Страница:
— Мадам приказала это сделать сейчас же, — пролепетал совсем растерявшийся солдат.
— Ого! — прищурился Эбахон. — Однако мадам мысли не только абстрактными категориями. Что ж, исполняй ее приказ. Скажи, пусть пришлют людей, да порасторопней!
Он наполнил стаканы, протянул их Петру и Штангеру, взял свой и поднял его на уровень глаз.
— За возвращение блудного сына!
И подмигнул Петру. Они успели сделать лишь по глотку, когда Симон принес толстую папку зеленой кожи, молча положил ее на столик перед Эбахоном, козырнул и вышел из холла, четко чеканя шаг.
Эбахон отставил стакан и раскрыл папку:
— Итак…
Он небрежно пробежал несколько страниц машинописного текста и отложил их в сторону.
— Болтовня! Расписывают собственную храбрость и просят прибавки к жалованью. Я говорю не о наемниках, разумеется…
Эбахон захлопнул зеленую папку и взялся за бронзовый колокольчик. Дверь в холл отворилась, и на пороге опять появился Симон. Он вопросительно уставился на начальство.
— Возьмите папку, — последовал приказ. — И… там никто не дожидается приема?
Симон замялся, потом неуверенно, чуть слышно промямлил:
— Вождь Аджайи… Но он готов подождать, пока… Взгляд его перебегал с Петра на Штангера и наоборот.
— Он не один? Симон молча кивнул.
— Отлично! Пусть заходит… с кем бы он ни был. У меня нет секретов от моих друзей!
— Но… — набрался было храбрости капитан, — вождь Аджайи хотел конфиденциально…
Эбахон поморщился:
— Я не люблю повторять!
— Слушаюсь! Эбахон покачал головой:
— Вам, дорогой Рольф, придется еще немало потрудиться, чтобы создать из моих парней современную армию.
— У меня есть отличное средство, чтобы сделать из них настоящих солдат. Палки! Нечетко выполнил приказ — десят палок. Не вычищено оружие — двадцать пять. Слушал передачу вражеского радио — пятьдесят.
Плоское, обычно бесстрастное лицо Штангера порозовело в глазах загорелся огонь: сейчас этот человек был в свое» стихии.
Дверь отворилась вновь, но вместо ожидаемого вождя Аджайи в холл один за другим вошли солдаты, обнаженные по Пояс, в закатанных по колено брюках. Они несли ведра с водой, тазы, тряпки, яркие коробки моющих средств.
Боязливо косясь на сидящих у камина, мойщики поспешно Прошлепали босыми ногами по лестнице на второй этаж. И сейчас же в холл вошел Аджайи, как всегда широко улыбающийся, довольный самим собою и всем вокруг.
— Поздравляю, ваше превосходительство! Поздравляю! — Устремился он прямо к Эбахону, вытянув руку и подмигивая вслед мойщикам, чьи негромкие голоса уже доносились сверху. — Похитить невесту у богов… сразу у Христа и у Ошуна… Дерзко, но достойно восхищения!
Аджайи с чувством пожал руку снисходительно улыбнувшемуся хозяину и обернулся к Петру:
— А я-то все не мог понять, почему вам так везет, Питер! Я и не знал, что мисс Карлисл ваша старая приятельница! А она ведь с богами на короткой ноге. Это известно всей Гвиании.
Не дожидаясь приглашения, он сел, цепким взглядом оценивая бутылки, стоящие на столике-каталке.
— А где же мистер Блейк? — с самым невинным видом спросил его Эбахон.
— Наш дорогой англичанин решил почистить обувь, — нашелся Аджайи. — После сегодняшней поездки он даже не успел переодеться. Но я сейчас его потороплю…
Он привстал было из кресла, но хозяин виллы опередил его, взявшись за колокольчик.
— Пригласите мистера Блейка, — приказал он Симону, и через минуту маленький англичанин уже входил в холл.
Одетый в легкий, тщательно отглаженный серый костюм, набриолиненный, в белоснежной рубашке с элегантно повязанным галстуком, он никак не напоминал уставшего после длинной дороги путешественника и всем своим видом опровергал утверждение Аджайи, будто бы не успел переодеться после сегоднясшей поездки в лагерь Кодо-2.
Блейк любезно улыбался, однако маленькие глазки его были насторожены.
— Срок, который я вам предоставил, истек два часа назад, — жестко сказал Эбахон, поднимаясь ему навстречу. — Я давал вам двадцать четыре часа, чтобы определить отношение к моему народу, двадцать четыре часа с момента провозглашения независимости. Сейчас два часа после полуночи… Что вы можете мне сказать?
— Но… может быть, мистер Блейк прежде сядет? — вскочил Аджайи и поспешно пододвинул свое кресло англичанину.
Тот сухо кивнул и, не отвечая пристально смотрящему на него Эбахону, сел в кресло, аккуратно поддернул брюки на коленях.
Лицо его стало холодным, улыбка исчезла, губы сжались.
Он выдержал долгую паузу, обвел напряженным взглядом присутствующих, потом заговорил, тихо, размеренно, невольно заставляя вслушиваться в каждое его слово:
— Я полагал, что в вопросе такой большой государственной важности я мог рассчитывать на беседу с глазу на глаз, ваше превосходительство…
Блейк мельком взглянул на Петра.
— …но если вы уверены в возможности сохранить в тайне все, что здесь будет сказано, я готов отказаться от моего скромного пожелания.
Эбахон уверенно кивнул:
— У меня нет секретов от мистера Николаева и герра Штангера.
— В таком случае… — Блейк выпрямился в кресле, — …я должен вам сообщить, что в принципе Лондон решил принять ваши условия…
Аджайи непроизвольно потер руки и почему-то подмигнул Петру.
— Однако, — продолжал Блейк, пристально глядя в напряженное лицо хозяина виллы, — с нашей стороны есть одно небольшое пожелание.
— Ну? — нетерпеливо подался вперед Эбахон.
— Федеральные части уже вступили на территорию Республики Поречье.
— Два-три десятка командос… — усмехнулся молчавший все это время Штангер. — Это ничего не решает.
— Как мне стало известно, федеральные войска полчаса назад форсировали Бамуангу в районе Уарри и сейчас ведут бой на городском рынке, — словно не слыша немца, продолжал Блейк.
— Этого не может быть! — выкрикнул Эбахон. — Откуда это вам известно?
— Наш филиал в Уарри постоянно поддерживает связь со штаб-квартирой. Вы же знаете, у нас есть частные передатчики, — бесстрастно сказал англичанин.
Штангер встал, залпом допил виски и поправил кобуру:
— Я еду… Мы бросим туда лучшую часть.
— Кодо-2? — подсказал ему Эбахон. Немец кивнул.
— Пусть Френчи покажет на деле, за что ему уплачены деньги. Я видел — его «джип» шел вместе с нами, и теперь он наверняка болтается в баре рест-хауса вместе с остальными парнями.
Он натянул черный берет, небрежно козырнул и поспешно вышел из холла.
— Но к чему вы все это ведете, мистер Блейк?
Эбахон протянул англичанину стакан, на треть наполненный виски. Блейк взял его, но пить не стал, аккуратно поставил на столик перед собою.
— Мы готовы выплатить вам сто миллионов фунтов сейчас, немедленно. Это будет оформлено как… плата за охрану наших сооружений — скважин, нефтепроводов, причалов. Но выплатить все то, что мы должны были перевести федеральному правительству за истекший финансовый год… это пока невозможно. Докажите, что вы продержитесь, что вы в состоянии сбросить федералов в Бамуангу и тогда…
— Тогда я обращусь к французам, американцам… — Эбахон в ярости махнул рукой в сторону Петра, — …к русским, в конце концов!
Блейк усмехнулся:
— Президенты смертны, как все люди. А вы ведь еще по-настоящему-то и не вкусили власти.
— Вы мне угрожаете? — Эбахон схватил колокольчик. — Да я…
— Не забывайтесь, ваше превосходительство! — холодно оборвал его маленький англичанин. — С французами и американцами мы постараемся договориться, а русские… — Он вежливо поклонился Петру, — …хоть и новички в африканских делах, но прекрасно знают цену честолюбивым президентам нефтяных, медных и прочих банановых республик. — Теперь Блейк не сводил глаз с Петра. — Не скрою, присутствие мистера Николаева сначала сбило нас с толку, хотя мы знаем — не в принципах русских поддерживать подобные аферы. Но потом, когда выяснилось, каким способом его заставляют играть столь нелепую роль… — Он обернулся к Эбахону и тихо рассмеялся: — Ваше превосходительство, извините, может быть, здесь, в Гвиании, вы превосходный политик, но в большой политике вы пока еще… только провинциал! Причем африканский!
Петр напрягся. Такого оскорбления Эбахон наверняка еще не знал. И сейчас, следуя логике его характера, должен был произойти взрыв.
Но Эбахон сразу обмяк, дрожащей рукой наполнил стакан виски доверху и залпом выпил все до дна.
ГЛАВА 4
ГЛАВА 5
— Ого! — прищурился Эбахон. — Однако мадам мысли не только абстрактными категориями. Что ж, исполняй ее приказ. Скажи, пусть пришлют людей, да порасторопней!
Он наполнил стаканы, протянул их Петру и Штангеру, взял свой и поднял его на уровень глаз.
— За возвращение блудного сына!
И подмигнул Петру. Они успели сделать лишь по глотку, когда Симон принес толстую папку зеленой кожи, молча положил ее на столик перед Эбахоном, козырнул и вышел из холла, четко чеканя шаг.
Эбахон отставил стакан и раскрыл папку:
— Итак…
Он небрежно пробежал несколько страниц машинописного текста и отложил их в сторону.
— Болтовня! Расписывают собственную храбрость и просят прибавки к жалованью. Я говорю не о наемниках, разумеется…
Эбахон захлопнул зеленую папку и взялся за бронзовый колокольчик. Дверь в холл отворилась, и на пороге опять появился Симон. Он вопросительно уставился на начальство.
— Возьмите папку, — последовал приказ. — И… там никто не дожидается приема?
Симон замялся, потом неуверенно, чуть слышно промямлил:
— Вождь Аджайи… Но он готов подождать, пока… Взгляд его перебегал с Петра на Штангера и наоборот.
— Он не один? Симон молча кивнул.
— Отлично! Пусть заходит… с кем бы он ни был. У меня нет секретов от моих друзей!
— Но… — набрался было храбрости капитан, — вождь Аджайи хотел конфиденциально…
Эбахон поморщился:
— Я не люблю повторять!
— Слушаюсь! Эбахон покачал головой:
— Вам, дорогой Рольф, придется еще немало потрудиться, чтобы создать из моих парней современную армию.
— У меня есть отличное средство, чтобы сделать из них настоящих солдат. Палки! Нечетко выполнил приказ — десят палок. Не вычищено оружие — двадцать пять. Слушал передачу вражеского радио — пятьдесят.
Плоское, обычно бесстрастное лицо Штангера порозовело в глазах загорелся огонь: сейчас этот человек был в свое» стихии.
Дверь отворилась вновь, но вместо ожидаемого вождя Аджайи в холл один за другим вошли солдаты, обнаженные по Пояс, в закатанных по колено брюках. Они несли ведра с водой, тазы, тряпки, яркие коробки моющих средств.
Боязливо косясь на сидящих у камина, мойщики поспешно Прошлепали босыми ногами по лестнице на второй этаж. И сейчас же в холл вошел Аджайи, как всегда широко улыбающийся, довольный самим собою и всем вокруг.
— Поздравляю, ваше превосходительство! Поздравляю! — Устремился он прямо к Эбахону, вытянув руку и подмигивая вслед мойщикам, чьи негромкие голоса уже доносились сверху. — Похитить невесту у богов… сразу у Христа и у Ошуна… Дерзко, но достойно восхищения!
Аджайи с чувством пожал руку снисходительно улыбнувшемуся хозяину и обернулся к Петру:
— А я-то все не мог понять, почему вам так везет, Питер! Я и не знал, что мисс Карлисл ваша старая приятельница! А она ведь с богами на короткой ноге. Это известно всей Гвиании.
Не дожидаясь приглашения, он сел, цепким взглядом оценивая бутылки, стоящие на столике-каталке.
— А где же мистер Блейк? — с самым невинным видом спросил его Эбахон.
— Наш дорогой англичанин решил почистить обувь, — нашелся Аджайи. — После сегодняшней поездки он даже не успел переодеться. Но я сейчас его потороплю…
Он привстал было из кресла, но хозяин виллы опередил его, взявшись за колокольчик.
— Пригласите мистера Блейка, — приказал он Симону, и через минуту маленький англичанин уже входил в холл.
Одетый в легкий, тщательно отглаженный серый костюм, набриолиненный, в белоснежной рубашке с элегантно повязанным галстуком, он никак не напоминал уставшего после длинной дороги путешественника и всем своим видом опровергал утверждение Аджайи, будто бы не успел переодеться после сегоднясшей поездки в лагерь Кодо-2.
Блейк любезно улыбался, однако маленькие глазки его были насторожены.
— Срок, который я вам предоставил, истек два часа назад, — жестко сказал Эбахон, поднимаясь ему навстречу. — Я давал вам двадцать четыре часа, чтобы определить отношение к моему народу, двадцать четыре часа с момента провозглашения независимости. Сейчас два часа после полуночи… Что вы можете мне сказать?
— Но… может быть, мистер Блейк прежде сядет? — вскочил Аджайи и поспешно пододвинул свое кресло англичанину.
Тот сухо кивнул и, не отвечая пристально смотрящему на него Эбахону, сел в кресло, аккуратно поддернул брюки на коленях.
Лицо его стало холодным, улыбка исчезла, губы сжались.
Он выдержал долгую паузу, обвел напряженным взглядом присутствующих, потом заговорил, тихо, размеренно, невольно заставляя вслушиваться в каждое его слово:
— Я полагал, что в вопросе такой большой государственной важности я мог рассчитывать на беседу с глазу на глаз, ваше превосходительство…
Блейк мельком взглянул на Петра.
— …но если вы уверены в возможности сохранить в тайне все, что здесь будет сказано, я готов отказаться от моего скромного пожелания.
Эбахон уверенно кивнул:
— У меня нет секретов от мистера Николаева и герра Штангера.
— В таком случае… — Блейк выпрямился в кресле, — …я должен вам сообщить, что в принципе Лондон решил принять ваши условия…
Аджайи непроизвольно потер руки и почему-то подмигнул Петру.
— Однако, — продолжал Блейк, пристально глядя в напряженное лицо хозяина виллы, — с нашей стороны есть одно небольшое пожелание.
— Ну? — нетерпеливо подался вперед Эбахон.
— Федеральные части уже вступили на территорию Республики Поречье.
— Два-три десятка командос… — усмехнулся молчавший все это время Штангер. — Это ничего не решает.
— Как мне стало известно, федеральные войска полчаса назад форсировали Бамуангу в районе Уарри и сейчас ведут бой на городском рынке, — словно не слыша немца, продолжал Блейк.
— Этого не может быть! — выкрикнул Эбахон. — Откуда это вам известно?
— Наш филиал в Уарри постоянно поддерживает связь со штаб-квартирой. Вы же знаете, у нас есть частные передатчики, — бесстрастно сказал англичанин.
Штангер встал, залпом допил виски и поправил кобуру:
— Я еду… Мы бросим туда лучшую часть.
— Кодо-2? — подсказал ему Эбахон. Немец кивнул.
— Пусть Френчи покажет на деле, за что ему уплачены деньги. Я видел — его «джип» шел вместе с нами, и теперь он наверняка болтается в баре рест-хауса вместе с остальными парнями.
Он натянул черный берет, небрежно козырнул и поспешно вышел из холла.
— Но к чему вы все это ведете, мистер Блейк?
Эбахон протянул англичанину стакан, на треть наполненный виски. Блейк взял его, но пить не стал, аккуратно поставил на столик перед собою.
— Мы готовы выплатить вам сто миллионов фунтов сейчас, немедленно. Это будет оформлено как… плата за охрану наших сооружений — скважин, нефтепроводов, причалов. Но выплатить все то, что мы должны были перевести федеральному правительству за истекший финансовый год… это пока невозможно. Докажите, что вы продержитесь, что вы в состоянии сбросить федералов в Бамуангу и тогда…
— Тогда я обращусь к французам, американцам… — Эбахон в ярости махнул рукой в сторону Петра, — …к русским, в конце концов!
Блейк усмехнулся:
— Президенты смертны, как все люди. А вы ведь еще по-настоящему-то и не вкусили власти.
— Вы мне угрожаете? — Эбахон схватил колокольчик. — Да я…
— Не забывайтесь, ваше превосходительство! — холодно оборвал его маленький англичанин. — С французами и американцами мы постараемся договориться, а русские… — Он вежливо поклонился Петру, — …хоть и новички в африканских делах, но прекрасно знают цену честолюбивым президентам нефтяных, медных и прочих банановых республик. — Теперь Блейк не сводил глаз с Петра. — Не скрою, присутствие мистера Николаева сначала сбило нас с толку, хотя мы знаем — не в принципах русских поддерживать подобные аферы. Но потом, когда выяснилось, каким способом его заставляют играть столь нелепую роль… — Он обернулся к Эбахону и тихо рассмеялся: — Ваше превосходительство, извините, может быть, здесь, в Гвиании, вы превосходный политик, но в большой политике вы пока еще… только провинциал! Причем африканский!
Петр напрягся. Такого оскорбления Эбахон наверняка еще не знал. И сейчас, следуя логике его характера, должен был произойти взрыв.
Но Эбахон сразу обмяк, дрожащей рукой наполнил стакан виски доверху и залпом выпил все до дна.
ГЛАВА 4
— Итак, — с любезной улыбкой продолжал Блейк, — вы, ваше превосходительство, знаете наши условия. Конечно, это дельце принесло вам неплохие дивиденды: сегодня мировое общественное мнение на вашей стороне. А пока разберутся, пока федеральное правительство создаст комиссию да проведет расследование… Вы сами знаете, как неповоротливы чиновники…
Блейк перевел многозначительный взгляд на Петра, и тот не выдержал:
— Зачем вы говорите все это при мне, мистер Блейк? Или вы думаете, что мое молчание никогда не кончится?
— Вы слышали, ваше превосходительство? — усмехнулся англичанин. — Ваш русский друг действительно знает слишком много и, если когда-нибудь его молчание кончится… — Он легко встал из кресла: — А вам, мистер Николаев, я хотел бы напомнить, что вы ввязались в скверную историю. Если у вас действительно есть какие-то полномочия, то паблисити, которое уже получило за границей ваше пребывание здесь, вряд ли обеспечит вам благодарность вашего начальства. Герр Штангер, насколько я знаю, довел до вашего сведения наши предложения… Пока они остаются в силе. Пока… — Блейк сделал многозначительную паузу: — Подумайте, мистер Николаев!
Блейк, Эбахон, Аджайи — все теперь смотрели на Петра, ожидая, что он скажет. Угроза была недвусмысленной.
Петру вспомнилась гибель Даджумы, мамба в тумбочке, смерть Шмидта, маленький японец… И он понял, понял как никогда ясно, что сейчас один неверный шаг, одно неверное слово может стоить ему жизни. Нет, не случайно Блейк был перед ним так цинично откровенен, выбалтывая сокровенные замыслы и тайны — свои и Эбахона. Он делал Петра опасным свидетелем, от которого, как бы ни относился к нему Эбахон, рано или поздно придется избавиться.
— Но мы еще вернемся к этому разговору, — продолжал Блейк. — Итак, джентльмены… — Он склонил голову. — Молчание его превосходительства я принимаю как согласие на условия моей компании. Завтра же на имя господина Эбахона в один из швейцарских банков будет переведено сто миллионов фунтов, а после первых серьезных побед герра Штангера мы пересмотрим наше отношение с федеральным правительством. В конце концов это будет всего лишь признание сложившихся реальностей — наши… — он выделил это слово, — наши скважины и все имущество находятся на территории Республики Поречье. Я правильно вас понял, ваше превосходительство?
Эбахон угрюмо кивнул.
— В таком случае позвольте откланяться. Я должен немедленно сообщить о вашем согласии в Лондон.
И Блейк быстро вышел из холла.
— Дьявол! — сейчас же вскочил Эбахон в ярости. — Эти торгаши всегда жили за счет других народов! И даже сейчас, когда нам грозит геноцид… — Он осекся, взглянул на Петра, и в глазах его зажглось любопытство. — Вы знаете, о чем я сейчас подумал, Питер?
— О том, как вам обмануть англичан, — напрямик ответил ему Петр.
Эбахон поморщился:
— С торгашами надо вести себя по-торгашески. Но я не об этом. Мне довольно часто приходила в голову мысль о том, что некоторые мои коллеги оказались весьма дальновидными, сделав ставку на… некапиталистическое развитие.
Аджайи одобрительно ухмыльнулся и протянул Петру наполненный стакан.
— Они не зависят теперь от… этих империалистических акул. На их стороне солидарность народов! — Голос Эбахона креп, лицо оживилось…
«Опять митингует!» — подумал Петр.
— И кто знает… — вдруг перешел Эбахон почти на шепот, доверительно склонясь к Петру еще ближе. — Когда мы отстоим свободу от гвианийских вандалов…
— С помощью наемников? — не удержался Петр. Эбахон нахмурился и выпрямился.
— И Штангер, и весь его сброд будут вышвырнуты отсюда. Пусть хоть когда-нибудь белые сделают для нас, африканцев, черную работу, — донесся до его сознания, как сквозь дрему, голос Эбахона. И он почувствовал, как слабеют его пальцы, стакан скользит из них, а сам он валится куда-то вбок…
«Меня отравили», — была его последняя мысль…
…Петр смыл мыльную пену с лица, вытерся полотенцем, грубым, застиранным, с вылинявшими розовыми буквами «Обоко рест-хаус», вздохнул.
Голова была по-прежнему тяжелой.
«Это все от усталости, — подумал он. — Надо же, свалился, словно пьяный, и проспал почти двенадцать часов!»
Он вышел из ванной и застал Войтовича сидящим в кресле с небольшим транзисторным радиоприемником на коленях.
Войтович поднял глаза на Петра:
— Би-би-си передает, что федералы ворвались в Уарри.
— Знаю. Ночью туда отправился Штангер…
— Так вот почему всех нас сегодня подняли чуть свет и приказали не покидать рест-хауса. Коллеги наши народ шустрый, сейчас бы уже они все очутились в Уарри. Правда, приобрести приемник догадался пока здесь лишь я один… — Он довольно засмеялся. — А то от наших любезных хозяев никакой объективной информации не добьешься! Пей чай. Заказал, пока .ты возился в ванной. А уж рассказывать о своих приключениях будешь потом. Впрочем… Наш диктофончик работает прекрасно, а ты не забываешь включать его вовремя. Извини, вчера я достал его из твоего кармана и, пока ты спал, прослушал запись. Теперь бы нам переправить все эти кассеты за Бамуангу! Ладно, что-нибудь придумаем. А теперь пить чай!
Петр взял белый фаянсовый чайник, стоявший на подносе на низком столике, наполнил крепким душистым чаем щербатую розовую чашку, долил из молочника молоко и принялся намазывать джем на еще теплые тосты.
«Интересно, — подумал он, — о чем же договорились вчера бывший губернатор и бывший министр? Кого же предает Аджайи на этот раз?»
Если бы только он знал, как развивались события после того, как его скосил сон, неожиданный, тяжелый, глубокий!
В первые мгновения Эбахон растерялся.
— Ему… плохо? — обеспокоенно схватил он с каминной доски бронзовый колокольчик, но Аджайи с улыбкой остановил его:
— Блейк прав. Нам не нужен лишний свидетель. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.
Лицо бывшего министра было холодно и жестоко.
— Но… — неуверенно начал было Эбахон.
— Неужели же, ваше превосходительство, жизнь одного человека чего-то стоит, когда идет речь о будущем целого народа?
— Вы… отравили его? — закусил губу Эбахон. — Как вы смели… У меня в отношении этого парня были свои планы!
— Успокойтесь, Джон! Всего-навсего лишь сильное снотворное в виски. Он будет спать часов двенадцать, а мы пока решим его дальнейшую судьбу. Так вы что это… насчет социализма в Поречье… конечно же, шутите? Мистер Блейк не даст вам под эту авантюру ни пенса.
— Иногда, мой милый Джеймс, мне кажется, что вы служите мистеру Блейку более верно, чем мне. Но помните: мне хорошо известна ваша биография. Вы предавали всех и всегда успевали выскочить в последний момент из горящего дома. Но теперь вам это не удастся. Если дому будет суждено сгореть, вы сгорите в нем вместе со всеми, клянусь Ошуном!
Аджайи отхлебнул виски и откинулся на спинку кресла. Лицо его было непроницаемо.
— Покойный Даджума был тоже вспыльчив…
— Так ты мне еще и грозишь? Я поклялся найти убийцу Даджумы. Значит, это твоих рук дело?
Эбахон выхватил пистолет. Но Аджайи не моргнул и глазом.
— Не играй в невинность хоть со мною, Джон, — равнодушно заговорил он. — Когда Даджуму убрали, ты вздохнул с облегчением. Он мешал здесь всем, майор Даджума, любимец народа идонго. Все Поречье рыдало, когда стало известно о его смерти. Будь он сейчас живым, неизвестно, за кем бы пошли идонго. А он, как тебе известно, был федералом до мозга костей.
— Я подозревал, что это твоих рук дело…
Эбахон хмуро отвернулся, запихивая пистолет в кобуру.
— Это сделали люди Блейка. Даджуму убили в тот момент, когда он хотел что-то сообщить… — Аджайи кивнул на Петра, бледного, бессильно уронившего голову на грудь, почти бездыханного, — …нашему другу Питеру. А может быть, даже и сообщил. Даджума имел своих людей всюду и наверняка узнал о наших планах, хотя, судя по всему, лишь в самый последний момент.
— Но тогда почему же… — Эбахон указал взглядом на Петра.
— Этот парень тоже должен был погибнуть. Но вместо двух выстрелов почему-то прогремел один. Мы попытались исправить ошибку, но… — Аджайи с улыбкой развел руками, — …видимо, мисс Карлисл просила Ошуна сохранить жизнь этому парню. Когда-то она была в него влюблена, и англичане в свое время даже пытались сыграть на этом.
— Вот как? — поднял бровь Эбахон. — Забавно!
— Ничего забавного. Примитивный шантаж, да к тому же беспочвенный. Я отношусь к Питеру с давней симпатией. Но ему лучше умереть во всех случаях. В нашей игре он больше не нужен, да и наивно было бы думать, что мы могли разыгрывать эту карту слишком долго. Сто миллионов фунтов — неплохая цена за его жизнь. Меня так высоко никогда не оценят! — Экс-министр хрипло рассмеялся, откашлялся: — Он слишком много знает. Представь, все это появится в газетах сейчас, когда наши друзья на Западе только и твердят о правах человека. У них и без тебя хватает на шее диктаторов, а тут еще палач народа идонго!
— Ты циник, Джеймс! — с отвращением поморщился Эбахон и взялся за свой стакан. — Надеюсь, мне-то ты ничего пока не подсыпал?
— Я — профессиональный политик, ваше превосходительство. А в политике нет принципов, в ней только грязь. И чтобы она не пристала, надо привыкнуть называть вещи своими именами. Да не морщись, это к тебе придет. Ты пока в самом деле, как сказал Блейк, провинциал, да притом африканский! — Он посмотрел свой стакан на свет. — А насчет того, подсыпал ли я тебе чего-нибудь… Нет, и не подсыплю. Ты — идонго, а я из другого племени. Даджума и другие лишили меня всего — положения и денег. И я поклялся отомстить им. У меня с тобой общее дело, Джон. Пей смело!
Эбахон внимательно посмотрел на него, усмехнулся и отставил стакан:
— Спасибо за откровенность, Джеймс. В наше время люди редко бывают так откровенны. Но скажи… также прямо… Что ты хотел сделать…
И он взглядом указал на бездыханного Петра. Аджайи пожал плечами.
— Когда-то он увлекался гонками, любит быструю езду. Но сегодня он много пил, а дорога в рест-хаус идет по обрыву. После дождя она бывает очень скользкой, асфальт разбит, а повороты круты…
Эбахон задумался, потом вдруг хитро взглянул на бывшего министра:
— Но если англичане уверены, что русские не станут со мною даже разговаривать… Почему их так беспокоит Питер Николаев? Объясни мне, и тогда я, может быть, не пожалею «мерседес», который выделен господину советнику.
Аджайи резко подался вперед:
— Это большой бизнес, Джон. И они не хотят рисковать ни одним процентом в деле, которое принесет миллиарды и нам и им. А что, если ты сговоришься с Москвою… через него? И опять, как сейчас в Гвиании, пойдут разговоры о национализации? Нефть слишком лакомый кусок! Прямота и честность этого парня нравятся мне, но он чужой среди нас. Он должен умереть!
«Трех-тах-та-та-та…» Пустое ведро с грохотом скакало вниз по лестнице в холл.
— Мадам! — донесся сверху испуганный крик одного из мойщиков. — Осторожней, мадам!
Из-за поворота лестницы появилась Элинор — в переднике, с мокрой тряпкой в руках. Лицо ее было бледно, глаза пылали яростью.
— Вы… сами мыли лестницу? — вскочил пораженный Эбахон. Не отвечая ему, Элинор медленно шла вниз — со ступеньки на ступеньку, и взгляд ее был устремлен на Аджайи, поспешно встающего из кресла.
Вот она уже на последней ступеньке, вот уже в холле. Идет на пятящегося, вдруг потерявшего свою самоуверенность Аджайи…
— Я все слышала, — наконец нашла в себе силы заговорить она. — Так вот! Сейчас же отправьте Питера в рест-хаус, и если хоть один волос упадет с его головы, вы — конченый человек, клянусь Ошуном! А я… я сейчас же возвращаюсь в миссию!
Блейк перевел многозначительный взгляд на Петра, и тот не выдержал:
— Зачем вы говорите все это при мне, мистер Блейк? Или вы думаете, что мое молчание никогда не кончится?
— Вы слышали, ваше превосходительство? — усмехнулся англичанин. — Ваш русский друг действительно знает слишком много и, если когда-нибудь его молчание кончится… — Он легко встал из кресла: — А вам, мистер Николаев, я хотел бы напомнить, что вы ввязались в скверную историю. Если у вас действительно есть какие-то полномочия, то паблисити, которое уже получило за границей ваше пребывание здесь, вряд ли обеспечит вам благодарность вашего начальства. Герр Штангер, насколько я знаю, довел до вашего сведения наши предложения… Пока они остаются в силе. Пока… — Блейк сделал многозначительную паузу: — Подумайте, мистер Николаев!
Блейк, Эбахон, Аджайи — все теперь смотрели на Петра, ожидая, что он скажет. Угроза была недвусмысленной.
Петру вспомнилась гибель Даджумы, мамба в тумбочке, смерть Шмидта, маленький японец… И он понял, понял как никогда ясно, что сейчас один неверный шаг, одно неверное слово может стоить ему жизни. Нет, не случайно Блейк был перед ним так цинично откровенен, выбалтывая сокровенные замыслы и тайны — свои и Эбахона. Он делал Петра опасным свидетелем, от которого, как бы ни относился к нему Эбахон, рано или поздно придется избавиться.
— Но мы еще вернемся к этому разговору, — продолжал Блейк. — Итак, джентльмены… — Он склонил голову. — Молчание его превосходительства я принимаю как согласие на условия моей компании. Завтра же на имя господина Эбахона в один из швейцарских банков будет переведено сто миллионов фунтов, а после первых серьезных побед герра Штангера мы пересмотрим наше отношение с федеральным правительством. В конце концов это будет всего лишь признание сложившихся реальностей — наши… — он выделил это слово, — наши скважины и все имущество находятся на территории Республики Поречье. Я правильно вас понял, ваше превосходительство?
Эбахон угрюмо кивнул.
— В таком случае позвольте откланяться. Я должен немедленно сообщить о вашем согласии в Лондон.
И Блейк быстро вышел из холла.
— Дьявол! — сейчас же вскочил Эбахон в ярости. — Эти торгаши всегда жили за счет других народов! И даже сейчас, когда нам грозит геноцид… — Он осекся, взглянул на Петра, и в глазах его зажглось любопытство. — Вы знаете, о чем я сейчас подумал, Питер?
— О том, как вам обмануть англичан, — напрямик ответил ему Петр.
Эбахон поморщился:
— С торгашами надо вести себя по-торгашески. Но я не об этом. Мне довольно часто приходила в голову мысль о том, что некоторые мои коллеги оказались весьма дальновидными, сделав ставку на… некапиталистическое развитие.
Аджайи одобрительно ухмыльнулся и протянул Петру наполненный стакан.
— Они не зависят теперь от… этих империалистических акул. На их стороне солидарность народов! — Голос Эбахона креп, лицо оживилось…
«Опять митингует!» — подумал Петр.
— И кто знает… — вдруг перешел Эбахон почти на шепот, доверительно склонясь к Петру еще ближе. — Когда мы отстоим свободу от гвианийских вандалов…
— С помощью наемников? — не удержался Петр. Эбахон нахмурился и выпрямился.
— И Штангер, и весь его сброд будут вышвырнуты отсюда. Пусть хоть когда-нибудь белые сделают для нас, африканцев, черную работу, — донесся до его сознания, как сквозь дрему, голос Эбахона. И он почувствовал, как слабеют его пальцы, стакан скользит из них, а сам он валится куда-то вбок…
«Меня отравили», — была его последняя мысль…
…Петр смыл мыльную пену с лица, вытерся полотенцем, грубым, застиранным, с вылинявшими розовыми буквами «Обоко рест-хаус», вздохнул.
Голова была по-прежнему тяжелой.
«Это все от усталости, — подумал он. — Надо же, свалился, словно пьяный, и проспал почти двенадцать часов!»
Он вышел из ванной и застал Войтовича сидящим в кресле с небольшим транзисторным радиоприемником на коленях.
Войтович поднял глаза на Петра:
— Би-би-си передает, что федералы ворвались в Уарри.
— Знаю. Ночью туда отправился Штангер…
— Так вот почему всех нас сегодня подняли чуть свет и приказали не покидать рест-хауса. Коллеги наши народ шустрый, сейчас бы уже они все очутились в Уарри. Правда, приобрести приемник догадался пока здесь лишь я один… — Он довольно засмеялся. — А то от наших любезных хозяев никакой объективной информации не добьешься! Пей чай. Заказал, пока .ты возился в ванной. А уж рассказывать о своих приключениях будешь потом. Впрочем… Наш диктофончик работает прекрасно, а ты не забываешь включать его вовремя. Извини, вчера я достал его из твоего кармана и, пока ты спал, прослушал запись. Теперь бы нам переправить все эти кассеты за Бамуангу! Ладно, что-нибудь придумаем. А теперь пить чай!
Петр взял белый фаянсовый чайник, стоявший на подносе на низком столике, наполнил крепким душистым чаем щербатую розовую чашку, долил из молочника молоко и принялся намазывать джем на еще теплые тосты.
«Интересно, — подумал он, — о чем же договорились вчера бывший губернатор и бывший министр? Кого же предает Аджайи на этот раз?»
Если бы только он знал, как развивались события после того, как его скосил сон, неожиданный, тяжелый, глубокий!
В первые мгновения Эбахон растерялся.
— Ему… плохо? — обеспокоенно схватил он с каминной доски бронзовый колокольчик, но Аджайи с улыбкой остановил его:
— Блейк прав. Нам не нужен лишний свидетель. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.
Лицо бывшего министра было холодно и жестоко.
— Но… — неуверенно начал было Эбахон.
— Неужели же, ваше превосходительство, жизнь одного человека чего-то стоит, когда идет речь о будущем целого народа?
— Вы… отравили его? — закусил губу Эбахон. — Как вы смели… У меня в отношении этого парня были свои планы!
— Успокойтесь, Джон! Всего-навсего лишь сильное снотворное в виски. Он будет спать часов двенадцать, а мы пока решим его дальнейшую судьбу. Так вы что это… насчет социализма в Поречье… конечно же, шутите? Мистер Блейк не даст вам под эту авантюру ни пенса.
— Иногда, мой милый Джеймс, мне кажется, что вы служите мистеру Блейку более верно, чем мне. Но помните: мне хорошо известна ваша биография. Вы предавали всех и всегда успевали выскочить в последний момент из горящего дома. Но теперь вам это не удастся. Если дому будет суждено сгореть, вы сгорите в нем вместе со всеми, клянусь Ошуном!
Аджайи отхлебнул виски и откинулся на спинку кресла. Лицо его было непроницаемо.
— Покойный Даджума был тоже вспыльчив…
— Так ты мне еще и грозишь? Я поклялся найти убийцу Даджумы. Значит, это твоих рук дело?
Эбахон выхватил пистолет. Но Аджайи не моргнул и глазом.
— Не играй в невинность хоть со мною, Джон, — равнодушно заговорил он. — Когда Даджуму убрали, ты вздохнул с облегчением. Он мешал здесь всем, майор Даджума, любимец народа идонго. Все Поречье рыдало, когда стало известно о его смерти. Будь он сейчас живым, неизвестно, за кем бы пошли идонго. А он, как тебе известно, был федералом до мозга костей.
— Я подозревал, что это твоих рук дело…
Эбахон хмуро отвернулся, запихивая пистолет в кобуру.
— Это сделали люди Блейка. Даджуму убили в тот момент, когда он хотел что-то сообщить… — Аджайи кивнул на Петра, бледного, бессильно уронившего голову на грудь, почти бездыханного, — …нашему другу Питеру. А может быть, даже и сообщил. Даджума имел своих людей всюду и наверняка узнал о наших планах, хотя, судя по всему, лишь в самый последний момент.
— Но тогда почему же… — Эбахон указал взглядом на Петра.
— Этот парень тоже должен был погибнуть. Но вместо двух выстрелов почему-то прогремел один. Мы попытались исправить ошибку, но… — Аджайи с улыбкой развел руками, — …видимо, мисс Карлисл просила Ошуна сохранить жизнь этому парню. Когда-то она была в него влюблена, и англичане в свое время даже пытались сыграть на этом.
— Вот как? — поднял бровь Эбахон. — Забавно!
— Ничего забавного. Примитивный шантаж, да к тому же беспочвенный. Я отношусь к Питеру с давней симпатией. Но ему лучше умереть во всех случаях. В нашей игре он больше не нужен, да и наивно было бы думать, что мы могли разыгрывать эту карту слишком долго. Сто миллионов фунтов — неплохая цена за его жизнь. Меня так высоко никогда не оценят! — Экс-министр хрипло рассмеялся, откашлялся: — Он слишком много знает. Представь, все это появится в газетах сейчас, когда наши друзья на Западе только и твердят о правах человека. У них и без тебя хватает на шее диктаторов, а тут еще палач народа идонго!
— Ты циник, Джеймс! — с отвращением поморщился Эбахон и взялся за свой стакан. — Надеюсь, мне-то ты ничего пока не подсыпал?
— Я — профессиональный политик, ваше превосходительство. А в политике нет принципов, в ней только грязь. И чтобы она не пристала, надо привыкнуть называть вещи своими именами. Да не морщись, это к тебе придет. Ты пока в самом деле, как сказал Блейк, провинциал, да притом африканский! — Он посмотрел свой стакан на свет. — А насчет того, подсыпал ли я тебе чего-нибудь… Нет, и не подсыплю. Ты — идонго, а я из другого племени. Даджума и другие лишили меня всего — положения и денег. И я поклялся отомстить им. У меня с тобой общее дело, Джон. Пей смело!
Эбахон внимательно посмотрел на него, усмехнулся и отставил стакан:
— Спасибо за откровенность, Джеймс. В наше время люди редко бывают так откровенны. Но скажи… также прямо… Что ты хотел сделать…
И он взглядом указал на бездыханного Петра. Аджайи пожал плечами.
— Когда-то он увлекался гонками, любит быструю езду. Но сегодня он много пил, а дорога в рест-хаус идет по обрыву. После дождя она бывает очень скользкой, асфальт разбит, а повороты круты…
Эбахон задумался, потом вдруг хитро взглянул на бывшего министра:
— Но если англичане уверены, что русские не станут со мною даже разговаривать… Почему их так беспокоит Питер Николаев? Объясни мне, и тогда я, может быть, не пожалею «мерседес», который выделен господину советнику.
Аджайи резко подался вперед:
— Это большой бизнес, Джон. И они не хотят рисковать ни одним процентом в деле, которое принесет миллиарды и нам и им. А что, если ты сговоришься с Москвою… через него? И опять, как сейчас в Гвиании, пойдут разговоры о национализации? Нефть слишком лакомый кусок! Прямота и честность этого парня нравятся мне, но он чужой среди нас. Он должен умереть!
«Трех-тах-та-та-та…» Пустое ведро с грохотом скакало вниз по лестнице в холл.
— Мадам! — донесся сверху испуганный крик одного из мойщиков. — Осторожней, мадам!
Из-за поворота лестницы появилась Элинор — в переднике, с мокрой тряпкой в руках. Лицо ее было бледно, глаза пылали яростью.
— Вы… сами мыли лестницу? — вскочил пораженный Эбахон. Не отвечая ему, Элинор медленно шла вниз — со ступеньки на ступеньку, и взгляд ее был устремлен на Аджайи, поспешно встающего из кресла.
Вот она уже на последней ступеньке, вот уже в холле. Идет на пятящегося, вдруг потерявшего свою самоуверенность Аджайи…
— Я все слышала, — наконец нашла в себе силы заговорить она. — Так вот! Сейчас же отправьте Питера в рест-хаус, и если хоть один волос упадет с его головы, вы — конченый человек, клянусь Ошуном! А я… я сейчас же возвращаюсь в миссию!
ГЛАВА 5
— Значит, Эбахону ты больше не нужен? — задумчиво произнес Войтович и, как всегда, когда бывал взволнован, снял пенсне и подышал на стекла.
Петр, прежде чем ответить, медленно допил остатки чая и поставил чашку на столик:
— Теперь будет вполне логично, если он постарается от меня избавиться. Я действительно слишком много знаю.
— О том, что Эбахон причастен к погрому, можно было бы подозревать. Слишком выгоден он верхушке идонго. Погром — отличный предлог для выхода из федерации, — размышлял вслух Анджей. — И слова Блейка — это прямое доказательство. Кто-кто, а уж англичане-то в Гвиании знают все секреты. И, посвящая тебя в дела, о которых посторонним ни в коем случае нельзя знать, Блейк не оставил Эбахону иного выхода, как… — Анджей надел пенсне. Взгляд его был серьезен и строг. — Тебе надо бежать. И как можно скорее.
Петр согласно кивнул:
— И тебе тоже. Если мы сообщим миру об этой кровавой провокации… с благословения англичан, отношение к мятежникам будет за рубежом совершенно иным, чем сейчас.
— Итак, — подытожил Анджей, — будем считать, что наша миссия в Поречье окончена и нам пора укладывать чемоданы.
— Теперь надо думать, как это сделать, — продолжал он. — Вот если бы нам разрешили выехать в Уарри! Ты сумеешь добиться такого разрешения от Эбахона? Поездка на фронт… ну, придумаем для чего. Кстати, мне кажется, он должен пойти на это охотно…
— Еще бы! Блестящая возможность для меня получить в лоб пулю федералов! — усмехнулся Петр.
Ему вдруг показалось, что он слышит шум приближающейся машины. Войтович тоже услышал его. Они переглянулись и разом встали… пошли к двери…
Когда они вышли на крыльцо, на лужайке у дома уже стоял пятнистый «джип», из него вылезал Жак, торопливый, озабоченный, с автоматом на груди.
— Хэлло! А я боялся вас не застать.
Он энергично пожал им руки и махнул в сторону «джипа», где на заднем сиденье застыли телохранители, уже знакомые Петру.
— Быстро собирайтесь! Едем в Уарри! Петр и Анджей переглянулись.
— Куда?
— В Уарри, — нетерпеливо повторил Жак. — И скорее! Ваши коллеги тоже отправятся туда. Им сейчас оформляют пропуска на фронт. Да торопитесь же, по дороге все объясню.
Петр и Анджей опять переглянулись и, не сговариваясь, кинулись в дом. Сборы заняли у них меньше пяти минут, а еще через пять минут «джип» с Жаком за рулем мчал их на бешеной скорости по серпантину дороги на Уарри. Потом Жак немного сбавил скорость и облегченно вздохнул:
— Теперь я вас больше никуда не отпущу. Хватит приключений!
— — Ты нас арестовал? — улыбнулся Петр.
— Похитил, — последовал уточняющий ответ.
— Но что все-таки произошло? — с недоумением заговорил Анджей. — Петр рассказывал, что Эбахон решил перебросить Кодо-2 в Уарри. А ты здесь…
Жак опять прибавил скорость.
— Все правильно. Мои парни уже в Уарри. Славную бойню мы устроили федералам! Вступили в бой с ходу и сбросили их в Бамуангу.
— Но ведь сначала… — неуверенно кивнул Анджей на транзистор, который держал на коленях. — Даже Би-би-си в сообщениях ее корреспондентов с той стороны передавала…
— Там был Кэннон, англо-американцы, Кодо-6. Федералы задали им жару; высадились выше и ниже по реке, а потом атаковали с фронта и с флангов.
— Но все же вы разгромили федералов? — спросил Анджей. Жак лихо взял крутой поворот, чуть не задев за выступ скалы, к которой лепились зигзаги дороги.
— Я бросил вперед альбиносов. Это была выдумка Штангера — набрать роту альбиносов. Африканцы считают их отмеченными то ли богом, то ли дьяволом. И когда федералы увидели идуших на них альбиносов… Тут уж им было не до сопротивления! К тому же подоспел Гуссенс, «пивная бочка», со своими парнями — Кодо-5, бельгийцы, голландцы, французы. Я говорю об офицерах, конечно. Солдаты — все черные.
— А эти… которых я видел у тебя в лагере… белые. Они тоже офицеры? И даже тот мальчишка, что сбежал из дома? — заинтересовался Петр.
— Денни, Бенджи, Грилло, Браун — все они капитаны. В Африке меньшего чина для белого нет. Жан-Люк, Кувье, Дювалье — майоры. — Жак внезапно притормозил. — Здесь должен быть чек-пойнт[1]3. Когда я ехал за вами, здесь устанавливали шлагбаум… Если начнется стрельба, падайте на дно машины и не поднимайте головы.
Он обернулся к телохранителям и сказал что-то на идонго. Те поспешно расстегнули брезентовые сумки с гранатами.
Тем временем «джип» обогнул очередной выступ скалы и вышел на редкий на этой дороге прямой участок. Впереди, ярдах в трехстах, дорогу перегораживали большие бочки из-под бензина, размалеванные белыми и черными полосами и связанные между собой колючей проволокой. На бочках вместо шлагбаума лежала тяжелая жердина.
Солдат-десантник, стоявший перед нею, махал навстречу «джипу» красным флажком. Еще пять или шесть солдат расположились на обочине и закусывали, положив оружие рядом с собою. Один из них, видимо старший, поспешно отер губы ладонью и, подхватив ручной пулемет, подошел к солдату с флажком как раз в тот момент, когда «джип» резко затормозил перед самыми бочками.
Петр, прежде чем ответить, медленно допил остатки чая и поставил чашку на столик:
— Теперь будет вполне логично, если он постарается от меня избавиться. Я действительно слишком много знаю.
— О том, что Эбахон причастен к погрому, можно было бы подозревать. Слишком выгоден он верхушке идонго. Погром — отличный предлог для выхода из федерации, — размышлял вслух Анджей. — И слова Блейка — это прямое доказательство. Кто-кто, а уж англичане-то в Гвиании знают все секреты. И, посвящая тебя в дела, о которых посторонним ни в коем случае нельзя знать, Блейк не оставил Эбахону иного выхода, как… — Анджей надел пенсне. Взгляд его был серьезен и строг. — Тебе надо бежать. И как можно скорее.
Петр согласно кивнул:
— И тебе тоже. Если мы сообщим миру об этой кровавой провокации… с благословения англичан, отношение к мятежникам будет за рубежом совершенно иным, чем сейчас.
— Итак, — подытожил Анджей, — будем считать, что наша миссия в Поречье окончена и нам пора укладывать чемоданы.
— Теперь надо думать, как это сделать, — продолжал он. — Вот если бы нам разрешили выехать в Уарри! Ты сумеешь добиться такого разрешения от Эбахона? Поездка на фронт… ну, придумаем для чего. Кстати, мне кажется, он должен пойти на это охотно…
— Еще бы! Блестящая возможность для меня получить в лоб пулю федералов! — усмехнулся Петр.
Ему вдруг показалось, что он слышит шум приближающейся машины. Войтович тоже услышал его. Они переглянулись и разом встали… пошли к двери…
Когда они вышли на крыльцо, на лужайке у дома уже стоял пятнистый «джип», из него вылезал Жак, торопливый, озабоченный, с автоматом на груди.
— Хэлло! А я боялся вас не застать.
Он энергично пожал им руки и махнул в сторону «джипа», где на заднем сиденье застыли телохранители, уже знакомые Петру.
— Быстро собирайтесь! Едем в Уарри! Петр и Анджей переглянулись.
— Куда?
— В Уарри, — нетерпеливо повторил Жак. — И скорее! Ваши коллеги тоже отправятся туда. Им сейчас оформляют пропуска на фронт. Да торопитесь же, по дороге все объясню.
Петр и Анджей опять переглянулись и, не сговариваясь, кинулись в дом. Сборы заняли у них меньше пяти минут, а еще через пять минут «джип» с Жаком за рулем мчал их на бешеной скорости по серпантину дороги на Уарри. Потом Жак немного сбавил скорость и облегченно вздохнул:
— Теперь я вас больше никуда не отпущу. Хватит приключений!
— — Ты нас арестовал? — улыбнулся Петр.
— Похитил, — последовал уточняющий ответ.
— Но что все-таки произошло? — с недоумением заговорил Анджей. — Петр рассказывал, что Эбахон решил перебросить Кодо-2 в Уарри. А ты здесь…
Жак опять прибавил скорость.
— Все правильно. Мои парни уже в Уарри. Славную бойню мы устроили федералам! Вступили в бой с ходу и сбросили их в Бамуангу.
— Но ведь сначала… — неуверенно кивнул Анджей на транзистор, который держал на коленях. — Даже Би-би-си в сообщениях ее корреспондентов с той стороны передавала…
— Там был Кэннон, англо-американцы, Кодо-6. Федералы задали им жару; высадились выше и ниже по реке, а потом атаковали с фронта и с флангов.
— Но все же вы разгромили федералов? — спросил Анджей. Жак лихо взял крутой поворот, чуть не задев за выступ скалы, к которой лепились зигзаги дороги.
— Я бросил вперед альбиносов. Это была выдумка Штангера — набрать роту альбиносов. Африканцы считают их отмеченными то ли богом, то ли дьяволом. И когда федералы увидели идуших на них альбиносов… Тут уж им было не до сопротивления! К тому же подоспел Гуссенс, «пивная бочка», со своими парнями — Кодо-5, бельгийцы, голландцы, французы. Я говорю об офицерах, конечно. Солдаты — все черные.
— А эти… которых я видел у тебя в лагере… белые. Они тоже офицеры? И даже тот мальчишка, что сбежал из дома? — заинтересовался Петр.
— Денни, Бенджи, Грилло, Браун — все они капитаны. В Африке меньшего чина для белого нет. Жан-Люк, Кувье, Дювалье — майоры. — Жак внезапно притормозил. — Здесь должен быть чек-пойнт[1]3. Когда я ехал за вами, здесь устанавливали шлагбаум… Если начнется стрельба, падайте на дно машины и не поднимайте головы.
Он обернулся к телохранителям и сказал что-то на идонго. Те поспешно расстегнули брезентовые сумки с гранатами.
Тем временем «джип» обогнул очередной выступ скалы и вышел на редкий на этой дороге прямой участок. Впереди, ярдах в трехстах, дорогу перегораживали большие бочки из-под бензина, размалеванные белыми и черными полосами и связанные между собой колючей проволокой. На бочках вместо шлагбаума лежала тяжелая жердина.
Солдат-десантник, стоявший перед нею, махал навстречу «джипу» красным флажком. Еще пять или шесть солдат расположились на обочине и закусывали, положив оружие рядом с собою. Один из них, видимо старший, поспешно отер губы ладонью и, подхватив ручной пулемет, подошел к солдату с флажком как раз в тот момент, когда «джип» резко затормозил перед самыми бочками.