крикнул Ряба.
   – Давай, Воробей! Давай! Мочи его! – Пацаны повскакивали с мест.
   Воробей и Чугун дрались молча, страшно, насмерть, руками и ногами, кружили по казарме, оскальзываясь на бурой жиже, с грохотом опрокидывая ведра и табуреты. Пацаны расступались перед ними. Чугун был сильнее, Воробей легче и подвижнее. Оба уже были в крови – у Чугуна перебит нос, у Воробья рассечены брови. Наконец Воробей достал Чугуна тяжелым ботинком по ребрам, сбил с ног и навалился сверху, разбивая с двух рук ненавистное лицо в кровавое месиво.
   – Стоять! – раздался крик сержанта. – Смирно!
   Они поднялись, тяжело дыша, оба с головы до ног залитые кровью и грязью.
   – Залет, воины! – указал Дыгало на одного и другого. – Оба ко мне после отбоя!
   Когда дверь за ним закрылась, Лютый, Джоконда, Пиночет, Ряба кинулись к Воробью, обнимали, хлопали по плечу. Тот, не остывший после драки, бессмысленно водил глазами, оглядывался на побежденного врага. Потом вырвался из рук пацанов и отошел, бережно расправляя скомканный, заляпанный кровью листок.
   Пацаны вернулись к тряпкам и ведрам, только Стас, все это время неподвижно сидевший с опущенной головой, будто окаменел над своим письмом.
   – Ты чо, прилип? – мимоходом толкнул его Лютый. Остановился, присмотрелся, заглянул снизу ему в лицо. – Ты чо, Стас?
   Тот отвернулся, глотая слезы. Пацаны подтянулись ближе. Стас беззвучно плакал, судорожно втягивая воздух сквозь сжатые зубы. Потом вдруг разорвал письмо, оттолкнул Лютого, бросился к своей тумбочке и стал рвать старые письма, бросая на пол. Пацаны молча смотрели на него.
   Стас вытащил фотографию, рванул было тоже.
   – Стой! – Джоконда выхватил надорванный снимок из рук. – Дай сюда!
   Он вынул один альбом из своей папки, открыл и аккуратно приклеил фотографию Стасовой девчонки на первую страницу. Удивленные пацаны наблюдали за ним.
   – Зачем это? – спросил Воробей.
   – Пригодится, – спокойно ответил Джоконда. – В случае чего – открыл, посмотрел: не тебе одному не повезло. Все легче будет. – Он спрятал альбом обратно в тумбочку.
 
   И снова они стояли у подножья щебневой горы с набитыми камнями рюкзаками у ног. Дыгало неторопливо шел вдоль строя, пиная рюкзаки ногой.
   – Воин! Сам добавишь или помочь?
   Чугун торопливо доложил щебня в рюкзак.
   – Готовсь!
   Солдаты вскинули тяжелые рюкзаки на плечи, пристегнули карабинами и снова замерли.
   – Задача – выбить противника, занять высоту и закрепиться! Командир, готовность!
   – Товарищ сержант, второе отделение к выполнению поставленной задачи готово! – откликнулся Лютый.
   Сержант отошел в сторону, дожидаясь, когда первое отделение доберется до вершины.
   – Слушай сюда, пацаны! – негромко сказал Лютый, не отрывая волчий взгляд исподлобья от ползущих по склону точек. – Все идем ровно, не отставать, не рассыпаться. Под верхушкой, у того камня, Воробей, Стас и Ряба вперед. Хватайте за ноги и валите на себя, двоих хотя бы. Хоть зубами держите. Главное – дыру пробить. Чугун, Джоконда, Пиночет – со мной, остальные следом.
   – Вперед! – заорал сержант.
   Пацаны с криком бросились на склон. Цепляясь за камни задубевшими пальцами, соскальзывая по осыпи и вновь догоняя своих, они цепью карабкались вверх. Когда вершина была уже рядом, навстречу высыпало первое отделение – выстроились вдоль кромки, посмеиваясь, возбужденно потирая руки, подманивая к себе.
   – Воробей, пошел! – задыхаясь, крикнул Лютый. – Чугун, Джоконда, ко мне!
   Воробей, Ряба и Стас метнулись вперед, мертвой хваткой уцепились за ноги двум противникам и покатились с ними вниз. Лютый, Чугун, Джоконда, наступая коваными ботинками на переплетенные тела, на спины, на головы, рванулись в образовавшуюся брешь и выскочили на вершину, следом ринулись остальные. Схватка разбилась на сцепившиеся насмерть пары. Лютый, как куклу, бросил своего противника вниз, отодрал другого от Джоконды, швырнул следом.
   – Отбой! Отбой, я сказал! – Оба сержанта в четыре руки растаскивали сцепившихся солдат.
   Оставшиеся в меньшинстве перваки уже сами соскакивали на склон. Лютый еще метался вперед и назад, но драться уже было не с кем, тогда он наконец остановился и заорал в выжженное небо. И остальные подхватили этот звериный ликующий вой, обнявшись на вершине.
 
   – Рядовой Воробьев! – выкрикнул полковник.
   Воробей, чеканя шаг, подошел, встал на колено, взял протянутый голубой берет, поцеловал его и край знамени, поднялся и надел берет.
   – Служу Советскому Союзу! – сияющий, едва сдерживая улыбку, отдал он честь.
   Следом подошли Лютый, Джоконда, Чугун…
   Вскоре весь полк стоял на плацу в беретах, в полном десантном параде.
   – Теперь вы с полным правом. И гордостью, – рубил фразы полковник. – Можете носить этот голубой берет. Я не хочу и не буду выделять лучших или худших. Потому что самый главный экзамен. Еще впереди. И сдавать вы его будете там, – кивнул он за горы. – На днях вы все. Отправитесь в зону боевых действий. Чтобы выполнить свой интернациональный долг перед братским афганским народом. И сегодня. Я в последний раз. Могу задать вам вопрос. Кто из вас по каким-либо причинам. Не хочет или не может лететь в Афганистан?
   На плацу воцарилось молчание. Полковник оглядел строй.
   – Я не сомневался в вашем ответе… Рядовой Сергеев, выйти из строя!
   Серый шагнул вперед.
   – По просьбе матери и по приказу командования вы продолжите службу поблизости от места жительства.
   Серый растерянно оглянулся на сочувственные взгляды пацанов.
   – Товарищ полковник, разрешите…
   – Не разрешаю. – Полковник чуть смягчил голос. – Не имею права. Ни как офицер, ни как отец.
   – Товарищ полковник!.. – отчаянно сказал Серый.
   – Рядовой Сергеев, стать в строй! – отрезал полковник.
   Торжественным маршем, чеканя шаг под оркестр, с развернутым знаменем впереди пацаны прошли мимо трибуны. Серый, не попадая в ногу, шел в середине шеренги, опустив голову, глотая слезы.
 
   – Подъем, второе отделение! – Дыгало влетел в спящую казарму. – Подъем! Подъем, уроды!! – Пьяный, с налитыми кровью глазами он метался по казарме, скидывал зазевавшихся со второго яруса на пол. Растерянные пацаны кое-как выстроились в трусах около кроватей, не понимая, что происходит. – Ложись! Ползком марш!
   Пацаны поползли по кругу между кроватей.
   – Быстрей! Быстрей, я сказал! Быстрей, уроды! – Дыгало подгонял пинками по ребрам. – Голову не поднимать! – Он с силой ткнул каблуком в затылок Чугуну, припечатав того лицом в пол. – Еще быстрей!
   Пацаны, задыхаясь, ползли на пределе сил, извиваясь всем телом, дробно стуча голыми локтями и коленями.
   – Что? – вдруг остановился сержант. – Что, не понял?.. Встать!
   Пацаны вскочили, тяжело переводя дыхание. Дыгало пошел по кругу, оглядываясь.
   – Ты что-то сказал, рядовой? – Он с левой ударил Стаса в зубы.
   – Никак нет.
   – Может, ты? – с разворота ударил Дыгало Джоконду.
   – Никак нет, товарищ сержант.
   – А-а! – вдруг радостно оскалился Дыгало. Он, хищно пригнувшись, двинулся к Лютому. – Это ты, воин! – Он подошел вплотную, лицом к лицу, глядя в упор мутными глазами. – Ты хочешь что-то сказать, правда! Я же вижу! Ты давно хотел мне что-то сказать! Ну скажи, ну пожалуйста! Ну? Чирикни на ушко! – Он повернул голову, прислушиваясь.
   Лютый молчал, глядя на него исподлобья.
   – Ну, давай! – Сержант вытащил его в середину круга. – Один на один! Как нормальные мужики! Никто не видит! Никто не узнает! Ну! – Он ударил Лютого. – Ты – берет, и я – берет! Давай! Давай! – Он ударил еще несколько раз.
   Лютый только защищался, сдерживаясь из последних сил.
   – А может, ты? – Дыгало выхватил Чугуна. – Давай! Ну, все на одного! – лихорадочно обернулся он. – Вот он я! Вперед, десантура! – Он стал в стойку посреди круга, сделал выпад назад, пытаясь достать ногой, метнулся в одну сторону, в другую. Пацаны только расступались, молча глядя на него. – Ну! – отчаянно заорал Дыгало. – Есть тут хоть один мужик или чмыри одни позорные?..
   Он вдруг остановился и замер, опустив плечи, будто выпустили воздух. Медленно прошел к выходу, не глядя отшвырнув с пути Воробья, и грохнул дверью.
   В казарме стало тихо, пацаны молча переглядывались.
   – Приснилось, что ли? – сказал Ряба.
   – Ага, приснилось… – Стас сплюнул тягучую кровь, вытер разбитые губы.
   – Весеннее обострение. – Воробей покрутил пальцем у виска. – Это у них бывает.
   – Погоди, – вспомнил Джоконда. – Сегодня в штабе говорили: он заявление опять писал, хотел с нами улететь. Сегодня отказ пришел.
   Сквозь окно видно было, как Дыгало, запинаясь, не разбирая дороги, брел по городку. Потом сел на землю и обхватил голову руками.
 
   Ряба торжественно вскрыл трехлитровую жестяную банку яблочного компота. Повел носом и, зажмурившись, сладострастно замотал головой. Остальные тоже, сталкиваясь лбами, понюхали – и оценили. Они сидели вокруг разложенной на газетке снеди в скупо освещенной сушилке, под развешенными на металлических штангах бушлатами.
   Ряба зажег спичку и жестом волшебника поднес к банке – над горлышком заплясал голубой огонек.
   – Чистяк! Батяня гнал! – гордо сказал он, прихлопывая огонь ладонью. Выудил грязными пальцами лезущее через край яблоко и разлил розовую жидкость по кружкам. Они чокнулись и переглянулись.
   – Ну что, пацаны? За отлет! – сказал Лютый.
   – Прорвались, пацаны!
   – Не верится даже, правда?
   Они выпили и задохнулись.
   – Погоди… сколько градусов-то?.. – просипел Чугун.
   – Семьдесят. А чо, за сто верст бражку слать? Мне б на одного не хватило!
   Воробей с выпученными глазами искал чем заесть, схватил яблоко, надкусил – и совсем скис, отплевываясь. Все захохотали.
   – Классное яблочко, Воробей? Из райского сада!
   – Слышь, пернатый, да ты не пей, не мучайся, – сказал Чугун. – Ты яблочка поклюй, тебе хватит!
   – Ну чо, по второй сразу? – спросил Ряба.
   – Погоди, не гони. Пиночет, доставай, – кивнул Лютый.
   Пиночет разломил домашний пирог, вытащил начинку – завернутый в целлофан пакет с травой. Свернул косяк, раскурил, передал дальше по кругу.
   Воробей затянулся, медленно выдохнул, пробуя вкус, пожал плечами, передал Джоконде и сплюнул.
   – Трава травой. А в чем кайф-то?
   – Не курил еще, что ли? Вдыхай во всю грудь и держи сколько сможешь. Вот так. – Джоконда показал и отдал обратно.
   Чугун покосился на сосредоточенно напыжившегося, с раздутыми щеками Воробья, его душил смех, он из последних сил пытался сдержать дыхание, коротко хрюкнул раз, другой, выпуская тонкие струйки дыма, и наконец захохотал, невольно заражая смехом остальных. Один за другим все кололись, окутываясь клубами дыма.
   – Кончай, Чугун! Кайф уходит! Чо, повело уже?
   – Да не… Я, это… – Чугун все не мог остановиться. – Как Воробей под танком обоссался!.. Да еще фигурно как-то… Ну ладно… это… но как ты на спину-то себе нассать изловчился?
   – Да ладно, а сам-то – чуть очком на кол не сел! Четыре часа бегали, искали, думали – в Афган улетел, а он, как пугало в огороде, стоит!
   Теперь уже все хохотали, корчились от смеха.
   – А как Джоконда хрен из пластита слепил!.. А этот не заметил, стоит, как мудак, хреном машет… ой, не могу… запал вставляет…
   В сушилку влетел Стас, возбужденно заорал придушенным голосом:
   – ВДВ, к бою! Слушай мою команду – хрен наголо!
   – Чо, привели? Белоснежку привели? Стас, не врешь? – тотчас вскинулись все.
   – Перваки протащили. Давай быстрей, пацаны! На склад! По-тихому только!
   Пацаны торопливо расхватали жратву, банку с самогоном и кинулись за Стасом, только Джоконда и Воробей остались сидеть.
   – А вы чего? – обернулся от двери Лютый.
   – Я не пойду, – сказал Воробей.
   Джоконда только отрицательно покачал головой.
   – Не хотите – никто вас за хер не тянет, – сказал Лютый. – Но если залетать – то всем! Пошли!
 
   Огромная луна висела над горами, заливая мир мертвенным светом. Один за другим короткими перебежками пацаны прокрались через учебный городок.
   – Стой, кто идет? – лениво спросил часовой со штыком автомата над плечом.
   – Кому надо, тот идет, – откликнулся Стас. – А кому не положено, тот стоит.
   – Курева оставьте, мужики, – попросил тот, отпирая дверь склада.
 
   Джоконда и Воробей, свои и перваки вперемешку, обкуренные, пьяные и счастливые сидели на складе между огромными, уходящими в темноту стеллажами, на которых громоздились пирамиды сложенного камуфляжа, бронежилетов, связанных шнурками новых ботинок, стояли колонны вставленных одна в другую касок, – допивали самогон, гоняли косяк по кругу. Из-за стеллажа слышались веселые голоса и смех девчонки. Потом она мучительно застонала, все чаще и громче.
   Пацаны засмеялись, прислушиваясь.
   – Опять запела!
   – Вот дает девка! Кончает, как из пулемета.
   Девчонка вдруг закричала в голос. Пацаны захохотали.
   – Это кто ж так зарядил-то? – Ряба приподнялся, пытаясь рассмотреть.
   – Чего скис? – толкнул ногой Стаса Джоконда.
   – А-а… – расстроенно махнул тот. – Яйца свело с отвычки. Веришь, ночь бы с нее не слезал, глазами бы оттрахал, а болят – тронуть страшно. Может, отпустит еще… Дай дернуть.
   Джоконда передал ему косяк.
   – А Дыгало не хватится? – спросил Воробей.
   – Не хватится.
   – Почему?
   Стас в этот момент затянулся и затаил дыхание, показал пальцем: подожди, сейчас. Наконец, блаженно прикрыв глаза, медленно выпустил дым тонкой струйкой и глубокомысленно ответил:
   – Потому что.
   Из-за стеллажа вывалился раскаленный, потный Лютаев, присел рядом.
   – Это ты, Лютый! – засмеялся Ряба. – А я думал, кто там крупнокалиберным дал?
   Кто-то из перваков поднялся и, покачиваясь, наступая на ноги сидящим и получая от них пинки в зад, ушел за стеллаж.
   – Осталось еще? – Лютый налил самогона из банки. – Натрахаюсь так, чтоб на полтора года обвис, голоса не подавал! – Он выпил, перевел дыхание. Глянул на сидящего рядом Воробья, обнял его, сильно прижал к себе. – Воробей, птица!.. Знаешь, как у нас в детдоме курили? По-цыгански, один косяк на всех. – Он глубоко затянулся, повернул к себе лицо Воробья и потянулся губами.
   – Атас, Воробей! – захохотали вокруг. – Ему уже все равно, кого трахать!
   Лютый пальцами сдавил Воробью щеки, открывая рот, прижался губами и выдохнул половину. Они затаили дыхание, прижавшись лбами, глядя в упор пьяными смеющимися глазами. Одновременно выдохнули и засмеялись.
   – Лютый!.. – растроганно сказал Воробей, с трудом уже ворочая языком. – Ты такой… такой!.. – Слов ему уже не хватало. – Ребята! Вы все такие… Вы сами не знаете, какие вы! Я за вас – все!.. Я вас всех так люблю!..
   – Ну, пернатый нажрался! – засмеялись пацаны. – Не наливайте больше, а то на горбу потащим!
   – Слушай, Вовка, – ты мужик? – спросил Лютый. – Нет, вот ты мне скажи – ты мужик или вроде как?
   – Нет… Не надо про это, Олег. Я не хочу с ней… – отстранился тот. – Ты же знаешь, у меня Оля есть… Она меня ждет, понимаешь…
   – Да люби ты свою Олю, я ж не об этом! – сильнее обнял его Лютый. – И у меня есть, и у него, и у этого урода, да любого спроси! Ну, Джоконда – ладно, – махнул он в его сторону, – у него свой кайф, не понимаю я, ну и хрен с ним. Но ты – ты вспомни, кем ты был, пернатый! Ты же нормальным мужиком стал! Последний зачет остался. Надо, птица, понимаешь, надо! Как Дыгало говорит: умри, но сделай! Не на курорт же едем баб гонять – может, последний шанс у тебя! Ну нельзя же целкой на войну идти – это ж мужицкое дело!
   – Иди, Воробей, правда, – сказал Джоконда.
   – Давай, пернатый! – поддержали другие.
   – Может, она еще не захочет со мной… – неуверенно сказал Воробей.
   – Да ты что! – вытаращив глаза, горячо зашептал Лютый. – Ты ей больше всех нравишься! Из всего призыва!
   – Врешь.
   – Вот те крест! Да мужики соврать не дадут – вот только что про тебя спрашивала! – Лютый отвернулся, подмигнул и скорчил страшную рожу, пытаясь сдержать смех. Остальные тоже едва сдерживались.
   – Нет, правда? – подозрительно, но с наде-ждой спросил пьяный Воробей.
   – Ну! Она же сто раз тебя в городке видела. А ты – ноль внимания! Обидно же ей!
   – Нет, я не могу так… при всех… – опустил голову Воробей.
   – Сейчас! На, выпей пока. – Лютый налил ему полный стакан и кинулся за стеллаж. Оттуда послышались возмущенные голоса, потом повалили недовольные пацаны.
   – А чо он, особенный, что ли? – проворчал Чугун, застегивая ширинку. – Чо, лучше всех?
   – Ладно, кончай базар, потом разберемся! – Лютый вытолкнул последнего.
   – Воробей, может, помочь? За ноги подержать? – предложил кто-то.
   – Давай, Воробей! – Лютый хлопнул его по плечу, подталкивая. – Десант, к бою!
   Воробей обернулся, попытался изобразить бесшабашную улыбку.
   – Не вернусь – напишите: пал смертью храбрых! Пусть улицу назовут!
   – Ага, Пернатый переулок. Давай по-шустрому, время идет!
   Пацаны присели, прикурили друг у друга.
   – А бздиловато немного, а, пацаны? – сказал кто-то из перваков. – Если уж честно-то, без понтов…
   Повисла долгая пауза, пацаны смотрели в стороны, избегая глазами друг друга.