Страница:
Да, Петр не ошибся, предугадывая события, которые должна была вызвать трагедия Ули, маленькой деревушки, вытянувшейся вдоль шоссе Данди — Обоко. Когда-то Петру приходилось вместе с Войтовичем проезжать через нее. Квадратные глиняные хижины, крытые кусками ржавого железа или потемневшим, запылившимся тростником, деревянные ставни, всегда закрывавшие окна без рам и стекол, пестрые, ярко раскрашенные корзины, выставленные на обочину — а вдруг кто-нибудь из проезжающих купит? — убогий кабачок с облезлой жестяной вывеской, на которой еще можно было разобрать слова «За морем»… Желтые шелудивые собаки, безразличные ко всему на свете; роющиеся в пыли курицы; дети со вздутыми животами… Обычная нищета гвианийской деревушки.
Когда колонна «джипов», во главе которой шла машина Эбахона, прибыла в Ули, в ней были одни военные. Солдаты бродили среди развалин глиняных хижин, видимо взорванных гранатами, рылись на пепелищах, подбирая остатки скудного скарба, который теперь уже никогда не понадобится жителям Ули, чьи тела аккуратным рядом были положены у неглубокой братской могилы.
— Останови, — приказал Эбахон солдату-шоферу, когда «джип» поравнялся с могилой. Эбахон выпрыгнул из «джипа», сдернул свой черный берет и пошел вдоль ряда убитых медленно, заглядывая в их лица.
За ним сейчас же последовал Блейк, крутя с интересом головой и хмыкая. Петр подал руку Элинор и помог ей тоже выйти из машины: о том, чтобы взять ее в эту поездку, позаботился сам Эбахон.
Из второго «джипа» с кряхтением вылез его величество Макензуа Второй в своей неизменной красной фетровой феске и в белом бубу[1]7, за ним трое вождей, которых Петр видел на церемонии провозглашения отделения Поречья от Гвиании. Из других машин заспешили журналисты, чернокожие офицеры.
— Хэлло, бади! — услышал позади себя Петр голос Мартина Френдли. — Давненько не виделись!
Придерживая Элинор под локоть, Петр оглянулся. Мартин Френдли, заметно похудевший и посвежевший, в зеленом «сафари» с красной надписью «Пресса» на белом лоскутке, пришитом на нагрудный карман, махал ему рукой, в которой дымилась неизменная короткая трубка. Рядом с Френдли спешили Сид Стоун и Алекс Лаке — оба с кинокамерами наготове, в точно такой же, как у Френдли (и у Петра), униформе. Величественный, похожий на Бальзака Серж Богар; разбитной, приветливо улыбающийся Дании Смит из Рейтера; как всегда, меланхоличный Шварц; чахоточный, узкогрудый Дюпон — все они были здесь, возбужденные, словно охотники перед началом большой охоты.
Петр давно уже не видел их всех вместе. Они метались по фронтам, болтались в барах Обоко, вытягивая «читабельные» детали из любивших похвастаться своими подвигами «рыцарей удачи», изредка сходясь в рест-хаусе или на брифингах в министерстве информации — его возглавлял комиссар Мбойя, занявший под нужды своего учреждения здание колледжа иезуитов.
На брифинги эти Петр не ездил — Жак просто не отпускал его одного, хотя бы без Манди, а появляться перед коллегами с телохранителями ему не хотелось. Они и так уже сообщали из Поречья о «таинственном русском», к которому странно благоволит президент, многозначительно не называя ни имени Петра, ни его профессии.
— Как дела, бади? — весело повторил Френдли, приближаясь.
Он махнул трубкой в сторону братской могилы. Элинор неприязненно покосилась на американца, осторожно освободила локоть от руки Петра и быстрым шагом пошла вперед, догоняя Эбахона. Навстречу им уже спешили офицеры в форме армии Поречья, со стеками под мышкой на английский манер.
Петр остановился, решив подождать задыхающегося Френдли, которого уже обогнали Стоун и Лаке, спешившие снять президента, скорбящего над телами сограждан.
— Поздравляю! — протянул Френдли свои короткие и пухлые пальцы Петру. — Вы дали англичанам в самое подбрюшье, бади. Вот это по-репортерски! Хотя, окажись мы тогда вместе с вами у Френчи…
— А… — махнул рукой Петр, поняв, что речь идет о фотографиях Дювалье. Объяснять свою непричастность к ним было бесполезно.
— Впрочем, статьи вашего друга Войтовича тоже отравили кое-кому жизнь, — хитро подмигнул Френдли, вынимая трубку изо рта. — И придумано неплохо: один уходит к федералам, другой остается здесь. Только не слишком ли сложную игру вы ведете, мистер?
Френдли дружески улыбался, но Петру почудились в его голосе угрожающие нотки. Впрочем, это могла быть просто зависть профессионала.
— Приветствую ваше преосвященство, — меланхолично кивнул подошедший Шварц. — Надеюсь, когда благодаря вашим усилиям моих соотечественников будут изгонять из Поречья, вы замолвите за меня словечко…
— И за меня! — весело крикнул Дании Смит, хлопая Петра по плечу.
Богар гулко захохотал, но узкогрудый Дюпон ткнул сейчас же его в бок тощим и острым пальцем, делая страшные глаза и указывая взглядом на братскую могилу. Богар поперхнулся.
— Да, джентльмены, — сейчас же сделал скорбное лицо Френдли. — Вот вам и еще одна человеческая трагедия!
Он взял Петра под руку и, астматически хватая широко раскрытым ртом воздух, пошел с ним вдоль ряда убитых.
Они лежали, изуродованные выстрелами в упор, исколотые ножами, у многих были страшные рубленые раны, нанесенные тяжелыми котласами[1]8… Женщины — старые и молодые, подростки, дети, совсем младенцы, старики и старухи. Жалкие тряпки едва прикрывали их вывалянные в грязи тела, и мухи уже жужжали над их остекленевшими глазами и открытыми ртами.
Петр почувствовал, как железный обруч сжимает его горло, ему было нечем дышать.
— Питер! — позвала его Элинор. Глаза ее были полны ужаса.
— Это звери, Питер! Нет, звери так не поступают, они хуже зверей!
Френдли печально склонил голову и отступил на полшага назад:
— Да, это ужасно, мадам!
— Проводите меня к машине, Питер. — Голос Элинор сорвался, и она пошла к «джипу» не оглядываясь…
…Посадочные огни — редкие красные лампы — вдруг вспыхнули длинной кровавой полосой и почти тотчас же погасли. Они горели не больше тридцати секунд.
— «Гуманист» на подходе, — опять, ни к кому не обращаясь, сказал Пауэл. — И опять здесь Желтый Медведь!
— И все же федералы так и не могут закрыть ваш аэродром, — констатировал Жак. — Сколько бы они его ни бомбили!
— Аэродром! Пауэл фыркнул:
— Шоссе, вдоль которого разровняли канавы и вырубили деревья! Самое большое, чего они могут добиться, — наделать в нем дырок, которые мы сейчас же засыпем. Диспетчерский пост, службы, склады горючего — все это в буше.
Где-то вдалеке послышался гул самолета, непохожий на тот, что был слышен раньше. Он приближался все быстрее и быстрее. Посадочные огни опять зажглись и погасли. Самолет был уже где-то рядом… Опять вспышка красной дорожки — и вот уже тяжелая транспортная машина в темноте идет на посадку. Над самой землей зажигает бортовые огни — ив вихре пыли проносится мимо, чиркая колесами по асфальту.
— ДС-7, Канадец, — успевает бросить Пауэл вслед тяжелой машине, бортовые огни которой мгновенно гаснут, а двигатели натужно ревут в торможении. Еще минута — и наступает полная тишина. Потом мелькают пятнышки синих фар военных грузовиков. Раненые за спиной Петра оживленно разговаривают, кто-то, не в силах больше сдерживаться, стонет.
— Сейчас, ребята, сейчас! — идет к ним Жак. — Сейчас колымагу разгрузят, и тогда ваша очередь.
А над лесом снижается еще один самолет. И опять вспыхивают и гаснут посадочные огни. И опять тяжелая машина садится в темноте прямо на шоссе, проносится мимо и затихает. За ней садятся третья и четвертая. И только тогда появляется Желтый Медведь.
Он, видимо, успевает заметить последнюю вспышку посадочных огней — вой бомбы, взрыв, другой, третий! Еще взрыв и еще! И гул федеральной машины удаляется.
— И так вот каждый раз, — усмехается Пауэл. — Сейчас он разговаривает с нашим диспетчером — он знает всех нас по голосам. «Хэлло, Чарли! Говорит Желтый Медведь! Надеюсь, что я никого не задел. Но ведь я когда-нибудь могу и попасть. Ха-ха-ха!» Он знает по голосам и всех, кто летает постоянно: Канадца, Австралийца, Южноафриканца, Родезийца. Знает даже их бортовые номера. Сколько мы ни меняли наши частоты, он все равно находит их, у него просто собачий нюх!
— И он ни разу не помешал приземлиться ни одной вашей машине? — удивился Петр, хотя знал, что за две недели, прошедшие с тех пор, как заработал воздушный мост из одной из соседних стран на аэродром «Зет», федералы так и не сумели положить конец этим ночным полетам. Сначала их подводила техника. Четыре современнейших истребителя, срочно купленных у международных торговцев оружием, на которых летали летчики из Саудовской Аравии, оказались совершенно непригодными. К тому же саудиты боялись летать по ночам. И лишь когда кто-то догадался использовать старые тихоходные «дугласы», двадцатикилограммовые бомбы из которых команда бросала просто руками сквозь открытую дверь, дело вроде бы сдвинулось.
Пауэл рассказывал это посмеиваясь: и федералам и мятежникам наемных пилотов поставляла одна и та же контора, где порою будущие «противники» подписывали контракты за одним и тем же столом.
— …Долго еще ждать? — нетерпеливо спросил Жак, возвращаясь от раненых. — Там одному… совсем плохо. И если он не окажется у врача через пару часов…
— Окажется, — уверенно перебил его Пауэл. — Они уже разгрузились или вот-вот закончат разгрузку.
— Поехали! — крикнул Жак в ту сторону, где стояли машины с ранеными, и первым полез в «джип».
Они проехали во главе небольшой колонны километра два, пока в лучах синих фар не показался хвост транспортного ДС-7, возле которого суетились солдаты, выгружая тяжелые ящики из грузовых отсеков прямо на грузовики.
— Скорее, дьяволы! Скорее! — орал на них кто-то по-английски с южноафриканским акцентом.
— Маккинтайр. Ненавидит черных, но деньги не пахнут, — кивнул в сторону самолета Пауэл и вылез из машины. — Подождите меня здесь.
И он исчез в темноте.
— А если… их… — Петр кивнул в сторону ДС-7, — собьют на обратном пути? Ведь Желтый Медведь может вызвать по радио истребители?
— Если по его вине что-нибудь случится хоть с одним наемным пилотом, ему несдобровать. Сначала он лишится работы, а потом… — Жак щелкнул пальцами.
— Значит, между летчиками той и другой стороны есть договоренность? — продолжал допытываться Петр.
— Что-то вроде… Если бы федералам удалось прикрыть «Зет» и прекратить доставку сюда оружия и боеприпасов, мы не продержались бы и месяца. Но тогда…
— Что тогда?
— Тогда бы летчики уже не получали свою тысячу в месяц. И те и другие.
— Но почему же все-таки федералы используют наемных летчиков?
Жак досадливо поморщился:
— А что им остается делать? Своих летчиков у них нет. А советники — оставшиеся еще с колониальных времен англичане. Да что мне тебе объяснять…
Да, Петр знал: молодое гвианийское правительство медленно, с трудом избавлялось от доставшихся ему в наследство от прежних времен английских советников. Они драли с правительства по контрактам бешеные деньги и по-прежнему вели линию, выгодную «доброй старой Англии».
— Ах, вам это не нравится? — говорили они. — Хорошо! Разрывайте контракт, платите неустойку, а мы уезжаем! Все сразу. И ваша экономика рухнет без специалистов, в вашей стране начнется хаос…
Наемники в ВВС Гвиании — это было их рук дело. Петр поднял глаза к ночному небу. Там слышался гул далекого самолета. Там шла своя игра. Он обернулся к Жаку:
— И ты точно знаешь, что по воздушному мосту сюда идет оружие?
Жак снисходительно улыбнулся:
— На каждом втором самолете — знаки Красного Креста. Те, кто отправляет их сюда, знают свое дело.
— Англичане?
Жак несколько секунд молчал, словно не решаясь выдать какой-то секрет. Потом решился:
— Люди Фоккара…
— Но…
— Ты же сам рассказал мне о трюке, который мой Дювалье проделал с фотографиями. Вся Англия продолжает гудеть и требовать расследования. «Шелл» вынуждена пока попритихнуть. Ведь, если в Англии узнают всю подноготную о ее здешних операциях… и о вербовке ею наемников для Эбахона…
— А разве раньше об этом никому не было известно?
— Было. Но дело обходилось без скандала, и все закрывали глаза на то, что происходит. А когда начался скандал, когда на свет появилось грязное белье… англичане считают это дурным тоном… — Жак покачал головой, — а… люди Фоккара используют момент и заполняют временный вакуум. Сколько бы шансов ни оставалось у Эбахона, СЕДЕСЕ хочет использовать их все до одного. Тайно, конечно. Нефть Поречья слишком большая ставка сегодня.
— Грузите раненых! — крикнул из темноты Пауэл.
— Скорее, скорее, черномазые дьяволы! — орал южноафриканский летчик на командосов, вытаскивающих из машин носилки с ранеными наемниками, и тут же, обращаясь к раненым, менял тон: — Потерпите, ребята, потерпите! Через пару часиков вы будете в роскошном госпитале с белыми сиделками. Они любят романтику и героев. А потом вы будете торговать рассказами о своих приключениях среди дикарей. Это тоже ходовой товар среди тех, кто всю жизнь проводит в конторе и живет на одну лишь зарплату! Держитесь, мои герои!
— Заткнись! — крикнул со злостью кто-то из раненых и застонал.
Но южноафриканца это не смутило.
— Подлечитесь, отдохнете, и я найду вам неплохую работенку.
— Он хочет на нас еще и заработать, — пробормотал наемник с перебинтованными ногами, сидящий на носилках. Южноафриканец расслышал его.
— Конечно, я тоже делаю бизнес. Но решай, парень: тебя ожидает полиция в каждом европейском аэропорту — задать кое-какие вопросы.. А в Претории ты будешь почетным гостем! Подумай, парень.
Пауэл появился, когда на борт были подняты последние носилки.
— Все? — закричал он. — Тогда закрывай дверь и выметайся. На подходе еще две машины. — Он подошел к «джипу» Жака и козырнул: — Все в порядке, полковник. Можете возвращаться на фронт. Или подождете рассвета? Конечно, у нас тут иногда грохочет, но езда ночью по размытым дорогам куда опасней! А у нас всегда большой выбор выпивки. Как и все снабженцы, мы живем богато! Решайте же. А ваш друг журналист, если захочет, послушает, как мы беседуем с Желтым Медведем. Остаетесь? О'кэй!
ГЛАВА 4
Когда колонна «джипов», во главе которой шла машина Эбахона, прибыла в Ули, в ней были одни военные. Солдаты бродили среди развалин глиняных хижин, видимо взорванных гранатами, рылись на пепелищах, подбирая остатки скудного скарба, который теперь уже никогда не понадобится жителям Ули, чьи тела аккуратным рядом были положены у неглубокой братской могилы.
— Останови, — приказал Эбахон солдату-шоферу, когда «джип» поравнялся с могилой. Эбахон выпрыгнул из «джипа», сдернул свой черный берет и пошел вдоль ряда убитых медленно, заглядывая в их лица.
За ним сейчас же последовал Блейк, крутя с интересом головой и хмыкая. Петр подал руку Элинор и помог ей тоже выйти из машины: о том, чтобы взять ее в эту поездку, позаботился сам Эбахон.
Из второго «джипа» с кряхтением вылез его величество Макензуа Второй в своей неизменной красной фетровой феске и в белом бубу[1]7, за ним трое вождей, которых Петр видел на церемонии провозглашения отделения Поречья от Гвиании. Из других машин заспешили журналисты, чернокожие офицеры.
— Хэлло, бади! — услышал позади себя Петр голос Мартина Френдли. — Давненько не виделись!
Придерживая Элинор под локоть, Петр оглянулся. Мартин Френдли, заметно похудевший и посвежевший, в зеленом «сафари» с красной надписью «Пресса» на белом лоскутке, пришитом на нагрудный карман, махал ему рукой, в которой дымилась неизменная короткая трубка. Рядом с Френдли спешили Сид Стоун и Алекс Лаке — оба с кинокамерами наготове, в точно такой же, как у Френдли (и у Петра), униформе. Величественный, похожий на Бальзака Серж Богар; разбитной, приветливо улыбающийся Дании Смит из Рейтера; как всегда, меланхоличный Шварц; чахоточный, узкогрудый Дюпон — все они были здесь, возбужденные, словно охотники перед началом большой охоты.
Петр давно уже не видел их всех вместе. Они метались по фронтам, болтались в барах Обоко, вытягивая «читабельные» детали из любивших похвастаться своими подвигами «рыцарей удачи», изредка сходясь в рест-хаусе или на брифингах в министерстве информации — его возглавлял комиссар Мбойя, занявший под нужды своего учреждения здание колледжа иезуитов.
На брифинги эти Петр не ездил — Жак просто не отпускал его одного, хотя бы без Манди, а появляться перед коллегами с телохранителями ему не хотелось. Они и так уже сообщали из Поречья о «таинственном русском», к которому странно благоволит президент, многозначительно не называя ни имени Петра, ни его профессии.
— Как дела, бади? — весело повторил Френдли, приближаясь.
Он махнул трубкой в сторону братской могилы. Элинор неприязненно покосилась на американца, осторожно освободила локоть от руки Петра и быстрым шагом пошла вперед, догоняя Эбахона. Навстречу им уже спешили офицеры в форме армии Поречья, со стеками под мышкой на английский манер.
Петр остановился, решив подождать задыхающегося Френдли, которого уже обогнали Стоун и Лаке, спешившие снять президента, скорбящего над телами сограждан.
— Поздравляю! — протянул Френдли свои короткие и пухлые пальцы Петру. — Вы дали англичанам в самое подбрюшье, бади. Вот это по-репортерски! Хотя, окажись мы тогда вместе с вами у Френчи…
— А… — махнул рукой Петр, поняв, что речь идет о фотографиях Дювалье. Объяснять свою непричастность к ним было бесполезно.
— Впрочем, статьи вашего друга Войтовича тоже отравили кое-кому жизнь, — хитро подмигнул Френдли, вынимая трубку изо рта. — И придумано неплохо: один уходит к федералам, другой остается здесь. Только не слишком ли сложную игру вы ведете, мистер?
Френдли дружески улыбался, но Петру почудились в его голосе угрожающие нотки. Впрочем, это могла быть просто зависть профессионала.
— Приветствую ваше преосвященство, — меланхолично кивнул подошедший Шварц. — Надеюсь, когда благодаря вашим усилиям моих соотечественников будут изгонять из Поречья, вы замолвите за меня словечко…
— И за меня! — весело крикнул Дании Смит, хлопая Петра по плечу.
Богар гулко захохотал, но узкогрудый Дюпон ткнул сейчас же его в бок тощим и острым пальцем, делая страшные глаза и указывая взглядом на братскую могилу. Богар поперхнулся.
— Да, джентльмены, — сейчас же сделал скорбное лицо Френдли. — Вот вам и еще одна человеческая трагедия!
Он взял Петра под руку и, астматически хватая широко раскрытым ртом воздух, пошел с ним вдоль ряда убитых.
Они лежали, изуродованные выстрелами в упор, исколотые ножами, у многих были страшные рубленые раны, нанесенные тяжелыми котласами[1]8… Женщины — старые и молодые, подростки, дети, совсем младенцы, старики и старухи. Жалкие тряпки едва прикрывали их вывалянные в грязи тела, и мухи уже жужжали над их остекленевшими глазами и открытыми ртами.
Петр почувствовал, как железный обруч сжимает его горло, ему было нечем дышать.
— Питер! — позвала его Элинор. Глаза ее были полны ужаса.
— Это звери, Питер! Нет, звери так не поступают, они хуже зверей!
Френдли печально склонил голову и отступил на полшага назад:
— Да, это ужасно, мадам!
— Проводите меня к машине, Питер. — Голос Элинор сорвался, и она пошла к «джипу» не оглядываясь…
…Посадочные огни — редкие красные лампы — вдруг вспыхнули длинной кровавой полосой и почти тотчас же погасли. Они горели не больше тридцати секунд.
— «Гуманист» на подходе, — опять, ни к кому не обращаясь, сказал Пауэл. — И опять здесь Желтый Медведь!
— И все же федералы так и не могут закрыть ваш аэродром, — констатировал Жак. — Сколько бы они его ни бомбили!
— Аэродром! Пауэл фыркнул:
— Шоссе, вдоль которого разровняли канавы и вырубили деревья! Самое большое, чего они могут добиться, — наделать в нем дырок, которые мы сейчас же засыпем. Диспетчерский пост, службы, склады горючего — все это в буше.
Где-то вдалеке послышался гул самолета, непохожий на тот, что был слышен раньше. Он приближался все быстрее и быстрее. Посадочные огни опять зажглись и погасли. Самолет был уже где-то рядом… Опять вспышка красной дорожки — и вот уже тяжелая транспортная машина в темноте идет на посадку. Над самой землей зажигает бортовые огни — ив вихре пыли проносится мимо, чиркая колесами по асфальту.
— ДС-7, Канадец, — успевает бросить Пауэл вслед тяжелой машине, бортовые огни которой мгновенно гаснут, а двигатели натужно ревут в торможении. Еще минута — и наступает полная тишина. Потом мелькают пятнышки синих фар военных грузовиков. Раненые за спиной Петра оживленно разговаривают, кто-то, не в силах больше сдерживаться, стонет.
— Сейчас, ребята, сейчас! — идет к ним Жак. — Сейчас колымагу разгрузят, и тогда ваша очередь.
А над лесом снижается еще один самолет. И опять вспыхивают и гаснут посадочные огни. И опять тяжелая машина садится в темноте прямо на шоссе, проносится мимо и затихает. За ней садятся третья и четвертая. И только тогда появляется Желтый Медведь.
Он, видимо, успевает заметить последнюю вспышку посадочных огней — вой бомбы, взрыв, другой, третий! Еще взрыв и еще! И гул федеральной машины удаляется.
— И так вот каждый раз, — усмехается Пауэл. — Сейчас он разговаривает с нашим диспетчером — он знает всех нас по голосам. «Хэлло, Чарли! Говорит Желтый Медведь! Надеюсь, что я никого не задел. Но ведь я когда-нибудь могу и попасть. Ха-ха-ха!» Он знает по голосам и всех, кто летает постоянно: Канадца, Австралийца, Южноафриканца, Родезийца. Знает даже их бортовые номера. Сколько мы ни меняли наши частоты, он все равно находит их, у него просто собачий нюх!
— И он ни разу не помешал приземлиться ни одной вашей машине? — удивился Петр, хотя знал, что за две недели, прошедшие с тех пор, как заработал воздушный мост из одной из соседних стран на аэродром «Зет», федералы так и не сумели положить конец этим ночным полетам. Сначала их подводила техника. Четыре современнейших истребителя, срочно купленных у международных торговцев оружием, на которых летали летчики из Саудовской Аравии, оказались совершенно непригодными. К тому же саудиты боялись летать по ночам. И лишь когда кто-то догадался использовать старые тихоходные «дугласы», двадцатикилограммовые бомбы из которых команда бросала просто руками сквозь открытую дверь, дело вроде бы сдвинулось.
Пауэл рассказывал это посмеиваясь: и федералам и мятежникам наемных пилотов поставляла одна и та же контора, где порою будущие «противники» подписывали контракты за одним и тем же столом.
— …Долго еще ждать? — нетерпеливо спросил Жак, возвращаясь от раненых. — Там одному… совсем плохо. И если он не окажется у врача через пару часов…
— Окажется, — уверенно перебил его Пауэл. — Они уже разгрузились или вот-вот закончат разгрузку.
— Поехали! — крикнул Жак в ту сторону, где стояли машины с ранеными, и первым полез в «джип».
Они проехали во главе небольшой колонны километра два, пока в лучах синих фар не показался хвост транспортного ДС-7, возле которого суетились солдаты, выгружая тяжелые ящики из грузовых отсеков прямо на грузовики.
— Скорее, дьяволы! Скорее! — орал на них кто-то по-английски с южноафриканским акцентом.
— Маккинтайр. Ненавидит черных, но деньги не пахнут, — кивнул в сторону самолета Пауэл и вылез из машины. — Подождите меня здесь.
И он исчез в темноте.
— А если… их… — Петр кивнул в сторону ДС-7, — собьют на обратном пути? Ведь Желтый Медведь может вызвать по радио истребители?
— Если по его вине что-нибудь случится хоть с одним наемным пилотом, ему несдобровать. Сначала он лишится работы, а потом… — Жак щелкнул пальцами.
— Значит, между летчиками той и другой стороны есть договоренность? — продолжал допытываться Петр.
— Что-то вроде… Если бы федералам удалось прикрыть «Зет» и прекратить доставку сюда оружия и боеприпасов, мы не продержались бы и месяца. Но тогда…
— Что тогда?
— Тогда бы летчики уже не получали свою тысячу в месяц. И те и другие.
— Но почему же все-таки федералы используют наемных летчиков?
Жак досадливо поморщился:
— А что им остается делать? Своих летчиков у них нет. А советники — оставшиеся еще с колониальных времен англичане. Да что мне тебе объяснять…
Да, Петр знал: молодое гвианийское правительство медленно, с трудом избавлялось от доставшихся ему в наследство от прежних времен английских советников. Они драли с правительства по контрактам бешеные деньги и по-прежнему вели линию, выгодную «доброй старой Англии».
— Ах, вам это не нравится? — говорили они. — Хорошо! Разрывайте контракт, платите неустойку, а мы уезжаем! Все сразу. И ваша экономика рухнет без специалистов, в вашей стране начнется хаос…
Наемники в ВВС Гвиании — это было их рук дело. Петр поднял глаза к ночному небу. Там слышался гул далекого самолета. Там шла своя игра. Он обернулся к Жаку:
— И ты точно знаешь, что по воздушному мосту сюда идет оружие?
Жак снисходительно улыбнулся:
— На каждом втором самолете — знаки Красного Креста. Те, кто отправляет их сюда, знают свое дело.
— Англичане?
Жак несколько секунд молчал, словно не решаясь выдать какой-то секрет. Потом решился:
— Люди Фоккара…
— Но…
— Ты же сам рассказал мне о трюке, который мой Дювалье проделал с фотографиями. Вся Англия продолжает гудеть и требовать расследования. «Шелл» вынуждена пока попритихнуть. Ведь, если в Англии узнают всю подноготную о ее здешних операциях… и о вербовке ею наемников для Эбахона…
— А разве раньше об этом никому не было известно?
— Было. Но дело обходилось без скандала, и все закрывали глаза на то, что происходит. А когда начался скандал, когда на свет появилось грязное белье… англичане считают это дурным тоном… — Жак покачал головой, — а… люди Фоккара используют момент и заполняют временный вакуум. Сколько бы шансов ни оставалось у Эбахона, СЕДЕСЕ хочет использовать их все до одного. Тайно, конечно. Нефть Поречья слишком большая ставка сегодня.
— Грузите раненых! — крикнул из темноты Пауэл.
— Скорее, скорее, черномазые дьяволы! — орал южноафриканский летчик на командосов, вытаскивающих из машин носилки с ранеными наемниками, и тут же, обращаясь к раненым, менял тон: — Потерпите, ребята, потерпите! Через пару часиков вы будете в роскошном госпитале с белыми сиделками. Они любят романтику и героев. А потом вы будете торговать рассказами о своих приключениях среди дикарей. Это тоже ходовой товар среди тех, кто всю жизнь проводит в конторе и живет на одну лишь зарплату! Держитесь, мои герои!
— Заткнись! — крикнул со злостью кто-то из раненых и застонал.
Но южноафриканца это не смутило.
— Подлечитесь, отдохнете, и я найду вам неплохую работенку.
— Он хочет на нас еще и заработать, — пробормотал наемник с перебинтованными ногами, сидящий на носилках. Южноафриканец расслышал его.
— Конечно, я тоже делаю бизнес. Но решай, парень: тебя ожидает полиция в каждом европейском аэропорту — задать кое-какие вопросы.. А в Претории ты будешь почетным гостем! Подумай, парень.
Пауэл появился, когда на борт были подняты последние носилки.
— Все? — закричал он. — Тогда закрывай дверь и выметайся. На подходе еще две машины. — Он подошел к «джипу» Жака и козырнул: — Все в порядке, полковник. Можете возвращаться на фронт. Или подождете рассвета? Конечно, у нас тут иногда грохочет, но езда ночью по размытым дорогам куда опасней! А у нас всегда большой выбор выпивки. Как и все снабженцы, мы живем богато! Решайте же. А ваш друг журналист, если захочет, послушает, как мы беседуем с Желтым Медведем. Остаетесь? О'кэй!
ГЛАВА 4
Конечно же, Жак принял приглашение Пауэла из-за Петра. И вообще Петр заметил, что «полковник Френчи» в последнее время старается сделать все, чтобы он, Петр, повидал как можно больше на том небольшом клочке земли, который еще оставался под флагом Республики Поречье.
Сам Жак изменился так, что Петру порой не верилось, что когда-то он познакомился с молодым, энергичным и веселым парнем, не боявшимся ни черта, ни бога, авантюристом, готовым одинаково и на добро и на зло. Теперь Петру частенько доводилось видеть Жака сидящим с устало опущенной головой.
После поездки Петра в Ули Жак долго и дотошно расспрашивал его об увиденном, по нескольку раз задавал одни и те же вопросы, словно стараясь убедиться, не упустил ли Петр в своем рассказе каких-нибудь деталей. И Петр вновь и вновь рассказывал ему о разбитном парне с бегающими глазами — единственном свидетеле того, что произошло в Ули. Сам этот парень жил в Обоко — работал клерком в муниципалитете. Накануне прорыва федералов он приехал навестить родителей и уговорить их переехать в Обоко, подальше от фронта.
Добирался он на попутных военных грузовиках, но последние десять миль ему пришлось идти пешком ночью. Уже рассветало, когда он вдруг услышал пальбу впереди, в родной деревне, до которой оставалось не больше мили. Подойдя еще ближе, он увидел клубы дыма, поднимающиеся из-за леса, там, где была Ули, и стал пробираться туда, прячась в зарослях.
— Да, это были федералы, сэр! — убежденно говорил он, стоя в кругу приехавших из Обоко важных господ, но обращаясь только к Эбахону. — Я спрятался недалеко и хорошо видел их форму. Они окружили деревню и никого из нее не выпускали. А белые шли от хижины к хижине, бросали в них гранаты и стреляли по тем, кто хотел бежать… Потом они поджигали тростник на крышах и опять стреляли, стреляли, стреляли… Так продолжалось, наверное, с час. И вдруг я услышал, что по дороге из Обоко идут машины. Много машин. Я понял, что сейчас будет бой, и побежал в буш, подальше от деревни. Эбахон, мрачно кивавший в такт словам свидетеля, обернулся к Мартину Френдли:
— Это был резервный отряд командующего Штангера. Был бой, федералы бежали, унося раненых и бросив своих убитых. Вы их видели…
— Да, сэр, — твердо ответил Френдли. — Мы их видели…
Он не кривил душой. От братской могилы, в которую солдаты уже стали бесцеремонно сбрасывать тела жителей Ули, приехавших повели на другой край деревни. Там тоже была братская могила, и в ней уже лежали трупы в форме федеральных войск — ее журналисты хорошо знали. Похоронная команда ждала только сигнала, чтобы начать сбрасывать на убитых липкую красную землю.
— Надо бы посмотреть племенные насечки на щеках, — негромко, ни к кому не обращаясь, сказал дотошный Шварц, стоявший над могилой рядом с Петром. — Что-то мне кажется…
Он не договорил, он, человек, исколесивший всю Африку и хорошо знающий нравы и обычаи многих ее племен и народов.
Но солдаты по знаку Эбахона уже начали поспешно зарывать могилу. И тогда Эбахон предложил познакомиться с показаниями свидетеля.
Жак заставил Петра несколько раз повторить гладкий, без единой запинки рассказ этого парня и задумался.
— А что… мисс Карлисл? — вдруг спросил он.
— Элинор?
…Всю дорогу, от выезда из Обоко, где Дэнни и Манди были вынуждены с сожалением пересадить Петра в президентский «джип», а сами пристроиться в хвост колонны, Петр пытался понять настроение Элинор. Они сидели на заднем сиденье втроем, с ними был исключительно любезный, верх джентльменства, мистер Блейк. Эбахон сидел впереди, рядом с шофером, и все время оглядывался на Элинор, бросая на нее взгляды, то беспокойные, то задумчивые.
И хотя Петр всей душой чувствовал, что Элинор хочет поговорить с ним, разговора не получилось, Блейк нес какую-то светскую чушь, а Эбахон вздыхал.
Лишь раз у Элинор вырвалось было:
— А помните, как Боб…
Но она сейчас же оборвала фразу и отвернулась, а Петр понял лишь одно: она все время думала о смерти Боба…
То, что произошло в Ули, потрясло ее, да и кого бы не потрясло? Петр видел, что даже его коллеги, немало понасмотревшиеся за свою бурную жизнь, неловкими фразами пытаются продемонстрировать свое показное хладнокровие.
…Рассказ о трагедии Ули потряс весь мир. Федеральное правительство немедленно опровергло утверждение, что жителей деревни вырезали его солдаты. Но западные газеты уже опубликовали страстное, полное боли письмо Элинор, призывающее спасти от геноцида народ идонго. Она умоляла женщин всего мира, Красный Крест, церковные организации, всех людей доброй воли оказать помощь жителям Поречья.
Она сама встречала первый самолет, прибывший на аэродром «Зет» среди бела дня с грузом подаренной одной из африканских стран сушеной рыбы и одеялами от комиссии ООН по беженцам. А потом вперемешку с продовольствием и медикаментами пошли оружие и боеприпасы. Они позволили Штангеру сорвать несколько попыток федералов прорваться в Обоко.
Сначала федералы не препятствовали полетам «гуманистов», как именовала западная пресса пилотов, поддерживающих воздушный мост. Затем они представили доказательства, полученные разведкой (это сделать было совсем нетрудно, особенно в Европе), о поставках оружия мятежникам и потребовали, чтобы самолеты с красными крестами совершали посадку в Луисе для предварительной инспекции с участием представителей ООН. Но Эбахон и Фонд помощи Поречью с возмущением отвергли это требование. Они не желали иметь дело с убийцами несчастных жителей Ули.
Федералы в ответ объявили о блокаде аэродрома «Зет», а их противники — о начале ночных полетов. И воздушный мост продолжал действовать.
Вот и сейчас Петр сидел перед пультом диспетчерского пункта в наушниках рядом с майором Купером, чье волевое лицо было сожжено дочерна годами, проведенными в тропиках. Сегодня было дежурство этого бывшего рядового шотландских стрелков, начинавшего свою карьеру проводником в Северной Африке еще во время второй мировой войны.
Все это о майоре Купере Петр узнал от Жака, бывшего частым гостем в наспех сколоченном в буше бараке, одна комната которого была оборудована под диспетчерскую, а в трех других жили наемники, обслуживающие аэродром.
Майор (он стал майором только в Поречье) был заядлый радиолюбитель и в свободное от дежурства время часами шарил в эфире.
Кроме Пауэла и Купера, в бараке жили австралиец Дэв Бейли, англичанин Ричард Джон и американец Хью Аффлик-Грейвс. И о них Жак рассказывал Петру немало занятного.
Так худощавого, совершенно штатского на вид, с невыразительным лицом австралийца звали еще Чертовское Везенье. Ему было к пятидесяти, и он в действительности был когда-то офицером — капитаном австралийских ВВС. В Конго командовал батальоном у Чомбе.
Однажды его «лендровер» наскочил на мину на пустынной дороге в буше. Его выбросило из машины, поломало три ребра, в правое бедро угодило девять осколков. Через два месяца он нарвался на мину опять, точно на том же самом месте, но она… не взорвалась. Вот тогда-то и прилипла сказанная им в сердцах фраза:
— Чертовское везенье, ребята!
У Чертовского Везенья тоже было свое хобби. Все свободное время он мастерил самодельные мины: в дело шла жестяная банка из-под пива или кока-колы, взрывчатка, примитивный взрыватель, батарейка от фонаря… И когда Бейли узнавал, что на его самоделке кто-нибудь подорвался, он ликовал.
Ричард Джон, тоже бывший офицер, отставной кавалерийский майор, слыл коллекционером. До Поречья он служил в войсках султана Омана, а теперь пополнял африканскими экспонатами свою похожую на музей квартиру в Сассексе. Здесь, в буше, он частенько и с удовольствием вспоминал о своих коллекциях серебра, оружия и ковров балучи, вывезенных из Аравии.
Самый молодой, розовощекий, упитанный блондин Хью Аффлик-Грейвс, глуповатый чревоугодник, всем своим видом доказывал правдивость сведений о том, что его набожная матушка владеет где-то в Калифорнии диетическим магазином «Здоровая пища». Сюда он завербовался, чтобы заработать на расширение дела. С прилетавшими летчиками он быстро нашел общий язык и теперь снабжал наемников самым паршивым и самым дешевым виски, которое только есть на свете. Разумеется, по ценам военного времени и только за доллары, фунты или франки.
— Слушай, сейчас начнется!
Купер подкрутил рукоятку настройки, и вдруг в уши Петра ворвался голос, громкий, будто его владелец был рядом:
— Хэлло, «Зет!» Хэлло, «Зет»! Это я, «Интрудер».
— Хэлло, Джерри! — заговорил Купер. — Это я, Купер.
— Хэлло, майор! Как там у вас погодка?
— Сыро, холодно и мерзко, как осенью в Лондоне.
— Ну вот, а мы хотели погреться. А где Желтый Медведь?
— Болтается где-то здесь. Чуть было не насыпал соли на хвост Южноафриканцу.
— Хэлло, ребята. Конечно же, я здесь, черт возьми. Вы же знаете, что вам от меня никуда не деться… как от налогов или от смерти!
Купер подмигнул Петру: он, Желтый Медведь!
— Слушайте, ребята. И не надоело вам заниматься этим извозом? — продолжал Желтый Медведь.
— А тебе? — в тон ему ответил Джерри — «Интрудер».
— Мне за это хорошо платят.
— Вот и нам тоже. Тысячу в месяц, как и тебе.
— Вот если бы платили еще и за виски, — вздохнул Желтый Медведь и рассмеялся. — Раньше и это входило в контракт… — Он помолчал и вдруг заговорил деловым тоном: — «Интрудер»! Говорит Желтый Медведь! Ты далеко?
— Сейчас буду садиться, — спокойно отвечал Джерри.
— Так ты хочешь садиться, Джерри? — задумчиво протянул Желтый Медведь. — А что у тебя за груз?
— Продовольствие.
— А если врешь?
— Тогда садись за мной и можешь обнюхать меня и мою машину. Мы оба провоняли вяленой рыбой так, что, наверное, морщится сам господь бог со всеми своими ангелами! — не выдержал «Интрудер».
В наушниках послышался вздох Желтого Медведя.
— Валяй, Джерри, садись. Мне плевать на ваши продуктовые лавки. У меня приказ перехватывать только самолеты с оружием. — Он коротко хохотнул: — Да вот беда, как их различить в этой темноте?
— О'кэй! Давай свет, Купер!
— Свет! — приказал майор.
За стеклянной стеной вытянулись две цепочки красных огоньков.
— Вижу! — пробормотал «Интрудер».
— Мягкой посадки, Джерри, — напутствовал его Желтый Медведь. — Каждый раз любуюсь: чисто работаете даже в таких условиях!
— Спасибо, Медведь. Минут через пять брось пару гостинцев, а то твои черномазые, наверное, засиделись и рвутся повоевать.
— О'кэй!
Кто-то положил руку Петру на плечо. Он обернулся и увидел Жака.
— Надо ехать, — устало сказал Жак.
— Что-нибудь случилось? — спросил Петр, снимая наушники и вставая.
— Расскажу в машине.
— Свет! — крикнул в микрофон Бейли, и опять за окном пролегли кровавые борозды.
Они были уже в «джипе», когда «Интрудер» с блеском сел на ночное шоссе и пронесся по нему мимо диспетчерского пункта. Петр проводил его взглядом:
— А сейчас Желтый Медведь сбросит бомбы.
Сам Жак изменился так, что Петру порой не верилось, что когда-то он познакомился с молодым, энергичным и веселым парнем, не боявшимся ни черта, ни бога, авантюристом, готовым одинаково и на добро и на зло. Теперь Петру частенько доводилось видеть Жака сидящим с устало опущенной головой.
После поездки Петра в Ули Жак долго и дотошно расспрашивал его об увиденном, по нескольку раз задавал одни и те же вопросы, словно стараясь убедиться, не упустил ли Петр в своем рассказе каких-нибудь деталей. И Петр вновь и вновь рассказывал ему о разбитном парне с бегающими глазами — единственном свидетеле того, что произошло в Ули. Сам этот парень жил в Обоко — работал клерком в муниципалитете. Накануне прорыва федералов он приехал навестить родителей и уговорить их переехать в Обоко, подальше от фронта.
Добирался он на попутных военных грузовиках, но последние десять миль ему пришлось идти пешком ночью. Уже рассветало, когда он вдруг услышал пальбу впереди, в родной деревне, до которой оставалось не больше мили. Подойдя еще ближе, он увидел клубы дыма, поднимающиеся из-за леса, там, где была Ули, и стал пробираться туда, прячась в зарослях.
— Да, это были федералы, сэр! — убежденно говорил он, стоя в кругу приехавших из Обоко важных господ, но обращаясь только к Эбахону. — Я спрятался недалеко и хорошо видел их форму. Они окружили деревню и никого из нее не выпускали. А белые шли от хижины к хижине, бросали в них гранаты и стреляли по тем, кто хотел бежать… Потом они поджигали тростник на крышах и опять стреляли, стреляли, стреляли… Так продолжалось, наверное, с час. И вдруг я услышал, что по дороге из Обоко идут машины. Много машин. Я понял, что сейчас будет бой, и побежал в буш, подальше от деревни. Эбахон, мрачно кивавший в такт словам свидетеля, обернулся к Мартину Френдли:
— Это был резервный отряд командующего Штангера. Был бой, федералы бежали, унося раненых и бросив своих убитых. Вы их видели…
— Да, сэр, — твердо ответил Френдли. — Мы их видели…
Он не кривил душой. От братской могилы, в которую солдаты уже стали бесцеремонно сбрасывать тела жителей Ули, приехавших повели на другой край деревни. Там тоже была братская могила, и в ней уже лежали трупы в форме федеральных войск — ее журналисты хорошо знали. Похоронная команда ждала только сигнала, чтобы начать сбрасывать на убитых липкую красную землю.
— Надо бы посмотреть племенные насечки на щеках, — негромко, ни к кому не обращаясь, сказал дотошный Шварц, стоявший над могилой рядом с Петром. — Что-то мне кажется…
Он не договорил, он, человек, исколесивший всю Африку и хорошо знающий нравы и обычаи многих ее племен и народов.
Но солдаты по знаку Эбахона уже начали поспешно зарывать могилу. И тогда Эбахон предложил познакомиться с показаниями свидетеля.
Жак заставил Петра несколько раз повторить гладкий, без единой запинки рассказ этого парня и задумался.
— А что… мисс Карлисл? — вдруг спросил он.
— Элинор?
…Всю дорогу, от выезда из Обоко, где Дэнни и Манди были вынуждены с сожалением пересадить Петра в президентский «джип», а сами пристроиться в хвост колонны, Петр пытался понять настроение Элинор. Они сидели на заднем сиденье втроем, с ними был исключительно любезный, верх джентльменства, мистер Блейк. Эбахон сидел впереди, рядом с шофером, и все время оглядывался на Элинор, бросая на нее взгляды, то беспокойные, то задумчивые.
И хотя Петр всей душой чувствовал, что Элинор хочет поговорить с ним, разговора не получилось, Блейк нес какую-то светскую чушь, а Эбахон вздыхал.
Лишь раз у Элинор вырвалось было:
— А помните, как Боб…
Но она сейчас же оборвала фразу и отвернулась, а Петр понял лишь одно: она все время думала о смерти Боба…
То, что произошло в Ули, потрясло ее, да и кого бы не потрясло? Петр видел, что даже его коллеги, немало понасмотревшиеся за свою бурную жизнь, неловкими фразами пытаются продемонстрировать свое показное хладнокровие.
…Рассказ о трагедии Ули потряс весь мир. Федеральное правительство немедленно опровергло утверждение, что жителей деревни вырезали его солдаты. Но западные газеты уже опубликовали страстное, полное боли письмо Элинор, призывающее спасти от геноцида народ идонго. Она умоляла женщин всего мира, Красный Крест, церковные организации, всех людей доброй воли оказать помощь жителям Поречья.
Она сама встречала первый самолет, прибывший на аэродром «Зет» среди бела дня с грузом подаренной одной из африканских стран сушеной рыбы и одеялами от комиссии ООН по беженцам. А потом вперемешку с продовольствием и медикаментами пошли оружие и боеприпасы. Они позволили Штангеру сорвать несколько попыток федералов прорваться в Обоко.
Сначала федералы не препятствовали полетам «гуманистов», как именовала западная пресса пилотов, поддерживающих воздушный мост. Затем они представили доказательства, полученные разведкой (это сделать было совсем нетрудно, особенно в Европе), о поставках оружия мятежникам и потребовали, чтобы самолеты с красными крестами совершали посадку в Луисе для предварительной инспекции с участием представителей ООН. Но Эбахон и Фонд помощи Поречью с возмущением отвергли это требование. Они не желали иметь дело с убийцами несчастных жителей Ули.
Федералы в ответ объявили о блокаде аэродрома «Зет», а их противники — о начале ночных полетов. И воздушный мост продолжал действовать.
Вот и сейчас Петр сидел перед пультом диспетчерского пункта в наушниках рядом с майором Купером, чье волевое лицо было сожжено дочерна годами, проведенными в тропиках. Сегодня было дежурство этого бывшего рядового шотландских стрелков, начинавшего свою карьеру проводником в Северной Африке еще во время второй мировой войны.
Все это о майоре Купере Петр узнал от Жака, бывшего частым гостем в наспех сколоченном в буше бараке, одна комната которого была оборудована под диспетчерскую, а в трех других жили наемники, обслуживающие аэродром.
Майор (он стал майором только в Поречье) был заядлый радиолюбитель и в свободное от дежурства время часами шарил в эфире.
Кроме Пауэла и Купера, в бараке жили австралиец Дэв Бейли, англичанин Ричард Джон и американец Хью Аффлик-Грейвс. И о них Жак рассказывал Петру немало занятного.
Так худощавого, совершенно штатского на вид, с невыразительным лицом австралийца звали еще Чертовское Везенье. Ему было к пятидесяти, и он в действительности был когда-то офицером — капитаном австралийских ВВС. В Конго командовал батальоном у Чомбе.
Однажды его «лендровер» наскочил на мину на пустынной дороге в буше. Его выбросило из машины, поломало три ребра, в правое бедро угодило девять осколков. Через два месяца он нарвался на мину опять, точно на том же самом месте, но она… не взорвалась. Вот тогда-то и прилипла сказанная им в сердцах фраза:
— Чертовское везенье, ребята!
У Чертовского Везенья тоже было свое хобби. Все свободное время он мастерил самодельные мины: в дело шла жестяная банка из-под пива или кока-колы, взрывчатка, примитивный взрыватель, батарейка от фонаря… И когда Бейли узнавал, что на его самоделке кто-нибудь подорвался, он ликовал.
Ричард Джон, тоже бывший офицер, отставной кавалерийский майор, слыл коллекционером. До Поречья он служил в войсках султана Омана, а теперь пополнял африканскими экспонатами свою похожую на музей квартиру в Сассексе. Здесь, в буше, он частенько и с удовольствием вспоминал о своих коллекциях серебра, оружия и ковров балучи, вывезенных из Аравии.
Самый молодой, розовощекий, упитанный блондин Хью Аффлик-Грейвс, глуповатый чревоугодник, всем своим видом доказывал правдивость сведений о том, что его набожная матушка владеет где-то в Калифорнии диетическим магазином «Здоровая пища». Сюда он завербовался, чтобы заработать на расширение дела. С прилетавшими летчиками он быстро нашел общий язык и теперь снабжал наемников самым паршивым и самым дешевым виски, которое только есть на свете. Разумеется, по ценам военного времени и только за доллары, фунты или франки.
— Слушай, сейчас начнется!
Купер подкрутил рукоятку настройки, и вдруг в уши Петра ворвался голос, громкий, будто его владелец был рядом:
— Хэлло, «Зет!» Хэлло, «Зет»! Это я, «Интрудер».
— Хэлло, Джерри! — заговорил Купер. — Это я, Купер.
— Хэлло, майор! Как там у вас погодка?
— Сыро, холодно и мерзко, как осенью в Лондоне.
— Ну вот, а мы хотели погреться. А где Желтый Медведь?
— Болтается где-то здесь. Чуть было не насыпал соли на хвост Южноафриканцу.
— Хэлло, ребята. Конечно же, я здесь, черт возьми. Вы же знаете, что вам от меня никуда не деться… как от налогов или от смерти!
Купер подмигнул Петру: он, Желтый Медведь!
— Слушайте, ребята. И не надоело вам заниматься этим извозом? — продолжал Желтый Медведь.
— А тебе? — в тон ему ответил Джерри — «Интрудер».
— Мне за это хорошо платят.
— Вот и нам тоже. Тысячу в месяц, как и тебе.
— Вот если бы платили еще и за виски, — вздохнул Желтый Медведь и рассмеялся. — Раньше и это входило в контракт… — Он помолчал и вдруг заговорил деловым тоном: — «Интрудер»! Говорит Желтый Медведь! Ты далеко?
— Сейчас буду садиться, — спокойно отвечал Джерри.
— Так ты хочешь садиться, Джерри? — задумчиво протянул Желтый Медведь. — А что у тебя за груз?
— Продовольствие.
— А если врешь?
— Тогда садись за мной и можешь обнюхать меня и мою машину. Мы оба провоняли вяленой рыбой так, что, наверное, морщится сам господь бог со всеми своими ангелами! — не выдержал «Интрудер».
В наушниках послышался вздох Желтого Медведя.
— Валяй, Джерри, садись. Мне плевать на ваши продуктовые лавки. У меня приказ перехватывать только самолеты с оружием. — Он коротко хохотнул: — Да вот беда, как их различить в этой темноте?
— О'кэй! Давай свет, Купер!
— Свет! — приказал майор.
За стеклянной стеной вытянулись две цепочки красных огоньков.
— Вижу! — пробормотал «Интрудер».
— Мягкой посадки, Джерри, — напутствовал его Желтый Медведь. — Каждый раз любуюсь: чисто работаете даже в таких условиях!
— Спасибо, Медведь. Минут через пять брось пару гостинцев, а то твои черномазые, наверное, засиделись и рвутся повоевать.
— О'кэй!
Кто-то положил руку Петру на плечо. Он обернулся и увидел Жака.
— Надо ехать, — устало сказал Жак.
— Что-нибудь случилось? — спросил Петр, снимая наушники и вставая.
— Расскажу в машине.
— Свет! — крикнул в микрофон Бейли, и опять за окном пролегли кровавые борозды.
Они были уже в «джипе», когда «Интрудер» с блеском сел на ночное шоссе и пронесся по нему мимо диспетчерского пункта. Петр проводил его взглядом:
— А сейчас Желтый Медведь сбросит бомбы.