Коваль Юрий Иосифович. Промах гражданина Лошакова

   Потом он покачал печально головой, прощаясь с бильярдной, вышел на улицу и отправился куда-то, вероятно, разыскивать всё-таки город Курск.
   «Хорошо, хоть стольник вернули, – думал он. – Да и на сорок рублей удалось, пожалуй, нахамить. Одна „свинья двухмордая“ червонца стоит».

Глава восьмая. Капитанский кашель

   Облако, странное облако висело над бурьяном. То, казалось, в облаке этом мелькает радужная пыль, то вроде моль, то мыльные пузырьки или цветочки липы.
   Но не было в облаке ни моли, ни пыли, в нём были только чувства. Это облако состояло из чистых человеческих чувств, прозрачных и нежных, в которых не было ничего мутного, ничего пыльного. Это было облако истинной и внезапной любви.
   Обойдя облако слева, старшина Тараканов раздвинул бурьян и даже не понял поначалу, что он увидел. Он отпрянул и нервно взвёл курок, а после снова сунул в бурьян усы. Приглядевшись, он сообразил, что видит двух человек, которые обнимают большой оцинкованный бак. И один из них, в котором старшина с трудом узнавал Куролесова, бьётся в бак головою, приговаривая:
   – Но я же люблю, люблю!
   Боком-боком старшина вывалился из бурьяна и обратился к старшему по званию.
   – Разрешите доложить, – шёпотом сказал он, убирая оружие. – Там Куролесов бьётся головою в бак. С ним какая-то баба белого цвета.
   – Что за белая баба? – вздрогнул капитан и решительно шагнул в бурьян.
   Довольно скоро, впрочем, он вышагнул обратно, зацепив известное нам облако правым плечом.
   – Мда… – сказал он, – непонятная история… неясно… неясно…
   – Кажется, они борются за обладание баком, – предположил старшина. – Возможно, в баке находится что-то ценное, какая-нибудь важная улика. Вот Куролесов и вцепился в бак.
   – Вряд ли, – сказал капитан. – Слышите? Они целуются!
   – Фу, неловко-то как! – застыдился старшина. – Ой, как мне неудобно!
   – Надо его оттуда как-то вызвать. Только поделикатней.
   – Хотите, я его кашлем вызову?
   – Как это?
   – А вот так: кхе-кхе-кхе… – И старшина деликатненько закашлял.
   Некоторое время они поджидали, какое впечатление произведёт таракановское «кхе-кхе-кхе». Никакого эффекта не последовало, только раздался особенно гулкий удар в бак, от которого облако любви подпрыгнуло повыше.
   – Чего тянуть и кашлять? – раздосадованно сказал старшина. – Пойду сейчас и арестую обоих, а бак отберу как вещественное доказательство.
   – Товарищ старшина, вы эти старые методы бросьте. Сейчас не те времена. Ладно, я сам кашляну, чёрт подери!
   Капитан набрал в грудь воздуху и что есть силы кашлянул:
   – Гррррхххммм!
   Через две, как потом подсчитали, секунды из бурьяна выкатился всклокоченный Куролесов. Он растерянно озирался, дожёвывая очередной огурец.
   – Товарищ капитан, – сразу, с ходу начал он, – нужно срочно в Глухово. Они ушли в Глухово к Хрипуну. Это ведь был сам Харьковский Пахан.

Глава девятая. Раздвоение облака

   Потягивая за собою бак, из бурьяна вскорости выбралась и Шурочка.
   – Вась, это кто же? – изумлённо спросила она.
   – А это наш председатель колхоза, – сразу нашёлся Куролесов, делая капитану бровями знаки-намёки, – а уж это бригадир – товарищ Тараканов.
   – Уй, какие усы! – засмеялась Шурочка. – Вась, отрасти себе такие!
   – А вас как звать-величать? – по-председательски строго спросил капитан.
   – Шурочка я. Александра.
   – Хорошее имя, – одобрил бригадир, довольный похвалою в адрес усов. – Бодрое имя! Как у Пушкина!
   Шурочка потупилась в сторону бака.
   – Где проживаете? – спросил председатель.
   – В городе Картошине. Улица Сергеева-Ценского, 8.
   – Позвольте, позвольте, это в Карманове улица Сергеева-Ценского.
   – У нас тоже. Мы от Карманова не отстаём.
   Старшине Тараканову хотелось задать какой-нибудь вопрос, желательно колхозно-бригадирский.
   – А как у вас в Картошине с картошкой? – деловито осведомился он.
   – Хорошо, – обрадовалась Шурочка. – Из Кашина привозят. Синеглазку. Ну такую картошку с голубыми глазами.
   – Вы любите синеглазку? – кокетничал старшина.
   – Уй! Натурально!
   – Да-да! – сказал капитан. – Синеглазка хороший сорт, но нам сейчас не до картошки. Мы ведь по срочному делу. – И тут капитан хлопнул Васю по плечу. – Надо налаживать механизацию. Понял? Поехал в Карманов, а технику не отремонтировал? Нехорошо, товарищ!
   – Да как же товарищ ка… председатель. Редуктор перебрал и гусеницы откувалдил.
   – Многое, очень многое нам ещё надо откувалдить, дорогой товарищ.
   – Ты уж, Васьк, прости, – встрял и Тараканов, – но я, как бригадир, должен поддержать товарища ка… председателя. Кувалдить так кувалдить!
   – Давай, давай, Вася, срочно прощайся с гражданкой… машина ждёт. Вы уж простите, Александра, Вася у нас мастер, без него как…
   – Как без пассатижей! – подсказал старшина новую техническую мысль.
   – Шура, – сказал Вася, – пойми… отойдём в бурьян.
   Они отошли в сторону, и облако заколебалось, заволновалось.
   – Ты, главное, не беспокойся, – говорил Вася. – Поезжай в Картошин и будь в Картошине. Я тебя найду. Только в Картошине будь. И оставь для меня в баке хоть пару огурцов.
   – Обязательно, обязательно оставлю. Килограмма два, точно.
   Вася оттолкнул бак, крепко обнял Шурочку и выбежал из бурьяна.
   И облако немедленно разделилось на две части. Одна часть полетела за Куролесовым, а другая осталась на месте. Когда-нибудь они снова воссоединятся, найдут друг друга, сольются в одну большую грозовую тучу, и тогда разразится такая гроза, такой грохнет гром…
   Отчего-то взгрустнулось Шурочке. Вася ведь ей и вправду понравился. Хороший всё-таки, чувствуется, парень. Конечно, он всё врёт, никакой он не тракторист и в подвал попал неизвестно почему. А эти, конечно, не колхозники, а скорей всего оперативники, да ведь не в этом дело. Дело в том, что парень хороший.
   – Ладно, – решила она, – поеду в Картошин и буду ждать.
   И она поехала в город Картошин с остатками облака над головою и с огурцами в баке и терпеливо ждала. Ждала и ждала. Долго.

Глава десятая. Хрипун

   Шофёр Басилов, дремавший в двусторонней машине под газетой «Вечерний Карманов», был мигом разбужен.
   – Глухово! – крикнул старшина ему в ухо.
   – Спокойнее, – поморщился капитан. – Глухово – тихое слово.
   – Там был третий в кустах, – скороговоркой докладывал Куролесов. – Я – за ним. Он – меня в погреб. Я – прошу слова! Он – пистолет! Выстрел! Смерть!
   – Налево… направо… – командовал старшина, – проедем Спасское… вот и Глухово.
   Машину повернули к деревне бортом «Спецоблуживание», а капитан и старшина стали переодеваться. Под задним сиденьем нашлись драные телогрейки, ржавый топор, пила. Переодевшись, помазав немного лбы свои машинным маслом, Болдырев и Тараканов превратились в людей совершенно неизвестной профессии. С такими лбами и инструментами они могли сойти за монтёров и за слесарей, за специалистов по устроительству колодцев, за разжалованных трактористов, за строителей придорожных коровников.
   – Будем просто пильщиками, – сказал капитан Болдырев.
   – Кому дрова пилить-колоть? – вскричал старшина, вылезая из машины.
   С таким призывом вошли они и в деревню Глухово. Призыв долго оставался без ответа.
   – Эй, да что вы, радетели, – заметила бабуся, сидящая под рябиной, – у нас все дрова давно поколены.
   – У меня самого пила «Дружба», – добавил кнутовидный какой-то человек, который вёз на тележке мешок с хлебом. – Очень вы нам нужны!
   На это и делали свой тонкий расчёт старшина с капитаном. Они вовсе не собирались пилить дрова, пила и топор были маскировочным материалом.
   – Извините, гражданин колхозник, – сказал старшина кнутовидному мужчине, – а нам один человек из вашей деревни, по прозвищу Хрипун, сказал, что наша работа нужна. Где он живёт, Хрипун-то этот?
   Так разумненько и осторожно старшина выведывал адрес Хрипуна. Кнутовидный остановил тележку, внимательно оглядел пильщика.
   – Ах, вон ты чего, милок! Хрипуна ищешь? Так Хрипун-то – это я!
   Капитан замер от ярости. Ему казалось, что старшина слишком уж прямо, слишком в лоб вёл свои расспросы, и вот – на тебе! Попал в десятку. Капитан отвернулся в сторону, дескать, теперь уж, товарищ старшина, выпутывайтесь сами.
   Старшина между тем ни секунды не растерялся. Он заулыбался, закрутил усы, закричал радостно:
   – Хрипун! Хрипунище! Золотой ты мой человечище! Здорово! Как же тебя раньше не признал? Да это всё твоя кепка проклятая! Под кепкой тебя и не признал! Хрипуша, золото моё! А я ведь приехал тебе дрова пилить, помнишь, ты прошлый год наказывал?
   Тут старшина бросил пилу на землю и стал обнимать Хрипуна.
   – Чего тебе надо? Чего надо? – отбивался Хрипун. – Первый раз вижу! Отойди, не целуй меня! Мне противно!
   – Ах, вон ты как! – орал на всю деревню Тараканов. – Сам звал в гости, а теперь от ворот поворот?!
   – Где? Где? Где? – отбивался Хрипун. – Где я тебя звал?
   – В пивной. Хрипун-голуба, в пивной в Картошине!
   На все эти крики и разговоры из соседних палисадников стали объявляться колхозники и чужие люди. Разинув рты, они издали слушали и шушукались.
   – Я не хожу в пивные! Не хожу! – орал Хрипун.
   – Не ври, не ври! Ещё креветок брали! Эх ты, а ещё Хрипун! Сам звал в гости дрова пилить.
   – А я-то дурак с другом приехал с ка… с капи… с Капитоном! Вот, Капитоша, как Хрипун друзей встречает! Что же ты, Хрипун? Угостил бы хоть помидорчиками маринованными!
   Капитан Болдырев понял, что пора поддерживать старшину, который обижался на Хрипуна всё сильнее. Он подошёл поближе к Хрипуну, обнял его и строго поцеловал в губы.
   – Здорово, Хрипун, – сказал он, обтираясь рукавом телогрейки.
   – И этот целуется! – отпихивал его Хрипун. – Что вам нужно? Дрова пилить? Ладно, идите за мной.
   Он прокатил тележку по улице, свернул в проулок, отворотил ворота, завёл капитана со старшиною куда-то за сарай, за которым валялись два длинных и корявых берёзовых бревна.
   – Дрова хотели пилить? – сказал он. – Вот вам дрова! Пилите, гады!

Глава одиннадцатая. «Разрешаем открыть люк»

   Не взяли Васю в деревню, не взяли.
   – Да поймите же! – укорял капитана Куролесов. – Пахан меня увидит – с ума сойдёт от ужаса. Он ведь меня убил, а я как новенький.
   – Убьёт во второй раз. И не дрогнет. Так что жди в машине. Надо будет – позовём.
   Вася маялся на заднем сиденье. Басилов снова накрылся газетой и заснул. От его храпения газета приподнималась, и Вася тогда видел заголовок какой-то статьи: «Разрешаем открыть люк». Что это был за люк, прочитать не удавалось.
   Из машины виднелась деревня, и особенно крайний дом, над которым торчала такая длинная антенна, как будто хозяин принимал волны из Рио-де-Жанейро. Странно, что антенну до сих пор не сломал ветер.
   Длина антенны нагоняла на Васю далёкие мысли. Он снова вспоминал выстрел и погреб, особенно Шурочку. Часть облака, которую он увёз с собой, маячила над машиной, но Вася облака не видел, он его только чувствовал.
   «Какая хорошая девушка, – вспоминал Вася, – самостоятельная, огурцы солёные любит».
   Вася долго ещё думал о Шурочке, и все его мысли как-то крутились около фразы: «Самостоятельная, огурцы любит».
   Вася вспоминал бурьян и поцелуи, снова чувствовал в своих объятьях приятный холодок эмалированного бака. Он мечтал, а шофёр Басилов храпел, показывая время от времени крупные чёрные слова на газете: «Разрешаем открыть люк».
   «Неизвестно, какой люк, – думал Вася, – но хорошо, что разрешают открыть. Но вообще-то жизнь – штука сложная, и куда тут открыть люк: в сторону милиции или тракторизма? Неясно».
   Вася долго ещё думал про Люк личной жизни, потом хотел немного подумать, как Шурочка любит огурцы, но не стал, потому что при чём же здесь огурцы? Важно, чтоб была хорошая душа, а уж если хорошая душа – она огурцы солёные обязательно любит.
   В машину залетела пчела. Басилов спал, а Вася ловил пчелу. Поймал, выпустил в форточку, и вдруг его неудержимо потянуло на улицу. Он даже не мог понять, что такое его тянет и куда. А это тянуло облако, которому надоело одиноко болтаться над брезентовой крышей автомобиля.
   Вася приоткрыл дверцу, выбрался на улицу, и облако подпорхнуло к нему, окутало голову. И облаку и Васе полегчало.
   Куролесов прошёлся, промялся, глянул на деревню и вздрогнул. Он увидел, что антенна у крайнего дома закачалась и вдруг рухнула на землю, переломившись пополам. Только после этого донёсся из деревни выстрел.
   Облако заволновалось, потянуло Васю в сторону. Он прыгнул в придорожную канаву, заросшую бурьяном, и затаился.

Глава двенадцатая. Пиление берёзы

   Приходилось пилить.
   Они выкатили берёзу из-под навеса, приладились и начали.
   Хрипун с минуту поглядел на них, взял топор, потрогал большим пальцем лезвие и сказал:
   – Туповат. Пойду на бруске поточу.
   Он завернул за угол сарая с топором и тележкой, слышно было, как в доме хлопнула дверь.
   – Точно попали, – сказал старшина. – Пойдём за ним, вроде бы воды попить.
   – Чтоб воды попить – надо попилить немного, вспотеть.
   – Я уже вспотел, пока с этим дубом целовался.
   – Тьфу! Что за пила? Не пилит.
   – Да вы не дёргайте, товарищ капитан! А пила как пила – вещественное доказательство. Помните? Кража в хозмаге.
   – Тупая! Неразведённая!
   – Да вы не дёргайте! Пилите мягче!
   Из-за сарая между тем вышла какая-то баба и остановилась, глядя на пильщиков.
   – Баба какая-то, – шепнул старшина. – Пилите, пилите, товарищ капитан! Баба смотрит! Да вы не дёргайте!
   – Сам не дёргай! – сквозь зубы прошипел капитан.
   – Извините, товарищ капитан. Не ругайтесь. Баба смотрит. Наверно, хозяйка Хрипуна.
   Постояв минутку, баба скрылась за углом.
   – Ей понравилось, как мы пилим, – сказал старшина. – Я видел на её лице удовольствие. Ладно, хорош. Пошли воду пить. На месте сориентируемся. Главное – взять Пахана врасплох.
   Однако ориентироваться им пришлось, не сходя с места. Из-за сара снова вышла баба, на лице которой было написано удовольствие, а с нею другая. У другой на лице удовольствия не было. Увидев пиление берёзы, она вдруг закричала:
   – А-а-а! Кто? Не дам!
   Тут она подлетела к старшине Тараканову и схватила его за усы.
   – Не дам! Не твоё! – как сумасшедшая орала она. – Не имеешь права! Ты её сажал? Ты её валил? Не твоё! Не дам берёзу пилить!
   На этот крик из-за сарая повалили мужики и бабы.
   – Позволь, хозяйка! – орал старшина. – Нам хозяин велел пилить. Хрипун. Пошёл топор точить.
   – Не да-а-а-ам! Не твоё! Не тронь, усатая морда!
   – Где Хрипун? Где Хрипун? – орал старшина, отбиваясь от наскоков.
   – Ну я Хрипун, – сказал низкорослый с одним глазом дядя, выходя из толпы. – В чём дело?
   – Ты Хрипун? – растерялся старшина. – А где другой Хрипун?
   – Это какой другой? Лёшка, что ли?
   – Ну я Лёшка Хрипун, – сказал новый Хрипун, вылезая из-за поломанной телеги.
   – Да что вы, все, что ль, здесь Хрипуны? А где Хрипун, что хлеб на тележке вёз?
   – Да это дядя Митяй! Третий дом по красному посаду.
   Тут вся толпа, дёргая старшину и капитана за локти, повалила вдоль красного посада. Какие-то шавчонки гавкали и вертелись под ногами, галдели Хрипуны, и баба орала про берёзу:
   – Не имеешь права мою берёзу пилить! Не сажал!
   Добежав до третьего дома, хозяйка берёзы взлетела на крыльцо и принялась колошматить в дверь.
   – Выходи, Митяй! – колотилась она. – Выходи! Поговорим про берёзу!
   Дверь распахнулась, и на крыльцо вылетела толстая тётка в галошах на босу ногу. Она скрестила руки на груди и закричала с места в карьер:
   – А ты мне всю усадьбу истоптала!
   И в этот момент, когда всё внимание толпы переключилось на крыльцо, капитан дёрнул старшину за рукав, они нырнули в щель между баней и забором и тут же увидели за баней две фигуры, которые крадучись бежали к скотному двору.
   – Стой! – крикнул капитан.
   И тут одна фигура поворотила к ним квадратную свою будку, приложила к носу чёрную фигу. Из фиги блеснуло громом, грохнуло огнём, и раздался выстрел.
   Пуля ударила в пилу. Пила взвизгнула, а пуля дьявольским рикошетом ринулась на край деревни и перешибла известную нам телевизионную антенну.

Глава тринадцатая. Басилов

   Вася видел из бурьяна, как по дороге мчатся к машине два человека. Он сразу узнал Квадратную Будку, за которым скакала Зинка.
   Шофёр Басилов по-прежнему спал под разрешением открыть люк. Добежав до машины, Пахан тут же принялся стучать в стекло. Басилов недовольно снял с носа газету:
   – Чего такое?
   – Подвези до парома! До парома подвези! Даю трёшку!
   – Сколько?
   – Пятёрку.
   Басилов развернул газету и накрыл люком нос.
   – Червонец даю, слышишь?
   – А на бензин? – спросил Басилов из-под газеты.
   – На бензин прибавим.
   – Ну ладно, ладно, – сразу засуетился Басилов, скидывая газету. – Скорей, скорей, а то меня начальство заругает. Быстро! Ну!
   Пахан, а за ним Зинка залезли пихаясь в машину. Басилов нажал на педаль, поддал газу, взревел, развернулся, и, вздымая пыль, двусторонняя машина рванула в сторону канала Москва – Клязьма.
   Вася не знал, что и делать. В первый момент он хотел прыгать из бурьяна Пахану на загривок, но пока прицеливался, машина умчалась. Пыль, только пыль стелилась над дорогой. Впрочем, не успела пыль улечься, как поднялись новые клубы, и чудесная двусторонняя машина примчалась обратно. Басилов поставил её точно на то же место, достал газету, накрыл нос и сразу заснул.
   Со стороны деревни тем временем послышался гул. На дороге показались два человека, которые стремглав неслись к машине. За ними валила толпа народа, доносились крики:
   – Держи пильщиков!
   Капитан подлетел к машине, стукнул в стекло.
   – Здравия желаю, товарищ капитан! – вскричал шофёр, роняя газету.
   – Где Куролесов?
   – Здесь я, здесь!
   – Скорей в машину! Быстро! Быстро! Разворачивайся!
   Пыльная толпа надвигалась. Впереди бежала низенькая старушонка, которая кричала:
   – Не дам берёзу пилить!
   – Гони! – крикнул старшина, и двусторонняя машина прянула от толпы.
   Надоедливая старушонка всё-таки догнала машину, стукнула кулачком в заднее стекло.
   – Ты её сажал? – кричала она.
   – Плохи дела, Вася, – задыхаясь рассказывал капитан, пока Басилов с трудом отрывал машину от старушонки. – Упустили.
   – Да я их видал, – сказал Вася.
   – Где?
   – Да тут неподалёку. Но не стал с ними связываться. Вы сами не велели.
   – Куда же они делись?
   – Куда-куда?? – зевнул Басилов. – Я их и подвёз. Попросились до парома, вон до канала Москва – Клязьма, три километра.
   – На госбензине?! – вскричал Тараканов. – На госбензине бандитов возишь?
   – А мне что? Время у меня было. Пассажир есть пассажир, а на бензин они мне дали.
   – Под суд пойдёшь, – спокойно пояснил капитан Болдырев. – Гони! К парому!
   – «Под суд, под суд…» – ворчал Басилов. – За что? У меня время свободное, почему бы и не подзаработать? Пассажир есть пассажир, лишь бы платил хорошо и на бензин добавлял. А чего мне, стреляться с ними? У меня и пистолета нет. У Васьки тоже.
   – Гони! – кричал капитан.
   – Пассажир есть пассажир, – бубнил Басилов. – Довёз до парома, там и ссадил. Ну, рассчитались, всё честь по чести, но и я лишнего не просил. Ну, на бензин добавили, стали парома ждать.
   – Так они уже на другом берегу! – кричал Тараканов.
   – Вряд ли, – сказал Басилов. – Я на всякий случай канат перегрыз.
   – Какой канат?
   – Паромный.
   – Как перегрыз? Зубами, что ли?
   – Зачем зубами? – обиделся Басилов. – Напильником.

Глава четырнадцатая. Тело в канале

   Про этот канал рассказывали, что его решил построить ещё царь Пётр Первый, который затеял снабдить Москву водою из Клязьмы, а уж Клязьму – московскими товарами.
   Но всё это было вранье и искажение исторической правды. Строил этот канал действительно Пётр, но не Первый, а Перлов – директор заготовительной конторы.
   Строить его он начал собственными силами прямо от порога конторы. Налево – канал шёл к речке Клязьме, направо – к Москве.
   К сожалению, канал не дотянулся ни до Москвы, ни до Клязьмы, Петра Перлова уволили, а кусок канала так и остался лежать на земле.
   – Паромщик! Паромщик! – кричали два человека, бегая по бетонному берегу канала.
   – Канат лопнул! – сварливо отвечал паромщик с того берега. – Ждите починки.
   Когда зафырчал, заревел сзади «Газон», Пахан и Зинка кинулись к машине, на которой приехали. Теперь только Басилов мог их выручить.
   – Ложись! Все на дно! – приказал капитан. – Басилов, работай!
   – Какая уж тут работа? – ворчал Басилов. – Сейчас кокнут – и вся работа. Зачем, дурак, канат перегрыз?
   Машина стала, и Квадратная Будка подскакала к окошку.
   – Четвертак! – задыхаясь крикнул Пахан. – Четвертак до Картошина.
   – Мало, – зевнул Басилов и прикрыл нос газетой.
   – На бензин прибавим.
   – Да что вы там прибавите? – твердил Басилов, не высовывая из-под газеты носа. – Прибавят рубль и уже орут: мы прибавили, мы прибавили. Мало. Ясно?
   – Червонец добавим! – закричал Пахан.
   – Деньги вперёд, – сказал Басилов и откуда-то из-под газеты высунул стакан, который оказался почему-то у него под рукой. – Ложи в стакан.
   Пахан полез в карман, достал какие-то рубли, стал пересчитывать, и тут капитан со старшиною выскочили из машины и навалились на него.
   Вася замешкался. Ему надо было вывести из строя Зинку, но как это сделать? За руки, что ль, её хватать?! К тому же свербила мысль, что это мамаша Шурочки.
   – Ложись, Зинка! – крикнул он. – Ложись! Мы с Шурочкой обо всём договорились!
   – Чего? – крикнула Зинка. – Кто?! Ты?
   – Ложись! Не лезь в это дело!
   Но Зинка в дело влезла немедленно. Она ударила Васе под дых, кинулась к капитану и укусила его за коленку. Капитан ослабил хватку, и Пахан вырвался. Не раздумывая ни секунды, одним махом, прямо с бетонного берега он прыгнул в канал.
   Его огромное чёрное тело упало в воду, как куб угля, и сразу пошло на дно.
   Долетев до дна, Пахан коснулся его ногами и дико толкнулся вперёд и вверх, вынырнул, глотнул воздуху и снова углем рухнул на дно. Он, оказывается, совсем не умел плавать и так, огромными прыжками отталкиваясь ото дна, передвигался на другой берег.
   Напрасно капитан и старшина пытались стрелять. Угадать, где в другой раз выпрыгнет он из воды, было невозможно. То там, то сям выныривала вдруг моржовая рожа, фыркала и ухала на дно.
   И тут новое тело, не раздеваясь, плюхнулось в канал. Это было тело Васи Куролесова.

Глава пятнадцатая. Второе убийство

   Мокрый и дрожащий, в пиджаке, с которого текло, босиком – ботинки остались на том берегу – Вася сидел в ольховом кусту, поджидая Пахана.
   Моржовая будка допрыгала тем временем до берега. Чертыхаясь, на четвереньках Пахан пополз по бетонной плите наверх, к лесу. Он полз, полз прямо к тому кусту, в котором таился Куролесов.
   И Вася выступил навстречу, подняв к небу мокрые кулаки.
   – У-у-у-у… – дрожал он. – У-у-у-убийца! Это ты убил меня и завалил брюквой? Ты? Отдай мои часики!
   – Чего? – потрясённо спросил Пахан, протирая ладонью нефтяные очи. – Кто убил?
   – Ты, Пахан-собака, ты убил и брюквой завалил. Отдай мои часики! О, как мне холодно под брюквой, холодно мне… Отдай часы с музыкой!
   Вася синел и зеленел прямо на глазах, только нос его оставался по-прежнему седым и лиловым. А над головой Куролесова маячило облако, которое тоже синело, зеленело и дрожало, пугая Пахана.
   – Зачем ты убил меня, Пахан? Ведь я же хороший. Я ведь был от Фомича, а ты меня убил, и пуля попала в сердце. На, гляди, что ты наделал. – Тут Вася задрал рубаху и показал свой синий живот и совершенно целое сердце. – У-у-у-у! Убийца ты, Пахан! Каин, зачем ты убил брата своего, Авеля?
   У Васи, кажется, начинался настоящий бред:
   – А потом пришёл Мишка и сказал, что морковь слаще, а папа ударил Петю, потому что Басилов только думает на бензин, когда уже звёздочки взошли…
   Облако совершенно возмутилось. Оно в первый раз слышало про убийство, потому что зародилось немного позднее. Услышав такое, оно отодвинулось подальше, заволновалось, забурлило и, разогнавшись, изо всей силы въехало Пахану в лоб.
   Пахан зашатался.
   Удар получился не такой сильный, вроде как диванной подушкой, но сам факт – облако, бьющее по лбу, – потряс Пахана. И действительно, видывали мы перистые облака, видывали кучевые.
   Облако дерущееся – это был первый случай в отечественном облаковедении.
   – Облака на меня напускаешь? – прохрипел Пахан, признавая, наконец, Васю. – Я тебя убил один раз, но полагается дважды.
   Он выхватил пистолет и… но пистолет не выхватился. Пахан шарил в мокром кармане.
   – Где? Где пушка? – хватался он за пиджак. – Утопла? Пушка утопла!
   Да, дорогие читатели, пушка утопла во время адских подводных прыжков, вывалилась из кармана и растворилась в солоноватых водах канала Москва – Клязьма.
   – Холодно мне, Пахан, – говорил Вася, икая. – Дай мне горячей брюквы, согрей мне ноги шерстью барса. Спасибо, что ты меня убиваешь во второй раз, дай я обниму тебя.
   И Вася пошёл к нему, жалобно улыбаясь и протягивая скрюченные пальцы.
   Пахан попятился.
   В этот самый момент облако разогналось посильнее и только хотело ударить пыльной подушкой, как из кустов выскочила рыжая собачонка маленького роста. Это был Матрос, который вырвался, наконец, из тюремного заключения. Не раздумывая ни секунды, Матрос вцепился Пахану в зад, а облако грохнуло по макушке.
   Отбиваясь от облака, стряхивая со штанов Матроса, Пахан пятился назад, к каналу, из вод которого торчали, между прочим, ещё четыре руки, в которых жители деревни Глухово легко опознали бы руки, пилившие берёзу.

Эпилог

   До чего же надоел Куролесову преступный мир со всеми его засадами, погонями, выстрелами!
   «Хватит, – думал Вася, отправляясь на электричке в деревню Сычи. – Останусь трактористом, женюсь на Шурочке, станем поросят держать».
   Облако Васино летело за ним над электричкой и радовалось, что Вася решил остаться трактористом. Особенно почему-то нравилось облаку, что Вася с Шурочкой станут держать поросят.
   Пару недель поработал Вася в колхозе и стал просить отгул. Отгула ему не дали, и Вася, тоскуя, стал писать в Картошин письмо:
   «Здравствуй дорогая Саша! Отгула мне не дали. А как дадут, я сразу приеду. А сейчас отгула никак не дают. Когда дадут отгул, я сразу приеду, а без отгула приехать не могу, потому что нельзя ехать, раз отгула нету. Не дадим, говорят, отгула, и вот я всё жду, а отгула всё нет и нет. Если б был отгул, разве же б я сидел? Плохо мне, Саша, без отгула…»
   Здесь Вася приостановился, задумался, о чём бы ещё написать. Да чего писать, раз отгула нету? Надо кончать письмо и написать, что он ждёт ответа. Но как он ждёт? С какою силой? Он долго думал и так закончил: «Жду ответа, как тёмное царство луча света».
   Вася отправил письмо, и не успело оно ещё доехать до города Картошина, как ему дали отгул. Вася взял отгул, захватил ещё мешок картошки в подарок и поехал в город Картошин. За ним увязался Матрос и, конечно, облако. Вася легко разыскал улицу Сергеева-Ценского, дом 8, стукнул в дверь.
   – Саша! Здравствуй! Вот и я, наконец! А это тебе мешок картошки в подарок!
   – Вася! – обрадовалась Шурочка. – Заходи! Заходи! Помнишь, как мы с тобой целовались?
   – Конечно, помню, – сурово отвечал Куролесов. – Как такое забыть? Огурцы-то ещё не все съела?
   – Кажется, один огурец остался!
   Вася прошёл в комнату, и облако шмыгнуло за ним, а Матрос остался на крыльце.
   В комнате было уютно, а на диване сидел человек в синих носках, который хрумкал каким-то огурцом. Облако заволновалось.
   – Познакомься, Вася, это мой муж Николай Иванович, тоже огурцы любит. Кажется, он и съел последний огурец. Коль, ты что, последний съел?
   – Слушай, Шурк, – сказал Николай Иванович, – жрать охота, а, кроме огурцов, в доме нет ничего.
   – Как это нет?! Вон Вася мешок картошки привёз!
   – Неужто? – закричал Николай Иванович и подскочил от счастья на диване. – Давай сварим скорее в мундире! Вася, милый, садись на диван.
   – Спасибо, спасибо, – солидно говорил Куролесов. – А я думаю: дай зайду, погляжу, как Шурочка живёт, картошечки подброшу.
   Пока Васю усаживали да варили картошку, облако поболталось по комнате, отыскивая свою вторую половину, но ничего не нашло и вылетело через форточку на улицу. Тут оно и улеглось на крыльце рядом с Матросом.
   – Вася! Приезжай к нам ещё! – требовал Николай Иванович, поедая уже сваренную картошку. – Мы с Шурочкой гостей любим.
   – Слушай, Саша, – сказал Вася, – а как насчёт облака? Ну, помнишь, которое раздвоилось?
   – А я его засушила и положила в книгу. Вроде как цветок.
   – В какую ещё книгу?
   – «Приключения Васи Куролесова». Читал?
   – Просматривал. А моё облако ещё дышит и летает.
   – Ну, Васьк, ты тоже неправ. Я долго ждала, облако и засохло.
   – Какое ещё облако? – требовал пояснений Николай Иванович. – Ешьте картошку, черти! Вкусная!
   – Синеглазка, – отвечал Вася. – Ну, я пошёл, мне надо ещё в магазин «Канцтовары».
   Шурочка вышла проводить его на крыльцо.
   – А нашу улицу переименовывают, – сказала она. – Вместо Сергеева-Ценского будет просто Сергеева, тоже писатель такой есть. Леонид.
   – И в Карманове переименовывают, – сказал Вася. – Там будет просто Ценского. Правда, такого писателя, кажется, ещё нету.
   – Будет! – торжественно сказала Шурочка.
   – А бак-то где? – спросил Вася. – Где бак из-под огурцов?
   – А мы в нём теперь бельё мочим.
   – Вот здорово! – сказал Вася и засмеялся. Так, смеясь над баком, он и расстался с Шурочкой и пошёл по городу Картошину. Хороший был, между прочим, город. Акации! Шиповник! Каланча! Ого! Здесь можно жить!
   Так и шёл Вася по городу Картошину, а над ним плыло его облако, и бежал за пятками Матрос.
   «А может, всё-таки в милицию? – думал Куролесов. – Пойти и отдаться в руки капитану! Ладно, дай хоть загляну ненадолго в Карманов».
   Вася вышел на дорогу, по которой мчались машины и велосипеды, и зашагал по обочине к городу Карманову, но, к удивлению, он попал под вечер в город Курск.
   Чего никак не скажешь про нашего любимого гражданина Лошакова.
   Он-то как раз подходил к городу Карманову, только с другой стороны.