Страница:
Но вернусь к начатой теме. Повторяю, эти "карантинные" периоды, в которые сначала выясняешь, не поймал ли триппер, а затем беспокоишься насчет сифилиса, - весьма неприятны. Ну, насчет триппера мы уже договорились, что это, если не запустить, не такое уж "зло большой руки", но вот "сифончик" - действительно дело дрянь! Самое неприятное в этот период "выяснения" для меня лично то, что ведь живешь все время вместе с товарищами. Котелки, ложки и прочее - все это общее. А вдруг ты болен? И можешь заразить ни в чем не повинных товарищей. Вот это очень неприятная сторона дела, - ну, а что можно сделать? С другой стороны, ведь и все эти товарищи тоже занимаются подобными развлечениями, причем в гораздо большей степени, нежели я, и они также не имеют никаких гарантий благополучного исхода своих мимолетных приключений. Но мне кажется, что у них в мыслях нет ни тени беспокойства о товарищах.
Хочется для аналогии привести здесь один случай, происшедший со мной еще в юношеские годы, когда я учился, кажется, в седьмом или восьмом классе. Короче говоря, один из первых опытов моего знакомства с женщинами.
Дело было в один из жарких летних дней. Иду я однажды по большому запущенному саду, в котором мы тогда жили. Вдруг в стороне от дорожки, далеко от дома, в высокой густой траве - лежит красивая, молодая, хорошо одетая девушка. Лежит на спине, голова - набок, руки и ноги тоже в довольно "вольном" положении. Известно, как кипит кровь в юности. Я стою и смотрю на нее. Она спит. Вдруг до меня доносится сильный запах водки, и мне все становится ясно. Дело в том, что у одной из жительниц этого дома уже с утра справлялись именины или что-то в этом роде. Оттуда неслись громкие песни и шум, соответствующий подобному случаю. Передо мной лежала одна из этих гостий, очевидно, не рассчитавшая свои силы, в опьянении забредшая в этот укромный уголок и здесь заснувшая. Мысли мои приняли сразу весьма определенный оборот, и "наполеоновские" планы родились. Не буду описывать подробности, они и так ясны, в общем, занимался я ею, сколько у меня хватило силы и желания. Она так и не проснулась, сопротивление вначале оказала, но весьма слабое, а затем даже обнимала меня и называла ласковым именем, но не тем, которое мне присвоил поп-батюшка. Очевидно, у нее был какой-то дружок, за которого она и приняла меня.
Сразу же после "наслаждений" возникли "опасения". Я немедля обмылся в прохладном ручейке, который к моим услугам пробегал совсем рядом, а такое мероприятие является весьма действенным профилактическим средством от всех бед этого рода. Так дело бы и кончилось, но через несколько дней у меня на соответствующем месте вскочил прыщик. Прыщик самый обыкновенный, которых мало ли вскакивает на нашем теле. Но этот прыщик выбрал место не совсем обыкновенное, да плюс вышеописанное происшествие. Короче говоря, я здорово взволновался. И опять-таки главной причиной моего беспокойства была не личная опасность, хотя в душе я уже решил, что это сифилис, но беспокоился я о том, что, вращаясь беспрерывно в кругу друзей в школе и дома в семье, я могу заразить (ни в чем не повинных) людей страшной болезнью. В то время или совесть у меня была другая, или возможностей тогда было больше, только я сразу же отправился в клинику и попал на прием к врачу-женщине. Она, помню, сидела на стуле, и, чтобы она получше могла рассмотреть мою болезнь, я прямо чуть не под нос ей представил свой аппарат, она даже отстранилась и говорит: "Дальше, дальше, я ведь не слепая, увижу, что нужно".
Осмотрела она меня и сказала: "Никакой болезни у вас нет". Я хоть и вздохнул с огромным облегчением, как будто гора с плеч свалилась, но все же не полностью уверовал в ее слова и попросил ее произвести анализ моего здоровья в лаборатории. Она усмехнулась и, уступив моим просьбам, дала мне направление на исследование. В лаборатории мне было приказано за результатом анализа явиться через три дня, и вот эти три дня я опять чувствовал себя весьма паршиво. Черные мысли вновь овладели мной, я уже строил планы, что делать, если у меня сифилис. В вылечивание этой болезни я не верил, да и стыд уж больно меня мучил. Однако мысль о самоубийстве мне тогда в голову не приходила. Решил так: если у меня действительно сифилис, то я исчезну из города, чтобы никто не знал. Заберусь к черту на куличики, в далекие дикие горы к киргизам и проживу там, пока не развалюсь, а может, раньше на охоте или в драке потеряю башку, - и черт с ней. Нужно сказать, что в то время, то есть примерно в 1927 году, вследствие очень некультурных условий жизни узбеков и киргизов и невозможности сразу охватить медицинским обслуживанием всю массу населения, заразные болезни в тех местах были очень распространены. В частности, были районы, отдаленные от города, где до 20% местного населения было заражено сифилисом. <...>
Как все-таки странно устроена человеческая психология! Ведь какое, в сущности, дело человеку, что о нем будут думать после его смерти? Но, однако, для меня этот вопрос имеет весьма большое значение, и не хочу, чтобы люди, особенно те, которые мне дороги, а такие все-таки есть, вспоминали обо мне как о предателе или негодяе или даже как о дураке. В общем, тема эта пока закончена, а через пятидневку закончится и карантинный период, вызвавший ее. Тогда посмотрим, насколько мои действия будут соответствовать тому, что здесь мною написано.
29/VI
С фронтов опять много хороших известий. Нашими войсками взяты города Могилев, Шклов, Быхов и масса других населенных пунктов. Везде прорывы, продвижения, окружения и уничтожения. О союзниках тоже есть небольшая статья. Только ее прямо чудно читать. У них, видите ли, там имеются успехи на фронте протяжением в 4 мили!! Это в то время, как наши войска прорвали вчера фронт на Днепре на участке в 120 км!
Правда, дело не всегда в количестве километров, но все же факт, что они там не торопятся особенно развивать свой успех.
1 июля
Взят нашими войсками Петрозаводск, и полностью очищена железная дорога Ленинград - Мурманск. Сводка о потерях противника с 23 по 27 июня гласит: убитыми и пленными 77 тысяч. Масса разной техники. В общем - здорово!
Давно нет никаких известий от жены. Это тем более неприятно, что ей должны были сделать в Москве операцию, и это молчание может быть следствием неблагополучного исхода.
3 июля
Сегодня на базарной площади вешали одного немецкого "щенка" работника гестапо, который, несмотря на свой тщедушный вид, успел натворить много мерзких дел, за что был многократно премирован немецкой контрразведкой. Он сам лично успел убить 60 человек советских людей и вершил много подобных дел. Меня больше интересовала техника повешения, а не моральная сторона этого дела. Техника эта недалеко шагнула вперед по сравнению с тем, что мне приходилось видеть в 1919-20 году, когда я был 6-7-летним мальчишкой. Только роль табуретки играет теперь самая обыкновенная и такая же невинная полуторка ГАЗ-АА, которая с открытыми бортами подъезжает под виселицу и, после того как на осужденного наденут "галстук", отъезжает или, вернее, выезжает из-под него, а он остается висеть в воздухе. Впечатления от этого никакого не осталось, ибо собаке собачья смерть. Что тут особенного? Между прочим, жена его (20 года рождения, а он с 17) очень убивалась, присутствуя при сем спектакле, а раз уж так убивалась, следовательно, была с ним солидарна в его делах, а раз так, то недурно было бы и ее за компанию повесить рядом с муженьком, места на перекладине хватило бы, ну, а веревочку как-нибудь нашли бы, базар рядом.
Народу было много, и аплодировали очень дружно. А в общем, черт с ним - даже писать, пожалуй, не стоило.
У меня сегодня был банный день. Как и в прочих делах, я и в банном деле стараюсь быть индивидуалистом, когда, конечно, к этому есть хоть малейшая возможность. Что делать, не люблю общих бань, тем более полевого типа. Конечно, индивидуалистом плохо быть, я это сознаю и отнюдь не похваляюсь этим, а просто констатирую факт. Короче говоря, вот уже несколько раз нам удавалось сделать таким образом: в ясный, солнечный денек я со своей мастерской, то есть с шофером и двумя мастерами (весь мой штат на сегодняшний день), выезжаем куда-либо за город к речке. Так, два раза были в польской усадьбе, хозяин которой сбежал. Шикарный дом, дров сколько угодно, воды тоже. И вот мы греем сколько нам нужно воды, моемся, потом ребята стирают барахло. Затем все это развешивается на солнышке и на ветерке и за 2 - 3 часа великолепно высыхает. А мы тем временем загораем на солнышке, я читаю, ребята забавляются патефоном или гитарой или расстреливают стенки придворных построек из пистолетов. Время бежит приятно и мирно. К этому надо добавить, что мы всегда сыты, но, несмотря на это, ребята все же достают обычно молока, и мы им балуемся с хлебом и сахаром это тоже приятно.
Сегодняшний день был в основном похож на вышеописанное, с той только разницей, что на этот раз мы проехали немного дальше усадьбы и расположились около домика, где были бабы-хозяйки. Они нас очень радушно приняли, перестирали нам все, что было к этому предназначено, поили нас молоком, в общем, оказали нам полнейшее гостеприимство.
Сейчас уже второй час ночи. Только что ушел от меня один наш лейтенант, командир боевой машины Петя Каплан. Он командует боевой машиной, но по природе своей отнюдь не вояка, и дело военное он ненавидит, как и всю военную службу в целом. Он музыкант и мечтатель, в нем много еще юношеского, да и лет ему всего 21 или 22. Он имеет большую любовь к музыке и обладает весьма незаурядными способностями. Замечательных успехов он добился в игре на гитаре. Его очень приятно слушать, причем характерной для его игры чертой является нежность и мелодичность. В его руках гитара, даже самая заурядная по качеству, поет и плачет. Конечно, есть люди, играющие лучше его (все в жизни относительно), но таких мне не часто приходилось встречать. В сравнении со мной он играет обворожительно. Я многому у него научился в этом деле. Очень любим мы играть одновременно на двух гитарах. Хорошо получается. Кроме того, этот Петя большой охотник до женского пола.
Тетрадь No 3
26 июня 1944 года
В этой тетрадке мне хочется (насколько позволит память) отразить события лета 1943 года, а точнее, август, сентябрь и октябрь. Стройного повествования здесь у меня не получится. Даты тоже не будут точно соответствовать действительности, ну и пусть, это меня мало беспокоит. Мне дороги наиболее запомнившиеся впечатления от событий, свершившихся в отдельные отрезки времени. Все же постараюсь эти отдельные отрезки располагать в хронологическом порядке, хотя бы для того, чтобы было удобнее воспроизводить все это в своей памяти.
Горно-Веселый
Это небольшой хутор, расположенный на гребне высокого холма. Весьма выгодная позиция. Ее занимали немцы, господствуя над очень большой площадью, расположенной ниже. Немцы имели хорошие возможности с этих позиций вести наблюдения и прицельным огнем своей артиллерии и минометов сильно затрудняли действия наших войск. Наши войска несколько раз стремились выбить немцев из Горно-Веселого, но эти попытки долгое время оставались безрезультатными. Потери в живой силе и технике с нашей стороны (там) были довольно значительные.
Боевые машины нашего полка принимали активное участие в боях за Горно-Веселый. Две или три из них получили прямые попадания немецких снарядов и вышли из строя. Одна машина сгорела. Командир и орудийный расчет, хотя и были ранены, но остались живы. Механик же выбраться из машины не успел и сгорел вместе с ней. Я хорошо был знаком с ним. Он был высокий, красивый, очень вежливый и веселый парень. Мне в этих боях случалось многократно быть под интенсивным артобстрелом, ибо находился я непосредственно у боевых машин на ОП и часто бывал в положениях худших, чем экипажи наших машин и даже пехота, ибо те и другие хоть от осколков защищены, первые - броней, вторые - землей. Я же, лазая от машины к машине, не имел никакого прикрытия. Одно спасение, что ляжешь на землю, когда предчувствие говорит, что вот этот летящий снаряд разорвется слишком близко. Иногда бывает необходимость идти в каком-то направлении. Перед тобой открытая местность под прицельным огнем немцев. То там, то здесь беспрерывно рвутся немецкие снаряды и мины. Но нужно идти, и идешь. Осколки со свистом проносятся над головой или падают рядом - ощущение получается весьма своеобразное. Еще интереснее попадать под артобстрел, едучи на автомашине. Особенно, когда в кузове много народа. Паникеры попадаются обязательно. И начинают орать шоферу: "Гони, гони!", а, между прочим, как угадать, куда гнать, если снаряды рвутся и спереди и с боков?
Лес
Вообще, о Кубани у меня осталось впечатление как о местности, не богатой лесом... но недалеко от станицы Крымской мне пришлось побывать в лесу замечательном. Не знаю, насколько этот лес велик по занимаемой им площади. Лес, очевидно, очень старый и состоит из лиственных деревьев. Деревья в нем исключительных размеров по толщине стволов и по вышине. Многие из них в поперечном сечении будут не меньше сажени. Подлеска или кустов внизу почти нет. Кроны деревьев давно соединились друг с другом и образовали на большой высоте сплошную зеленую крышу, так что солнечные лучи не проникают сквозь нее, и, несмотря на то, что я был в этом лесу в самую июльскую жару, там царили полумрак и прохлада. Среди этих огромных деревьев легла военная дорога, по которой в обоих направлениях шло непрерывное движение, но все двигавшееся казалось муравьями в сравнении с лесными исполинами. И даже лесная тишина, обычно весьма чуткая на всякие звуки, не нарушалась.
Овраг
Из района боев за Горно-Веселый и Ниберджаевскую нас оттянули и определили в противотанковый резерв. Но новое место расположения боевые машины вышли, как обычно, ночью. Я с санитарной машиной ехал следом. Немец немного нас обстрелял, два снаряде разорвались в нескольких метрах от дороги, но никто не пострадал.
Новое месторасположение представляло собой две параллельные линии фронта холма, а между ними глубокий и довольно узкий овраг. В этот овраг и нужно было бы сразу поставить машины, но наши сперва выперли их на бугор. Немец, очевидно, услыхал гул наших моторов и на рассвете устроил артналет, да и в течение следующих дней беспрестанно клал снаряды в непосредственной близости от нас. В первое же утро у нас были потери: расчет одной из боевых машин, три человека, сидели за машиной на земле, а командир их, лейтенант Бирюков, был от них в 2 - 3 метрах. Он лежал в неглубокой ямке. Немецкий снаряд ударил как раз около Бирюкова, но ему не причинил вреда, а люди, сидевшие около него, все были убиты. Так все рядком и легли. Тут мы и закопали их и даже никакой надписи не сделали. Позже я всегда любил ходить на этот бугор, когда уже темно, ибо с него очень красиво было наблюдать "иллюминацию" на передовой. И я всегда заставлял себя проходить по тому месту, где зарыли мы наших ребят, хотя во мне всегда присутствовала при этом частичка какого-то мистического страха, ибо этот участок холма более других находился под прицелом у немцев.
Днем машины спустились в овраг и окопались. Приехала наша кухня, штаб и прочее, и стояли мы в этом овраге дней 20. В нем, очевидно, проходила предыдущая линия обороны немцев. Оборудованы великолепные блиндажи, целые подземные дома. По всему оврагу, да и кругом него в полях, масса немецких трупов, кое-как присыпанных землей. Во многих местах торчат из земли ноги, руки, головы. Вони особой не чувствовалось, но стоять в этом овраге было очень неприятно. Я хорошо оборудовал себе землянку и жил в ней неплохо. Иногда далее спал прямо на открытом месте, хотя осколки от разрыва снарядов падали частенько в непосредственной близости. В сторону противника, ближе к нему, было большое виноградное поле, и виноград уже начал поспевать. И вот мы повадились лазить в этот виноградник и таскать оттуда виноград целыми мешками. Немцам это дело было очень хорошо видно, и они обычно обстреливали нас из минометов, но мы все равно лазали, несмотря на опасность и запрещения собственного начальства. От всего этого виноград казался еще слаще.
Из этого оврага я ездил в Краснодар. Купил там гитару и мандолину, хотя и старенькие, но весьма приятные по звуку, и в последующие дни уделял очень много времени игре на них. Иногда к нам в овраг приезжала кинопередвижка, и мы, замаскировавшись сверху вездесущими плащ-палатками от вражеских самолетов, "наслаждались культурой". Если у нас не было никакого занятия, то мы по звуку разыскивали кино где-либо в соседней части, иногда за 1 - 2 км, и лазали туда и оттуда ночью напрямик, рискуя подорваться на мине или какой другой чертовине, а разной сволочи валялось в этом районе жутко сколько, и, что хуже всего, неизвестного устройства.
Женщины на фронте
Очень много женщин в организациях, хотя и военных, но находящихся обычно далеко от передовой. Это медсанбаты, госпитали, банно-прачечные комбинаты, пекарни, всевозможные канцелярии и так далее - эта категория женщин в мою тему не входит. Я мало бывал в подобных учреждениях, но, думаю, что характер существования вышеупомянутых женщин совершенно иной, чем у женщин, находящихся непосредственно на фронте, то есть в частях действующей армии: в пехоте, в артиллерии, в танковых частях, в самоходных артполках, в саперных батальонах и так далее, и тому подобное.
Этих "фронтовых" женщин очень немного. Есть они обычно в каждой части, от 2 до 5 человек. В подавляющем большинстве - это санинструкторы или, как их раньше называли, медсестры. Меньшее количество - это фельдшеры в звании лейтенантов или старших лейтенантов медицинской службы. Иногда встречаются медички в звании капитанов, но это редко, так как в действующих частях у передовой нужно уметь только оказать раненому первую помощь и возможно быстрее отправить его в медсанбат, находящийся обычно километрах в 10 - 12 от передовой. Там уж его будут оперировать, если нужно, следовательно, там нужны крупные медицинские силы.
Возраст этих "фронтовых" женщин обычно 20 лет +- 2 - 3 года. Деятельностью своей они, конечно, приносят огромную пользу нашей армии. Все лишения и тяготы военной жизни достаются им в полной мере, и, надо сказать, что выносят они все это стоически и снисхождения не просят.
Больше всего достается, конечно, тем, кто служит в пехотных частях. Сотни километров пешком, с полной выкладкой, в жару и пыль или по снегу и морозу - это очень не легко даже для мужчин. Это на походе. В боевых условиях им тоже не слаще, чем остальным бойцам. Они находятся все время вместе с бойцами: и на походе, и в бою, и переносят все то же, что и остальные. Иной раз смотришь на них и думаешь: "За что же ты, бедняжка, мучаешься?"
Особенно тяжело смотреть на израненных или убитых девушек. В отношении храбрости можно с уверенностью сказать, что мужчинам они не уступают ни в коей мере. Мне приходилось видеть много случаев, когда было даже наоборот. Бывает в них и задор, и веселость во время опасности. Например, в том же овраге. Однажды немец вел сильный артобстрел. Все залезли по норам и щелям, и на поверхности земли никого не было. Я, правда, не спрятался, потому что тоже люблю пофорсить, хотя это, может быть, и не умно. Я сидел на некотором подобии стола на открытом месте и что-то писал. Вдруг вижу, идет по направлению ко мне молодая красивая женщина-медичка в чине капитана. Идет спокойно, не торопясь, и вдруг раздается ее мелодичный голос: "Хлопчики, и что ж это вы все заховались?" И пошла дальше своей дорогой. Эти простые слова ее и сам вид спокойно идущей женщины, да притом еще такой миловидной, так ободряюще и успокаивающе подействовал, что многие повылезали из своих убежищ и принялись за прерванные дела. Так часто бывало и в боевой обстановке: видишь вдруг девушку, ведущую себя в момент опасности спокойно и смело, ну, и сейчас же мыслишь: "А мне ведь положено быть вдвое храбрее ее".
О том, как девушки-санитарки спасают раненых под огнем противника, уже много писано - это факт. Также и уход их за ранеными и больными бойцами, конечно, очень приятен, гораздо приятнее, чем если бы вместо них были мужчины. В общем, за все это хвала им и честь: они делают огромную работу на фронте и гордиться этим имеют неотъемлемое право.
Все вышесказанное является, как бы сказать, деловой стороной вопроса, а теперь мне хочется немножко проанализировать еще моральную, что ли, сторону моей темы, то есть "Женщины на фронте".
В основном, придется коснуться их взаимоотношений с мужчинами и затем сказать пару слов о том влиянии, которое оказывает на них фронтовая жизнь. Чтобы не ограничиваться в этом вопросе одними заключениями, чтобы избежать голословности, я, для начала, хотя бы вкратце опишу жизнь тех женщин, с которыми мне приходилось сталкиваться, то есть женщин нашего полка. Начнем с самой первой - наш полковой врач, женщина в чине капитана медицинской службы. Ей 25 лет. Она москвичка. Наружность ее самая обыкновенная. По крайней мере, нет в ней ничего неприятного. В общем, по нашей мужской оценке, как баба она вполне удовлетворительная. Замужем до войны не была, но все же поступила к нам она, будучи отнюдь не наивненькой. В Москве у нее хорошая квартира и любящие папа и мама.
Эпопею свою она начала с того, что вступила в сожительство с нашим командиром части. Такое предпочтение начальству бывает очень и очень часто Думаю, что фронтовики согласятся со мной, если я, в целях упрощения формулировки, скажу: "Полковой врач, ее ли это, конечно, женщина, живет с командиром полка; батальонный - с командиром батальона; ротный санинструктор - с командиром роты, батарейный - с командиром батареи и так далее". Конечно, часто бывает и не так но, во всяком случае, такая "организационная структура" в этом деле весьма характерна. Дело в том, что уставные обычаи в армии настолько сильны, то есть во всем и всегда отдавать предпочтение старшим по званию и должности что эти "старшие" обычно имеют в деле любви вдвойне выгодную позицию. Во первых, и сами женщины предпочитают людей вышестоящих, и, кроме того, в силу описанных мною выше уставных традиций, подчиненные-мужчины предоставляют все возможности своему начальнику. Если начальник части или подразделения захочет связаться с женщиной, поступившей в его подчинение, чаще всего он, во-первых, не встретит особого сопротивления со стороны намеченного объекта, а во-вторых, у него не будет соперников. Но начальнику следует сразу же по прибытии в его подчинение женщины конкретно и явно определить свое отношение к ней, ибо подчиненные будут живо интересоваться этой ситуацией, и если будет видно в течение первых же дней, а иногда и часов, что начальник не думает заняться вновь прибывшей, то кто-либо из других, меньших начальников, возьмет инициативу в свои руки. Такой неписаный закон обычно имеет место, если сама по себе вновь прибывшая женщина представляет нечто привлекательное. Причем мы здесь, конечно, гораздо менее требовательны, чем в тылу. Если же этой привлекательности в объекте нет, то начальство обычно ею заниматься не будет, и она попадет в зону интересов сержантского и рядового состава. И в этой зоне старшины и сержанты будут иметь преимущество перед рядовыми. В общем, бедному солдату в отношении любви на фронте если и достается, то только самый последний сорт. Впрочем, слово "любовь" употреблять в этих моих рассуждениях будет кощунством потому, что если любовь и существует где-нибудь на этом свете, то уж, во всяком случае, не на фронте. А здесь одна е...
Если все вышесказанное можно назвать некоторым правилом, то, как и из всякого правила, и здесь бывает много исключений. Однако я далеко отвлекся. Вернусь к начатому описанию существовавшей у нас А. Ф. М. Впрочем, подобные отступления будут у меня и в дальнейшем, если они будут, кстати, ибо меня ведь интересуют, собственно говоря, не те живые персонажи, о которых я пишу, а те выводы и заключения, которые можно сделать, опираясь на факты из их действительного существования.
Итак, А. Ф. М. сошлась с командиром части, и время у них побежало весьма недурно. Всю дорогу от Москвы до фронта ехали они вместе. Водочки и деликатной закуски в фонде командира полка всегда хватает. В общем, наслаждались друг с дружкой и веселились, как могли. Но прошло немного времени, мы вступили в боевые операции, и нашего командира полка убило наповал немецким снарядом. Мы отдали убитому командиру последние почести, а А. Ф. поплакала над его телом, затем присвоила себе "на память" некоторые его личные вещи и... весьма скоро забыла о нем. О ее следующих связях ходило много всяких разговоров, но поскольку у нас вообще говорят обычно в десять раз больше, чем делают, а, кроме того, я сам не имел возможности видеть подтверждение этим слухам, то и не буду о них писать. Я лично имею основание сказать, что в дальнейшем было с ней так: временно исполняющим обязанности командира полка был назначен наш начальник штаба - очень несимпатичный человек, даже, можно сказать, очень большая сволочь - С. Его все в полку ненавидели. (И довольно скоро выгнали.) Этот С. решил занять место убитого не только в должности, но и в постели. Впрочем, это часто так и бывает и соответствует моим рассуждениям. Но на этот раз (хотя и болтали досужие языки) дела не получилось, - он получил отпор. После этого начали уверять, что она находится в связи с нашим начальником разведки, капитаном, но, однако, она сама под большим секретом рассказала мне, что как только он прибыл к нам, то обратился к ней с просьбой закончить начатый им курс вливаний от сифилиса, который он еще не вполне закончил. И этот случай лишний раз доказывает, как у нас любят по малейшему поводу выдумывать всякую напраслину. Поводом к этим ложным утверждениям было то, что их часто видели вместе. Ко мне в гости они приходили вдвоем. Он хорошо играл на гитаре, знал много хороших песен и сочинял их замечательно, ибо учился в Консерватории, кажется, в ленинградской. В сентябре 43 года во время уличных боев в г. Новороссийске этого симпатичного молодого капитана убило немецким снарядом, когда он находился на колокольне одной церквушки, откуда вел наблюдение за боем. Так А. Ф. довелось лично похоронить второго своего близкого знакомого. Отношения у них были очень теплые, но если версия о сифилисе верна, то это, конечно, исключает возможность каких-либо предположений.
Хочется для аналогии привести здесь один случай, происшедший со мной еще в юношеские годы, когда я учился, кажется, в седьмом или восьмом классе. Короче говоря, один из первых опытов моего знакомства с женщинами.
Дело было в один из жарких летних дней. Иду я однажды по большому запущенному саду, в котором мы тогда жили. Вдруг в стороне от дорожки, далеко от дома, в высокой густой траве - лежит красивая, молодая, хорошо одетая девушка. Лежит на спине, голова - набок, руки и ноги тоже в довольно "вольном" положении. Известно, как кипит кровь в юности. Я стою и смотрю на нее. Она спит. Вдруг до меня доносится сильный запах водки, и мне все становится ясно. Дело в том, что у одной из жительниц этого дома уже с утра справлялись именины или что-то в этом роде. Оттуда неслись громкие песни и шум, соответствующий подобному случаю. Передо мной лежала одна из этих гостий, очевидно, не рассчитавшая свои силы, в опьянении забредшая в этот укромный уголок и здесь заснувшая. Мысли мои приняли сразу весьма определенный оборот, и "наполеоновские" планы родились. Не буду описывать подробности, они и так ясны, в общем, занимался я ею, сколько у меня хватило силы и желания. Она так и не проснулась, сопротивление вначале оказала, но весьма слабое, а затем даже обнимала меня и называла ласковым именем, но не тем, которое мне присвоил поп-батюшка. Очевидно, у нее был какой-то дружок, за которого она и приняла меня.
Сразу же после "наслаждений" возникли "опасения". Я немедля обмылся в прохладном ручейке, который к моим услугам пробегал совсем рядом, а такое мероприятие является весьма действенным профилактическим средством от всех бед этого рода. Так дело бы и кончилось, но через несколько дней у меня на соответствующем месте вскочил прыщик. Прыщик самый обыкновенный, которых мало ли вскакивает на нашем теле. Но этот прыщик выбрал место не совсем обыкновенное, да плюс вышеописанное происшествие. Короче говоря, я здорово взволновался. И опять-таки главной причиной моего беспокойства была не личная опасность, хотя в душе я уже решил, что это сифилис, но беспокоился я о том, что, вращаясь беспрерывно в кругу друзей в школе и дома в семье, я могу заразить (ни в чем не повинных) людей страшной болезнью. В то время или совесть у меня была другая, или возможностей тогда было больше, только я сразу же отправился в клинику и попал на прием к врачу-женщине. Она, помню, сидела на стуле, и, чтобы она получше могла рассмотреть мою болезнь, я прямо чуть не под нос ей представил свой аппарат, она даже отстранилась и говорит: "Дальше, дальше, я ведь не слепая, увижу, что нужно".
Осмотрела она меня и сказала: "Никакой болезни у вас нет". Я хоть и вздохнул с огромным облегчением, как будто гора с плеч свалилась, но все же не полностью уверовал в ее слова и попросил ее произвести анализ моего здоровья в лаборатории. Она усмехнулась и, уступив моим просьбам, дала мне направление на исследование. В лаборатории мне было приказано за результатом анализа явиться через три дня, и вот эти три дня я опять чувствовал себя весьма паршиво. Черные мысли вновь овладели мной, я уже строил планы, что делать, если у меня сифилис. В вылечивание этой болезни я не верил, да и стыд уж больно меня мучил. Однако мысль о самоубийстве мне тогда в голову не приходила. Решил так: если у меня действительно сифилис, то я исчезну из города, чтобы никто не знал. Заберусь к черту на куличики, в далекие дикие горы к киргизам и проживу там, пока не развалюсь, а может, раньше на охоте или в драке потеряю башку, - и черт с ней. Нужно сказать, что в то время, то есть примерно в 1927 году, вследствие очень некультурных условий жизни узбеков и киргизов и невозможности сразу охватить медицинским обслуживанием всю массу населения, заразные болезни в тех местах были очень распространены. В частности, были районы, отдаленные от города, где до 20% местного населения было заражено сифилисом. <...>
Как все-таки странно устроена человеческая психология! Ведь какое, в сущности, дело человеку, что о нем будут думать после его смерти? Но, однако, для меня этот вопрос имеет весьма большое значение, и не хочу, чтобы люди, особенно те, которые мне дороги, а такие все-таки есть, вспоминали обо мне как о предателе или негодяе или даже как о дураке. В общем, тема эта пока закончена, а через пятидневку закончится и карантинный период, вызвавший ее. Тогда посмотрим, насколько мои действия будут соответствовать тому, что здесь мною написано.
29/VI
С фронтов опять много хороших известий. Нашими войсками взяты города Могилев, Шклов, Быхов и масса других населенных пунктов. Везде прорывы, продвижения, окружения и уничтожения. О союзниках тоже есть небольшая статья. Только ее прямо чудно читать. У них, видите ли, там имеются успехи на фронте протяжением в 4 мили!! Это в то время, как наши войска прорвали вчера фронт на Днепре на участке в 120 км!
Правда, дело не всегда в количестве километров, но все же факт, что они там не торопятся особенно развивать свой успех.
1 июля
Взят нашими войсками Петрозаводск, и полностью очищена железная дорога Ленинград - Мурманск. Сводка о потерях противника с 23 по 27 июня гласит: убитыми и пленными 77 тысяч. Масса разной техники. В общем - здорово!
Давно нет никаких известий от жены. Это тем более неприятно, что ей должны были сделать в Москве операцию, и это молчание может быть следствием неблагополучного исхода.
3 июля
Сегодня на базарной площади вешали одного немецкого "щенка" работника гестапо, который, несмотря на свой тщедушный вид, успел натворить много мерзких дел, за что был многократно премирован немецкой контрразведкой. Он сам лично успел убить 60 человек советских людей и вершил много подобных дел. Меня больше интересовала техника повешения, а не моральная сторона этого дела. Техника эта недалеко шагнула вперед по сравнению с тем, что мне приходилось видеть в 1919-20 году, когда я был 6-7-летним мальчишкой. Только роль табуретки играет теперь самая обыкновенная и такая же невинная полуторка ГАЗ-АА, которая с открытыми бортами подъезжает под виселицу и, после того как на осужденного наденут "галстук", отъезжает или, вернее, выезжает из-под него, а он остается висеть в воздухе. Впечатления от этого никакого не осталось, ибо собаке собачья смерть. Что тут особенного? Между прочим, жена его (20 года рождения, а он с 17) очень убивалась, присутствуя при сем спектакле, а раз уж так убивалась, следовательно, была с ним солидарна в его делах, а раз так, то недурно было бы и ее за компанию повесить рядом с муженьком, места на перекладине хватило бы, ну, а веревочку как-нибудь нашли бы, базар рядом.
Народу было много, и аплодировали очень дружно. А в общем, черт с ним - даже писать, пожалуй, не стоило.
У меня сегодня был банный день. Как и в прочих делах, я и в банном деле стараюсь быть индивидуалистом, когда, конечно, к этому есть хоть малейшая возможность. Что делать, не люблю общих бань, тем более полевого типа. Конечно, индивидуалистом плохо быть, я это сознаю и отнюдь не похваляюсь этим, а просто констатирую факт. Короче говоря, вот уже несколько раз нам удавалось сделать таким образом: в ясный, солнечный денек я со своей мастерской, то есть с шофером и двумя мастерами (весь мой штат на сегодняшний день), выезжаем куда-либо за город к речке. Так, два раза были в польской усадьбе, хозяин которой сбежал. Шикарный дом, дров сколько угодно, воды тоже. И вот мы греем сколько нам нужно воды, моемся, потом ребята стирают барахло. Затем все это развешивается на солнышке и на ветерке и за 2 - 3 часа великолепно высыхает. А мы тем временем загораем на солнышке, я читаю, ребята забавляются патефоном или гитарой или расстреливают стенки придворных построек из пистолетов. Время бежит приятно и мирно. К этому надо добавить, что мы всегда сыты, но, несмотря на это, ребята все же достают обычно молока, и мы им балуемся с хлебом и сахаром это тоже приятно.
Сегодняшний день был в основном похож на вышеописанное, с той только разницей, что на этот раз мы проехали немного дальше усадьбы и расположились около домика, где были бабы-хозяйки. Они нас очень радушно приняли, перестирали нам все, что было к этому предназначено, поили нас молоком, в общем, оказали нам полнейшее гостеприимство.
Сейчас уже второй час ночи. Только что ушел от меня один наш лейтенант, командир боевой машины Петя Каплан. Он командует боевой машиной, но по природе своей отнюдь не вояка, и дело военное он ненавидит, как и всю военную службу в целом. Он музыкант и мечтатель, в нем много еще юношеского, да и лет ему всего 21 или 22. Он имеет большую любовь к музыке и обладает весьма незаурядными способностями. Замечательных успехов он добился в игре на гитаре. Его очень приятно слушать, причем характерной для его игры чертой является нежность и мелодичность. В его руках гитара, даже самая заурядная по качеству, поет и плачет. Конечно, есть люди, играющие лучше его (все в жизни относительно), но таких мне не часто приходилось встречать. В сравнении со мной он играет обворожительно. Я многому у него научился в этом деле. Очень любим мы играть одновременно на двух гитарах. Хорошо получается. Кроме того, этот Петя большой охотник до женского пола.
Тетрадь No 3
26 июня 1944 года
В этой тетрадке мне хочется (насколько позволит память) отразить события лета 1943 года, а точнее, август, сентябрь и октябрь. Стройного повествования здесь у меня не получится. Даты тоже не будут точно соответствовать действительности, ну и пусть, это меня мало беспокоит. Мне дороги наиболее запомнившиеся впечатления от событий, свершившихся в отдельные отрезки времени. Все же постараюсь эти отдельные отрезки располагать в хронологическом порядке, хотя бы для того, чтобы было удобнее воспроизводить все это в своей памяти.
Горно-Веселый
Это небольшой хутор, расположенный на гребне высокого холма. Весьма выгодная позиция. Ее занимали немцы, господствуя над очень большой площадью, расположенной ниже. Немцы имели хорошие возможности с этих позиций вести наблюдения и прицельным огнем своей артиллерии и минометов сильно затрудняли действия наших войск. Наши войска несколько раз стремились выбить немцев из Горно-Веселого, но эти попытки долгое время оставались безрезультатными. Потери в живой силе и технике с нашей стороны (там) были довольно значительные.
Боевые машины нашего полка принимали активное участие в боях за Горно-Веселый. Две или три из них получили прямые попадания немецких снарядов и вышли из строя. Одна машина сгорела. Командир и орудийный расчет, хотя и были ранены, но остались живы. Механик же выбраться из машины не успел и сгорел вместе с ней. Я хорошо был знаком с ним. Он был высокий, красивый, очень вежливый и веселый парень. Мне в этих боях случалось многократно быть под интенсивным артобстрелом, ибо находился я непосредственно у боевых машин на ОП и часто бывал в положениях худших, чем экипажи наших машин и даже пехота, ибо те и другие хоть от осколков защищены, первые - броней, вторые - землей. Я же, лазая от машины к машине, не имел никакого прикрытия. Одно спасение, что ляжешь на землю, когда предчувствие говорит, что вот этот летящий снаряд разорвется слишком близко. Иногда бывает необходимость идти в каком-то направлении. Перед тобой открытая местность под прицельным огнем немцев. То там, то здесь беспрерывно рвутся немецкие снаряды и мины. Но нужно идти, и идешь. Осколки со свистом проносятся над головой или падают рядом - ощущение получается весьма своеобразное. Еще интереснее попадать под артобстрел, едучи на автомашине. Особенно, когда в кузове много народа. Паникеры попадаются обязательно. И начинают орать шоферу: "Гони, гони!", а, между прочим, как угадать, куда гнать, если снаряды рвутся и спереди и с боков?
Лес
Вообще, о Кубани у меня осталось впечатление как о местности, не богатой лесом... но недалеко от станицы Крымской мне пришлось побывать в лесу замечательном. Не знаю, насколько этот лес велик по занимаемой им площади. Лес, очевидно, очень старый и состоит из лиственных деревьев. Деревья в нем исключительных размеров по толщине стволов и по вышине. Многие из них в поперечном сечении будут не меньше сажени. Подлеска или кустов внизу почти нет. Кроны деревьев давно соединились друг с другом и образовали на большой высоте сплошную зеленую крышу, так что солнечные лучи не проникают сквозь нее, и, несмотря на то, что я был в этом лесу в самую июльскую жару, там царили полумрак и прохлада. Среди этих огромных деревьев легла военная дорога, по которой в обоих направлениях шло непрерывное движение, но все двигавшееся казалось муравьями в сравнении с лесными исполинами. И даже лесная тишина, обычно весьма чуткая на всякие звуки, не нарушалась.
Овраг
Из района боев за Горно-Веселый и Ниберджаевскую нас оттянули и определили в противотанковый резерв. Но новое место расположения боевые машины вышли, как обычно, ночью. Я с санитарной машиной ехал следом. Немец немного нас обстрелял, два снаряде разорвались в нескольких метрах от дороги, но никто не пострадал.
Новое месторасположение представляло собой две параллельные линии фронта холма, а между ними глубокий и довольно узкий овраг. В этот овраг и нужно было бы сразу поставить машины, но наши сперва выперли их на бугор. Немец, очевидно, услыхал гул наших моторов и на рассвете устроил артналет, да и в течение следующих дней беспрестанно клал снаряды в непосредственной близости от нас. В первое же утро у нас были потери: расчет одной из боевых машин, три человека, сидели за машиной на земле, а командир их, лейтенант Бирюков, был от них в 2 - 3 метрах. Он лежал в неглубокой ямке. Немецкий снаряд ударил как раз около Бирюкова, но ему не причинил вреда, а люди, сидевшие около него, все были убиты. Так все рядком и легли. Тут мы и закопали их и даже никакой надписи не сделали. Позже я всегда любил ходить на этот бугор, когда уже темно, ибо с него очень красиво было наблюдать "иллюминацию" на передовой. И я всегда заставлял себя проходить по тому месту, где зарыли мы наших ребят, хотя во мне всегда присутствовала при этом частичка какого-то мистического страха, ибо этот участок холма более других находился под прицелом у немцев.
Днем машины спустились в овраг и окопались. Приехала наша кухня, штаб и прочее, и стояли мы в этом овраге дней 20. В нем, очевидно, проходила предыдущая линия обороны немцев. Оборудованы великолепные блиндажи, целые подземные дома. По всему оврагу, да и кругом него в полях, масса немецких трупов, кое-как присыпанных землей. Во многих местах торчат из земли ноги, руки, головы. Вони особой не чувствовалось, но стоять в этом овраге было очень неприятно. Я хорошо оборудовал себе землянку и жил в ней неплохо. Иногда далее спал прямо на открытом месте, хотя осколки от разрыва снарядов падали частенько в непосредственной близости. В сторону противника, ближе к нему, было большое виноградное поле, и виноград уже начал поспевать. И вот мы повадились лазить в этот виноградник и таскать оттуда виноград целыми мешками. Немцам это дело было очень хорошо видно, и они обычно обстреливали нас из минометов, но мы все равно лазали, несмотря на опасность и запрещения собственного начальства. От всего этого виноград казался еще слаще.
Из этого оврага я ездил в Краснодар. Купил там гитару и мандолину, хотя и старенькие, но весьма приятные по звуку, и в последующие дни уделял очень много времени игре на них. Иногда к нам в овраг приезжала кинопередвижка, и мы, замаскировавшись сверху вездесущими плащ-палатками от вражеских самолетов, "наслаждались культурой". Если у нас не было никакого занятия, то мы по звуку разыскивали кино где-либо в соседней части, иногда за 1 - 2 км, и лазали туда и оттуда ночью напрямик, рискуя подорваться на мине или какой другой чертовине, а разной сволочи валялось в этом районе жутко сколько, и, что хуже всего, неизвестного устройства.
Женщины на фронте
Очень много женщин в организациях, хотя и военных, но находящихся обычно далеко от передовой. Это медсанбаты, госпитали, банно-прачечные комбинаты, пекарни, всевозможные канцелярии и так далее - эта категория женщин в мою тему не входит. Я мало бывал в подобных учреждениях, но, думаю, что характер существования вышеупомянутых женщин совершенно иной, чем у женщин, находящихся непосредственно на фронте, то есть в частях действующей армии: в пехоте, в артиллерии, в танковых частях, в самоходных артполках, в саперных батальонах и так далее, и тому подобное.
Этих "фронтовых" женщин очень немного. Есть они обычно в каждой части, от 2 до 5 человек. В подавляющем большинстве - это санинструкторы или, как их раньше называли, медсестры. Меньшее количество - это фельдшеры в звании лейтенантов или старших лейтенантов медицинской службы. Иногда встречаются медички в звании капитанов, но это редко, так как в действующих частях у передовой нужно уметь только оказать раненому первую помощь и возможно быстрее отправить его в медсанбат, находящийся обычно километрах в 10 - 12 от передовой. Там уж его будут оперировать, если нужно, следовательно, там нужны крупные медицинские силы.
Возраст этих "фронтовых" женщин обычно 20 лет +- 2 - 3 года. Деятельностью своей они, конечно, приносят огромную пользу нашей армии. Все лишения и тяготы военной жизни достаются им в полной мере, и, надо сказать, что выносят они все это стоически и снисхождения не просят.
Больше всего достается, конечно, тем, кто служит в пехотных частях. Сотни километров пешком, с полной выкладкой, в жару и пыль или по снегу и морозу - это очень не легко даже для мужчин. Это на походе. В боевых условиях им тоже не слаще, чем остальным бойцам. Они находятся все время вместе с бойцами: и на походе, и в бою, и переносят все то же, что и остальные. Иной раз смотришь на них и думаешь: "За что же ты, бедняжка, мучаешься?"
Особенно тяжело смотреть на израненных или убитых девушек. В отношении храбрости можно с уверенностью сказать, что мужчинам они не уступают ни в коей мере. Мне приходилось видеть много случаев, когда было даже наоборот. Бывает в них и задор, и веселость во время опасности. Например, в том же овраге. Однажды немец вел сильный артобстрел. Все залезли по норам и щелям, и на поверхности земли никого не было. Я, правда, не спрятался, потому что тоже люблю пофорсить, хотя это, может быть, и не умно. Я сидел на некотором подобии стола на открытом месте и что-то писал. Вдруг вижу, идет по направлению ко мне молодая красивая женщина-медичка в чине капитана. Идет спокойно, не торопясь, и вдруг раздается ее мелодичный голос: "Хлопчики, и что ж это вы все заховались?" И пошла дальше своей дорогой. Эти простые слова ее и сам вид спокойно идущей женщины, да притом еще такой миловидной, так ободряюще и успокаивающе подействовал, что многие повылезали из своих убежищ и принялись за прерванные дела. Так часто бывало и в боевой обстановке: видишь вдруг девушку, ведущую себя в момент опасности спокойно и смело, ну, и сейчас же мыслишь: "А мне ведь положено быть вдвое храбрее ее".
О том, как девушки-санитарки спасают раненых под огнем противника, уже много писано - это факт. Также и уход их за ранеными и больными бойцами, конечно, очень приятен, гораздо приятнее, чем если бы вместо них были мужчины. В общем, за все это хвала им и честь: они делают огромную работу на фронте и гордиться этим имеют неотъемлемое право.
Все вышесказанное является, как бы сказать, деловой стороной вопроса, а теперь мне хочется немножко проанализировать еще моральную, что ли, сторону моей темы, то есть "Женщины на фронте".
В основном, придется коснуться их взаимоотношений с мужчинами и затем сказать пару слов о том влиянии, которое оказывает на них фронтовая жизнь. Чтобы не ограничиваться в этом вопросе одними заключениями, чтобы избежать голословности, я, для начала, хотя бы вкратце опишу жизнь тех женщин, с которыми мне приходилось сталкиваться, то есть женщин нашего полка. Начнем с самой первой - наш полковой врач, женщина в чине капитана медицинской службы. Ей 25 лет. Она москвичка. Наружность ее самая обыкновенная. По крайней мере, нет в ней ничего неприятного. В общем, по нашей мужской оценке, как баба она вполне удовлетворительная. Замужем до войны не была, но все же поступила к нам она, будучи отнюдь не наивненькой. В Москве у нее хорошая квартира и любящие папа и мама.
Эпопею свою она начала с того, что вступила в сожительство с нашим командиром части. Такое предпочтение начальству бывает очень и очень часто Думаю, что фронтовики согласятся со мной, если я, в целях упрощения формулировки, скажу: "Полковой врач, ее ли это, конечно, женщина, живет с командиром полка; батальонный - с командиром батальона; ротный санинструктор - с командиром роты, батарейный - с командиром батареи и так далее". Конечно, часто бывает и не так но, во всяком случае, такая "организационная структура" в этом деле весьма характерна. Дело в том, что уставные обычаи в армии настолько сильны, то есть во всем и всегда отдавать предпочтение старшим по званию и должности что эти "старшие" обычно имеют в деле любви вдвойне выгодную позицию. Во первых, и сами женщины предпочитают людей вышестоящих, и, кроме того, в силу описанных мною выше уставных традиций, подчиненные-мужчины предоставляют все возможности своему начальнику. Если начальник части или подразделения захочет связаться с женщиной, поступившей в его подчинение, чаще всего он, во-первых, не встретит особого сопротивления со стороны намеченного объекта, а во-вторых, у него не будет соперников. Но начальнику следует сразу же по прибытии в его подчинение женщины конкретно и явно определить свое отношение к ней, ибо подчиненные будут живо интересоваться этой ситуацией, и если будет видно в течение первых же дней, а иногда и часов, что начальник не думает заняться вновь прибывшей, то кто-либо из других, меньших начальников, возьмет инициативу в свои руки. Такой неписаный закон обычно имеет место, если сама по себе вновь прибывшая женщина представляет нечто привлекательное. Причем мы здесь, конечно, гораздо менее требовательны, чем в тылу. Если же этой привлекательности в объекте нет, то начальство обычно ею заниматься не будет, и она попадет в зону интересов сержантского и рядового состава. И в этой зоне старшины и сержанты будут иметь преимущество перед рядовыми. В общем, бедному солдату в отношении любви на фронте если и достается, то только самый последний сорт. Впрочем, слово "любовь" употреблять в этих моих рассуждениях будет кощунством потому, что если любовь и существует где-нибудь на этом свете, то уж, во всяком случае, не на фронте. А здесь одна е...
Если все вышесказанное можно назвать некоторым правилом, то, как и из всякого правила, и здесь бывает много исключений. Однако я далеко отвлекся. Вернусь к начатому описанию существовавшей у нас А. Ф. М. Впрочем, подобные отступления будут у меня и в дальнейшем, если они будут, кстати, ибо меня ведь интересуют, собственно говоря, не те живые персонажи, о которых я пишу, а те выводы и заключения, которые можно сделать, опираясь на факты из их действительного существования.
Итак, А. Ф. М. сошлась с командиром части, и время у них побежало весьма недурно. Всю дорогу от Москвы до фронта ехали они вместе. Водочки и деликатной закуски в фонде командира полка всегда хватает. В общем, наслаждались друг с дружкой и веселились, как могли. Но прошло немного времени, мы вступили в боевые операции, и нашего командира полка убило наповал немецким снарядом. Мы отдали убитому командиру последние почести, а А. Ф. поплакала над его телом, затем присвоила себе "на память" некоторые его личные вещи и... весьма скоро забыла о нем. О ее следующих связях ходило много всяких разговоров, но поскольку у нас вообще говорят обычно в десять раз больше, чем делают, а, кроме того, я сам не имел возможности видеть подтверждение этим слухам, то и не буду о них писать. Я лично имею основание сказать, что в дальнейшем было с ней так: временно исполняющим обязанности командира полка был назначен наш начальник штаба - очень несимпатичный человек, даже, можно сказать, очень большая сволочь - С. Его все в полку ненавидели. (И довольно скоро выгнали.) Этот С. решил занять место убитого не только в должности, но и в постели. Впрочем, это часто так и бывает и соответствует моим рассуждениям. Но на этот раз (хотя и болтали досужие языки) дела не получилось, - он получил отпор. После этого начали уверять, что она находится в связи с нашим начальником разведки, капитаном, но, однако, она сама под большим секретом рассказала мне, что как только он прибыл к нам, то обратился к ней с просьбой закончить начатый им курс вливаний от сифилиса, который он еще не вполне закончил. И этот случай лишний раз доказывает, как у нас любят по малейшему поводу выдумывать всякую напраслину. Поводом к этим ложным утверждениям было то, что их часто видели вместе. Ко мне в гости они приходили вдвоем. Он хорошо играл на гитаре, знал много хороших песен и сочинял их замечательно, ибо учился в Консерватории, кажется, в ленинградской. В сентябре 43 года во время уличных боев в г. Новороссийске этого симпатичного молодого капитана убило немецким снарядом, когда он находился на колокольне одной церквушки, откуда вел наблюдение за боем. Так А. Ф. довелось лично похоронить второго своего близкого знакомого. Отношения у них были очень теплые, но если версия о сифилисе верна, то это, конечно, исключает возможность каких-либо предположений.