Коршунов Евгений. Наемники

   — «Луна Росса», — звонко и решительно выкрикнула Мария, точно копируя повелительные интонации своего родителя.
   Джаз оборвал «хайлайф», и сейчас же серебряно запела труба, надрывая тоскливой нежностью душу. Это было итальянское танго, прозрачное, как горный ручей.
   Мария решительно вывела смущающегося Петра в круг прекративших танцевать гвианийцев, прильнула к нему, и они сделали несколько па.
   — Смотри, парень, как бы тебе не стать принцем-консортом! ^[3] — весело выкрикнул Сид Стоун, но в голосе его чувствовалась зависть.
   — Если мужем сестры английской королевы стал простой фотограф, то почему журналист-международник не может стать принцем-консортом? — в тон ответил ему Войтович.
   — Танцуйте, дети мои! Танцуйте!
   Пьяненький король сидел по-бабьи, подперев могучим кулачищем толстую щеку, и в его наполненных слезами глазах светилась отцовская нежность.
   — Еще по… бутылке… всем моим подданным! — вдруг заревел он и так саданул кулачищем по столу, что посуда посыпалась на земляной пол.
   — Да здравствует король! — выкрикнул совершенно трезвый Шмидт и подмигнул коллегам.
   — Виват! — взревели те с готовностью нарочито пьяными голосами.
   Гвианийцы радостно ударили в ладоши, прекратившие было танцевать пары вернулись на площадку, где сразу же стало тесно и душно.
   Минуты две Петр и Мария танцевали молча. Потом Петр, чтобы нарушить молчание, спросил:
   — А вы в самом деле хотите поехать в Москву?
   — У нас в Уарри есть ребята… окончившие университет Лумумбы. — Она вдруг прижалась к Петру, он почувствовал на щеке ее дыхание и сейчас же услышал шепот: — Вас просили быть сегодня вечером в бассейне «Эксельсиора». Ровно в одиннадцать тридцать. Запомнили? Ровно в одиннадцать тридцать.
   — Кто? — удивился Петр.
   Но Мария уже отступила от него и громким капризным голосом объявила:
   — Спасибо за танец. Вы прекрасно танцуете, мистер Николаев!
   И быстро пошла от него сквозь толпу танцующих. Она решительно прошла к отцу, с трудом удерживающемуся на табурете (Войтович потом сказал, что его величество выпил почти полсотни бутылок!), что-то сказала ему… Король согласно кивнул…
   — Бай, бай! — обернулась девушка к гостям, улыбнулась и исчезла.
   — Вот и все, — ехидно заметил Мозес Аарон, и итальянец вздохнул:
   — Но… сеньорита! Божественна!

ГЛАВА 7

   Они вернулись в «Эксельсиор» около одиннадцати, усталые, отяжелевшие от бесчисленных бутылок пива и проперченных яств, и сразу же разошлись по своим комнатам на двенадцатом этаже, где их поселили в самых дорогих номерах, оплаченных властями провинции: о том, что Войтович был внесен в список группы «контрабандой», никто и не вспоминал.
   Петр и Анджей выбрали номера по соседству с видом на Бамуангу. Сейчас в темноте она угадывалась где-то вдали, словно большое черное зеркало, отражающее крупные и яркие звезды.
   Было уже начало двенадцатого. Петр достал из портфеля плавки, взял в ванной махровое полотенце в красную и черную клетку, от которого рябило в глазах. Спуститься вниз на лифте, пройти через холл, мимо мраморного фонтана, у которого возвышалась большая скульптурная группа — сотворение мира в африканском варианте, и выйти к бассейну — все это займет самое большее семь-десять минут, решил Петр.
   Мария… Она просила его быть в бассейне в половине двенадцатого, быть непременно, она сказала, что Петра будут ждать, но кто? Может быть, она сама решила назначить ему свидание? Петр даже улыбнулся этой нелепой мысли, хотя в глубине души шевельнулось сомнение: а вдруг? Он попытался предположить, что значило таинственное поведение девушки, но скоро сдался: никакого объяснения придумать так и не смог, да и пора уже было идти.
   Он перекинул полотенце через плечо и вышел из номера. Коридор был пуст. Мягкий ковер глушил шаги, рассеянный, красноватый свет медных бра почему-то тревожил.
   В лифте Петр спускался в одиночестве. Никого не было и в холле: свет здесь был притушен, швейцар стоял снаружи за стеклянными дверями, Петр видел только его спину в красной куртке с неизменным гербом его величества короля Макензуа Второго.
   Петр взглянул на свои часы — одиннадцать двадцать пять. Он постоял минуту в холле у бассейна, разглядывая лежащие на его темно-зеленом дне белые и желтые кружочки монет, которые бросали туда все, кто останавливается в «Эксельсиоре». Цементная табличка, вделанная в пол, гласила, что деньги, брошенные в бассейн, раз в год выбираются администрацией и передаются в сиротский приют имени короля Макензуа Второго. Петр нашарил в кармане несколько монет и бросил их в воду.
   Из холла к плавательному бассейну нужно было пройти коротким, ярко освещенным коридором, у выхода из которого обычно восседал старик в униформе «Эксельсиора»: бесплатно купаться разрешалось лишь постояльцам, и администрация строго следила за соблюдением этого правила.
   Всем остальным нужно было приобретать билеты у старика, исполняющего обязанности и кассира и контролера одновременно. Сейчас его на месте не было: кто из чужих явится купаться в такое время?
   У бассейна действительно было пусто и темно, шаги Петра по бетонным плитам гулко отдавались в тишине. Вода казалась чернильной, в ней неподвижно лежали ночные звезды.
   Петр прошел в кабинку для переодевания, через минуту вышел оттуда в плавках и сделал несколько упражнений, разминаясь и оглядываясь по сторонам.
   У бассейна никого не было.
   «А может быть, девушка пошутила? — усмехнулся Петр над самим собой. — Я же, болван, прискакал словно бедный влюбленный. Что ж, на худой конец, хоть искупаюсь…»
   И, приняв это решение, он кинулся вниз головой в воду прямо с борта. Вода казалась какой-то легкоразреженной. Он решил переплыть под водой весь бассейн по ширине — пятьдесят метров.
   Но обильный ужин в «Луна Росса» давал себя знать. Петр понял, что дыхания ему не хватит и, оттолкнувшись ногами от дна, круто пошел вверх. До противоположной стенки оставалось всего несколько метров. И в тот момент, когда он всплыл на поверхность, увидел, что ему навстречу скользнула в воду темная фигура, почти бесшумно, без брызг.
   На борту стояли еще двое — в просторных национальных одеждах, застывшие, словно часовые.
   Человек бесшумно плыл навстречу Петру — все ближе, ближе. Не доплыв метра два, он остановился.
   — Мистер Николаев?
   Петр помедлил, голос был знаком, но он не мог вспомнить, где он слышал его раньше.
   — Майор Даджума, — тихо представился пловец.
   И Петр сразу же вспомнил: майор Даджума, один из руководителей «Золотого льва», правая рука майора Нначи! Да, они встречались в Луисе много раз еще до переворота, до смерти генерала Дунгаса.
   — Я вас не узнал… Даджума мягко рассмеялся:
   — Это я должен извиниться, что заставил вас принимать ночные ванны.
   — Так Мария… — удивился Петр.
   — Она выполняла мою просьбу, — кивнул Даджума. Теперь они были совсем рядом и, не сговариваясь, медленно поплыли вдоль бассейна.
   — Оригинальный способ встречаться, — подумал вслух Петр. — А я-то подумал черт знает что… — Он тихо рассмеялся: — Дочь короля, принцесса… Как в книжках…
   — У нас короли и принцы в каждой деревне, — горько усмехнулся Даджума. — Чего-чего, а королевской крови в наших жилах хватает… Но Мария современная и умная девушка, — продолжал он уже другим тоном. — Она действительно хочет поехать в Москву. Не знаю только, получится ли у нее это теперь.
   «Вот, наверно, кому суждено стать принцем-консортом, — подумал Петр. — Но ведь не для того, чтобы сообщить мне это, майор вызвал меня в бассейн…»
   Даджума словно прочел его мысли.
   — Но об этом как-нибудь потом. Вы, наверное, знаете, что я начальник штаба третьей дивизии, расквартированной в Поречье.
   — Кажется, слышал… Ну конечно же! Я читал об этом в газетах…
   Они доплыли до борта, повернулись и поплыли назад. Люди, пришедшие с Даджумой, шли за ними по краю бассейна: их просторные одежды странно топорщились, словно под тканью что-то скрывалось.
   — Охрана? — кивнул Петр в их сторону.
   — Бывшие студенты. Записались в армию после переворота. Ребята думающие, читающие. Через них я и познакомился с Марией. — Майор опустил лицо в воду, выдохнул, опять поднял голову. — И все же к делу.
   Голос Даджумы стал твердым.
   — Вы знаете положение в нашей стране. Военное правительство американцами и англичанами объявлено «красным». И только потому, что мы решили пересмотреть условия, на которых привыкли хозяйничать в Поречье нефтяные монополии. Гвиании нужны деньги, чтобы избавиться хотя бы от основных зол, которые нам остались в наследство от колонизаторов — от нищеты, болезней, неграмотности. Когда-то мы думали: получим независимость, и все сразу же решится само собой.
   В его словах звучала горькая ирония.
   — Конечно, для кого-то так все и было. Элита получила доходные должности, виллы, «мерседесы». Недаром говорили, что идеалы наших лидеров — цветная вилла, черный «мерседес» и белая жена. И по всей Африке покатились перевороты. Не буду повторять то, что давно уже известно всему миру. У нас мало времени…
   Они коснулись стенки бассейна — и Даджума, отдыхая, уцепился за специально для этой цели натянутый канат.
   — Когда я увидел в списке журналистов ваше имя, я сразу понял, кто включил вас в группу: мы ждали здесь только западников…
   — Но в группе и Анджей Войтович…
   — Знаю, поляк. Ваш друг. Вы вместе с ним были в Каруне, когда началось выступление первой бригады. С вами был еще и француз… Как его звали?..
   — Жак. Но он далеко отсюда, он бежал из Гвиании. Даджума нахмурился.
   — Ошибаетесь. Есть сведения, что его видели в джунглях среди людей «Шелл».
   «Шелл»? Опять «Шелл»! И Петру вспомнились нефтяники Штангера — они тоже летели по контракту с «Шелл».
   — Но не в этом дело, — продолжал Даджума. — Вам и вашему другу завтра придется уезжать за Бамуангу.
   Это звучало твердо, как приказ…
   — Почему? — удивился Петр. — Глава военного правительства просил меня…
   Он оборвал фразу: бассейн внезапно осветился ярким светом. Разом включились прожектора — под водой, на мачтах вверху, вспыхнули гирлянды цветных лампочек, протянутых над водой. И в тот же миг Петр услыхал глухой щелчок, далекий, еле слышный. Сразу стало темно: свет включился лишь на мгновение и тут же погас.
   Даджума охнул.
   — Что с вами? — обернулся Петр и увидел, что вода вокруг майора быстро темнеет.
   — Я… — выдохнул Даджума.
   Его рука, державшая канат, разжалась, и он камнем пошел под воду.
   — Он ранен! — в ужасе крикнул Петр и подхватил майора, стараясь держать его голову над водой.
   Телохранители бежали к ним вдоль бассейна, пригибаясь и на бегу выпутывая из-под своих одежд бесполезные теперь уже автоматы.
   — Уходите! Немедленно уходите! — прохрипел майор. — Скажите Нначи, что «день икс»…
   В горле у него заклокотало, и он уронил голову. Телохранители были уж рядом, лежали на краю бассейна, протягивая руки к обмякшему телу Даджумы. Они отнесли его от бассейна и положили на низкий деревянный лежак. Один из них обтер платком левую сторону груди майора: чуть выше соска темнела маленькая аккуратная рана. Другой взял его руку, пытаясь нащупать пульс, потом осторожно опустил ее и обернулся к Петру:
   — Мертв.
   Несколько секунд длилось тяжелое молчание.
   — Уходите, — сказал Петру один из телохранителей, — вам нельзя быть здесь.
   …Отель спал, когда Петр прошел через холл, вызвал лифт, поднялся к себе на двенадцатый этаж. В коридоре света уже не было, лишь в самом конце горела синяя лампочка. Здесь стояла уютная тишина. Правда, Петру почудилось было, что одна из дверей слегка скрипнула.
   Он остановился и замер. Скрип не повторился.
   «Нервы», — подумал Петр.
   Уходя, он оставил дверь своего номера незапертой, чтобы не таскать с собою тяжелую деревянную грушу, к которой был прикреплен ключ, и сейчас дверь была слегка приоткрыта.
   Петр вошел в номер. Здесь было душно, несмотря на ровно гудевший кондиционер. Петр выключил его, подошел к окну и поднял тяжелую раму.
   Внизу, в темноте, блестело прямоугольное зеркало бассейна. Там было тихо.
   «Все наши окна выходят на эту сторону, — отметил про себя Петр. — А что, если кто-нибудь стоял у окна и видел?..»
   Ему стало не по себе.
   — Да, в хорошенькую историю влипли вы, товарищ Николаев, — сказал он сам себе вполголоса.
   Он швырнул плавки в ванну. Затем разделся и встал под душ. Руки его дрожали. Ему казалось, что на его коже все еще кровь майора Даджумы.
   Горячая вода — холодная. Горячая — холодная. И так несколько раз, пока мысли не стали спокойнее, пока не вернулась способность рассуждать и анализировать.
   «Начнем по порядку», — говорил он себе, стоя под сильными, острыми струями душа. — Майор хотел что-то сообщить мне, рассчитывая, что завтра я уеду за Бамуангу, за пределы Поречья. Видимо, это было настолько важно, что он не хотел, чтобы о нашей встрече знал кто-либо, кроме его охраны и… Марии. И все же кто-то нас выследил. Убийц было несколько, не меньше двух. Один включил на мгновение в бассейне свет, второй стрелял. Оружие с глушителем, скорее всего винтовка с оптическим прицелом: смерть наступила почти мгновенно…»
   Петр выключил душ, взял свежее полотенце и принялся растираться — сильно, пока кожу не стало жечь и она не покраснела.
   Майор сказал что-то о «дне икс». Да, да, он так и сказал — «день икс»…
   Петр опустил полотенце. «День икс»… Неужели майор хотел сказать, что уже назначен день выступления сепаратистов? Но почему Даджума хотел передать эти важные сведения через Петра? Разве у него не было своих надежных каналов? Или все его связи с Луисом оказались прерваны? Тогда это значит, что «день икс» должен вот-вот наступить…
   Петр поспешно оделся.
   А что, если сейчас покинуть отель, тайком уйти в город, к Бамуанге, за хорошие деньги нанять лодку — их много стоит у берега, и лодочники спят прямо в них? Портфель же оставить здесь, о нем наверняка позаботится Войтович.
   Он нащупал в боковом кармане бумажник с документами и деньгами, подошел к двери, прислушался. В коридоре было тихо.
   Осторожно открыв дверь, Петр на цыпочках пошел к лифту, через каждые несколько шагов останавливаясь и прислушиваясь. Внезапно ему показалось, что позади скрипнула дверь. Он резко обернулся — в коридоре было по-прежнему пусто и тихо.
   Зато со стороны лифта послышался гул вдруг заработавших электромоторов. Кто-то поднимался наверх, может быть, даже на двенадцатый этаж.
   Петр, не раздумывая, кинулся к своей двери, неслышно ступая по толстому ковру. Он успел вовремя: в коридоре послышались голоса.
   Потом громкие, уверенные шаги, направляющиеся в сторону его номера. Петр весь напрягся. Шаги приближались. Ближе, ближе.
   Он отошел от двери, предварительно повернув в ней ключ, — осторожно, бесшумно. На цыпочках прошел к кровати и в чем был забрался под одеяло. Выключить свет было делом одной секунды.
   Шаги затихли у его двери. Пришедшие приглушенно посоветовались, потом послышался легкий стук и голос:
   — Мистер Николаев, вы спите? Петр ничего не ответил.
   — Вы спите, Питер? — раздался другой голос… И Петр с облегчением вздохнул. Это был голос Мартина Френдли.
   — Сплю, а что? — постарался придать своему голосу сонливость Петр. — Что случилось?
   Френдли пьяно икнул:
   — Да ничего, бади. Мы тут сидели в баре… Прибыл посыльный от губернатора. Завтра он опять не может нас принять и поручил королю организовать для нас осмотр Уарри…
   — Ладно, — громко зевнул Петр. — Спокойной ночи.
   — Спокойной ночи, Питер…
   Кто-то подергал ручку двери, и компания проследовала дальше по коридору.
   Подождав, пока все стихло, Петр вылез из-под одеяла: мысль пересечь Бамуангу не оставляла его. «Надо бы все-таки предупредить Войтовича, — подумал он. — Если станет известно, что убит начальник штаба третьей бригады и в ту же ночь бежал советский журналист, власти возьмутся за Войтовича. Для них мы все одинаковые — все „красные“. Значит, если уходить… только вместе».
   Он вышел в коридор и осторожно постучал в соседнюю дверь.
   — Открыто, — сейчас же отозвался Войтович. Удивленный тем, что поляк все еще не спит, Петр вошел в номер. Анджей сидел в кресле перед ночным столиком и быстро заполнял страницы блокнота в клеенчатой синей обложке: делать записи событий каждого дня было его нерушимым правилом.
   Даже там, в Луисе, когда он лежал больной в доме Николаевых, ему удавалось по вечерам вести свои дневники.
   Анджей снял свое профессорское пенсне, потер усталые глаза, закрыл блокнот и потянулся:
   — Присаживайся. Описываю «Луна Росса». Забавно, а? Петр нашел взглядом невысокий пуфик, придвинул его ногой поближе к Войтовичу и сел.
   — Ты ничего не слышал… примерно минут двадцать назад?
   — Нет, — равнодушно отозвался Анджей.
   — Там… — кивнул Петр на окно.
   — Нет, а что?
   — А вспышку света видел? Войтович пожал плечами:
   — Не обратил внимания. Наверно, увлекся этим…
   Он кивнул на блокнот, лежавший перед ним на столике.
   — Тогда слушай…
   Петр открыл было рот, но Анджей поднял предостерегающе руку:
   — Пойдем-ка сначала помоем руки.
   Петр понял его. Они встали, вошли в ванную. Войтович пустил воду: в ванне, в умывальнике и в душе.
   — Сейчас, правда, говорят, что эту звуковую защиту легко отфильтровывают, так что рассказывай шепотом. Кстати, у тебя такое лицо, будто ты убил человека.
   — Убил — не убил, но…
   И Петр рассказал о том, что произошло в бассейне.
   — Дай сообразить, — наконец проговорил Войтович, снимая пенсне и близоруко щурясь: он всегда так делал в затруднительном положении. — Значит, Даджума хотел, чтобы мы с тобою предупредили федеральные власти… Назначен «день икс», и сепаратисты готовы выступить? А кто-то, в свою очередь, хотел помешать утечке такой важной информации… — Он невесело взглянул на Петра: — Благодари бога, что убийцам кто-то помешал. Или что-то. Вторая пуля была бы для тебя…

ГЛАВА 8

   Ночью была гроза. Косой ливень тяжело стучал в окно, и гремело так, что Петру казалось: «Эксельсиор» вот-вот рухнет. Потом вдруг оборвался ровный гул кондиционера — прекратилась подача электричества. В номере сделалось душно. Петр встал с кровати, подошел к окну и поднял раму. Дышать стало легче, тяжелые капли били в лицо и стекали на шею, на грудь…
   Войтович похрапывал.
   Он так и не отпустил Петра из своего номера, оставил его у себя, на второй кровати: все номера в «Эксельсиоре» были рассчитаны на двоих.
   Ливень падал тяжелой, сплошной завесой, за которой стояла темнота. Гроза ушла в сторону, молнии падали в Бамуангу, и раскаты грома становились все глуше. И вдруг Петр почувствовал, что его тянет в грозу, что ему было бы сейчас легче там, в утлой пироге, пересекающей бурную могучую реку, веками, катящую свои воды к океану и с равнодушием вечности не замечающую мелочной суеты на своих пустынных берегах. И он пожалел, что дал Войтовичу уговорить себя и остался в отеле, не ушел в ночь к Бамуанге.
   — Не спится? — раздался голос Войтовича.
   — Душно, — сказал Петр и пошел к своей кровати.
   — Завтра рано вставать, — сладко зевнул Анджей и, повернувшись на другой бок, тут же снова захрапел.
   Петр позавидовал ему: железные нервы и профессорская невозмутимость!
   Утром Войтович разбудил его в семь часов.
   После вчерашней грозы было свежо. За окном сияло ослепительно чистое небо.
   — Я пошел к себе — умываться, — сказал Петр, берясь за ручку двери.
   — Ровно в семь тридцать мы должны быть внизу, в ресторане. После завтрака, в восемь, выезжаем смотреть город, — предупредил его Анджей.
   — Ого! Ты даже знаешь программу.
   — Нашел вчера бумажку в ящике, — кивнул Войтович на тумбочку, стоящую между кроватями. — У тебя наверняка тоже есть такая.
   — Посмотрю.
   Петр вошел в свой номер и огляделся. Здесь было все так, как он оставил вчера, все вещи лежали на своих местах, к ним явно никто не прикасался.
   Он хотел было сразу же отправиться в ванную, но вспомнил о программе, о которой говорил ему Войтович, и направился к точно такой же, как у Анджея, тумбочке, стоящей между кроватями у стены.
   Ящик тумбочки был плохо подогнан, и, чтобы выдвинуть его, Петру пришлось дернуть посильнее раз, другой. На третий раз ящик чуть было не вылетел, выдвинувшись почти до конца… и Петр инстинктивно отпрянул: на голубоватом листке лежала, приподняв голову и приготовившись к броску, тоненькая черная змейка длиною сантиметров в двадцать.
   «Мамба, „черная смерть“, — мелькнуло в мозгу, и Петр почувствовал, как у него похолодели руки. Не сводя взгляда с мамбы, он быстро отступил на несколько шагов назад.
   Змея опустила голову и скользнула по дну ящика. Петр поискал взглядом: ему нужно было что-нибудь вроде длинного и гибкого хлыста — резким ударом перебить змее позвоночник. Одним. И если бы этот удар не достиг цели, в следующее мгновение мамба кинулась бы на него — точной, черной стрелой, несущей верную смерть.
   Змея выбралась на крышку тумбочки, скользнула на кровать, потекла по ней упругой черной струйкой. Петр сделал несколько осторожных шагов назад, стараясь избежать резких движений, уперся спиной в дверь ванной, нащупал ручку…
   Ему вспомнилось: клеенчатая занавеска, закрывающая ванну, висела на гибком, пружинистом проводе. Стараясь не потерять змею из виду, Петр протянул назад руку и сорвал провод: жесткая занавеска с шелестом соскользнула в ванну. Теперь в руках у Петра был длинный и гибкий прут.
   Так же, не оборачиваясь, он поднял плотную клеенчатую материю, намотал конец ее на левую руку, спустив конец до самого пола, вытянул руку вперед и шагнул в комнату.
   Мамба скользила по постели, поводя узкой головкой. Петр осторожно, стараясь не отрывать подошв от пола, приблизился к кровати.
   Взз… жик! Мамба словно сломалась надвое. Петр резко отпрыгнул — назад и в сторону, как щит держа впереди себя занавеску. Змея извивалась, билась. Потом затихла.
   И тут Петр почувствовал противную слабость, ноги стали ватными и не держали. Он прислонился.
   — Петр! — услышал он испуганный голос вбежавшего Войтовича и взглядом показал на кровать. Анджей побледнел:
   — Черная мамба! Но откуда она здесь? Войтович обвел взглядом номер.
   — Кто-то сунул ее мне в ящик тумбочки… вместе с программой.
   Самообладание уже вернулось к Петру.
   — Экзотические шутки, — усмехнулся он. — Кому-то не терпится отправить меня следом за Даджумой.
   — Ты слишком много знаешь. И я, пожалуй, жалею, что отговорил тебя переплыть вчера вечером Бамуангу.
   Войтович, как всегда, когда он волновался, снял и принялся протирать пенсне. Петр не сводил взгляда с мертвой змеи.
   «И это только начало», — подумал он.
   Бешеная злость вдруг стиснула горло: ему объявлена война, безжалостная, коварная, не на жизнь, а на смерть. Его хотят убрать, как убрали Даджуму.
   Войтович тронул Петра за локоть:
   — Пора на завтрак. Надеюсь, что его нам подадут без яда. Оба невесело рассмеялись.
   — Пошли, — сказал Петр и шагнул к двери.
   С порога он оглянулся: черная змейка лежала на покрывале.
   …Кроме журналистов в ресторане «Эксельсиора», завтракали несколько парней в зеленой униформе с красными раковинами «Шелл» на рукавах.
   Судя по их разговорам, они приехали только-только на машинах из Луиса и сразу же собирались ехать дальше, в городишко Борни, где размещалась штаб-квартира гвианийского отделения «Шелл».
   Коллеги Петра и Войтовича были мрачны и неразговорчивы. Физиономии их выражали похмельное отвращение ко всему человечеству. Лишь маленький японец выглядел свежо и с готовностью растягивал в вежливой улыбке тонкие губы, одаряя ею всех подряд.
   Уж подали кофе, когда в ресторан вошел средних лет гвианиец в элегантном европейском костюме, с военной выправкой. Быстро окинув взглядом зал, он задержал его на мгновение на нефтяниках, затем перевел на сидевших в другом углу журналистов.
   Мартин Френдли, как никогда похожий сегодня на старого бульдога, поднял руку. Гвианиец кивнул и четким шагом направился к американцу, вставшему ему навстречу.
   — Районный комиссар Джек Мбойя, — отрекомендовался гвианиец, пожимая руку Френдли. — Джентльмены готовы к осмотру города, мистер Френдли?
   «Дядюшка Мартин» пыхнул трубкой:
   — Да, сэр! И мы надеемся, что сможем получить ответы на некоторые вопросы…
   — И узнать, когда мы сможем попасть в Обоко! — запальчиво выкрикнул «человек Би-би-си» Лаке, словно фокусник вытащив откуда-то свой блестящий раздвижной шест с микрофоном на конце.
   Все зашумели, вставая.
   «Интересно, известно ли уже о смерти майора Даджумы?» — подумал Петр.
   Войтович, видимо, подумал то же самое — они обменялись взглядами.
   — Всему свое время, — стараясь перекричать шум, повысил голос районный комиссар. — Губернатор Эбахон сообщил, что в ближайшие дни он будет занят делами государственной важности. Но…
   Мбойя многозначительно понизил голос:
   — Я надеюсь, что вы не будете разочарованы пребыванием в нашей… (он запнулся) стране.
   Все понимающе закивали.
   — К вопросу о «дне икс», — шепнул Войтович Петру. — Кстати, у меня такое впечатление, что наши западные коллеги прекрасно о нем осведомлены.