Страница:
"Если поторопиться, и такая собака может сыграть в деле не последнюю роль!" - подумал он. И, подхватив бобика под мышку, уже выбрался из дыры, когда, выбежав на крыльцо, старушка пропела: - А котика не возьмёте? Тоже артист! - И вытащила из-под крыльца глазастого черного кота. Но Уточка отмахнулся: хватит артистов! Барьерчик промолчал. Он хмурился и краснел, и ему казалось, что вместе с ним хмурится и краснеет солнце. А Уточка бежал вприпрыжку, и ему казалось, что солнце бежит и подпрыгивает вместе с ним, словно и у него под мышкой ворочается и тявкает славный бобик. И никто не заметил, как насмешливо улыбнулся чёрный кот: "Посмотрим, кто ещё сыграет главную роль!"
САМЫЕ ПРЕКРАСНЫЕ ЗАМЫСЛЫ
Проводив задумчивым взглядом экспедицию, начальник училища вышел на лёд и спортивным шагом стал прохаживаться вдоль "Светлячка". Его делом были песни! Щёчки его попыхивали морозцем, надраенные ботинки издавали музыкальный скрип, а пуговицы на кителе сияли, как музыкальный взвод на праздничном параде. Воздух был полон звуков, и каждая снежинка искрящихся нот. Бархатную мелодию излучали холмы Камбалы, загадочными нотками мерцал горизонт, хвостиком какой-то неясной мелодии казалась удаляющаяся экспедиция, а ветер носил вокруг столько звуков, что его можно было резать ножницами, как магнитофонную ленту: чик - и песня! чик - и другая! Весёлый композитор был сам полон музыки. Он подхватывал ноты на лету и записывал их прямо на снегу. А ветер, вырывая из-под рук, тут же начинал насвистывать. Композитор сиял от удовольствия. Искоса он поглядывал на берег - там собралась толпа камбальчан, и начальник думал: слушают! Более того, на краю льдины он заметил стадо нерп, которые, подняв головы, тоже подхватывали рождающуюся мелодию! Что нерпы музыкальны и любят слушать музыку, начальник знал, но, чтобы они пели, музыка должна быть очень стоящей! От гордости медные пуговицы на кителе композитора засияли чистым золотом. "А что, если создать "Концерт для нерп"? Вот так!" Он провёл по воздуху пальцем, тихо запел, но и эту мелодию мгновенно подхватил ветер. "Э, так не годится, все мелодии на ветер и ни одной в руках", - подумал начальник. Он протестующе вскинул руку и тут же смущённо убрал её за спину: на руке голубел маленький якорёк, вытатуированный по глупости в детстве. Начальник побежал к трапу, чтобы кое-что записать на бумаге, но остановился. На берегу кто-то крикнул: - Слышали? На "Светлячке" будут снимать кино! Щёки композитора от волнения вспыхнули, как брусничины. - Какое? - спросили в толпе. - Двухсерийное. - Ну да?! Начальник посмотрел на борт. Там, вытянув шею и оттопырив ухо, ловил каждый звук Плавали-Знаем. "Вот это новость! - думал начальник. - Кино!" В это верилось и не верилось! Не верилось, но хотелось верить! Но раз объявили по радио о зимовке, то почему про зимовку не снять кино?! "А раз кино, - подумал начальник, - значит, должна быть музыка, которую может написать он! Какое кино без музыки! А если хорошая, смотришь, могут дать премию. Какую? Будущую!" И начальник засмеялся, потому что сам себе вдруг придумал звание: "Лауреат будущей премии". И, взмахнув перед собой якорьком и улыбнувшись нерпам, будущий лауреат отправился в кубрик записывать песни - для нерп, для кино и для своих курсантов, которые возвращались из нелёгкого похода.
ЛЮБАЯ СОБАКА ЗНАЕТ
Уточка торопился к фантастическому судну, от которого на всю Камбалу разлетались лучи будущей славы и разжигали воображение. Курсанту казалось, что если поторапливаться, то можно оказаться не только штурманом у каких-то рыбачков. Кем, Уточка вслух не говорил, но представлял себя на мостике вместо важно прогуливавшегося Плавали-Знаем. "Удачу нужно ловить на лету!" - думал он. И вдруг на глазах у всей экспедиции Уточка как-то странно отбросил бобика в сторону и, дав себе звонкий подзатыльник, со всех ног припустил к "Светлячку". - Вот торопится! - усмехнулся Барьерчик. - Лучше помог бы! - крикнул Супчик, вскидывая поудобней мешок. И только Васька, окружённый толпой заискивающих мохнатых актёров, не обратил на Уточку никакого внимания. Он смеялся над тем, как ловко околпачил этого простака Молодцова. - Кино! - хихикнул он. - Беспроволочная связь! Вот чудак! Васька всю дорогу не закрывал рта, но вдруг рот его сделался ещё шире, потому что с борта "Светлячка" раздался голос бравого капитана: - Ну что? Что я говорил! - А что? - спросил Супчик. - О нас будут снимать кино. - Кто сказал? - спросил Васька, озираясь. - Все! - сказал Плавали-Знаем. - Любая собака на Камбале знает! Весь берег гудит! С берега действительно доносился гуд, и капитан сказал точь-в-точь Васькиными словами: - Фантастическое, две серии. Мохнатые артисты залились восторженным лаем. - Так что дел по горло, - сказал Плавали-Знаем и хотел добавить что-то ещё, но тут на палубу влетел Уточка, за которым прыгал чёрненький пёс. Подцепив его за шкирку, капитан восторженно сказал: - Какой пёс, какой прекрасный полярный... - вдруг он перекосился, крутанув ногами на месте, шлёпнул себя пониже спины, и от бобика оторвалось и бросилось по ветру на юг колючее чёрное облачко.
ДЕРЖИСЬ, ВАСЯ!
Каким путём (по воздуху, через какой-нибудь спутник или при помощи телепатии) разнеслась весть о съёмках фильма - значения не имело. Главное, что она наэлектризовала весь экипаж так, что между его членами потрескивали искорки. - А кто будет исполнять главную роль? - спросил Уточка. - Фильм фантастико-документальный, - уклончиво ответил Плавали-Знаем. - Какая разница! - воскликнул подпёкшийся на морозце композитор. - Главное - будет фильм! Он уже слышал, как с экрана летит его героическая музыка о льдах и штормах. А Васька подумал: "Кино! Теперь все дружки в Океанске ахнут. В какую забегаловку ни зайди, только и услышишь: "Васька-то, а!" Вспомнив про забегаловку и Пирожковую площадь, Васька потянул носом и сказал: - А есть хочется! - До пупиков! - подтвердил Уточка. И все собаки, вытянув морды, азартно зевнули. Всем хотелось за стол, и все смотрели на Супчика. Даже молоденький месяц, висевший в посёлке над заступившим на вечерний пост Молодцовым, казался худеньким, проголодавшимся - Молодцов-то поужинал, а он нет, - и тоже смотрел вниз: ну скоро, Супчик? - Через полчаса! - пообещал кок.
- Полчаса, - усмехнулся Плавали-Знаем. - За полчаса можно совершить что-нибудь и повеселее. - Что? - спросил с готовностью Уточка. - Одеть команду в меха! - Это в полчаса-то? - засмеялся Барьерчик. - С избы по шубе? - Зачем?! - сказал Васька и, подмигнув капитану, посмотрел на северную сторону острова, где на вертолётной стоянке, посинев от мороза, таращили окошечки три вертолёта и откуда пахло крепкими щами. - Могу сбегать! Три минуты! Там жили помощники рыбаков, дружные вертолётчики - любившие шутку люди. - Сбегать, когда рядом рвутся в бой прекрасные ездовые собаки? - с укоризной сказал Плавали-Знаем. - Так нет упряжи! - сказал Васька. - Есть идея, - сказал капитан и выдернул из-под бушлата ремень. - Снимай ремни! И через несколько минут вся - кроме Барьерчика - команда, поддерживая штаны, смотрела, как упряжка весёлых бобиков тащила к острову Ваську и капитана в компотном бачке, привязанном вместо нарт. Ездоки покрикивали: "Держись, Вася! Живей, братец!" - не замечая, что, сидя на снегу и дыша то на одну, то на другую лапку, с явной усмешкой фотографировал зрачками эту компанию чёрный кот, будто говоря: "Посмотрим, посмотрим..."
ПОЧЕМУ МЕЛКИЕ?
На вертолётной станции сквозь заиндевелое окошко сразу заметили приближение упряжки, в которой гарцевали два субъекта. И один из механиков сказал: - На бобиках, а как жмут! - Штаны держат. Одежду будут просить, - сказал другой. - Я этих киношников знаю. Как где съёмки, так им унты давай, шубы давай - хоть с себя стаскивай. - Выдать! - приказал приземлившийся командир. Он любил фантастические фильмы. И не успел Васька затормозить, а Плавали-Знаем крикнуть: "Здорово, орлы!", как открывший дверь механик спросил: - Декорации? Для двух серий? - Ага! - сказал Васька. - Сколько угодно! - сказал механик. - Только музейные! - Почему музейные? - спросил Плавали-Знаем. - Мамонты! - И механик кивнул в угол, где лежали списанные в расход лохматые, как мамонты, тулупы и унты. - Живём! - сказал капитан. - Берём! - крикнул Васька, обхватывая всю кучу. А ещё через несколько минут вертолётчики бросились вдогонку улепётывавшей упряжке, от которой разлетался весёлый парок. Унюхавший съестное Васька схватил вместе с одеждой куртку, в которой грелась кастрюлька с ужином для начальника станции. Механики кричали вслед про щи с косточкой и баранью отбивную, но крик этот терялся среди спокойных звёзд и посвистывающего морозного ветра. Упряжка летела изо всех сил к "Светлячку". - Налетай! - крикнул Васька, осадив прямо у трапа. - Расхватывай! Но начальник училища вежливо отказался. Современная форма сидела на нём как нельзя лучше и была привычней. И курсантам, несмотря на разницу во взглядах, она тоже добавляла гордости и самоуважения. - Ну как хотите! - крикнул Васька. - Было бы предложено! - И, взбежав по трапу, уже в унтах и шубе, просунул нос в столовую: - Ну что? - Порядок, - отрапортовал Супчик и метнул на стол семь оловянных тарелок, которые точно знали, где им остановиться. - А почему только мелкие? - спросил Васька. Но не всё на необыкновенной зимовке могло быть крупным. Вместо большого котла кок вытащил с камбуза маленькую кастрюльку и стал наляпывать на тарелки какую-то жижу. - Это что? - спросил Васька, и лицо его вытянулось. - Смесь! - сказал Супчик. - Какая смесь? - вскочил Васька. - "Крепыш", - сказал кок. - Питательная. - А говядина? Плавали-Знаем описал выпученными глазами вопросительный знак. Но кок пожал худенькими плечами: - Зимовка. - А что, - спохватился Плавали-Знаем. - Супчик прав! Ведь действительно зимовка! Все почувствовали, что необыкновенная зимовка и в самом деле вот-вот начнётся, и кто-то из механиков сказал: - А скоро кончится топливо. Осталось до Океанска! - Нарисуют! - съязвил Барьерчик. - Как папа Карло! - захохотал Васька. - Дровишки и котелок. - А что, - вылизывая тарелку, сказал Уточка. - Я читал в каком-то журнале: у нарисованного костра становится теплей. - Если у художника есть настоящий огонёк, - заметил начальник. - Можно попробовать! - Уточка с готовностью кивнул. И Плавали-Знаем, прислушиваясь к вою ветра, сказал: - Валяйте! Проверим! - Идея ему понравилась. И Уточка пошёл в подшкиперскую выбирать самые горячие краски.
ПЕРВОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ ЧЁРНОГО КОТА
Поблагодарив Супчика за прекрасный полярный ужин, Васька поспешил в каюту и, вытащив из куртки кастрюльку, вылизал пюре и съел отбивную. Достав дневник, он прикусил карандаш, думая, что бы такое историческое записать сегодня. А Плавали-Знаем вышел на покрытую инеем палубу. Она сверкала. Стараясь изо всех сил, над мачтами "Светлячка" сияли звёзды. Внизу на привязи ворочались собаки. И великий зимовщик улыбнулся: сутки, только сутки со времени выступления Репортажика, а уже столько сделано! "Светлячок" - во льду. Собаки - в упряжке. Шубы - на плечах. А всего только сутки! И, обдумывая необыкновенные планы, капитан постукивал по льдине каблуком: держится! Вдруг он тревожно наклонился и постучал по ней пальцем - трещина? Завтра же поставить для прочности клёпки! Но улыбнулся: нет, царапина. И, поплевав на лёд, быстро её замазал. Всё звенело, потрескивало - казалось, сам мороз ставил над необыкновенными планами крепкие восклицательные знаки. "День, другой, третий - и мы ещё посмотрим, Солнышкин, чья Антарктида лучше", - рассмеялся Плавали-Знаем, вспомнив своего бывшего матроса. Но прошёл только день. А впереди была ещё ночь. Она гудела, посвистывала, поскрипывала от мороза. Ночь трудилась. И экипаж тоже не мог уснуть в предчувствии скорых событий. Курсант Уточка рисовал. Начальник училища ворочался с боку на бок, пытаясь поймать мелодию. Он уже уловил важный начальный звук и почти держал в руках следующий, но вместо этого вдруг на всю округу проскрипело: "Мяу!" И автор будущей песни смутился: какая-то ошибка! Но никакой ошибки не было. Именно в тот момент, когда композитор уловил счастливую ноту, ничего не записавший в дневник Васька швырнул в иллюминатор косточку отбивной. Она пролетела над упряжкой, отскочила от льдины и стукнула по лбу торчавшего на снегу чёрного кота, который тут же издал протяжное: "Мяу!" - и, схватив кость, с таким усердием впился в неё зубами, что заждавшиеся съёмок псы с лаем рванулись в погоню! Раздался лёгкий треск. Судно дрогнуло. Не совсем проснувшийся курсант Упорный схватился за ключ и под завывание ветра стал настойчиво выбивать: "SOS! SOS! SOS! ТЕРПИМ БЕДСТВИЕ РАЙОНЕ ОСТРОВА КАМБАЛА. "СВЕТЛЯЧОК". Прилёгший отдохнуть в своей каюте Плавали-Знаем заворочался под тулупом. До его слуха донесся стук морзянки, но он отмахнулся: "Какой SOS! Какое "Бедствие"! И скоро к завываниям метели прибавилось начальственное посвистывание, посапывание и похрапывание.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ БУДУТ, СОЛНЫШКИН!
В это самое время из далёкого антарктического рейса, пропахший всеми ветрами и штормами, возвращался известный читателям бывалый пароход "Даёшь!". Бока его были потёрты льдами и плавниками акул, палуба посвечивала свежей краской. Экипаж торопился домой.
Шелестели в каюте Перчикова экзотические магнитофонные плёнки, покачивались за бортом родные волны. И на мостике парохода стоял матрос Солнышкин в новенькой майке, на которой зеленела нарисованная весёлая пальмочка. А в руках у Солнышкина была новая кинокамера, которую только что во время стоянки в Японии подарили ему японские моряки за спасение свалившегося с причала мальчишки, о чём писали всё японские газеты. И Солнышкин торопился снять всё удивительное, чтобы в родном сибирском посёлке повеселить бабушку и школьных друзей. Но акулы и летучие рыбы остались в тропиках. Киты скрылись. И только родной ветер похлопывал бывалого моряка по румяным щекам. Потом быстро стемнело. И на небо крупными огнями посыпались родные созвездия. Вышел проветриться Орион, присмотрелся и козырнул: "Привет, Солнышкин!" Наклонилась Большая Медведица: "Эге! Да это же пароход "Даёшь!". А кто это там, на мостике? Солнышкин? Привет, Солнышкин! Где это ты пропадал! В Антарктиде? Хорошо живёшь!" - И потопала дальше. А Солнышкин спустился по трапу и мимо Доски почёта, на которой рядом с серьёзными физиономиями Буруна и Перчикова сияла его - лучшего рулевого улыбка, пошёл в каюту. - Ну что? - не отрываясь от какой-то схемы, спросил Перчиков. В руках у него был паяльник и пучок проводов. - А ничего! - садясь на койку, сказал Солнышкин. - Хоть бы что-нибудь весёленькое. Ни одного порядочного приключения. Возьмусь за учебник или пойду стирать тельняшку. - А тебе что, нужны только извержения, жемчужины, "летающие тарелки"? Да давай я сниму, как ты стираешь тельняшку или драишь палубу! Покажешь бабушке - так у неё слезы ручьями покатятся! - А я не хочу, чтобы бабушка плакала! - вспыхнул Солнышкин. Он так и представил себе поджатые бабушкины губы и слезы на маленьких ресницах. - Так от гордости, - сказал Перчиков. - А вулканы, острова, киты - всё это ещё будет. Приключения ещё будут, Солнышкин. Будь уверен! Без этого у нас не обходится. Вдруг Перчиков оглянулся. Дверь распахнулась, и в каюту вкатился на роликах симпатичный деревянный человечек в нарисованной голубой тельняшке, с синими, сияющими стёклышками в квадратной голове и произнёс: - Приключения ещё будут, Солнышкин! Он протянул радисту радиограмму, и Перчиков, отложив паяльник, стал быстро читать: "SOS! SOS! SOS! ТЕРПИМ БЕДСТВИЕ РАЙОНЕ ОСТРОВА КАМБАЛА. "СВЕТЛЯЧОК". - Что там? - спросил Солнышкин. Перчиков прочитал радиограмму вслух, и Солнышкин вскочил с койки. Только что ему хотелось домой к бабушке. Но тут был чистый SOS! Люди просили помощь. И где?! У острова Камбала. Этот остров для Солнышкина и особенно для его друга кое-что значил. - Такие приключения! - сказал Перчиков. - Ничего себе приключения! - застёгивая бушлат, сказал Солнышкин. - Но это мы всё равно снимем! - И он хлопнул деревянного матросика по квадратному плечу. Перчиков рассердился: - "Снимем"! Сперва нужно помочь людям! А потом снимать! - И поможем, и снимем! - сказал Солнышкин вслед другу, который бросился с радиограммой будить капитана.
КОГДА ДРУЗЬЯ В БЕДЕ
Капитан Моряков и не думал спать. Он то ходил по каюте, то, наклонясь над столом, что-то измерял циркулем на листе ватмана и приговаривал: - Ай да Солнышкин, ай да голова! И был повод. Несколько дней назад во время разговоров в подшкиперской боцман Бурун вдруг вздохнул: - Ну, вот и всё. Скоро на пенсию. - И развёл руками: - И не один я, и наш пароходец, наверное, тоже. - Это почему ещё? - удивился Моряков. - Маловат, - сказал Бурун. - Куда ему, старику, тягаться с нынешними великанами! - Подумаешь мал! - возразил Солнышкин. - Может и подрасти! - Это как же? - удивился боцман. - Запросто! Разрезать судно пополам, вставить новый трюм, как плавучий вагон, а если будет мало - ещё один, соединить блоки гайками - и получай пароход. Не пароход, а целый плавучий поезд! Пришли в порт, отцепили вагон и пошли дальше. Гуляйте, братцы! - Гениально, - сказал Моряков. - Даже озноб прошёл по коже. Просто и гениально. Судно из блоков! Плавучий поезд! Это была настоящая конструкторская мысль! Только нужно было продумать и рассчитать, как всё это устроить на деле. И, отложив в сторону кисти, Моряков каждую свободную минуту выкраивал для нового проекта. Это же просто чудо, если устроить в масштабах страны! Пароход тот же, а грузов втрое больше! Ай да Солнышкин, ай да голова! Ветер влетал в открытый иллюминатор. С портрета на Морякова смотрел Робинзон, будто подмигивал своему ученику: "Думай, братец!" И Моряков думал. Но в дверь постучали, и, влетев в каюту, Перчиков протянул радиограмму. Моряков мигом пробежал глазами тревожный текст и спросил: - Когда приняли? - Пять минут назад, - сказал Перчиков. - И не я. Я бы не взял, плохая слышимость. Морячок отличился! - Морячок? - спросил капитан. - Значит, кроме нас, никто мог и не слышать? - Скорее всего, нет, - сказал радист. - Кроме Морячка, никто, - чётко раздалось из-за двери. - Немедленно сообщить в Океанск, - сказал Моряков. - Запросить указание и готовиться к спасательным работам. Он свернул в рулон чертежи и, перешагивая через несколько ступенек, бросился на мостик. А Перчиков помчался в радиорубку. - Что там, снова "тарелки"? - шепнул Борщик. - Где-то перевернулись? - спросил выскочивший из каюты с бочонком в руках Бурун. - Кого-нибудь опять высадили на Камбале, - усмехнулся доктор Челкашкин, отрастивший за это время бородку. Но тут появился деревянный человечек и, приложив к груди руку, сказал: - "Светлячок" в беде. "Светлячок" в беде.
СЕРЬЁЗНЫЕ ДЕЛА ПАРОХОДА "ДАЁШЬ"!
После того как команда парохода помахала на прощанье оставшемуся зимовать Робинзону, а доктор Челкашкин оттолкнул пяткой последний айсберг, "Даёшь!" взял курс на север и на палубе начались серьёзные перемены. Все углубились в дела. Солнышкин обложился учебниками. Он готовился к экзаменам в морское училище и втягивал в себя знания, как прекрасная аэродинамическая труба. Страницы энциклопедии так и щёлкали его по носу. Доктор Челкашкин запирался в каюте и на все недоуменные вопросы отвечал: "Некогда! Пишу диссертацию "Собачий нос и Северный полюс". Пионерчиков писал статью о подвигах Солнышкина и временами очень серьёзно смотрел на посерьёзневшую Марину. Но серьёзней всех вел себя Борщик. Сварив борщ, добрый кок старательно дул в котёл, чтобы команда не ошпарилась во время обеда. А после того как однажды, пошмыгав у камбуза носом, Перчиков сказал: "Кажется, повернули к Зеландии. Пахнет бараниной с перцем и чесноком по-зеландски!", Борщик тоже стал принюхиваться возле каждого острова. И не просто принюхиваться, а записывать в особую тетрадку рецепты блюд, запахи которых доносил тропический ветер. Добрый кок хотел порадовать весь Океанск блюдами тропической кухни. Но когда подобные серьёзные дела кончались, у всех находилось время и для шуток. И только Перчиков жаловался: - Пошутил бы, да нет времени. Даже в шахматы сыграть некогда! - У него под подушкой хранилась шахматная доска, в которой до времени отдыхали вырезанные в антарктическом рейсе фигурки - киты, дельфины, пингвины, морские коньки. Он ждал, не донесутся ли какие-нибудь известия с острова, почётным вождём которого он считался до сих пор. Эфир был полон звуков, мир происшествий. Рядом проплывали острова, страны. Мчались тысячи сигналов. И слушать за всех весь этот шумный карнавал должен был он, Перчиков. И кроме того, он обдумывал один важный шаг, одну радиограмму, о которой не говорил никому, кроме Солнышкина: он собирался в космонавты. - Нашёл бы себе заместителя, - сказал Солнышкин. - Некому доверить, - вздохнул Перчиков. - Сделал бы робота, - пошутил Солнышкин. - На суше их полно, в космосе сколько угодно. А морского - ни одного! Перчиков загорелся. Ответить он не ответил, но с той поры вообще стал появляться на палубе только для того, чтобы выудить у боцмана доску или кусок фанеры. Он пробегал мимо Борщика, быстро скрывался в радиорубке, и оттуда доносился то осторожный звук пилы, то нежный дымок канифоли, а иногда слышались какие-то странные разговоры. И однажды за Перчиковым из рубки вперевалочку выкатился какой-то деревянный человечек и, подъехав к красившему борт Буруну, произнёс: - Боцман дай, пожалуйста, краски. Бурун сел на свежевыкрашенную палубу. А человечек ласково повторил: - Боцман, дай, пожалуйста, Морячку краски. На штаны и тельняшку. И, готовый из-за каждой капли краски броситься в драку. Бурун протянул ему банку синей краски и кисти. Скоро деревянный матросик выкатился на палубу, сверкая яркой тельняшкой, синими глазами и синими брюками, подъехал к Морякову и сказал: - Я - Морячок. Прошу зачислить меня в экипаж и поставить на электропитание. А увидев Солнышкина, сказал: - Руку на дружбу, Солнышкин, - и протянул ему свою фанерную ладонь. - Чудеса! - сказал Челкашкин и спросил радиста: - На какой же энергии он работает? - На крепком флотском рукопожатии, - сказал радист. С этого момента Морячок исправно принимал за Перчикова радиограммы, а в свободное время объезжал на пароходе все уголки, пожимая морякам руки. Если рядом появлялся кто-то без дела, Морячок повторял: "Утечка полезного времени". Проезжая мимо Борщика, он шутил: "Борщик, где моя электрокотлета!" - и направлялся за своим любимым Солнышкиным, напевая: "По морям, по волнам..."
Кроме того, Морячок отлично играл в шахматы и, выиграв партию у радиста, не раз приговаривал: "В три хода, в три хода, в три хода!" А если Перчикову было некогда, сажал напротив себя пингвина, тем более что на доске вместо пешек тоже двигались маленькие пингвины. Правда, пока ему пожимали руку, он весело повторял: "Всё впереди! Вся жизнь впереди!" Но ведь не будешь всё время заниматься рукопожатиями, и Морячок начинал вздыхать: "Всё кончено, всё кончено, всё кончено". Летели впереди облака. Шумели волны. Качались вдали пальмы. А Морячок вздыхал: "Всё кончено". Но стоило протянуть ему руку, и по палубе снова двигался радостный голубой Морячок, за которым топал маленький пингвинчик. Теперь Морячок стоял среди моряков, приняв в сложных условиях тревожную радиограмму, и сообщал: - "Светлячок" в опасности! "Светлячок" в опасности! - Кто? "Светлячок"? - крикнул Борщик и схватился за голову: на "Светлячке" плавал его лучший друг Супчик!
НА ПОМОЩЬ СУПЧИКУ!
Пальмовое настроение экипажа "Даёшь!" вмиг сдуло далёким криком SOS! Какие могут быть проекты, диссертации, энциклопедии, цирковые медведи, когда товарищи в беде! Пароход набирал скорость. Над ним со всех лап бежала Большая Медведица. В клюзах гудело. В шпигатах хлюпало. Вся команда толпилась у радиорубки, в которой Перчиков отстукивал радиограмму в Океанск: "В СУРОВЫХ ЛЬДАХ ОСТРОВА КАМБАЛА ТЕРПИТ БЕДСТВИЕ ПАРОХОД "СВЕТЛЯЧОК". СЛЕДУЕМ НА ПОМОЩЬ. ЖДЁМ УКАЗАНИЙ". На секунду Перчиков задумался и выстучал подпись: "ВЕСЬ ЭКИПАЖ ПАРОХОДА "ДАЁШЬ!"" Команда притихла. Борщик хлюпал носом. Бурун, которого в Океанске ждали два билета на спектакль с его любимыми медведиками, сурово сжимал в руках крепкий, как снаряд, бочонок. Челкашкин нервничал, но ответа не было. - Ну, скоро ты там? - влетел в рубку Солнышкин. - Тише! - Крикнул Перчиков. - Тише! - И поднял палец. Из Океанска сквозь морозный воздух в рубку пробивались точки и тире. И, схватив карандаш, радист стал быстро записывать. Но вот он выключил приборы и бросился к капитану. Однако Моряков вместе со всеми ждал возле рубки и, взяв радиограмму, прочитал: "КАПИТАНУ ПАРОХОДА "ДАЕШЬ!". КАПИТАНУ ПАРОХОДА "СВЕТЛЯЧОК". ПРИКАЗЫВАЮ ЭКИПАЖУ "ДАЁШЬ!" СЛЕДОВАТЬ ВЫРУЧКУ "СВЕТЛЯЧКА" ИЗ ЛЕДОВОГО ПЛЕНА, КОМАНДИРОМ ЭКСПЕДИЦИИ НАЗНАЧАЮ КАПИТАНА МОРЯКОВА. НАЧАЛЬНИК ПАРОХОДСТВА ЮРКИН". - Ура! - закричала команда. - На помощь "Светлячку"! - Ура! - подпрыгнул Борщик. - На помощь Супчику! - На помощь друзьям! - сказал Моряков и приказал: - Матросу Солнышкину встать за штурвал! И через минуту волны за бортом заколыхались так, что кокосовые орехи в каютах запрыгали, как погремушки. Бурун готовил на носу крепкий буксирный трос. Челкашкин - для пострадавших медикаменты. Борщик выискивал рецепты лучших блюд. И сам пароход "Даёшь!" с небывалой скоростью летел на выручку к старинному другу "Светлячку".
САМЫЕ ПРЕКРАСНЫЕ ЗАМЫСЛЫ
Проводив задумчивым взглядом экспедицию, начальник училища вышел на лёд и спортивным шагом стал прохаживаться вдоль "Светлячка". Его делом были песни! Щёчки его попыхивали морозцем, надраенные ботинки издавали музыкальный скрип, а пуговицы на кителе сияли, как музыкальный взвод на праздничном параде. Воздух был полон звуков, и каждая снежинка искрящихся нот. Бархатную мелодию излучали холмы Камбалы, загадочными нотками мерцал горизонт, хвостиком какой-то неясной мелодии казалась удаляющаяся экспедиция, а ветер носил вокруг столько звуков, что его можно было резать ножницами, как магнитофонную ленту: чик - и песня! чик - и другая! Весёлый композитор был сам полон музыки. Он подхватывал ноты на лету и записывал их прямо на снегу. А ветер, вырывая из-под рук, тут же начинал насвистывать. Композитор сиял от удовольствия. Искоса он поглядывал на берег - там собралась толпа камбальчан, и начальник думал: слушают! Более того, на краю льдины он заметил стадо нерп, которые, подняв головы, тоже подхватывали рождающуюся мелодию! Что нерпы музыкальны и любят слушать музыку, начальник знал, но, чтобы они пели, музыка должна быть очень стоящей! От гордости медные пуговицы на кителе композитора засияли чистым золотом. "А что, если создать "Концерт для нерп"? Вот так!" Он провёл по воздуху пальцем, тихо запел, но и эту мелодию мгновенно подхватил ветер. "Э, так не годится, все мелодии на ветер и ни одной в руках", - подумал начальник. Он протестующе вскинул руку и тут же смущённо убрал её за спину: на руке голубел маленький якорёк, вытатуированный по глупости в детстве. Начальник побежал к трапу, чтобы кое-что записать на бумаге, но остановился. На берегу кто-то крикнул: - Слышали? На "Светлячке" будут снимать кино! Щёки композитора от волнения вспыхнули, как брусничины. - Какое? - спросили в толпе. - Двухсерийное. - Ну да?! Начальник посмотрел на борт. Там, вытянув шею и оттопырив ухо, ловил каждый звук Плавали-Знаем. "Вот это новость! - думал начальник. - Кино!" В это верилось и не верилось! Не верилось, но хотелось верить! Но раз объявили по радио о зимовке, то почему про зимовку не снять кино?! "А раз кино, - подумал начальник, - значит, должна быть музыка, которую может написать он! Какое кино без музыки! А если хорошая, смотришь, могут дать премию. Какую? Будущую!" И начальник засмеялся, потому что сам себе вдруг придумал звание: "Лауреат будущей премии". И, взмахнув перед собой якорьком и улыбнувшись нерпам, будущий лауреат отправился в кубрик записывать песни - для нерп, для кино и для своих курсантов, которые возвращались из нелёгкого похода.
ЛЮБАЯ СОБАКА ЗНАЕТ
Уточка торопился к фантастическому судну, от которого на всю Камбалу разлетались лучи будущей славы и разжигали воображение. Курсанту казалось, что если поторапливаться, то можно оказаться не только штурманом у каких-то рыбачков. Кем, Уточка вслух не говорил, но представлял себя на мостике вместо важно прогуливавшегося Плавали-Знаем. "Удачу нужно ловить на лету!" - думал он. И вдруг на глазах у всей экспедиции Уточка как-то странно отбросил бобика в сторону и, дав себе звонкий подзатыльник, со всех ног припустил к "Светлячку". - Вот торопится! - усмехнулся Барьерчик. - Лучше помог бы! - крикнул Супчик, вскидывая поудобней мешок. И только Васька, окружённый толпой заискивающих мохнатых актёров, не обратил на Уточку никакого внимания. Он смеялся над тем, как ловко околпачил этого простака Молодцова. - Кино! - хихикнул он. - Беспроволочная связь! Вот чудак! Васька всю дорогу не закрывал рта, но вдруг рот его сделался ещё шире, потому что с борта "Светлячка" раздался голос бравого капитана: - Ну что? Что я говорил! - А что? - спросил Супчик. - О нас будут снимать кино. - Кто сказал? - спросил Васька, озираясь. - Все! - сказал Плавали-Знаем. - Любая собака на Камбале знает! Весь берег гудит! С берега действительно доносился гуд, и капитан сказал точь-в-точь Васькиными словами: - Фантастическое, две серии. Мохнатые артисты залились восторженным лаем. - Так что дел по горло, - сказал Плавали-Знаем и хотел добавить что-то ещё, но тут на палубу влетел Уточка, за которым прыгал чёрненький пёс. Подцепив его за шкирку, капитан восторженно сказал: - Какой пёс, какой прекрасный полярный... - вдруг он перекосился, крутанув ногами на месте, шлёпнул себя пониже спины, и от бобика оторвалось и бросилось по ветру на юг колючее чёрное облачко.
ДЕРЖИСЬ, ВАСЯ!
Каким путём (по воздуху, через какой-нибудь спутник или при помощи телепатии) разнеслась весть о съёмках фильма - значения не имело. Главное, что она наэлектризовала весь экипаж так, что между его членами потрескивали искорки. - А кто будет исполнять главную роль? - спросил Уточка. - Фильм фантастико-документальный, - уклончиво ответил Плавали-Знаем. - Какая разница! - воскликнул подпёкшийся на морозце композитор. - Главное - будет фильм! Он уже слышал, как с экрана летит его героическая музыка о льдах и штормах. А Васька подумал: "Кино! Теперь все дружки в Океанске ахнут. В какую забегаловку ни зайди, только и услышишь: "Васька-то, а!" Вспомнив про забегаловку и Пирожковую площадь, Васька потянул носом и сказал: - А есть хочется! - До пупиков! - подтвердил Уточка. И все собаки, вытянув морды, азартно зевнули. Всем хотелось за стол, и все смотрели на Супчика. Даже молоденький месяц, висевший в посёлке над заступившим на вечерний пост Молодцовым, казался худеньким, проголодавшимся - Молодцов-то поужинал, а он нет, - и тоже смотрел вниз: ну скоро, Супчик? - Через полчаса! - пообещал кок.
- Полчаса, - усмехнулся Плавали-Знаем. - За полчаса можно совершить что-нибудь и повеселее. - Что? - спросил с готовностью Уточка. - Одеть команду в меха! - Это в полчаса-то? - засмеялся Барьерчик. - С избы по шубе? - Зачем?! - сказал Васька и, подмигнув капитану, посмотрел на северную сторону острова, где на вертолётной стоянке, посинев от мороза, таращили окошечки три вертолёта и откуда пахло крепкими щами. - Могу сбегать! Три минуты! Там жили помощники рыбаков, дружные вертолётчики - любившие шутку люди. - Сбегать, когда рядом рвутся в бой прекрасные ездовые собаки? - с укоризной сказал Плавали-Знаем. - Так нет упряжи! - сказал Васька. - Есть идея, - сказал капитан и выдернул из-под бушлата ремень. - Снимай ремни! И через несколько минут вся - кроме Барьерчика - команда, поддерживая штаны, смотрела, как упряжка весёлых бобиков тащила к острову Ваську и капитана в компотном бачке, привязанном вместо нарт. Ездоки покрикивали: "Держись, Вася! Живей, братец!" - не замечая, что, сидя на снегу и дыша то на одну, то на другую лапку, с явной усмешкой фотографировал зрачками эту компанию чёрный кот, будто говоря: "Посмотрим, посмотрим..."
ПОЧЕМУ МЕЛКИЕ?
На вертолётной станции сквозь заиндевелое окошко сразу заметили приближение упряжки, в которой гарцевали два субъекта. И один из механиков сказал: - На бобиках, а как жмут! - Штаны держат. Одежду будут просить, - сказал другой. - Я этих киношников знаю. Как где съёмки, так им унты давай, шубы давай - хоть с себя стаскивай. - Выдать! - приказал приземлившийся командир. Он любил фантастические фильмы. И не успел Васька затормозить, а Плавали-Знаем крикнуть: "Здорово, орлы!", как открывший дверь механик спросил: - Декорации? Для двух серий? - Ага! - сказал Васька. - Сколько угодно! - сказал механик. - Только музейные! - Почему музейные? - спросил Плавали-Знаем. - Мамонты! - И механик кивнул в угол, где лежали списанные в расход лохматые, как мамонты, тулупы и унты. - Живём! - сказал капитан. - Берём! - крикнул Васька, обхватывая всю кучу. А ещё через несколько минут вертолётчики бросились вдогонку улепётывавшей упряжке, от которой разлетался весёлый парок. Унюхавший съестное Васька схватил вместе с одеждой куртку, в которой грелась кастрюлька с ужином для начальника станции. Механики кричали вслед про щи с косточкой и баранью отбивную, но крик этот терялся среди спокойных звёзд и посвистывающего морозного ветра. Упряжка летела изо всех сил к "Светлячку". - Налетай! - крикнул Васька, осадив прямо у трапа. - Расхватывай! Но начальник училища вежливо отказался. Современная форма сидела на нём как нельзя лучше и была привычней. И курсантам, несмотря на разницу во взглядах, она тоже добавляла гордости и самоуважения. - Ну как хотите! - крикнул Васька. - Было бы предложено! - И, взбежав по трапу, уже в унтах и шубе, просунул нос в столовую: - Ну что? - Порядок, - отрапортовал Супчик и метнул на стол семь оловянных тарелок, которые точно знали, где им остановиться. - А почему только мелкие? - спросил Васька. Но не всё на необыкновенной зимовке могло быть крупным. Вместо большого котла кок вытащил с камбуза маленькую кастрюльку и стал наляпывать на тарелки какую-то жижу. - Это что? - спросил Васька, и лицо его вытянулось. - Смесь! - сказал Супчик. - Какая смесь? - вскочил Васька. - "Крепыш", - сказал кок. - Питательная. - А говядина? Плавали-Знаем описал выпученными глазами вопросительный знак. Но кок пожал худенькими плечами: - Зимовка. - А что, - спохватился Плавали-Знаем. - Супчик прав! Ведь действительно зимовка! Все почувствовали, что необыкновенная зимовка и в самом деле вот-вот начнётся, и кто-то из механиков сказал: - А скоро кончится топливо. Осталось до Океанска! - Нарисуют! - съязвил Барьерчик. - Как папа Карло! - захохотал Васька. - Дровишки и котелок. - А что, - вылизывая тарелку, сказал Уточка. - Я читал в каком-то журнале: у нарисованного костра становится теплей. - Если у художника есть настоящий огонёк, - заметил начальник. - Можно попробовать! - Уточка с готовностью кивнул. И Плавали-Знаем, прислушиваясь к вою ветра, сказал: - Валяйте! Проверим! - Идея ему понравилась. И Уточка пошёл в подшкиперскую выбирать самые горячие краски.
ПЕРВОЕ ВЫСТУПЛЕНИЕ ЧЁРНОГО КОТА
Поблагодарив Супчика за прекрасный полярный ужин, Васька поспешил в каюту и, вытащив из куртки кастрюльку, вылизал пюре и съел отбивную. Достав дневник, он прикусил карандаш, думая, что бы такое историческое записать сегодня. А Плавали-Знаем вышел на покрытую инеем палубу. Она сверкала. Стараясь изо всех сил, над мачтами "Светлячка" сияли звёзды. Внизу на привязи ворочались собаки. И великий зимовщик улыбнулся: сутки, только сутки со времени выступления Репортажика, а уже столько сделано! "Светлячок" - во льду. Собаки - в упряжке. Шубы - на плечах. А всего только сутки! И, обдумывая необыкновенные планы, капитан постукивал по льдине каблуком: держится! Вдруг он тревожно наклонился и постучал по ней пальцем - трещина? Завтра же поставить для прочности клёпки! Но улыбнулся: нет, царапина. И, поплевав на лёд, быстро её замазал. Всё звенело, потрескивало - казалось, сам мороз ставил над необыкновенными планами крепкие восклицательные знаки. "День, другой, третий - и мы ещё посмотрим, Солнышкин, чья Антарктида лучше", - рассмеялся Плавали-Знаем, вспомнив своего бывшего матроса. Но прошёл только день. А впереди была ещё ночь. Она гудела, посвистывала, поскрипывала от мороза. Ночь трудилась. И экипаж тоже не мог уснуть в предчувствии скорых событий. Курсант Уточка рисовал. Начальник училища ворочался с боку на бок, пытаясь поймать мелодию. Он уже уловил важный начальный звук и почти держал в руках следующий, но вместо этого вдруг на всю округу проскрипело: "Мяу!" И автор будущей песни смутился: какая-то ошибка! Но никакой ошибки не было. Именно в тот момент, когда композитор уловил счастливую ноту, ничего не записавший в дневник Васька швырнул в иллюминатор косточку отбивной. Она пролетела над упряжкой, отскочила от льдины и стукнула по лбу торчавшего на снегу чёрного кота, который тут же издал протяжное: "Мяу!" - и, схватив кость, с таким усердием впился в неё зубами, что заждавшиеся съёмок псы с лаем рванулись в погоню! Раздался лёгкий треск. Судно дрогнуло. Не совсем проснувшийся курсант Упорный схватился за ключ и под завывание ветра стал настойчиво выбивать: "SOS! SOS! SOS! ТЕРПИМ БЕДСТВИЕ РАЙОНЕ ОСТРОВА КАМБАЛА. "СВЕТЛЯЧОК". Прилёгший отдохнуть в своей каюте Плавали-Знаем заворочался под тулупом. До его слуха донесся стук морзянки, но он отмахнулся: "Какой SOS! Какое "Бедствие"! И скоро к завываниям метели прибавилось начальственное посвистывание, посапывание и похрапывание.
ПРИКЛЮЧЕНИЯ БУДУТ, СОЛНЫШКИН!
В это самое время из далёкого антарктического рейса, пропахший всеми ветрами и штормами, возвращался известный читателям бывалый пароход "Даёшь!". Бока его были потёрты льдами и плавниками акул, палуба посвечивала свежей краской. Экипаж торопился домой.
Шелестели в каюте Перчикова экзотические магнитофонные плёнки, покачивались за бортом родные волны. И на мостике парохода стоял матрос Солнышкин в новенькой майке, на которой зеленела нарисованная весёлая пальмочка. А в руках у Солнышкина была новая кинокамера, которую только что во время стоянки в Японии подарили ему японские моряки за спасение свалившегося с причала мальчишки, о чём писали всё японские газеты. И Солнышкин торопился снять всё удивительное, чтобы в родном сибирском посёлке повеселить бабушку и школьных друзей. Но акулы и летучие рыбы остались в тропиках. Киты скрылись. И только родной ветер похлопывал бывалого моряка по румяным щекам. Потом быстро стемнело. И на небо крупными огнями посыпались родные созвездия. Вышел проветриться Орион, присмотрелся и козырнул: "Привет, Солнышкин!" Наклонилась Большая Медведица: "Эге! Да это же пароход "Даёшь!". А кто это там, на мостике? Солнышкин? Привет, Солнышкин! Где это ты пропадал! В Антарктиде? Хорошо живёшь!" - И потопала дальше. А Солнышкин спустился по трапу и мимо Доски почёта, на которой рядом с серьёзными физиономиями Буруна и Перчикова сияла его - лучшего рулевого улыбка, пошёл в каюту. - Ну что? - не отрываясь от какой-то схемы, спросил Перчиков. В руках у него был паяльник и пучок проводов. - А ничего! - садясь на койку, сказал Солнышкин. - Хоть бы что-нибудь весёленькое. Ни одного порядочного приключения. Возьмусь за учебник или пойду стирать тельняшку. - А тебе что, нужны только извержения, жемчужины, "летающие тарелки"? Да давай я сниму, как ты стираешь тельняшку или драишь палубу! Покажешь бабушке - так у неё слезы ручьями покатятся! - А я не хочу, чтобы бабушка плакала! - вспыхнул Солнышкин. Он так и представил себе поджатые бабушкины губы и слезы на маленьких ресницах. - Так от гордости, - сказал Перчиков. - А вулканы, острова, киты - всё это ещё будет. Приключения ещё будут, Солнышкин. Будь уверен! Без этого у нас не обходится. Вдруг Перчиков оглянулся. Дверь распахнулась, и в каюту вкатился на роликах симпатичный деревянный человечек в нарисованной голубой тельняшке, с синими, сияющими стёклышками в квадратной голове и произнёс: - Приключения ещё будут, Солнышкин! Он протянул радисту радиограмму, и Перчиков, отложив паяльник, стал быстро читать: "SOS! SOS! SOS! ТЕРПИМ БЕДСТВИЕ РАЙОНЕ ОСТРОВА КАМБАЛА. "СВЕТЛЯЧОК". - Что там? - спросил Солнышкин. Перчиков прочитал радиограмму вслух, и Солнышкин вскочил с койки. Только что ему хотелось домой к бабушке. Но тут был чистый SOS! Люди просили помощь. И где?! У острова Камбала. Этот остров для Солнышкина и особенно для его друга кое-что значил. - Такие приключения! - сказал Перчиков. - Ничего себе приключения! - застёгивая бушлат, сказал Солнышкин. - Но это мы всё равно снимем! - И он хлопнул деревянного матросика по квадратному плечу. Перчиков рассердился: - "Снимем"! Сперва нужно помочь людям! А потом снимать! - И поможем, и снимем! - сказал Солнышкин вслед другу, который бросился с радиограммой будить капитана.
КОГДА ДРУЗЬЯ В БЕДЕ
Капитан Моряков и не думал спать. Он то ходил по каюте, то, наклонясь над столом, что-то измерял циркулем на листе ватмана и приговаривал: - Ай да Солнышкин, ай да голова! И был повод. Несколько дней назад во время разговоров в подшкиперской боцман Бурун вдруг вздохнул: - Ну, вот и всё. Скоро на пенсию. - И развёл руками: - И не один я, и наш пароходец, наверное, тоже. - Это почему ещё? - удивился Моряков. - Маловат, - сказал Бурун. - Куда ему, старику, тягаться с нынешними великанами! - Подумаешь мал! - возразил Солнышкин. - Может и подрасти! - Это как же? - удивился боцман. - Запросто! Разрезать судно пополам, вставить новый трюм, как плавучий вагон, а если будет мало - ещё один, соединить блоки гайками - и получай пароход. Не пароход, а целый плавучий поезд! Пришли в порт, отцепили вагон и пошли дальше. Гуляйте, братцы! - Гениально, - сказал Моряков. - Даже озноб прошёл по коже. Просто и гениально. Судно из блоков! Плавучий поезд! Это была настоящая конструкторская мысль! Только нужно было продумать и рассчитать, как всё это устроить на деле. И, отложив в сторону кисти, Моряков каждую свободную минуту выкраивал для нового проекта. Это же просто чудо, если устроить в масштабах страны! Пароход тот же, а грузов втрое больше! Ай да Солнышкин, ай да голова! Ветер влетал в открытый иллюминатор. С портрета на Морякова смотрел Робинзон, будто подмигивал своему ученику: "Думай, братец!" И Моряков думал. Но в дверь постучали, и, влетев в каюту, Перчиков протянул радиограмму. Моряков мигом пробежал глазами тревожный текст и спросил: - Когда приняли? - Пять минут назад, - сказал Перчиков. - И не я. Я бы не взял, плохая слышимость. Морячок отличился! - Морячок? - спросил капитан. - Значит, кроме нас, никто мог и не слышать? - Скорее всего, нет, - сказал радист. - Кроме Морячка, никто, - чётко раздалось из-за двери. - Немедленно сообщить в Океанск, - сказал Моряков. - Запросить указание и готовиться к спасательным работам. Он свернул в рулон чертежи и, перешагивая через несколько ступенек, бросился на мостик. А Перчиков помчался в радиорубку. - Что там, снова "тарелки"? - шепнул Борщик. - Где-то перевернулись? - спросил выскочивший из каюты с бочонком в руках Бурун. - Кого-нибудь опять высадили на Камбале, - усмехнулся доктор Челкашкин, отрастивший за это время бородку. Но тут появился деревянный человечек и, приложив к груди руку, сказал: - "Светлячок" в беде. "Светлячок" в беде.
СЕРЬЁЗНЫЕ ДЕЛА ПАРОХОДА "ДАЁШЬ"!
После того как команда парохода помахала на прощанье оставшемуся зимовать Робинзону, а доктор Челкашкин оттолкнул пяткой последний айсберг, "Даёшь!" взял курс на север и на палубе начались серьёзные перемены. Все углубились в дела. Солнышкин обложился учебниками. Он готовился к экзаменам в морское училище и втягивал в себя знания, как прекрасная аэродинамическая труба. Страницы энциклопедии так и щёлкали его по носу. Доктор Челкашкин запирался в каюте и на все недоуменные вопросы отвечал: "Некогда! Пишу диссертацию "Собачий нос и Северный полюс". Пионерчиков писал статью о подвигах Солнышкина и временами очень серьёзно смотрел на посерьёзневшую Марину. Но серьёзней всех вел себя Борщик. Сварив борщ, добрый кок старательно дул в котёл, чтобы команда не ошпарилась во время обеда. А после того как однажды, пошмыгав у камбуза носом, Перчиков сказал: "Кажется, повернули к Зеландии. Пахнет бараниной с перцем и чесноком по-зеландски!", Борщик тоже стал принюхиваться возле каждого острова. И не просто принюхиваться, а записывать в особую тетрадку рецепты блюд, запахи которых доносил тропический ветер. Добрый кок хотел порадовать весь Океанск блюдами тропической кухни. Но когда подобные серьёзные дела кончались, у всех находилось время и для шуток. И только Перчиков жаловался: - Пошутил бы, да нет времени. Даже в шахматы сыграть некогда! - У него под подушкой хранилась шахматная доска, в которой до времени отдыхали вырезанные в антарктическом рейсе фигурки - киты, дельфины, пингвины, морские коньки. Он ждал, не донесутся ли какие-нибудь известия с острова, почётным вождём которого он считался до сих пор. Эфир был полон звуков, мир происшествий. Рядом проплывали острова, страны. Мчались тысячи сигналов. И слушать за всех весь этот шумный карнавал должен был он, Перчиков. И кроме того, он обдумывал один важный шаг, одну радиограмму, о которой не говорил никому, кроме Солнышкина: он собирался в космонавты. - Нашёл бы себе заместителя, - сказал Солнышкин. - Некому доверить, - вздохнул Перчиков. - Сделал бы робота, - пошутил Солнышкин. - На суше их полно, в космосе сколько угодно. А морского - ни одного! Перчиков загорелся. Ответить он не ответил, но с той поры вообще стал появляться на палубе только для того, чтобы выудить у боцмана доску или кусок фанеры. Он пробегал мимо Борщика, быстро скрывался в радиорубке, и оттуда доносился то осторожный звук пилы, то нежный дымок канифоли, а иногда слышались какие-то странные разговоры. И однажды за Перчиковым из рубки вперевалочку выкатился какой-то деревянный человечек и, подъехав к красившему борт Буруну, произнёс: - Боцман дай, пожалуйста, краски. Бурун сел на свежевыкрашенную палубу. А человечек ласково повторил: - Боцман, дай, пожалуйста, Морячку краски. На штаны и тельняшку. И, готовый из-за каждой капли краски броситься в драку. Бурун протянул ему банку синей краски и кисти. Скоро деревянный матросик выкатился на палубу, сверкая яркой тельняшкой, синими глазами и синими брюками, подъехал к Морякову и сказал: - Я - Морячок. Прошу зачислить меня в экипаж и поставить на электропитание. А увидев Солнышкина, сказал: - Руку на дружбу, Солнышкин, - и протянул ему свою фанерную ладонь. - Чудеса! - сказал Челкашкин и спросил радиста: - На какой же энергии он работает? - На крепком флотском рукопожатии, - сказал радист. С этого момента Морячок исправно принимал за Перчикова радиограммы, а в свободное время объезжал на пароходе все уголки, пожимая морякам руки. Если рядом появлялся кто-то без дела, Морячок повторял: "Утечка полезного времени". Проезжая мимо Борщика, он шутил: "Борщик, где моя электрокотлета!" - и направлялся за своим любимым Солнышкиным, напевая: "По морям, по волнам..."
Кроме того, Морячок отлично играл в шахматы и, выиграв партию у радиста, не раз приговаривал: "В три хода, в три хода, в три хода!" А если Перчикову было некогда, сажал напротив себя пингвина, тем более что на доске вместо пешек тоже двигались маленькие пингвины. Правда, пока ему пожимали руку, он весело повторял: "Всё впереди! Вся жизнь впереди!" Но ведь не будешь всё время заниматься рукопожатиями, и Морячок начинал вздыхать: "Всё кончено, всё кончено, всё кончено". Летели впереди облака. Шумели волны. Качались вдали пальмы. А Морячок вздыхал: "Всё кончено". Но стоило протянуть ему руку, и по палубе снова двигался радостный голубой Морячок, за которым топал маленький пингвинчик. Теперь Морячок стоял среди моряков, приняв в сложных условиях тревожную радиограмму, и сообщал: - "Светлячок" в опасности! "Светлячок" в опасности! - Кто? "Светлячок"? - крикнул Борщик и схватился за голову: на "Светлячке" плавал его лучший друг Супчик!
НА ПОМОЩЬ СУПЧИКУ!
Пальмовое настроение экипажа "Даёшь!" вмиг сдуло далёким криком SOS! Какие могут быть проекты, диссертации, энциклопедии, цирковые медведи, когда товарищи в беде! Пароход набирал скорость. Над ним со всех лап бежала Большая Медведица. В клюзах гудело. В шпигатах хлюпало. Вся команда толпилась у радиорубки, в которой Перчиков отстукивал радиограмму в Океанск: "В СУРОВЫХ ЛЬДАХ ОСТРОВА КАМБАЛА ТЕРПИТ БЕДСТВИЕ ПАРОХОД "СВЕТЛЯЧОК". СЛЕДУЕМ НА ПОМОЩЬ. ЖДЁМ УКАЗАНИЙ". На секунду Перчиков задумался и выстучал подпись: "ВЕСЬ ЭКИПАЖ ПАРОХОДА "ДАЁШЬ!"" Команда притихла. Борщик хлюпал носом. Бурун, которого в Океанске ждали два билета на спектакль с его любимыми медведиками, сурово сжимал в руках крепкий, как снаряд, бочонок. Челкашкин нервничал, но ответа не было. - Ну, скоро ты там? - влетел в рубку Солнышкин. - Тише! - Крикнул Перчиков. - Тише! - И поднял палец. Из Океанска сквозь морозный воздух в рубку пробивались точки и тире. И, схватив карандаш, радист стал быстро записывать. Но вот он выключил приборы и бросился к капитану. Однако Моряков вместе со всеми ждал возле рубки и, взяв радиограмму, прочитал: "КАПИТАНУ ПАРОХОДА "ДАЕШЬ!". КАПИТАНУ ПАРОХОДА "СВЕТЛЯЧОК". ПРИКАЗЫВАЮ ЭКИПАЖУ "ДАЁШЬ!" СЛЕДОВАТЬ ВЫРУЧКУ "СВЕТЛЯЧКА" ИЗ ЛЕДОВОГО ПЛЕНА, КОМАНДИРОМ ЭКСПЕДИЦИИ НАЗНАЧАЮ КАПИТАНА МОРЯКОВА. НАЧАЛЬНИК ПАРОХОДСТВА ЮРКИН". - Ура! - закричала команда. - На помощь "Светлячку"! - Ура! - подпрыгнул Борщик. - На помощь Супчику! - На помощь друзьям! - сказал Моряков и приказал: - Матросу Солнышкину встать за штурвал! И через минуту волны за бортом заколыхались так, что кокосовые орехи в каютах запрыгали, как погремушки. Бурун готовил на носу крепкий буксирный трос. Челкашкин - для пострадавших медикаменты. Борщик выискивал рецепты лучших блюд. И сам пароход "Даёшь!" с небывалой скоростью летел на выручку к старинному другу "Светлячку".